Изучение угроз национальной безопасности России в условиях геополитической конкуренции

Установка на гражданский консенсус также не должна быть всего лишь благим пожеланием. Недопустимо обеспечивать безопасность даже подавляющего большинства граждан в ущерб другим. Во всяком случае, применительно к иным видам безопасности (промышленной, экологической и пр.) этот принцип в развитых странах осуществляется практически, ибо он подкреплен эффективной работой ясных и однозначных законов, общедоступностью суда.

Например, предприниматель, планирующий опасную для кого-то деятельность, сам заинтересован в том, чтобы предварительно согласовать ее в какой-либо форме с каждым из затрагиваемых субъектов, иначе последний может отстоять свои права и получить компенсацию через суд. Конечно, в случае обеспечения национальной безопасности налаживание таких механизмов - дело чрезвычайно сложное (и даже, подчеркиваем, проблемное), но на уровне принципов ничего исключительного здесь нет. В краткосрочной перспективе внешняя угроза для Российской Федерации невелика. Трудно представить, что в ближайшие годы какое-либо государство мира осуществит вооруженную агрессию против России. Хотя НАТО превратилась в доминирующую военную силу в Европе, Россия сохраняет статус ядерной державы. Надо полагать, что полностью не будет разрушен и режим контроля над вооружениями, который в целом обеспечивает как предсказуемость военно-политической ситуации, так и достаточное стратегическое предупреждение и, по существу, устраняет опасность внезапного нападения.

В среднесрочной перспективе (5- 10 лет) угроза может возрасти, прежде всего, на Юге. В условиях, когда исламский экстремизм в мире нарастает, Россия оказывается перед лицом агрессивных режимов Ближнего и Среднего Востока. Если не удастся дипломатическими средствами предотвратить конфронтацию с исламским миром, возможно развитие противоречий с некоторыми мусульманскими странами стремящимися добиться господства в широком географическом регионе - от Боснии до Таджикистана. При худшем варианте развития событий Россия может столкнуться здесь даже с несколькими войнами масштаба афганской на своей территории или на территории СНГ.

Что касается Запада и Востока, то здесь наблюдается некоторое ухудшение ситуации, но прямая военная угроза маловероятна. Правда, если за это время не будет создан механизм реального партнерства между Россией и НАТО, альянс останется замкнутым военным блоком и не будет трансформирован в миротворческую организацию с участием России, а военная инфраструктура НАТО вплотную придвинется к нашим границам, то положение может существенно осложниться, не исключая возобновление противостояния между Россией и Западом.

Наиболее сложно дать долгосрочный прогноз. Если не удастся создать региональной системы безопасности в Европе и АТР, укрепить механизмы обеспечения глобальной безопасности под эгидой ООН, то нельзя исключать возобновление типичного для полицентричной системы международных отношений острого соперничества между новыми центрами силы, их попыток установить господство над регионами, имеющими жизненно важное значение для России и даже над некоторыми районами самой Российской Федерации. В этих условиях, при отсутствии взвешенной и долгосрочной геоэкономической стратегии, основанной на новейших внешнеполитических технологиях, России грозит вытеснение на периферию мирового экономического развития.

Для сохранения целостности России и обеспечения оптимальных условий политических и экономических реформ наибольшую опасность представляет риск отделения некоторых регионов, в частности, Дальнего Востока, Калининграда и Карелии от России и создание вокруг нее подобия санитарного кордона, который будет все дальше нас отодвигать от наиболее развитых и экономически перспективных партнеров в Азии - Японии, Южной Кореи, Китая, Филиппин, Малайзии, Тайваня, а в Европе - Финляндии.

Особую тревогу в этом отношении вызывает продолжающаяся депопуляция Сибири и Дальнего Востока. Этот процесс не сопровождается целенаправленной государственной политикой по привлечению сюда инвестиций и людей на новой основе. Эти регионы - стратегический резерв развития России - могут превратиться в зону геоэкономической, а затем и геостратегической уязвимости. Вместо источника роста России, Европы, азиатских государств, эта территория может превратиться в источник нестабильности и объект соперничества великих держав.

С этим связана еще одна проблема: явное желание Запада ослабить Россию как конкурента на мировом рынке. Это видно на примере высоких технологий, уже не говоря о торговле оружием. Все обещания помощи России немедленно заменяются жесткими декларациями, как только дело доходит до перераспределения сфер влияния на мировом рынке. И хотя интеграция России в мировое экономическое пространство, контролируемое Западом, неизбежно, может оказаться так, что она произойдет далеко не на равноправной основе, а в международных экономических организациях Россию будут по-прежнему держать «в передней».

Наконец, есть риск реализации сценария, который уже пытались осуществить в 1917 году - расчленения всего постсоветского пространства на сферы влияния Японии, Китая, Германии, Турции США и других крупных государств. Если это произойдет, Россия будет сброшена в геополитическое небытие. Ее просто растащат «по кускам» другие центры силы.

В свете всего выше сказанного, во второй главе дипломного проекта рассмотрим существующие внешние угрозы национальной безопасности.

Глава 2. Внешние угрозы национальной безопасности

2.1 Геополитическая ситуация в ЧКР

Известно, что далеко не каждая географическая зона мира может быть квалифицирована как геополитически значимая, поскольку далеко не везде наблюдается не только особая, но и вообще какая бы то ни было динамика межгосударственных взаимодействий. Может иметь место и своеобразная адинамия. Как правило, это имеет место в своеобразных «геополитических пустынях», где отсутствуют сколь-нибудь важные политические, экономические, стратегические проблемы, которые заставляли бы «местных» акторов и внерегиональных игроков вступать в особые взаимоотношения (неважно какие: сотрудничества или конфликтности), т. е. реализовывать свои внешнеполитические ориентации и, тем самым, отстаивать свои интересы, особым образом взаимодействовать на определенной «площадке».

«Высокотемпературные» зоны современных локальных конфликтов и гуманитарных кризисов совпадают или находятся в непосредственной близости от нефтегазовых районов мирового масштаба и путей их транспортировки на рынки Запада.

Поэтому и «границы какого-либо геополитического региона могут быть достаточно размытыми, нечеткими, весьма подвижными, а конфигурация этого региона (как правило) постоянно меняется в ходе истории. Говоря в общем, геополитический регион должен пониматься не иначе, как центр действия, влияния и уравновешивания, где обстоятельства мира вовлекаются, чтобы быть переосмысленными и преодоленными в качестве фактора ситуации. Регион - как бы месторазвитие геополитики, поэтому он имеет собственное мировое качество, и с ним может соотноситься весь мир» Рябцев В. Геополитические особенности Черноморско-Каспийского региона в условиях постбиполярного мира. [Электронный источник]. Режим доступа: http://evrazia.org/article/2142. Отсюда вытекает, что регион не совпадает с географическими границами.

Политико-географическое же деление мира или районирование соответствующих регионов внутри него - это не более, чем результат каких-то уже произошедших геополитических сдвигов, выпавший «кристалл» геополитических ферментаций, имевших место на том или ином уровне организации международной системы.

Во-первых, это касается всех сегментов мирового пространства: основных элементов его «несущей конструкции» (геостратегических регионов, собственно геополитических регионов, субрегиональных «единиц», великих и крупных региональных держав, многие из которых имеют статус «стержневых» государств своих цивилизаций); неосновных его элементов, которые могут как соединять вышеназванные «единицы», быть связующими звеньями между ними (так называемые «регионы - ворота», локальные «точки» в пространстве, выполняющих роль коммуникационных), так и наоборот, создавать барьеры на этом пути («разъединительные пояса», зоны геополитических «разломов», «буферные» регионы/государства и т. д.).

Во-вторых, в различные исторические эпохи или периоды в геополитической ипостаси может выступить практически любая географическая «площадка» (географический регион или страна мира). Это позволяет высказать предложение о «дрейфующем» характере геополитических феноменов, о смене мест их «дислокации». Стало быть, различные по своему типу и конфигурации геополитические феномены могут появиться в различных точках земного шара.

В отличие от политической географии, геополитика имеет дело не только и даже не столько с территорией как таковой, а с более сложной реальностью - с политически-организованным пространством. Не важно, каким именно: «малым или «Большим», хорошо интегрированным или типа «мягкого кластера».

А это значит, что в поле ее зрения находятся прежде всего соответствующие внутри- и межпространственные взаимодействия факторов, точнее говоря, многообразные комбинации такого рода взаимодействий, которые выстраиваются по матрице политически значимых территорий, акваторий или даже аэроторий. В зависимости же от того, что является на этих территориях / акваториях предметом интереса «местных» и особенно внерегиональных факторов, как себя позиционируют эти державы, какие они совершают при этом действия в отношении друг друга и т.д., можно говорить о функциях («предназначении») конкретного геополитического региона как сегмента мирового геополитического пространства.

Рассмотрим выше сказанное на примере Черноморско-Каспийского региона.

Многие исследователи и политологи сходятся в том, что если возникает ситуация, когда контроль некогда всесильной державы над каким-то «Большим политическим пространством» или значимым его сегментом слабеет, а то и вовсе прекращается (т. е. когда в этой зоне возникает своеобразный «силовой вакуум»), то моментально к ней возникает интерес других держав, которые обладают необходимым потенциалом и возможностями для того, чтобы установить здесь свой контроль или, по крайней мере, попытаться это сделать.

«Нечто подобное произошло с Советским Союзом и его колоссальной сферой влияния. С исчезновением этого «колосса» произошел серьезный сдвиг силовых полей, повлекший за собой возникновение в ряде зон Евразии «мягких кластеров» (выражение Збигнева Бжезинского), т. е. регионов «без Хозяина». Очень быстро оказалось, что на этих территориях, которые до недавнего времени находились под тотальным политическим контролем (а большей частью - и юрисдикцией) Москвы, есть что делить, на что претендовать и по поводу чего соперничать» Цыбанов К.Е. Национальная безопасность России - М.: Роскнига. 2014. С. 214. «Набор» здесь обычно традиционен: это территории или акватории с континентальными шельфами, это контроль над стратегически важными сегментами пространства и коммуникациями, это доступ к жизненно важным ресурсам и возможность их неограниченного потребления, это влияние в определенных зонах мира, это обеспечение престижа и т. д.

И в зависимости от того, оказались ли совместимыми интересы новых «претендентов на наследство» или нет, между ними и стали выстраиваться соответствующие взаимоотношения: сотрудничества или конфронтации. Если использовать всем известные аналогии с Оттоманской и Австро-Венгерской империями, распад которых породил острейшие региональные кризисы и обусловил возникновение сложнейших «узлов противоречий», то вполне можно говорить о начавшемся разделе «советского наследства» (в широком смысле слова) со всеми вытекающими из этого последствиями. И нигде он так рельефно не проявился, как в Черноморско-Каспийском регионе. Но при этом оказалось, что рецессия некогда советского, а затем российского влияния в этой зоне мира не привела ни к возникновению полного вакуума, ни усилению суверенитета «освободившихся» территорий (в виде новых независимых государств), т. е. здесь началось проникновение именно внерегиональных акторов.

Помимо раздела «советского наследства» в буквальном смысле слова (прежде всего это касается объектов хозяйственно-экономической и военной инфраструктуры), который не мог не вызвать соответствующую конкуренцию «местных» акторов, оказалось, что в Черноморско-Каспийском регионе есть, по меньшей мере, еще несколько весьма значимых геоэкономических и геополитических проблем, вокруг которых и по поводу которых «местные» и внерегиональные акторы выстраивают сегодня систему межгосударственных отношений как «по горизонтали», так и «по вертикали» Цыбанов К.Е. Национальная безопасность России - М.: Роскнига. 2014. С. 215.

Основными среди них являются следующие проблемы:

1. Буквально на глазах Черноморско-Каспийский регион превратился из заштатной «мировой провинции» в исключительно важный перекресток мировых хозяйственно-экономических связей как в широтном, так и меридиальном направлении; приобрел особую значимость контроль над действующими транспортными «коридорами» и обеспечение их нормального функционирования в выгодном для внерегиональных игроков плане, а также преференции в реализации проектируемых «коридоров»;

2. В аспекте энергетической безопасности стран Запада особую значимость приобрела проблема беспрепятственного доступа (прежде всего через территорию Кавказа) к нефтяным и газовым ресурсам Каспия и их освоение; национальный безопасность конфликт кризис

3. С этим связан вопрос организации и обеспечения бесперебойного транзита углеводородов и иных жизненно важных ресурсов в Европу (а в последнее время и в Азию) по разным схемам;

4. Определение целого ряда сложных международно-правовых вопросов, касающихся ситуации в Черноморском и Каспийском бассейнах: статус Каспийского моря и создание режима функционирования Каспия как уникальной водно-транспортной системы; обеспечение нормального функционирования морских и речных пространств (дунайской водно-транспортной системы, черноморских проливов, а также решения вопросов в Азово-Керченской акватории); определение статуса военных флотов России и сил НАТО в черноморской акватории;

5. Вопросы доступа к урегулированию внутренних сецессионистских конфликтов и кризисных ситуаций в государствах Причерноморья и Южного Кавказа, борьба за лидерство в «командах» международных посредников и в «сообществе» заинтересованных держав; резкая актуализация проблемы эффективного миротворчества в регионе, а также вопроса о «судьбе» непризнанных государств (по косовской схеме или, наоборот, по логике отказа от нее).

Как видно, с потерей «советской прописки» Черноморско-Каспийский регион вовсе не стал некой territoria nulis или «геополитической пустыней», непригодной для развертывания крупных операций - неважно, каких именно: военных, инвестиционных или иных. Как раз наоборот: «ЧКР стал весьма значимым регионом мира, поскольку оказалось, что в зоне, некогда практически монопольно контролировавшейся «Империей Кремля», сосредоточен огромный ресурсный потенциал. В свете же той установки, которую от имени либерального Запада некогда очень четко сформулировал небезызвестный Фрэнсис Фукуяма («Войны будущего возникнут по вопросам распределения и контроля над жизненно важными ресурсами, и это будут по преимуществу «потребительские войны»! - говорил он), ясно, что безучастных к использованию и разделу этих ресурсов не нашлось. Более того, доступ к использованию и установление контроля над столь нужными Западу и Востоку ресурсами ЧКР стал желанным призом для «победителей» СССР в Холодной войне, превратив Черноморско-Каспийский регион в объект вожделения со стороны «сильных мира сего»» Рябцев В. Геополитические особенности Черноморско-Каспийского региона в условиях постбиполярного мира. .

Район Каспийского моря превращается в стратегическую зону глобального значения с весьма реальной перспективой превратиться в очаг международной напряженности по остроте, возможно, превосходящий Ближневосточный регион. На первый взгляд, подобная перспектива вызвана громадными запасами углеводородного сырья, по оценкам, уступающим только Сибирским и Ближневосточным месторождениям. Действительно, для большинства стран и ТНК именно экономический фактор является главным стимулом вовлеченности в Каспийскую зону в целях доступа к новым источникам энергоресурсов (для одних - в силу экономической необходимости, для других - в целях ослабления односторонней зависимости от ближневосточной или российской нефти). В то же время существует группа стран, для которых значение данного региона не ограничивается чисто экономическими факторами, а представляет политический и военно-стратегический интерес.

«Остроту сложившейся ситуации в регионе придает ряд обстоятельств, который и определяет специфику Транскаспийской геозоны в мировой политике. »

Среди них наиважнейшими являются следующие Арин О.А. Особенности геополитической ситуации в Каспийском регионе :

Во-первых. Регион активно превращается в зону повышенного внимания одновременно Севера и Юга, Востока и Запада. За этими географическими названиями стоят такие страны или группы стран как Россия - с Севера, с Юга - страны Ближнего и Среднего Востока, включая Пакистан и Афганистан, с Востока - Япония и КНР, а также некоторые государства АСЕАН (к примеру, Индонезия и Малайзия), с Запада - почти вся Европа, плюс США и Канада. Это редкий случай в мировой политике, когда в одной зоне одновременно встретились интересы Севера и Юга, Востока и Запада. Хотя уже более 30 государств и десятки ТНК вовлеклись в те или иные формы сотрудничества в регионе, ситуацию в Каспийском регионе определяет небольшое количество государств, а точнее не больше пяти.

Во-вторых. Специфику региону придает еще и тот факт, что объектами «игры» являются бывшие советские республики Центральной Азии и Кавказа, рассчитывающие утвердиться в качестве полноправных независимых государств. Это крайне трудная задача для них, учитывая разрушенную и ослабленную экономику, а также не устоявшиеся общественно-политические системы, многие из которых исламизированы.

В третьих. Особенность региона заключается и в том, что в силу геостратегического расположения в район Каспийского моря вовлечены такие крупные региональные державы, как Иран и Турция, находящиеся по разные стороны «баррикад» в мировой политики. Первая является стратегическим противником США, вторая, выступает в роли стратегического партнера по НАТО. И та, и другая страна стремятся к региональной гегемонии как на Ближнем и Среднем Востоке, так и в районе Каспийского моря.

В четвертых. Вовлеченность Японии и КНР в исследуемую зону придает крайне сложную для анализа и прогнозов окраску всей совокупности взаимоотношений, особенно в четырехугольнике США-Россия-КНР-Япония.

В пятых. Хотя в «игре» на Каспийском плацдарме задействован весь Запад, основным игроком, без сомнения, которого являются США и их желание вписать регион в зону своих национальных интересов с целью утверждения единоличной гегемонии.

В шестых. Для России, даже, может быть, в большей степени, чем для США, район Каспийского моря важен не столько с ресурсных позиций, сколько как район геостратегической значимости с точки зрения национальной безопасности на юге страны. Сверхважность этого направления становится очевидным, если учесть стратегическую уязвимость России на Дальнем Востоке в силу превосходящего военно-политического и экономического потенциала связки США-Япония, стратегической бреши на Севере и на Западе - в связи с подступами НАТО непосредственно к границам России. Остается пока «не закрытым» южный фланг, т.е. Центральная Азия и Кавказ. Однако и здесь есть большая доля вероятности вскрытия этой линии безопасности, если не предпринимать превентивные контрмеры.

Вместе с этим, не стоит забывать и о том, что обстановка в этой зоне мира определяется сегодня и беспрецедентным усилением роли энергетического фактора в вопросах «Большой политики» и перестройкой генеральных направлений транспортных коммуникаций. Хотя, справедливости ради следует все же отметить нарастающую борьбу внерегиональных держав на поле международного посредничества в урегулировании замороженных сецессионистских конфликтов.

Первым делом отметим очевидный факт: мир стоит на пороге острого энергетического кризиса из-за истощения запасов основных энергоносителей - нефти и газа. Поэтому стремительно нарастает борьба за контроль над нефтегазовыми провинциями. Учитывая то, что везде, кроме Персидского залива и Каспийского бассейна, добыча нефти сокращается (и это при огромной зависимости стран Запада от дешевой нефти, быстрый отказ от которой просто невозможен), проблема каспийской нефти и, соответственно, вопросы «нефтяной дипломатии» на Каспии, выходят на первый план.

Каспийский регион хранит непочатые резервы нефтегазовых ресурсов (а здесь есть еще и богатейшие биоресурсы - например, осетровые). Так, только подтвержденные запасы газа здесь превышают 236 трлн. кубических футов. Общие же запасы нефти - не менее 60 млрд. баррелей (некоторые экспертные оценки еще выше - называется даже цифра 200 млрд. баррелей). Главной же проблемой стал вопрос доставки нефти к потребителям: мы видим, какая острая борьба идет за выгодные (для разных государств - выгодные «по-своему») маршруты.

Не случайно в дело идет все, что угодно, используются все возможные средства для того, чтобы отстоять свои интересы. Хорошим прикрытием для их обеспечения являются всевозможные миротворческие акции, так называемые «гуманитарные интервенции» и т. д. Последние, кстати сказать, - весьма удобный повод, позволяющий устанавливать такой контроль, не теряя лица в глазах мировой общественности, к тому же при сравнительно небольших затратах. В этой связи обращает внимание на тот факт, что наиболее «высокотемпературные» зоны современных локальных конфликтов и гуманитарных кризисов совпадают или находятся в непосредственной близости от нефтегазовых районов мирового масштаба и путей транспортировки этих видов сырья на рынки Запада. Сегодня эту ситуацию мы хорошо видим в Черноморско-Каспийском регионе.

Но важен не только энергетический фактор, во многом задающий тон в геополитической динамике Черноморско-Каспийском регионе. Важен и вопрос транзитных территорий/акваторий в Причерноморье и на Южном Кавказе. Ведь уже очевидно, что главные события ближайшего будущего развернутся на пространстве между Западной Европой и Азиатско-Тихоокеанским регионом. Поэтому можно утверждать, что в Евразии резко возрастет роль трансконтинентальных коммуникаций, особенно грузоперевозок. В свое время (со II века до н.э. и вплоть до ЧIII века н.э.) главной магистралью, по которой передвигались товары, деньги и технологии, той зоной, где происходил интенсивный межкультурный обмен, как раз и был путь из Поднебесной в Переднюю Азию.

В эпоху Средневековья после перемещения мировых путей из Средиземноморья в Атлантику и начала интенсивного обмена между Европой и Америкой этот уникальный коммуникационно-транспортный коридор с прямым выходом в Причерноморье пришел в упадок. Сегодня он может возродиться, но уже в новом качестве и с сопутствующим потоком инвестиций. Отсюда и усиление значимости ЧКР как транзитной территории.

Учитывая достигнутый уровень торгово-экономического сотрудничества государств Черноморского бассейна и Кавказа, можно выделить каркас геоэкономической системы региона, включающий в себя (условно говоря) два треугольника: «большой» и «малый». В «большой» должны быть включены Новороссийск (основной пункт отправки нефти на европейские рынки), Стамбул как крупнейший торгово-посреднический центр региона (он во многом перенял функции Бейрута как торговой и финансовой столицы Ближнего Востока) и румынский порт Констанца (главные морские ворота в Европу). В «малый» - Бургас (в Болгарии), грузинский порт Поти (второй по значению пункт отправки нефтяного сырья в Европу) и Самсун. Он дополняет такой традиционно важный для Турции и всего Причерноморья торгово-экономический центр, как Трабзон.

Все это делает Черноморско-Каспийский регион весьма значимым сегментом мирового геополитического пространства, на котором начинают вести активные «игры», «торг», совершать «маневры» различные внерегиональные акторы, прежде всего, естественно, великие державы. И не только они. Но есть и вторая геополитическая особенность зоны «Черноморье - Каспий», которая во всей своей рельефности стала проявляться в условиях постбиполярного мира. С моей точки зрения, она даже более важна, чем первая, которая носит скорее геоэкономический, нежели собственно геополитический, характер.

Как показывает мировая практика, в геополитическом отношении особенно уязвимы те регионы «без Хозяина», которые подпадают под категорию «территория-маргинал». Для населяющих их народов характерна подверженность различным (попеременно следующим одно за другим) культурно-политическим влияниям, исходящим из разных центров силы. Стоит ли удивляться в этой связи тому, что такого рода регионы всегда отличаются повышенной энергетикой (естественно, не всегда позитивной).

Выражаясь словами классика американской конфликтологии Джона Бертона, потенциальная конфликтность «глубоко укоренена» в истории проживающих здесь народов, как бы «вмонтирована» в их историческую судьбу. И время от времени эта негативная энергия внутрирегиональной и внутригосударственной конфликтности вырывается наружу. В условиях отсутствия одного строгого арбитра эта конфликтность может порождать тяжелые последствия, может производить грандиозные сдвиги силовых полей.

Анализ актуальных ситуаций, как впрочем и любой серьезный ретроспективный анализ, показывает, что это имеет место в том случае, если регион оказывается в зоне межцивилизационных взаимодействий, стало быть, сам по себе не является однородным образованием. Что здесь имеется в виду? Обратимся за помощью к классику Самюэлю Хантингтону. Под цивилизацией он понимал предельно широкую (в плане охвата) общность людей культурного порядка, большую «семью», в которой есть глава - так называемое «стержневое» государство. Именно оно в качестве старшего члена семьи поддерживает своих «родственников» и обеспечивает порядок в «доме». Если геополитически истолковать эту идею-образ американского ученого, то получим следующее утверждение: «В зарождающейся глобальной политике стержневые государства главных цивилизаций занимают места двух сверхдержав периода «холодной войны» и становятся основными полюсами притяжения и отталкивания для других стран. Здесь возникают цивилизационные группы, в которые входят стержневые государства, страны-участники, родственные в культурном плане меньшинства, проживающие в соседних странах».

Если продолжить эту мысль Хантингтона, то нельзя не прийти к выводу: государства вообще предпочитают вступать в отношения с теми, кто имеет с ними культурное «родство», а не с теми, с кем у них нет никакой культурной общности. Следовательно, те регионы, в которых отсутствуют «стержневые» государства и которые представляют собой зоны цивилизационных «разломов», всегда обладают потенциальной конфликтностью, и нужно лишь определенное стечение обстоятельств, чтобы накапливающаяся здесь негативная энергия вырвалась наружу.

Что можно сказать по этому поводу применительно к Черноморско-Каспийскому региону?

«С распадом Советского Союза и Pax Sovietica в Черноморско-Каспийском регионе, по сути дела, вновь обозначился геополитический рельеф той зоны мирового пространства, которую первым подверг пристальному анализу крупнейший представитель британской геополитики начала ХХ века Джеймс Фейргрив. Он назвал ее «crach zo№e» и описал это пространство как сеть мелких, политически слабых и экономически зависимых «буферных» государств, находящихся между Хартлендом и приморскими странами; как сеть, которая тянется от Финляндии к Балканам, проходит через Турцию, Иран, Афганистан, и уходит дальше на восток. Как полагал Фейргрив, она даже захватывает Сиам и Корею».

Спустя почти три десятка лет Николас Спикмен выделил в Евразии так называемую «концентрическую зону», располагающуюся между евразийской континентальной массой (Хартлендом) и Великим морским путем. По его мнению, она включает в себя Западную и Центральную Европу, страны Ближнего и Среднего Востока, затем Тибет, Китай и даже Восточную Сибирь, опускаясь на юг - к Индийскому и Бирмано-Сиамскому полуостровам. Эту «гигантскую материковую кайму», «буферную зону конфликта между континентальными и морскими державами», зону противостояния великих сил Моря (США) и Суши (СССР) он назвал Римлендом. Достаточно присмотреться к его геополитической модели мира 1944 года, чтобы увидеть место в ней ЧКР. Он располагается в западном сегменте Римленда.

В более поздний период эта зона именовалась по-разному: так, классик американской политической географии Ричард Хартшорн называл ее зоной перманентной геополитической нестабильности в Восточной Европе от Балтики до Адриатики («shatter zo№e»); знаменитый французский геополитик Жанн Готтман именовал «приливно-отливными землями» (в том смысле, что находящиеся здесь государства постоянно меняли свою государственную принадлежность). Иногда этот сегмент мирового пространства еще называют «поясом Анстеда».

Отметим, что в современных условиях между двумя «Большими политическими пространствами» - ослабленной, значительно уменьшившейся территориально, но все еще очень крупной по размерам Россией, с одной стороны, и объединенной и расширяющейся на восток Европой, с другой, - вновь возникло промежуточное геополитическое пространство. Оно протянулось, по сути, от Балтики до Центральной Азии, а черноморско-кавказский сегмент образует его важнейшее звено. Если использовать старый, подзабытый геополитический термин, можно говорить о том, что в этой зоне мира вновь прорисовался контур «Великого Лимитрофа».

Этот важный вопрос в отечественной литературе актуализирован Вадимом Цымбурским, который в качестве одной из конститутивных черт для современной России назвал ее отделенность на западе от романо-германской Европы (родины либеральной цивилизации) поясом народов и территорий, примыкающих к этой «коренной» Европе, но не входящих непосредственно в нее. Этот промежуток между европейским «очагом» модернизации, или мир-экономики Запада и русской цивилизационной платформой он назвал «территориями-проливами» (stream-territories).

Нельзя не согласиться с основным посылом этого автора, когда он подчеркивает, что нынешней российской элите надо как можно быстрее освободиться от политической мифологии типа «возвращения в мировое сообщество цивилизованных народов», «скорейшего вхождения в общеевропейский дом» и т. д. Исходя из этого, отправной точкой любых наших геополитических стратегий, по меньшей мере, на ближайшие десятилетия должно стать признание и приятие того факта, что с согласия или даже по инициативе самой России пространства, долгое время предоставлявшие ей доступ к «коренной» Европе, к Балканам и Среднему Востоку, сейчас актуализировались в новом качестве «проливов», отдаляющих нас от всех этих участков мирового «приморья» и, прежде всего, от Европы. В этом смысле правы те эксперты, которые подчеркивают нарастающую значимость Беларуси как относительно устойчивого моста из России на Запад среди нестабильных и/или недружественных государств «Балто-Черноморской зоны».

Строительство нового «санитарного кордона» вокруг России охватывает, прежде всего, зону «Черноморье - Каспий». Но всю ее можно (и следует) рассматривать как нечто единое целое - как «территорию-маргинал».

И тем не менее. На западной и южной периферии границ России все явственнее возникает перспектива создания нового «санитарного кордона». Пока он не может рассматриваться как единое пространственное целое, поскольку объективно разрывается присутствием в этой зоне нескольких «чужеродных» фрагментов, а именно: государств-союзников России - все той же Белоруссии и Армении, а с недавнего времени и Узбекистана, самой России («в лице» калининградского эксклава), находящихся в сфере культурно-политического влияния России Крыма и Юго-Востока Украины, а также пророссийски ориентированных квазигосудартв ЧКР (Приднестровья, Абхазии, Южной Осетии и Нагорного Карабаха). И все же, перспектива появления этого «санитарного кордона» вокруг России вполне реальна, тем более, что нет отбоя от желающих выступить в качестве «организаторов» этого геополитического строительства.

Согласно определению Александра Дугина, «Санитарный кордон» представляет собой территорию государств и народов, которая располагается между двумя крупными геополитическими образованиями, чей союз или обоюдное вхождение в Большое Пространство могло бы составить опасную конкуренцию заинтересованной державе (ранее Англии, сегодня США). Страны «санитарного кордона» как правило являются одновременно причиной конфликтов двух континентальных держав, причем их геополитическая самостоятельность де факто невозможна, и поэтому они вынуждены искать экономической, политической и военной поддержки на стороне». Сущность политики третьей крупной геополитической силы в данной ситуации состоит в том, чтобы сделать из «санитарного кордона» зону напряженности между двумя близкими Большими Пространствами, провоцируя эскалацию конфликта через дипломатическое влияние на правительства «промежуточных стран».

«Самым радикальным вариантом «санитарного кордона» является положение, при котором «промежуточная» страна стремится к полной независимости от обоих континентальных соседей, что на практике означает превращение в колонию третьей «далекой державы» Цыбанов К.Е. Национальная безопасность России - М.: Роскнига. 2014. С. 219. Здесь трудно что-либо добавить к точной мысли известного российского геополитика. Уточним лишь, что в нашем случае речь идет не об одной «промежуточной» стране, а о целом «ансамбле» таковых, и искать третью «далекую» державу не приходится. Она уже не преминула о себе заявить (речь идет о «хорошем» нашем знакомом - США).

Но это только одна - чисто геополитическая - сторона дела. За этим скрывается куда более серьезный момент, а именно: культурно-цивилизационный аспект проблемы «Великого Лимитрофа». Объясним свою позицию.

Как мы уже сказали, «строительство нового «санитарного кордона» вокруг России охватывает, прежде всего, зону «Черноморье - Каспий». Но всю ее можно (и следует) рассматривать как нечто единое целое - как «территорию-маргинал».

Напомним, что эта зона мира отличается чрезвычайным разнообразием в этническом, лингвистическом и конфессиональном плане. Практически все образующие его (как географическую «площадку») государства являются «многосоставными» образованиями, отличаются достаточно гетерогенным составом населения, принадлежат к разным цивилизационным / субцивилизационным «плитам». Черноморско-Каспийский регион (особенно в своем черноморском сегменте) - это место «встречи» и «выяснения отношений» между тремя великими империями прошлого. Ведь именно здесь находятся лимесы (неустойчивые окраины) Оттоманской, Австро-Венгерской и Российской империй». По этой причине Черноморско-Каспийский регион всегда отличался повышенной энергетикой (причем, не всегда позитивной). По этой же причине он и сегодня «обречен» оставаться конфликтогенным регионом.

Взять, к примеру, Кавказ. Российский политолог Андрей Зубов отмечает в этой связи: «Сложнейшая мозаика Кавказа не могла не порождать войны и междоусобицы. Их результатом становилось подчинение всех противоборствующих сторон какой-либо внешней силе, заинтересованной в государственной стабильности, наводившей на Кавказе порядок и по мере сил строго его контролировавшей». Менялся только конкретный список «усмирителей»… Почти два столетия этим «усмирителем» (но одновременно и «устроителем») в регионе была Российская империя, затем СССР. В то же время «смутные времена» в регионе наступали тогда, когда внешняя власть исчезала или теряла (по разным причинам) интерес к местным делам. Тогда на Кавказе воцарялся хаос, начинались междоусобицы, развязывались локальные войны. Но разве не то же самое происходило здесь недавно? Разве возникновение в этой зоне мира пояса нестабильности не сопровождало процесс ослабления некогда могущественной «Империи Кремля», и разве появление кровавых внутренних конфликтов в новых независимых государствах Кавказа не было результатом ее стремительного распада? Для нас ответ очевиден - только в новых исторических условиях «фронт» этой нестабильности расширился и охватывает сегодня едва ли не весь ЧКР.

Но не все так просто. Внешний «патронаж» со стороны сильного Соседа давал и весьма специфические последствия. Дело в том, что длительное пребывание тех или иных народов ЧКР под этим «патронажем», а значит, и зависимое положение существовавших здесь государственных и квазигосударственных «организмов» от внерегиональных сил приводило к тому, что на одной и той же территории возникали сферы культурно-политического влияния различных держав, имело место своеобразное «маятниковое движение» в развитии проживавших здесь народов (от одного влиятельного Соседа к другому, и наоборот), к тому, что пребывание сильных соседних держав постепенно кристаллизовалось и переходило в этосы местных народов, что делало их культурные различия весьма существенными.

Это хорошо видно на примере такой уникальной рубежной зоны, как Крым. Если вдуматься в особенности геополитического положения этого субрегиона Черноморско-Каспийский регион, то невольно приходишь к выводу, что на протяжении столетий и даже тысячелетий они определялись общностью судьбы поживавших здесь народов с мировыми евразийскими государствами и империями. А их было немало: Афинский морской союз, империя Александра Македонского, Римская и Византийская империи, Тюркский и Хазарский каганаты. Затем эстафету приняли Монгольская империя (Золотая Орда), Киевская Русь и Великое княжество Литовское, Османская и Российская империи. Свыше пяти столетий Таврида развивалась под влиянием культуры Древней Эллады, более трех веков - Древнего Рима, тысячелетие - под влиянием Византии, около 300 лет - под покровом Османской империи и 200 лет - Российской / Советской империи. Здесь оставили свой след Херсонес и другие города-государства, Скифия и Боспорское царство, генуэзские города-колонии с черноморской столицей в Кафе (Феодосии), княжество Феодоро и Крымское ханство, для которых Таврида стала «месторазвитием» культур. С нашей точки зрения, это очень убедительный пример.

Сформулированный нами выше тезис можно проиллюстрировать и на примере отдельно взятой страны. Возьмем, скажем, такие страны Причерноморья, как Украина, Армения, Азербайджан.

Наиболее интересен в этом плане, портрет Украины. Многие перипетии ее современного развития можно понять, только учитывая ее местоположение на перекрестке культурных влияний, в аспекте межцивилизационных взаимодействий. Украина является страной, глубоко «расколотой» в культурно-цивилизационном отношении. И «раскол» этот пересекает Украину по диагонали «Харьков - Днепропетровск - Одесса». Он делит всю Украину как бы на две части, одну из которых условно можно назвать «польской Украиной», а другую - «русской Украиной».

«Что касается «русской Украины», то с самого начала массового заселения этих территорий порядки здесь были общероссийские. Достаточно сказать, что до революции на этой территории 90 % всех сел управлялись общинами. Именно на востоке и юге Украины в ХIХ века начались интенсивная урбанизация и индустриализация. В больших городах, с их гимназиями и университетами, с самого начала доминировал русский язык. Историческая специфика повлияла и на ментальность восточных украинцев, и на их отношение к России, связи с которой в этих краях (после ХVII века на востоке и ХVIII в. на юге) никогда не прерывались» Тикнер Э. Переосмысливая проблемы безопасности // Теория международных отношений. - М.: Гардарики, 2014. С. 469.

С «польской Украиной» все не так просто. Под польской короной вся она была лишь в середине XVII века. А позже история разделила эту часть как минимум на три региона, в каждом из которых по сей день сохраняются свои традиции, особая ментальность населения, специфическое отношение ко многим проблемам страны и даже к вопросам ее внешнеполитической ориентации.

«Первый регион: земли Гетманщины, занимающие северо-восточную часть Украины, от Днепра до «русской Украины», т. е. до нынешних Сумской, Харьковской и Днепропетровской областей. Сначала эти земли находились в вассальной зависимости от Московского царства, а затем были самоуправляющейся частью Российской империи - вплоть до 1785 года. На этой территории сохранялись украинская автономия и украинские традиции, не было общинного землевладения, а крепостное право утвердилось одновременно с ликвидацией Гетманщины». Больших городов здесь было намного меньше, чем в «русской Украине» (по сути, только Киев, да еще, пожалуй, Чернигов и Полтава). Ментальность жителей этого региона, несомненно, отлична от ментальности населения Слобожанщины, Донбасса и юга, с одной стороны, и Правобережья - с другой.

Второй регион: земли, входившие в состав Польши до ее второго раздела и ставшие в 1795 году частью Российского, а затем Советского государства. В его составе они были до 1991 года. Во многом поведение жителей этого региона напоминает поведение левобережных украинцев. Но здесь большая, чем на востоке, концентрация малых городов и соответственно шире распространена, так сказать, местечковая психология. Крестьяне здесь, прежде чем познакомиться с крепостным правом по-русски, узнали, что такое крепостничество по-польски. А это не могло не сказаться на ментальности правобережных украинцев.

Третий регион: земли Галиции и Волыни, жители которых неоднократно меняли подданство. От Киевской Руси эти земли отделились еще в ХIII веке Галиция вплоть до прихода туда Красной армии вообще жила отдельной от «большой Украины» жизнью. С середины указанного столетия она оказалась в составе Польши. С 1596 года там утвердилась греко-католическая церковь, признающая авторитет Рима. После первого раздела Польши в 1772 году регион перешел под управление австрийской короны. А после Первой мировой войны Галицию вновь захватила Польша.

Очевидно, что «традиции, обряды и привычный уклад жизни галичан разительно отличаются от таковых в «русской Украине» и в чем-то напоминают правила и нормы поведения западноевропейских провинциалов. Русский язык и русская культура для многих поколений галичан были чуждыми. К православию здесь относились враждебно, поддерживать братские отношения с Россией не желали».

Во многом подобна судьба Волыни. Правда, в ХIХ веке Волынь была в составе Российской, а не Австрийской империи. Но после Рижского договора 1921 года она вновь оказалась в составе Польши. Своя история у Закарпатья, а также у Северной Буковины (правда, здесь проживает небольшой процент жителей страны и большого влияния на судьбу всей Украины эти регионы не оказывают).

Какое отношение все это имеет ко дню сегодняшнему? Ответ: имеет, и самое прямое. Достаточно присмотреться к результатам всех выборов, прошедших в Украине начиная с 1991 года. Несложный анализ показывает, что они четко разделяют Украину по обозначенной линии. Все это говорит только о том, что, хотя и существует (во многом формально) украинское государство, но единой украинской нации пока еще нет.

Подчеркнем еще один момент: ни сам факт «многосоставности» большинства входящих в Черноморско-Каспийском регионе государств, ни мозаичность региона в этническом отношении, ни особенности его местоположения на стыке культур и цивилизаций не являются достаточным основанием для объяснения чрезвычайно высокого уровня конфликтности, буквально захлестнувшей Черноморско-Каспийский регион в период после окончания Холодной войны. Никакого фатализма, с нашей точки зрения, в этом не было.

Яркий пример тому Средиземноморье - регион, отличающийся на протяжении веков особым этнорелигиозным и культурным многообразием, не меньшим чем на Кавказе, в Крыму или на Балканах. Здесь резкая дестабилизация обстановки всегда происходила исключительно в периоды столкновения стратегических интересов геополитических игроков Востока и Запада (в канун Первой и Второй мировой войны, после роспуска «Варшавского договора» и т. д.). В остальное же время диалог религий и культур, как правило, вполне обходился и без кровопролития. Фактором, усиливающим потенциальную конфликтность, переводящим ее из латентной формы в открытую, является вмешательство третьей (внерегиональной) силы или сразу нескольких сил.

В свете событий, произошедших на Украине в конце 2013 года и в 2014 году, приобретают актуальность следующие вопросы: какой будет дальнейшая конфигурация Украины, как государства и возможно ли повторение подобного сценария в странах СНГ.

Начнем с ситуации на Украине. «21 ноября 2013 года в Киеве началась массовая акция протеста, названная «Евромайданом», как реакция на приостановку правительством Украины процесса подготовки к подписанию соглашения об ассоциации между Украиной и Евросоюзом и рассмотрение возможности вхождения в состав Таможенного союза. Для более точной оценки этих событий и их прогнозирования, необходимо четко определить, что же произошло на Украине: революция или антиконституционный государственный переворот».

Напомним, что «революцией считается полная смена власти, сознания, общественно-политического строя. Данный процесс носит продолжительный характер и результаты его сами по себе весьма масштабны» Тикнер Э. Переосмысливая проблемы безопасности // Теория международных отношений. - М.: Гардарики, 2014. С. 757. Государственный переворот - смена власти в государстве, осуществляемая обязательно с нарушением действующих на данный момент конституционных и правовых норм, обычно с применением силы для захвата центров управления государством и осуществлением физической изоляции (иногда ареста или убийства) действующих его руководителей.

Учитывая вышесказанное, ситуация в Киеве может квалифицироваться именно как государственный переворот по следующим параметрам: -- налицо лишь смена власти, возникшей в результате противостояния элит и контрэлит, верх в которой одержали последние; -- переворот поддержали только в Киеве и в некоторых субъектах западной части страны. При этом мы наблюдаем как полную нелегальность, так и не полную легитимность самопровозглашенной власти в Киеве.

Напомним, что это два разных понятия, которые часто путают: легальность -- законность, соблюдение правовых норм, легитимность -- поддержка большей части населения тех или иных процессов или политических лидеров. Чем ниже уровень легитимности, тем чаще власть будет опираться на силовое принуждение; -- сам политический спектр протестующих крайне неоднороден. Так, «помимо сторонников «евроинтеграции», в рядах протестной массы видны откровенные националисты и радикалы, преследующие цели, диаметрально противоположенные изначальным целям «Евромайдана», чьи действия приводят к еще большей эскалации напряженности. -- очевидно, что уровень доверия протестующих к т.н. «лидерам» Майдана В.В. Кличко, А.П. Яценюка и О.Я. Тягнибока крайне низок, иначе, чем объяснить их дальнейшую концентрацию на Майдане, после бегства В.Ф. Януковича?»

Отсюда вполне логично, что «власть», образовавшуюся в результате государственного переворота не признают во многих субъектах государства. Ярким примером является проведенный 16 марта 2014 г. референдум в Крыму, провозглашающий республику независимым суверенным государством, с последующим обращением о принятии Крыма с состав Российской Федерации. Другим примером являются пророссийские митинги в Луганске, Донецке и Харькове, которые в отдельных случаях перерастают в столкновения между «сторонниками евроинтеграции», правыми группировками с одной стороны и пророссийскими активистами -- с другой.

«Таким образом, на Украине произошел вооруженный государственный переворот, который является результатом противостояния элит, преследующих сугубо свои интересы. Это событие положило начало затяжному политическому и экономическом кризису в стране, а успешное проведение общекрымского референдума стало своеобразной предтечей теперь уже вполне реального сценария раскола страны».

Обостряет ситуацию еще и то, что на украинской политической арене набирают силу ультра-правые радикальные группировки, действия которых усугубляют ситуацию еще больше и ведут к открытым вооруженным столкновениям. Теперь рассмотрим глобальные изменения, которые с большой вероятностью могут произойти в результате событий на Украине.

После обращения Президента РФ В.В. Путина к Федеральному Собранию касательно ситуации в Крыму 18 марта 2014 года, можно констатировать, что роль России на мировом геополитическом пространстве безусловно укрепилась. Несмотря на предупреждения о введении разного рода санкций со стороны США и Евросоюза, Россия наглядно показала, что мировому сообществу придется считаться с ее стратегическими интересами и уважать их. Вхождение автономной республики Крым, и Севастополя, как города федерального значения, в состав РФ вполне может дать старт интеграционным процессам на постсоветском пространстве и изменить расстановку сил на материке. Очевидно, что самая подходящая платформа для подобного рода интеграции -- Евразийский союз.

Напомним, что осуществление этой амбициозной политической задачи перешло в активную фазу в конце 2011 года, после публикации премьер-министром России В.В. Путиным статьи «Новый интеграционный проект для Евразии -- будущее, которое рождается сегодня». Однако, помимо обсуждения проектов интеграции, продолжаются обсуждения о возможности повторения Майдана в других странах постсоветского пространства. Так, например, политолог А. Эль-Мюрид полагает, что «майданизации» в первую очередь могут подвергнуться Киргизия и Казахстан. При этом эксперт утверждает, что действия органов правопорядка при подобном сценарии будут волне однозначными -- беспорядки будут пресекаться. Поэтому людей будут доводить до психопатического состояния через целую серию терактов, знаковых убийств. Эти действия будут направлены на еще большую дестабилизацию обстановки, чтобы государство не могло адекватно отвечать подобным вызовам.

Несмотря на все вышеизложенное, сценарий «цветных» революций, а также алгоритмом действий, по которому идут авторы подобных процессов и их покровители, на сегодняшний день вполне ясен, и, этом смысле, события на Украине являются ярким показательным примером.

«Директор Центра геополитических экспертиз В.М. Коровин также считает, что повторение событий, которые произошли на Майдане в Киеве, возможно в любой точке постсоветского пространства. Он отмечает, что различные этносы и народы в стали т.н. «незримыми линиями разлома», и именно эти линии, которые мы продолжаем не замечать, хорошо видны западным сетевым технологам, которые всякий раз успешно «разыгрывают» все эти социальные противоречия в свою пользу: направляют идентификационные различия в негативное русло и таким образом разрушают государство, меняя в нем систему власти». В этом и кроется секрет успеха действия западных стратегов на постсоветском пространстве. Итак, основной навязываемый сценарий понятен: путем нагнетания социальных противоречий, спекулирования на острых экономических и этнических вопросах, государство вовлекается в политический кризис, далее в ход идут технологии.