Противоборство Японии и Китая

Размещено на http://allbest.ru

Введение

международный стратегия внешнеполитический

Влияние фактора «мягкой силы» на международные отношения ощущалось задолго до того, как Джозеф Най в 1990 году ввел этот термин в научный оборот Nye J., Soft power, Foreign Policy, Fall, 1990. pp. 153-171.. Даже во времена, когда политический реализм властвовал безраздельно, и вслед за его выдающимся представителем герцогом де Ришельё военная сила признавалась «последним» Ultima ratio regum , а то и первым доводом королей, «мягкие» ресурсы государства обладали способностью создавать и менять политическую реальность. Так, умозрительные конструкции деятелей Просвещения, «литературной республики», нашли свое воплощение в конституции Соединенных Штатов Америки, а Пётр III отказался от всех приобретений почти выигранной Семилетней войны, будучи поклонником военного гения Фридриха Великого. Это ли не подтверждает высказывание американского стратега Збигнева Бжезинского о том, что успешный контроль над судьбами человечества зависит от философии и культуры: из них возникают концепции и идеи, которые, в свою очередь, влияют на политическое поведение людей Цит. по: Борох О, Ломанов А. Скромное обаяние Китая. // «Pro et contra», ноябрь-декабрь 2007, С. 46?

В современном же мире после окончания Второй мировой войны постепенно, хоть и не повсеместно, формируется понимание неприемлемости войны как продолжения политики. Крылатое выражение Клаузевица звучит все более архаично, и все большую роль в международных отношениях начинает играть фактор «мягкой силы». Объективные трансформации международной системы и осознанные Джозефом Наем описательные и аналитические ограничения существующей терминологической базы привели к чрезвычайной популярности понятия «мягкая сила».

Это совпало по времени с процессом структурной перестройки сложившегося баланса сил в Восточноазиатском регионе. Для прежнего лидера, Японии, 90-е годы стали "потерянным десятилетием", когда после коллапса финансового пузыря японская экономика вступила в затяжной период стагнации. Япония стремительно теряла позиции и влияние в регионе, будучи не в состоянии сдерживать "возвышение" нового лидера - Китая.

Рост экономического влияния, равно как и наращивание вооружений со стороны Китая, который играет всё больший вес в региональных интеграционных объединениях, вызывают закономерную обеспокоенность Японии Саплин-Силановицкий Ю., КНР - Япония. Кто будет лидером в Восточной Азии? // Азия и Африка сегодня, №2, Февраль 2007, С.25 . Очевидно, что пути развития региональной системы будут в значительной степени зависеть от исхода противостояния двух сильнейших держав. Между тем, руководствуясь концепцией Джозефа Ная, логично было бы предположить, что существует и другое измерение этого соперничества - борьба за "мягкое" влияние в регионе.

Идея о противоборстве Японии и Китая в сфере "мягкой силы" разделяется многими исследователями и в настоящее время является мейнстримом в научной литературе по данной проблематике Катасонова Е.Л. Япония и соперничество "мягких сил" в Азии // Япония в Азии: параметры сотрудничества, М., 2013; Desideri Nick, Bubble Pop: An Analysis of Asian Pop Culture and Soft Power Potential, // Res Publica - Journal of Undergraduate Research: Vol. 18, 2013; Hidetaka Yoshimatsu, Identity, policy ideas, and Asian diplomacy: Japan's response to the rise of China // International Area Studies Review 2012 15: 359; Ian Hall and Frank Smith, The Struggle for Soft Power in Asia: Public Diplomacy and Regional Competition, Asian Security, 9:1, 2013, pp. 1-18; Lee Geun, The Clash of Soft Powers between China and Japan: Synergy and Dilemmas at the Six-Party Talks // ASIAN PERSPECTIVE, Vol. 34, No. 2, 2010, pp. 113-139.; Otmazgin Nissim, Contesting soft power: Japanese popular culture in East and Southeast Asia // International Relations of the Asia-Pacific Volume 8 (2008), pp. 73-101; Yee-Kuang Heng, Mirror, mirror on the wall, who is the softest of them all? Evaluating Japanese and Chinese strategies in the `soft' power competition era // International Relations of the Asia-Pacific Volume 10 (2010), pp. 275-304. Интерес к изучению соперничества двух стран в терминах "мягкой силы" подпитывается той популярностью, которую получила концепция Ная в политических и академических кругах Японии и Китая.

Однако, взяв идею о наличии подобного противоборства в качестве отправной точки нашего исследования, мы намерены поставить её под сомнение. Это связано с тем, что даже поверхностный анализ основных характеристик японской и китайской стратегий в этой области выявляет их принципиальное различие как в использовании отдельных ресурсов "мягкой силы", так и в трактовке термина.

Таким образом, мы выдвигаем гипотезу, что стратегии «мягкой силы» Японии и Китая, ввиду существенных различий, влияющих на их формирование факторов, обладают разным набором отличительных черт, преследуют разные цели и потому прямо не противостоят друг другу.

Целью нашего исследования является анализ противоборства Японии и Китая в терминах "мягкой силы". Для достижения названной цели и верификации выдвинутой гипотезы мы намереваемся решить следующие задачи: 1) рассмотреть процессы эволюции дискурса "мягкой силы" и инкорпорации концепта во внешнеполитические стратегии Японии и Китая; 2) выявить характерные черты стратегий "мягкой силы" двух стран; 3) выделить факторы, влияющие на их формирование; 4) провести сравнительный анализ стратегий Японии и Китая в сфере "мягкой силы".

Необходимо оговорить, что в рамках данного исследования мы не ставим перед собой задачу подвергнуть анализу всю совокупность проявлений "мягкого" влияния Японии и Китая, что представляется трудно осуществимым ввиду их многообразия. Когда мы говорим о "стратегии "мягкой силы"", мы подразумеваем план действий в данной сфере на долгосрочную перспективу, артикулированный и реализуемый официальными лицами, институтами и политическим руководством интересующих нас стран. Мы сосредоточим своё внимание лишь на отличительных чертах стратегий "мягкой силы", оставляя вне исследовательского поля традиционные элементы публичной дипломатии, рассмотрение которых никак не поспособствует выявлению взаимосвязи между выбранной стратегией и (внутри-) внешнеполитическими факторами.

Теоретическую базу исследования составляют две концепции: концепция "мягкой силы" и power transition theory. Последняя предоставляет удобный для рассмотрения внешнеполитического поведения "восходящей" державы терминологический аппарат, что имеет значение в первую очередь при анализе китайского кейса. Для нас будут важны главным образом термины "status quo" держава и "государство-ревизионист" (revisionist state/challenger). Хотя power transition theory получила своё оформление в рамках теории реализма и потому всегда воспринималась в отрыве от концепции "мягкой силы", ведущему китайскому специалисту по "мягкой силе" Китая Шэн Дину удалось доказать возможность и плодотворность их совместного использования Sheng Ding, Analyzing Rising Power from the Perspective of Soft Power: a new look at China's rise to the status quo power, Journal of Contemporary China, 2010 19:64, 255-272.

В своем исследовании мы используем следующие общенаучные методы: сравнительный анализ, анализ, синтез, обобщение, наблюдение, индукцию, дедукцию, системный подход.

Структура исследования соответствует поставленным задачам. В первой главе мы рассмотрим теоретические аспекты изучения "мягкой силы", остановившись на двух наиболее релевантных задачам исследования вопросах - это вопрос о природе и об источниках "мягкой силы". Это позволит нам задать теоретические рамки для дальнейшего анализа различий в интерпретации термина в китайском и японском дискурсе. Вторая и третья главы будут посвящены рассмотрению процесса эволюции дискурса "мягкой силы" в академических и политических кругах Японии и Китая соответственно. Также, будет дана характеристика китайской и японской стратегии в интересующей нас сфере. В четвертой главе на основе выделенных нами факторов, которые предопределили различия данных стратегий, мы проведем их сравнительный анализ.

Актуальность темы данного исследования связана с глобальным трендом интенсификации информационных и культурных обменов между странами, что приводит к повышению значимости компонента "мягкой силы" в международных процессах. Кроме того, внимание к концепции Джозефа Ная в Японии и Китае представляется неслучайным. Оно свидетельствует о наличии проблем и вопросов, решение которых невозможно в рамках "жесткой силы". Выявление этих проблем возможно на основе анализа специфики китайского и японского дискурса, поскольку отход от оригинальной интерпретации термина Джозефом Наем и акцентирование на отдельных аспектах концепции обусловлены задачами, которые ставит перед собой государство. Таким образом, изучение китайской и японской стратегий "мягкой силы" позволит прояснить, как две страны видят настоящее и будущее Восточноазиатского региона и себя в нём.

1.Теоретический аспект изучения "мягкой силы"

Несмотря на продолжительное и интенсивное изучение "мягкой силы", теоретическая сторона концепции разработана достаточно слабо Gallarotti G.M., Soft power: what it is, why it's important, and the conditions for its effective use // Journal of Political Power, 4:1, . Как справедливо отмечает Ли Кын, "хотя введение Джозефом Наем концепта "мягкой силы" открыло новые горизонты в понимании некоторых до того скрытых аспектов международных отношений, таких как бесконфликтные и ненасильственные способы влияния, сам концепт не был основан на хорошо продуманной теоретической базе" Lee Geun, A Theory of Soft Power and Korea's Soft Power Strategy // Korean Journal of Defense Analysis, 2009. Это обстоятельство не только приводит к затруднениям исследователей, каждый из которых вынужден в той или иной мере предлагать свою трактовку термина и его содержания, но и облегчает задачу критиков концепции.

Поскольку в задачи нашего исследования не входит всесторонний анализ теоретических разработок в рамках концепции "мягкой силы", мы позволим себе остановиться лишь на двух вопросах, которые кажутся нам наиболее релевантными.

Первый из них - вопрос о природе "мягкой силы" и её отличительных особенностях по сравнению с "жесткой силой". Этот вопрос может показаться сугубо теоретическим, однако он принципиален, поскольку между двумя полюсами, выявление которых достаточно очевидно, - военной силой и культурой государства - лежит пространство самых различных политических действий и ресурсов. И зачастую исследователь сталкивается с "пограничными" ситуациями, когда отнесение определенного явления к "жесткой" или "мягкой" силе представляется затруднительным.

Очевидно, что совокупный потенциал влияния государства тождественен сумме "мягкой" и "жесткой силы" Это упрощающая трактовка, так как взаимовлияние этих компонентов может быть не суммой, а произведением, где "жесткая сила" - постоянная величина, а "мягкая сила" - коэффициент. Такую точку зрения предлагает Хуан Жэньвэй (см. 3 главу исследования). Однако относительно границ этих компонентов в научной литературе существует две точки зрения. При классификации ресурсов "мягкой" и "жесткой" силы первая группа исследователей руководствуется дихотомией "материальное - нематериальное" (tangible - intangible), где к "материальному" относятся ресурсы "жесткой силы", а к "нематериальному" - "мягкой". Представители второй группы предлагают поведенческую трактовку "мягкой силы" и делают акцент на её ненасильственном характере, основываясь на дихотомии "привлечение - принуждение" (co-opt/attraction - co-erce).

Однако, при использовании каждой из этих классификаций по отдельности мы вынуждены делать оговорки. К примеру, если принять противопоставление "материального" и "нематериального", то приходится вынести за скобки "угрозу", которая является символической проекцией использования военной силы, и безусловно относится к "жесткой силе". С другой стороны, классификация по характеру воздействия - "привлечение - принуждение" - приводит нас к спорному вопросу о правомерности отнесения материальной помощи к ресурсам "мягкой силы". В этом вопросе среди исследователей нет единого мнения.

При разграничении внешнеполитический ресурсов на "принуждающие" ("co-ercе") и "побуждающие к сотрудничеству" ("co-opt") для Джозефа Ная существенным является различие между "[материальным] стимулированием" ("inducement") и "привлекательностью" ("attractiveness") "Существует несколько способов повлиять на чужое поведение... принудить их угрозами, стимулировать деньгами, или вы можете привлечь их и побудить желать того же, что и вы" - "there are several ways to affect the behaviour of others . . . coerce them with threats, induce them with payments, or you can attract and co-opt them to want what you want" - Nye, J. (2004) Soft Power: The Means to Success in World Politics. New York: Public Affairs. Перевод мой - Д.Д., причем первое относится к "жестким", а второе - к "мягким" ресурсам. В этой связи возникают сомнения, в какую категорию определить "официальную помощь развитию", "привлекает" она или "подкупает"? Излишняя субъективность подобной классификации является её слабой стороной.

Этот вопрос представляется существенным, когда мы говорим о внешней политике Японии и Китая. Так, в случае Японии, некоторые исследователи уверенно называют ОПР "краеугольным камнем" японской "мягкой силы" "pillar of Japanese “soft power”" - Peng Er Lam, Japan's Quest for “Soft Power”: Attraction and Limitation // East Asia (2007) 24, p. 356. Мы бы с большей осторожностью подошли к подобной классификации. В нашем представлении, поскольку "страны-реципиенты отдают себе отчет в том, что принятие помощи означает увеличение влияния страны-донора" "... recipients realize that accepting aid means giving donor countries influence" - Yee-Kuang Heng, Mirror, mirror on the wall, who is the softest of them all? Evaluating Japanese and Chinese strategies in the `soft' power competition era // International Relations of the Asia-Pacific Volume 10 (2010), p. 290, здесь следует говорить скорее о принципе quid pro quo, нежели о "мягком" привлечении. Чересчур расширенное толкование "мягкой силы" может привести к полному размыванию понятия, из которого будет исключаться, пожалуй, только прямая военная агрессия.

Как мы видим, и та, и другая классификация упирается в необходимость детально оговаривать, какие ресурсы, по мнению автора, относятся к "мягкой силе". Мы предприняли попытку объединить две точки зрения в рамках одной классификации с использованием кругов Эйлера (рис.1).

Рисунок 1 - Классификация ресурсов "мягкой" и "жесткой" силы

Предложенная нами классификация также предусматривает ситуации, когда явления и объекты, традиционно относимые к ресурсам "жесткой силы" - экономическая и военная мощь государства, могут быть также причислены к "мягкой силе" Радиков И., Лексютина Я. "Мягкая сила" как современный атрибут великой державы // Мировая экономика и международные отношения, №2, 2012, C. 20. К примеру, экономические модели современных Китая и Японии могут рассматриваться как ресурсы "мягкой силы". По той же логике, военное превосходство государства может быть привлекательным для других стран в зависимости от того, в каких отношениях они состоят с государством-транслятором "мягкой силы". К примеру, перед началом Второй мировой войны японские милитаристы были вдохновлены достижениями гитлеровской Германии в военной сфере Berger Th. Japan in Asia: a Hard Case for Soft Power // Orbis. 2010. V. 54. Is. 4. P. 568.. В обоих случаях речь идёт не собственно об экономических или военных ресурсах, а об их проекциях в "сфере идей". В то же время, "угроза", лежащая в "сфере идей", остается за пределами "мягкой силы", поскольку мы учитываем характер политического взаимодействия - "привлечение" в противовес "принуждению".

Мы также считаем важным в свете данного исследования рассмотреть вопрос о том, какие компоненты составляют "мягкую силу". Джозеф Най выделяет три главных элемента: культуру, политические ценности и внешнюю политику. Между тем, мы отдаем предпочтение более выверенной структурно классификации Джулио Галларотти (таблица 1) Gallarotti G.M., Soft power: what it is, why it's important, and the conditions for its effective use // Journal of Political Power, 4:1, p.30, который предлагает на первом этапе разделить источники "мягкой силы" на две категории, внешние (international) и внутренние (domestic), а затем внутри этих категорий рассматривать отдельные компоненты.

Таким образом, эффективность использования "мягкой силы" зависит от того, насколько сбалансировано распределены её внешние и внутренние источники в государственной стратегии. Если государство располагает привлекательной идеологией и культурой, однако её внешнеполитическое поведение приходит с ними в противоречие, вряд ли следует ожидать значительного наращивания его "мягкого" влияния.

В этом свете примечательно, что конкретное содержание и расстановка приоритетов в рамках этих двух категорий при практическом использовании в государственной стратегии "мягкой силы" может существенно варьировать в случае отдельно взятых стран. Так, как мы увидим, когда будем говорить об особенностях дискурса "мягкой силы" в Японии и Китае, соотношение внешних и внутренних источников в этих странах имеет тенденцию к смещению в сторону последних с акцентированием на культурной составляющей.

Китайские исследователи, придерживающиеся мнения о первостепенном значении культурного компонента, приводят в качестве примера внешнеполитическую линию администрации Джорджа Буша Младшего. По их мнению, хотя проводимая ей политика была предельно жесткой и односторонней и ощутимо негативно повлияла на международный престиж Соединенных Штатов, это никак не сказалось на привлекательности культуры и образа жизни американцев. Профессор Фан Чанпин (Fang Changping) отмечает, что "главная причина упадка американской "мягкой силы" связана с тем, "что Америка делает", в то время как то, "чем Америка является" по-прежнему привлекательно, и именно это позволяет Соединенным Штатом сохранять лидерство в сфере "мягкой силы" [курсив мой - Д.Д.]" Fang Changping, “Comparison of Chinese and U.S. Soft Power and Its Implications for China,” Shijie Jingji Yu Zhengzhi, July 1, 2007. Цит. по: 52) Glaser B.S., Murphy M.E., Soft Power with Chinese Characteristics: the Ongoing Debate, p. 14.

Представляется, однако, что подобный структурный дисбаланс в использовании внешних и внутренних источников "мягкой силы" приводит к двойственному восприятию государственной политики. Если государство преследует в первую очередь цель распространение привлекательных элементов культуры, это, безусловно, может найти отклик у потребителя культурного продукта. Однако, при этом неизбежно страдает собственно политическая составляющая, которая играет главную роль в складывании международного имиджа государства. Это приводит к формированию феномена непротиворечивого двойственного восприятия страны, "раздельного мышления" Термин применяется преимущественно в психологии., или "двоемыслия", если использовать терминологию Джорджа Оруэлла. Для нас данное обстоятельство будет особенно существенно, когда речь пойдёт о японской стратегии "мягкой силы", где мы наблюдаем похожую ситуацию.

Понимание негативных последствий несбалансированного использования элементов "мягкой" и "жесткой" силы, а также "внешних" и "внутренних" ресурсов "мягкой силы" привело к формулированию Джозефом Наем концепта "умной силы" Об "умной силе" см. Nye J., Soft Power: The Means to Success in World Politics, 2004; Nye J., Get Smart: Combining Hard and Soft Power // Foreign Affairs, Vol. 88, No. 4 (July/August 2009), pp. 160-163; 47) Ernest J. Wilson, Hard Power, Soft Power, Smart Power // Annals of the American Academy of Political and Social Science, Vol. 616, Public Diplomacy in a Changing World (Mar., 2008), pp. 110-124, которая должна представлять собой органичное сочетание двух предыдущих. Катализатором разработки этого термина как раз явилась неоконсервативная политика администрации Джорджа Буша и вторжение США в Ирак в 2003 году. Термин приобрел особенно широкую огласку после того, как был принят на вооружение администрацией Барака Обамы.

В нашей работе мы сознательно исключаем концепцию "умной силы" из исследовательского поля по двум причинам. Во-первых, этот концепт является частью в первую очередь американского дискурса "мягкой силы" и редко используется в исследованиях по Восточной Азии. Во-вторых, сама идея сбалансированного использования и "мягкой", и "жесткой" силы государства лежит на поверхности и мало что дает для понимания природы "мягкой силы" и для прояснения некоторых теоретических аспектов её изучения.

Наконец, мы бы хотели отметить, что предложенная Джулио Галларотти классификация, как и концепция Джозефа Ная, носит ярко выраженный западоцентристский характер и рассматривает ценности "свободного мира" Free world - появившись в эпоху "холодной войны", этот термин до сих пор активно используется во внешнеполитической риторике США. (демократия, либерализм, конституционализм, толерантность, индивидуализм) как общечеловеческие. Между тем, очевидно, что в случае Китая набор внутренних источников "мягкой силы" будет принципиально отличаться, в особенности в том, что касается политических институтов. Безусловно, это будет накладывать ограничения на положительное восприятие китайской "мягкой силы" в западных странах, однако имеет существенно меньшее значение в случае некоторых других стран (например, России). Это приводит нас к мысли о необходимости при практическом анализе обращать внимание не только на специфику страны-транслятора, но и страны-реципиента "мягкой силы".

Итак, мы рассмотрели два теоретических вопроса, которые играют существенную роль при практическом изучении "мягкой силы" и имеют прямое касательство к предмету нашего исследования - это вопросы о природе и об источниках "мягкой силы". Задав теоретические рамки для анализа, мы можем перейти к рассмотрению специфики дискурса "мягкой силы" в Японии и Китае.

2.Японская стратегия "мягкой силы"

2.1 Япония на пути от "жесткой" к "мягкой" силе

Экономический гигант, культурный карлик

После превращения Японии в экономическую супердержаву ключевым ресурсом ее внешней политики являлась «официальная помощь развитию» (ОПР), представлявшая собой комплекс субсидий и низкопроцентных займов соседним развивающимся странам региона, в первую очередь КНР и странам АСЕАН. Массированные потоки средств по программам ОПР В теоретической части мы подробно рассмотрели вопрос о правомерности отнесения программ подобных ОПР к ресурсам "мягкой силы". были призваны если не обеспечить лидерство, то, во всяком случае, распространить влияние Японии в регионе и облегчить проникновение японского бизнеса в страны-реципиенты.

Эта политика получила оформление в концепции «гусиной стаи» («flying geese»), декларировавшей ведущую роль Японии в экономическом развитии региона, за которой следовали соседние страны. В сфере экономики своих целей она достигла в полной мере: в 70-80-е годы производственные мощности были вывезены из Японии в «новые индустриальные страны», где японский бизнес мог пользоваться относительными преимуществами этих стран, в частности, дешевой рабочей силой.

Вместе с тем, японская экспансия в восточноазиатские страны наделила Японию негативным имиджем «экономического животного» Peng Er Lam, Japan's Quest for “Soft Power”: Attraction and Limitation // East Asia (2007) 24, p. 349, хищно использующего протекционистские меры для того, чтобы выжать максимум из более слабых экономик. В дальнейшем необходимость смены инструментов внешней политики была осознана, когда японская экономика вошла в период стагнации. Как справедливо отмечал Джозеф Най, традиционные ресурсы внешней политики, «hard power», иными словами, «кнут» и «пряник» обходятся государству куда дороже, чем «soft power».

Именно этим, а также экономической конъюнктурой 80-90-х годов объясняется переориентация Японии на формирование и использование «мягкой силы». В 2007 газета "Asahi Shimbun" констатировала эту необходимость: "Поражение нации во Второй мировой войне заставило Японию забросить свои военные амбиции и вместо этого стремиться к экономическому росту. [Но вот] экономическая мощь Японии угасла, и главная задача для нее сейчас - решить, как довести до совершенства ее "мягкую силу". The nation's ... defeat in World War II made Japan abandon its military ambitions and seek economic growth instead. Japan's economic power has peaked out, and the challenge today for this country is how to polish and best its “soft” power - Asahi Shimbun `Soft power: strive to be a “caring” nation so as to help others that are less fortunate', 23 May 2007.

До второй половины 80-х годов многие эксперты отмечали несоответствие между неоспоримым статусом Японии как экономической супердержавы и ее культурным изоляционизмом. В то же время этот самый статус являлся элементом "мягкой силы" "Экономическая модель и мощь государства могут быть и ресурсом "мягкой силы". В этом случае они влияют на желание других стран сотрудничать с процветающей державой, поскольку это может означать прямые финансовые выгоды. Успешная модель экономического развития способна оказывать магнетическое влияние на другие, и прежде всего, развивающиеся государства. Более того, в роли ресурса "мягкой силы" могут выступать не только фактическое состояние экономики той или иной страны, но даже прогностические оценки перспектив ее развития". - Радиков И., Лексютина Я. "Мягкая сила" как современный атрибут великой державы // Мировая экономика и международные отношения, №2, 2012, C. 20: для таких стран, как Сингапур, японская модернизация в эпоху Мейдзи, восстановление экономики после Второй мировой войны и достижение западного уровня жизни становились притягательной моделью, примером для подражания Yee-Kuang Heng, Mirror, mirror on the wall, who is the softest of them all? Evaluating Japanese and Chinese strategies in the `soft' power competition era // International Relations of the Asia-Pacific Volume 10 (2010), p. 290.

Это положение иллюстрирует то, что до определенного момента единственным японским интеллектуальным продуктом, востребованным вне Японии, были книги по японскому бизнес-менеджменту, пользовавшиеся колоссальной популярностью в Соединенных Штатах Nye J. Soft Power: The Means to Success in World Politics, 2004. P. 87. Также примечательно, что японский язык в период экономического роста Японии изучался преимущественно для изучения японского опыта ведения бизнеса и налаживания деловых контактов с японскими предпринимателями.

Уже после реорганизации японской стратегии "мягкой силы" на основе популярной культуры заместитель министра иностранных дел Японии Онодэра Ицунори заметил по этому поводу: "...было время, когда бизнес был главной мотивацией для иностранцев учить японский язык. Но сегодня люди учат японский, потому что хотят читать японскую манга, играть в японские видео-игры и читать книги об играх до того, как их переведут" "years ago, business was the main motivation for foreigners to learn the Japanese language. But nowadays, people learn Japanese because they want to read Japanese manga, play Japanese games and read books on games before they are translated" - Цит. по: Yee-Kuang Heng, Mirror, mirror on the wall..., P. 296^. Здесь можно обнаружить много общего с современной ситуацией с китайским языком. Это обстоятельство показывает ограничения, с которыми сталкивается исследователь при попытке напрямую связать "мягкую силу" государства и количество изучающих его язык. Как мы можем видеть, само по себе изучение языка не предполагает лояльности изучающего к культуре, ценностям, и в особенности к внешнеполитической линии страны-носителя.

Известный японский писатель, лауреат Нобелевской премии Кэндзабуро Оэ сокрушался по поводу такого положения родной культуры: «Вы все, конечно, знаете, чем замечательна автомашина Honda, - обратился он к своим зарубежным читателям с горечью. - Но нас, японцев, мало волнует Honda. Нас больше беспокоит то, что наша культурная жизнь вам практически неизвестна!» Цит. по: Катасонова Е.Л. Япония: поп-дипломатия и поп-культура // Мировая экономика и международные отношения, № 2, Февраль 2009, C. 56. Чтобы преодолеть это досадное противоречие японские власти инициировали активную пропаганду японской национальной культуры за рубежом. Именно с этого времени начинается экспорт японского «национального колорита»: Запад узнал о гейшах, самураях, горе Фудзи и дзэн-буддизме.

2.2 Опыт экспорта «национального колорита»

Основание в 1972 году Японского Фонда ("Japan Foundation") под управлением Министерства иностранных дел Японии было призвано исправить сложившуюся ситуацию культурной изоляции. Организации, подобные Японскому Фонду, такие как Институт Гёте, Институт Сервантеса, Британский совет, фонд "Русский мир", можно назвать традиционным инструментом публичной дипломатии. Эти культурные центры имеют своей основной задачей распространение языка и культуры государства за его пределами. Будучи сформированы под эгидой государства, они чаще всего отличаются консервативностью в том, что касается транслируемого культурного продукта.

Так, со времени своего образования и до инкорпорации популярной культуры в государственную стратегию "мягкой силы" Японский Фонд представлял на суд международной общественности преимущественно традиционные формы японского искусства Peng Er Lam, Japan's Quest for “Soft Power"... pp. 355-356: "аристократический" театр но, более "буржуазный" театр кабуки Об особенностях формирования вкусов городского сословия в период Эдо см.: Peter Burke, Worldviews: Some Dominant Traits // Culture and society in Renaissance Italy, 1420-1540, 1972, традиционную аранжировку цветов икэбана, чайную церемонию, гравюры укиё-э, игру Го. Для западного потребителя это выглядело интригующе, но мало чем отличалось от того набора японского колорита, который покорил жителей Европы после прибытия "Чёрных кораблей" в бухту Урага. Оставалось неясным, что может предложить миру современная Япония.

Вместе с тем, культурные ценности, или «национальный колорит» нации при трансляции в другую культурную среду могут вызывать реакцию, обратную ожидаемой. При исследовании "мягкой силы" и формировании стратегии необходимо помнить о том, что "мягкая сила" - это не абстрактный "имидж" государства. Понятие "имидж" по сравнению с термином "мягкая сила" проигрывает в том, что оно не имеет направленности. Между тем, мы считаем, что стратегия "мягкой силы" всегда должна иметь определенный вектор. Культурный импульс, называемый "мягкой силой" исходит из определенной точки, государства-транслятора, а значит, обладает некоторыми заданными культурно-историческими особенностями этого государства характеристиками. Но после этого он не растворяется в воздухе, а достигает государства-рецепиента и отдельных потребителей. Поэтому при анализе мягкой силы необходимо помнить, кто является "целевой аудиторией" и кому адресован тот или иной элемент "мягкой силы".

Как нельзя лучше это иллюстрирует пример описанной выше японской стратегии «мягкой силы». Несмотря на то что Запад с охотой и энтузиазмом принялся познавать «тайны Востока», для стран восточноазиатского региона такая подача своего культурного продукта была заведомо обречена на провал. Во-первых, «восточная экзотика» вряд ли могла вызвать здесь ажиотаж. Во-вторых, подчеркнуто японский продукт нес с собой негативные коннотации, о которых мы упоминали выше - «милитаризм», «оккупация», «экономическое животное». Даже в случае Запада эта стратегия продажи «товара» имеет два ограничения: демографическое («восточной экзотикой» в чистом виде интересуется лишь относительно узкая прослойка интеллектуалов) и качественное (быстро происходит пресыщение таким продуктом).

2.3"Национальная валовая крутость": поп-культура на службе государства

Названные ограничения обусловили переориентацию японской культурной политики в сферу молодежной массовой культуры. Отныне японские власти взяли курс на раскрутку Японии как бренда (Brand Japan) и продвижение образа «крутой» Японии (проект «Cool Japan») Об этом, к примеру: “Cool” Japan's Economy Warms Up - Economic Research Department Japan External Trade Organization (JETRO); Daliot-Bul M., Japan Brand Strategy: The Taming of `Cool Japan' and the Challenges of Cultural Planning in a Postmodern Age // Social Science Japan Journal Vol. 12, No. 2, 2009, pp 247-266, в работе над которым принимали участие специально созданные при государственной поддержке экспертные группы. В 2002 году сначала в «Washingtonpost», а затем и в видном журнале «Foreign policy», посвященном международным отношениям, вышла статья Дугласа МакГрея «Japan`s Gross National Cool» («Валовая национальная крутость Японии») McGray Douglas, Japan's Gross National Cool // Foreign Policy, No. 130 (May - Jun., 2002), pp. 44-54. Афористичное и в то же время меткое словосочетание быстро вошло в научный оборот. Пришло понимание, что в японской внешней политике наступила новая эра, и падение темпов роста ВВП Япония, претерпевшая «ребрендинг», намерена компенсировать за счет «ВНК».

Публикация статьи МакГрея имела без преувеличения решающее значение для формирования дискурса японской "мягкой силы" в самой Японии и за ее пределами. Без сомнения, сам термин "мягкая сила" стал известен японскому научному сообществу сразу после выхода статьи Джозефа Ная Nye J. Soft power, Foreign Policy, Fall, 1990. pp. 153-171., однако рассмотрение японской популярной культуры как потенциального элемента "мягкой силы" Японии вошло в моду только после статьи МакГрея. Дэвид Лини высказывает предположение, что своей популярностью эта статья обязана не только "изобретательностью" автора, придумавшего меткий звучный термин, но и тем фактом, что он был американцем "Indeed, vocal approval from Americans seems to have been extraordinary important to Japanese discussions of the role of Japanese popular culture, far beyond any measurable economic impact" - Leheny David, A Narrow Place to Cross Swords: Soft Power and the Politics of Japanese Popular Culture in East Asia,” // Peter Katzenstein and Takashi Shiraishi eds., Beyond Japan: The Dynamics of East Asian Regionalism (Cornell University Press, 2006), p. 221. Действительно, как пишет сам МакГрей, который провел три месяца, путешествуя по стране и беседуя о популярной культуре с ее представителями в Японии, художниками, режиссерами, дизайнерами, музыкантами, "все они с удивлением приняли идею о силе [влияния] японской [культуры] за рубежом. Они были очень невысокого мнения о [величине] своей аудитории" "I spent three months last year traveling around Japan, interviewing artists, directors, scientists, designers and culture mavens. Many of them seemed surprised at the idea of Japanese cultural might abroad. They tended to think very little about foreign audiences". McGray Douglas, Japan's Gross National Cool // Foreign Policy, No. 130 (May - Jun., 2002), p. 48.

После того, как возможность использования популярности современной японской культуры была артикулирована американцем МакГреем, на японской политической арене главным апологетом этой идеи стал тогда министр иностранных дел Японии Таро Асо. В апреле 2006 года он произнес речь в токийском районе Акихабара, известного как Мекка поклонников аниме и манга. Господин Асо отметил: "Если вы заглянете в любой магазин в Китае, нацеленный на продажу товаров для отаку В современном японском языке слово "отаку" имеет множество значений и часто употребляется с негативной коннотацией. В широком смысле оно обозначает вообще человека, страстно увлеченного чего-либо, в более узком - поклонника отдельных элементов современной культуры. К нему близко относящееся к реалиям американской жизни слово "nerd". [поклонников аниме и манга - прим. мое - Д.Д.], вы увидите, что стены магазина увешаны всевозможными японскими статуэтками, какие вы только можете представить... У нас в руках сердца молодых людей во множестве стран, и не в последнюю очередь в Китае" “If you take a peek in any of the shops in China catering to the young otaku (nerdy)-type manga and anime fans, you will find the shops' walls lined with any and every sort of Japanese anime figurine you can imagine. ....We have a grasp on the hearts of the young people in many countries, not the least of which being China” - Цит. по: Peng Er Lam, Japan's Quest for “Soft Power”: Attraction and Limitation // East Asia (2007) 24, p. 350. Здесь же зашла речь о формировании положительного имиджа Японии: "Какое образ всплывает в воображении человека, когда он слышит слово "Япония"? Это светлый, положительный образ? Тёплый? "Клёвый"? Чем больше подобных образов появляется в головах людей [из других стран], тем легче Японии распространять свои взгляды в долгосрочной перспективе. Иными словами, японская дипломатия [будет] способна продвигаться вперед, шаг за шагом, и приносить всё лучшие результаты" What is the image that pops into someone's mind when they hear the name `Japan'? Is it a bright and positive image? Warm? Cool? The more these kinds of positive images pop up in a person's mind, the easier it becomes for Japan to get its views across over the long term. In other words, Japanese diplomacy is able to keep edging forward, bit by bit, and bring about better and better outcomes as a result. - Ibid, p.351.

Важно заметить, что несмотря на то, что популярная культура была "принята на вооружение" японским правительством, она не стала от этого "государственной". Государство лишь использовала уже сформировавшийся и показавший свою силу культурный контент. Это имеет принципиальное значение, так как чрезмерная государственная опека, стремление произвести "идеологически верный" культурный продукт могут иметь печальные последствия для этого продукта, особенно учитывая характеристики современной культуры.

Внимание к дискурсу "мягкой силы" внутри страны, как отмечает Дэвид Лини, говорит скорее не о реальном повышении влияния Японии в регионе, а о том, как японское правительство видит регион и себя "...what is most remarkable about the sudden interest in Japanese popular culture's political role in Asia is what it reveals about how the Japanese government views the region and itself" - Leheny David, A Narrow Place to Cross Swords..., pp.232-233.

Логика Дэвида Лини позволяет взглянуть на феномен "мягкой силы" под новым углом зрения. Мы позволим себе развить его идею и пойти в нашем рассуждении несколько дальше.

Существование дискурса "мягкой силы" и повышенное внимание к этим сюжетам уже сами по себе являются ресурсами "мягкой силы". В психологии существует феномен, назваемый "эффектом Пигмалиона" или "самоосуществления пророчества": ожидания личностью реализации пророчества во многом определяют характер её действий и интерпретацию реакций окружающих, что и провоцирует самоосуществление пророчества. В случае "мягкой силы" это означает следующее. Если влияние фактора "мягкой силы" и не было столь значительным до определенного момента, то обращение к нему на высшем политическом уровне и действие акторов в соответствии с предположением, что этот фактор значим, уже создает ту действительность, в которой "мягкая сила" повышает политический вес Японии. Происходит объективизация субъективного.

Парадоксально, что к такой мысли не пришел сам Джозеф Най, хотя он использует ту же логику в своей статье об опасениях международного сообщества, связанных с возвышением Китая: "...для аналитиков, занимающихся проблемами безопасности, будет важно не спутать их упрощающие теории с реальностью, избежать вводящих в заблуждение исторических аналогий (как, например, с Германией) и не допустить, чтобы преувеличенные страхи создали ситуацию самоосуществления пророчества" "...it will be important for security analysts not to mistake their simple theories for reality, to avoid misleading historical analogies (like the one to Germany), and to avoid letting exaggerated fears create a self-fulfilling prophecy" - Nye J., The Challenge of China // How to Make America Safe: New Policies for National Security / ed. Stephen Van Evera, Cambridge, MA, 2006, pp. 73-77.

В следующем разделе мы рассмотрим отличительные черты японской стратегии "мягкой силы" и её важнейшего компонента - гибридного культурного продукта.

2.4 Гибридизация по-японски и "безродный" культурный продукт: характеристика японской стратегии "мягкой силы"

Одной из основных тенденций последнего десятилетия в области экономического сотрудничества в Восточноазиатском регионе стало заключение ряда двусторонних соглашений о свободной торговле (ССТ) между странами АСЕАН и ведущими экономиками региона - Китаем, Японией и Южной Кореей. Сложное переплетение двусторонних обязательств породило так называемый эффект «spaghetti bowl», который с одной стороны отражает повышение взаимозависимости стран региона в том, что касается торговли и инвестиционных потоков Костюнина Г. М. Регионализация Восточной Азии: истоки и основные модели. С. 41, но вместе с тем вскрывает проблемы, связанные с отсутствием полноценной интеграционной группировки. Несмотря на некоторые успехи в этом направлении, такие как создание в 2005 г. Восточноазиатского саммита, можно констатировать сохраняющуюся слабость межгосударственного сотрудничества, финансовых и политических институтов, расхождение основных акторов в видении будущей региональной архитектуры Hook G., Where are the Boundaries? Japan's Role in Multilateral Fora in East Asia. // Материалы Международной научной конференции «Япония в Азиатско-тихоокеанском регионе». М., 2009, С. 8; .

Замедленность интеграционных процессов, а также низкую степень институционализации многостороннего сотрудничества нельзя объяснить только причинами экономического характера, к примеру, значительными различиями в социальном и экономическом развитии стран региона. Не последним по важности препятствием на пути этих процессов является трагический опыт взаимоотношений между странами в XX столетии. Это утверждение может показаться дискуссионным, поскольку Европа послевоенного периода страдала от того же исторического комплекса, между тем именно она предложила миру самую успешную на данный момент модель интеграции. Однако необходимо заметить, что Восточная Азия представляет собой пространство в значительной степени более гетерогенное в культурном, конфессиональном и политическом плане.

Историческая память восточноазиатских народов заставляет с неизменной настороженностью относиться к интеграционным инициативам Японии, которые порождают реминисценции к эпохе японского милитаризма и идеологическому концепту «Великой Азии» Стапран Н.В. Ключевые особенности интеграционных процессов в Азиатско-Тихоокеанском регионе // Материалы Международной научной конференции «Япония в Азиатско-тихоокеанском регионе». М., 2009, С.29; Otmazgin Nissim, Contesting soft power: Japanese popular culture in East and Southeast Asia // International Relations of the Asia-Pacific Volume 8 (2008), p. 79. Япония так и не достигла взаимопонимания по вопросу о признании японских военных преступлений на оккупированных территориях с Китаем, Кореей и другими жертвами японской агрессии Внимание прессы и исследователей к этой проблеме остается высоким ввиду учащения конфликтных ситуаций, связанных с наследием Второй мировой войны, в последние несколько лет: Yamazaki, Jane. (2006) Japanese Apologies for World War II: A Rhetorical Study. New York: Routledge.; Burger, Thomas. U. (2007) The Politics of Memory in Japanese Foreign Relations. // Japan in International Politics: the Foreign Policies of an Adaptive State edited by Thomas U. Berger, Mike M. Mochizuki, and Jitsuo Tsuchiyama. Boulder/London: Lynne Rienner Publisher, pp.179-211.; Breen, John ed. (2007) Yasukuni, the War Dead and the Struggle for Japan's Past. London: Hurst & Company.; Lind Jennifer, Sorry States: Apologies in International Politics. Ithaca/London: Cornell University Press, 2008.. Это обстоятельство заставляет общественность и политических лидеров названных стран предельно остро реагировать на любые намеки на проявление национализма со стороны японских политиков Aurelia George Mulgan, Why Japan can't lead // World Policy Journal, Vol. 26, No. 2 (Summer, 2009), p.103. Ежегодные визиты премьер-министров Японии к храму Ясукуни, где захоронены тела японских солдат, в том числе военных преступников класса A, публикация школьного учебника истории, якобы обеляющего действия Японии во Второй мировой, позирование премьера Синдзо Абэ в истребителе с номером "731" Номер самого одиозного отряда вооруженных сил Японии времен войны, печально известного чудовищными опытами на живых людях. - Spitzer Kirk, Sorry, But Japan Still Can't Get the War Right // Time, 20 May 2013. [Электронный ресурс] - http://nation.time.com/2013/05/20/sorry-but-japan-still-cant-get-the-war-right/ и его же спорные высказывания по проблеме "женщин для утешения" ianfu (???), "comfort women" - эвфемизм для обозначения китайских, корейских и японских женщин, которые были принуждены работать в военных борделях («станциях утешения») - Kelts Roland, The Identity Crisis That Lurks Behind Japan's Right-Wing Rhetoric // Time, May 31, 2013. [Электронный ресурс] - http://world.time.com/2013/05/31/the-identity-crisis-that-lurks-behind-japans-right-wing-rhetoric/#ixzz2diCtYvo6 В статье говорится о недавнем заявлении мэра Осаки Тору Хасимото по данной проблеме, в котором прозвучало сомнение, что эти женщины действовали по принуждению, и что государство санкционировало существование подобных "станций". - все эти эпизоды сопровождались живыми проявлениями возмущения в странах, пострадавших от японской оккупации. И если посмотреть на то, как неохотно японские лидеры корректируют свое поведение по этим болезненным вопросам, это возмущение можно понять. Стараясь избежать оценочных суждений, скажем лишь, что в настоящее время Япония без сомнений имеет проблемы с "имиджем", которые в первую очередь негативно влияют на ее позиции в регионе Peng Er Lam, Japan's Quest for “Soft Power”: Attraction and Limitation // East Asia (2007) 24, p. 349. Как справедливо отмечает Дэвид Фаус, "для того, чтобы Японию воспринимали как законного поборника демократии и прав человека, она должна недвусмысленно и бесповоротно порвать с имперским прошлым" "for Japan to be perceived as a legitimate proponent of democracy and human rights, it must clearly and irrevocably cut ties to its imperial past" - Fouse, D. `Japan's value-oriented diplomacy', International Herald Tribune, 22 March 2007. [Электронный ресурс] - http://www.nytimes.com/2007/03/21/opinion/21iht-edfouse.4978402.html?_r=0 - здесь и далее перевод мой кроме мест, указанных отдельно - Д.Д..

Как мы видели, использование традиционных инструментов внешней политики - дотации развивающимся странам в виде ОПР - не возымели желаемого результата в деле улучшения "имиджа" Японии.

Напротив, новая стратегия культурной политики быстро доказала свою эффективность в том, что касается завоевания умов и сердце простого потребителя: японские продукты массовой культуры оказались широко востребованными как на Западе, так и в восточноазиатских странах. Возникает вопрос о причинах такой популярности, которые, по всей видимости, нужно искать в том, насколько новый культурный продукт отвечает глобальным трендам.

До некоторого времени понятие «глобализации» было почти синонимично «американизации» или «вестернизации», что в целом отвечало культурному влиянию западной цивилизации. Вместе с тем, тенденции последнего времени позволяют говорить о появлении новых центров, которые включают в свою орбиту более локальные культурные образования и действуют в первую очередь на уровне региона. Можно сказать, что данный процесс, обозначаемый в научной литературе термином «глокализация» или «глоболокализация» является культурным измерением глобального тренда в сфере экономики - диалектики глобализации и регионализма. Применительно к Японии это явление исследовала известный японский культуролог Харуми Бефу, которая «настаивала на концептуальном разделении понятий - «общая» и «локальная», или «специфическая» глобализация. Под общей глобализацией она понимает процессы, исходящие из центра, под которым подразумевается Запад. Но, как подчеркивает ученый, в настоящее время центры могут перемещаться и в другие регионы, в том числе и на Восток, что порождает свою «специфическую» глобализацию, которую можно наблюдать на примере Японии» Катасонова Е.Л. Япония: «культурная глобализация» или «глокализация»? // Азия и Африка сегодня, № 9, Сентябрь 2008, C. 67-74.

Специфический характер «глокализации» по-японски заключается в том, что, выступая проводником глобализации в восточноазиатский регион, японская индустрия массовой культуры не воспроизводит американскую поп-культуру в чистом виде, но пропускает ее через свой культурный фильтр. Получающийся продукт можно назвать культурным гибридом, что в японской социологии обозначается специальным термином «дзассюсэи», который относится к любой стороне жизни японского социума, где происходит смешение западной и национальной культур. Успех японского гибридного продукта в Восточной Азии обусловлен тем, что он с одной стороны отвечает культурному коду стран «иероглифической сферы», а с другой - не апеллирует к исторической памяти восточноазиатских народов и избавлен от ненужных коннотаций, связанных со всем «японским».