Концептуальные основы политики России на Ближнем Востоке

Сегодняшняя Россия унаследовала от СССР не только стагнирующее состояние хозяйственных связей с арабским миром. Развитие ситуации вокруг Кувейта в 1990-1991 гг. доказывало, что в лагере противников многонациональной коалиции и, следовательно, сторонников иракского президента оказались традиционные советские партнеры в арабском регионе. Ими были коммунистические и революционно-демократические партии и организации, ООП, Йемен, Ливия и Алжир. Становилось еще более очевидным, что советское присутствие в регионе было связано с наличием конфликтных ситуаций на региональном геополитическом пространстве. Роль, которую СССР уже с конца 50-х годов играл в ближневосточных и межарабских отношениях, во многом определялась вспышкой острых противоречий, возникавших в процессе становления постколониальной региональной системы международных отношений. В свою очередь, эти противоречия, обращенные и на внутреннюю ситуацию в странах, становившихся советскими арабскими союзниками, усугублялись действиями различных групп контрэлиты, стремившихся выйти на авансцену местной политической жизни под националистическими или социалистическими лозунгами.

Быть может, наиболее ярким примером действий в этом направлении становилась новая практика коммунистических партий арабского мира эпохи перестройки и постсоветского развития. Возникая в 20-е годы как наиболее радикальные течения в рядах национально ориентированных движений, коммунисты арабских стран становились интернационалистами и борцами за пролетарский идеал (в советском понимании этих вопросов) только благодаря жесткому давлению со стороны их московских товарищей. Уже во время перестройки ослабление этого давления вновь вызывало к жизни в рядах этих партий (небольших, но привлекавших к себе наиболее перспективные умы национальной интеллигенции и становившихся в силу этого способными оказывать значительное интеллектуальное влияние на общественно-политическую жизнь своих стран) стремление вернуться к собственному националистическому прошлому. Арабские коммунисты вновь начинали говорить, используя, казалось бы, навсегда изжитую ими лексику времени становления собственных организаций и, более того, критикуя своего слабеющего союзника с помощью этой лексики. И, видимо, ее появление становилось одним из наиболее значимых показателей слабости советских позиций даже в среде тех, кто с формальной точки зрения всегда рассматривался в качестве силы, органически связанной с Москвой. В 1994 г. один из ведущих идеологов Ливанской компартии М.Дакруб писал: «“Старшие братья” требовали от нас, чтобы мы под лозунгами “интернационализма” действовали бы лишь в их интересах, хотя положение в арабском мире мы, конечно же, понимали лучше их. Но они навязывали нам уже готовые политические, теоретические и гносеологические положения и установки. Они требовали от нас, чтобы мы работали на основе того, что было заранее подготовлено ими, чтобы мы пропагандировали их абстрактные выводы, чтобы мы полностью подчинили себя их фабрике, работавшей на то, чтобы снабжать нас идеями, с помощью которых можно было бы оправдать их идейные и политические повороты - порой совершенно неожиданные, с помощью которых они всего лишь оправдывали собственный политический курс, собственные идейные пристрастия и собственные интересы»¹³.

Речь, тем не менее, шла не только о возрождении старой лексики. На ее основе возникала и новая коммунистическая практика. Достаточно сослаться на Р. Сайда, едва ли не наиболее видного египетского марксиста, издавшего в 1991 г. свою новую работу «Марксизм будущего». Некоторые из ее выводов не просто любопытны, но и поучительны для оценки степени советского влияния на одну из важнейших для СССР на Арабском Востоке политических сил. Р. Сайд писал: «Советский социалистический образец в той специфической обстановке, которая существовала в Египте, вошел в сознание египтян через экономическую, политическую и военную помощь, ... призванную обеспечить всестороннее развитие их жизни. Он вошел в их сознание через Асуанскую плотину, металлургический комбинатв Хелуане, алюминиевый комбинат, создание тяжелой промышленности, вооружение армии». Однако эпоха перестройки стала временем крушения этого идеала. Более того, она лишь оттенила произошедшее раньше крушение собственно египетской «специфической обстановки» - той исторической вехи в развитии Египта, которая обычно связывается с именем Насера. И «абстрактный советский социалистический идеал», и основанные на нем «недолговечные» преобразования, осуществленные египетским лидером, не могут более рассматриваться в качестве действительных матриц национального развития. Египет нуждается в ином «макете» собственного будущего. Создать этот «макет» местные марксисты могут лишь на основе «борьбы за то, чтобы сблизиться с Египтом и египтянами ради усвоения ими подлинного идеала социализма». Такой идеал должен вытекать «из реалистического знания сущности Египта и истории его становления»¹⁴. Вопрос здесь, разумеется, не касается значения национальной специфики как исходного материала реализации той или иной политической задачи, - о чем, кстати, в СССР всегда говорили арабским коммунистам. Он, на самом деле, глубже и принципиальнее хотя бы потому, что цитируемые высказывания произносились в контексте жесткого дистанцирования от прежнего союзника и в то время, когда для этого возникли реальные возможности.

Конечно, очаги конфликтных ситуаций, как и поддержка определенных, на этот раз называвших себя «либеральными» или «демократическими» групп правящего класса или контрэлиты, были далеко не последним фактором, обеспечивавшим и американское влияние в регионе. Сохранявшаяся конфликтность, рассматривавшаяся в контексте блокового противостояния, поддерживала региональное присутствие сверхдержав. При этом логика противоборства между ними неизбежно толкала СССР к союзу с наиболее радикальными «левыми», а США - с арабскими «правыми» и Израилем, результатом которого становилась консервация и углубление региональной конфликтности. Однако вопрос заключается не только и не столько в этом, хотя и принципиально важном обстоятельстве. Он должен касаться и того, что на сегодняшний день представляется главным - превращение нынешнего взаимотяготения России, арабского мира и Израиля в константу внешней политики всех этих сторон, вносящую свой вклад в становление действительно реалистической конфигурации системы международных отношений. Конфликтность, поставленная во главу угла этого взаимотяготения, внутренне слишком противоречива (примером тому может служить несовместимость арабского, с одной стороны, и израильского, с другой, понимания российской роли в деле ближневосточного урегулирования) и, конечно же, не может с достаточным на то основанием рассматриваться как база требуемого многостороннего взаимодействия.

Более того, современная Россия все еще остается политически неустойчивым продуктом распада СССР и, одновременно, хотя и устремленной в будущее геополитической величиной, но пока неопределенной ориентации. Государственное образование такого типа объективно мало притягательно для арабского геополитического сообщества и Ближнего Востока, если речь идет об ожиданиях, связанных с поиском потенциальных союзников или развитием взаимовыгодного хозяйственного сотрудничества. Но отсутствие (и справедливое) у России желания развивать сотрудничество с арабскими странами и Израилем на предлагаемых ими условиях безоговорочной поддержки той или иной стороны в решении ближневосточного конфликта существенно снижает ее заинтересованность в этом регионе. Предпринимаемые ею, по сути дела, слабые попытки поиска рынка сбыта вооружений в зоне Персидского залива или установления контактов в сфере «высоких технологий» с Израилем выглядят не более чем синдромом упущенных в советское время возможностей или жестом отчаяния в ситуации отсутствия поступления столь ожидавшихся западных инвестиций. Но вместе с тем любая попытка поставить под сомнение важность для России развития отношений с арабским миром и Ближним Востоком непродуктивна и неплодотворна. Оправданием для несостыкованности между прокламируемым стремлением к сотрудничеству с ними и нынешней паузой неопределенности в контактах с этим регионом не могут служить ни внутренние проблемы российской стороны, ни изменение конфигурации российских границ. Вопрос состоит лишь в том, на каких основах эти отношения должны строиться и развиваться.

Акцент, ставящийся в России на идее «восстановления» отношений с государствами арабского мира и Ближнего Востока, не кажется предпосылкой для их действительно адекватного созидания в контексте новых условий мирового развития. Быть может, и более того, в сегодняшнем внутрироссийском политическом контексте призыв к «восстановлению» отношений с этим регионом приобретает порой оттенок стремления не к созданию действительно многополярного мира, а старой, худшей формы блокового противостояния прошлого. Это тем более очевидно, что довольно часто именно так этот вопрос интерпретируется и в арабском мире, и в Израиле. Иными словами, «восстановление» может стать одним из инструментов, с помощью которого там были бы не только подорваны тенденции к демократизации (израильская демократия слишком мобилизационна и авторитарна для того, чтобы рассматриваться в качестве полноценного образца для подражания в масштабе всего региона), но и сохранены основы существования старых, а также (что не может быть исключено) возникновения новых межгосударственных и внутренних конфликтов. Речь может идти только о «становлении» действительно многосторонних и гибких форм российских отношений с представителями всего многообразного спектра государств, общественных сил, партий и движений, существующих в границах арабского регионального сообщества и Ближнего Востока. Созидание этих отношений предполагает формирование, прежде всего, новой парадигмы и российско-арабских, и российско-израильских связей. Это тем более необходимо, что их прежние базовые основы, возникавшие на том образе, который Россия/СССР предлагали миру - мессианское православие и интернациональный коммунизм, не стали достаточно прочными и долговременными.

Новая парадигма российско-арабских отношений должна, по-видимому, учитывать несколько моментов, имеющих непосредственное отношение к рассматриваемой проблеме.

Это, во-первых, необходимость подхода к арабским государствам и Израилю как к полностью суверенным политическим образованиям, равноправным партнерам России, отношения с которыми не могут строиться на принципах создания сфер влияния в рамках геополитического пространства Ближнего Востока и Северной Африки. Иными словами, речь не может идти о выделении там стран, квалифицируемых в качестве очевидных союзников или, напротив, противников, или о попытках использования региональных противоречий ради укрепления «российского присутствия».

Второй момент предлагаемой постановки вопроса состоит в том, что устремленность России к развитию отношений с членами арабского регионального сообщества и Израилем не может рассматриваться ею в качестве альтернативы иным внешнеполитическим ориентациям самих этих стран и, в первую очередь, линии на сотрудничество между ними и Западом. Выдвижение сегодняшней Россией любых вариантов подобной альтернативы лишь в большей или меньшей степени воскресит в ней антизападнические настроения и, как их следствие, авторитарную или великодержавную тенденцию ее собственной эволюции на путях военной мощи и мировой экспансии, под какими бы идеологическими оболочками «цивилизационной специфики» или «евразийской самобытности» эта тенденция ни выступала.

Для страны, осязаемо ощущающей собственную второстепенность и униженность (действительную или воображаемую), действия в этом направлении, предполагающие отказ от реалистического решения внутренних проблем, конечно же, могут показаться соблазнительными. В этой стране уже прозвучали призывы к «славянскому братству» и антисемитские выпады, а происходящие на ее территории внутренние конфликты получили оттенок христианско-мусульманского противостояния. Но если эти действия будут предприняты, то их следствием станет, в том числе, и дальнейшее углубление уже существующих линий регионального, национального и конфессионального разлома. Миру Ближнего Востока и арабского геополитического сообщества эти линии слишком хорошо известны.

В этой связи не менее важно и другое обстоятельство. На таком пути развития Россию ожидала бы бесконечная череда разочарований, обид и конфликтов в отношениях с арабскими странами и Израилем, которые никогда не исключали и не могут исключить Запад из числа своих внешнеполитических, экономических и военных партнеров, а в равной мере и партнеров в сфере культуры. При этом данная ситуация имеет отношение ко всем странам региона вне зависимости от того, как те или иные из них оценивают сегодня уровень своих связей с государствами «атлантической цивилизации», находятся ли они с ними в состоянии конфронтации и какие выдвигают аргументы для оправдания своей позиции. Решая задачи внутренней модернизации, заявляя о своем стремлении продвигаться в сторону демократизации и включения в процессы международного сотрудничества, страны этого региона проводят многовекторную внешнюю политику или стремятся к ее диверсификации. Впрочем, задачи, стоящие ныне перед ними, включая и Израиль, идентичны тем, которые решает Россия. Они-то, по сути дела, лежат в основе и ее стремления строить взвешенный, многоцелевой и разнонаправленный внешнеполитический курс. Иными словами, США и Европейское Сообщество - естественные и значительно более, чем Россия, укорененные в почву этого региона величины мировой политики. При этом расхождения между ними в подходах к его проблемам отнюдь не превращают их в стратегических противников с точки зрения их решения. Россия же в ее политике в арабском мире и на Ближнем Востоке будет и в будущем обречена на взаимодействие и координацию действий с Западом как едва ли не единственной предпосылки реализации собственных региональных начинаний.

Наконец, третий момент. Он заключается в том, что ближневосточное направление российской внешней политики предполагает поиск путей, которые могли бы содействовать установлению действительно прочных и реально отвечающих государственным интересам страны связей с арабским геополитическим сообществом и Израилем, расположенными в регионе, играющем существенную роль в становлении новой системы международных отношений. Однако отношения с арабским миром смогут стать прочными и позитивными только в том случае, если Россия представит ему свой новый образ, далекий от прошлого православного и коммунистического мессианства. Он должен быть построен на тех основаниях ее культуры, которые действительно соответствуют признанным мировым сообществом стандартам демократии, прав человека, гражданского общества и содействующего его становлению государства. Неудача прошлых обоснований отечественной политики в арабском мире и на Ближнем Востоке была во многом связана с тем, что они недостаточно полно отражали сущность российской цивилизации, игнорировали или упрощенно интерпретировали многие черты ее культуры и истории.

Новое видение российской политики в арабском мире должно отталкиваться от признания принципиальной важности свободного и равноправного развития всех населяющих страну народов, этнических и конфессиональных групп. В этом контексте ислам, а не только православие, при сохранении светского характера государства должен быть признан в качестве одной из составляющих бытия России, одного из факторов сохранения ее самобытности, а также условия достижения внутриполитической стабильности и целостности государства. Сохранение в российском общественном мнении предрассудков в отношении ислама и его приверженцев, позволяющих делать не только неверные, но и недостойные умозаключения, небезопасно для страны и способно отдалить ее от арабского геополитического сообщества, превращая в шаткие и неустойчивые любые попытки сближения между обеими сторонами. В свою очередь, внутрироссийский антисемитизм отнюдь не будет способствовать углублению российско-израильских контактов.

Новая российская политика в арабском мире и на Ближнем Востоке должна опираться на идею возможности и действительной реализации самых разнообразных форм сотрудничества между представителями всех конфессиональных групп, населяющих как Россию, так и арабский мир и Ближний Восток - православных, католиков, протестантов, мусульман, иудаистов, которые цивилизационно ориентированы на регион, где возникли основы трех мировых религий. Эта идея в ее практическом воплощении может стать важным инструментом внешней политики России в этом регионе: успешное сотрудничество российских народов, впитывающее достижения национальных культур всего евразийского пространства, цивилизационно связанного с арабским миром и Ближним Востоком, неизмеримо увеличит там ее вес и авторитет. Опыт такого рода откроет возможности становления новой системы межконфессиональных, межнациональных и межгосударственных отношений как в масштабе арабского мира, так и ближневосточного региона. Одновременно этот же опыт наполнит новым, далеким от технократических подходов содержанием весь многообразный спектр практической политики России в этой части мира, помогая ей решать и собственные (хотя и способные стать в этой связи, видимо, более сложными) внутренние проблемы безопасности, стабильности и модернизации.

Литература

1. Дипломатический вестник. - М., 2000. - № 8. - С. 3-11.

2. Сайд М.С. Мустакбаль ан-низам аль-арабий баада узмат аль-Халидж (Будущее арабской региональной системы после кризиса в Заливе). - Эль-Кувейт, 1996. - С. 220.

3. Хитаб сиядат ар-раис Хафез аль-Асад фи Маджлис аш-шааб (Выступление его превосходительства президента Хафеза Асада в Народном совете). - Аль-Баас. Дамаск, 13.03.1992.

4. Аль-Харака ат-тасхихийя аль-маджида фи азчикра аль-хамиса ва аль-ишрин (Двадцать пять лет славного исправительного движения). - Дамаск, 1995. - С. 371

5. Филоник А.О. Сирия // Россия и арабские страны: проблемы и перспективы сотрудничества. - М., 1994. - С. 57.

6. Соловьева З.А. Алжир // Россия и арабские страны: проблемы и перспективы сотрудничества, с. 103-106.

7. Общие проблемы российско-арабского экономического сотрудничества // Россия и арабские страны: проблемы и перспективы, с. 3-7.

8. The Middle East and North Africa. - L., 2000. - С. 1050.

9. Ас-Сайд Р. Марксийят аль-мустакбаль (Марксизм будущего). - Каир, 1991. - С. 120-122.

Размещено на Allbest.ru