Восток сегодня: основные модели и перспективы развития

Восток сегодня: основные модели и перспективы развития

Введение

Современный Восток противоречив и неоднозначен. Пожалуй, пора всерьез осознать, что развитие неевропейского мира за несколько последних десятилетий многое изменило в нем. Конечно, Восток и тем более весь неевропейский мир не был единым или хотя бы однообразным никогда. Он всегда разделялся и по уровню развития, и по типу цивилизационной и тем более религиозной культуры, и по многим другим параметрам. Но при этом всегда было нечто общее, что соединяло между собой неевропейский мир и отличало его от Европы, Запада. Это общее -- господство командно-административной системы, приниженная роль несвободной частной собственности, рынка и соответственно бесправие подданных -- не только очевидно, но и имеет основополагающий для понимания мировой истории характер. И вот теперь, к концу второго тысячелетия нашей эры, то, что разделяло мир на Восток и Запад на протяжении тысячелетий, не только отходит на второй план, но и как бы размывается, постепенно исчезает как структурообразующий признак неевропейского мира.

Проявляется это в том, что в мире появилась группа стран Востока (регион Дальнего Востока), которая структурно буквально на наших глазах перестает быть Востоком в классическом смысле этого слова. В таком же направлении несколько медленней и много трудней идут еще две группы стран -- ряд латиноамериканских и юго-восточноазиатских. Часть стран Востока, двигаясь в сторону структурной перестройки, являет собой сложные системы из сосуществующих и имеющих шансы еще долго сосуществовать двух структур, старой и новой. И, наконец, остальные достаточно твердо держатся за сохранение старой структуры либо просто не в состоянии добиться существенных результатов в попытке ее трансформации. Если в заключение попытаться как бы подытожить сказанное и подвести все разнообразие современного Востока под какие-то генеральные рамки, то перед нами окажутся три основные модели. Рассмотрим их более основательно, с учетом потенций и перспектив.

Модель первая, японская

Совершенно очевидно, что к группе стран, объединяемых в рамках первой модели, относятся страны Дальнего Востока, да и то пока не все. Видимо, к странам этого типа можно отнести и некоторые латиноамериканские, что стоит учесть для полноты картины, имея в виду трансформацию развивающегося мира в целом. Как легко понять, речь идет о странах, добившихся наиболее заметных успехов в развитии по еврокапиталистическому пути.

Эти страны зримо сближаются с еврокапиталистическим стандартом по многим основным параметрам: для них характерно полное, практически абсолютное господство свободного рынка с конкуренцией выходящих на него частных собственников. Здесь важно оговориться, что речь идет отнюдь не о примитивной базарной конкуренции мелких частников, отбивающих друг у друга покупателей или заказчиков. Такого рода ситуация была нормой капиталистического рынка на зародышевых этапах его формирования (или где-либо в античности, да и то не без оговорок). Для развитого современного мира рынок являет собой нечто гораздо более сложное. Велика здесь и патронирующая роль государства, и контролирующая роль системы налогов, пошлин, банковских процентов и учетных ставок, и т. д. Как известно, огромную роль на современном рынке играет искусство маркетинга. Не менее известна та роль, которую играют на нем мощные капиталистические объединения, включая ТНК. Словом, современный рынок -- очень сложное и весьма развитое финансово-экономическое хозяйство, к регулированию которого во всех странах, включая самые развитые капиталистические, так или иначе причастно государство (впрочем, речь не идет о госкапитализме как секторе хозяйства -- только о патронирующе-контролирующей функции власти, способствующей созданию наиболее благоприятного режима для своих при приемлемости его и для всех других).

Для нормального функционирования рынка такого типа нужно его полное господство в рамках той или иной страны, которая к такому рынку причастна. Или, точнее сказать, чем полнее господство рынка, тем экономически эффективнее его воздействие на экономику страны. И далеко не случайно с этой точки зрения то стремление к реприватизации даже в развитых странах Европы (в Англии, во Франции), которое явилось фактом последних лет и привело к преодолению кризиса и к экономическому оздоровлению в упомянутых странах. Вывод очевиден: рынок не терпит посторонних иноструктурных вкраплений. Чем больше в той или иной стране развит государственный (госкапиталистический) сектор со всеми присущими ему элементами неэффективного хозяйствования, тем меньше влияние рынка и меньший эффект дают рыночные связи, тем с большими затруднениями связана экономика страны.

Все это хорошо известно странам первой модели. Более того, Япония в этом смысле показывает пример оптимального решения сложных проблем. Государство здесь напоминает чуткий барометр, моментально реагирующий на экономические затруднения и принимающий почти автоматически меры, необходимые для регулирования рынка. Не будучи само втянуто в экономику через какие-либо госкапиталистические предприятия, оно тем не менее все время держит свою весомую руку на руле хозяйственного регулирования, экономической политики. И за этот счет японская экономика обретает дополнительные очки в конкуренции с другими.

Государство в Японии давно, по меньшей мере, с послевоенного времени, стало инструментом обеспечения эффективного функционирования хозяйства страны, сохранив при этом за собой все остальные функции, необходимые для нормального развития общества. Главное, что важно отметить, оно перестало быть государством традиционно-восточным и стало едва ли не более государством евро-капиталистического типа, чем государства в странах Западной Европы или США. И это касается не только государства, но и многих остальных элементов еврокапиталистической структуры, включая институты демократии, правовые, да и многие другие стандарты. Но что характерно, при всем том Япония не перестала быть Японией. Мало того, оставив по многим показателям позади себя передовые государства Европы, Япония не потеряла своего лица, она осталась страной Востока, причем в этом ее сила и даже ее преимущество перед Европой. Достаточно напомнить о дисциплине труда и отсутствии забастовок при достаточно гармоничном сотрудничестве труда и капитала (корни такого сотрудничества социопсихологически и институционально восходят к нормам конфуцианства). В общем, Япония -- убедительный пример гармоничного и во многих отношениях весьма удачного, едва ли не оптимального синтеза.

По пути Японии ныне идут сегодня и другие страны. Для всех них -- это и есть критерий отнесения их к первой группе -- свойственно господство рыночных связей и вовлечение подавляющего большинства населения в сферу такого рода связей. Характерно и приведение системы государственного воздействия к японскому стандарту или в состояние, близкое к нему. Наиболее заметен такого рода процесс на примере Южной Кореи, которая буквально на наших глазах превратилась в демократическую страну. Государство восточно-автократического типа здесь, как и на Тайване, немало сделало в качестве силового административного института, целенаправленно способствовавшего трансформации традиционной структуры и переориентации населения к существованию в условиях рыночной экономики. Коль скоро успехи на этом пути были достигнуты (а в плане жизненного стандарта это выразилось в виде многократного улучшения уровня жизни), автократическое государство стало отходить на задний план, уступая место более подходящим для эффективного функционирования рыночной экономики демократическим институтам. Разумеется, при этом Корея осталась Кореей, так же как и населенные китайцами автономно существующие территории (Тайвань, Гонконг) не утеряли своего «китайского» лица, что отражается в сохранении многих традиций, норм и принципов жизни.

Важно обратить внимание на то, что те традиции, которые могли помешать трансформации структуры, ослаблены либо видоизменены; те же, что не мешали ей, сохранились, пусть подчас тоже в несколько измененной форме. В целом же именно влияние традиции делает сегодня Японию Японией, а Корею -- Кореей, но при всем том это уже иная традиция: не та, что задавала тон веками, а та, что гармонично слилась с ннаиболее важными элементами евро-капиталистической структуры. Это-то и привело к синтезу, т. е. к созданию качественно нового стандарта. Именно феномен синтеза и является определяющей характеристикой стран первой модели. Не берясь строго определять, какие именно страны и сколько их уже относятся к группе стран первой модели (часть стран находится на подходе к ней), можно тем не менее считать, что такого рода группа уже реальность. В некотором смысле первая модель -- образец, ориентир для многих. Увы, недосягаемый пока для большинства.

Модель вторая, индийская

Вторая модель заметно отличается от первой внутренней неоднородностью, порой даже кричащим контрастом. Речь идет о достаточно большой группе стран, успешно развивающихся по евро-капиталистическому пути, но при этом далеко еще не перестроивших свою традиционную внутреннюю структуру. Практически это значит, что заметная часть страны и ее населения (речь преимущественно о городах, хотя и не только о них) уже существует в рамках новой, трансформированной по капиталистическому образцу экономики, что в масштабах государства в целом активно функционируют важные элементы еврокапиталистической структуры -- многопартийная система, демократические процедуры, европейского типа судопроизводство и т.п. В то же время большая часть населения, подчас подавляющее его большинство, по-прежнему остается в плену привычного для их предков образа жизни, лишь едва затронутого нововведениями и переменами. И хотя обе части активно контактируют друг с другом, они в то же время остаются обособленными и живут каждая по своим законам, составляя в то же время единый организм.

Это упоминавшийся уже применительно к колониальным структурам недавнего прошлого феномен симбиоза. Суть феномена в том, что сохраняется какая-то грань, незримо, но жестко отделяющая одних, перепрыгнувших через барьер традиции, от других, которым пока что не удается это сделать. Такая грань была везде, в том числе и в странах первой модели. Но там ее удалось сравнительно быстро преодолеть, и после этого она исчезла. Здесь грань солиднее, потолок ее выше, преодолеть ее сложнее, причем причины этого уходят в глубь самой традиции, ее религиозно-цивилизационного фундамента. Для того чтобы грань была ликвидирована, нужны время и благоприятные обстоятельства. Метафорически ситуацию можно сравнить с яйцом, где белок и желток сосуществуют в органической связи, взаимно дополняя друг друга, но не смешиваясь. Только при определенных условиях начинается процесс, ведущий к поглощению одной части яйца другой, развивающейся и совершенствующейся качественно за ее счет.

Наиболее типичный представитель стран второй модели -- Индия с ее системой общин и каст, которая продолжает держать в плену большинство населения страны. К этой же модели относятся многие страны Юго-Восточной Азии, от Таиланда до Индонезии, а также ряд стран ислама (Турция, Пакистан, Египет и др.). В любой из них активно идет процесс экономического роста, укрепляются многие элементы структуры европейского типа, но в то же время существует определенный барьер, опирающийся как на экономическую отсталость сельского населения, так и на социопсихологические стереотипы массового сознания и связанные с ними жесткие формы социального бытия, что особенно заметно в странах ислама.

Какова динамика развития стран этой группы? Для всех них характерно заметное поступательное движение в сторону постепенного сближения с еврокапиталистическим стандартом. В частности, это хорошо прослеживается на примере постепенного изменения роли государства, что особенно заметно там, где государство традиционно наиболее сильно, прежде всего в странах ислама. Дело в том, что усиление роли и влияния еврокапиталистического сектора экономики и упрочение позиций европейского типа политической, правовой и иной культуры ведут к уменьшению важности командно-административных и бюрократических методов управления. Элементы европейской структуры постепенно превращаются в ведущую идейно-институциональную основу успешного развития. В результате в стране возникает новая ситуация, ослабляющая потенции старой структуры и силу ее возможного сопротивления, включая взрывы национализма и тем более экстремизма в форме прежде всего фундаментализма.

Это касается и политических либо военных переворотов. Речь не обязательно о том, что таких переворотов становится меньше. Имеется в виду другое: сужаются возможности для честолюбивых генералов и амбициозных политиков. В Турции, например, где генералы достаточно регулярно брали в свои руки власть, сложилась уже некая примечательная закономерность: взяв власть, генералы гасят страсти и создают условия для перехода руководства страной к гражданскому, демократическим способом избранному правительству, опирающемуся на европейского типа идейно-институциональную норму, соответствующие принципы. Нечто похожее происходит и в Таиланде. Развитие событий в Пакистане на рубеже 80-90-х годов свидетельствует об аналогичных тенденциях. В Индонезии, где у власти все еще стоит генерал, взявший ее в результате переворота 1965 г., эта власть была институционализирована и по существу превратилась в президентское правление в рамках парламентской многопартийной демократии.

Конечно, нет никаких гарантий, что не произойдет новый переворот и ситуация в интересующем нас смысле в какой-либо из стран второй модели не изменится. Но, несмотря на это, отмеченная тенденция несомненна, причем именно ее существование характеризует положение дел. Более того, ряд стран описываемой модели, как Турция или Таиланд, уже стоят на грани перехода к первой -- японской -- модели, к структуре гармоничного синтеза.

Вариантом второй модели следует считать примыкающую к странам этой группы, но по ряду важных параметров отличную от нее группу арабских нефтедобывающих монархий. Здесь тоже симбиоз, тоже резкое, даже бросающееся в глаза сосуществование двух секторов хозяйства, двух частей населения в пределах каждого из государств. Но, в отличие от стран первой группы той же модели, здесь мало институциональных элементов европейской структуры, как нет и заметных признаков движения в сторону еврокапиталистического стандарта со стороны основной части местного населения и привычно стоящего во главе его аппарата власти. Симбиоз здесь построен не просто на контрасте, но и как бы на сепарации, сознательном отделении коренного населения (или, по меньшей мере, его большинства) от современного сектора хозяйства и соответствующей ему инфраструктуры (то и другое функционирует в основном благодаря усилиям мигрантов, тоща как местное население выступает преимущественно в качестве получателей ренты). Трудно говорить о тенденциях и перспективах, но похоже на то, что заметного изменения ситуации здесь пока не предвидится.

Как следует расценивать положение стран второй модели в целом? Общее для всех них в том, что они в принципе находятся в состоянии определенного равновесия, устойчивой стабильности. Экономика их если и не процветает, то во всяком случае вполне может обеспечить существование страны и народа. В регулярной помощи страны, развивающиеся по этой модели, не нуждаются, и даже есть определенные перспективы экономического роста. От стран первой японской модели страны второй модели отделяет определенная дистанция, несмотря на то, что по доходу на душу населения некоторые нефтедобывающие страны (это относится не только к арабским монархиям и Ливии, но и, например, к Брунею) могут соперничать с той же Японией. Дело ведь не только и не столько в доходе, сколько во внутренней структуре, в динамичности самой модели. Существенна политическая стабильность большинства стран второй модели. Некоторое беспокойство может вызывать демографическая проблема, особенно ощутимая в Индии, крупнейшей из всех стран этой группы. Пока что успехи «зеленой революции» в Пенджабе и некоторых других районах, развивающихся по еврокапиталистическому образцу, позволяют компенсировать резкий рост населения, хотя миллионы все еще находятся в этой стране буквально на грани голода. Естественно, что при любом неблагоприятном повороте событий положение может резко ухудшиться.

И все-таки, при всех оговорках, положение стран, объединенных в рамках второй модели и функционирующих в условиях симбиоза, достаточно устойчиво. В ряде стран этой модели, как говорилось, намечается тенденция к преодолению ситуации симбиоза, к перерастанию симбиоза в синтез.

Модель третья, африканская

Для стран, объединенных в рамках этой модели -- а они численно преобладают, да и по количеству населения, особенно с учетом темпов прироста, весомы,-- типичны не столько развитие и тем более стабильность, сколько отставание и кризис. Именно здесь накал драматизма наиболее заметен и ситуация наименее перспективна. К странам этой модели относится подавляющее большинство африканских стран, некоторые страны исламского мира, в частности Афганистан и Бангладеш, а также другие бедные страны Азии, как Лаос, Камбоджа, Бирма и т. п.

Хотя в подавляющем большинстве этих стран еврокапиталистическая структура имеет весомые позиции в экономике, отсталая, а то и полупервобытная периферия здесь много более значима и практически задает тон. В строгом смысле слова применительно к странам этой модели тоже можно говорить о симбиозе, ибо сосуществование современного и традиционного секторов очевидно. Но если в странах второй модели симбиоз как феномен сопровождается внутренней устойчивостью и явной позитивной динамикой в сторону укрепления экономической базы и даже развития по направлению к будущему синтезу, то в странах третьей модели положение иное. Лишь немногие из них со временем и при благоприятном стечении обстоятельств имеют шансы передвинуться в ряды стран второй модели, т. е. добиться некоей внутренней устойчивости и самообеспечения. Для большинства же видится удел незавидный, во всяком случае, в ближайшей перспективе. Страны африканской модели в большинстве своем обречены на отставание, причем разрыв между ними и развитыми странами долго еще, видимо, будет только возрастать.

Причины этого очевидны: здесь и низкий исходный уровень развития, отсутствие либо слабость имеющегося религиозно-цивилизационного фундамента, и скудость природных ресурсов, во всяком случае, таких, которые, как нефть, могли бы легко приносить доход. Видимо, следует принять во внимание и некоторые другие факторы, сыгравшие свою негативную роль. Но сказанного вполне достаточно, чтобы уяснить ситуацию: перед нами феномен некомпенсируемого существования, неспособности к самообеспечению или, в ряде случаев, феномен полупервобытного комплекса, способного гарантировать существование на полупервобытном уровне. Речь, разумеется, не столько об уровне цивилизованности (в ряде стран, будь то Бангладеш или Бирма, этот уровень достаточно высок), сколько об уровне существования, уровне потребления.

Важно учесть и еще одно обстоятельство. Там, где такой уровень привычен и где феномен потребительства не слишком известен, как в Афганистане, экономические проблемы не очень остры -- несмотря даже на внутренние междоусобицы. Хуже обстоит дело там, где демонстрационный эффект, т. е. связанное с законами капиталистического рынка энергичное стимулирование потребления, достиг внушительных размеров при невозможности обеспечить население теми товарами, которые в обилии на рынке и которые оно желало бы иметь. Драматический разрыв между желаемым и возможным рождает эффект иждивенчества, естественное стремление потреблять, не производя эквивалента. Частично такой разрыв покрывается за счет кредитов, но задолженность при этом растет угрожающими темпами, что рано или поздно приводит к прекращению кредитов и к еще более драматическому несоответствию между предложением свободного рынка и возможностями населения.

Если принять во внимание, что именно в наиболее отсталых странах едва ли не наивысший темп прироста населения, о чем уже упоминалось, то ситуация предстанет еще более напряженной и еще менее обнадеживающей. Отсталость и нищета угрожающими темпами не только воспроизводятся, но и увеличиваются абсолютно; то и другое здесь явно уходит из-под контроля и выходит за все разумно приемлемые пределы. И хотя природные катаклизмы (засухи и сопутствующий им массовый голод) нередко уносят миллионы жизней, абсолютный рост бедности и нищеты, особенно в Африке, продолжается. И это проблема проблем, причем не только для Африки, но и для всего мира.

Единственный выход -- массированная целенаправленная политика, преследующая своей целью искусственное форсирование развития с прицелом да постепенное втягивание в экономику рыночного сектора все большего количества пока еще мало пригодного для этого местного населения. Нужно создавать рабочие места, вести работу по социопсихологической перестройке массового сознания. Тому и другому способствуют большие города, число и размеры которых, в частности в Африке, быстро увеличиваются. И это несколько обнадеживает. Но не слишком: нужны долгие десятилетия целенаправленных и дорогостоящих усилий для достижения хоть сколько-нибудь заметных позитивных результатов. Очевидно, рано или поздно необходимость таких усилий для всеобщего блага будет осознана в мире. Нельзя сказать, что сейчас на это мало обращают внимания. Существует немало исследований, авторы которых предлагают свои рекомендации. Создано множество фондов и программ под эгидой ООН, ее специализированных учреждений или других организаций, ставящих своей целью содействовать развитию отсталых стран, прежде всего африканских. Ставится вопрос о финансировании такого рода программ за счет предполагаемого -- и представляющегося теперь реальным в свете наметившегося ныне прогресса в области международных отношений -- сокращения расходов на военные цели с направлением части их в фонд помощи отсталым странам.

Видимо, кое-что для собственного спасения могут сделать и сами отсталые страны, особенно богатые природными ресурсами. Региональные проекты, любые формы межнациональной и межгосударственной интеграции могут принести определенную пользу, концентрируя усилия на наиболее выгодных и результативных направлениях развития. Но, даже учитывая такого рода возможности, следует сознавать, что проблема кризиса развития и даже просто выживания населения большинства стран африканской модели остается пока еще очень острой.

Основные модели и перспективы развития

Не все страны современного Востока вписываются в вычлененные основные три модели. Часть их находится как бы вне их. Это относится, в первую очередь, к таким странам, как Китай и Вьетнам, энергично приступившим к переделке структуры, а также к таким, как КНДР, где все это еще впереди. Что следует сказать об особенностях развития упомянутых стран в свете закономерностей, выявленных при анализе основных моделей?

Формально руководство КНР (да и Вьетнама) все время подчеркивает, что ориентируется на строительство социализма. Однако на деле речь идет о существенной роли социальных гарантий и об ограниченности функций рынка и частной собственности, которые традиционно контролирует восточное государство. Если это так, то КНР скоро может стать в ряд со странами второй модели и быть еще одним вариантом развития в рамках этой модели. Впрочем, некоторые признаки динамики Китая дают основание заключить, что в будущем он не будет слишком строго придерживаться принципа централизованного контроля над рынком и частной собственностью. Если же учесть, что предприятия коллективной собственности в Китае вполне гармонично могут стать чем-то вроде обычных фирм с юридическим лицом и правом независимого от контроля поведения на свободном рынке, и принять во внимание, что в этом же направлении эволюционируют ныне и многие государственные предприятия, то вполне можно допустить, что Китай как страна дальневосточной цивилизации сумеет достичь в будущем успехов, сравнимых с теми странами, что ныне входят в группу первой модели. Словом, будущее покажет, как повернутся в этом смысле события. Пока же, учитывая описанные варианты и особо стоящих аутсайдеров, мы вправе сформулировать некий генеральный вывод.

Восток в наши дни состоит из трех основных групп стран, развивающихся в рамках отличных друг от друга моделей. Первые две из них - японская модель гармоничного синтеза и индийская модель симбиоза -- жизнеспособны и в постоянной помощи извне не нуждаются. Более того, часть из них сама способна оказать помощь другим и делает это (имеются в виду Япония и нефтедобывающие страны). Третья группа стран, развивающаяся по африканской модели и тяготеющая к традиции в ее наиболее отсталой, чаще всего полупервобытной модификации, явно нежизнеспособна. В лучшем из ее вариантов развитие по этой модели ведет к стагнации, в худшем -- к кризису и катастрофам. Эта группа стран не может жить без чужой помощи в самом элементарном смысле слова: страны Африки, пусть даже не все, просто не в состоянии себя прокормить. Это же относится и к некоторым беднейшим странам Азии.

Помощь, как упоминалось, оказывается. Но проблема остается и обостряется с каждым годом из-за демографического роста, нарастания задолженности, отсутствия стратегии развития. Что можно сделать в этой ситуации? Видимо, вовсе не обязательно беднейшим странам третьей модели напрягать все силы и стремиться к развитию по первой модели. Это невозможно, да и не нужно. Необходимо найти какой-то иной путь, наметить очертания иного развития. Это касается также и тех стран, развивающихся в рамках второй модели, где большинство населения по-прежнему пребывает в рамках традиционной структуры. Если приплюсовать это большинство (а в Индии оно многократно превышает ориентирующееся на свободный рынок меньшинство) к населению стран африканской модели, то в итоге -- даже исключив Китай -- мы получим колоссальную цифру, которая будет намного больше (видимо, в несколько раз) того количества населения мира, что живет в условиях рыночной структуры и так или иначе причастно к благам экономического прогресса. В Китае соотношение приблизительно то же самое, хотя там более активно идет процесс приобщения к современному рынку всего крестьянства.

Не претендуя на точность подсчетов, хотелось бы обратить внимание, с точки зрения перспектив развития, на главное: в странах второй и третьей модели, включая Китай, живет большинство населения мира, которое пока что не затронуто благами современной экономики или соприкоснулось с ними в очень незначительной степени. Это значит, что поиски новой стратегии развития должны вылиться в какой-то общий глобальный принцип.

В чем может быть сущность такого принципа? Прежде всего, в ограниченной роли рынка и современной экономики и в ориентации того и другого на оптимизацию сельского хозяйства, способного обеспечить гарантированное существование населения. В мобилизации всех возможностей -- под эгидой собственных государств, международных организаций, стран-доноров и т.п.-- для повышения урожайности полей и для борьбы с природными аномалиями (засухи, наводнения и т. п.). Можно ли ставить задачу добиться большего? Едва ли, особенно если принять во внимание экологическое состояние планеты и учесть, что промышленное развитие влечет за собой горы отходов, мусора, вредных выбросов (их и сейчас, когда промышленно развита лишь небольшая часть мира, приходится в среднем 20 т на каждого человека в год), переработка которых в более глобальных масштабах пока просто не под силу человечеству. Можно напомнить также и о проблеме чистой воды и чистого воздуха, о сведении лесов, о парниковом эффекте с угрозой серьезных неблагоприятных климатических перемен, об угрожающе растущей озонной дыре на полюсах, да и о многом другом в том же плане. Сказанное означает, что стратегия, развития (она же -- стратегия помощи отсталым странам и неспособной обеспечить себя части населения) не может и не должна исходить из того, чтобы всемерно подтягивать страны третьей группы к уровню второй, а второй -- к первой. Видимо, гораздо целесообразнее исходить из сложившейся уже разницы в уровнях, тем более, что изменить что-либо в этом смысле достаточно сложно, если вообще возможно, и ставить перед собой только выполнимые задачи, главная из которых -- обеспечить жизненный минимум для самых отсталых, имея при этом в виду демографический рост именно в этих странах. Может быть, частью стратегии развития должно стать регулирование рождаемости в отсталых странах, хотя практика свидетельствует, что добиться этого очень трудно.

Восток и мир накануне третьего тысячелетия: наследие, традиции и перспективы

С высоты надвигающегося на мир третьего тысячелетия отчетливо видится, что исторический процесс демонстрирует два различных пути развития, второй из которых, европейский, отпочковался от первого, генерального, где-то на рубеже античности. Именно динамично ускоряющееся развитие европейского пути привело к торжеству научно-технического прогресса на земном шаре. Вопрос лишь в том, в прогрессе ли счастье человечества.

Вопрос поставлен далеко не случайно. Генеральный путь -- первый путь развития, ддя которого характерно господство государственной командно-административной системы при второстепенной роли рынка и частной собственности, приниженности человека и безусловном господстве государства над социумом, а социума над личностью,-- не вел к научно-техническому прогрессу, не способствовал раскрепощению личности и не создавал условий для активной реализации выдающихся открытий человеческого ума. Зато он заботливо сохранял необходимое единение человека с природой, гарантировал статус-кво и в своей консервативной стабильности мог сосуществовать с нашей матерью-Землей еще, быть может, тысячелетия и тысячелетия. Европейский путь, раскрепостив личность и придав ей мятежный дух Прометея, довел уровень прогресса к концу второго тысячелетия до неслыханных, непредсказуемых, подчас непредставимых прежде величин. Но именно за это люди заплатили столь же неслыханной ценой: гибнет на наших глазах природа, цветут и мутнеют моря, загрязняется воздух, пропадает озон. Мир содрогается под тяжестью ядерной угрозы, а на смену этой угрозе, как-то регулируемой человеком, идет нерегулируемая им беда -- неудержимый демографический взрыв и, как реакция природы на него, пожирающий всех без разбора и пока что неостановимый СПИД. И где гарантия, что дальнейший путь прогресса не приведет завтра к новым, еще более грозным, непредсказуемым и неостановимым потерям, если даже не к всеобщей гибели? -- Не стоит; конечно, нагнетать апокалиптические страсти, но нельзя и умалчивать об угрозе жизни на Земле, делать вид, что ее нет, что она чуть ли не искусственно раздувается бьющими в колокола алармистами, «зелеными» и т. п. Нет оснований также во всех несчастьях человечества винить сам прогресс как таковой. Все намного сложней. Но с позиций историка, пытающегося охватить исторический процесс в целом, многое видно, особенно сегодня, на рубеже тысячелетий. Видно, в частности, то, что путь первый в лице традиционного Востока заканчивает свое обособленное движение и явственно сливается с путем вторым, который буквально за несколько коротких веков из специфического, европейского, и в силу этой географической ограниченности первоначально очень узкого, стал всемирным, а затем и генеральным. Чем грозит миру это слияние двух путей, даже если иметь при этом в виду, что далеко не все страны Востока уверенно влились в движение по широкой дороге современного прогресса, что едва ли не большинство из них остались пока на обочине этого нового для них пути и не то чтобы не движутся по нему, но движутся столь медленно и несут при этом на себе столь весомый груз традиций старого (первого) пути развития, что движение их по-новому подчас почти не заметно? Грозит, если так можно выразиться, многим...

Прежде всего, природа явно не в состоянии вынести издержки прогресса в том их объеме, который характерен для сегодняшнего дня. А включение в орбиту прогресса все увеличивающегося количества людей объективно способно только ухудшить положение дел. С этой точки зрения - пусть не обижаются поборники справедливости и равноправия -- может расцениваться весьма позитивно то, что далеко не все страны мира уже досыта вкусили от прогресса. Если бы было так, ситуация на планете, видимо, оказалась бы уже непоправимой. Так что же, так и оставаться бедным бедными, а голодным голодными? Это явно не выход. Выход следует искать в другом. В чем же?

Вероятно, следует решительно пересмотреть не только стратегию развития отставшего Востока, но и всю стратегию глобального прогресса человечества. Собственно, это уже делается, хотя и пока очень медленными темпами. О чем идет речь?

О том, чтобы перестать наращивать не только военную, но и вообще тяжелую, разрушительную мощь человека. Перестать злоупотреблять металлургией ri химией, ограничившись самым необходимым и учтя при этом все возможности, которые способны гарантировать природу от заражения, от лишних отходов, газов и т. п. Добиться стопроцентной утилизации всех промышленных отходов, а там, где это невозможно,-- таких способов уничтожения отходов, которые не вредили бы природе. Энергично развивать прогрессивные виды производства, включая и сельскохозяйственное, с тем, чтобы за счет наращивания производственного потенциала всегда иметь необходимые запасы, за счет которых развитым государствам долго еще, видимо, придется оказывать помощь отсталым. Всемерно наращивать в отставших странах не наиболее вредные и трудоемкие -- как то подчас делается -- виды производства, а те, что могут максимально способствовать их развитию, имея в виду под развитием не достижение высот современного мирового прогресса, но, прежде всего, способность к самообеспечению необходимыми продуктами и товарами.

В последние десятилетия многие специальные организации, компетентные группы специалистов -- вроде тех, что были объединены в рамках хорошо известного «Римского клуба»,-- заняты обоснованием новой стратегии развития и предлагают свои рекомендации. Нет сомнений в том, что детально разработанная и учитывающая все сложности окружающего нас мира такого рода стратегия нужна, жизненно важна. Видимо, для участия в разработке и осуществлении соответствующих рекомендаций нужно привлечь и страны Дальнего Востока из числа добившихся наивысших успехов в развитии по пути прогресса за последние годы (в первую очередь, Японию, хотя и не только ее). Вообще проблемы развития стран Азиатско-Тихоокеанского бассейна выходят на передний план, это своего рода знак времени. Так пусть же страны, о которых идет речь, будут в первых рядах тех, кто озабочен выработкой генеральной, необходимой для выживания человечества в целом стратегии!

И в заключение еще об одном важном соображении глобального характера. Похоже на то, что человечество вступает в третье тысячелетие не только с тяжелым грузом экологического кризиса и экономических неурядиц и диспропорций, но также и с явной необходимостью решить наконец свои политические проблемы. Речь о тех проблемах, что веками разделяли людей и вели их к войнам. Время военного решения конфликтов, очевидно, подходит к концу: новой мировой войны планете не выдержать. Вероятно, придется отказаться ей и от крупных региональных конфликтов, ибо они все чаще грозят использованием ядерного оружия и опасностью разрушения АЭС, что вполне может, как показал опыт Чернобыля, привести к последствиям, сравнимым с теми, чем грозит использование ядерного оружия. Объективная логика необходимости сотрудничества с целью спасти планету от экологической гибели, спасти людей от ядерной и иной глобальной катастрофы в новом тысячелетии будет с каждым десятилетием все энергичнее направлять мировое сообщество в русло политической и любой иной интеграции.

Собственно, этот процесс уже идет, причем едва ли не решающий вклад в его необратимость внес крах идеи марксистского социализма и развал вчера еще всемогущего лагеря коммунизма, прежде всего СССР. Правда, все идет далеко не так гладко, как хотелось бы. Позитивное продвижение время от времени сопровождается мощными откатами. Силы дезинтеграции огромны, они питаются соками этнических и религиозных предпочтений и предубеждений, политическим неравенством народов, их экономической несамостоятельностью, да и многими другими причинами. Решить все вопросы быстро и удовлетворительно невозможно, так что еще достаточно долго, видимо, мир будет сталкиваться с неприязнью арабов и Израиля, проблемой курдов и режимов тех стран, в которые этот народ политически включен (Турция, Иран, Ирак), негров и европейцев в ЮАР, не говоря уже о сепаратистских тенденциях в различных районах планеты, о старательно поддерживаемом все еще немалым количеством людей представлении о важнейшей и первостепенной роли классового антагонизма. Словом, проблем, разделяющих людей, немало. Но как-то решать их человечеству завтрашнего дня придется -- решать во имя будущего самого человечества, во имя будущего жизни на Земле. И в качестве решения этих проблем, как своего рода ключ к их решению выходит на первый план интеграция.

Речь идет о различных формах объединения, как регионального, так и всемирного, под эгидой ООН. Видимо, только здесь может быть найден реальный путь для развития и жизнеобеспечения той самой численно преобладающей части населения мира, которая пока что не способна себя прокормить либо может сделать это на уровне, граничащем с голодом и голодной смертью. Имеется в виду отнюдь не вечная благотворительность богатых по отношению к бедным в некоем всемирном социальном организме. Разумеется, помощь такого рода будет оказываться еще долго, без этого, как о том уже шла речь, просто не обойтись. Но важнее другое: развитая часть мира объединенными усилиями должна будет позаботиться, чтобы достижения современного прогресса поставить на службу именно там, где он слабее всего ощущается и где от его применения многое может измениться, пусть даже далеко не сразу.

Прогресс, о котором идет речь, отнюдь не сводится к достижениям техники и технологии, хотя это имеется в виду едва ли не в первую очередь. Он должен всей своей мощью коснуться культурного стандарта людей, позволить им вырваться из плена традиций, особенно традиционных предрассудков, размыть веками отрабатывавшиеся социопсихологические стереотипы. В частности, речь идет о воспроизводственных нормах, о демографической проблеме, о необходимости побудить всех, особенно население беднейших и отсталых народов мира, со всей серьезностью отнестись к проблеме перенаселенности мира. Реально ли это? Видимо, да, хотя и не приходится надеяться на быстрое решение вопроса.

Нет смысла делать пророчества в духе Кассандры, но есть все основания полагать, что если проблему перенаселенности мира не решат сами люди, ее решит природа - приблизительно так как это происходит с численно перевалившими за разумную норму популяциями животных. Конечно, люди не животные и добровольно топиться в море или выбрасываться на берег не станут. Но у природы найдутся другие механизмы для самоспасения и саморегулирования. Одним из таких механизмов можно, как о том уже упоминалось, считать СПИД, имеющий непосредственное отношение к воспроизводству человека. Не исключено, что появится и еще что-либо в этом же роде. Словом, сам вопрос не столь уж нелеп, как может показаться на первый взгляд: природа проявляет осмысленность там, где происходят грозящие ей гибелью перекосы. Пусть это только инстинкт самосохранения, но кто сказал, что наша Земля в целом лишена такого инстинкта?

Словом, человечество несет с собой в третье тысячелетие тяжелый груз нерешенных проблем, подавляющее большинство которых имеет самое непосредственное отношение к модусу существования наиболее отсталой его части, стран Востока. От того, как будут решены людьми эти проблемы, зависит их будущее. Не некое светлое будущее в некоем бесклассовом дистиллированном социуме, а реальное будущее достаточно близких наших потомков, уже, быть может, в третьем-четвертом поколении. Следует надеяться, что у грядущих поколений хватит сил, знаний и мудрости решить проблемы нашего века и тем обеспечить существование и развитие человечества надолго.