Российские реформы сквозь призму латиноамериканского опыта

В. МАУ,

доктор экономических наук, профессор, руководитель Рабочего центра экономических реформ при правительстве РФ

РОССИЙСКИЕ РЕФОРМЫ СКВОЗЬ ПРИЗМУ ЛАТИНОАМЕРИКАНСКОГО ОПЫТА

Вопросам сравнительного анализа экономического и политического развития посткоммунистических и латиноамериканских стран в последние годы уделяется все больше внимания. Более того, по мере отхода одних стран от коммунизма, а других от авторитарного популизма, накопления опыта демократизации и осуществления экономических реформ актуальность подобного рода сопоставлений растет. В настоящей статье мы предпримем попытку выявить важнейшие направления влияния латиноамериканского опыта на развитие концепции экономических реформ в СССР и в России. Основное внимание в ней будет уделено экономико-политическим проблемам устойчивости и роста, наиболее существенным на постстабилизационном этапе развития российской экономики.

Общее и особенное в развитии России и Латинской Америки

Интерес к латиноамериканскому опыту начал расти в СССР в середине 80-х годов. Отчасти это было связано с пониманием необходимости серьезных экономических реформ, хотя в ряду возможных моделей реформирования, обращение к латиноамериканскому опыту все же воспринималось как дань экзотике, как некоторая теоретическая экстравагантность.

Между тем соответствующие сравнения могли базироваться на серьезных теоретических (методологических) и практических (исторических) основаниях и прежде всего на сопоставимости уровней социально-экономического развития, измеряемого показателем ВНП на душу населения (см. табл. 1). Подобная сопоставимость по разным странам не только свидетельствует об определенной социально-экономической общности, но и несет важную политическую нагрузку. Именно такой уровень социально-экономического развития, как показывает С. Хантингтон, является критическим в аспекте сохранения авторитарных и тоталитарных режимов, с его достижением бурное развертывание демократических процессов становится в высокой степени вероятным'.

Таблица

ВНП на душу населения в 1985 г. в СССР и отдельных странах Латинской Америки (в долл.)

Источники: Maddison A. Monitoring the World Economy. Paris, OECD p. 201, Россия в меняющемся мире М.: ИЭА, 1997, с 225-226.

Другой момент, общий для СССР и ведущих латиноамериканских стран, заключается в особенностях их экономической истории XX столетия, а точнее, в характерном для них типе догоняющей индустриализации, основанной на стратегии импортозамещения. Индустриализация в этих странах осуществлялась при активном участии государства, создававшего "тепличные" условия для национальной промышленности. Принятие такого курса мотивировалось различными аргументами - от необходимости защиты от капиталистического окружения до важности ослабления зависимости от мировых капиталистических рынков. Но всегда неизбежным становилось формирование жесткой социально-экономической и производственно-технологической конструкции, малоконкурентной с точки зрения мировых критериев эффективности, что было чревато обострением политической нестабильности при попытках проведения структурных реформ (как в начале импортозамещающего пути, так и при выходе из него). И именно импортозамещающий путь в индустриальный мир предопределил важнейшие особенности социально-экономических систем рассматриваемых стран.

Перед обеими группами стран к 80-м годам встала задача преодоления рамок индустриализма и выхода в постиндустриальное общество. Достижение указанного выше уровня среднедушевого ВНП (более 5000 долл.) являлось признаком готовности к переходу на новую ступень развития, хотя конкретные структурные предпосылки этого перехода в СССР и ведущих странах Латинской Америки, конечно же, не совпадали. В то же время наличие авторитарных традиций обусловливало конфликт между задачами неомодериизации и демократизации.

Здесь нужно выделить еще один аспект, на который указывают некоторые исследователи. Рассматриваемые страны отличает своего рода изолированность трансформации. Государства Центральной и Восточной Европы развиваются, ориентируясь на западноевропейскую модель, что в значительной мере стабилизирует их социально-экономические и политические системы, задает характер и важнейшие параметры развития. Россия же, как и большинство латиноамериканских государств, решает свои проблемы в собственном социально-политическом контексте. Влияние (прежде всего политическое и культурное) других стран и регионов здесь гораздо более ограниченное.

Разумеется, сходство обеих групп государств не следует переоценивать. Немало факторов и параметров развития позднекоммунистичсского и латиноамериканского мира были сугубо различными и даже противоположными.

В первую очередь это касается институциональной структуры. Несмотря на все популистские эксперименты, этатизм и левый экстремизм, частная собственность продолжала служить фундаментом развития всех стран Латинской Америки (кроме Кубы). Кроме того, данные страны имели и опыт функционирования демократических институтов, опыт многопартийности. Авторитарные и военные режимы чередовались здесь с демократическими, собственно, в этом как раз и состоит коренное отличие авторитарных систем от тоталитарных.

Существенно иной была и социальная структура рассматриваемых стран. Обществам советского типа была присуща крайняя форма эгалитаризма в официальном распределении доходов, социальное неравенство нивелировалось (см. табл. 2). Это подрывало стимулы экономического развития, но обеспечивало исключительную социальную стабильность общества. А одной из основных доминант социально-политического развития большинства латиноамериканских государств па протяжении многих десятилетий была проблема бедности и социальной дифференциации.

Таблица

Показатели социальной дифференциации по разным группам стран (коэффициент Джини)

Источники: Atkinsoii Л., MickIcwi'i^litJ. Economic Transformation in Eastern Europe and the Distribution of Incoinc. Cambridge: Cambridge University Press, 1992, p. 112; The World Bank. The State in a Changing World: World Development Report 1997. Oxford: Oxford University Press, 1997, p 222-223; Россия и ООП: Информационно-статистический справочник. М.: Госкомстат, 1995; Gardiner К. Л Survey of Income liietniality over the Last Twenty Years. London: LSE, 1993, p. 14.

Даже в посткоммунистической России, где социальная поляризация резко возросла, ее характеристики существенно отличаются от латиноамериканских. С одной стороны, показатели социального расслоения нс "дотягивают" до латиноамериканских. С другой - в социальной структуре России из двух мощных противостоящих друг полюсов: слой чрезвычайно богатых весьма немногочислен, и основной части населения присущи более или менее сходные условия жизни, что особенно заметно при обращении к региональным показателям распределения населения по доходным группам (см. табл. 3).

Таблица 3

Децильный коэффициент дифференциация доходов населения по регионам России, 1995 г.

Источник: Доходы и уровень жизни населения: Мониторинг. М.: Минтруд, 1997, с 22.

Не последнюю роль здесь сыграли и различия в ресурсообеспеченности. Избыточность природных ресурсов СССР помогла раздвинуть рамки функционирования и воспроизводства закрытой экономики, основанной на импортозамещающих идеях и технологиях. В Латинской Америке при всей склонности различных режимов (правых и левых, военных и гражданских) к политике импортозамещения экономическая политика в XX столетии носила все же волнообразный характер, популистские эксперименты сменялись либеральными эпизодами, а меры по ограничению доступа иностранного капитала - сменялись политикой "открытых дверей". Ограниченность природных ресурсов была преградой для проведения ортодоксальных импортозамещающих мер, для Советского Союза такой преграды не существовало.

Исключительная устойчивость советской социально-экономической системы, невосприимчивость к вызовам времени усугубляли последствия структурной перестройки, хотя и отягощали момент ее осуществления. Вследствие этого нарастали масштабы отклонения структуры советской экономики от потребностей постиндустриальной эпохи, что [т обусловило неизбежность значительного спада производства во многих отраслях в процессе перехода.

Особенности развития СССР и Латинской Америки породили существенные различия в путях выхода из авторитаризма в политике и индустриализма в экономике. Латиноамериканским государствам предстояло осуществить комплекс серьезных реформистских мер ее демократизации и макроэкономической стабилизации, дерегулированию и либерализации экономики. А перед СССР стояла задача проведения системной трансформации, включающей коренные сдвиги в отношениях ценности и изменение на этой базе всех сторон жизни общества. Словом, латиноамериканские государства столкнулись с необходимостью проведения эволюционных реформ, тогда как ликвидация советского коммунизма требовала изменений революционного характера.

И здесь нам представляется важным обратит внимание на два наиболее существенных момента. Во-первых, революционной трансформации всегда присуще резкое ослабление государственной власти и как результат - резкое усиление стихийности социальных, экономических и политических процессов. Контроль государства над такими процессами становится неэффективным, а наиболее успешным оказывается то правительство, которое способно в максимальной мере опереться на интересы наиболее влиятельных экономико-политических агентов. В этом отношении деятельность власти в условиях революции аналогична деятельности "слабого диктатора", который может удерживаться у власти, лишь балансируя между различными группами интересов. Данный феномен достаточно хорошо известен по опыту стран Латинской Америки и описан в современной экономико-политической литературе. Однако особенность революционного (в данном случае - российского посткоммунистического) перехода состоит именно в том, что сильная власть здесь нс может родиться в результате простого переворота и прихода в президентский дворец "сильной личности", а лишь постепенно накапливает мощь по мере исчерпания собственно революционных процессов.

Во-вторых, в таких условиях отсутствует консенсус между основными социально-политическими силами и группами интересов. Радикальность происходящих изменений делает подобный консенсус принципиально невозможным. И это существенно усложняет решение конкретных экономико-политических задач и накладывает ограничения на функционирование конституционно-политической системы страны. Тем самым меняется политическая и экономическая логика проведения реформ.

Особенности влияния латиноамериканского опыта на этапе "перестройки" и в посткоммунистической России

Первые попытки сравнительного анализа путей реформирования советского общества и латиноамериканских стран начали предприниматься во второй половине 80-х годов и были связаны с поиском адекватного механизма осуществления реформ, необходимость которых на тот момент признавалась практически всеми.

В первую очередь речь шла о политических аспектах трансформации, точнее, о роли жесткого, диктаторского режима для проведения экономической модернизации. Так, И. Клямкии и А. Миграияи считали, что сколько-нибудь масштабные реформы хозяйственной системы несовместимы с политической демократизацией и требуют авторитарного режима. В развернувшейся дискуссии в основном исходили из желательности совмещения экономических и политических реформ, хотя сильных аргументов в пользу возможности такого развития не приводилось. Успехи же Чили были налицо, и именно пример этой латиноамериканской страны наиболее часто использовался для подтверждения вывода о желательности, если нс необходимости диктатуры.

Интересно, что опыт Чили начал тогда привлекать внимание представителей самых разных политических и теоретических течений. С одной стороны, это могли быть экономист», придерживавшиеся последовательных (если не сказать жестких) либеральных взглядов (например, В. Найшуль). Они наиболее активно изучали тогда чилийский опыт. С другой стороны, рассуждения об успехах Чили стали модными среди части высшего партийного руководства (так, об этом нередко говорил руководитель московской организации КПСС Ю. Прокофьев). Подобный подход должен был служить обоснованием противодействия консервативной части КПСС горбачевскому курсу.

Однако по мере развития экономического кризиса 1989-1991 гг., роста товарного дефицита и обострения проблемы подавленной инфляции на передний план выходил другой аспект трансформационного процесса. Макроэкономическая дестабилизация, проедание валютных резервов и дезинтеграция политического пространства грозили острыми политическими потрясениями, а более конкретно - государственным (в том числе военным) переворотом. Схема "популистская политика - высокая инфляция - военный переворот" неоднократно доказывала свою "практичность", о чем убедительно свидетельствовал опыт стран Латинской Америки.

Одним из первых на это обратил внимание Е. Гайдар. Анализируя опыт ряда латиноамериканских стран 7080-х годов, on сопоставил динамику инфляции с трендами политического развития таких стран, как Аргентина, Чили, Бразилия. Совпадение военных переворотов с обострением макроэкономического кризиса (соответственно инфляционным пиком) было более чем очевидным''.

Из этих рассуждений вытекали два принципиальных вывода относительно путей дальнейшего развития тогда еще советской экономики. Во-первых, о перспективах демократической системы в СССР, о возможности сочетания экономического кризиса и политической демократии. "Демократические преобразования в нашей стране начались на не слишком благоприятном фоне усиливающейся инфляции, развала потребительского рынка, разочарования и растущей социальной напряженности. История как будто решила поставить эксперимент: приживется ли демократия в условиях экономического кризиса"^. В отличие от рассуждений А. Миграняна, И. Клямкина, Ю. Прокофьева здесь речь шла не о целесообразности или нецелесообразности авторитаризма в условиях рыночной трансформации, но о вероятности крушения демократии при сохранении кризисных макроэкономических тенденций. Во-вторых, о характере экономической политики авторитарного режима. Опыт латиноамериканских стран показал, что приходящие на волне популизма военные правительства, как правило, оказывались способны проводить ответственную и жесткую политику, преодолеть экономический кризис и добиться более или менее устойчивой ситуации в экономике. (Правда, зачастую затем следовал новый виток популизма.) Бывало и обратное: военные, приходившие на волне общественного недовольства социально-экономическим курсом и обещавшие решительными мерами навести порядок, быстро доводили страну до полной экономической катастрофы. Что могла ждать Россия в случае подобного политического сценария? "Специфика отечественной "партии порядка" в том, что ее лидеры, нс получившие образование в Уэст-Пойнте, неважно осведомлены о стандартной макроэкономике. Их представления о разумной экономической политике могут быть весьма экзотичными"".

Впрочем, вопрос о неизбежности крушения демократии оставался открытым. Любые исторические аналогии не предопределяют те или иные политические события. Напротив, история свидетельствует, что знание аналогий, их учет в деятельности практического политика несколько расширяют свободу маневра и позволяют хотя бы отчасти избежать нежелательного результата. Так, стремление максимально смягчить политические последствия позднесоветского макроэкономического кризиса было одной из доминант практической деятельности правительства Е. Гайдара.

Однако имелся и ряд объективных факторов, противодействовавших формированию жесткого, диктаторского режима. С одной стороны, достаточно высокий уровень экономического развития (ВНП на душу населения) и стоявшая перед страной стратегическая задача выхода в постиндустриальный мир делали невозможным решение социально-экономических проблем в условиях политической диктатуры. С другой стороны, революционный характер российской трансформации не позволял создать сильное, способное решать масштабные экономические задачи государство - даже при наличии диктаторского по форме правления.

В то же время было очевидно, что решение задач макроэкономической стабилизации требует твердой политической воли, независимости от конфликтующих групп интересов. В этом состояло важнейшее противоречие российской ситуации накануне краха коммунистической системы.

Начало либеральных реформ в России способствовало обострению интереса исследователей к опыту латиноамериканских стран. В основе анализа и обобщения латиноамериканского опыта в период 1992-1994 гг. лежали проблемы либерализации и макроэкономической стабилизации, политические факторы осуществления стабилизации, а также приватизации. (Впрочем, опыт приватизации не мог быть достаточно иллюстративным в силу исключительной специфичности, масштабности приватизации в условиях посткоммунизма.)

Что касается задач либерализации и стабилизации, то ключевым был вопрос о применимости стандартных макроэкономических подходов. Опыт Польши, где аналогичные реформы были начаты двумя годами ранее, а также теоретический анализ свидетельствовали в пользу положительного ответа. Однако но некоторым техническим вопросам либерализации и стабилизации латиноамериканский опыт мог быть полезен и для посткоммунистической России. Здесь имеются в виду проблемы номинального якоря, ограниченного использования элементов гетеродоксной модели (прежде всего государственного контроля за ценами и зарплатой), единовременностн либерализационных мероприятий. Но эти вопросы решались в терминах практической целесообразности и политической возможности и нс влияли на формирование теоретически целостной либеральной (или какой бы то ни было иной) доктрины.

Другой, но менее важной проблемой были конституционно-политические аспекты осуществления макроэкономической стабилизации. Большинство попыток макроэкономической стабилизации в Латинской Америке осуществлялось военными режимами. Правда, в основном эти попытки быстро проваливались и удачный опыт связывался лишь с именем А. Пиночета. Но и гражданские режимы нс продемонстрировали по сути ни одного успешного примера. Таким образом, введение авторитарного режима в России было нежелательным, да и невозможным, если говорить об авторитарном режиме, способном проводить осмысленный макроэкономический курс.

Одновременно все более очевидным становился конфликт между популистскими ориентирами российских законодателей и необходимостью принятия непопулярных шагов в экономической сфере. Конфликт этот на волне послеавгустовского демократического подъема был разрешен через предоставление президенту Б. Ельцину в октябре 1991 г. дополнительных полномочий сроком па один год. Такие меры отчасти отражали и стремление депутатов снят», с себя ответственность за социально болезненные шаги правительства. Однако уже весной 1992 г., когда опасность катастрофы миновала, решительно заявили о себе силы, ориентированные на осуществление популистского (инфляционистского) экономического курса. Центром популистских настроений стал, как и можно было предположить, депутатский корпус, в полной зависимости от которого находились, согласно действовавшей тогда Конституции, и бюджет, и Центральный банк. И по мере развития реформ, по мере ослабления стабилизационной политики правительства под давлением законодателей все яснее вырисовывалась невозможность оздоровления социально-экономической ситуации без проведения адекватной конституционной реформы.

Первый острый кризис во взаимоотношениях между депутатским корпусом и правительством совпал во времени (апрель 1992 г.) с политическим кризисом в Перу, когда президент А.Фухимори вопреки конституции распустил популистски настроенный парламент и объявил референдум по новой конституции, существенно расширявшей права исполнительной власти за счет законодательной. Причем население, которое устало от популистских мер, порождавших неконтролируемую инфляцию, поддержало антиконституционные действия президента. Позднее на неконституционное ограничение прав представительных органов пошло и правительство Аргентины и также получило здесь поддержку избирателей".

Эти события в известной мере указывали путь решения стоявших перед Россией проблем. Не антидемократический режим, но проведение глубокой конституционной реформы, пусть даже и антиконституционными методами, могло создать необходимые рамочные условия для осуществления соответствующих экономических мер и выведения страны из острого кризиса. Такой принципиальный подход давал возможность сохранить конституционный и по сути своей демократический режим, трансформировав его в направлении, необходимом для дальнейшего устойчивого развития страны. Причем Конституция 1993 г. в явном виде учитывала опыт конституционных реформ в странах, где они принимались в условиях жестких экономических и политических кризисов (от Франции 1958 г. до Перу 1992 г.).

Еще одной проблемой осуществления макроэкономической стабилизации является создание комплекса ее предпосылок. Базой здесь должно было послужить формирование групп, заинтересованных в проведении соответствующего курса. Изучение стабилизационного опыта стран Латинской Америки говорило о критической необходимости существования коалиции антиинфляционистских сил'" Причем важными были два момента. С одной стороны, сам факт формирования заинтересованных в подавлении инфляции политических и экономических групп, наличие у них достаточных ресурсов, чтобы противодействовать сопротивлению ннфляционистов. С другой стороны, достаточно сильная политическая власть (и соответственно политическая воля), которая могла бы отказаться от балансирования между различными группами интересов и взять на себя политическую ответственность за осуществление комплекса непопулярных мер.

В России имелись две противостоящие группы интересов и связанные с ними политические организации. Первая - экономические агенты, способные адаптироваться к условиям реальной рыночной конкуренции. Им для устойчивого развития прежде всего требовались макроэкономическая стабильность и либеральный внешнеэкономический режим. Вторая - те, для кого мягкие бюджетные ограничения, слабая денежная политика и закрытость внутреннего рынка от конкуренции иностранных товаропроизводителей были необходимыми условиями выживания (для неблагополучных, неконкурентоспособных предприятий) или получения сверхприбылей (для банков и торговли).

Антиинфляционисты включали поначалу довольно ограниченный круг экономических агентов, хотя и весьма мощный в политическом, а вскоре и в финансовом отношении. Здесь особо выделялись экспор-тоориентированные предприятия энергетических и сырьевых отраслей. Затем к ним присоединились производители продуктов первичной переработки (металлургия, химия).

Проинфляционистские же силы выступали как сложный конгломерат разнородных групп интересов с разнопаправленными тенденциями развития. В первую очередь здесь можно назвать слабые предприятия, в силу объективных или субъективных причин не способные найти свое место в рыночной экономике. Сначала таких предприятий было особенно много, причем субъективный фактор (качество менеджмента, отражавшееся даже в возрасте директора и продолжительности его нахождения во главе данного предприятия) имел ключевое значение. В наиболее тяжелом положении пребывали предприятия машиностроения, легкой и пищевой промышленности. Ужесточение денежной политики лишало их доступа к дешевым кредитным ресурсам, делая неизбежным их банкротство в обозримой перспективе. Однако не менее заинтересованы в раскручивании инфляции были коммерческие банки, получавшие гигантские прибыли благодаря заниженной ставке рефинансирования и льготным кредитам, предоставляемым промышленности и сельскому хозяйству. Исключительно прибыльной в условиях высокой инфляции являлась и разного рода торгово-посредническая деятельность.

Провал трех попыток осуществления макроэкономической стабилизации на протяжении 1992-1994 гг. обусловил скептицизм ряда аналитиков относительно решения этой задачи по причинам социально-политического характера. Отсутствие консенсуса по базовым экономическим и политическим проблемам развития страны, непоследовательность экономического курса правительства, его уязвимость перед давлением разных лоббистских групп, казалось, делали выход из ситуации устойчивой высокой инфляции невозможным по крайней мере в сжатые сроки.

Соответственно обсуждались и проблемы экономико-политических последствий провала стабилизационных попыток и политической победы проинфляционных коалиций. Здесь логика дальнейшего развития событий представлялась более или менее ясной как раз ввиду наличия опыта латиноамериканских стран, не раз попадавших в ловушку "экономики популизма". Было нетрудно прогнозировать неоднократно описанный в литературе" путь от начала политики "финансовой и инвестиционной поддержки отечественных предприятий" (при помощи инфляционного финансирования государственных расходов) до гиперинфляции и экономического коллапса.

Однако на практике развитие событий оказалось иным. Благодаря действию ряда факторов баланс сил к 1995 г. изменился в пользу анти-инфляционистского курса. В 1996 г. стало ясно, что денежная стабилизация в России состоялась. И одновременно резко усилились споры о выборе дальнейшего пути вывода страны из кризиса. После подавления инфляции до уровня ниже 20°о годовых приобрели актуальность вопросы преодоления спада производства. Каков должен быть механизм восстановления экономического роста? Эта проблема стала ключевой в экономических дискуссиях и политической борьбе 1995-1997 гг.

"Экономика популизма" и российские реалии

Уже в ходе предвыборной борьбы 1995 г. в связи с выборами в Государственную думу оформились три различных политических блока, ориентированных на разные программы действий но возобновлению экономического роста. Им же принадлежала ведущая роль и в ходе президентской кампании 1996 г. Подробный анализ этих программ выходит за рамки настоящей статьи, мы лишь кратко охарактеризуем их.

Одни программа была ориентирована на дальнейшее продолжение антиинфляционной политики как основы возобновления экономического роста. Она предполагала обеспечение стабильности валютного курса и меры по дальнейшему укреплению рубля, а также сохранение либерального внешнеэкономического режима как фактора противодействия монополизму на внутреннем рынке и стимулирования роста конкурентоспособности отечественных товаропроизводителей. Этот курс более или менее последовательно реализовывался правительством и пользовался поддержкой партий правой и либеральной ориентации, соответственно он декларировался и в предвыборной программе Б. Ельцина.

Другая программа следовала курсу на усиление перераспределительной роли государства и подстегивание экономического роста при помощи увеличения предложения денег. Это был типичный левый инфляционизм, провозглашавший два основных пути преодоления кризиса и улучшения социально-экономического положения в стране. Во-первых, концентрация инвестиционной политики в руках государства и обеспечение предприятий промышленности и сельского хозяйства дешевыми кредитными ресурсами. Во-вторых, стимулирование роста через подхлестывание спроса, то есть через правительственный курс на увеличение денежных доходов (как фактор роста производства, а не как его результат). Соответствующие идеи наиболее последовательно развивали коммунистические и другие левые партии, а также близкие к ним аграрии.

Третий вариант вывода России из кризиса опирался на идеи усиления государственного контроля за инвестиционными потоками, рост протекционизма и создание при помощи государства крупных производственных и хозяйственных образований (финансово-промышленных групп) как основы возобновления роста. Ключевым моментом здесь был тезис о необходимости перераспределения средств из экспортных отраслей в отрасли импортозамещения, прежде всего в машиностроение (а в современной российской ситуации и в сельское хозяйство), которые рассматриваются как объекты "национальной гордости", обеспечивающие к тому же независимость страны от потенциально опасного влияния иностранных государств и мирового рынка. Такие идеи развивались националистическими ("патриотическими") партиями и политиками.

Строго говоря, вторая и третья модели не противоречили, а скорее, дополняли друг друга. Ведь протекционизм и государственная поддержка ФПГ неотделимы в современных российских условиях от инфляционизма. Данные идеи в той или иной комбинации и составили основу экономических платформ практически всех партий и политиков, оппозиционных курсу правительства Б. Ельцина.

Нетрудно увидеть исключительную близость оппозиционных подходов тем политическим моделям, которые в настоящее время принято характеризовать как популистские. Налицо аналогии с деятельностью правительств Варгаса в Бразилии, Перона в Аргентине, Альенде в Чили, Гарсиа в Перу и т. и. Все эти режимы (и многие другие) пытались решать проблемы экономического роста па путях расширения эмиссионного финансирования, введения ограничений на внешнеэкономическую деятельность, усиления государственного вмешательства в хозяйственную жизнь.

Однако проблема заключалась отнюдь не во внешней схожести. Гораздо опаснее было формирование комплекса объективных и субъективных факторов, действовавших во всех странах перед началом очередного популистского эксперимента'''. Наличие этих факторов делало срыв России в "экономику популизма" если не неизбежным, то весьма вероятным.

В экономической области произошла резкая поляризация хозяйственных агентов на экспортоориентированные и импортозамещающие. Это хорошо прослеживается при сравнении данных об отраслевой динамике производства и структуре экспорта (см. табл. 4, 5). Спад сильнее всего затронул отрасли, доля которых в российском экспорте сократилась в наибольшей степени. И, напротив, отрасли с наименьшим уровнем спада производят конкурентную на внешнем рынке продукцию.

Таблица

Индексы физического объема произведенной продукции по отраслям промышленности в 1994--1997 гг. (1990 г. = 100)

Источник: o данным Госкомстата РФ. Структура российского экспорта (в °о)

Таблица

Источник: по данным 11Э] 11111.

Главная опасность здесь связана с тем, что социально-экономические интересы данных секторов оказываются не просто различными, но диаметрально противоположными. Они требуют проведения разной денежной и валютно-кредитной политики, разного внешнеэкономического курса, разной политики инвестиций. Правительство не может в такой ситуации выработать курс, более или менее приемлемый для большинства экономических агентов, и вынуждено или постоянно колебаться, или постоянно воспроизводить социально-экономические конфликты. По в любом случае рост политической напряженности в обществе становится в подобной ситуации неизбежным.

Такая ситуация особенно опасна для России, где посткоммунистические реформы осуществлялись в условиях отсутствия общественного консенсуса по целям, ключевым задачам стратегического развития страны. Государство было ослаблено в результате распада СССР и не могло не опираться на влиятельные группы экономических интересов, оказавшись в положении заложника одной из них. Итог - нарастание противостояния и высокая вероятность регулярных изменений курса на противоположный. Причем, как свидетельствует латиноамериканский опыт, нередко недемократическим путем.

Более того, происходила своего рода консервация подобной экономической структуры. Практически замороженными оказались процессы адаптации потенциально эффективных, конкурентоспособных предприятий к условиям современного рынка. Директорский корпус почти не обновлялся, стимулов к эффективному хозяйствованию не было, банкротство предприятий или смена их руководства были чрезвычайно редки.

Другой острой проблемой стала социальная дифференциация. Она быстро увеличивалась в течение первой половины 90-х годов. А ведь ее рост является одним из главных факторов перехода к популистскому курсу. Правда, в России сами показатели поляризации были еще далеки от критических значений развивающихся стран, но скорость изменения этого параметра сама по себе могла оказаться источником экономической и социально-политической нестабильности (см. табл. 2).

Однако в 1997 г., то есть через два года после начала последней по времени попытки стабилизации, в России обнаружились некоторые новые тенденции, важные с точки зрения определения перспектив проведения той или иной социально-экономической политики.

Практически все имеющиеся статистические данные за 1997 г. (информация Госкомстата, Центра экономической конъюнктуры, РЦЭР, социологических организаций, специализирующихся на опросах хозяйственных агентов, и др.) говорят об усложнении хозяйственной структуры, о преодолении биполярности и о (формировании нескольких типов экономических агентов, чьи интересы находятся в комплексном взаимодействии"'.

О происходящих изменениях свидетельствует ряд параметров, среди которых выделяются следующие.

Произошла стабилизация и начался рост в некоторых отраслях промышленности, ориентированных на внутренний рынок и не связанных с экспортом (см. табл. 4). Это касается таких отраслей, как машиностроение и металлообработка, медицинская промышленность, полиграфическая промышленность, а также связанные с внутренним потреблением химические и нефтехимические производства. В отличие от всех предшествующих лет в 1997 г. доля обрабатывающих отраслей в структуре промышленного производства почти не сократилась, причем во II и в III кварталах производство в этих отраслях росло быстрее, чем в добывающих.

Повысился внутренний спрос, на продукцию ряда отраслей и прежде всего машиностроения и металлообработки. Наблюдается смещение спросовых приоритетов в сторону машиностроения, цветной металлургии, химической и нефтехимической, лесной и целлюлозно-бумажной, а также пищевой промышленности. Этому способствует некоторое сокращение экспорта, вызванное конъюнктурными факторами.

Более благоприятной становится конъюнктура товарных рынков, наметилась тенденция к сокращению запасов готовой продукции на складах предприятий-изготовителей, что свидетельствует о росте ликвидности. Впервые за годы реформ появились признаки повышения покупательского спроса населения - объем продаж предприятиями-изготовителями увеличился в январе-сентябре по сравнению с аналогичным периодом 1996 г. на 1,4%, а объем продаж предприятиями торговли - на 3,9%.

По данным наблюдений, проводимых Центром экономической конъюнктуры, можно сделать вывод о достаточно высокой оценке предприятиями своего конкурентного потенциала, причем и здесь четко выделился сектор, ориентированный прежде всего на конкуренцию на внутреннем рынке (см. табл. 6). Интересно, что в ряде случаев рост конкурентоспособности не связан напрямую со статистически регистрируемым ростом производства, Например, явно повышается конкурентоспособность продукции пищевой промышленности, несмотря на продолжающийся здесь спад производства.

Таблица 6

Оценка конкурентоспособности основного вида продукции предприятия на внутреннем рынке в 1997 г. (в °о)

Источник: пo данным Центра экономический конъюнктуры.

Таким образом, в России активно (формируется конкурентоспособный на внутреннем рынке сектор, о чем свидетельствуют не только показатели роста некоторых неэкспортных отраслей. Кроме того, ряд отраслей (например, пищевая) характеризуется устойчивостью финансового положения, а, следовательно, и хорошими перспективами развития''.

Необходимо также отметить, что, несмотря на неплатежи, в экономике наблюдается рост прибыли в сопоставимых ценах (на 2,5°о) и особенно в промышленности (почти на 5%).

Одновременно в 1997 г. явно активизировался процесс замены руководителей промышленных предприятий и прежде всего в топливной промышленности, машиностроении и металлообработке. Его можно трактовать как признак активизации структурных изменений в промышленности. Помимо этого, наблюдается быстрый рост количества дел о банкротстве (количество принятых Арбитражным судом решений о банкротстве предприятий увеличилось с 469 в 1995 г. до 919в первом полугодии 1997 г.)

Тем самым в современной российской экономике можно выделить четыре группы отраслей (предприятий), классифицируемых согласно их текущим характеристикам и отношению (с точки зрения перспектив устойчивого роста) к задаваемым правительством параметрам экономической политики.

Во-первых, сырьевые и энергетические отрасли, являющиеся преимущественно экспортоориентированными. Их положение зависит исключительно от уровня мировых цен на соответствующие виды продукции и от внешнеэкономического режима страны. Они заинтересованы в создании либеральной экономической системы, отсутствии протекционизма, макроэкономической стабильности как условия эффективной инвестиционной деятельности.

Во-вторых, отрасли экспорта "промежуточной продукции", прежде всего черная и цветная металлургия, химия и нефтехимия, а также производители идущей на экспорт военно-технической продукции. Факторы, воздействующие на их положение, - те же, что и в первой группе, по с добавлением еще одного существенного момента - цен на продукцию и услуги естественных монополистов. Завышение этих цен подрывают эффективность экспорта промежуточных товаров.

В-третьих, производители продукции, конкурентной на внутреннем рынке. Прежде всего это машиностроение и металлообработка, часть химической, медицинская и микробиологическая промышленность (особенно производство лекарственных средств), мукомольная, комбикормовая, пищевая промышленность. Для таких отраслей ключевую роль играют стабильность национальной валюты (как фактор обеспечения устойчивости внутреннего спроса), высокий реальный курс рубля (как фактор противодействия импорту), обуздание естественных монополий. Протекционистская политика, будучи для этих секторов небесполезной, не имеет для их развития решающего значения, а для ряда производств (требующих импортных комплектующих или оборудования) протекционизм недопустим.

Наконец, в-четвертых, те сектора экономики, которые не могут адаптироваться к условиям рыночной конкуренции и требуют для своего развития государственной поддержки (и регулирования), дешевых денег, "защиты отечественного производителя". К ним относятся некоторые подотрасли машиностроения, легкая промышленность. Очевидно, лишь предприятия четвертой группы ориентируются на явно выраженные антирыночные приоритеты. Все остальные так или иначе находят свое место в открытой рыночной экономике.

Есть реальные основания полагать, что описанные тенденции будут достаточно устойчивыми, что было бы весьма благоприятно для перспектив развития российской экономики и политики. Но существует по крайней мере два других сценария, безусловно, менее благоприятных.

С одной стороны, еще нельзя исключать возможность поворота макроэкономического курса к экономике популизма, что повлечет за собой срыв наметившихся тенденций к росту и возвращение к биполярной хозяйственной структуре.

С другой стороны, фактором неопределенности является характер институциональных преобразований в российской экономике и особенно новые контуры системы отношений собственности. Скажем, один вариант развития событий - формирование конкурентной среды, где разные типы предприятий образуют основу для функционирования разных групп интересов. Другой вариант - укрепление олигополистических тенденций, когда экономическое пространство страны оказывается поделенным между небольшим числом крупных финансово-промышленных групп со своими экономико-политическими интересами, а последним уже оказываются подчинены и интересы развития отдельных производств и секторов народного хозяйства.

Однако, опираясь на реальные тенденции структурной трансформации российской экономики, можно сделать ряд выводов по поводу изменений в раскладе сил между уже существующими группами экономических интересов, а также возможностей федеральной власти влиять на социально-экономические процессы.

Прежде всего существенно ослаблены антирыночные группы, составляющие социальную базу для левых партий. Благодаря этому можно прогнозировать некоторое снижение политической напряженности в обществе и постепенное "вымывание" из политической элиты сторонников ортодоксальной импортозамещающей линии. Об этом свидетельствуют изменения в составе правительства на протяжении последних двух лет.

В таких условиях правительство получает дополнительные возможности для проведения независимого (от отдельных групп интересов) курса, более полно отражающего реальные национальные интересы. Теперь оно может опираться в своих решениях на более широкие коалиции (а не на полярные группы) и одновременно использовать в своих целях противоречия интересов отдельных групп. (Например, поддерживая общий либеральный экономический режим, ужесточать госконтроль за деятельностью естественных монополий, что совсем недавно было по политическим причинам нереально, так как требовало поддержки антирыночных, антилиберальных сил. Или использовать противоречия между финансовыми группами, заинтересованными в развитии различных отраслей и производств.)

Разумеется, все сказанное не позволяет сделать однозначный вывод об окончательном успехе рыночных реформ. Существуют по крайней мере два "фактора риска", два разнопорядковых, но взаимосвязанных источника опасности потери устойчивости исполнительной власти и ее экономического курса.

Один связан с естественным для современной российской ситуации стремлением крупнейших предпринимателей к установлению контроля над политической властью. Это может объединить их усилия, хотя такое объединение не будет стабильным. А последствия еще более опасны - обострение борьбы за новые переделы сфер влияния совершенно неизбежно. Заложником такой борьбы окажется, естественно, социально-экономическая жизнь страны.

Правительство должно решить сейчас ряд острых задач в различных сферах макроэкономической политики. Прежде всего это стабилизация бюджета и преодоление хронической бюджетной задолженности, налоговая реформа, реформа межбюджетных отношений, реконструкция отраслей социальной сферы. Если эти задачи не будут решены, возможны серьезные потрясения социально-политического характера. И здесь опыт ведущих латиноамериканских стран может быть исключительно полезен - практически все они, добившись обуздания инфляции, сталкивались с аналогичным комплексом бюджетных и социальных проблем и должны были проводить соответствующие реформы (административную, бюджетную, пенсионную и т.д.).

Итак, на рубеже 1997-1998 гг. Россия в очередной раз оказалась перед развилкой. Нужно сделать выбор в вопросе о принципах взаимоотношений власти и бизнеса. От этого выбора зависят механизмы и политические формы функционирования российского государства и всей экономической системы.