Перспективы развития советско-американских отношений после войны: американский и советский подходы

Перспективы развития советско-американских отношений после войны: американский и советский подходы

В 1944-1945 годах не было недостатка в прогнозах относительно будущего советско-американских отношений, и подавляющая часть этих прогнозов была оптимистичной. Для оптимизма, казалось, имелись все основания: обе великие державы в условиях тяжелейшей войны продемонстрировали свою способность к совместным действиям, сумев подняться над взаимными предубеждениями. За время борьбы против общего врага многократно возросли симпатии народов двух стран друг к другу. Наконец, и это главное, взаимная заинтересованность России и Америки в дальнейшем сотрудничестве представлялась несомненной: ведь прочный мир после войны казался немыслимым без тесного взаимодействия в рамках «большой тройки» (Великобритания, СССР, США), тон в которой, конечно же, задавали Советский Союз и Соединенные Штаты.

Высказывания советских и американских должностных лиц того времени свидетельствуют об их стремлении к послевоенному сотрудничеству. Как сказал посол СССР в США А.А. Громыко на открытии конференции в Думбартон-Оксе, «свободу и независимость можно сохранить только в том случае, если будущая Международная организация безопасности в интересах свободолюбивых народов мира эффективно использует все ресурсы, находящиеся в распоряжении членов организации, прежде всего ресурсы таких великих наций, как Советский Союз, Соединенные Штаты и Великобритания. Единство, проявленное этими странами в нынешней войне против гитлеровской Германии и ее вассалов, дает основание для уверенности, что после достижения окончательной победы эти нации будут сотрудничать в сохранении мира и безопасности, как они теперь сотрудничают в деле спасения человечества от порабощения фашистскими варварами».

В свою очередь, выступая на конференции в Сан-Франциско, В.М. Молотов сказал: «Если ведущие демократические страны покажут свою способность согласованно действовать и в послевоенное время, это будет значить, что интересы мира и безопасности народов нашли наконец свою лучшую опору и защиту».

С американской стороны также не было недостатка в хороших словах. Выступая на первом пленарном заседании Конференции Объединенных Наций в Сан-Франциско, государственный секретарь США Стеттиниус заявил: «Мы объединились не только для того, чтобы сохранить свое существование, не только для достижения военной победы. Мы объединились прежде всего для того, чтобы обеспечить справедливый и прочный мир, при котором народы всего мира смогут совместно работать, чтобы достигнуть в конечном итоге свободу от страха и свободу от нужды» .

Нельзя сказать, что все ограничивалось только словами. В 1944-1945 годах советские и американские дипломаты потратили немало сил, формируя такие основополагающие структуры послевоенного политического и экономического миропорядка, как Организация Объединенных Наций, Международный Валютный Фонд, Всемирный Банк, Международная Торговая Организация, Европейская Экономическая Комиссия, Международная Организация Гражданской Авиации и др. Более тесное знакомство как с содержанием этих переговоров, так и с внутренней ситуацией в Советском Союзе и Соединенных Штатах заставляет, однако, несколько иначе взглянуть на возможности послевоенного сотрудничества СССР и США.

Американские подходы к послевоенному сотрудничеству с СССР.

Вторая мировая война дала мощный толчок развитию американской внешнеполитической мысли. Изоляционизм навсегда утратил свои ведущие позиции в политической жизни страны. Америка осознала свою зависимость от окружающего мира и, следовательно, необходимость влиять на него.

Американские правящие круги разделяли в это время ту точку зрения, что мир и устойчивый правопорядок на мировой арене возможны лишь в условиях всемерного и беспрепятственного развития международного экономического сотрудничества, чему должны содействовать в своих собственных интересах Соединенные Штаты. Как писал американский исследователь Р. Поллард, «американские политики в сороковые годы извлекли уроки из опыта предшествующих трех десятилетий. Они пришли к заключению, что американское процветание зависит, по крайней мере частично, от подъема международной экономики... Американские должностные лица... были едины в том, что Вашингтон должен играть лидирующую роль в создании послевоенных международных институтов, которые стабилизировали бы валюты, облегчили бы финансовые кризисы и обеспечили бы всемирную торговлю, равно как и в создании новой организации по поддержанию коллективной безопасности, которая предотвратила бы агрессию. Они полагали, что должным образом функционирующая система мировой торговли будет способствовать росту взаимозависимости между народами, повышая тем самым цену агрессии... Большинство американских должностных лиц считало, что депрессия и отчаяние 30-х годов вскормили тоталитаризм и милитаризм».

При этом американская правящая элита видела в Советском Союзе важный компонент послевоенной системы политической и экономической безопасности и рассчитывала на активное советско-американское сотрудничество в дни мира. В Соединенных Штатах считали, что надежным фундаментом такого сотрудничества должны стать экономические связи двух стран.

Еще летом 1 943 г. влиятельный деятель администрации, председатель Бюро военной продукции Д. Нельсон выдвинул предложение о значительном расширении торговли между СССР и США после войны. По его словам, «помогая России поднять ее жизненный уровень, мы можем извлечь двоякую выгоду. Во-первых, за счет расширении нашей торговли. Во-вторых, так как мы и Россия будем делать бизнес вместе, мы вряд ли будем ссориться... И что бы мы в конечном итоге не потеряли в результате русской конкуренции - все это будет многократно компенсировано тем, что мы продадим России, а также общим увеличением мировой торговли».

Американцы не ставили условием развития этих связей отказ советской стороны от централизованного управления экономикой и монополии внешней торговли. Напротив, стремясь вовлечь СССР в будущие международные экономические и финансовые организации и при этом значительно расширить масштабы советско-американской торговли, Вашингтон таким образом формулировал свои предложения о структуре и функционировании этих институтов, чтобы были согласованы интересы стран с централизованной и рыночной экономиками.

Так, в меморандуме госдепартамента от 11 октября 1945 о позиции Вашингтона относительно будущей Международной Торговой Организации подчеркивалось, что в ее существовании должны быть заинтересованы все: Советский Союз - поскольку он получит статус наиболее благоприятствуемой нации, другие страны -поскольку они получат «обязательство Советского Союза о том, что его государственная внешняя торговля будет руководствоваться в своей деятельности исключительно коммерческими соображениями... Другие страны также получат выгоды от того, что Советское Правительство возьмет на себя обязательство закупать на мировом рывке определенный минимум товаров».

Благожелательную позицию по отношению к Советскому Союзу заняла американская сторона и в ходе конференции в Бреттон-Вудсе (июль 1944 г.), благодаря чему была достигнута договоренность о достаточно высокой квоте СССР в Международном Валютном Фонде (МВФ). По мнению американского специалиста Р. Будса, «приверженцы многосторонней торговли в США считали, что участие СССР в любой организации, предусматривавшей проведение мероприятий по стабилизации и реконструкции, совершенно необходимо».

По размерам квоты в МВФ Советский Союз стоял на третьем месте после США и Великобритании и, соответственно, должен был располагать внушительным представительством в Исполкоме МВФ. Фактически согласно договоренности в Бреттон-Вудсе советская сторона, внеся в Фонд 300 млн. долларов золотом (объем годовой добычи золота в СССР по западным оценкам), могла рассчитывать на получение в течение четырех лет кредита в размере своей квоты, т.е. в 1 млрд. 200 млн. долларов (да и это золото фактически находилось бы в Москве).

Москва с полным основанием рассматривала итоги конференции как своего рода аванс, выданный Западом Советскому Союзу. Вот что писал в августе 1944 г. журнал «Большевик»: «Установление такой высокой квоты для СССР, превышающей удельный вес нашей страны в мировой торговле в предвоенные годы, свидетельствует не только о признании высокого авторитета СССР и его роли в международной экономике, но также и о том, что конференция с полным основанием рассчитывает на серьезное расширение нашей внешней торговли после войны».

Позиция США на других международных конференциях, рассматривавших проблемы послевоенного экономического сотрудничества (Чикагская конференция по гражданской авиации, Лондонские конференции по Европейской экономической комиссии и по Европейской транспортной организации) также была в целом конструктивной: Вашингтон искал компромисса с Москвой, рассматривая участие советской стороны в работе этих органов в качестве одной из гарантий их успешной работы. Для американской стороны не были секретом страшные последствия гитлеровского нашествия для наиболее экономически развитых регионов СССР. В Соединенных Штатах справедливо считали, что значительный американский кредит мог бы помочь послевоенному восстановлению советской экономики.

В своем меморандуме президенту Ф. Рузвельту министр финансов США Г. Моргентау выдвинул предложение о предоставлении Советскому Союзу целевого займа размером в 10 млрд. долл. под 2% годовых с амортизацией на период в 35 лет, который был бы использован на закупку товаров в США. Г. Моргентау высказал уверенность в том, что СССР будет в состоянии обеспечить погашение кредита и процентов по нему за счет экспорта в США сырьевых материалов, продажи золота, развития туризма и положительного сальдо в торговле с другими странами. «Этот кредит России стал бы важным шагом в осуществлении вашей программы создания 60 миллионов рабочих мест после войны», - подчеркнул в заключение министр финансов США.

Было бы ошибкой, однако, утверждать, что в то время в Соединенных Штатах были лишь горячие сторонники беспрепятственного развития советско-американских торгово-экономических связей. Нет, подход многих американских должностных лиц к этой проблеме отличался противоречивостью. Так, например, в своей телеграмме государственному секретарю США от 6 января 1 945 г., посвященной проблеме предоставления Советскому Союзу американского кредита, посол США в СССР А. Гарриман писал: «Мое основное убеждение заключается в том, что мы должны сделать все, что можем, чтобы помочь, посредством кредитов, Советскому Союзу в развитии здоровой экономики. Я глубоко убежден в том, что чем быстрее Советский Союз сможет создать достойную жизнь для своих граждан, тем скорее он станет более терпимым». В той же телеграмме говорилось, однако, и другое: «Вопрос о кредите должен быть увязан с нашими общими дипломатическими отношениями с Советским Союзом, и в подходящее время русским надо дать понять, что наша готовность искренне сотрудничать с ними в решении их огромных восстановительных проблем будет зависеть от их международного поведения».

Как видно, пресловутая концепция «увязки» имеет давнюю историю. Вашингтону еще предстояло убедиться на своем опыте, что попытки снабдить экономическое сотрудничество политической «нагрузкой» имеют плохие последствия как для экономики, так и для политики: международная торговля угасает под прессом политического диктата, последний же становится беспредметным в условиях разрыва экономических связей. В то время, однако, представления о всемогуществе своей страны кружили голову некоторым американским должностным лицам, заставляя их забывать о том, к чему на протяжении XX века приводили попытки подчинить нормальные торговые связи политическим амбициям.

Что касается политических аспектов советско-американских отношений, то американская политико-академическая элита в то время считала (и не без основания) вполне разрешимыми возможные политические противоречия между двумя великими державами.

Существует масса свидетельств тому, что в Соединенных Штатах в конце войны и сразу после нее отнюдь не рассматривали расширение советской сферы влияния в качестве угрозы Америке. Вот что говорил в ходе летней 1 945 г. конференции в Мичиганском университете профессор этого университета А. Лобанов-Ростовский: «Она /Россия - Б.В./ возвратила все утраченные территории, в которых нуждалась, достигла лучших границ, которые только может обеспечить география. Восстановив свои традиционные сферы влияния на Балканах и в Польше, она обеспечила себе внешнюю зону прикрытия за пределами своих границ... Ее территориальные амбиции, разумеется, не конфликтуют в какой бы то ни было степени с интересами Соединенных Штатов, чтобы спровоцировать серьезное столкновение между ними».

Сходные мысли циркулировали в то время и в вашингтонских коридорах власти, о чем свидетельствуют высказывания личного представителя президента США Г. Гопкинса в ходе его беседы с И. В. Сталиным от 26 мая 1945 г.: «Одна из кардинальных основ внешней политики Рузвельта, которая была полностью одобрена американским народом, заключалась в том, что Соединенные Штаты должны интересоваться делами во всем мире... Рузвельт отдавал себе отчет в том. что у Советского Союза имеются подобные же интересы. Рузвельт также не упускал из виду того факта, что экономические и географические интересы Советского Союза и Соединенных Штатов не сталкиваются... Соединенные Штаты хотят, чтобы вокруг Советского Союза были дружественные ему государства». И дальнейшем в Белом доме исходили из того, что Восточная Европа останется в рамках советской сферы влияния, в то время как американская политика должна ориентироваться на то, чтобы «по крайней мере в ближайшие годы Западная Европа, Ближний Восток, Китай и Япония оставались бы вне советской сферы».

Что касается атомной бомбы, то многие в США были уверены в том, что в условиях поступательного развития сотрудничества между двумя великими державами атомное оружие можно будет поставить под эффективный международный контроль. Интерес в этом смысле представляет собой дискуссия на страницах журнала «Атлантик мансли» между А. Эйнштейном и С. Уэллесом, американским историком и дипломатом. Оба автора, признавая важность международного контроля над атомной бомбой, были согласны в том, что наилучшим образом с этой задачей справится будущее Мировое Правительство. Однако если Эйнштейн считал, что СССР, США и Великобритания должны основать его немедленно, то Уэллес видел это Правительство как итог постепенного процесса на основе уже существующей структуры Организации Объединенных Наций .

Нужно сказать, что в то время многие в Соединенных Штатах и на Западе рассматривали ООН как временное, преходящее явление, которое должно уступить место гораздо более жесткой, властной и эффективной структуре, будет ли она называться «мировым правительством» или нет. Предупреждая против таких иллюзий, Дж.Ф. Даллес писал в октябре 1945 года: «Нынешний Устав ООН является добросовестной и успешной попыткой создать лучшую всемирную организацию, которую только позволяет создать реальная действительность. Конечно, каждый, кто может себе позволить не принимать в расчет действительность и действовать исключительно в сфере теории, напишет «лучший» Устав... Искусство политика заключается, однако, в том, чтобы сочетать теорию реальностью» .

В тот период, однако, многие политические и общественные деятели предавались чрезмерным иллюзиям относительно возможностей всемирной организации найти быстрое и эффективное решение международных проблем, в том числе и таких, которые вызывали разногласия между Востоком и Западом. Далеко не все американские политики были готовы, подобно Даллесу, взглянуть на ООН как на плод компромисса, пусть не идеальный, но единственно возможный в сложившихся условиях. Отсюда - готовность некоторых американских кругов «улучшить» и «подправить» Устав ООН, с тем чтобы сделать Организацию более эффективной. Эти иллюзии и завышенные ожидания, как показали дальнейшие события, внесли свой вклад в обострение международной обстановки в целом и советско-американских отношений в частности.

Советские подходы к послевоенному сотрудничеству со США.

Вторая мировая война подвергла безжалостному испытанию, казалось, незыблемые догмы «всесильного, потому что верного» марксизма-ленинизма. Выяснилось, что социалистическое и капиталистические государства могут быть не только непримиримыми противниками, но и союзниками на международной арене. Выяснилось также, что международные отношения - слишком сложная материя, чтобы можно было их втиснуть в прокрустово ложе примитивной теории «классовой борьбы». Разумеется, эти проблемы не могли тогда обсуждаться в Советском Союзе открыто. Но какие-то новые веяния нельзя было не почувствовать.

В частности, нельзя не обратить внимание на то обстоятельство, что в конце войны и в первое время после ее окончания на страницах советской прессы присутствовал несколько более свежий, чем, к примеру, в тридцатые годы, взгляд на окружающий мир. Последний более не изображался в виде terra incognita, населенной антиподами, у которых «все наоборот».

На какое-то время советское общество избавилось от панического страха перед «заграницей». Вот что писал академик Е.С. Варга в своей книге об экономике капитализма, опубликованной в 1 946 г.: «Отношение к Советскому Союзу капиталистических стран будет не таким, как в довоенное время. Демократические силы во всех странах будут стремиться к политике сотрудничества с Советским Союзом, к совместной с ним борьбе против возрождения фашизма и агрессии в какой бы то ни было форме. Хотя реакционные силы и будут пытаться проводить политику разжигания противоречий между системами, но правительства, считаясь с силами демократии и с доказанной во второй мировой войне мощью Советского Союза, не легко решатся пойти на вооруженное столкновение».

Нужно сказать, что не только лично академик Варга, но и многие сотрудники возглавляемого им Института Мирового Хозяйства и Мировой политики (ИМХиМП) считали, что в новых международных условиях, сложившихся после второй мировой войны, экономическое и политическое сотрудничество между СССР и странами Запада, прежде всего США, должны быть подняты на более высокий уровень. Так, один из ветеранов ИМХиМП В.И. Каплан (В. Лан) в своих мемуарах отметил, что в самом конце войны и в первые послевоенные годы «в Институте была подготовлена серия записок. В них содержалась попытка обосновать целесообразность пути развития страны, на котором ее производительные силы будут использованы не для ведения великодержавной мировой политики, что неминуемо означает соревнование в вооружениях с Америкой и отставание в удовлетворении потребностей населения, а для создания условий жизни, достойных советского человека. После Великой Победы для этого были не только внутренние, но и внешние предпосылки».

В частности, писал далее В.И. Каплан, «еще до окончания войны в сенате США обсуждался вопрос о предоставлении Советскому Союзу большого займа - до 25 млрд. долл. - для восстановления разрушенного войной хозяйства. В одной из записок Института содержался совет получить заем как можно скорее - и в максимальном размере - и использовать его по назначению».

Такого рода настроения были распространены не только среди кабинетных ученых. Известно, что многие высокопоставленные сотрудники Народного Комиссариата Иностранных Дел, Народного Комиссариата Внешней Торговли и Народного Комиссариата Финансов были активными сторонниками вступления СССР в бреттон-вудские организации (МВФ и Всемирный Банк) и получения там кредитов для народного хозяйства Советского Союза.

Как указывалось в отчете советской делегации на конференции в Бреттон-Вудсе (а членами этой делегации, в частности, были заместитель Народного Комиссара Внешней Торговли Степанов, начальник валютного управления НКФ Злобин и заместитель председателя правления Госбанка Чечулин), «упорядочение валютных отношений межу странами, постепенная отмена валютных ограничений и других дискриминационных валютных мероприятий в капиталистических странах не противоречит интересам советской внешней торговли. Наряду с этим Советский Союз, став членом

Валютного Фонда, будет иметь возможность извлечь из Фонда некоторые прямые экономические выгоды в виде краткосрочных и среднесрочных кредитов для покрытия пассивного сальдо своего платежного баланса по внешней торговле в первые послевоенные годы».

В отчете указывалось также, что правила МВФ, налагающие на страны-члены известные обязательства в отношении изменения паритета их валют, не распространяются на советские дензнаки, используемые во внутренней торговле в Советском Союзе, поскольку взаиморасчеты СССР с его иностранными торговыми партнерами производятся в иностранной валюте.

Составители отчета подчеркнули также, что к существенным косвенным преимуществам, которые может получить Москва в силу своего участия в МВФ, следует отнести также то, что «вхождение СССР в состав членов Международного Валютного Фонда будет рассматриваться США и другими Объединенными Нациями, как желание СССР участвовать в международном экономическом сотрудничестве». «Напротив, - предупреждали авторы отчета» - отказ СССР от участия в этой международной валютной организации сыграет лишь на руку реакционным элементам в составе финансового капитала США и Англии, являющимися противниками послевоенного сотрудничества основных стран в деле поддержания международного мира и порядка».

И даже заявления высших советских руководителей в первое время после войны носили в целом взвешенный характер, не способствовали нагнетанию панических настроений перед «происками империализма». Как сказал И.В. Сталин в своих ответах на вопросы корреспондента «Санди таймс» А. Верта, «я не верю в реальную опасность «новой войны». О «новой войне» шумят теперь главным образом военно-политические разведчики и их немногочисленные сторонники из рядов гражданских чинов... Нужно строго различать между шумихой о «новой войне», которая ведется теперь, и реальной опасностью «новой войны», которой не существует в настоящее время... Я не думаю, чтобы правящие круги Великобритании и Соединенных Штатов Америки могли создать «капиталистическое окружение» «для Советского Союза», если бы даже они хотели этого...».

На какое-то время в советском обществе ослабла былая идеологическая одержимость. Вот что сказал, например, И.В. Сталин в беседе с видным деятелем республиканской партии США Г. Стассеном 9 апреля 1 947 г.: «...Не следует увлекаться критикой системы друг друга... Какая система лучше - покажет история... Для сотрудничества не требуется, чтобы народы имели одинаковую систему... Если обе стороны начнут ругать друг друга монополистами или тоталитаристами, то сотрудничества не получится. Надо исходить из исторического факта существования двух систем, одобренных народом. Только на этой основе возможно сотрудничество. Что касается увлечения критикой против монополий и тоталитаризма, то это пропаганда, а он, И. В. Сталин, не пропагандист, а деловой человек. Мы не должны быть сектантами...».

В конце войны и в первые послевоенные годы не было недостатка в заявлениях советских руководителей, равно как и в комментариях советской прессы, в которых отмечалось большое позитивное значение торгово-экономического сотрудничества между СССР и капиталистическими странами. Отвечая на вопрос Э. Рузвельта «Считаете ли Вы, Генералиссимус, что важным шагом на пути к всеобщему миру явилось бы достижение широкого экономического соглашения о взаимном обмене промышленными изделиями и сырьем между нашими двумя странами /СССР и США -Б.В./?», И.В. Сталин сказал: «Да, я полагаю, что это явилось бы важным шагом на пути к установлению всеобщего мира... Расширение международной торговли во многих отношениях благоприятствовало бы развитию добрых отношений между нашими двумя странами» .

Словами дело не ограничивалось. В 1 944-1 946 годах советская сторона неоднократно поднимала вопрос о предоставлении Советскому Союзу значительного американского кредита. Так, 3 января 1945 г. народный комиссар иностранных дел СССР В.М. Молотов вручил послу США в СССР А. Гарриману меморандум, в котором содержались советские условия такого кредита (целевой кредит на закупку американского промышленного оборудования и транспортных средств объемом в 6 млрд. долл. с выплатой в течение 30 лет, из расчета 2,25% годовых). При этом В.М. Молотов дал понять, что позитивное развитие советско-американских отношений будет во многом зависеть от того, сумеют ли обе стороны создать для этих отношений солидный экономический базис.

В сентябре того же года, во время встречи с американскими конгрессменами И. В. Сталин вновь поднял вопрос о шестимиллиардном американском кредите Советскому Союзу, конкретно указав, что советская сторона хотела бы истратить его на закупку 5 млн. тонн железнодорожных рельсов, 10.000 локомотивов, 150.000 вагонов, от 40.000 до 50.000 станков, оборудования для металлургических заводов, примерно 1 млн. тонн зерна и мяса, больших объемов хлопка. При этом Сталин подчеркнул, что объем сделок вполне может выйти за рамки 6 млрд. долл., поскольку внутренний советский рынок является неисчерпаемым. По его словам, расплачиваться советская сторона будет сырьем и золотом .

Как уже было сказано, советская сторона принимала активное участие в создании ООН, МВФ, Всемирного Банка, МБРР, Европейской Экономической Комиссии, Международной Организации Гражданской Авиации и других международных организаций. При этом Москва достаточно серьезно относилась к перспективе как экономического, так и политического и даже военного сотрудничества в рамках многосторонних органов. Так, например, в 1946-1947 годах советская сторона выдвинула несколько предложений, направленных на детализацию и конкретизацию положений 41, 42 и 43 статей Устава ООН, посвященных, как известно, предупреждению и подавлению актов агрессии. СССР был готов выделить в распоряжение Военно-Штабного Комитета ООН до 600 бомбардировщиков, 300 истребителей, 1 2 дивизий, от 5 до 6 крейсеров и 1 2 подводных лодок, а также другую военную технику.

Возникает, однако, вопрос: собиралась ли Москва менять свои внутренние порядки таким образом, чтобы сделать возможным широкомасштабное включение Советского Союза в послевоенное экономическое, научно-техническое, культурное и политическое сотрудничество с Западом? Высказывания советских руководителей, публикации советской прессы того времени на сей счет были достаточно противоречивыми. С одной стороны, в своих интервью иностранной прессе и беседах с американскими визитерами И.В. Сталин неоднократно высказывался в том смысле, что советская сторона в интересах развития международного сотрудничества готова пойти на определенные компромиссы, стать более открытой и уступчивой. Так, например, в вышеупомянутой беседе с американскими конгрессменами генералиссимус пообещал сделать советскую статистику по экономическим вопросам более открытой, утверждал, что конверсии советской экономики нет альтернативы и даже заявил, что советские войска будут скоро выведены из Восточной Европы. Отвечая на вопрос Э. Рузвельта о готовности СССР к международному контролю над его НИИ и предприятиями, производящими вооружения, в рамках контроля ООН над атомной энергией, Сталин ответил: «На основе принципа равенства для России не должны делаться никакие исключения. Россия должна подчиняться тем же правилам инспекции и контроля, как и любые другие страны».

Наконец, в беседе с Г. Стассеном генералиссимус согласился с той точкой зрения, что по мере расширения советско-американского сотрудничества между двумя странами будет налажен более широкий обмен идеями, студентами, учителями, артистами, туристами, подчеркнув при этом: «Обмен товарами ведет к обмену людьми».

Наряду, однако, с заявлениями в конструктивном духе можно было бы привести и множество публичных заявлений иного характера. Например, в своей речи на предвыборном собрании избирателей 9 февраля 1946 г. И.В. Сталин сказал: «Марксисты не раз заявляли, что капиталистическая система мирового хозяйства таит в себе элементы общего кризиса и военных столкновений... неравномерность развития капиталистических стран обычно приводит с течением времени к резкому нарушению равновесия внутри мировой системы капитализма, причем та группа капиталистических стран, которая считает себя менее обеспеченной сырьем и другими рынками сбыта, обычно делает попытки изменить положение и переделить «сферы влияния» в свою пользу - путем применения вооруженной силы, В результате этого возникает раскол капиталистического мира на два враждебных лагеря и война между ними. Пожалуй, можно было бы избегнуть военной катастрофы, если бы была возможность периодически перераспределять сырье и рынки сбыта между странами сообразно с их экономическим весом - в порядке принятия согласованных и мирных решений. Но это невозможно осуществить при нынешних капиталистических условиях развития мирового хозяйства».

Таким образом, капиталистические страны были объявлены источником военной угрозы просто в силу того, что они капиталистические. Нет нужды много говорить о том, какую негативную реакцию вызвал этот вывод «корифея всех наук» на Западе. Эта речь, бесспорно, морально подготовила Вашингтон к приему «длинной телеграммы» Дж. Кеннана, Но, помимо этого, данное сталинское заявление делало двусмысленным его предыдущие и последующие декларации о необходимости развития сотрудничества с Западом. Каким же образом в Москве пытались примирить это противоречие между сотрудничеством с Западом и «борьбой с империализмом»?

Более подробный анализ позволяет сделать вывод о том, что желание Кремля сотрудничать с Западом было отнюдь не безусловным. Показательным в этом смысле является передовая статья в журнале «Большевик», опубликованная в июне 1946 г. Статья называлась «Опасные тенденции в международной политике», и по мнению ее автора (авторов?) суть этих тенденций заключается в том, что «в ходе второй мировой войны в главных капиталистических странах - Англии и США - усилились позиции монополистических групп», которые стремятся «подчинить своему монопольному влиянию экономику больших и малых государств, а так называемую экономическую помощь этим странам превратить в орудие политического воздействия и нажима». В статье содержится предупреждение о том, что «под давлением реакционных кругов политика США и Англии в последнее время обнаруживает тенденцию, грозящую подорвать основу для развития и укрепления международного сотрудничества, сложившегося в ходе великой освободительной войны против фашизма. Все более ясно проявляется переход англосаксонских официальных кругов от политики, основанной на равноправии и взаимопонимании союзных стран, к политике навязывания своей воли другим державам, в частности Советскому Союзу». Но, как подчеркивалось в статье, не все так мрачно в международной политике, поскольку (и тут цитируется «исторический первомайский приказ 1 946 года товарища Сталина») «народы, не желая больше жить по-старому, берут судьбу своих государств в свои руки, устанавливают демократические порядки и ведут активную борьбу против сил реакции, против поджигателей новой войны».

Особо отмечался тот факт, что «миллионы простых людей в США открыто выражают свое недовольство поворотом во внешней политике правительства в сторону «атомной дипломатии» и срыва сотрудничества с великой советской державой».

Таким образом, в статье содержится достаточно прозрачный намек на то, что Москва готова развивать «международное сотрудничество» с партнерами на Западе лишь постольку, поскольку в этих странах «народы... берут судьбу своих государств в свои руки» и «ведут активную борьбу против сил реакции». В то же время ни о каком сотрудничестве не может быть и речи, если положение тамошних «монополистических групп» является прочным. Тем самым политика советского руководства в отношении Запада становилась заложником внутриполитической ситуации в капиталистических странах.

Существует масса свидетельств того, что в Кремле после войны искренне верили: революционный взрыв в Западной Европе - не за горами. «Сталин, - вспоминал В.И. Каплан, - не только был абсолютно уверен в скором наступлении кризиса, но и в своей глобальной политике возлагал на него большие надежды». Как многозначительно отметил в конце 1946 г. секретарь ЦК ВКП(б) А. А. Жданов, «силы демократии растут, и в этом залог того, что силы мира восторжествуют». В этих условиях советские руководители, видимо, считали, что время работает на них: под влиянием революционных событий в «цитаделях империализма» «реакционные круги» будут вынуждены пойти на уступки Советскому Союзу в вопросах послевоенного сотрудничества. Есть основания полагать, что Москва была не готова к взаимодействию с Западом, выступающим «с позиции силы» - там считали, что это взаимодействие будет возможным лишь в том случае, если преобладающая сила будет у советской стороны.

Соответственно, в Кремле не собирались каким-то образом приносить в жертву сотрудничеству с капиталистическими странами известные привычки советского руководства к сверхцентрализации, сверхсекретности и сверхзакрытости своей страны от окружающего мира (без чего это сотрудничество было бы невозможным). Эвфемизмы «равноправное сотрудничество» и «невмешательство во внутренние дела», столь часто встречающиеся в советской пропаганде того времени, как раз и были выражением нежелания Кремля отказаться от самоизоляции. Таким образом, отдавая себе отчет в желательности для Советского Союза послевоенного сотрудничества с Западом и, особенно, с Америкой, тогдашнее советское руководство не было готово пройти свою половину пути навстречу Западу. Вот почему, видимо, не следует рассматривать известные заявления советских руководителей о желательности послевоенного сотрудничества между Востоком и Западом в качестве заведомой лжи или пропагандистского трюка: Москва действительно хотела такого сотрудничества, однако она совершенно не была готова к тому, что результатом взаимодействия Советского Союза с Западом СССР будет вынужден в какой-то мере примириться с ситуацией взаимозависимости с западными державами.