Изучение Закубанья в планах командования отдельного кавказского корпуса в 20-30 гг. XIX в.

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Изучение Закубанья в планах командования отдельного кавказского корпуса в 20-30 гг. XIX в.

Д.С. Ткаченко

Д.С. Ткаченко, доктор исторических наук, доцент, профессор кафедры истории России гуманитарного института Северо-Кавказского федерального университета

Аннотация. Статья посвящена исследованию проблем разработки российским командованием Кавказского корпуса проектов исследования территорий Закубанья и Черноморского побережья, которые представлялись стратегически важными для реализации военно-политических мероприятий в регионе. Целью статьи является анализ проблем складывания раннего изучения территорий Кавказа, а задачами изучение методов ведения военной разведки в регионе. Ее предметом стало складывание кавказоведения, а объектом разведывательные действия военных властей. Основываясь на архивных материалах, а также ряде опубликованных источников, автор показывает не только эволюцию теоретических подходов петербургских властей и кавказского командования к разработке проектов исследования Закубанья, но и практику реализации разработанных проектов на местах. Статья акцентирует внимание на том, что подходы к изучению региона изменялись по мере получения более точных сведений как о его топографии, так и о проживавших в нем народах. Начав с откровенно авантюристических планов, основанных лишь на знании, почерпнутом из работ античных авторов, российские власти постепенно пришли к мысли о необходимости использования подготовленных офицеров морского и военного ведомств для ведения разведки в стратегически важных территориях Северо-Западного Кавказа.

Ключевые слова: Закубанье, военное кавказоведение, отдельный Кавказский корпус, И.Ф. Паскевич, Г.В. Розен, Г.В. Новицкий, Ф.Ф. Торнау.

S. Tkachenko Doctor of Historical Sciences, Associate Professor, Department of History of Russia, Institute for Humanities, North Caucasus Federal University. STUDY OF THE TRANS-KUBAN REGION IN THE PLANS OF THE SEPARATE CAUCASUS MILITARY CORPSE COMMANDMENT IN THE 1820-1830S

закубанье военный политический империя

Abstract. The article is devoted to the research of problems, concerning development by the Russian Caucasian corps commandment of the projects for researching the Trans-Kuban and the Black Sea coast territories, which seemed to be strategically important for the implementation of military-political measures in the region. The purpose of the article is to analyze the problems of the Caucasus territories early research, and the tasks are to study the methods of conducting military intelligence in the region. Its subject was Caucasian studies, and its object was the intelligence operations of the military authorities. Based on archival materials, as well as a number of published sources, the author shows not only the evolution of the St. Petersburg authorities and the Caucasian command theoretical approaches to the development of research projects for the Trans-Kuban region but also the practice of implementing the developed projects on the ground. The article focuses on the fact that approaches to the study of the region have changed as more accurate information about both its topography and the peoples living there was obtained. Starting with openly adventurous plans based only on knowledge gleaned from the works of ancient authors, the Russian authorities gradually came to the idea of the necessity to use trained naval and military department officers to conduct reconnaissance in the strategically important territories of the North-Western Caucasus.

Keywords: Trans-Kuban region, military Caucasus studies, the Caucasus corpus, F. Paskevich, G.V. Rozen, G.V. Novitsky, F.F. Tornau.

Усиливавшееся российское присутствие на Кавказе в первой половине XIX в. требовало активизации изучения того региона, в котором предстояло действовать российским войскам. Недаром в руководстве офицерам Генерального штаба отмечалось, что знание местности должно быть «основанием для соображения всех военных действий, как при составлении плана войны, так и при частном исполнении оного» [1; Л. 42]. Организация военной разведки возможного театра военных действий при данном подходе выходила на первый план. Однако, вступив в Закубанье, Россия имела фрагментарные сведения о нем, и чем дальше от мест расположения войск на Линии находилась та или иная территория, тем сложнее было отличить достоверные знания от слухов. Показательно, что самая точная на первые десятилетия XIX в. столистовая карта Российской империи 1804-1816 гг. существенно искажала очертания Черноморской береговой линии вблизи известных географических пунктов: Анапы, Суджук-Кале и Геленджика. Даже само Черноморское побережье от Анапы до Гагр имело разночтения в своем официальном названии, именуясь «Черкесским» в военном и «Абхазским» в морском ведомствах.

Сменивший в 1826 г. А.П. Ермолова на посту командующего Кавказским корпусом И.Ф. Паскевич столкнулся с ростом масштабов Кавказской войны, к которому неизбежно вели как внешнеполитические приобретения, так и тактика военных экспедиций к «немирным» горцам. При этом если А.П. Ермолов, создавая цепь укреплений от Владикавказа к Каспию, сосредоточил свои основные усилия на землях Северо-Восточного Кавказа, то его преемнику «в наследство» достались не только проблемы в Чечне и Приморском Дагестане, но и крайне нестабильная ситуация на Юго-Западных границах Кавказской Области. С конца 1820-х гг. начальство на Линии фиксировало все более масштабные набеги из Закубанья на русские и казачьи поселения в регионе. Кроме того, по Адрианопольскому мирному договору 1829 г. Россия приобрела «весь берег Черного моря от устья Кубани до пристани Св. Николая включительно» [2], населенную враждебно настроенными горскими племенами. Об их количестве, территории проживания и географии предстоящего театра военных действий российские власти знали крайне мало.

В конце 1829 г. по инициативе Николая I при Министерстве иностранных дел был создан временный Комитет «для рассуждения о мерах, нужных по будущему управлению Закубанскими народами» [3; 882]. Комитет разработал целую программу установления российского влияния, основными пунктами которой были прекращение контактов черкесских племен с Османской империей, установление морской блокады Черноморского побережья, строительство новых укреплений, а также прокладка береговой дороги от Кубани до Риона. «Сие облегчит необходимые сообщения и воинские разъезды между существующими уже и предполагаемыми укреплениями, даст возможность короче узнать окрестных жителей и иметь над ними бдительный надзор, будет благоприятствовать видам промышленности и в то же время откроет удобный случай разведать о подлинном состоянии лесов Абхазских, которые могли бы быть весьма полезными для нашего Черноморского флота и вообще для плавания по сему морю» [3; 887], отмечалось в проекте.

При строительстве новых укреплений на побережье Комитет предполагал руководствоваться точными сведениями самого разнопланового характера: «Стараться согласить стратегические виды с физическими качествами земли и не пренебрегать мнений знающих местность физико-медиков» [3; 887]. Для поиска подходящих для строительства укреплений мест Комитет считал необходимым обратиться к историческим знаниям и попытаться на побережье найти «древние Пициус и Диоскуриас или Себастополь, столь известные в истории торговли Греческих поселений и подвигов Римлян, и если выбор падет на сии места, чтобы возобновлены были древние имена их» [3; 887]. Это, по мнению Комитета, не только установит «приятные слуху любителей классической древности» названия, но и даст России одно из идеологических обоснований своего присутствия на Черноморском побережье.

Комитет также занялся сбором доступной информации о народах Кавказа и Закубанья, представив на рассмотрение И.Ф. Паскевича компилятивный труд «Общий взгляд на Кавказ и народы, там обитающие» [3; 888]. В труде были собраны сведения об известных российским властям кавказских народах, взятые из записок исследователей (Гильденштедта, Бутковского, Броневского), военных администраторов (Гудовича, Тормасова, Дебу, Дибича) и разведывательных данных российских офицеров (Новицкого и Критского), которые описывали народы Северного Кавказа от Чечни и до Абхазии. Сведения записки были фрагментарны и не столько очерчивали круг знаний о народах региона, сколько определяли те пробелы, которые администрация должна была срочно ликвидировать для налаживания системы управления южной окраиной империи.

Отмечая, что Кавказ «достопримечательная страна, богатая историческими воспоминаниями, обильная природными произведениями, которая открывает новые виды, новые пути русской промышленности... доныне все еще малоизвестна в России» [3; 888], Комитет попытался наметить основные подходы к изучению региона. Он считал, что «собирание сведений» о Кавказе возможно путем войны, путешествий и торговли. Он призывал местное начальство, которое ведя военные действия в разных местах Кавказа, накопило определенные сведения, активнее публиковать их и ставил в пример организацию И.Ф. Паскевичем исследовательских экспедиций на Эльбрус и Арарат. Комитет также задумался о способах получения информации о регионе через опрос армянских торговцев. Информацию, полученную от них, он, правда, считал малодостоверной, но демонстрировал еще меньшее знание народов региона, призывая активно использовать странствующих лекарей-хакимов, которые как «знающие языки края врачи, всегда высоко почитаемые Азиятцами» [3; 889]. Отсутствие на Кавказе свидетельств существования подобной практики и схожесть буквы данного предложения с идеями английского разведчика А. Конолли, совершившего в 1829 г. путешествие в прикаспийские районы Туркмении [4], заставляют предположить, что члены комитета помимо отечественного опыта, обращались и к изучению разведывательных практик ведущих европейских колониальных стран.

Ценным источником знаний о регионе могли стать и свидетельства древних авторов. «Не давая высокой цены известиям древних о местных подробностях Кавказа, не должно бы, однако, совершенно чуждаться сих известий, проверяя оные на месте» [3]. Подобно тому, как англичане изучали все пути вторжения в Индию со стороны Средней Азии, начиная со времен Александра Македонского и древних монголов [5], русским военным следовало обратить особое внимание на упоминание древними авторами «о сухопутном береговом сообщении между р. Рионом и Доном, о путях, коими воинственные кочевые народы вторгались с севера через ущелья Кавказские во владения Персов и восточных Римлян» [3; 889], и о дороге, проложенной арабами из Имерети в Картли во время их войн с Византией. Из отечественных источников следовало поднять документы Посольского приказа и выяснить, какими путями послы русских царей, начиная со времен Ивана Грозного, ездили в Грузию, а также проверить «более свежие известия о возможности проходить из при-Кубанских земель через горы в Имеретию». Проводить изыскания должны были российские офицеры под прикрытием войск, так как «кавказские горцы не благоприятствуют таковым расследованиям, как они сие неоднократными опытами доказали» [3; 889].

Одним из направлений изысканий, помимо сбора географических сведений, должно было стать расследование «жалоб на климат стран Кавказских». По точному наблюдению Комитета для колонизации края следовало тщательнее изучать этнографические особенности проживавших в нем народов. «Если бы пришельцы на Кавказ, оставляя привычки, часто ими приносимые с отдаленного севера, применялись более к необыкновенному для них свойству нового края в пище, одежде, вообще в образе жизни, то может быть климат Кавказский был бы менее вредоносным» [3; 889], писал Комитет.

Изучение этнографии народов Кавказа неизбежно выводило на решение главного для российских властей политического вопроса о причинах «хищничества Кавказских народов и их нерасположении к России» [3; 889]. При этом Комитет впервые задумался о том, «все ли хищнические набеги горцев проистекают из одного источника из закостенелой свирепой склонности к легкому способу удовлетворения их нужд взамен труда. Не восходят ли некоторые из сих нападений... от чувства нанесенных им оскорблений. а обвинения, столь обыкновенно делаемые разбойническому духу племен Кавказских, не могут ли иногда приняты быть за. доказательство нежелания, может быть, даже неумения вникнуть глубже в их характер?» [3; 889]. Направления изучения региона, очерченные Комитетом, определили деятельность кавказской администрации на долгое время.

Прежде всего, И.Ф. Паскевич составил обстоятельные соображения об установлении полной блокады Черноморского побережья, направив их в Морской штаб. Он предлагал «По занятии Геленджикской бухты» выстроить в ней российское укрепление и иметь там постоянную эскадру специально приспособленных для перевоза войск судов, которые позволят не только блокировать внешние контакты горцев с враждебными России державами, но и при необходимости высаживать десант в любой точке побережья от Анапы до Редут-Кале [6; Л. 1-2]. Однако бумага Паскевича содержала явное указание на крайне слабое знание военными географии Черного моря: командующий был убежден, что оно столь же мелководно вдоль берегов, как и Каспийское, и предлагал для крейсирования вдоль блокируемого побережья использовать не обычные морские корабли, а исключительно плоскодонные суда [6; Л. 3 об.]. Изучение региона в этих условиях приобретало особое значение.

Как пишет Г.В. Новицкий, еще до окончания русско-турецкой войны «и перед начатием военных действий против непокорных горцев» И.Ф. Паскевич принял решение «назначить предварительно четырех офицеров кавказского корпуса для изучения местностей, обитаемых непокорными племенами. Эти офицеры были: Искритский, Зубов, Бартенев и я. На мою долю достались: все Закубанье, Большая и Малая Кабарды и местность на восточном берегу Черного Моря, между Гагрой и Анапой, населенная племенами адиге и абадзе» [7; 291]. Задачи, стоявшие перед офицерами, были четко прописаны в инструкции, один из пунктов которой предполагал тщательный осмотр местностей для возможного поселения новых казачьих полков. При этом офицерам следовало обратить особое внимание на то, «какие будут соседственные с ними народы», о которых требовалось собрать «возможно более полные сведения, обращая внимание на местоположение земель их, реки, произведения, главные горные хребты, пути сообщения, особенно удобные для военных действий, число народонаселения и племена, оное составляющие, религию, правление, число военных людей, промышленность и народные богатства, взаимные связи общества и правителей, словом на все, что может доставить ясное понятие об этих малоизвестных нам странах» [7; 291-292].

Не останавливаясь на описании хода экспедиции Новицкого в Закубанье, отметим, что собранные разведчиками сведения И.Ф. Паскевич использовал для проведения силовых акций. Так, по картам, вычерченным разведчиками, в земли шапсугов была устроена военная экспедиция. «Я состоял при отряде в звании офицера генерального штаба, писал Новицкий. При движении от Афипса до реки Абина фельдмаршал присутствовал лично, потому что имелось в виду строго наказать шапсугов, самых непокорных и злостных горцев... Во время экспедиции наш отряд был разделен на три колонны: одна из них двигалась по прямой дороге, две другие попеременно проникали в ущелья гор и истребляли жилища шапсугов» [7; 306].

Обосновывая свои действия перед министром иностранных дел К.В. Нессельроде, И.Ф. Паскевич отмечал, что «одна военная сила должна быть принята за первоначальное основание при укрощении племен Кавказских и в особенности Закубанцев» [3; 902]. Покорить горцев командующий предлагал путем постепенного занятия войсками всех жизненно важных мест противника, предлагая для этого целый список географических пунктов в Закубанье и на Черноморском берегу, таких как окрестности Усть-Джегуты, равнины на Адагуме, окрестности Анапы и Геленджикского залива, места близь устья Сочи и др. [3; 903]. При этом Паскевич подчеркивал, что покорение горских племен должно быть лишь первым шагом на пути к установлению на Кавказе гражданского порядка ослабления «духа удальства и хищничества». Однако вся реализация проекта, по оценке Паскевича, в свою очередь зависела от «точных, верных и подробных познаний мест и народов, которые не иначе приобретутся, как по занятию земель сих силою оружия, без чего, как и опыты доказали, нет возможности иметь о них положительных и достаточных сведений» [3; 903]. Результаты нового стиля действий Паскевич оценивал высоко, предполагая даже «сделать вновь повсеместно военные обозрения, так чтобы ни одно из значительных мест не было упущено, и потом уже дать почувствовать горцам силу нашу» [3; 903].

С мнением своего начальника были согласны и подчиненные. Так, в рапорте об итогах военной экспедиции к шапсугам Новицкий не только отмечал о наведенном среди шапсугов ужасе в связи с «проходом войск Российских местами, по их предположению непроходимыми» [3; 896], но и говорил о необходимости активизации сбора сведений о положении противника через систему лазутчиков. Сам Новицкий называл возможные кандидатуры горцев, перешедших на сторону русских, и брался лично координировать сбор информации. Офицер просил начальство не только выделить ему «денежные пособия для угощения черкесов», но и выслать «билет, не означая в нем имени черкеса, который будет мною употреблен для безостановочного сношения с Закубаньем. Полезно было бы, если бы лазутчик, имеющий исполнить поручение по сему предмету, не имел остановки нисколько в карантинах, и когда сие возможно, то в билете предписано было бы давать ему свободный пропуск через карантины, устроенные по Кубани» [3; 896].

В 1831 г. И.Ф. Паскевич был отозван с Кавказа и заменен на посту Корпусного командира Г.В. Розеном, который в деле организации изучения региона следовал по стопам своего предшественника. Прежде всего, он занялся устройством береговых укреплений и идеей прокладки дороги, могущей соединить Абхазию с Анапой.

В июне 1834 г. Г.В. Розен пишет любопытную бумагу о военных разведчиках, которых российское командование намеревалось использовать для изучения неведомого для него Черноморского побережья. В предписании на имя командовавшего русскими войсками в Абхазии полковника Пацовского говорилось о намерении Розена подыскать кандидатуру человека, который был бы способен пройти по побережью до Геленджика и составить толковое описание «о странах им проезжаемых; о народах оные обитающие, свойствах их характера, обычаях и их к нам расположении; доставить описание проезжаемой им дороги, все удобства и неудобства оной» [8; л. 50]. Военная составляющая в задании превалировала над всем остальным: командование интересовали практические вопросы: есть ли в регионе дороги и можно ли провести по берегу пушки, не обстреляют ли колонну из леса, и главное, что должен был сделать российский разведчик на побережье, это «заметить места, удобные для десанта» [8, л. 50 об.]. Разведчик по прибытию в Геленджик должен был сразу составить письменное описание увиденного, приложив по возможности нарисованную им же карту. Добытые сведения следовало сразу же отправить лично Корпусному командиру, а сам разведчик при удачном стечении обстоятельств должен был отправиться обратно в Абхазию по побережью моря, проверяя собранные им сведения. Все мероприятие в целом содержало большую долю авантюры, вызванную слабым знанием и противника, и региона, в котором предстояло действовать. Неудивительно, что, не желая рисковать кадровыми военными, выполнение всего поручения Розен намеревался возложить на одного из ссыльных польских студентов, прельстив его перспективой «прощения» проступков [8; л. 51]. Отсутствие каких-либо документов, описывающих ход экспедиции сама бумага в делах Розена затерялась между хозяйственными рапортами двух губернаторов Закавказья и отчетами таможни в Редут-Кале говорит о том, что если задуманная экспедиция и состоялась, то закончилась полным провалом, заставившим командование обратиться к идее использовать потенциал кадровых военных.

Новым разведчиком, который должен был пройти по неизвестным в России местам Черноморского побережья, стал офицер генерального штаба Ф.Ф. Торнау. Показательно, что во время своего назначения на роль разведчика этот офицер нес службу по квартирмейстерской части подразделения, занимавшегося помимо прочего и ведением военной разведки [9; л. 6].

В 1835-1838 гг. Ф.Ф. Торнау совершил три разведывательные экспедиции, ход которых не раз становился объектом исследований историков. Свою основную задачу исследовать Черноморское побережье от Бомбор до Геленджика разведчик смог реализовать лишь частично, попав в ходе третьей экспедиции в плен к «беглым кабардинцам» и проведя в неволе 2 года. Однако эпистолярное наследие Ф.Ф. Торнау оказалось невероятно обширным: помимо мемуаров, адресованных широкому кругу читателей [10], офицер создал документы для узкого круга военных: «Взгляд на настоящее положение Абхазии и русских войск, ее занимающих» [11], «Подробное описание проезда с Линии через хребет Кавказских гор и по берегу Черного моря от р. Соче до р. Бзыба в сентябре месяце 1835 года» [12; л. 16-19], «Описание части Восточного берега Черного моря от реки Бзыба до реки Саше» [12] и, конечно, «Журнал плена» [13; л. 15-15 об.]. Наиболее результативной оказалась вторая экспедиция разведчика, отчет о которой отразил самые разноплановые детали от топографии мест до особенностей «гражданского быта» горцев. Приводя сведения о дороге, Ф.Ф. Торнау показывал свои знания геологии и минералогии, описывая лесные зоны ботаники, а животного мира зоологии и орнитологии [12; л. 3]. Помимо общей эрудиции, разведчик обладал буквально «фотографической» памятью: выдавая себя за чеченца, он не мог открыто вести текущие записи даже сам факт обнаружения при нем писчих принадлежностей и бумаги грозил разрушить легенду прикрытия. Все вошедшее в рапорт было записано офицером уже по завершению миссии в ноябре 1835 г. в Тифлисе [12; л. 8 об.].

Помимо посылки разведчиков на территорию горцев, деятельность Г.В. Розена включала и иные исследовательские методы. Он собирал все доступные ему сведения о Кавказе, включая описание археологических находок, пытался разобраться в деятельности предшествовавших ему военных администраторов, начиная с московских воевод XVII в. [14; лл. 4-49].

Особый интерес у Розена вызывали археологические находки, обнаруженные в Кубанской области и на Черноморском берегу [14; л. 207 а 207 а об.]. Обстоятельный отчет, затребованный Розеном о них, показывает, что в окрестностях Анапы русские поселенцы и военные часто находили артефакты древности по большей части «черепки», то есть осколки керамики. Иногда им попадались и куски мрамора, даже с изображениями фигур и надписями на греческом языке [14; лл. 207 а 260]. Главноуправляющий пытался упорядочить стихийные раскопки и требовал представлять ему отчеты о наиболее масштабных [14; лл. 228-231].

Интерес Г.В. Розена к региону не был ограничен исключительно вопросами его древней истории. На основе уточненных данных разведчиков Корпусный командир попытался представить одну из первых попыток классификации кавказских народов. Его «ведомость горским народам, прилегающим к Кавказской Линии, с показанием числа жителей и различием степени их покорности» [14; л. 459-459 об.] в полной мере отражала этнополитические заблуждения 30 гг. XIX в. Она не разграничивала представителей разных групп не только по языковому признаку, но даже по месту их проживания. Крупные этнические группы в ней соседствовали с мелкими адыгскими племенами абадзехами, натухайцами, медовеевцами и убыхами. Народы Дагестана были представлены именами наиболее крупных обществ койсубулинцев, андийцев, жителями аварского ханства, которые соседствовали с такими известными этнонимами, как карачаевцы, кабардинцы, ногайцы и кумыки [14; л. 459-459 об.]. Часть указанных Г.В. Розеном этнонимов, такие как «биехи», «оташи», «гатохайцы» вышли из обихода, другие используются и по сей день, но в целом данный реестр можно уверенно считать некой «ментальной картой» региона «линзой», через которую имперские администраторы в 30-е гг. смотрели на Кавказ. Однако при всей туманности этнической классификации народов Кавказа, ведомость содержала четкие военнополитические выводы, а все народы были разделены на группы по степени их лояльности к имперским властям [14; л. 459]. В целом, по словам Г.В. Розена, умиротворения региона можно было «достигнуть или медленным, но надежным путем торговли и мирных сношений, или постоянным утверждением нашим в землях их. Последнее обеспечит спокойствие Кавказской Линии и сообщение наше с Закавказьем, а равно уничтожит влияние на внутренность гор Турок и Персиян, но сие не может быть приведено в исполнение без продолжительных и особых усилий» [14; л. 465-465 об.].

Линия, предложенная И.Ф. Паскевичем и Г.В. Розеном на постепенное умиротворение Кавказа на основе тщательного сбора сведений о регионе и народах, проживавших в нем, не согласовывалась с идеями императора Николая I покончить с сопротивлением горцев в одном генеральном сражении с противником. Робкие попытки Г.В. Розена указать на то, что народы Кавказа слишком разнообразны для того, чтобы их считать единым «противником», встретили острую неприязнь монарха, упрямо стоявшего на силовом решении проблем.

Итог деятельности имперских администраторов в 20-30 гг. XIX в. был точно подмечен А.П. Берже. «Всецело занятые горцами, писал он, мы с постепенным углублением в неведомые для нас до того местности более и более расширяли запас наших географических, топографических и других сведений и, тем самым, дали возможность литературе обогатиться обстоятельными сочинениями о крае» [15].

Литература

1. Отдел рукописей Российской государственной библиотеки (ОР РГБ). Ф. 68. Оп. 1. Д. 49.

2. Адрианопольский мирный договор между Россией и Турцией [Электр. ресурс] // http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Turk/XIX/1820-1840/Mir_adrianopol_1829/text.htm. (дата обращения: 14.08.2020)

3. Акты, собранные Кавказской археографической комиссией (АКАК) / Под ред. А.П. Берже. Тифлис: Типография Главного управления Наместника Кавказского, 1878. Т. VII. 994 с.

4. Conolly A. Journey to the North of India. London; Richard Bentley Publ., 1838. 350 p.

5. Anonymous. Invasions of India from Central Asia. London, Richard Bentley and Son Publ., 1879. 480 p.

6. Российский государственный архив военно-морского флота (РГА ВМФ). Ф. 19, Оп. 4, Д. 370.

7. Новицкий Г.В. Воспоминания воспитанника первого выпуска из артиллерийского училища // Военный сборник. 1871. № 2. 1871. № 2. с. 287-308.

8. Государственный исторический музей (ГИМ). Ф. 6. Оп. 1. Д. 63.

9. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 38. Оп. 7. Д. 17.

10. Торнау Ф.Ф. Воспоминания Кавказского офицера. М.: Аиро, 2008. 384 с.

11. РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 18509.

12. РГВИА. Ф. 846, Оп. 16, Д. 18510.

13. РГВИА. Ф. 38. Оп. 7. Д. 17.

14. ГИМ. Ф. 6. Оп. 1. Д. 62.

15. АКАК. Тифлис: Типография Главного управления Наместника Кавказского, 1881. Т. VIII. 1006 с.

References

1. Department of Manuscripts of the Russian State Library (OR RSL). Fond 68. Inv.1. С.49.

2. Adrianople Peace Treaty between Russia and Turkey [Electronic resource]//http:// www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Turk/XIX/1820-1840/Mir_adrianopol_1829/ text.htm

3. Acts collected by the Caucasian Archaeographic Commission (ACAC) / Ed. A.P. Berger. V. VII. Tiflis: Printing House of the Main Directorate of the Governor of the Caucasus, 1878. P. 994.

4. Conolly A. Journey to the North of India. London; Richard Bentley Publ., 1838. P. 350.

5. Anonymous. Invasions of India from Central Asia. London, Richard Bentley and Son Publ., 1879. P. 480.

6. Russian State Archives of the Navy (RGA Navy). F.19, Inv.4, C. 370.

7. Novitsky G.V. Memoirs of a pupil of the first graduation from an artillery school // Military collection. 1871. No. 2. P. 287-308.

8. State Historical Museum (GIM). F.6. Inv. 1. C. 63.

9. Russian State Military Historical Archive (RGVIA). F. 38. Inv.7. C. 17.

10. Tornau F.F. Memories of a Caucasian officer. Moscow: «Airo», 2008. P. 384.

11. RSMHA. F.846. Inv.16. C. 18509.

12. RSMHA. F.846, Inv.16, C.18510.

13. RSMHA. F. 38. Inv.7. C. 17.

14. SHM. F. 6. Inv.1. C. 62.

15. ACAC. Tiflis: Printing House of the Main Directorate of the Governor of the Caucasus, 1881. V. VIII. P. 1006.

Размещено на Allbest.ru