Федор Степун — посредник между Россией и Европой глазами немецкого интеллектуала (к воспоминаниям А. Хёнча о русском мыслителе)

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Федор Степун -- посредник между Россией и Европой глазами немецкого интеллектуала (к воспоминаниям А. Хёнча о русском мыслителе)

Новожилов Сергей Васильевич

Новожилов Сергей Васильевич, доктор естественных наук, доцент, референт по философии, Конгресс-центр и культурный форум «Дом Франциска», Tрир (Германия).

Автор представляет публикуемые ниже переводы двух статей немецкого интеллектуала и поэта Альфреда Хёнча о Федоре Августовиче Степуне. Первая была написана в 1937 г., а вторая -- вскоре после кончины русского мыслителя в 1965 г. Восхищаясь личностью Ф. А. Степуна, его эрудицией, всесторонней даровитостью мыслителя и литератора, которые он обратил на исполнение миссии посредника между Россией и Европой, А. Хёнч сосредоточил внимание на вкладе Степуна в общеевропейское и немецкое сознание. Таковым была проповедь Христианской истины, обретенной Ф. А. Степуном в драматическом движении его мировоззрения от немецкого идеализма и романтизма в трагедиях Первой мировой войны и революции в России.

Во вступительной статье рассматриваются социальные и культурные обстоятельства истории Германской империи конца XIX -- начала XX вв., которые породили в сознании немецкого народа идеи национального превосходства, что после ее поражения в Первой мировой войне в условиях Веймарской республики подготовило благоприятную почву для демократического прихода нацистов к власти.

Автор указывает, что А. Хёнч тоже симпатизировал нацистам, но во многом благодаря судьбоносной встрече с Ф. А. Степуном обратился к христианской вере и стал «хорошим немецким европейцем», по определению Гёте.

Ключевые слова: Германия, немецкая философия, протестантизм, Первая мировая война, культура, милитаризм, Веймарская республика, национал-социализм, расизм, журнал «Хохланд», русская революция, русская эмиграция, большевизм, атеизм, Ф. Степун, А. Хёнч, Т. Манн, Э. Гуссерль, Э. Ренан, Х. Чемберлен, Р. Зееберг.

S.V. Novozhilov. FEDOR STEPUN AS MEDIATOR BETWEEN RUSSIA AND EUROPE THROUGH THE EYES OF A GERMAN INTELLECTUAL (TO THE MEMOIRS OF A. HOENTZSCH ABOUT THE RUSSIAN THINKER)

The author presents the translations of the two articles published by the German intellectual and poet Alfred Hoentzsch about Fedor Avgustovich Stepun, whose friend and admirer he was. The first was written in 1937, and the second -- shortly after the death of the Russian thinker in 1965. Admiring the personality of F. Stepun, his erudition, the allround giftedness of the thinker and writer, who he turned to fulfill the mission of mediator between Russia and Europe, A. Hoentzsch focused on the contribution made by F. A. Stepun into European and German consciousness. It was the preaching of Christian truth, found F. A. Stepun in the dramatic movement of his worldview of German idealism and romanticism in the tragedies of the first world war and revolution in Russia.

The introductory article discusses the social and cultural circumstances of the history of the German Empire in the late 19 -- early 20 centuries, which gave rise to the idea of national superiority in the minds of the German people, which, after its defeat in the First World War under the Weimаr Republic, prepared favorable ground for the Nazis to come to power. The author points out that A. Hoentzsch was also sympathetic to the Nazis, but largely thanks to the fateful meeting with F. A. Stepun turned to the Christian faith and became a “good German European”, as Goethe defined it.

Keywords: Germany, German philosophy, Protestantism, World War I, culture, militarism, Weimar Republic, national socialism, racism, Hochland magazine, Russian revolution, Russian emigration, Bolshevism, atheism, F. Stepun, A. Hoentzsch, T. Mann, E. Husserl, E. Renan, H. Chamberlain, R. Seeberg.

Две статьи Альфреда Хёнча с оценкой творческого пути, литературных и философско-исторических произведений Федора Степуна, а также его роли в русско-немецком диалоге, опубликованные в католическом журнале «Хохланд», по своей литературно-критической и социально-политической значимости являются уникальными документами эпохи. Содержание статей раскрывает взгляд немецкого интеллектуала на русскую культуру и историю и их связь с эпохой глубокого общеевропейского кризиса с позиций жизненного опыта и духовной эволюции в ней русского философа. Автор статей о Степуне хорошо ориентировался в русской истории, ее духовном наследии и на страницах немецких журналов нередко освещал творчество русских писателей и поэтов (Достоевский, Вячеслав Иванов).

Для понимания генезиса ментальности и мировоззренческой позиции Хёнча и условий, в которых происходила культурно-просветительская активность Степуна в Германии, необходимо вглядеться в сложные и очень динамичные процессы культурно-политической эволюции немецкого общества после Первой мировой войны в Веймарской республике и после прихода к власти НСДАП -- национал-социалистической партии.

Католический журнал «Хохланд», где появилась эти статьи, был основан в 1903 г. Первоначально журнал по замыслу основателя, считавшего немецкий католицизм неполноценным и не соответствующим мировому уровню немецкой национальной культуры, должен был вести в Германии к «встрече церкви и культуры» во всех областях знания, литературы и искусства и после Первой мировой войны стать, среди прочего, и платформой немецко-русского культурного обмена.

Катастрофа поражения заставила авторов журнала -- умеренно националистических католических интеллектуалов и писателей -- искать выход из (узко)национального кризиса в религиозно-моральном обновлении, в новой социальной и культурной ориентации. В рамках этого поиска «Хохланд» включил в свой кругозор вопросы мировой политики, взаимовлияния мировых культур и обратился также к Русской революции, предоставляя слово авторам, освещавшим процессы в Советской России.

Появление в 1937 г. статьи о Степуне с анализом его роли в русско-немецком культурном диалоге было результатом сочетания двух «случайных» обстоятельств. Первое -- несмотря на угрозы закрытия, после прихода к власти национал-социализма издатель Карл Мут (1867-1944) продолжал сохранять позицию журнала. После 1933 г. внимание к «Хохланд» как независимому журналу немецких католических философов и писателей даже возросло. Второе -- это личные дружественные связи Степуна с издателем, продолжавшиеся до конца его жизни.

После личного знакомства в Мюнхене с К. Мутом Степун начал сотрудничество с журналом «Хохланд» в 1924 г. рядом обширных статей под общим заглавием «Большевистская Россия. Мысли и картины», что было адаптацией для немецкого читателя напечатанных в «Современных записках» «Мыслей о России», хорошо знакомых современному российскому читателю.

Не следует преувеличивать культурно-политическое значение этих публикаций в немецком обществе: они появлялись спорадически и в восприятии немецкой интеллектуальной элиты освещали историю Русской революции безотносительно к процессам в Западной Европе, отражая специфическую духовную эволюцию эмигрантской среды. Публикации эмигрантов о России были для немцев не предметом дискуссионного диалога, а политически неактуальной информацией. Леволиберальная элита относилась к русским в эмиграции как к политически несостоятельной (проигравшей) стороне, не понимающей современного политического положения дел и полагала, что в качестве сторонних наблюдателей она способна лучше оценить историческую перспективу процессов в современной России. К тому же в широком культурном спектре (не только левом, но и правом!) Веймарской республики были очень распространены советофильские настроения. Поэтому положение Степуна, несмотря на дружеские контакты с редактором и издателем журнала «Хохланд», было весьма зыбким; другие же издания его просто игнорировали.

Попытка Степуна опубликовать в «Хохланде» статью «Письмо из Германии (формы немецкого советофильства)», критиковавшую его, привела фактически к полному бойкоту его социологически-просветительских работ (статья так и не была опубликована). Только после прихода к власти в Германии национал-социалистов пришло понимание правоты русских изгнанников, считавших феномены Русской революции проявлением общеевропейского культурно-исторического кризиса, и научный авторитет Степуна у редакторов «Хохланда» упрочился. После 1933 г. «Хохланд», отстаивая общехристианский этос в межконфессиональном, межкультурном диалоге, оказывал прямое сопротивление идеологии национал-социализма и оставался единственной свободной платформой в Германии.

Появившаяся в июне 1937 г. в «Хохланде» большая статья А. Хёнча «Федор Степун -- посредник между Россией и Европой» -- это первая попытка проанализировать творчество и культурную значимость Степуна для Европы, и прежде всего для Германии, показывая его религиозно-философский мир и признавая его особую роль провидца истории. Так как Степун входил в круг известных авторов журнала, само появление статьи о нем не было чем-то экстраординарным. Экстраординарным можно и нужно считать первое признание правоты его исторического видения и, по существу, его правоты в полемике с немецкими теологами, оказавшимися политически несостоятельными.

Отзвуки этой полемики были слышны и в предыдущем выпуске журнала «Хохланд» (1937, Т. 1), который весь был посвящен 70-летнему юбилею Карла Мута. В своем приветственном адресе юбиляру Ф. А. Степун пишет: «Только христианин видит себя братски связанным с каждым человеком как подобием Бога и притом конкретно абсолютно: прощаемый каждым людским трибуналом, неприменимый ни для какой человеческой воли как материал и стоящий над любой абстрактно-утопической идеей» [9, S. 46]. Напоминание Степуна, что (в трудное время) единственной подлинной опорой человека в мире должна являться известная всем христианам истина Богоподобия человека, как будто отдает излишним пафосом, однако автор соединяет ее со своим религиозно-политическим кредо. Степун считал, что человек не может быть использован как материал социальных преобразований и что попытка этого есть нехристианская утопическая идея. С этой позиции он резко полемизировал с немецкими теологами обеих конфессий, критикуя их образ человека как культурного идеала, когда поиски его «национальной стихии» привели к историческому краху.

Вся эпоха Веймарской республики была периодом интенсивного поиска немецким обществом выхода из социально-политического кризиса, порожденного поражением в войне. Но основные тенденции эволюции такого поиска были не столько обусловлены этим кризисом, сколько явились прямым продолжением культурно-политических процессов, сформировавших мировоззренческие взгляды немецких интеллектуальных элит уже в довоенной вильгельмовской Германии. В 1935 г. Т. Манн так объясняет более глубокие причины всеевропейского кризиса: «Повторяю, не война была причиной упадка общеевропейской культуры, в результате войны этот процесс только ускорился и обострился. Не война подняла эту волну эксцентричного варварства и примитивной массово-демократической ярмарочной дикости, которая катится по миру. Она только усилила ее жестокую мощь, как и не была причиной отмирания таких способствующих нравственности, строгих в укреплении добра понятий, как культура, дух, искусство, идея, -- она только ускорила этот процесс» [1, с. 58]. Контакты Степуна с интеллектуалами в немецком обществе и в свою очередь его восприятие немцами могут быть объяснены только в рамках понимания такого характера культурологических процессов.

Анализ культурно-идеологических течений и социально-политических движений в Веймарской Германии требует изучения многих аспектов. Его сложность обусловлена не только многополярностью культурно-политических движений в Германии после Ноябрьской революции 1918 г. и провозглашения Веймарской республики, но и большой динамикой социально-политических процессов, быстрой сменой актеров на политической сцене. По аналогии с Русской революцией Веймарскую республику можно назвать властью переходного «Временного правительства»: Веймарская демократия в ходе жесткой и жестокой конкуренции националистических политических движений, консолидировавшихся в Германии после Первой мировой войны, была ликвидирована партией радикального национал-социализма.

Идейным ядром превращения националистических идей немецкого общества в крайне радикальную расистско-националистическую, антисемитскую идеологию партии стал иррациональный национал-социалистический миф о немецком народе, мистическая общность которого держится на «крови, почве и арийской расе», «философски» обоснованный выходцем из России А. Розенбергом в книге «Миф ХХ века» (1930) и объясняющий империалистические цели, изложенные Гитлером в «Майн Кампф» (1925).

Однако все составляющие национал-социалистической идеологии -- расовый антисемитизм, национал-патриотизм всех оттенков и революционный консерватизм правого толка -- были уже широко представлены как в научных кругах, партийных идеологиях, так и в бурном культуртрегерском активизме бесчисленных обществ и союзов вильгельмовской эпохи немецкой истории. И даже германские военные планы, и политическая программа, и цели войны 1914 г. предвосхищали планы завоевания и освоения Восточных пространств, к практической реализации которых Третий рейх приступил через четверть века во Второй мировой войне.

Перед Первой мировой войной сотрудничество ученых и философов всех стран, их постоянные встречи на конгрессах проходили как дружественный обмен идеями в едином информационном пространстве. Такие интеллектуалы, как Генрих Манн, граф Гарри Кесслер, представляли тип общеевропейского мыслителя, а в Париже, Лондоне, Берлине и Вене рождался общий дух модернизма: Европа без границ казалась духовной общностью, а возможность войны в ней в просвещенных кругах воспринималась как нонсенс. Это общеевропейское настроение было духовным наследием эпохи Просвещения, негласным культурным консенсусом разнополярных философских, культурных и социально-политических течений.

Разделяя общее настроение, культурно-политическая элита Германии, вдохновленная гигантским взлетом идей, открытий и начинаний немецких интеллектуалов, вместе с тем была убеждена в абсолютном превосходстве немецкого духа и силы над остальным миром и в том, что им предстоит сыграть большую роль в прогрессивном переустройстве и освобождении мира. Милитаризм Вильгельмовской эпохи считал войну за передел мира неизбежной и полагал своим справедливым правом осуществление немецкой программы переустройстве мира, а интеллектуальная элита поддерживала «освобождение» мира силой немецкого духа.

Реакция абсолютно подавляющего большинства немецкой элиты при известии о разразившейся войне была соответствующей. «То, что мы ощущали -- это было очищение, освобождение и -- огромная надежда», -- так приветствовал Томас Манн войну, которая должна была стать «коллективным национальным пробуждением и победой немецкой культуры над декадент- ствующей французской цивилизацией» [7, Б. 9]. Герхадт Гауптманн, Август Макке, многие художники ощущали войну как эстетическое переживание, возможность опьянения в сражениях; такие, как Эрнст Юнгер, искали на фронте реализацию свободы воли сильной личности. Разразившаяся война только вынесла на поверхность внутренние установки и мотивацию, составляющие основу немецкого национального характера (может быть, даже на уровне подсознательного), господствующие у большинства. Эта внутренняя убежденность немецкой элиты в своем духовном превосходстве реализовалась в «обязанность» остального мира не сомневаться и не требовать доказательств оправданности (любых) действий Германии.

Обращение немецких интеллектуалов «К культурному миру» от 4 октября 1914 г., т. н. «Манифест 93-х» -- по числу подписавших его всемирно известных и действительно выдающихся представителей немецкой науки и искусства, является самым поразительным документом защиты действий Германии во вспыхнувшей Первой мировой войне. Поражает не оправдание противоправного немецкого нападения на Бельгию и отрицание совершенных там военных преступлений, а следующее утверждение: «Неправда, что война против нашего так называемого милитаризма не есть также война против нашей культуры... Без немецкого милитаризма немецкая культура была бы давным-давно уничтожена в самом зачатке» [4, Б. 367] -- т. е. в понимании немецкой элиты милитаризм и немецкая культура -- тождественны. Насколько это убеждение было всеобщим? Ответ на этот вопрос последовал незамедлительно, в том же 1914 г. Через две недели после публикации «Манифеста 93-х», 16-го октября 1914 г., появляется заявление от имени преподавателей высших учебных заведений Германской империи, в котором выражалась абсолютная поддержка идей «Манифеста».

На этот раз под заявлением стояли 4400 подписей представителей 53 университетов и высших технических школ всей Германии -- практически полный профессорско-преподавательский состав империи. Легче перечислить отсутствующих, чем подписавшихся. Среди подписавшихся были физики, химики, медики -- Нобелевские лауреаты и философы, в частности, Эдмунд Гуссерль и Карл Ясперс.

Прозвучал ли в Германии пацифистско-гуманистический голос как реакция против этого милитаристского угара? Да! И этот голос -- также уникальный документ эпохи, намного опередивший свое время. Через несколько дней после «Призыва к культурному миру» Берлинский профессор медицины, врач-консультант императрицы Георг Фридрих Николаи (1874-1964) написал «Призыв к Европейцам», в котором он отверг отождествление культуры и милитаризма и, указав на смертельную опасность этого, призвал образованных людей всех стран объединиться, чтобы попытаться создать из Европы органическое единство, могущее предотвратить возможные будущие войны. Частным образом Николаи разослал свое контробращение по всей Германии, и что же? «Призыв к Европейцам» подписали: сам Г. Ф. Николаи, Альберт Эйнштейн (был с Николаи в дружеских отношениях и переписке), философ, математик, химик и писатель Отто Бюк (1873-1966), а также астроном Вильгельм Фёрстер (1832-1921) -- итого четыре подписи!

Таким образом, соотношение числа «милитаристов» и «пацифистов» в Германии было 1100: 1, и следует признать самым верным диагноз немецкой элите, поставленный в начале Великой войны русским философом Владимиром Эрном в статье «От Канта к Круппу»: «Под мягкой шкуркой немецкой культуры вдруг обнаружились хищные кровожадные когти» [3, с. 308].

Отрезвление в окопах войны стало уделом очень и очень немногих. Как изменилась позиция интеллектуальной элиты и духовная атмосфера Германии после военного поражения? Хотя прекращение войны сначала было с облегчением воспринято в Германии, но в атмосфере революционной смуты и политического хаоса это настроение быстро перешло в чувство унижения от разорения, голода, бессилия и ненависти не только к победителям, но и к самим себе, в ярую ненависть ко всем внутренним «врагам». Лишившееся четких рамок властной структуры Вильгельмовской эры Германской империи, растерянное общество приступило к поискам причин и виновников национальной катастрофы. Военное поражение не столько генерировало в нем новые политические идеи и течения, сколько привело к радикализации политических идей, уже существовавших в Вильгельмовской Германии и лишь удерживавшихся от их консолидации в политические движения бисмарковской уздой.

Для подавляющего большинства интеллектуальной элиты национальная катастрофа не стала основанием религиозно-философского осмысления опыта истории: оно не только даже частично не хотело признать фатальную роль Германии в европейской катастрофе, но и продолжило духовное противостояние с миром, ненавидело и страдало за «позор» Версаля. Один из авторов «Заявления преподавателей высших учебных заведений Германской империи» -- евангелистский теолог, ректор Берлинского универсанта Райнгольд Зееберг -- стал инициатором памятника павшим универсантам. В Германии нет ни одного значимого населенного пункта, где нет памятника павшим, но этот нес программную эпитафию Invictis victi victuri (Непобежденным -- побежденные, которые победят), став одним из первых призывов к реваншу и прологом к рождению легенды о непобежденной немецкой армии и ударе в спину (DolchstoЯlegende). Зееберг также стал первым в академической теологии, кто провозгласил тезис об арийском происхождении Иисуса и одним из основателей и теоретиков расового антисемитизма.

Характерна судьба Николаи после окончания войны. Он возвратился из Швейцарии в Германию и пытался продолжить свои медицинские лекции, но это оказалось невозможно из-за мощного, с применением насилия, сопротивления националистически настроенных студентов, которые видели в нем предателя Германии. Академический сенат и ректор Берлинского университета Зееберг лишили Николаи права преподавания, и в 1922 г. он отправился в пожизненное добровольное изгнание и умер в Сантьяго-де-Чили.

Поясняя формирование прочного националистического фундамента в Германии Вильгельма II, нужно иметь в виду, что идеи немецких националистов были подготовлены деятельностью нескольких поколений философов и историков и что консолидация националистических идей в теоретически обоснованные политические течения была общеевропейским явлением.

Хотя духовная эволюция национализма в Германии не была прямым следствием развития магистральных философских идей и учений, но именно они подготовили ему место. Несмотря на все различия философских идей, немецкие мыслители осознанно или неосознанно действовали в одном направлении -- разрушения традиционных религиозных -- христианских -- оснований европейской цивилизации. Именно немецкая философия определила национальную специфику эволюции немецкой духовной культуры. Ее главная особенность в том, что немецкая философия, несмотря на универсальность философских систем ее представителей, несла на себе печать особой национальной направленности, которую можно определить как философский антидеизм и антиклерикализм. Антиклерикализм как общеевропейское явление в целом -- это если не красная нить, то тенденция всей западной Европы начиная с эпохи Возрождения. Однако именно в Германии он проявился как сущностное направление фундаментальной немецкой философской мысли. Наиболее точно национально-немецкое отношение немецкой философии к религии подметил Семен Франк: «Вся немецкая философия после Гегеля, Шеллинга... страдает настоящим антирелигиозным комплексом: Шопенгауэр, Фейербах, Штирнер, Ницше, вплоть до Гартмана и Хайдеггера. Этот комплекс связан с религиозным дилетантизмом, незнанием и высокомерием, совершенно невероятным, учитывая немецкую основательность.» [2, с. 340]

В немецких землях истоком формирования новой (псевдохристианской) религии стало лютеранство: новый человек в протестантизме становится равнозначен творцу (с маленькой буквы), а затем и ставится на место Творца (с большой буквы). По мере развития философии -- исходно протестантской учености -- последняя трансформировалась в откровенное богоборчество. Это -- особый немецкий путь в Европе -- богоборчества, атеизма и неоязычества. Исторически он определил культурно-политическую эволюцию Германии, которая привела в конечном итоге к политической катастрофе.

На историко-философское обоснование особого немецкого духовного пути оказали влияние также общеевропейские политические течения, в частности идеи «научного» европейского расизма. Теорией расового превосходства они «обосновывали» взрывной культурный, философский и научный взлет Германии к концу XIX в., проложивший путь ее политическому курсу на доминирование в мировом масштабе. Автором «арийской» расовой теории, взятой позднее на вооружение национал-социалистами, был французский писатель и социолог де Гобино. Признание расово обусловленного превосходства Германии имело во Франции давние традиции. Показательны в этом отношении взгляды Э. Ренана, крайне негативно относившегося к России и славянству в целом как элемету, чуждому западноевропейской цивилизации. В письме к аббату Жозефу Конья от 24 августа 1845 г. он так излагает свою духовную исповедь: «Я был христианином и поклялся, что буду им всегда. Но совместимо ли правоверие с критическим духом [lorthodoxie est-elle critique]? Ах, если б я родился протестантом в Германии!.. Вот где мне было бы место. Господь, чтоб поддержать меня, уготовал для меня подлинное умственное и нравственное событие. Я стал изучать Германию, и я словно попал во храм. Все, что я в этом храме обнаружил, отличается чистотой, возвышенностью, нравственностью, красотой и глубоко трогает душу... Их нравственность приводит меня в восторг. Ах! сколь нежны они и сколь сильны! Я думаю, что Христос придет к нам оттуда. Я рассматриваю это появление нового духа (выделено мной. -- С. Н.) как событие, аналогичное рождению христианства, если отбросить разницу в форме» [8, р. 620]. Ренан желал видеть во Франции не только немецкий тип христианства, но и немецкий тип культуры в целом. В письме к сестре от 22 сентября 1845 г. Ренан пишет о результатах своего погружения в немецкую культуру: «Что меня еще в них [немцах] чарует, так это удавшееся им счастливое сочетание поэзии, учености и философии; именно такое сочетание, по-моему, и образует истинного мыслителя. Наиболее высокое осуществление этого смешения я нахожу в Гердере и в Гёте» [8, р. 620].

Очень большую роль в политическом соединении немецкого национализма с расизмом в Германии еще до Первой мировой войны сыграл труд фанатичного поклонника всего немецкого англичанина Хьюстона Чемберлена «Основы XIX в.». Им зачитывались все слои населения, в частности, он стал необычайно популярен благодаря высокой оценке кайзером Вильгельмом II. Германия же «окончательно» уверовала в немецкую исключительность и непререкаемое превосходство немецкого духа, который признан миром и был призван спасти его.

В победе Германии в Первой мировой войне были уверены все ее интеллектуалы (за исключением полдюжины европейцев-«космополитов»). Выдающийся немецкий философ Эдмунд Гуссерль (еврейского происхождения, родившийся в Моравии) с большим пафосом пишет из Гёттингена своему брату в Вене о начале войны: «Мобилизация совершалась достойным восхищения образом, с возвышенным сердцем видели, как уходили вдаль эти вновь и вновь формируемые молодцеватые великолепные полки. Что здесь только ни делается -- эта готовность к жертвам во всех народных кругах, эта уверенность, эта твердая воля победить или умереть <...> все это бесподобно. Эта Германия непобедима!» [6, Б. 289]

Поэтому ее «неожиданное» поражение вызвало в обществе шок и полную растерянность, которые пытались «переварить» интеллектуалы. Философское же осмысление послевоенного духовного состояния немецкого общества как краха глубоко осознано тем же Э. Гуссерлем: «Дело теперь не в спасении политического будущего Германии. С этим все кончено, и никто не надеется здесь даже на самое малое -- спасение немецкой нации от полного физического и вместе с тем морального обнищания. Леденящее развитие болезни немецкой души. порождает все новые приступы отчаяния. Эта война, наиболее всеохватывающее и глубочайшее грехопадение человечества во всей его обозримой истории, обнажила все господствующие идеи в их неясности и неподлинности, несказанную не только моральную и религиозную, но и философскую нищету человечества» [5, Б. 8].

Через год Гуссерль стал первым, кто сформулировал и главный практический вопрос -- вопрос о послевоенном национальном бытии. «Кто спасет немецкий народ в его подлинном бытии?.. Кто сохранит непрерывность немецкого духовного развития?» [5, S. 5], -- пишет он в письме Беллу от 11 августа 1920 г.

Война разрушила Вильгельмовскую эпоху с ее «старым» сословным немецким консерватизмом и породила в окопном братстве человека нового революционного типа -- молодое поколение «консервативных революционеров», которое не просто отвергало ценности «буржуазного» гуманизма, но и хотело их уничтожить.

Представители нового поколения «консервативных революционеров» и их идеология присутствовали во всех идейно-политических течениях и партиях Веймарской республики, вследствие чего традиционная схема деления партийной сцены на «правых» и «левых» неприменима в Германии Веймарской эпохи. Даже социалистические лозунги правых и левых партий долгое время совпадали, а коммунисты были готовы к поиску совместной политической линии. Так, в 1923 г. между Карлом Радеком и Мёллером ван ден Бруком состоялась полемика. Первый призывает националистов объединиться с рабочим движением, полагая, что классово они ближе пролетариату, чем капиталистам. По мнению же Мёллера, объединение должно происходить не на классовой, а на национальной почве.

В конечном итоге победу националистической идеологии НСДАП в политической конкуренции двух «социализмов» предопределила интеграция рабочего класса в нацию в годы войны, способствовавшая синтезу национализма и социализма, который в период Веймарской республики создал гремучую идеологическую смесь в форме концепции «немецкого социализма». «Молодые» немецкие консерваторы считали, что возрождение германского рейха возможно только на пути мобилизации жизненного инстинкта и воли к власти немецкого народа. Национальное движение молодого поколения консервативных революционеров Германии конституировало себя как духовное братство участников Первой мировой войны, не желавшее превращения националистического движения в очередную партию и встраивания его в чуждую им веймарскую демократию.

К 1932 г. оно, исчерпав себя в теоретических рассуждениях о построении «гармонического» общества, сошло с политической арены: на базе его революционного национализма идеологи НСДАП выстроили свой исторический миф, сделав «германский дух» почвой для национального объединения. Новая консолидация немецкого общества в сравнении со «старым» национализмом, говоря словами Эрнста Юнгера, заключалась в превращении национализма из политического средства во «врезанную в сердце» каждого немца цель революционного движения, трансформировавшуюся в крайне радикальную расистско-националистическую, антисемитскую идеологию партии, и эта подмена не была осознана абсолютным большинством народа.

Пробой идеологической силы национал-социализма можно считать их противостояние с последней внутренней оппозицией -- католической церковью. Римский Папа Пий Х! скрытно подготовил энциклику «Со жгучей заботой», резко осуждавшую церковную и расовую политику национал-социалистов. 21 марта 1937 г. она была провозглашена с церковных кафедр тысячами священников миллионам католиков Германии. Она вызвала шок и ярость нацистских вождей; Геббельс уже 28 мая объявил о начале жесткой борьбы с католической церковью. В итоге это противостояние усилило уверенность идеологов национал-социализма в своих силах, т. к. никаких существенных акций поддержки в массе населения энциклика не вызвала. Затем последовала и волна устранения неблагонадежных профессоров в немецких университетах. Среди прочих 21 июня 1937 г. Степун был официально уведомлен об освобождении с кафедры социологии Высшей технической школы Дрездена и отправлен на пенсию; 3 июля 1937 г. удален со всех постов Гейдельбергского университета философ Карл Ясперс.

На этом фоне факт появления статьи о Степуне в журнале «Хохланд» в разгар кампании радикального подавления всякого инакомыслия в Германии в сентябре 1937 г. можно расценить как прямое сопротивление официальной идеологической линии государства, проявление смелости издателя К. Мута, ставшего с 1935 г. вновь главным редактором журнала. (Окончательное запрещение журнала «Хохланд» последовало первого июня 1941 г.)

Помимо акта личной оппозиции автора статьи о Степуне нацистскому режиму, ее публикация в 1937 г. -- это также публичное свидетельство верности ученика учителю, которое было для Степуна очень серьезной моральной и даже научной поддержкой. Статью о себе Степун считал важной и прилагал ее в качестве своей характеристики в Швейцарских университетах, пытаясь найти место после увольнения из Дрезденской Высшей технической школы.

Альфред (Фред) Хёнч (1905-1993), коренной дрезденец, принадлежит поколению интеллектуалов, сформировавшемуся в основном уже после Первой мировой войны в социально-политической и духовной атмосфере Веймарской Германии, описанной выше. Ее особенность в том, что подавляющее большинство интеллектуальной элиты не хотело даже частично признать фатальную роль Германии в Европейской катастрофе, страдало за «позор» Версаля и продолжило духовное противостояние с Западными демократиями. Молодое поколение интеллектуалов, опоздавшее родиться, чтобы занять свое место в окопах, страдало от национального «унижения» не меньше окопного и искало приложения своих сил и духовных запросов в многочисленных националистических группировках, студенческих организациях, литературных объединениях. Характерная черта молодого окопного и не успевшего пройти окопное братство поколения -- это потеря чувства божественного, религиозных ощущений и потребности в их исканиях, а для многих -- еще и радикальное отрицание христианства, Бога (Бог умер).

Фред Хёнч входил в типичную группу молодых писателей и поэтов Дрездена с национал-патриотическим романтическим настроем -- объединение друзей книги «Дрезден», которое опубликовало в 1930 г. солидный (итоговый) том своих поэтических произведений. Как и другие участники объединения друзей книги «Дрезден», с началом войны Третьего рейха против СССР Хёнч был направлен на восточный фронт в танковые войска и (по свидетельству его сына) попал в плен. Но в мировоззрении своем он избежал судьбы участников объединения друзей книги «Дрезден» по другой причине. Он стал «хорошим немецким европейцем» в гётевском смысле, обратившись к христианской вере и вернувшись к корням европейской культуры. И произошло это во многом благодаря судьбоносной встрече с Федором Степуном в конце 1920-х гг. в Дрездене. Конечно, в духовном становлении Хёнча большую роль сыграл не только

Степун: усилиями Степуна, Кронера и Тиллиха в Дрезденской Высшей технической школе осуществлялась уникальная программа преподавания, в которой образование закладывалось в рамках единства естественных и социально-гуманитарных наук -- истории социальной этики и христианской традиции.

Свое первое впечатление от встречи со Степуном Хёнч описал в отклике на его смерть -- статье «Памяти Федора Степуна» так: «Одним из июльских вечеров лета 1926 года я увидел Федора Степуна в первый раз. Это был дискуссионный вечер в Дрезденском студенческом доме. Я больше не знаю, что говорилось на том вечере. Но я все еще вижу перед собой импозантное явление мощного мужчины, окруженного студентами, опершегося на маленький столик, с которого он дирижировал разговором. Он не выглядел как профессор социологии, в качестве какового он как раз прибыл в Дрезден, а скорее как артист». И даже через много лет в своей речи по случаю открытия в 1981 г. в Кемптене (Бавария) выставки «Искусство из Дрездена», тематически совсем не связанной со Степуном, -- Хёнч, представляя творчество художника Эрнста Хассебраука, все же вновь вспоминает эту далекую эпоху: «...с которым я в конце двадцатых годов сидел в Дрездене на лекциях Пауля Тиллиха и Федора Степуна». Влияние Степуна, который до конца своей жизни сопровождал литературно-философские изыскания Хёнча, участвовал в написании его работ, переросло в дружбу и постоянные личные контакты (Хёнч часто посещал его не только в Дрездене, но и в Мюнхене после войны). Хёнч интересовался идеями русских философов, занимался конкретными исследованиями творчества русских поэтов и писателей -- Ф. Достоевского, В. Соловьева, В. Иванова, И. Бунина, писал о русской иконе. Может быть, эта разносторонность и была причиной разбросанности его научных интересов, не позволившей сконцентрироваться на главном труде жизни: он собирался писать о Степуне книгу и можно только сожалеть, что занятый постоянно текущей журналистской работой (после войны он занимался в основном анализом и исследованием творчества художников), он не сумел или не успел реализовать этот замысел.

Литература

веймарский политический национализм

1. Манн Т. Внимание, Европа! // Манн Т. Художник и общество. Статьи и письма. Сборник. -- М., 1986.

2. Франк С. Л. Письма С. Л. Франка Л. Бинсвангеру // Франк С. Л. Непрочитанное... Статьи, письма, воспоминания. -- М., 2001.

3. Эрн В. Ф. От Канта к Круппу // Эрн В. Ф. Соч. -- М., 1991.

4. Das Manifest der 93 // Deutsche Geschichte in Quellen und Darstellung (Kaiserreich und Erster Weltkrieg 1871-1918. Bd. 8) / hrsg. von R. Bruch, B. Hofmeister. 2. Aufl. -- Stuttgart 2002. -- S. 366-369.

5. Husserl E. Briefwechsel. -- 1994. -- Bd. III.

6. Husserl E. Briefwechsel. -- 1994. -- Bd. IX.

7. Mann T. Gedanken im Kriege // Mann T. Politische Reden und Schriften. -- Frankfurt am Main, 1986.

8. Renan E. Correspondance. -- T. I. -- P. 620-625.

9. Stepun F. GruЯadresse an Carl Muth // Hochland. -- 1936-1937. -- Jg. 34, Bd. 1.

Размещено на Allbest.ru