Репрессии против верующих накануне и во время Великой Отечественной войны 1939-1945 гг.

Динамика смертных приговоров, вынесенных судами РСФСР за государственные преступления, выглядела следующим образом: после пиковых 41,5% в ІУ квартале 1941 г. во II квартале 1942 г. их доля снизилась до 21,6%, в III - до 13,8%.

В отношении верующих действовали дополнительные факторы -- давление союзников и необходимость противостоять немецкой пропаганде, использовавшей преследование верующих в СССР. 10 марта 1942 г. по инициативе Берии Политбюро ЦК ВКП(б) постановило издать книгу-альбом «Правда о религии в СССР» с материалами, изобличавшими варварское отношение немцев к православной Церкви и, напротив, показывавшими лояльное отношение советского государства к духовенству. План книги был составлен начальником 3-го Управления НКВД СССР Н.Д. Горлинским. Издание было выпущено Московской патриархией в конце июня (часть тиража отпечатали в типографии «Союза воинствующих безбожников»). Предназначалось оно в основном для распространения за границей. 16 сентября 1942 г. митрополит Киевский Николай (Ярушевич) и епископ Калужский Питирим (Свиридов) передали его экземпляры в американское, британское и китайское посольства в Куйбышеве. Разумеется, это делалось по поручению и под контролем НКВД".

На Пасху 5 апреля 1942 г. распоряжением коменданта Москвы неожиданно было разрешено беспрепятственное движение по городу ночью (об этом объявили по радио в 6 часов утра в субботу). По данным НКВД, в Москве и Московской обл. в православных храмах на пасхальные богослужения собрались более 160 тыс. человек . Это был скорее очередной жест в отношении союзников, нежели уступка значительной части населения. Британский посол в Москве А. К. Керр сообщал: Кремль «показал своё истинное отношение к религиозным празднованиям на Пасху, включив фотографии пасхальной службы в московских церквях в рассылку для публикации за границей, а не в СССР» . Судя по «отрицательным» и «антисоветским» высказываниям, зафиксированным агентами НКВД, не сомневались в истинных целях властей и некоторые прихожане. Профессор-хирург Розен возмущался появлением «в святом алтаре наших храмов каких-то фотографов... заведомые безбожники стоят у престола Божия со своими лейками... всё это, конечно, делается для наших союзников, чтобы показать им полное благополучие нашей Церкви». Подобным образом рассуждали не только профессора. Рабочий Лихов из Перово утверждал: «Это всё сделано для того, чтобы показать зарубежным странам, что советская власть верующих не притесняет, теперь службы в оставшихся церквах проходят с большим успехом и даже с архиереем, причём их фотографируют и посылают в разные концы света фото». К схожим выводам пришли колхозник Е.Е. Беликов из Мытищинского района и домохозяйка А.М. Сурская из Перово.

Такие жесты, как отмена комендантского часа на Пасху, не означали радикального изменения отношения к верующим. Они по-прежнему находились под подозрением. НКВД отслеживались, к примеру, «нелегальные моления» семи человек на Пасху в доме пенсионера Белова в селе Мягково Коломенского района, или освящение куличей у церковницы К.Е. Хохловой в деревне Козлово Малоярославецкого района. Член «группы по спецработе в Москве “Серафим”», видимо, «освещавший» верующих, доносил, что беспартийная Филина, ночной сторож цеха шапок меховой фабрики райпромтреста, «открыто высказывает свои религиозные антисоветские убеждения». В ходе освобождения от оккупантов 27 районов Московской обл. зимой и весной 1942 г. в числе прочего «антисоветского элемента» НКВД были арестованы 10 «служителей религиозного культа», а в качестве «социально чуждого элемента» -- 15 бывших «служителей религиозного культа» и 16 «детей служителей религиозного культа».

Начавшееся с марта 1942 г. смягчение карательной политики вызвало протест немалого числа судебных работников, которых совсем недавно тот же ВС СССР ориентировал на её ужесточение. Заместитель председателя ВС РСФСР С.А. Пашутина критиковала ВС СССР за либеральное отношение к осуждённым, выразившееся в замене «в[ысшей] м[еры] наказания] лишением свободы лицам классово чуждым советской власти: б[ывшим] кулакам, белогвардейцам, служителям религиозного культа, немцам и лицам, неоднократно судившимся за контрреволюционные преступления». Год спустя после начала войны одна из высших чиновниц в российской судебной иерархии не ведала о каком-либо изменении официальной политики в отношении «служителей культа». Очевидно, потому, что судебные органы никаких установок в этом отношении не получили.

Никакого влияния религии или религиозных институций в армии не допускалось. К примеру, военной цензурой Сталинградского фронта конфисковывались направленные на фронт «религиозные» письма наряду с «упадническими», способными вызвать «побуждение к дезертирству», передававшими «жалобы семей военнослужащих», «сообщения о результатах бомбёжек вражеской авиацией». Всё это рассматривалось как «отрицательные высказывания».

Прихожанам Князь- Владимирского собора в Ленинграде не разрешили открыть и содержать свой лазарет, поскольку «подобная конкретная благотворительная деятельность осталась под запретом и после начала войны. Приходам позволяли перечислять деньги только в общие фонды: Красного Креста, обороны и т.п.». Когда в апреле 1943 г. по предложению епископа Калужского Питирима (Свиридова) местные «церковники» приняли шефство над одним из госпиталей, это быстро вызвало соответствующую реакцию. Уже 12 мая заместитель наркома НКГБ Б.З. Кобулов докладывал А.С. Щербакову: «НКГБ СССР приняты меры к недопущению впредь попыток со стороны церковников входить в непосредственные сношения с командованием госпиталей и ранеными под видом (курсив мой. -- О.Б.) шефства».

Мало что изменилось и после «примирения» с Церковью в сентябре 1943 г. Капитан М.М. Коряков, военный корреспондент при штабе 6-й воздушной армии, 21 мая 1944 г. сообщил старосте церкви местечка на Волыни, в котором стояла редакция его газеты, о кончине патриарха Сергия. В тот же день в храме отслужили панихиду, а начальство обвинило Корякова в том, что он её заказал. В ходе проработки ему разъяснили «политику партии»: «Если мы сейчас даже с такой сволочью, как Черчилль, находимся в коалиции, то могли войти на время в соглашение и с попами... после войны мы сведём счёты и с поповской сволочью». В итоге офицер был отстранён от литературной работы как «идеологически чуждый человек» и отправлен в пехоту.

Уменьшение масштабов и смягчение жестокости репрессий против «церковников и сектантов» не означало их прекращения. В 1942 г. были арестованы 1 106 человек. Следует учесть, что численность населения, оказавшегося на оккупированных территориях, в то время достигла своего максимума -- приблизительно 68 млн человек. Не прекращались преследования даже в блокадном

Ленинграде. По данным Управления НКВД по Ленинградской области на 1 октября 1942 г., с начала войны в городе было «вскрыто и ликвидировано 625 контрреволюционных групп и формирований, из них 7 церковносектантских». Так, в июне--июле 1942 г. прошли аресты 18 членов нелегальной об-щины иосифлян во главе с архимандритом Клавдием (Савинским). 18 августа его казнили вместе с монахиней Евдокией (Дешкиной) и А.Ф. Чистяковым по приговору трибунала войск НКВД Ленинградского округа (остальные 15 подсудимых получили различные сроки заключения).

В лагерях продолжалось истребление верующих женщин. Свердловский облсуд 4 июля 1942 г. приговорил к смертной казни Елену Стребкову, Марию Кузнецову, Анну Гаврилову и Дарью Назарову за то, что они «под прикрытием религиозных убеждений категорически отказались выходить на работу». Осуждённые не согласились не только подписать приговор, но и выслушать его. 14 сентября их расстреляли. 29 июля Карагандинский облсуд осудил Марию Быковскую, Агафью Буркину, Афимию Гудееву-Атапину, Елену Дуванскую за организацию «контрреволюционной группы», в которую они «вовлекали новых участников, проводя среди заключённых под видом религиозных собеседований антисоветскую агитацию». Все «агитаторы», трое из которых были неграмотными, а одна -- малограмотной, были расстреляны 20 октября.

Верховный суд Мордовской АССР 20 июля вынес смертный приговор девяти женщинам -- Акулине Бакуреевой, Анастасии Балахоновой, Матрёне Малышенковой, Фёкле, Ольге и Прасковье Минькиным, Василисе Огарёвой, Наталье Пакшиной, Раисе Старостиной, обвинив их по ст. 58-10 (ч. 2), 58-11 и 58-14. Председатель ВС РСФСР рекомендовал казнить только «организатора контрреволюционной группы» Пакшину, а остальным дать новые сроки заключения. Однако это вызвало протест заместителя председателя ВС СССР, не усмотревшего в деле каких-либо смягчающих обстоятельств. Возможно, сыграла роль бескомпромиссная позиция неграмотных или малограмотных крестьянок-единоличниц, не выразивших никакого раскаяния. Согласно выписке из дела, Пакшина заявила: «Я являюсь верующей в господа бога и подчиняюсь только власти господней, а не советской. Власть была, есть и будет господней, и она не изменится, изменяются только люди. Советскую власть я не признавала и не признаю, а следовательно, и ненавижу её, так как это власть несправедливая, в коллективном труде работать не желаю, советская власть настроила разные колхозы только для издевательства над народом и для того, чтобы морить народ с голоду». Все осуждённые были расстреляны 15 октября.

В 1943 г. число репрессированных «церковников и сектантов» снизилось до 539, однако в статистике НКВД появились новые отдельные категории: «мус- секты» и мусульманское (43), буддийское (9) и еврейское (2) духовенство. Несомненно, снижение числа репрессированных было вызвано становившимся всё более очевидным поворотом в государственной политике. В январе 1943 г. Церкви впервые разрешили открыть счёт для сбора пожертвований на оборону страны, что фактически означало «дарование» ей статуса юридического лица. 4 сентября состоялась встреча И.В. Сталина и В.М. Молотова с митрополитами

Сергием (Страгородским), Алексием (Симанским) и Николаем (Ярушевичем), во время которой иерархи узнали о радикальном изменении конфессиональной политики.

Однако с Церковью не примирились, ее использовали (прежде всего для достижения внешнеполитических целей). Курировал эту деятельность тот же полковник НКВД Г.Г. Карпов, только теперь он именовался председателем Совета по делам РПЦ при СНК. Показательно отношение к просьбе митрополита Сергия (вскоре ставшего патриархом) об амнистии арестованньгх иерархов. Речь об этом зашла во время встречи со Сталиным, предложившим Сергию передать Карпову список лиц, подлежавших освобождению. Он был составлен 28 октября и включал имена 26 архиереев, 25 из которых, чего не мог знать патриарх, были расстреляны ещё в 1937--1938 гг. В живых оставался только архиепископ Николай (Могилевский). Казалось бы, освободить архиерея, находившегося на положении «вольного ссыльного» в Казахстане, не составляло труда. Однако увидеть его на свободе патриарху не довелось: соответствующее решение Особого совещания НКВД последовало лишь 19 мая 1945 г.

В НКВД по-прежнему считали «служителей культа» и верующих враждебными элементами. Продолжалась, как и до 1943 г., «агентурно-оперативная работа» по выявлению «антисоветского элемента среди церковников». УНКГБ по Ленинградской обл. докладывало, что во втором полугодии 1944 г. на «антисоветский элемент среди церковников в гор. Ленинграде заведено представляющее оперативный интерес агентурное дело “Теософы”», также осуществлялись мероприятия по агентурному делу «Иосифляне», были выявлены «отдельные факты вражеской работы антисоветского элемента из числа церковников и сектантов среди молодёжи». Шла «зачистка» от «ненадёжных элементов» освобождённых территорий. Поскольку сотрудничество с захватчиками носило массовый, но часто вынужденный характер, в 1942--1943 гг. прокуратура и ВС СССР приняли постановления, разъяснявшие, что не подлежат привлечению к уголовной ответственности специалисты, «занимавшиеся своей профессией». Практически все «занимавшиеся своей профессией» служители Церкви были вынуждены в той или иной форме взаимодействовать с оккупа-ционными властями. Среди них были идейные коллаборационисты, и те, кто стремился максимально дистанцироваться от «политики», и патриоты, оказывавшие помощь партизанам.

Немало священников ушли с оккупантами. Оставшиеся, независимо от своего поведения в период оккупации, оказывались в «зоне риска». В 1944-- 1945 гг. были арестованы и осуждены сотни служителей Церкви. Остановлюсь на весьма показательной судьбе трёх архиереев. Архиепископу Черниговскому Симону (Ивановскому) в сентябре 1943 г. удалось избежать принудительной эвакуации немцами. В ноябре его вызвали в Москву, включили в состав Священного Синода, 21 января 1944 г. он вернулся в Чернигов, где 29 января был арестован сотрудниками НКВД и этапирован в Киев. Ему припомнили участие в Белом движении -- служение военным священником в армии барона П.Н. Врангеля и обвинили в произнесении проповедей антисоветского содержания во время оккупации. 25 октября архиерей был приговорён трибуналом войск НКВД Киевского военного округа к 10 годам лагерей.

Епископа Таганрогского Иосифа (Чернова) отступавшие немцы эвакуировали в Умань. Там в ноябре 1943 г. за нежелание разорвать каноническую связь с Московской патриархией его арестовало гестапо, продержав в тюрьме до начала января 1944 г. После освобождения Умани архиерея воспринимали почти как героя сопротивления и даже пригласили вместе с местными интел-лигентами на обед к председателю горсовета в честь знаменитого британского журналиста А. Верта, которого сопровождал Борис Полевой. Архиерей, провозгласивший «своим благородным баритоном» тост «за нашу защитницу и спасительницу Красную армию, очищающую от басурман святые православные земли», напомнил писателю «подгулявшего запорожца с репинской картины». Патриарх Сергий незадолго до смерти вызвал епископа в Москву, но по дороге 4 июня 1944 г. того задержали в Киеве и этапировали в Ростов-на-Дону. 19 февраля 1946 г. трибунал войск НКВД Северо- Кавказского военного округа приговорил его к 10 годам лагерей, обвинив в том, что в 1940 г. он организовал в Азове тайный монастырь «иоаннитов» (последователей секты почитателей преп. Иоанна Кронштадтского) и высказывался «в духе неизбежности изменения в СССР политического строя».

Епископ Белгородский и Грайворонский Панкратий (Гладков) в декабре 1943 г. ездил в Москву по вызову патриарха, как будто планировавшего назначить его викарием Московской епархии. В январе 1944 г. он был арестован в Нежине и отправлен в Киев. После 15 допросов, «часть из которых были ночными, а другие продолжались, с некоторыми перерывами, более суток», владыка признался в сотрудничестве с СД и гестапо. Однако заседание трибунала по его делу, назначенное на 21 июля, не состоялось из-за отсутствия подсудимого, который почему-то в тюрьме «уже не содержался». По-видимому, он был не в том состоянии, чтобы его можно было «предъявить» судьям. Затем архиерея «нашли» и 4 октября трибунал войск НКВД Киевского военного округа, состоявшийся в закрытом режиме, без участия обвинения, защиты и вызова свидетелей, приговорил его к 15 годам заключения в лагерях. Приговор был предрешён и согласован с Особым совещанием в Москве. По воспоминаниям его знакомых, епископ ещё до отправки в лагерь умер в тюремной больнице.

Аресты архиепископа Симона (Ивановского) и епископа Панкратия (Гладкова) вскоре после поездок в Москву и встреч с патриархом, епископа Иосифа (Чернова), которому предстояло назначение на какую-нибудь кафедру (против чего возражал уполномоченный по делам РПЦ), по дороге в столицу -- трудно считать совпадением. Похоже, таким способом полковник Карпов проводил свою «кадровую политику».

В 1945 г. численность арестованных, проходивших по статистике НКВД как «религиозный антисоветский элемент», достигла 1 961 человека, включая 921 «служителя культа». Больше всего среди них было «сектантов» (989), представителей православного (690) и католического (201) духовенства, мусульман и буддистов насчитывалось значительно меньше (74 и 7). Репрессии против верующих не прекратились и после окончания войны, а соответствующая графа сохранялась в отчётах НКВД (какие бы названия ни носило это ведомство) по меньшей мере до 1953 г.

Настоящая статья, разумеется, не исчерпывает ни тему репрессий против верующих, ни тем более тему репрессий во время Великой Отечественной войны в целом. Дальнейшее изучение архивов судов разного уровня, прокуратуры, союзного и республиканских наркоматов юстиции позволит лучше понять характер и масштабы репрессий, а также выяснить судьбы многих их жертв.

Сталинизм остался сталинизмом, и никакие слова вождя о «братьях и сестрах» не свидетельствовали об изменении отношения власти к населению: социум по-прежнему управлялся в значительной степени путём применения насилия. Война стала стимулом проведения террористической кампании, она же являлась её ограничителем: невозможно было одновременно воевать с внешним противником и вести широкомасшабную кампанию против «внутренних врагов». Размах репрессий против верующих, как и степень их жестокости, существенно снизились в ходе войны, но никогда не прекращались.

Размещено на Allbest.ru