Поле жизни Алексея Алексеевича Никишенкова

Размещено на http://www.allbest.ru/

Поле жизни Алексея Алексеевича Никишенкова

Туторский Андрей Владимирович -

к.и.н., доцент исторического факультета, кафедры этнологии МГУ имени М.В. Ломоносова (Москва)

Аннотация

В статье представлена биография доцента кафедры этнологии МГУ А.А. Никишенкова, выдающегося этнографа и исследователя истории науки. Автор выделяет особенности научного стиля ученого, говорит о том, что значительное место в его жизни занимали полевые исследования, описывает его организационную деятельность в должности заведующего кафедрой этнологии исторического факультета МГУ. Никишенков был одновременно проводником идей российской (советской) и британской антропологических традиций, последнюю он изучал в 1970-х годов. Его полевые исследования в Бурятии мало походили на экспедиционные выезды других советских ученых: он был там членом семьи и регулярно возвращался туда на протяжении всей жизни. А.А. Никишенков воспитал плеяду замечательных ученых, однако его наследие не получило должной оценки

Ключевые слова: советская этнография 1970-1980-х годов, А.А. Никишенков, антропология антропологии, полевые исследования, Московский государственный университет

Tutorskiy, Andrey V. The Field of Life of Alexey Alexeevich Nikishenko

The article depicts the scientific biography of the former head of the Department of Ethnology of the Moscow State University Alexei Nikishenkov, one of the most prominent Russian ethnographers. The author investigates biographical data, the scientific approach, the role the field research played in the life of Nikishenkov and his activities at the Moscow State University as the head of the Department. The author draws attention to the fact that Nikishenkov conveyed the ideas and approaches of both Russian (Soviet) and British anthropological traditions as he had been studying the latter since late 1970s. His field research in Buryatia was clearly different from expeditions of other scientists: having conducted a series offield research there, he later returned there as a family member more than 10 times. Nikishenkov had raised a group of prominent scholars in Russia and the scientific heritage that he left has not been properly praised yet

Key words: Russian ethnography in 1970s-1980s, Nikishenkov, anthropology of anthropology, field researches, Lomonosov Moscow State University биография этнограф ученый

12 марта 2019 г. исполнилось 70 лет со дня рождения отечественного этнолога, историографа британской социальной антропологии, профессора исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова Алексея Алексеевича Никишенкова. Настоящая статья - дань памяти учителя, именно поэтому хочется, чтобы она была не просто перечислением регалий и ключевых положений его научных трудов, но этнографическим исследованием самой этнографической науки. А.А. Никишенкова отличала этнографическая мудрость, а не просто обладание набором методик и знание ключевых терминов. Алексей Алексеевич понимал этнографию не как дисциплину, а как мировоззрение, как призвание. В этой статье хотелось бы показать научные практики и особенности этнографического мировоззрения через призму восприятия одного человека - А.А. Никишенкова. Иными словами, мы попытаемся описать этнографическое мировоззрение так, как этнографы описывают народы или социальные группы. Наука "этнография" предстанет перед читателями не как упрощенный клон естественнонаучной дисциплины, а как собрание "племенных традиций" и "неразрешимых вопросов", которые каждый этнограф, начиная с отцов-основателей, решает сам.

Вместе с тем, "согласно традиции" написания подобных статей, нельзя не отметить объективные заслуги ученого. В 1996 г. он стал лауреатом Ломоносовской премии МГУ за педагогическую деятельность. В 1990-2000-е годы был членом оргкомитета Ассоциации российских этнологов и антропологов, редколлегий журналов "Этнографическое обозрение", "Личность. Культура. Общество", "Вестник Московского университета. Серия 8. История", экспертных советов ВАК РФ, РФФИ. Его ученики - Н.В. Ссорин-Чайков, О.Б. Христофорова, А.Л. Елфимов, М.В. Ахметова - играют заметную роль в российской антропологии, составляя школу А.А. Никишенкова (Ssorin-Chaikov 2019). Впрочем, студенты МГУ знали его не как "известного ученого" или статусного деятеля образования, а как блестящего лектора и человека, который готов ответить на многочисленные вопросы после занятий.

Биографические сведения

Алексей Алексеевич Никишенков, согласно официальным данным, родился в г. Спасск-Дальний Приморского края 12 марта 1949 г. Впрочем, эта информация не совсем точна. Дело в том, что семья проживала в то время на территории военной части, расположенной в Китае. Младшая сестра - Ирина Алексеевна, родившаяся в 1954 г., была уже зарегистрирована в г. Далянь Китайской Народной Республики. Как сказал однажды сам Алексей Алексеевич, "возможно, что регистрировать на территории Китая еще нельзя было, и зарегистрировали в ближайшем пункте на территории СССР, а возможно, там находилась сама часть".

Отец будущего ученого - Алексей Кириллович Никишенков служил техником наземной службы в одной из частей ВВС, он происходил из Смоленской области. Как сказал однажды Алексей Алексеевич, "наша фамилия, по всей видимости, была раньше "Никишенко", без "в" на конце. Наверное, у нас были белорусские корни". Мать - Клавдия Алексеевна Митина была медсестрой, уроженкой Подмосковья. Ее родной дом находился в д. Чоботы, на территории современного городского района Солнцево. Мать умерла в 1958 г., когда Алексею Алексеевичу было 9 лет.

В 1955 г. эскадрилью, где служил отец Никишенкова, перевели в г. Чертков Тернопольской обл. Украинской ССР, и именно там прошли детство и юность ученого. Благодаря этому периоду у него на всю жизнь сохранилось хорошее знание украинского языка, которое он иногда демонстрировал. Так, лекцию о системах родства курса "Культура и социальные структуры традиционных обществ" он начинал примером, свидетельствовавшим, что в украинском языке есть два разных термина для обозначения дяди. Дядя по отцу именуется "стрыйко", а дядя по матери - "вуйко"... в доме родителей Алексея Алексеевича было много книг и журналов "Вокруг Света". Дети регулярно читали их и мечтали о море. Море навсегда останется одной из главных привязанностей А.А. Никишенкова.

В 15 лет, в сентябре 1964 г., Алексей Алексеевич поступил в Одесское мореходное училище Министерства Морского флота СССР, где проучился два года. За месяц до сдачи итоговых экзаменов при прохождении очередной медкомиссии окулист дал заключение: "Не годен для работы на судах морского транспорта". Никишенков был вынужден написать рапорт об увольнении из училища. Это был серьезный удар, поскольку море было его мечтой. В своем дневнике Алексей Алексеевич писал о себе в третьем лице: "Учебный корабль "Экватор" с его горячей и дымной кочегаркой, с его тесным кубриком и койками в два яруса останутся в памяти Лёньки как воспоминания о днях, прожитых среди моряков, о первой вахте на руле, о мозолях, натертых на полированных валиках весел. Это все было, но больше не будет никогда" (Личный архив 1).

Никишенков был вынужден вернуться в Чертков, устроиться на работу и параллельно посещать занятия в вечерней школе, чтобы получить аттестат. В июле 1967 г. он приезжает в Москву для поступления в Московский Государственный педагогический институт иностранных языков им. Мориса Тореза, однако не выдерживает экзамен по английскому. Алексей Алексеевич сдает документы в Москве в ПТУ и одновременно устраивается в "Госстрой СССР", где работает на строительстве подземных переходов.

В 1968 г. его призывают для прохождения срочной службы в Советскую армию в пограничные войска и направляют в часть, дислоцированную в пустыне Гоби на юго-востоке Монголии. Алексей Алексеевич любил говорить о себе: "Я - старый солдат". С армейской службой связано несколько историй, которые Никишенков облекал в форму притч. Так, он рассказывал: "Возможности человека безграничны. Однажды я оказался между стеной и танком, который двигался к стене. Была зима, на мне были валенки и тулуп, кроме того, я был с автоматом... Я не помню как, но через секунду я оказался "на броне". Позже я пытался повторить этот трюк без тулупа и автомата. Но танк слишком высокий, почему-то в другие разы так сделать не получалось.". На годы службы А.А. Никишенкова (1968-1970 гг.) пришелся приграничный конфликт на о. Даманский, который привел к обострению ситуации вдоль всей границы КНР с СССР и Монголией. Как емко сказал о годах военный службы ученого его друг Н.С. Борисов: "За дисциплинированность и надежность его регулярно производили в унтер-офицерские звания, но за правдолюбие и гордость столь же регулярно разжаловали" (Борисов 2016: 48).

Университетские годы

В 1971 г. Алексей Никишенков поступил на дневное отделение исторического факультета МГУ. Его однокурсниками были Д.Д. Дамдинова, впоследствии ставшая его женой, М.Ю. Мартынова - в 2015-2018 гг. директор Института этнологии и антропологии РАН, Н.Г. Деметер - этнограф, исследовательница цыганской культуры, И.А. Снежкова - специалист по этнопсихологии. После начала специализации на кафедре этнографии в 1974 г. по договоренности с Г.Г. Громовым, который впоследствии стал его научным руководителем, Никишенков перевелся на вечернее отделение и пошел работать лаборантом на кафедру. В круг его обязанностей входило обустройство только созданного этнографического музея, который располагался в аудитории 547 первого корпуса гуманитарных факультетов МГУ и был частью единого археолого-этнографического музея. Именно А.А. Никишенков заказывал витрины, располагал там экспонаты, описывал музейные фонды, составлял картотеку вещей этнографической части экспозиции, а впоследствии ассистировал во время проведения занятий в музее и проводил экскурсии. Согласно индивидуальному плану работы он должен был ежедневно находиться в музее "с 15:00 до 20:00 (всего 20 часов в неделю)" (Личный архив 2).

В 1973-1975 гг. Алексей Алексеевич участвовал в работах Севернорусской экспедиции под руководством Г.Г. Громова. Небольшая зарисовка о событиях, связанных с экспедицией 1973 г. В Устьянский р-н Архангельской обл., есть в статье Т.И. Ведерниковой "Северорусский традиционный свадебный обряд" (Ведерникова 2016: 168-169).

В 1976 г. Никишенков защитил диплом на тему "Этнические процессы в раннесредневековой Польше", в котором рассматривался вопрос о времени и месте формирования польского этноса. Как признался однажды сам Алексей Алексеевич, его интересовал этот регион как место, откуда происходили его предки по мужской линии. Но в 1977 г. с кафедры ушел преподаватель В.М. Бахта, который вел курсы "Народы Австралии и Океании" и "Зарубежная историография"; "оголялся" этнографически важный регион, и "проседала" важная часть историографии - англо-американская этнография. Г.Е. Марков, заведовавший кафедрой в 1973-1986 гг., предложил перспективному молодому сотруднику, хорошо знавшему английский язык, поменять тему научных исследований и заняться британской социальной антропологией, а в качестве региона выбрать Австралию и Океанию. На долгие годы этнография Австралии и Океании стала магистральной темой лекций А.А. Никишенкова. Возможно, читая научные работы о южных морях, он частично исполнял свою заветную мечту о море.

Защита кандидатской диссертации и формирование научного стиля

В 1982 г. под руководством Г.Е. Маркова Никишенков защитил кандидатскую диссертацию по теме "Структурно-функциональный подход в британской социальной антропологии (20-е - 40-е гг. XX в.)". Текст диссертации был переработан в монографию "Из истории английской этнографии. Критика функционализма". Именно в рамках этого исследования сложился научный стиль Алексея Алексеевича, который впоследствии проявлялся и в чтении лекционных курсов, и в публикациях, и в рассуждениях о судьбах науки. На мой взгляд, его очень хорошо охарактеризовал Н.В. Ссорин-Чайков в статье "О дискурсе как обмене и об изобретении Запада в антропологии антропологии: предварительные заметки". Он пишет, что Алексей Алексеевич находился одновременно в двух традициях. С одной стороны, его работа "Из истории английской этнографии" может быть поставлена в один ряд с трудами С.А. Токарева, Ю.П. Аверкиевой и И.С. Кона, поскольку подобно этим советским ученым он открывал мир зарубежной антропологической науки русскоязычным читателям. С другой стороны, А.А. Никишенков формулировал "такие же науковедческие задачи, как и западный так называемый рефлексивный поворот, причем в одно и то же время с влиятельными публикациями этого направления" (Ссорин-Чайков 2016: 80). Если рассматривать работу ученого с этого ракурса, то ее можно поставить в один ряд с трудами К. Гирца, Дж. Маркуса, Ф. Майера и других представителей рефлексивного или интерпретативного поворота. Именно об этом одновременном существовании в рамках двух традиций мне хотелось бы поразмышлять.

Диссертация была тяжеловесной по стилю. Этому способствовали как направление исследования - структурно-функциональное, так и марксистская методология критического разбора. Предметом анализа выступала, в частности, "универсальная схема строения института". Само понятие института как "конкретного изолята организованного поведения, или организованной системы целенаправленных действий" (Никишенков 1986: 61) является высокой формой абстракции. Здесь не важны конкретные условия, конкретные люди, конкретное время - от всего этого мы отрешаемся, сосредотачиваясь на устойчивых, системных действиях. В исследовании этой темы Б.К. Малиновский, однако, идет дальше и выводит универсальную схему института, что является попыткой создать абстракцию высшего порядка. Изучение построений такого рода, безусловно, вело к созданию терминологически насыщенного текста.

Тяжеловесности стиля способствовала и марксистская критическая методика. В первой главе диссертации автор выделяет четыре уровня исследования методологии: общетеоретический, философский, конкретно-научный и эмпирический. На каждом из этих уровней скрупулезно и последовательно препарируются воззрения сначала Б.К. Малиновского, а затем А.Р. Редклифф-Брауна. Однако успешно защитив диссертацию, А.А. Никишенков, по всей видимости, "устает", а может быть, и разочаровывается в излишней научности. Уже в монографии, написанной на основании диссертации, проявляются особенные авторские черты научного анализа А.А. Никишенкова, которые студенты кафедры и читатели его работ хорошо помнят.

Во-первых, это внимание к личному и частному в противовес научной абстракции. В работе мы находим подробные биографические очерки о жизни Б.К. Малиновского и А.Р. Редклифф-Брауна. Это, впрочем, не идет вразрез с марксистским подходом. Внутри этих очерков мы видим яркие случаи из жизни или "проблески реальности". Так, А.А. Никишенков пишет: "Отказ университета финансировать экспедицию, служебные обязанности, молодая жена, брак с которой был только что оформлен, - ничто не смогло помешать реализации плана. Редклифф-Браун взял отпуск за свой счет, а деньги на поездку получил, увлекши своими идеями одного богатого австралийского овцевода и некую мисс Бейтс, филантропку и любительницу этнографии. Вынужденный взять мисс Бейтс с собой (условие, на котором она участвовала в финансировании экспедиции), он без всякого сожаления покинул ее в австралийской Западной пустыне, как только ее присутствие показалось ему помехой в исследованиях" (Никишенков 1986: 17). Подобные примеры в книге не единичны, а в лекциях именно они служили иллюстрации неочевидных особенностей и сложных закономерностей научной мысли.

Во-вторых, это внимание к научному сообществу как объекту исследования. Изучая сообщества Кембриджа, Оксфорда и Лондона, Алексей Алексеевич видел в них, как в зеркале, отражение академической жизни СССР, а позже России. Внимание к схожести на первый взгляд несхожего всегда было отличительной чертой научного стиля ученого. В книге немного сравнений британского научного сообщества с другими, хотя и они встречаются. Так, в последней главе о прикладных исследованиях А.А. Никишенков цитирует воззвание индийского этнографа С. Сабервала к "коллегам из других освободившихся стран: "Недостаточно указать западным антропологам на их этноцентризм: от этого толку мало. Наша главная задача - создать наши собственные академические центры"" (Никишенков 1986: 197).

Гораздо более показателен пример аргументации А.А. Никишенкова, когда, критикуя высокую степень абстрактности научных построений А.Р. Редклифф-Брауна, он приводит цитату В.И. Ленина о ценности индивидуального и отдельного: "Прекрасная формула: "Не только абстрактно всеобщее, но всеобщее такое, которое воплощает в себе богатство особенного, индивидуального, отдельного" (все богатство особого и отдельного!)!!" (Никишенков 1986: 77). Положение одного из видных теоретиков марксизма и тенденция этого направления к объективности и научности противопоставляются западной антропологии, которая всегда была ориентирована на социально второстепенные формы, описание частного. Но в рамках данной ситуации все переворачивается с ног на голову: идеолог марксизма выступает сторонником учета индивидуального в противовес антропологам, стремящимся к излишней схематизации. Именно такие ситуации, разбивающие стереотипы, выявляющие общие тенденции в несхожих воззрениях, были важны для научного анализа и, пожалуй, мировоззрения Алексея Алексеевича.

В-третьих, это интерес к окраинам цивилизованного мира: к Русскому Северу и Сибири, а также к Океании. Особое внимание уделялось ученым австралийским аборигенам как своеобразному эталону "традиционного общества". Доля дисциплин, посвященных проблемам "первобытных" обществ, была велика. Согласно отчету об учебной работе за 1978/1979 учебный год, на кафедре читалось три обязательных курса: "История хозяйства и материальной культуры в первобытном и раннеклассовом обществе" (Г.Е. Марков), "История социальной организации в доклассовом обществе" (К.И. Козлова) и "История религии в доклассовом обществе" (Л.П. Лашук). Более того, в рамках этих курсов у этнографов была возможность применять различные теоретические подходы, в то время как учебные дисциплины, касающиеся современности, были более эмпирическими. Не случайно именно к тематике, связанной с теорией, у А.А. Никишенкова появился особенный интерес (Архив кафедры этнологии).

Словосочетание "традиционное общество" являлось уже тогда (да и значительно раньше) одним из широко распространенных в этнографии (социальной антропологии) вечно неправильных концептов. Многие современные ученые сейчас, в начале XXI в., говорят о том, что понятие "традиционное общество" устарело и должно быть исключено из научного лексикона. Однако именно такую мысль высказал в 1927 г. (sic!) П.Ф. Преображенский. Он писал: "...термины "бескультурный", "дикий", "первобытный" как бы потеряли свою прежнюю значимость.", "рухнуло прежнее представление о принципиальном контрасте между "природными народами" (Naturvolk) <.> и "культурными народами" (Kulturvolk)". Впрочем, через несколько строк он замечал: ".еще не придумано достаточно ясного и убедительного термина для замены этой устаревшей и условной терминологии" (Преображенский 1928: 79-80).

Для Алексея Алексеевича первобытность никогда не была "бескультурной" или "примитивной". Она была "доклассовой", "догосударственной", "бесписьменной". Ученый видел ее не как "недоразвитое общество", а как альтернативу нашей цивилизации. В выступлении по случаю 70-летия кафедры Никишенков так сформулировал свое мнение: " слово "дикарь" использую в кавычках, это в хорошем смысле слова, в таком смысле, в котором о дикарях писал Жан Жак Руссо" (Никишенков 2016: 9). В монографии, созданной на основе диссертации, есть такой пример: ".один индиец, посетивший Лондон, в центре города почистил свою обувь. Чистильщик, сделав свое дело, поинтересовался: "Вы из какой страны, сэр?" И, узнав, что клиент из Индии, спросил: "Ну, а что Вы скажете о нашем правлении там?"" (Никишенков 1986: 44).

История такого типа называется в дзен-буддизме "коан". В ней черное объявляется белым, белое черным, и в результате слома культурных шаблонов человек обретает новое знание. В примере из книги состоятельный, образованный индиец должен олицетворять "колонию", "восток", по сути дела, все то, что считалось "бесписьменной" и "первобытной" культурой. Западное же общество - образованное, научное, рациональное и поэтому богатое, - напротив, представляет бедный, малообразованный лондонский чистильщик обуви. Вновь все стереотипы оказываются перевернутыми с ног на голову. За фигурой индийца мы видим века индийской философии, спокойствие и разумность, за чистильщиком ботинок - еще не сложившиеся устои общества "Великой трансформации". Пожалуй, этот пример очень четко характеризует то, как видел дихотомию "традиционное"/"индустриальное" общество А.А. Никишенков.

Подводя итог размышлениям о научном стиле ученого хочется отметить, что, изучая британский функционализм, он пользовался современной ему литературой. В частности, среди цитируемых им работ есть книга А. Кьюпера "Антропологи и антропология. Британская школа. 1922-1972", вышедшая в 1978 г. Эта работа представляет английский вариант интерпретативного поворота. А. Кьюпер раскрывает различные течения антропологической мысли через личности авторов этих идей. Можно и об Алексее Алексеевиче сказать, что, читая литературу 1970-1980-х годов, он проникся идеями интерпретативной антропологии, взял на вооружение ее приемы, разрушающие стереотипные представления, и начал смотреть на окружавшее его научное сообщество, как на поле.

"Роман" с полем

Как уже говорилось выше, работая под руководством Г.Г. Громова, А.А. Никишенков в 1970-е годы регулярно ездил на Русский Север. В 1979-1980 гг. он работал заместителем секретаря приемной комиссии МГУ, а возглавлял ее Н.С. Борисов. На это время полевые выезды пришлось прекратить. Однако в 1981 г., пройдя эту, по его собственным словам, "процедуру инициации", он вновь возвращается к полевым исследованиям. На этот раз Алексей Алексеевич едет в Сибирь. Он организует "Забайкальскую этнографическую экспедицию", работавшую с 1981 по 1983 гг. Основным методом исследования для участников экспедиции стал социологический опрос. Идея социологизации, квантификации этнографических методов была очень популярна в 1970-е годы (Пименов 1967: 12; Туторский 2010). Выражая эту тенденцию на современном научном жаргоне, можно говорить о "социологическом повороте" в советской этнографии в 1970-1980-х годах.

Для опросов была составлена анкета из 75 вопросов, а также карточки семей и карточки населенных пунктов, которые заполнялись в сельсовете на основании данных похозяйственных книг. Вопросы были разделены на 4 раздела: 1) трудовая деятельность, 2) образование, 3) семья и семейный быт и 4) культурный досуг. Анкета включала в себя проверочные вопросы, в частности вопрос о реакции на брак с представителем другой национальности повторялся дважды в разных формулировках.

Однако гораздо больше о методике полевой работы исследователя может рассказать "Программа-вопросник", которая предлагалась для дополнительной беседы с информантом. В ней выделялось 4 методологических принципа проведения исследования: 1) "<...> опрос населения представляет собой всего лишь одну из научных процедур, наряду с изучением архивных и других документальных источников"; 2) "<...> исследователь имеет дело не с самим объектом, а с его субъективным отражением в сознании информатора, причем это отражение имеет сложную природу - с одной стороны - это представления информатора о некой обобщенной картине традиционного образа жизни (старинный быт), с другой стороны - это его воспоминания о реальных жизненных событиях его личной биографии."; 3) "Задача этнографа заключается в том, чтобы ориентировать информатора не только на отображение "идеальной" картины "старого быта вообще", но и на воспоминания о конкретных событиях, процессах, ситуациях, очевидцем и участником которых он был сам"; 4) "Для достижения этих задач при опросе рекомендуется постоянно выдерживать особую тактику беседы, <...> чтобы основой рассказа информатора стала его личная автобиография". И в последнем абзаце раздела говорится: "Предлагаемый вопросник служит лишь памяткой для ведения беседы. Не рекомендуется читать вопросы с листа и жестко следовать их порядку. Нужно подходить к беседе творчески, учитывая окружающую обстановку" (Личный архив 3: 2-4).

Далее следовало 25 вопросов, разбитых на те же четыре блока, что и вопросы анкеты. К каждому вопросу прилагалось объемное пояснение о том, что надо выяснить. Например, ""Откуда Вы родом?" Выяснить: Старое название местности и ее местонахождение по современному адм. делению; название рода (наводящие понятия: "уг", "эсэгэ", "яса" или "яхан", "халаа", "уе", "обог"), к которому принадлежали предки по мужской линии; соотношение различных генеалогических подразделений; соотношение генеалогического рода с административным (воспоминания о названиях административных родов, их территории, родовом управлении)" (Личный архив 3: 5). В этом вопросе, очевидно, проявляются две грани Никишенкова-исследовате- ля. С одной стороны, это полевик и знаток местных понятий. С другой - теоретик, владеющий современной терминологией: вопрос о соотношении генеалогических и административных родов напрямую отсылает нас к книге "Нуэры" Э. Эванс-Причарда, в начале 1980-х годов еще не переведенной на русский язык.

Однако результаты "Забайкальской этнографической экспедиции" остались необработанными. Возможно, еще через пару десятков лет они станут уникальным историческим источником, но источником этнографическим они не стали. Вероятно, в этих экспедициях произошло изменение представлений о поле у Алексея Алексеевича. Как рассказал в своих воспоминаниях Н.С. Борисов - заместитель начальника трех экспедиций, "Алексей Алексеевич советовал перед уходом на опрос: "Только не давайте никому Ваш московский адрес"". Однако, как это часто бывает в драматургии ритуалов, вождь должен нарушить табу, соблюдаемое всем племенем: адрес Никишенкова был открыт знакомым из Бурятии, а основным "полем" Алексея Алексеевича стала его собственная жизнь и его семья.

Еще в годы учебы он женился на своей однокурснице Долгор Дамдиновне Дамдиновой. Она была буряткой по национальности и происходила из рода Бодонгууд. Н.С. Борисов вспоминал сказанные в шутку слова Алексея Алексеевича, что неподалеку от Иркутска пасется его личное стадо баранов, поскольку, взяв в жены Долгор, он получил и определенное приданое. Супруги жили в Москве, но регулярно ездили в гости к родственникам в Бурятию, а также принимали родственников у себя. После прохождения через различные жизненные ситуации вместе со своей семьей (как с женой и сыном, так и с дальними родственниками) ученый по-другому понимал значение слов культура, традиция, этикет. В 2006 г. Долгор умерла после долгой болезни. В 2008 г. Алексей Алексеевич женился на ее младшей сестре Дариме Дашиевне Цынгеевой, которая помогала ему и поддерживала его после смерти Долгор.

И здесь мы подходим к очень важному рубежу - когда меняется точка зрения, а одновременно с ней меняется и предмет исследования. А.А. Никишенков остался предан "пути поля", как он сам его называл, однако он перестал ездить в кафедральные экспедиции-практики. О них Алексей Алексеевич шутливо отзывался: "Это называется словами - "Анна-Ванна, наш отряд хочет видеть поросят"". Он добродушно улыбался мне, когда я рассказывал ему про результаты первых поездок на Русский Север, но не высказывал скепсиса. Он говорил, что надо ездить в поле и "найти свою манеру писать о своем поле".

Манера самого А.А. Никишенкова говорить о поле ярче всего проявлялась в беседах в узком кругу на лестничной площадке пятого этажа в здании первого корпуса гуманитарных факультетов, а затем в кабинете Алексея Алексеевича в новом Шуваловском корпусе. Именно там, "закутавшись в клубы дыма", он рассуждал о том, что родство - это и ограничение, и новые возможности, а этикет - это и запреты, и свободное творчество. Он рассказывал про поездки по Бурятии: "Если не знать, как правильно просить, то и за деньги не договоришься с машиной, а если знать, как правильно просить, то тебя и бесплатно отвезут... Но потом все же надо что-то подарить... Хотя бы те же самые деньги. Но тоже вежливо. И тогда человек будет рад и станет другом". В нескольких фразах заключены глобальные проблемы современной этнографии: где заканчивается поле и начинается дружба, и имеет ли "поле без дружбы" право на существование; что такое свобода и несвобода в традиционной культуре; кому об этом всем можно рассказывать. Однозначных ответов на них нет. Каждый исследователь решает их сам.

Знание этикета, умение пользоваться им, нахождение в рамках заданной степени свободы - все это можно отнести к тем проблемам, над которыми размышлял в 2000-е годы Алексей Алексеевич. Однако он очень четко разделял разные "уровни знания" и разные дискурсы. Им было напечатано несколько солидных работ по этикету и соционормативным практикам (Никишенков 1999, 2003; Аносов, Никишенков 2001; Никишенков и др. 2010). Этой сфере его интересов посвящена подробная статья В.В. Карлова "Нормативная практика и культура общения народов России и СНГ в трудах А.А. Никишенкова" (Карлов 2016). Как пишет В.В. Карлов, А.А. Ни- кишенков сделал множество очень глубоких наблюдений. Например, что "природа следования правилам этикета иррациональна и не предполагает рациональную рефлексию об их смысле" или о "месте этикета в этнической культуре и о самом понятии "этническая культура"" (Карлов 2016: 59). Однако все они относятся к историко-этнографическим материалам и не связаны с его полем.

О своем поле А.А. Никишенков говорил немного и не писал совсем. Возможно, в данной статье я переступил определенную черту, которую Алексей Алексеевич не хотел бы переходить и давать пересекать другим. Называние своей жизни и семьи "полем" отчасти девальвирует эти понятия, они становятся ненастоящими и второстепенными. Но применительно к Алексею Алексеевичу это было неправдой: выбирая между публикациями и родными, Алексей Алексеевич выбрал родных.

Организатор науки

А.А. Никишенков активно участвовал в общественной жизни и много внимания уделял разговорам со студентами. Эту сферу своей деятельности он видел глазами этнографа или антрополога: приемная комиссия была для него "обрядом инициации", а речь на защите дипломов всегда была подчинена "кафедральной традиции".

В конце 1970-х годов молодой сотрудник исторического факультета А.А. Никишенков стал работать в приемной комиссии. Уже в 2008 г., когда он "отдал" в приемную комиссию автора этой статьи, он так рассуждал об этой обязанности: "Работать, конечно, придется много, но воспринимайте это как своеобразный обряд инициации. У Вас с коллегами сложится особое братство, такое Тэрнеровское "коммунитас". Потом, когда это закончится, Вы даже скучать будете по этим временам. Вот мы после двух лет работы еще долго встречались и дружили".

После нескольких лет экспедиционных выездов в Бурятию, в середине 1980-х годов Алексей Алексеевич попал в факультетский партком. Он никогда не был ярым поклонником коммунизма. Об этом свидетельствует отсутствие во вводной части его монографии 1986 г. ссылок на марксистско-ленинскую литературу, которая "согласно традиции" была выделена в особый (первый) раздел списка. Наиболее точно сформулировал его отношение к парткому Н.С. Борисов: "Свои казенные службы он считал своего рода платой за то, что давал ему факультет. Это была игра по простым и справедливым правилам: хочешь получить что-то от факультета или университета - заработай. А.А. Никишенков не искал номенклатурной карьеры" (Борисов 2016: 49). Именно работая в парткоме, он переработал кандидатскую диссертацию в монографию. Туда были добавлены первая и последняя главы: в первой давались биографические характеристики Б.К. Малиновского и А.Р. Редклифф-Брауна, а в последней - обзор прикладных исследований в британской социальной антропологии. И именно во введении к монографии не было ни одной ссылки на классиков марксизма.

1990-е годы стали для А.А. Никишенкова годами признания: студенты восхищались его лекциями, подходили и задавали большое количество вопросов; он выступал перед разнообразными аудиториями; стал лауреатом Ломоносовской премии. В конце 1980-х годов Алексей Алексеевич был в командировке в Нью-Дели, где вел курс, посвященный культуре народов СССР. Примерно в то же время под эгидой общества "Знание" он читал цикл лекций по широкому кругу вопросов истории и культуры на теплоходе, курсировавшем вдоль побережья Ледовитого океана. Ники- шенков мог объяснить очень сложные вещи так, что складывалось впечатление, что эти понятия были знакомы вам с детства.

Непреложной истиной и высшим законом была для Алексея Алексеевича университетская традиция общения со студентом на равных. После лекций студенты задерживали его на 20, а иногда и на 40 минут, если это позволяло расписание. Очень часто самый любопытный и настойчивый приходил на кафедру, а в 2000-е годы и в его кабинет и подолгу беседовал с любимым лектором. "Бремя любимого лектора" - это своеобразная нагрузка, которая занимает много времени, но совершенно не отражается в системах цитирования, ранжирования и т.п. Традиция такого общения до сих пор жива в стенах исторического факультета, и многие преподаватели, несмотря на невозможность конвертировать ее в "баллы", придерживаются ее.

В 2006 г. Никишенков становится заведующим кафедрой этнологии, в связи с просьбой В.В. Пименова освободить его от должности по состоянию здоровья. Это был не самый простой период в жизни ученого: в 2005 г. он защитил докторскую диссертацию, а в апреле 2006 г. у него умерла жена.

За семь лет заведования кафедрой А.А. Никишенковым было заложено две важные традиции: публикация кафедральных ежегодников и проведение полевых студенческих сессий. Первый сборник статей вышел в 2010 г. и был посвящен 70-летию кафедры (Никишенков 2010). В 2011 г. был издан сборник к 300-летию со дня рождения М.В. Ломоносова. В нем была опубликована статья Алексея Алексеевича о знакомстве в с. Холмогоры двух этнографов - Петра Саввича и Александры Яковлевны Ефименко (Никишенков 2011). Эта рукопись лежала в архиве ученого не меньше двух десятков лет. В следующем году был издан сборник "Этнокультурные процессы в прошлом и настоящем" (Никишенков 2012). Эта традиция продолжалась до 2018 г. (Соловей 2013, 2016; Ларина 2014; Гузенкова, Карлов 2015; Миськова, Туторский 2016).

В 2007 г. по инициативе А.А. Никишенкова был изменен формат ежегодной студенческой кафедральной конференции - Токаревских чтений. Вместо обычных реферативных сообщений приоритет отдавался докладам, сделанным на основании материалов летних этнографических практик. В связи с этим была перенесена дата конференции: с конца декабря (29 декабря день рождения С.А. Токарева) на конец марта, чтобы можно было обработать собранные материалы и осмыслить их. До настоящего времени "Полевая студенческая сессия" остается заметным явлением в жизни исторического факультета и первым этапом презентации результатов полевых наблюдений.

Под руководством Алексея Алексеевича Никишенкова при его жизни было защищены три кандидатских диссертации (Миськова 2004; Гринько 2007; Трегубова 2011), а еще три были завершены и защищены после его смерти (Носырев 2015; Опарин 2015; Архипова 2018).

Вместо заключения