Орхонские надписи эпохи II Восточного каганата

Размещено на http://www.allbest.ru/

Кыргызский Национальный университет им. Ж. Баласагына

Факультет истории и регионоведение

СРС

На тему «Орхонские надписи эпохи II Восточного каганата»

Дисциплина «История Тюркских народов»

Выполнила: Ибраева Элиза

Группа: ИК(б)-2-17

Проверила:

проф. Шейшеканов Т.Б

Бишкек 2020

План:

Введение

1. Историографическое значение орхонских памятников

2. Средняя Азия в орхонских текстах.

Заключение

Список литературы

Введение

Ученые полагают, что древнетюркский алфавит возник не раньше VII в., возможно, в первой половине. Рунические тексты старше второй половины VII в. еще не обнаружены.

Проблема происхождения древнетюркской руны пока не решена. В науке существует несколько различных точек зрения. Наиболее обоснованным считается согдийский вариант арамейской гипотезы.

В современных исследованиях надписи на двух родственных алфавитах [енисейском (архаичном) и орхонском (реформированном)] рассматривают отдельно, а «орхоно-енисейским» называют их общий прототип.

Орхонское - государственное письмо Второго Восточного Тюркского каганата (682-745 годы) и Уйгурского каганата (745-840 годы), а также письмо, зафиксированное в ряде манихейских рукописей, созданных в уйгурских княжествах Восточного Туркестана.

Имело 2 этапа палеографического развития, в основном соответствующих эпохе Тюркского («старший» этап) и Уйгурского («младший» этап) каганатов.

Эпиграфические памятники найдены в основном на территории Монголии, единично - в Горном Алтае и Хакасии, манихейские рукописи IX-X веков - в Восточном Туркестане.

Известно 11 больших надписей, датируемых не ранее 730-х годов, на стелах поминальных мемориалов (Кюль-тегина стела, Бильге-кагана, Тоньюкука, Боянчора и другие).

Облик стел и жанр надписей заимствованы из Китая. Тексты прославляют выдающихся деятелей государства, чьи дела продолжают труды создателей державы от Сотворения мира. Надписи на скалах изучены мало, вероятно, они были культовыми. Надписи на предметах единичны.

В течение трех последних лет разными исследователями, удалось обследовать и раскопать большое количество памятников.

Орхонские письменные памятники являются весьма достоверным источником для изучения событий, традиций и обычаев II Восточного каганата.

Целью данной работы является всестороннее освещение истории орхонские надписи и обогащение нашего кругозора.

Перед нами стоит задача изучить и дать характеристику орхонской надписи.

орхонский письменность древние тюрки

1. Историографическое значение орхонских памятников

В отличие от всех других рунических памятников, не исключая и сохранившиеся древнеуйгурские орхонские надписи, древнетюркские орхонские тексты содержат, взаимно дополняя друг друга, связное изложение истории Восточно-тюркского каганата от его создания до начала упадка, рассказанное от имени крупнейших деятелей этого государства. Политическая тенденциозность каждого из таких повествований не только не снижает, но, напротив, значительно повышает ценность источника, так как сопоставление программных деклараций и дискуссионных суждений относительно тех или иных событий позволяет лучше увидеть социальные конфликты и политические противоречия внутри каганата, чем это возможно при знакомстве с протокольным описанием «исторических происшествий» в китайских анналах.

Историографические аспекты анализа орхонских текстов могут быть различны. Выше мы уже обращались к памятникам как источнику для политической и социальной истории тюркской империи, фиксируя внимание на событиях внутренней истории каганата, а также его взаимоотношениях с Китаем и другими центрально-азиатскими государствами. Не менее важен другой, мало изученный аспект содержащейся в надписях информации, коррелятивно связанный с уже затронутой линией повествования.

В крупнейших памятниках Орхона немалое место занимают упоминания, затрагивающие события среднеазиатской истории, анализ которых позволяет наметить пути исследования целого комплекса историко-географических, историко-политических и этнологических проблем. В этом плане следует выделить памятники, представляющие непосредственный интерес для темы нашего исследования. К ним относятся самые значительные из орхонских надписей -- памятник в честь Кюль-тегина, памятник в честь Бильге-кагана, памятник Тоньюкука, памятник в честь Кули-чура и в меньшей степени Онгинская надпись.

Другие древнетюркские тексты, содержащие вспомогательный материал, будут охарактеризованы по мере их привлечения.

Памятники Кюль-тегину и Бильге-кагану были открыты Н.М. Ядринцевым в 1889 г. в урочище Кошо-Цайдам, на берегу Комнин-Орхона, в 400 км западнее Улан-Батора, в 25 км южнее оз. Угей-нор и в 40 км севернее развалин Карабалгасуна. В 1890 г. памятник был обследован экспедицией Г. Гейкеля, в 1891 г. -- экспедицией В.В. Радлова. В 1902 г. памятник осмотрел и описал английский консул в Учжоу К. Кэмпбелл, а в 1909 г. -- французский путешественник де Лякост. В 1912 г. памятники были освидетельствованы В.Л. Котвичем. В 1960 г. памятники были вновь осмотрены Е.И. Убрятовой и В.М. Наделяевым.

Стелы с надписями находятся на расстоянии около одного километра друг от друга и входят в комплекс других погребальных сооружений. В.В. Радлов произвёл небольшие раскопки холма, который был им первоначально принят за могильный курган Бильге-кагана; впоследствии оказалось, что там были обнаружены руины заупокойного храма. Погребальный комплекс, связанный с памятником Кюль-тегину, впервые был подвергнут подробному, хотя и незавершённому, археологическому обследованию лишь в 1958 г. монгольско-чехословацкой экспедицией; раскопками руководил чешский археолог Л. Йисл. Результаты работ этой экспедиции, а также сведения китайских источников и самих надписей позволяют составить некоторое представление о первоначальном виде погребальных сооружений и их истории.

Кюль-тегин умер на 47-м году жизни, 27 февраля 731 г. В мае этого года Бильге-каган обратился к императору Сюань-цзуну с просьбой прислать китайских мастеров и художников для строительства храма и изготовления изображения Кюль-тегина. Сюаньцзун исполнил просьбу: «Император отправил полководца Чжан Цюй-и и сановника Лю Сяна с эдиктом за государственной печатью для выражения соболезнования и принесения жертвы. Император повелел иссечь слова эпитафии на каменной плите и предписал также воздвигнуть храм и статую, а на четырёх стенах храма изобразить виды сражений Кюль-тегина. Кроме того, было указано шести известнейшим художникам отправиться к тюркам; они написали картины столь живо и естественно, что (тюрки) единодушно решили, что подобного ещё не бывало в их царстве». В Цзю Тан шу отмечено также, что эпитафию Кюль-тегина написал сам император.

О работе китайских мастеров сообщает и памятник в честь Кюль-тегина: «Китайский каган прислал мне своих «внутренних» мастеров. Им я поручил устроить особое здание, внутри и снаружи я повелел покрыть стены особой резьбой и воздвигнуть камень». Чжан Цюй-и и Лю Сян выехали из Чанани в декабре 731 г.; 1 августа 732 г. была установлена стела с надписью; постройка храма была завершена лишь к концу 733 г. Этот, казалось бы, большой срок работ объясняется при знакомстве с сооружениями, открытыми археологическими раскопками.

Погребальные памятники расположены на прямоугольной площадке, вытянутой по линии запад -- восток. Площадка (67,25х28,85 м) вымощена квадратным сырцовым кирпичом (0,33х0,33 м) и обнесена рвом глубиной до 2 м, шириной в верхней части около 6 м, по дну -- 1,2 м. Сразу за рвом возвышалась стена из сырцового кирпича. Вход на площадку -- с востока, где ров не был прокопан. Прямо от входа начинались, вытянувшись на восток, две цепочки камней (балбалов), в начале которых были установлены две грубо высеченные каменные фигуры; всего камней 169 -- по числу врагов, убитых Кюль-тегином. По обе стороны от входа -- две мраморные фигуры баранов. В 8 м на запад от входа найдена огромная мраморная черепаха (ее длина -- 2,25 м), на спине которой первоначально была установлена стела с надписью. При падении стела пострадала мало: откололось лишь два небольших куска с руническими знаками, найденные Л. Йислом при раскопках.

От входа к заупокойному храму вела аллея, вдоль которой были установлены мраморные фигуры людей; сейчас сохранились, хотя и в повреждённом виде, одна стоящая женская фигура с платком в руке, одно изображение стоящего мужчины с мечом, две фигуры коленопреклонённых мужчин (третью такую же статую В.Л. Котвич вывез в 1912 г. в Петербург) и мужской торс. Посреди двора на фундаменте из обожженного кирпича (13х13 м) возвышался храм (10,25х10,25 м), оштукатуренные стены которого были покрыты снаружи узорами, сделанными красной краской. Стены украшали также лепные изображения -- маски драконов. Шестнадцать деревянных колонн на каменных основаниях поддерживали черепичную крышу. Внутренние стены храма были украшены несохранившимися фресками, сюжет которых -- подвиги Кюль-тегина.

В середине храма находилось святилище (4,40х4,40 м), огороженное внутренней стеной. Вход в святилище, как и вход в храм, -- с востока. В святилище найдены нижние части двух сидящих фигур -- портретные изображения Кюль-тегина и его жены. Голова статуи Кюль-тегина и часть головы второй фигуры найдены тут же, в углублениях перед статуями, где первоначально, по погребальному обряду, стояли горшки с ритуальной пищей. В углублениях были найдены также обломки керамики. Голова Кюль-тегина в тиаре из пяти щитков с рельефным изображением распластавшего крылья орла -- лучшее портретное изображение, когда-либо найденное в Центральной Азии. К западу от храма стоит жертвенник -- огромный гранитный куб, в верхней части которого проделано углубление. Каких-либо следов захоронения не обнаружено, так же как они не были обнаружены на погребальной площадке Бильге-кагана.

Раскопками Л. Йисла установлено, что заупокойный храм и другие сооружения вскоре после того, как они были воздвигнуты, подверглись разрушению. Затем храм был вновь восстановлен. Йисл предположил, что храм разрушили уйгуры (745 г.) или кыргызы (840 г.). Скорее всего верно первое предположение, которое позволяет выдвинуть гипотезу, объясняющую позднейшую реставрацию храма. После разгрома Уйгурского каганата кыргызами район Карабалгасуна не был центром степных империй Центральной Азии вплоть до монгольской эпохи. Возможно, тюрки после миграции уйгуров в Восточный Туркестан вновь заняли свои прежние территории, хотя бы и на правах вассалов кыргызского хана, и частично восстановили свои старые святилища. В пользу этого предположения говорит как будто и то, что посетивший в 924 г. район Карабалгасуна киданьский император Абаоцзи приказал высечь свою надпись тюркским руническим письмом. Китайский источник сообщает, что ещё во время Хубилая (1260-1294) памятник Кюль-тегину был хорошо известен; по крайней мере, он отмечается как одна из достопримечательностей вблизи построенного Угэдэем (1228-1241) города Хорина.

Стела с надписью имеет форму усеченной пирамиды, высота которой -- 3,15 м, ширина в основании -- 1,24 м, толщина -- 0,41 м. Верхушка плиты высечена в форме пятиугольного щита, обрамлённого изображениями драконов. На одной из сторон щита изображена каганская тамга; на другой стороне -- китайская надпись, содержащая дату сооружения памятника -- 1 августа 732 г. Правее китайской надписи вырезаны две строки рунического письма, каллиграфически значительно уступающие основному тексту. Как предположил В.В. Радлов, эти строки, содержащие апологию Кюль-тегина, были нанесены на камень тушью самим Бильге-каганом, а резчик вырезал их, подражая почерку кагана. Основная поверхность плиты с этой же стороны покрыта китайской надписью. Три другие поверхности, а также подтесанные на рёбрах плоскости заполнены руническими текстами. На основной поверхности плиты 40 строк надписи, продолжением которой служат 13 строк на правой боковой поверхности; это так называемая «большая надпись».На левой боковой поверхности (Ка) помещена «малая надпись» (КТм) -- 13 строк. Все четыре грани каменной пирамиды стёсаны, и на образовавшихся плоскостях помещены четыре маленькие рунические надписи, из которых сохранилось три (К I, К II, К III). Несмотря на отдельные лакуны, общая сохранность текста на памятнике Кюль-тегину значительно лучше, чем на остальных.

Стела в честь Бильге-кагана, найденная в таком же погребальном комплексе, по внешнему виду совершенно аналогична стеле в честь Кюль-тегина. При падении на землю каменная плита разбилась на три части. Её общие размеры -- 3,45х1,74х0,72 м. Так же как и стелу Кюль-тегина, её увенчивает пятиугольный щит, окружённый статуарными изображениями лежащих драконов. На одной из сторон щита -- плохо сохранившаяся руническая надпись (Хс), под которой на основной поверхности находится китайский текст, также пострадавший в результате эрозии камня. На другой стороне щита -- каганская тамга; ниже, на основной поверхности -- 41 строка рунического текста (X), продолжением которого служат 15 строк на левой боковой стороне (Ха). «Малая надпись» из 15 строк нанесена на правую боковую поверхность (Хb). Четыре грани памятника также стёсаны и покрыты руническими надписями, но сохранились лишь две из них (XI и XII).

Бильге-каган умер «в год Собаки, в десятый месяц, двадцать шестого (дня)» (Ха 10), т.е. 25 ноября 734 г., и был похоронен «в год Свиньи, пятый месяц, в двадцать седьмой (день)» (Ха 10), т.е. 22 июня 735 г. На похоронах присутствовало китайское посольство во главе с Ли Цюанем (Лисюн тюркского текста -- Ха 11), которое выехало из Чанани в феврале 735 г. Китайская надпись, составленная историографом Ли Жуном и каллиграфически переписанная самим императором, ко времени похорон уже была вырезана на стеле, так же как, вероятно, была закончена постройка храма, где китайские послы «установили» погребальные курительные свечи и сожгли благовония (Ха 11).

Композиция обеих надписей совершенно аналогична; более того, значительные части надписей текстуально совпадают: КТм, 1-11 = БКм, 1-7; КТб, 1-30 = БКб, 3-23. Повествование ведется от имени Бильге-кагана; надписи (bitig) -- это его «слово», его «речь» (sab), обращённая к «тюркским бегам и народу», к «бегам и народу токуз-огузов», к покорившимся племенам.

В «малых надписях», которые являются не только введением, но и резюме «больших», Бильге-каган, кратко упомянув о дальних походах, совершённых им «для блага тюркского народа», предостерегает внимающих ему против «злобных людей», польстившихся на богатые дары китайского императора и советующих тюркам переселиться на юг, т.е. подчиниться Китаю. Он напоминает недавнее прошлое, когда «тюркский народ» «совершенно изнемог и изнурился» под властью «кагана народа табгач». Лишь в Отюкенской черни, недоступной для китайских войск, тюрки могут чувствовать себя спокойно и поддерживать с Китаем дружественные отношения, получая оттуда богатые дары. Для того чтобы «тюркский народ» помнил, как он, Бильге-каган, «неимущий народ сделал богатым, немногочисленный народ сделал многочисленным», чтобы «тюркский народ» знал, чего ему следует опасаться, а чему следовать, «речь» кагана запечатлена на «вечном камне»: «О тюркские беги и народ, слушайте это! Я вырезал здесь, как вы (беги и народ), собрав тюркский народ, созидали (своё) государство, как вы, погрешая, делились, я всё здесь вырезал. Всё, что я (имел) сказать, я вырезал на вечном камне. Смотря на него, знайте (учитесь) вы, теперешние беги и народ!».

«Большие надписи» обоих памятников посвящены историческому повествованию, которое Бильге-каган начинает с давних времён: «(1) Когда вверху возникло голубое небо, а внизу -- бурая земля, между (ними) обоими возникли сыны человеческие. Над сынами человеческими воссели мои предки Бумын-каган, Истеми-каган. Сев (на царство), они создавали и поддерживали государство и установление тюркского народа. (2) Четыре угла света все были им врагами; выступая (в поход) с войском, народы четырёх углов света они все покорили... (3) Так они царствовали... устанавливая порядок среди голубых тюрков, не имевших до того ни господина, ни (организации по) «стрелам». Они были мудрые каганы, они были мужественные каганы, и их буюруки были, надо думать, мудрыми, были, надо думать, мужественными, и их беги и народ были прямы (единодушны). Поэтому-то, надо думать, они и правили столь долго государством и, управляя государством, устанавливали законы. Затем (4) они скончались... После них стали каганами их младшие братья, (5), а потом стали каганами их сыновья. После того так как младшие братья не были подобны старшим, а сыновья не были подобны отцам, то сели (на царство), надо думать, неразумные каганы, (6) и их буюруки были также неразумны, были трусливы. Вследствие непрямоты (неверности кагану) бегов и народа, вследствие обмана и подстрекательств обманывающих из китайского народа и их козней, из-за того, что они ссорили младших братьев со старшими, а народ -- с бегами, тюркский народ привёл в расстройство своё до того времени существовавшее государство (7) и навлёк гибель на царствовавшего кагана; китайскому императору стали они рабами своими крепкими сыновьями, рабынями -- своими чистыми дочерьми».

Так повествует Бильге-каган о создании и упадке, подъёме и крушении первого тюркского государства, время возникновения которого казалось в VIII в. легендарно далёким. Традицию, сохранившую через два столетия память о минувших событиях, можно было бы назвать скорее эпической, нежели исторической, если бы за лаконичным текстом памятника не чувствовался отзвук больших общественных потрясений, а в размеренном ритме былинного повествования не проступала столь отчётливо патетика политической декларации, прославляющей то новое социальное устройство, которое дали «тюркскому народу» далёкие предки царствующего кагана.

Божественная воля, проявлением которой является власть кагана, верность кагану бегов и народа, подчинение народа бегам -- таков лейтмотив идей, пронизывающих обе надписи, таковы основные условия существования «вечного эля». Как бы резюмируя преподанный своим слушателям и читателям урок истории, Бильге-каган в другом месте надписи подводит итог сказанному: «Если ты, тюркский народ, не отделяешься от своего кагана, от своих бегов, от своей родины... ты сам будешь жить счастливо, будешь находиться в своих домах, будешь жить беспечально». В этих строках ясно выражена классовая сущность идеологии аристократической верхушки тюркского каганата, в надписи настойчиво звучит требование абсолютной покорности народа кагану и бегам -- и вместе с тем весь текст памятников должен служить, по мысли автора, обоснованием и подтверждением этой идеи. Благополучие «тюркского народа» есть результат подчинения кагану, который вместе с бегами из Отюкенской черни посылает войска в победоносные походы, награждает народ добычей и данью покоренных племен: «...их золото и блестящее серебро, их хорошо тканные шелка, их напитки, добытые из зерна, их верховых лошадей и жеребцов, их чёрных соболей и голубых белок я добыл для моего тюркского народа!».

Семь первых строк «больших надписей» в честь Кюль-тегина и Бильге-кагана посвящены первому Тюркскому каганату. Династийные распри и борьба народа против бегов привели к гибели последнего кагана, который, как и ближайшие его предшественники, не проявил ни достаточного ума, ни достаточного мужества. Гибель кагана, каков бы он ни был, привела в конце концов «тюркский народ» на грань гибели (КТб, 8-10), но небо сжалилось и послало ему спасителя -- Ильтериш-кагана, отца Бильге-кагана. В жестоких сражениях Ильтериш возродил тюркский эль (КТб, 11-16). Наследовавший ему Капаган-каган ещё более поднял могущество и благосостояние «тюркского народа». Однако народ не оценил своего счастья -- он впал в смуту, допустил гибель кагана, вновь превратился в народ «жалкий и низкий» (КТб, 16-26). Став каганом в такой обстановке, Бильге «не спал ночей и не сидел (без дела) днём». Двенадцать раз он ходил в походы и возродил эль и славу «тюркского народа», «поднял к жизни готовый погибнуть народ, снабдил платьем нагой народ, сделал богатым неимущий народ, сделал многочисленным малочисленный народ» (КТб, 26-29). Ближайшим соратником и сподвижником Бильге-кагана был его брат Кюль-тегин.

О битвах и походах, в которых участвовал Кюль-тегин, о его делах и подвигах, о его смерти и похоронах, о скорби Бильге-кагана рассказывается в 30-53-й строках надписи. Эта часть повествования начата описанием первого похода, в котором участвовал 16-летний княжич, -- похода против «согдаков» в 701 г., а в 44-50-й строках повествуется о самых славных деяниях витязя -- его битвах с токуз-огузами в 724 г., когда Кюль-тегин спас ставку и семью кагана. Впрочем, описание успешных сражений, происходивших после 716 г., т.е. после вступления на престол Бильге-кагана, перенесено в основном в надпись самого кагана своим подвигам до восшествия на престол каган уделяет лишь шесть строк.

В памятниках подчёркивается, что всё написанное -- «сердечная речь» Бильге-кагана, его подлинные слова, высеченные по его приказу китайскими резчиками на «вечном камне»: «Я вечный камень... от китайского кагана привёл мастеров и поручил (им) выполнить резьбу. Они не изломали (не исказили) моей речи!.. Сердечную речь мою... знайте, смотря на него (на памятник)!» (КТм, 11-12). В аналогичных по содержанию строках «малой надписи» Бильге-кагана содержится указание, что памятник был создан ещё при жизни Бильге (Хb 14-15), а в другом месте упоминается, что его знали «тюркские беги и народ», «чтившие этот обелиск» (Ха 15). Очевидно, текст, написанный от имени сына Бильге-кагана, был нанесён на уже установленную или подготовленную к установке плиту; это обстоятельство подтверждается также наблюдением В.В. Радлова, отметившего, что последние строки правой боковой надписи стелы написаны явно отдельно от основного текста.

Таким образом, можно считать, что оба памятника написаны по приказу Бильге-кагана, под его наблюдением и контролем, выражают его мысли и, возможно, в какой-то мере запечатлели его собственные слова. Однако каждый памятник -достаточно сложное композиционно литературное произведение и одновременно историческая хроника, с высокой точностью перечисляющая события, которые представляются достойными упоминания её автору. Текст написан исключительно ясным и чётким языком, палитра художественных приёмов чрезвычайно разнообразна, а о традиционном характере стиля говорят многочисленные трафаретные выражения и характеристики. Всё это свидетельствует о том, что текст надписей -- не просто запечатлённый на камне устный рассказ, а творение мастера, обладавшего незаурядным литературным дарованием и тонким чувством языка, историографа и панегириста царствующей династии второго Восточно-тюркского каганата. Наконец, отработанная орфография и палеографическая безукоризненность текстов указывают, что китайские гравёры выполнили лишь последнюю стадию работы -- вырезали предварительно нанесённые на камень знаки.

Автор сам назвал своё имя, трижды запечатлев его в надписи Кюль-тегина и один раз -- в надписи Бильге-кагана: «Столько надписей написавший я, родственник Кюль-тегина, Йолыг-тегин, это написал. Двадцать дней просидев (за работой), на этот камень, на эту стелу (это) всё я, Йолыг-тегин, написал» (К II, ср.: КТм, 13, К I). «Надпись Бильге-кагана я, Йолыг-тегин, написал. Столь многие здания, украшения и художества я, родственник тюркского Бильге-кагана, Йолыг-тегин, проведя (за работой) месяц и четыре дня, покрыл надписями и украсил» (X I).

К сожалению, ни надписи, ни китайские источники не сообщают каких-либо дополнительных сведений о Йолыг-тегине. Член каганского рода и его герольд, Йолыг-тегин был, как он сам заявляет, автором многих надписей, пожалуй, первым известным нам по имени писателем, писавшим на тюркском языке. Это он своей рукой нанёс на камень (процарапал или написал тушью) текст надписей, высеченный затем китайскими резчиками. Ему принадлежали также несохранившиеся надписи на стенах заупокойных храмов. Несомненно, что памятник как литературное произведение и образец древнетюркской историографии был написан им. Однако вряд ли следует преувеличивать самостоятельность политического мышления Йолыг-тегина и приписывать ему разработку тех политических взглядов, которые отражены в памятниках. Йолыг-тегин писал то, что соответствовало мыслям, словам и действиям его сюзерена и родича -- Бильге-кагана; недаром все политические формулировки изложены от лица Бильге-кагана с указанием, что резчики не исказили его «речи».

2. Средняя Азия в орхонских текстах

Изучение орхонских памятников как источника для истории Средней Азии было начато Бартольдом и Марквартом. Оба исследователя ограничили свои задачи сопоставлением сведений руники с некоторыми сообщениями арабских источников. Главная заслуга в этом отношении принадлежит Бартольду. В первой работе Бартольд, опиравшийся на неверную хронологию (с ошибкой на десять лет), первоначально предложенную переводчиками надписей, не сделал, естественно, выводов, которые могли бы сохранить своё значение.

После открытия системы летосчисления памятников, честь которого принадлежит Бангу и Маркварту, Бартольд, критически пересмотрев как свои прежние, так и вновь предложенные Марквартом отождествления и датировки, нашёл основные точки соприкосновения данных арабских источников и древнетюркских памятников. В последующие годы указанный аспект историографического изучения орхоники специально не разрабатывался.

Сообщения, касающиеся тюргешей и «народа десяти стрел», особо не выделяются, так как история Западно-тюркского каганата рассматривается в связи с общим ходом событий, затрагивающих как Среднюю Азию, так и Восточно-тюркский каганат. Неопределённое упоминание в надписи Тоньюкука (Тон., 14) о курданах (Курдан?), угрожавших государству Ильтериш-кагана с запада в начале 80-х годов VII в., вряд ли относится к Средней Азии. Не имеет отношения к Средней Азии и упоминание посольств апар и пурум.

Первый этноним передает самоназвание авар, точнее, судя по сведениям Феофилакта Симокатты, псевдоавар. Гипотеза о тождестве авар с жужанами, получившая в последние годы новое обоснование, очевидно, ни в коей мере не может быть применена к псевдоаварам, появившимся в восточноевропейских степях в середине VI в. и разгромленных там тюрками в 60-х годах этого столетия. Не исключено, впрочем, что первое сообщение об аварах в греческих источниках (нападение авар на савир к северу от Кавказа в 461-465 гг.) связано с появлением в Европе собственно авар. Возможно, что псевдоавары принадлежали к числу огузских племён, -- Феофилакт называет их огорами. Судя по китайским источникам, сведения которых относятся к VII-VIII вв., племя а-бо (апар) входило в состав огузской конфедерации (теле). Упомянуто имя авар (апар) и в Чарышской рунической надписи (Северный Алтай).

Вопросы, связанные с разъяснением и идентификацией имени пурум, подробно рассмотрены в работах П. Пельо, А. фон Габэн и Б. Огеля. Установлено тождество этого названия с одним из вариантов наименования Римской империи, а позднее -- Византии, употреблявшимся в ее восточных провинциях -- Rom (армянское Hrom, среднеперсидские Hrom, согдийское From, тибетское Phrom, китайское Фулинь). Возможно, надписи сохранили воспоминание о посольстве мечника Валентина (576 г.), принявшего участие в поминальных обрядах, устроенных каганом Турксанфом в честь незадолго до того умершего своего отца, кагана Сильзибула (Истеми-кагана).

Топонимы и этнонимы, встречающиеся в перечисленных сообщениях надписей, могут быть суммированы в следующих таблицах.

Наиболее часто упоминаются два географических названия которые встречаются чуть ли не во всех сообщениях надписей касающихся Средней Азии, -- Jдnиь ьgьz и Tдmir qapyг.

Отождествление названий Jдnиь ьgьz -- «Жемчужная река» принадлежит И. Маркварту, который обратил внимание на то, что в китайском тексте Карабалгасунского памятника та же река носит название Чжень-чжу-хэ -- «река истинного жемчуга», а оба названия вместе являются переводами местного названия реки, транскрибированного в китайских источниках как йo-ша* йпк-шат (Яксарт), т.е. современной Сыр-Дарьи. Название Jaxartes єбоЬсфзт єбоЬсфбй, которое река носит в античных источниках, этимологизируется на древнеиранском языковом материале как *jaxљarta, *jaxљa-arta, «истинный жемчуг».

Однако нет оснований полагать, что так обозначалось всё течение Сыр-Дарьи. В античных источниках наименование Jaxartes относилось первоначально к отрезку реки, где действовали отряды Александра Македонского, т.е. примерно к району между современными Ленинабадом и Ташкентом; это название восходит к местной согдийско-ферганской информации. Распространение названия Яксарт на всю реку -- явление позднейшей литературной традиции.

Китайские источники в описании событий VII-VIII вв. прямо указывают, что р. Йоша именно здесь называется Жемчужной рекой. К этому же району относится древнетюркское Йднчя ягяз (см. стр. 163). Наиболее поздние упоминания имени Яксарт (Яхшарт, Хашарт) как бытующего названия реки встречаются у Ибн Хордадбеха (IX в.), ал-Мас?уди (X в.), ал-Бируни (973-1048 гг.), а также в «Худуд ал-?алам» (X в.), в контексте, подтверждающем изложенные соображения.

Плиний (I в. н.э.) впервые отметил другое местное название реки -- Silis: «Реку Яксарт, которую скифы называют Силисом (quod Scythae Silim vocant), Александр и его воины приняли за Танаис». Это же сообщение с важным для нас добавлением повторил частично зависимый от Плиния автор III в. н.э. Гай Юлий Солин: «По всей этой земле (имеются в виду Бактрия и Согдиана. -- С.К.) с той стороны прорезывает границы река Лаксат (lapsus calami! -- С.К.), которую называют Лаксатом одни только бактрийцы, ибо прочие скифы зовут её Силисом (quem Laxatem soll vocant Bactri: nam al il Scythae Silim nominant). Димодамант, вождь Селевка и Антиоха, писатель довольно достоверный, переправившись через эту реку, «открыл... что этиная река, чем Танаид». Тождество форм silis и sпr не вызвало сомнений ни у Ф. Юсти, ни у Бартольда.

Из сообщений Плиния и Солина явствует, что реку, именуемую местным населением в её среднем течении Яксарт, скифы (саки) -- кочевники, населявшие нижнесырдарьинские и приаральские степи, именовали Силис. Ввиду крайней скудости античных и средневековых источников относительно топонимики Восточного Приаралья вполне естественно отсутствие других упоминаний названия «Сыр», имевшего узколокальное значение. В средневековой историко-географической литературе господствовал принцип обозначения реки по отдельным её участкам именем крупнейшего города, расположенного на каждом из них (например, «река Шаша», «река Узгена» и т.п.), в связи с чем местные названия реки, за перечисленными выше исключениями, исчезают в сочинениях арабских и персидских авторов. Однако слово «сыр» как название района нижнего течения этой реки появляется не в XVI в., а в XIII-XIV вв. в наименовании расположенной близ Дженда ставки сыновей и внуков Джучи -- Сыр-Орда («Сыр'ская ставка», «ставка на Сыре»). Таким образом, название Яксарт, впервые появляющееся в источниках, описывающих события IV в. до н.э., относится к верхнему и среднему течению Сыр-Дарьи; название «Сыр» -- древнее сакское имя реки -- относилось первоначально к её нижнему течению. На протяжении более чем двух тысячелетий это название не только сохранилось, на вместе с завоеванием Средне-азиатского междуречья узбекскими кочевыми племенами приаральских степей (XV-XVI вв.) распространилось на все течение реки.

Темир капыг, Железные ворота памятников локализованы В. Томсеном, -- это проход Бузгала в горах Байсун-тау, по дороге из Самарканда в Балх, в 90 км к югу от Шахрисябза. Впервые под тем же названием, но в китайском переводе Железные ворота упомянуты Сюань Цзаном как граница между Согдом и Тохаристаном. Позднее проход неоднократно упоминается в арабской и персидской литературе. Одно из первых упоминаний Железных ворот содержится в географическом труде ал-Йа?куби (IX в.) «Китаб ал-булдан», где проход носит персидское название Дар-и ахании, Железные ворота. Вероятно, тюркское название «Темир капыг» было калькой местного топонима.

Как видно из таблиц, почти все сообщения о Средней Азии относятся к эпохе второго Восточнотюркского каганата. Лишь упоминание Железных ворот как границы расселения «тюркского народа» в VI в. и неопределённое сообщение о походах тюрков на запад во времена подчинения Китаю (630-680 гг.) выходят за рамки этого времени. Оба упоминания носят слишком общий характер и не могут быть предметом исследования по имеющемуся источнику.

Заключение

Изучение орхонских надписей ведется уже много лет. Отмечают совпадения многих знаков с тамгами, с возможным акронимическим происхождением звуковых значений. Сходство некоторых знаков (а также общий угловатый стиль, направление письма, совпадение фонетических значений), позволило предположить родство с ранними видами семитской письменности: библейской и финикийской.

По предположению ряда учёных, орхонские руны были созданы около начала VIII века на базе согдийского письма, возможно, с добавлением знаков из других алфавитных систем, путём трансформации курсивных начертаний букв в геометризованные формы. Предлагались также гипотезы о происхождении из фонетических знаков китайского письма, либо письма кхароштхи (или наличие, по крайней мере, общего корня).

Современные ученые и исследователи ведут кропотливую работу по поиску и публикации памятников. Наличие письменности доказывает высокий уровень развития древних тюрков и развенчивает миф о безграмотности кочевых народов. На мой взгляд, чтение этих текстов позволяет нам заглянуть в прошлое во времена наших предков.

Список использованной литературы

- Жанайдаров О. Тенгрианство: мифы и легенды древних тюрков.

- Кляшторный С. Г. История Центральной Азии и памятники рунического письма. СПб., 2003

- Лившиц В.А. О происхождении древнетюркской рунической письменности

- Малов С.Е. Памятники древнетюркской письменности. М.-Л., 1951.

- www.kyrgyz.ru

Размещено на Allbest.ru