Бейрут под российским правлением. Часть 1. Канун оккупации (1772-1773)

В административном отношении Бейрут, включенный первоначально в состав Дамасской, а затем - Сайдской провинции, периодически отдавался османскими властями на откуп одному из местных феодалов. В середине XVIII столетия свои притязания на него предъявили представители династии Шихабов, суннитских эмиров Горного Ливана. В 1749 г. эмиру Мульхиму Шихабу (1732-1753 гг.) удалось в результате провокации получить Бейрут в качестве налогового откупа [23. Р. 118-119]. В этом же городе тяжелобольной, потерявший власть Мульхим прожил до своей смерти в 1759 г.

Овладев Бейрутом, эмиры Шихабы: Мульхим и его преемники Мансур (1753-1770 гг.) и Йусуф (1770-1789 гг.), - перенаправили через него потоки шелка-сырца, который выращивался в Ливанских горах и являлся второй статьей сирийского экспорта, после хлопка. В 1753 г. в Бейруте открылось первое постоянное представительство французского торгового дома [20. Р. 79]. Как отметили исследователи, в отчетах о товарообороте Марселя с Левантом "сайдский" шелк в 1756-1767 гг. уступил пальму первенства "бейрутскому" и практически исчез из торговых реестров в дальнейшем [28. Р. 79]. Параллельно развивались связи с другими османскими регионами: Египтом, Грецией и Анатолией. Для удовлетворения растущих торговых потребностей в Бейруте был построен большой постоялый двор и оптовый центр, получивший название хан или кайсарийя (2) эмира Йусуфа. Из ремесел, выходивших за рамки удовлетворения повседневных нужд жителей, развитие получила только первичная обработка шелка-сырца.

Наблюдавшийся в 50-60-е гг. XVIII в. рост Бейрута привел к изменению его этноконфессионального состава. В этот период в городе не было построено ни одной мечети, зато открылась униатская церковь и был капитально перестроен и расширен разрушенный землетрясением 1759 г. православный собор св. Георгия (1764-1772 г.). Причем православной общине хватило сил и средств провести восстановительные работы дважды: в 1767 г. свежеотстроенные своды рухнули, похоронив под собой 87 прихожан [15. С. 86]. Повторная реставрация прошла успешно, и храм с 8-метровой высоты иконостасом до сих пор остается одной из городских достопримечательностей.

Местные христиане могли позволить себе столь значительные расходы. Успешная торговля с европейскими странами, с греческими островами и Смирной притягивала в Бейрут православных и униатских негоциантов из приморской и внутренней Сирии; за купцами ехали их родственники и домочадцы, служащие торговых домов и окормлявшие их священники. Остававшаяся крупнейшей в городе община мусульман-суннитов, очевидно, должна была без удовольствия взирать на нашествие христиан, развернувших бурную коммерческую и строительную деятельность. В Бейруте также проживало несколько друзских и маронитских семей. Все христианские храмы, включая маронитскую церковь и капуцинское подворье, были сосредоточены в одном квартале рядом с тремя городскими мечетями. Близость друг к другу культовых зданий свидетельствует об относительно мирном сосуществовании представителей различных конфессиональных групп.

К началу 1770-х гг. в Бейруте проживало примерно 5-7 тыс. человек (3). Росту числа жителей способствовала хорошая экология, отмечавшаяся европейцами. "Приятное местонахождение на морском берегу, чистый воздух, разбитые вокруг сады, кедровый лес, отвесно спускающийся всего в четверти лье (4) от городских ворот, делают пребывание в нем очаровательным", - описывал в то время Бейрут путешественник Вентюр де Паради [20. Р. 79]. Спустя шесть десятилетий российский офицер П.П. Львов подтверждал, что "климат Бейрута может считаться одним из самых здоровых во всей Сирии, и, таким образом, этот небольшой и грязный городок при чрезвычайно выгодном положении и изящных красотах его окрестностей, можно сказать, соединяет все возможные удобства жизни" [12. C. 228] (5).

Происходившие в Бейруте общественно-политические изменения: переход под власть ливанских Шихабов, рост европейского присутствия и усиление местных христианских общин, - свидетельствовали, что до города докатилась волна перемен, спровоцированных структурным кризисом Османской империи. Одним из проявлений кризиса XVIII в., названного британским историком Кэролайн Финкель "эпохой провинций" [21. P 372-413], стала атрофия центральной власти и усиление местных лидеров, стремившихся вырваться из-под контроля Стамбула. В достижении политической и экономической самостоятельности многие правители использовали этноконфессиональные меньшинства, связанные со стремительно наращивавшей свое влияние в Османском государстве Европой [Подробнее см.: 7].

В Горном Ливане изменение этноконфессионального баланса сил привело в движение внутриполитические процессы. Друзские (6) феодалы составляли основную часть ливанской знати, однако некоторое число муката `аджи (7) принадлежало к маронитским (8), православным, шиитским и суннитским родам. 1759 г. маронитское население трех северных округов подняло восстание против своих феодалов: шиитских шейхов Химада. Потерпев поражение, Химада заручились поддержкой фракции ливанских феодалов Йазбаки (9) в надежде склонить на свою сторону правящего эмира Мансура Шихаба. Тот, не решаясь ссориться ни с маронитами, ни с Йазбаки, занял компромиссную позицию. Зато представившимся шансом воспользовались оттесненные от кормила власти группировки: конкурировавшая с Йазбаки феодальная коалиция Джумблати и маронитская знать во главе с Са`адом аль-Хури ар-Рашмави (1722-1786), воспитателем Йусуфа Шихаба, старшего сына покойного эмира Мульхима. Заключив союз, Джумблати и маронитские феодалы добились от османских властей назначения Йусуфа в 1763 г. эмиром Северного Ливана, а в 1770 г. - правителем всего Ливанского эмирата.

Известие о начавшейся в 1768 г. войне с Россией дало сигнал ближневосточным владыкам, что настало время реализовывать самые амбициозные планы: скованная боевыми действиями на севере Порта не могла направить карательные экспедиции на подавление своих чересчур самовластных вассалов. Стремившийся к господству в регионе глава египетских мамлюков `Али-бей Булут Капан (1760-1772 гг.) в конце 1768 г. изгнал из страны османского наместника, а в ноябре 1770 г. и в апреле 1771 г. предпринял два вторжения в Южную Сирию. Там его союзником стал палестинский владетель шейх Дахир аль-`Умар аз-Зайдани (ок. 1690-1775). Ни один из этих лидеров не принадлежал к официальной административной вертикали, оба они тяготились властью Стамбула и опирались на собственные вооруженные формирования. При этом, расширяя подконтрольные территории, ведя военные операции против османских пашей и узурпируя прерогативы центральной власти, "мятежники" внешне демонстрировали полную лояльность султану, представляя свои действия не как бунт против повелителя правоверных, а как рядовой провинциальный конфликт.

К началу лета 1771 г. общее число войск, сконцентрированных в Сирии `Али-беем и шейхом Дахиром, превышало 50 тыс. человек, большая часть их прибыла из Египта. Разгромив 4 июня 1771 г. (10) на подступах к Дамаску объединенную армию пашей Сирии и Южной Анатолии, египетско-палестинские силы вошли в город. Не располагая в регионе достаточной военной мощью, Порта взяла курс на раскол в стане бунтовщиков и поддержку альтернативных лидеров в их среде. Эта тактика оправдалась. 18 июня 1771 г. командующий египетскими войсками Мухаммад-бей Абу-з-Захаб фактически предал `Али- бея и объявил об отходе армии обратно в Египет. В Ливане османы рассчитывали на лояльность недавно получившего от них инвеституру 23-летнего эмира Йусуфа Шихаба.

После ухода египетской армии в Сирии установился определенный баланс сил. Правительственные войска предприняли наступление со стороны Дамаска, однако шейху Дахиру удалось сплотить оставшихся союзников и отразить атаку "лоялистов". Развивая успех, "мятежники" нанесли удар по Ливанскому эмирату. 20 октября 1771 г. войска эмира Йусуфа потерпели сокрушительное поражение, и три дня спустя отряды шейха Дахира заняли Сайду. Война вплотную приблизилась к Горному Ливану и к Бейруту.

Именно через владения ливанского эмира на отвоевание Сайды в мае 1772 г. выдвинулась объединенная дамасско-халебская армия под общим командованием главнокомандующего-сераскера `Усман-паши аль-Мысри (1772-1773 гг.), усиленная друзским ополчением эмира Йусуфа.

Вернуть город османам было принципиально важно. После того, как под нажимом Мухаммад-бея Абу-з-Захаба 28 апреля 1772 г. `Али-бей бежал из Каира в Сирию, Сайда оставалась последней оставшейся в руках мятежников столицей провинции-пашалыка. Наконец, она была опорным пунктом, владея которым можно было угрожать Горному Ливану и влиять на политику его правителей. Однако 11 июня 1772 г. под стенами города османские войска ждал полный разгром от сил шейха Дахира и его союзников. Успех в этом сражении, которое арабский историк Тауфик Муаммар аль-Махами назвал крупнейшим в истории Сирии того времени [9. С. 190], был достигнут во многом благодаря вмешательству российского флота.

Корабли Балтийской эскадры под общим командованием Алексея Орлова, усиленные нанятыми английскими судами, находились в Средиземноморье с начала 1770 г. Уничтожение османского флота в Хиосско-Чесменском сражении (7-8 июля 1770 г.) позволило России вплоть до окончания войны практически безраздельно господствовать в акватории от Александрии до Стамбула. Основные военно-морские силы граф Орлов сосредоточил на подступах к османской столице. Однако в апреле 1772 г. им было принято решение отправить к берегам Египта и Сирии небольшую греческую эскадру под командованием майора Григория Ризо и лейтенанта Антона Псаро, дабы "не токмо на море, но и на сухом пути делать по возможности всякий вред неприятелю" [2. Ф. 315. Оп. 1. Д. 1. Л. 182].

Флотилия Ризо-Псаро прибыла в Хайфу к шейху Дахиру и нашедшему у него приют `Али-бею в первых числах июня и сыграла важную роль в сражении под Сайдой, отогнав от берега османские суда и подвергнув артиллерийскому обстрелу сухопутные силы [8. С. 16-20].

Направляясь к ближневосточным берегам, греческие капитаны, во исполнение приказаний командования, были настроены выбрать в качестве жертвы какой-нибудь подходящий для нападения сирийский порт. Первоначально в качестве объекта атаки был назначен Сур (Тир) [2. Ф. 315. Оп. 1. Д. 1. Л. 216-218 об.]: самая легкая добыча из прибрежных городов (11). Однако Сур уже был занят войсками шейха Дахира, и палестинский владетель указал союзникам новую цель: Бейрут. Подчинение соседа-конкурента Сайды было полностью в интересах палестинского шейха, и сирийские современники отдали ему в этой операции главенствующую роль. В местных хрониках недвусмысленно говорится, что "корабли Московии" пришли "по указанию" [5. С. 113] Дахира ал-`Умара, "чтобы, по возможности, захватить для него Бейрут" [15. С. 89].

Нацелив удар российской эскадры на Бейрут, шейх Дахир решал ряд важных задач. Во-первых, он явно хотел побудить новообретенного союзника активнее включиться в борьбу в Сирии. Штурм Бейрута позволял не только наказать эмира Йусуфа и перенести военные действия на территорию Ливанского эмирата, но и подорвать позиции этой важной торговой гавани, а то и захватить ее. К тому времени Южная Сирия была разорена войной. Вот как описывал экономическую ситуацию в 1772 г. французский консул де Толе: "[Сельскохозяйственное] производство в окрестностях Сайды практически отсутствует из-за упадка земледелия. Соседние деревни, где трудились [крестьяне], разрушены, а те из них, кому удалось бежать, томятся вдали в бездействии и нищете" [20. Р. 101]. Не имея возможности восстановить в достаточном объеме сбор и продажу хлопка, Дахир мог рассчитывать возместить потери, поставив под контроль экспорт шелка.

После падения Сайды резко возросло и стратегическое значение Бейрута: он остался единственным портом Южной Сирии, куда османы могли подвозить войска и продовольствие. В случае его взятия Дамаск, третий по размеру город империи и важнейший форпост османского присутствия в регионе, оказывался заблокирован со стороны моря.

У россиян была своя причина напасть на город. Сразу после битвы под Сайдой три корабля под командованием греческих капитанов бросились преследовать бежавшие османские суда, попытались с ходу ворваться в укрывшую их бейрутскую гавань, но были вынуждены отойти, попав под огонь портовых укреплений. Появился повод "отмстить за учиненное сопротивление" и "оскорбление Российскаго флага" [16. Ч. 3. С. 64].

В предрассветной мгле 19 июня, "когда все люди спали" [17. С. 48], российские корабли подошли к порту и дали залп из пушек. Перепугавшиеся горожане поначалу решили, что стали жертвой обычного пиратского налета, и попытались откупиться от каперов, отправив им провиант [15. С. 88].

Бейрутцы были не понаслышке знакомы с нападениями христианских корсаров. Мальтийские, итальянские и корсиканские пираты десятилетиями терроризировали сирийское побережье, топя и захватывая суда местных торговцев и атакуя приморские города [24. Р. 147-163]. После одного из таких нападений 29 ноября 1757 г. бейрутские мусульмане разгромили находившееся в городе капуцинское подворье, схватили находившихся там монахов и сожгли иконы [25. Р. 4]. Волнения были подавлены благодаря вмешательству эмира Мульхима, приказавшего повесить двух зачинщиков бунта [18. Т. 1. С. 48].

Осознание, что происходящее выходит за рамки пиратского налета, пришло быстро. Прибывшему на суда кахье (12) эмира Йусуфа майор Ризо заявил, что является представителем российской императрицы и требует сдачи города, в знак чего жители - как христиане, так и мусульмане - должны вывесить российские флаги и внести подать, равную той, что ранее платилась султану [19. Р. 214]. Не имевший ни стен, ни сколько-нибудь значительного гарнизона Бейрут казался легкой добычей. Бывший правитель Ливана эмир Мансур, который "после отречения своего жил в Бейруте как... в своем уделе" [3. С. 78], и другие пребывавшие там члены рода Шихабов "сочли за лучшее бежать сломя голову" [17. С. 49], бросив своих подданных на произвол судьбы. Тем не менее, у города нашлись защитники. В местной церковной хронике они именовались "мусульманами" [15. С. 88], в то время как находившийся в Бейруте европейский современник упоминал о 2 тыс. оборонявших город "друзах", "турках" (т.е. мусульманах) или "друзах-турках" [19. Р. 215]. Возможно, состав оборонявших был смешанным и состоял как из го- рожан-суннитов, так и успевших прибыть на помощь горцев. Западные ворота Баб ас-Сантыйа перегородили насыпью, поверх которой возвели баррикаду из ящиков, заполненных песком. Что касается бейрутских христиан, то они "в воцарившейся суматохе бежали из города в горы к своим родственникам, побросав все свое имущество и товары, находившееся в лавках, на складах и в домах" [15. С. 88].

20 июня, по прошествии данных горожанам на размышление 24 часов, корабельная артиллерия начала бомбардировку. Потрясенные местные жители потом рассказывали, что одновременно по городу палили 6 тыс. пушек [5. С. 113; 6. С. 84], - фантастическая цифра, многократно превосходившая возможности небольшой крейсерской эскадры. Более вероятны сведения о 500 выпущенных снарядах, которые нанесли минимальный ущерб зданиям, пробивая их стены насквозь [19. Р. 215]. Из башни, защищавшей порт, по флотилии открыли ответный огонь [15. С. 88].

На следующий день с судов был высажен небольшой десант из 40 человек, атака которого была отбита, а 22 июня - уже более многочисленный отряд из 200-300 моряков. Нападавшие подожгли окружавшие город сады, - то ли желая не допустить прихода горожанам подмоги, то ли с целью устрашения. "Многочисленная толпа" бейрутских ополченцев и друзов попыталась сбросить десант в море, но, как писал офицер российского флота, "греки после нескольких залпов бросились на них с саблями, обратили их в бег, и замешавшись вместе с ними" [16. Ч.С. 64], ворвались в портовый район. Погибло около полусотни арабов, остальные бежали в горы или укрылись в портовых башнях [19. P 215].

Как сообщала местная церковная хроника, первой от ворвавшихся в город пострадала "кайсарийа эмира Йусуфа в порту, которую они разграбили; та же участь постигла и дома христиан, которые они выпотрошили до дна, унеся все, что могли взять из мебели, скарба и утвари, что было ценой подороже, а весом полегче" [15. C. 88]. Анонимный европейский источник упоминал, что ущерб составил 500 тыс. пиастров шелком и прочими товарами, да еще 50 тыс. серебром было похищено в хане эмира Йусуфа [19. P 215]. Была сожжена портовая башня ("форштадт") и все пришвартованные поблизости суда, пожар уничтожил несколько располагавшихся в этом районе домов, в том числе здание православной Свято-Георгиевской типографии (13). Потери десанта составили лишь 4 человека убитыми и 26 ранеными [14. C. 351]. Стоило нагруженным добычей морякам вечером вернуться обратно на корабли, как ночной Бейрут захлестнула новая волна мародеров: спустившиеся с окрестных гор друзы, "как знать, так и простые крестьяне, начали грабить дома и лавки, вынося оттуда скарб, мебель и товары" [15. C. 88]. Варварство горских налетчиков, которые "разбивали вдребезги ту посуду и стекло, что не могли унести" [15. C. 89], потрясло бейрутского летописца даже на фоне предыдущего несчастья.

В этот драматичный момент на защиту растерзанного города подоспела армия его владетеля эмира Йусуфа. Сам эмир расположился в селении Хадас неподалеку от Бейрута, от его лица переговоры вели, по разным сведеньям, либо эмир Мансур [17. C. 49], либо - Са`ад аль-Хури [15. C. 89]. Непосредственно между берегом и судами курсировал грек-киприот Хаджи Рафаил [19. P 215] (14).

Интенсивный торг начался 23 июня, шел 5 дней, и итог его оказался весьма любопытен. В вахтенном журнале шебеки "Греция" по приказу Ризо были зафиксированы только пункты соглашения, касавшиеся России, да и то не полностью. Эти сведения дополняет датированное 15 июля 1772 г. сообщение некоего хорошо информированного европейца, опубликованное А. Хадживасилиу (Орианом). Некоторые положения отразились и в местных хрониках.

Во-первых, эмир согласился выплатить морякам контрибуцию, но не деньгами, а товарами. Вахтенный журнал шебеки "Греция" упоминал о 1 тыс. 700 фунтах шелка [7. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1149. Л. 42 об.], европейский источник, подтверждая эту цифру (600 окка (15) шелка, т.е. примерно 750-766 кг), прибавляет к ней 40 отрезов ткани, а также говядину, сухари, зерно и вино [19. Р. 216]. Разница в подсчете денежного эквивалента этой контрибуции, очевидно, отразилась в арабских летописях (16).

Однако более важным было другое. По итогу переговоров эмир Йусуф соглашался перейти на сторону `Али-бея, шейха Дахира и их союзников, правда, с одной оговоркой: эмир считался свободным от обязательств, если по прошествии 4-х месяцев антиосманской коалиции не удастся овладеть г. Триполи или о. Кипр. Каждый из мятежных правителей должен был незамедлительно отправить в Бейрут своего представителя, дабы уточнить план действий "для сохранения мира и спокойствия, установленного данным соглашением" [19. Р. 216]. Что касается России, то эмир объявил о переходе в ее "подданство", в знак чего брал на себя обязательство через 30 дней выплатить 300 кошельков (150 тыс. пиастров) годовой подати мири (17), которую ему полагалось вносить в султанскую казну. Кроме того, ливанский правитель обещал заходящим в бейрутский порт судам под Андреевским флагом "во всем непременно служить и споможение чинить, и недостаточных, чем бы ни было, довольствовать" [7. Ф. 870. Оп. 1. Д. 1149. Л. 42 об.]. Полностью удовлетворенные достигнутым, 28 июня греческие капитаны приказали поднять паруса и покинуть бейрутский рейд.

Как справедливо отметила И.М. Смилянская, события июня 1772 г. "взломали лед взаимного недоверия" между "мятежными" сиро-египетскими лидерами и офицерами российской эскадры [13. С. 371]. Сказанное вполне относится к договоренностям, достигнутым как в Сайде, так и в Бейруте. Помимо эмира Йусуфа в переговорах 23-28 июня 1772 г. заочно принимали участие `Али-бей Булут Капан и шейх Дахир аль-`Умар. Одновременно вырисовывался сценарий распределения ролей антиосманского альянса. Правитель Горного Ливана выступал в нем в качестве младшего партнера, египетскому и палестинскому лидерам предоставлялась свобода действий на суше, а Россия оказывала общее покровительство и обеспечивала поддержку с моря, за что получала денежные и натуральные выплаты.

Остается вопрос: каковы были подлинные намерения молодого ливанского правителя? Действительно ли он хотел сменить политическую ориентацию либо вел двойную игру и рассматривал соглашение как уловку? Точный ответ дать трудно, но после поражения под Сайдой и разорения Бейрута в поступках юного эмира прослеживается, скорее, растерянность, нежели тонкий расчет. Похоже, что действовал он по обстоятельствам.

В конце июня 1772 г. присоединение Йусуфа Шихаба к антиосманской коалиции казалось вполне логичным. Эмир только что пережил очередной военный разгром, и вот боевые действия докатились и до его владений. К тому же в ливанской элите не было единства по вопросу политической ориентации. Недаром эмир Йусуф привлек к участию в переговорах свергнутого им дядю. Отставленного с поста правящего эмира, но сохранившего значительное влияние Мансура Шихаба с шейхом Дахиром связывала "старинная приязнь и давняя симпатия" [17. С. 49].

Двусмысленное поведение Мансура, который покинул Бейрут, не приложив ни малейших усилий к организации обороны, даже заставило летописца Ханания ал-Мунаййира включить его в ряды напавших на город [10. С. 13].

Особая роль в переговорах, очевидно, принадлежала Са`аду аль-Хури. Следует оговориться, что в указанный период эмира Йусуфа (1748 г. рождения) являлся не вполне самостоятельной политической фигурой, полностью находясь под влиянием своего маронитского воспитателя и управляющего. Как писал хорошо знакомый с реалиями дома Шихабов эмир Хайдар Ахмад, Йусуф никогда ни в чем не противоречил Са`аду, и последний заставлял эмира делать все по своей воле [18. Т 1. С. 60]. Другой летописец также соглашался, что "все шаги и поступки эмира Йусуфа были сделаны по советам и политическим решениям шейха Са`ада аль-Хури и могут быть только номинально приписаны эмиру" [22. Р. 175]. Таким образом, когда мы упоминаем о действиях Йусуфа, то должны иметь в виду фигуру стоявшего за его спиной маронитского "серого кардинала".

Вскоре эмир Йусуф и шейх Са`ад пожалели о своем решении. Наводивший ужас на Сирию `Али-бей оказался политическим изгнанником, имевшим под своим началом лишь 2-2,5 тыс. сабель. К тому же эти части увязли в осаде Яффы, занятой войсками лояльного Стамбулу правителя Наблуса. Россия, связанная перемирием с Портой, заключенным 20 мая 1772 г. в Фокшанах, могла оказать лишь ограниченную помощь ближневосточным союзникам. В Сирии со дня на день ждали карательную экспедицию султана, французский консул в Сайде шевалье де Толе требовал от своего правительства поддержать ее ударом с моря [26. Р. 108]. В этих условиях ливанская верхушка сочла за благо дезавуировать соглашение, тем более что Триполи и Кипр так и остались в руках османов.

В результате Йусуф Шихаб, вновь приняв обличье верного подданного, отправил сераскеру `Усман-паше аль-Мысри письмо, в котором сообщал "о приходе московских кораблей и том вреде, который они причинили" [17. С. 49], "и просил отправить для защиты города отряд солдат с надежным офицером" [15. С. 91]. Выгораживая себя, правящий эмир одновременно дискредитировал в глазах властей своего соперника дядю Мансура, который отвечал за порядок и безопасность в Бейруте [18. Т. 1. С. 94].

Важность обладания Бейрутом, ключевым пунктом для контроля над Горным Ливаном, открывавшим прямую дорогу на Дамаск, была очевидна. Последовавшие действия османского командования заставляют предполагать, что оно было извещено о тайном соглашении эмира Йусуфа с Россией и мятежниками и не собиралось в дальнейшем полагаться на ненадежного ливанского правителя. После получения письма из Дамаска незамедлительно выступили три сотни магрибинцев под командой бывшего мамлюкского бея Ахмада аль-Джаззара (1721-1804), назначенного `Усман-пашой мухафизом (араб. "комендантом") Бейрута.

Не осведомленные о перипетиях большой политики горожане предположили, что войска лишь ненадолго встанут на постой [15. С. 92], однако вскоре стало ясно, что Ахмад-бей всерьез готовится к "обороне от султанши Московии" [17. С. 51]. В числе разноплеменных наемников, "со всех сторон стекавшихся" в Бейрут, хроника упоминает магрибинцев, сирийских арабов, турок, курдов и представителей других этносов [15. С. 94]. В итоге мухафизу удалось собрать около 2 тыс. солдат, помимо этого он мог рассчитывать на ополчение бейрутских мусульман. В короткий срок вокруг Бейрута выросла стена с башнями (18), были закуплены новые пушки и создан арсенал. Как писал местный летописец, "работа кипела и днем, и ночью, люди под вооруженной охраной строили укрепления и стены. Любое неповиновение горожан жестоко каралось, "несколько человек были убиты, многие арестованы как бунтовщики" [10. С. 13].

Переходя из уст в уста, уже в соседней Сайде рассказы о жестокостях нового хозяина Бейрута принимали макабрические формы. "Все христиане, жившие в Бейруте, - сообщал в июне 1773 г. французский консул до Толе, - и составлявшие большую часть его населения, изгнаны, их дома разрушены или разорены, все их имущество разграблено. Дюжина этих несчастных была живьем погребена в фундаментах новых фортификаций по приказу этого фанатичного варвара, без какого-либо повода, даже без предлога, но лишь в качестве простой забавы" [Цит. по: 20. Р. 105]. Между тем "Бейрутская церковная летопись", крайне щепетильно относившаяся к любым случаям преследований православных, упоминаний об этих религиозных репрессиях не содержит.

Захватив в бейрутском порту галеон, перевозивший из Египта деньги для местных торговцев, Ахмад-бей получил средства для "подкупа некоторых эмиров и шейхов из Горного [Ливана], чтобы они отказали в помощи эмиру Йусуфу" [10. С. 13-14]. Получателями денег и союзниками мухафиза Бейрута стали лидеры феодальной коалиции Йазбаки: Хусейн Талхук и `Абд ас-Салам `Имад [7. С. 209].

С самим Йусуфом Шихабом аль-Джаззар поначалу держался скромно и почти подобострастно, выпрашивая лишь несколько недель для того, чтобы укрепить Бейрут и передать его ливанскому правителю. Когда же все сроки истекли, Ахмад-бей запретил бейрутцам вывозить продовольствие в горные районы и "приказал магрибинцам убивать всякого горца, которого они обнаружат" [5. С. 114]. Осмелев, аль-Джаззар даже стал отправлять принадлежавшие ему суда на вылазки вдоль побережья: в мае 1773 г. одна из них под Триполи произвела стычку с греческой галерой "Унконе" [2. Ф. 188. Оп. 1. Д. 53. Л. 305-305 об.].

Горный Ливан оказался в торговой блокаде. Было очевидно, что действия аль-Джаззара санкционировались османскими властями, и окруженному со всех сторон, не имевшему возможности "достать пшеницу и прочее продовольствие из Бейрута" [15. С. 95] эмиру долго не выстоять: его низложит друзская знать. У загнанного в угол Йусуфа Шихаба не оставалось выхода, кроме как проситься обратно в состав антиосманской коалиции. В начале июня 1773 г: он, - вновь при посредничестве эмира Мансура, - обратился к Дахиру ал-`Умару с предложением заключить союз [10. С. 14; 17. С. 52]. "Лучше отдать его [Бейрут] на съедение льву [Дахиру], чем этой собаке [аль-Джаззару]", - так объяснил Йусуф свое решение приближенным [11. С. 96]. Дахир с готовностью откликнулся и на состоявшейся 9 июня встрече обнадежил ненадежного союзника. "Я написал на остров Парос (19), - изложил он эмиру свой план, - чтобы московские корабли шли к Египту на помощь `Али-бею. ... Когда же корабли придут, я отправлю их блокировать с моря Бейрут. Ты же тогда соберешь войска и осадишь аль-Джаззара со стороны суши" [15. С. 95].