Анализ парадоксов украинской национальной идентичности в концепции П.М. Бицилли

V.Yu. Darenskiy, candidate of philosophy, associate professor, Lugansk National agrarian university

The article analyzes the main paradoxes of Ukrainian national identity in the concept of P. Bitsilli based on the consideration of his article “The Problem of Russian-Ukrainian relations in the light of history”. The general logic of P.M. Bitsilli' work is reconstructed, the key issues are analyzed here. By means of attraction of various historical data, their truthfulness and conceptual significance for the modern analysis of the given problems which was actualized as a result of political events of the last years is shown. The purpose of this article is to study the concept of P. Bitsilli proposed by him to understand Ukraine as a specific cultural and historical phenomenon, in the context of modern realities of the formation of its national-state identity.

The following abstracts of P. Bitsilli are very important:

1) about the fallacy of the principle of artificial “constructing” of nations on the basis of only one of political expediency;

2) the destructiveness of building a political nation for culture and language that violate their natural development and create only an illusion, not a genuine culture and language;

3) on the decisive role of universal, not particularistic values in the natural formation of nations;

4) about the mercenary nature of the artificial “constructing” of nations, always with the aim of advancement of mediocrity and the suppression of the higher cultural traditions through artificial independence.

Keywords: P. Bitsilli, Ukraine, national identity, paradoxes

Введение

Трагедия национального деятеля, строящего нацию как самоцель, состоит в том, что он трактует культуру как политику и потому в состоянии создать подобие нации, но не - подлинную нацию. П.М. Бицилли [2, с. 119]

Исследование П.М. Бицилли «Проблема русско-украинских отношений в свете истории», впервые напечатанная отдельной брошюрой в издательстве общества «Единство» в 1930 году в Праге, в настоящее время стала едва ли не ещё более актуальной, чем в период своего написания. Сам факт, что автор этой работы в своё время обратился к такой теме, достаточно далёкой от его основных научных интересов, свидетельствует о его удивительной культурно-исторической прозорливости - на фоне того, какую масштабность приобрела эта тема в наше время. Более того, в наше время ещё ни один автор не поднялся до такого уровня интеллектуальной культуры в её обсуждении, какую в данной работе продемонстрировал П.М. Бицилли.

Научное наследие П.М. Бицилли стало предметом многостороннего исследования, даже появился специальный термин «бициллиеведение» [6], однако именно этот его аспект сегодня ещё не стал предметом специального анализа.

В России в 2004 году вышла монография, специально посвящённая П.М. Бицилли, но в ней также его работа только лишь упоминается [1]. В целом же следует отметить, что с 1990-х годов в России были изданы несколько его важнейших работ, в частности «Очерки теории исторической науки», «Элементы средневековой культуры», «Место Ренессанса в истории культуры», «Трагедия русской культуры», «Избранные труды по средневековой истории: Россия и Запад». Вхождение работ этого классика русской исторической науки, культурологии и философии истории в кругозор современных учёных является совершенно необходимым.

Основные постулаты украинской идеологии, о которых пишет П.М. Бицилли, получившие простор для своего бурного развития и влияния на общественное сознание в период государственной независимости Украины, до сих пор остаются малоизвестными и малоинтересными в России. Такую ситуацию нельзя признать нормальной по целому ряду причин, среди которых назовём лишь некоторые наиболее важные.

Во-первых, эта идеология по сути своей претендует на опровержение и «переворачивание» традиционных представлений о тысячелетней истории восточного славянства, сложившихся в русской исторической науке. Это «переворачивание» чаще всего касается «святая святых» русского исторического сознания, начиная с истории Киевской Руси (этот период трактуется как период «древнеукраинской державы», якобы не имеющий никакого отношения к истории России) до истории Великой Отечественной войны (трактуемой как «советско-немецкая» война, в которой обе стороны якобы выступали по отношению к украинцам как захватчики и поработители) и т.д. Поэтому когда российские историки сталкиваются с проявлениями этих идеологических установок со стороны своих украинских коллег, то это чаще всего приводит к острому взаимному непониманию и даже враждебности. Типичны случаи, когда они бывают настолько удивлены и обескуражены суждениями украинцев, что вообще отказываются вести с ними какие-либо дискуссии, квалифицируя высказывания своих оппонентов просто как «националистический маразм». И хотя в ряде случаев такая оценка действительно является адекватной, тем не менее, отказываться от диалога нельзя, поскольку налаживание взаимопонимания невозможно без разрушения бытующих русофобских идеологических мифов.

Но если в России вообще очень мало интересуются идеологическими концепциями украинской историографии и не привыкли с ними всерьёз полемизировать, то в Украине, наоборот, критика традиционных концепций русской историографии отечественной истории (квалифицируемых здесь как «имперские» и «шовинистические»), составляет едва ли не главное занятие в области исторической идеологии, в котором упражняются почти все, кто пишет на исторические темы. Очень трудно найти даже статью по истории Украины или России (не говоря уже о диссертациях и монографиях), в которой бы не было такой критики. Впрочем, обычно здесь имеет место вовсе не «критика» в строго научном смысле слова, а именно борьба идеологем и ценностей, - волюнтаристическое утверждение одних и отвержение других, как правило, не обременяющее себя сколько-нибудь серьёзной аргументацией.

Обзор литературы. Близкой по тематике и по концептуальным выводам к работе П.М. Бицилли была статья Н.С. Трубецкого «К украинской проблеме» (1927), написанная в тот же самый период [8]. К сожалению, большинство современных авторов, пишущих на эту тему, являются либо публицистами, либо работают в рамках весьма жёстких идеологических установок, особенно в Украине. Из современных работ примером строго академизма может служить, например, статья Д.Я. Бондаренко [3], а из публицистических работ высоким концептуальным уровнем отличается книга С.Н. Сидоренко «Украина - Россия: преодоление распада» (2006) [7]. Тем самым, данная работа П.М. Бицилли является классическим культурологическим исследованием феномена Украины и именно в этом качестве подлежит самому вдумчивому анализу.

Методология исследования состоит в реконструкции общей логики работы П.М. Бицилли, выделении его аргументации по ключевым проблемам и привлечении различного исторического материала для проверки их истинности.

Целью данной статьи является исследование концепции П.М. Бицилли, предложенной им для понимания Украины как специфического культурно-исторического феномена, в контексте современных реалий становления её национально-государственной идентичности, посредством анализа парадоксов украинской национальной идентичности, раскрытых в работе П.М. Бицилли.

Результаты исследования

Предложенный подход точно соответствует взглядам П.М. Бицилли на «украинский вопрос» в указанной работе. Как отмечал сам автор, «этот вопрос является культурно-исторической проблемой, а не только и просто очередным заданием “реальной” политики» [2, с. 107]. Учёный понимал свою задачу не как вмешательство в споры тогдашних «самостийников» и их противников, но как культурологический анализ проблемы sine ire et studio. Поэтому он обращался к тем «русским и к тем украинцам, которые ещё не потеряли надежды на возможность сговориться друг с другом и которые не думают, что то, что их разъединяет, есть исключительно результат злой воли, нежелания понять противника, взглянуть на вещи с его, противника, точки зрения» [Там же].

Как видим, у автора, при всей его научной непредвзятости, есть изначальное чёткое убеждение в том, что разъединение украинцев и русских «есть исключительно результат злой воли». Можно ли это считать субъективизмом? С формальной точки зрения - можно. Но никак нельзя, по крайней мере, в двух сущностных контекстах: во-первых, с точки зрения христианской морали, поскольку всякое разъединение христианских народов есть грех и зло - а уж тем более раскол Руси как твердыни Православия; во-вторых, с точки зрения жизненного опыта, который о людях, усердно делящих Русь по этническому признаку, неизменно оставляет самое неблагоприятное впечатление. Оба эти контекста не всегда явно, но постоянно присутствуют в исследовании П.М. Бицилли.

С самого начала П.М. Бицилли указывает, что суть рассматриваемого вопроса принципиально неразрешима в рамках идеологических споров, так как украинская идея изначально основана на разрушении русского самосознания. Например, «идейные» украинцы утверждают, что продолжением истории Древней Руси является только история Западной Руси, а не Московской. Для этого украинцы настаивают на древности самого имени «Украина», тогда как русские доказывают, что этот термин в качестве самоназвания очень новый, и что сам народ соответствующих территорий всегда назвал себя только русским; украинцы утверждают, что украинский язык - отдельный язык, а русские, что это диалект русского языка.

«Нельзя отрицать большой плодотворности этих споров для исторической науки», - отмечает П.М. Бицилли, - но, утверждает он, суть нашего вопроса лежит совсем в иной плоскости [2, с. 108]. «Суть вопроса», в отличие от эмоционально окрашенных чисто идеологических спекуляций вокруг него, учёный определяет следующим образом: «Проблема украинского возрождения вовсе не какой-либо вздорный вымысел политиканов и праздномыслящих романтиков. Ей нельзя отказать в жизненности, и отмахнуться от неё было бы преступно и глупо. Но её надо правильно поставить» [Там же, с. 110]. Прежде всего, по П.М. Бицилли, обычное рассуждение в пользу «само собой разумеющейся» необходимости конструирования особой украинской нации на базе этнических особенностей населения Юго-Западной Руси «грешит в одном весьма важном отношении: оно основано на смешении понятий признака наличия национальности и условия возникновения национальной жизни» [выделено нами - авт.] [Там же, с. 115].

Под «признаком наличия национальности» здесь понимается именно наличие упомянутых этнических особенностей, которые действительно имеют место, - но «условия возникновения национальной жизни» предполагают нечто большее. Тот факт, что это различение почти никто не проводит, говорит о крайне низком уровне подобных дискуссий. Здесь П.М. Бицилли позволяет себе едкую иронию: «Есть люди, придающие значение тому, что великоросс зовёт малоросса “хохлом”, а малоросс великоросса - “кацапом” или “москалём”, и тому подобным мелочам. Я пойду дальше и признаю, что антагонизм между Севером и Югом в России, несомненно, есть. Это общий факт. Он существует и в Германии, и во Франции, и в Италии, и в Испании, и в Американской республике. Но этот факт - не одно и то же, что антагонизм национальный, и не о нём поэтому идёт сейчас речь.

И если украинизаторы ссылаются на него и пытаются на нём базироваться, то это значит или то, что они не знакомы с историей, или обманывают самих себя, или же, наконец, обманывают других. Для меня, в настоящей связи, имеет значение только один, сейчас отмеченный, факт - морального, внутреннего отчуждения украинизаторов от России, факт, делающий сам по себе то, что из двух людей одинакового происхождения, одинаковой культуры, одной крови (оба Шульгины), один - несомненный, бесспорный украинец, потому что он хочет им быть, другой - столь же несомненный, столь же бесспорный русский - по той же причине» [2, с. 118].

Тот из братьев Шульгиных, упомянутых здесь, который выбрал русскую идентичность (Василий), в статье «Украинствующие и мы» (1938) так писал о своём брате Александре, который стал «сознательным» украинцем: «Если взорвать их идеологию бомбами несомненных фактов, они восклицают “тем хуже для фактов” и сейчас же выдумывают в подкрепление своей мании новую аргументацию. Впрочем, всякие доказательства для них только линия второстепенных окопов. Цитадель же их в утверждении: хотим быть украинцами. Хотим быть и больше ничего. Пусть для этого нет никаких оснований вовне; основание - внутри нас» [9, с. 54]. Подобное же отчуждение было, например, и у Николая Бердяева с его родным братом; а в наше время таких примеров - многие тысячи, если не миллионы. Поистине «и встанет брат на брата». Неужели существует настолько извращённая «мораль», которая могла бы это оправдать? Однако объяснение этому П.М. Бицилли даёт очень простое и точное - это изначальная отчуждённость украинизаторов от России.

Его современник, наблюдавший за событиями 1918-1920 годов, будущий академик Н.К. Гудзий фактически подтверждает этот вывод: «Самостийники и количественно и качественно... незначительны и вербовались они или среди галичан, или среди тех, кто на всякой политической идеологии способен был делать себе карьеру. Для кого большая духовная культура России была пустым звуком, о тех можно сказать, что за душой ничего у них не было и, отказываясь от России, им терять было нечего» [4, с. 186].

Само слово «Украина» приобрело свой современный национально-государственный смысл только в первой половине ХХ века, причём не в результате какого-то спонтанного возникновения национального самосознания широких народных масс, а в результате идеологических манипуляций - сначала со стороны маргинальных, но очень активных групп интеллигенции, а затем была взята на вооружение сначала австрийским правительством, а потом большевиками для своих особых целей. Этот процесс, сам по себе весьма естественный и характерный для ХХ века - века идеологий par excellence, - достаточно подробно и документировано рассмотрен в классических работах Н. Ульянова, А. Царинного (Стороженко) и др. Ещё более характерно, что и серьёзные украинские историки этого факта нисколько не отрицают, хотя и не любят (по вполне понятной причине) о нём распространяться.

Так, например, едва ли не самый авторитетный из современных украинских авторов, пишущих на тему теории и истории нации, Г. Касьянов прямо утверждает: «Термин “национальное возрождение”, очевидно, нужно брать в кавычки... поскольку и по содержанию, и по форме украинское “национальное возрождение'' было именно созданием нации, и субъективный фактор имел решающее значение для “инициирования'” этого процесса. русский украинский национальный государственный бицилли

В данном контексте новое значение приобретает предложенный Р. Шпорлюком термин “украинский проект”. Нация сначала должна была возникнуть в воображении деятелей “национального возрождения” как умозрительная конструкция, и только со временем эта действительно “воображаемая” общность, этот проект были связаны в единое целое, согласованы с “объективными” социально-политическими, культурными, геополитическими и другими реалиями» [11, с. 296]. Другой автор, М. Рябчук, отличающийся явной русофобией, тем не менее, пишет практически то же самое: его главная монография называется «От Малороссии к Украине: парадоксы запоздалого нациотворения» (1999) [12], и в ней он прямо говорит об искусственности и «запоздалости» создания украинской нации, которая, по его мнению, так и не возникла и существует лишь в смелых проектах. (Уникальный неологизм «нациотворение», кстати говоря, не имеет аналогов ни в одном из европейских языков).

Каковы были цели и смысл «украинского проекта», на что (и против чего) в конечном счете, было направлено буйство воображения упомянутых деятелей, мы рассмотрим чуть ниже. А пока отметим следующее.

Во-первых, несмотря на бесспорное наличие определённых «объективных» предпосылок в виде некоторых языковых и культурно-психологических особенностей населения Юго-Западной России, существовавших к началу ХХ века, тем не менее, главным и решающим для «создания» отдельного народа был именно субъективный фактор, который, впрочем, далеко не сводился к игре чьего-то воображения, но был результатом проявления вполне определённых интересов определённых сил, использовавших это «воображение» в своих целях.

Естественно, нельзя отрицать сам факт существования украинского народа, к чему имеют склонность некоторые не в меру радикальные российские авторы, или же рассматривать возникновение украинской национальной идентичности исключительно как результат некой антинародной аферы. Действительно, такая афера имела место, однако и она, как оказалось, отвечала устремлениям весьма широких масс населения Юго-Западной Руси.

Дело в том, что те нравственно-религиозные основания, на которых держалась Русь в исторической форме Российской Империи как не просто национально-государственный, но именно сакральный, основанный на признании определенных ценностей-святынь феномен исторического бытия, к началу ХХ века оказались весьма поколебленными. И те же самые идейные импульсы, которые привели в Центральной России к победе большевиков, - они же в Юго-Западной Руси привели к возбуждению этноцентрического эгоизма, вынося на поверхность исторических событий деятелей, которые были абсолютно ничтожны сами по себе в нормальных культурных условиях. Таким образом, большевизм и «украинский сепаратизм» (термин начала ХХ века) являются результатом одного и того же разрушения тысячелетней традиции русской православной идентичности. Разница состоит лишь в том, что большевизм представлял собой результат воздействия наиболее радикального типа антихристианского и вообще антитрадиционного западноевропейского сознания (навербовавшего себе в и России соответствующий контингент), а украинский сепаратизм есть «филиал» более мягкого, хотя, в конечном счёте, и не менее разрушительного типа антирусского сознания, направленного на уничтожение священных основ православного народного бытия. Разница между ними состоит лишь в идеологическом «оформлении», а не по существу, поэтому и отношение к ним должно быть однотипным.

В этом отношении весьма показателен своеобразный «симбиоз» радикальных революционных устремлений с антирусским сепаратизмом, наблюдаемый у большинства украинских идеологов: от ортодоксального марксизма В. Винниченко, Н. Хвылевого, Н. Скрипника и многих тысяч «украинизаторов» 1920-1930-х годов до социализма С. Петлюры, И. Франко, Л. Украинки, М. Драгоманова, Ю. Бачинского, М. Грушевского (как и абсолютного большинства деятелей «Центральной Рады») и до анархического бунтарства самого Т Шевченко.

Как бы то ни было, П.М. Бицилли признаёт большую жизнеспособность идеи создания украинской нации, поскольку «обработка народа в течение ряда поколений путём пропаганды и школы... политическая и экономическая изоляция могут, в конце концов, перевоспитать народы. Украинскую нацию создать можно. В этом украинизаторы вполне правы» [2, с. 119].

Однако, - задаётся справедливым вопросом П.М. Бицилли, - а зачем, собственно? Дело в том, что в истории нигде и никогда нации не возникали и не создавались только ради сохранения этнического своеобразия населения определённых территорий. Возможно, что украинская нация стала бы первым таким случаем - но такое исключение вряд ли можно было бы признать чем-то ценным с общечеловеческой точки зрения. И вот почему.

«Восстановление Империи и Рима, - пишет П.М. Бицилли, - мыслится Дантом и Петраркой как долг Италии перед Богом и человечеством, как её призвание, не как её право. Создание великих исторических наций никогда не было самоцелью для их создателей. Они метили дальше и выше. Так проявляет себя непреложный исторический закон перерождения целей. Творя наднациональные, сверхнациональные ценности, герои человечества творят нации. Последние - косвенный, но необходимый результат их творческих устремлений» [2, с. 122]. Однако сохранение этнического своеобразия хотя и является благородным побуждением, но само по себе полноценную нацию создать никогда не сможет, поскольку не несёт в себе никакой сверхнациональной ценности, безусловно, важной и даже незаменимой для всего человечества.

В частности, такую сверхнациональную ценность реализовала единая Русь и созданный ею Русский мир. Позднее созданный Русью нравственный тип человека в силу своих особых качеств смог создать и одну из величайших в мире культур, особо проникнутую христианским духом смирения. Этот же тип человека создал и великое государство, спасшее от гибели и ассимиляции агрессивными соседями множество народов, открыв им историческое будущее. В частности, уже само существование южнорусского этноса, впоследствии названного «украинцами», есть результат самоотверженной политики Русского государства, вынужденного вести невыгодные для себя тяжёлые войны с Польшей и Турцией ради спасения предков современных украинцев от прямого геноцида.

Территория, контролировавшаяся войсками Б. Хмельницкого на момент их Переяславской присяги царю, составляет менее 1/10 территории современной Украины, - всё остальное было отвоёвано для неё русской армией в течение нескольких веков, причём около половины её современной территории вообще до этого не было заселено славянами.

Но может ли предложить миру сверхнациональную ценность какой-нибудь «строитель» этнической нации? «“Строитель” нации, - пишет П.М. Бицилли, - обязан приложить все усилия к тому, чтобы показать внешнему миру, что нация, которую он “строит”, есть подлинно нация, что она обладает всеми атрибутами таковой - национальным языком, национальным искусством, национальной наукой и т.д.

Он будет “национализировать” все эти сферы деятельности Духа. Что бы и о чём бы он ни писал, он будет добиваться, прежде всего, невозможно более точной передачи своей мысли, а возможно большей “чистоты” языка. Он пожертвует самыми необходимыми, давно вошедшими в общенародный обиход словами, лишь бы только они не явились для кого-нибудь аргументом в пользу недостаточной “самобытности” его языка. Украинец добровольно исказит свою речь в своём увлечении борьбой с “российскими” словами, румын - со славянизмами, которыми полон словарь живой румынской речи. Обеднение культуры, оскудение духа, застои, косность - непременное следствие национального “строительства” ради него самого» [2, с. 123].

Все описанные процессы нетрудно видеть на примере современного строительства украинской нации. Особенно ярко это проявляется в сфере языка. Как замечает современный исследователь «украинского вопроса» С. Н. Сидоренко, «удивительно красив и мелодичен народный украинский язык. и в то же время нет ничего гаже его “канцелярского” варианта. на котором изъясняется украинская политическая элита. на котором дублируют иностранные фильмы и пишутся школьные учебники» [7, с. 255].

Поэтому нисколько не удивительно упорное нежелание пользоваться этим языком большинства населения современной Украины, несмотря на все усилия государственной «украинизации»: русскоязычное население составляет здесь, по самым новым социологическим данным (даже после потери Крыма и Донбасса), не менее 60%, а с потерянными регионами доходит до 70%. Если переход на общерусский язык был в своё время не только объективным и естественным процессом, шедшим «снизу», без всякого принуждения, но и имел огромное культурное значение, приобщая народ сразу же к достижениям самой мощной в мире в Х1Х-ХХ веках русской культуры, - то теперь наоборот, происходящая искусственная «украинизация» обычно прямо сопряжена с провинциализацией мышления и культуры, с возрождением самых диких проявлений национализма и хуторянского шовинизма. Тем самым, общий культурно-деструктивный характер этого процесса совершенно очевиден.

К ещё более деструктивным результатам такое «строительство ради него самого» приводит в сфере исторической памяти, подменяя её откровенной мифологией. В частности, именно П.М. Бицилли едва ли самым не первым из профессиональных историков имел смелость заметить, что украинизаторы без всяких на то объективных оснований «присваивают Украине козачество, истолковывая козаческое, явно областническое движение, как “национальное”» [2, с. 129]. Действительно, фактом является то, что история запорожского казачества - это часть истории Новороссии, не имеющая к «украинской» истории никакого отношения и фактически узурпированная последней.

Так, во времена существования Запорожья единственным носителем «украинской» идеи - т.е. идеи отрыва южнорусского этноса от единства Русского мира - было только униатство, временно почти уничтоженное теми же запорожцами во время войны Хмельницкого. Сами запорожцы, как известно, именовали себя исключительно «русскими», а слово «украинец» им было так же абсолютно неизвестно, как оно было неизвестно и всему населению Юго-Западной Руси вплоть до большевистской украинизации 1920-1930-х годов (его никогда не употреблял и Т. Шевченко). Как известно, сама «украинская» идентичность в качестве феномена массового сознания является специфическим продуктом советского периода истории, поэтому «именно победа большевиков и их национальной политики обеспечила формирование отдельной украинской национальной идентичности и закрепила раскол русской нации» [3, с. 73].

Вплоть до большевистской «украинизации» 1920-1930-х годов классическое понимание русской нации как состоящей из трёх основных этносов - великорусского, малорусского и белорусского - чётко соответствовало самому народному самосознанию, прямо опираясь на последнее. Это и обусловило полный провал украинского сепаратистского движения в ходе Гражданской войны 1918-1920 годов.

Характерно в этом отношении свидетельство одного из лидеров этого движения В. Винниченко: «Я ехал восемь дней, - пишет этот автор об одной из своих поездок по Украине в период Гражданской войны, - среди солдат, крестьян и рабочих, меняя своих соседей на многочисленных пересадках. Тем самым, я имел возможность увидеть на протяжении этих дней словно в разрезе народных слоёв их настроения... Я к тому времени уже не верил в особую приверженность народа к Центральной Раде. Но я никогда не думал, что могла быть в нём такая ненависть. Особенно среди солдат. И особенно среди тех, которые не могли даже говорить по-русски, а только по-украински, которые были не латышами и не русскими, а своими, украинцами. С каким презрением, злобой, с каким мстительным глумлением они говорили о Центральной Раде, о генеральных секретарях, об их политике. Но что было в этом действительно тяжёлым и страшным, то это то, что они вместе с этим высмеивали и всё украинское: язык, песню, школу, газету, книжку украинскую... И это была не случайная сценка, а всеобщее явление от одного конца Украины до другого» [выделено нами - авт.] [10, с. 261].

Кроме В. Винниченко и многие другие авторы в своих мемуарах с растерянностью отмечают, что идея самостийной Украины в период, официально именуемой ныне на Украине «национально-освободительной борьбой 1917-1920 годов», в подавляющем большинстве случаев встречала агрессивное неприятие среди украинского крестьянства, не говоря уже о жителях городов. Исторические свидетельства участников этого процесса однозначно говорят о том, что носители этой идеи в то время «боролись» в первую очередь с собственным народом, отнимая у него естественное право быть полноправным наследником полиэтнической, но единой русской культуры и истории. Об этом важном обстоятельстве пишет и С.Н. Сидоренко: «Исторические обстоятельства на Украине сложились таким образом, что подавляющее число украинцев развивались не в одной, а в двух параллельно влияющих культурах - и в этом факте следует видеть не недостаток, а скорее достоинство. Поэтому, по меньшей мере, неразумно формально подходить к этому вопросу и оставлять украинца с одной составляющей его культурного облика, отбросив другую, которая являлась и в обозримой перспективе будет являться для украинцев единственным каналом, через который возможен доступ к богатствам мировой культуры» [7, с. 48].

Рассуждения этого современного автора, основанные уже на анализе новейших процессов, происходящих в Украине, в полной мере подтверждают тезис П.М. Бицилли: «Кто чувствует себя “украинцем”, тот сможет тогда свободно, не подчиняя своей деятельности политическим по существу соображениям, творить “украинскую” культуру. Пусть эта культура будет областная, провинциальная, зато она будет - подлинная, не псевдо-культура. Не забудем, что культура Вальтера фон дер Фогельвейде, Данте и Петрарки, Чосера и автора песни о Роланде - были тоже провинциальными культурами, когда единственной мировой культурой была латинская» [2, с. 132].

Однако, отмечает П.М. Бицилли, «украинцы потому ведь и настаивают на принудительном насаждении украинской культуры - псевдо-культуры, - что они не верят в возможность развития этой культуры в условиях свободного соревнования с русской» [Там же].

С другой стороны, «Украина, если в ней разовьётся свободно своя, местная, украинская культура, будет, с точки зрения общерусского единства, представлять неизмеримо меньшую опасность, нежели Украина, принудительно украинизированная» [Там же, с. 134]. И действительно, принудительно «украинизированная» Украина, как в этом легко убедиться из новейшей истории, всегда создаётся как слабое и маргинальное антирусское образование, чья самобытность никому не интересна. Наоборот, в пространстве Русского мира она всегда была и будет интересна, сильна и востребована.

П.М. Бицилли также совершенно точно предвидел и тот процесс, который явно наблюдается в период становления независимости Украины: «Новое государство - это множество новых возможностей: депутатских кресел, дипломатических постов, министерских портфелей. Скромный гимназический учитель в новой столице может рассчитывать на звание академика, ротный командир - на место начальника генерального штаба. Искусственная выделка нации, при неизбежном на первых порах безлюдье, всегда на руку слабым, неудачникам, в масштабе прежнего большого государства не преуспевавшим. Малым кораблям свойственно искать мелкой воды для плавания... “Лучшим” же свойственно стремиться к возможно большему расширению сферы приложения своих сил» [Там же]. Действительно, как неизменно показывает исторический опыт (и не только украинский, но и мировой), в результате заполнения такого искусственно созданного «безлюдья» и «мелкой воды» происходит лишь отрыв от великой культурно-исторической традиции и резкое снижение культурного стандарта, выгодное для карьеристов, а не для народа. Этот психологический тип в своё время был описан великим русским учёным Н.С. Трубецким. По его наблюдениям, которые подтверждаются и в наше время, людям этого типа свойственны «печать мелкого провинциального тщеславия, торжествующей посредственности, трафаретности, дух постоянной подозрительности, вечного страха перед конкуренцией» [8, с. 373].

В связи с этим стоит привести интересное суждение всемирно известного киевского философа профессора С.Б. Крымского (1930-2010), которого трудно заподозрить в особой «русофилии» (об этом свидетельствуют многие другие его высказывания). По его формулировке из энциклопедической статьи, «русское сообщество Украины» ныне «представляет собой примерно половину граждан Украины и демонстрирует при этом не вынужденное русскоязычие, а культурную потребность, выработанную историей, духовно-культурной традицией, работать, общаться на русском языке, жить в соответствии с ценностными установками русской культуры. Категорически невозможно применить в определении “русского сообщества” критерии, которые обычно применяются при классификации какой-либо определённой социальной группы людей, например, национального меньшинства. Если же исходить из подобного отождествления “русского сообщества” и “национального русского меньшинства”, то мы столкнёмся с элементарной логической ошибкой “подмены понятий”.

В ситуации же, когда под русским сообществом Украины понимают носителей русской культуры, тем более нельзя говорить о какой-то части украинского населения, потому что в этом случае русское сообщество будет составлять основную цивилизационную составляющую украинской нации в современном политическом смысле данного понятия» [5, с. 150].

Выводы. Формулировка С.Б. Крымского, обобщающая современное состояние украинской идентичности и культуры в контексте того большого цивилизационного пространства, к которому она изначально принадлежит, - Русского мира, - в полной мере подтверждает правоту выводов П.М. Бицилли. Остаётся надеяться, что проведённый им анализ этой остроактуальной темы полноправно войдёт в современное гуманитарное и историческое сознание.

Принципиальную важность имеют следующие тезисы П.М. Бицилли:

1) об ошибочности самого принципа искусственного «построения» наций на основе одной лишь политической целесообразности;

2) о деструктивности построения политических наций для культуры и языка, нарушающих их естественное развитие и создающих лишь иллюзии, а не подлинную культуру и язык;

3) о решающей роли универсальных, а не партикулярных ценностей в естественном формировании наций;

4) о корыстном характере искусственного «построения» наций, всегда имеющем целью выдвижение посредственностей и подавление более высокой культурной традиции путём искусственной «самостийности».