У истоков военной реформы Петра Великого: стрелецкие мятежи

Размещено на http://www.allbest.ru/

НИУ ВШЭ

У истоков военной реформы Петра великого: стрелецкие мятежи

Волкова Ирина Владимировна

Стрелецкие мятежи конца ХYII в. были предметом внимания всех историков, писавших о Петре I и его эпохе. Биографов царя эти происшествия, главным образом, интересовали с точки зрения препятствий, которые пришлось одолеть будущему реформатору России, прежде чем он обрел реальную полноту власти. Исследователей, обращавшихся к перипетиям политической борьбы, в частности, к дворцовым переворотам, стрелецкие мятежи занимали как ранние сражения у подножия трона, которые в ХYIII столетии перерастут в устойчивую традицию. Наконец, в историографии была выдвинута и гипотеза о стрелецких мятежах как одной из форм социального протеста масс, близкой по своей направленности к антифеодальным выступлениям крестьян и городских низов 1.

Между тем, указанные события имеют еще одно измерение - пролога военной реформы Петра I. Опыт стрелецкого войска и его политической активности составил исходную платформу, на которой отрабатывалась концепция регулярной армии. Их первое вмешательство в расклад политических сил в1682 г. завершилось установлением формальной власти братьев Иоанна и Петра Алексеевичей. Фактически у государственного руля встала их старшая сестра Софья Алексеевна. Клан Милославских, как и соперничавшая группировка Нарышкиных, пострадал от распоясавшейся военщины, однако, извлек больше выгод из посеянной стрельцами смуты. Вначале, действуя при помощи уступок и отступления, затем - при помощи вероломного и коварного убийства главных зачинщиков, а также замены фигур во главе Стрелецкого приказа, Софья овладела обстановкой и получила в свое распоряжение семь относительно спокойных лет правления.

Полуопальный двор царицы Натальи Кирилловны и юного Петра I, понесший большие потери, переехал в село Преображенское. Здесь в обстановке горестного переживания политической неудачи и нервных просчетов шансов на будущее зрела идея реванша и одновременно закладывалась вооруженная опора царя-отрока - потешные полки, составленные в основном из придворных чинов (стольников и спальников), дворцовых служителей. 2 Как таковой этот прецедент еще не выпадал из традиций воспитания царских отпрысков. Известно, что царь Алексей Михайлович, заметивший в младшем сыне склонность к военным игрушкам и забавам, охотно впустил милитаристский декорум в его детское жилище.3 Первый признак того, что Марсовы потехи юного Петра принимают опасный оборот для правящего клана Милославских, обозначился в самом конце 80- х - начале 90- х годов, когда потешные были оформлены в солдатские Преображенский и Семеновский полки, и в них ручьем потекли добровольцы из дворян, боярских людей и окрестных крестьян.4

Превращение товарищей детских игр царя в нешуточную военную силу в его руках осознавали лица, втянутые в противостояние кремлевской и преображенской партий. Так, неразлучный спутник воинских увлечений царя Б.И. Куракин прямо указывал на концентрацию вооруженной защиты у Петра I как на решающую предпосылку достигнутого им в 1689 г. перевеса над сестрой - правительницей: «И так помалу привел себя теми малыми полками в огранение от сестры или начал приходить в силу. Также с теми полками своими делал непрестанно екзерцию, а из стрелецких полков возлюбил Сухарев полк, и всякое им награждение давал, и к себе привлек, или сказать, верными учинил» 5.

Качества военного вождя, отчетливо прорисовавшиеся в облике Петра I, становились важнейшим аргументом и для стрелецкого войска в оказании ему своей помощи. В ночь с 7 на 8 августа 1689 г. несколько человек из стрелецкого Стремянного полка сочли за долг предупредить царя о возможном покушении на его жизнь со стороны Софьи. С получением тревожных известий он срочно ретировался в Троице - Сергиев монастырь. Вскоре туда же прибыло воинское подкрепление. Первыми явились «потешные» полки. За ними проследовали 14 стрелецких полковников, три подполковника, выборные от стрелецких полков и служилые особенно лояльного царю Сухарева полка. В логике политической борьбы пришедшие на подмогу воинские соединения сыграли роль мощной группы давления, увлекшей за собой колеблющиеся элементы Боярской думы и Государева двора. Конечно, сыграли свою роль и заявленная патриархом Иаокимом солидарность с царем, и родственное заступничество за него тетки царевны Татьяны Михайловны, и братское расположение, выказанное Иоанном Алексеевичем. Однако последнее слово все-таки оставалось за вооруженной силой, состоявшей из «потешных» и большой части стрелецких полков. В своей значительной массе стрельцы на этот раз отдали предпочтение не Софье, а Петру.6 Как свидетельствовал генерал П. Гордон, именно они принудили Софью уступить брату, потребовали выдачи начальника Стрелецкого приказа и фаворита Ф.Л. Шакловитого. В случае отказа они угрожали ударить в набатный колокол. Осознав, что борьба проиграна, Софья покорилась7.

Итак, в 1689 г. Петр I располагал поддержкой стрелецкого войска: несколько стрельцов дали знать о заговоре, готовившемся в окружении правительницы, семеро в ходе розыска обеспечили «свидетельскими» показаниями, необходимыми для обвинения Софьи и ее ставленника Ф. Шакловитого и тем самым помогли состояться смене правящих группировок. А те, кто вовремя не сориентировался и остался в стороне от очередного передела власти, безропотно приняли и казнь Шакловитого, и раскаты гнева Петра. Своеобразным символическим действием они объявили о своем смирении: вдоль дороги, по которой царь возвращался в Москву, были расставлены плахи с топорами; положив на них повинные головы, стрельцы громко взывали к царской милости.8

Вместе с тем, получив признание со стороны стрелецкого войска, царь отнюдь не торопился на него опереться. Напротив, первую половину 90-х годов он посвятил дальнейшему обустройству собственного маленького войска и шлифовке его боевого искусства. Усиленные военные занятия на этом этапе сочетались с индифферентностью царя к делам управления. Историками была давно подмечена эта странность поведения: достигнув заветной цели и став фактическим единодержавным лидером государства (болезненный Иоанн Алексеевич вплоть до своей смерти в1696 г. не претендовал на политическое влияние), Петр I игнорировал свои властные прерогативы, передоверив их матери, дяде Льву Кирилловичу и своему ближнему кругу. Правомерно предположить, что даже с обретением независимого положения и свободы действий, он не считал страницу своей прошлой жизни перевернутой. А ближайшую задачу видел в том, чтобы закрепить условия победы, одержанной в1689 г.

Мотивы, которыми руководствовался Петра I, не составляли секрета для наиболее осведомленных и проницательных из его современников. Со слов некоторых из них, секретарь прусского посольства И.Г. Фоккеродт пояснял, что под влиянием общения с иностранцами у молодого царя зрели планы больших перемен. В то же время он «хорошо видел, что едва ли ему осуществить эти замыслы, пока будет в стране такое сильное войско, способное отважиться на сопротивление его воле. Поэтому он уже решился и стрельцов, и дворян, оба эти скопища обессиливать, изводить одно посредством другого».9 Историки давно обращали внимание на то, что в крупных военных учениях стрелецкие и царские гвардейские полки неизменно стояли по разные стороны поля сражения и вели друг против друга боевые действия. При этом бывшие «потешные» неизменно выходили из брани победителями, а стрельцы - побежденными. 10 Помимо закалки и тренировки войсковых соединений, учебные сражения преследовали и другую цель - публичной демонстрации преимуществ зарождающейся регулярной армии и дискредитации старой войсковой организации в лице ее постоянного стрелецкого ядра. Становилось понятно, что срок, отмеренный царем стрелецкому войску, истекает.

Причины активного отторжения, которое это войско вызывало у Петра I, у историков, как правило, не вызывали больших сомнений. По мнению В.И. Буганова, отношение Петра I определялось страхом, пережитым в детстве во время первого стрелецкого бунта. В дальнейшем, не желая снисходить к их нуждам и чаяниям, он мстил им при каждом удобном случае, и, воспользовавшись бунтом 1698 г., окончательно вытравил раздражавший его стрелецкий дух.11 По мнению Н.И. Павленко, несмотря на свою многочисленность (в общей сложности 55 тыс. человек в 1681 г.),12 в конце ХYII в. стрелецкое войско уже не отвечало потребностям государственной обороны. Оно утратило боеспособность и превратилось в анахронизм. Совмещавшие воинскую службу с занятиями торговлей и промыслами, стрельцы все больше и больше погрязали в житейских заботах и вырождались как защитники отечества. 13

Однако современники придерживались другого мнения на этот счет. Умный и наблюдательный публицист И.Т. Посошков отзывался о них с похвалой и полагал, что, после обучения некоторым новейшим приемам боя они могли бы составить конкуренцию любой армии мира: «… если удалых стрельцов тысяч десяток человек собрать и научить их скоро-обращательному строю, то, чаю, что та 10 000 лутши 50 000 у дела будет; то б нашему великому государю самая достохвальная слава и радостная война была».14 Беспримерную выносливость и хладнокровие стрельцов признавал и их усмиритель в 1698 г. П. Гордон.15 По оценке историка вооруженных сил Московского государства А.В. Чернова, стрелецкие полки являлись подлинным зародышем регулярной армии и могли дать фору дворянским ополченцам сразу по нескольким позициям. Они владели холодным и огнестрельным оружием, были обучены городовой (оборонной) и пограничной службе, в качестве пехотинцев использовались в полевых сражениях и в качестве осадного войска - в штурме неприятельских крепостей.16 К этому следует добавить, что после массовых казней 1698-1699 гг. и выселения выживших стрельцов из Москвы расформирование стрелецкого войска было приостановлено. Более того, в начале Северной войны правительство решило вернуть в строй уцелевшие и даже создать некоторые новые стрелецкие полки. Московские стрельцы неплохо показали себя на поле Полтавской битвы, а после 1713 г. были переведены в солдаты. Городовые стрельцы несли гарнизонную службу в течение всего петровского царствования и были упразднены только во второй четверти ХYIII в. 17 Таким образом, и сама власть в применении этой воинской силы исходила из презумпции ее довольно высокого боевого качества.

В такой же мере представляется не вполне убедительным и объяснение стрелецкого поражения 18 июня 1698 г. под стенами Новоиерусалимского Воскресенского монастыря их военной слабостью.18 Современникам и свидетелям этого события ситуация представлялась в ином свете. По отзыву секретаря цесарского посольства И.Г. Корба, стрельцы сами отказались от борьбы с правительственными войсками: «тысячи людей дали связать себя, а если бы они пожелали испробовать свою силу, то вне сомнения оказались бы победителями связавших их». Корб объяснял эту конечную покладистость «божьим промыслом». («Но есть Бог, который рассеял помыслы злодеев, чтобы они не могли завершить начатое»).19 Возвращаясь на почву рационального истолкования данного прецедента, можно предположить, что в нем проявился феномен внезапного остывания поистине вулканической деятельности, который и раньше демонстрировало стрелецкое бунтарство при встрече с жесткой позицией правительственных сил.

В продолжение темы следует выделить еще один важный признак, косвенно указывающий на непростую для верховной власти задачу профессионального развенчания стрелецкого войска. Таким индикатором была безудержная ярость, с которой оно искоренялось Петром I. Жестокость этой расправы заставила вздрогнуть даже привычное к изуверским наказаниям московское общество конца ХYII в. Только за октябрь 1698 г. И.Г. Корб насчитал восемь актов казней, через которые были проведены все сколько-нибудь причастные к бунту. Пятьсот несовершеннолетних воинов, спасенных от смерти лишь своим юным возрастом, подверглись отрезанию носов и ушей и были отправлены в ссылку. 20 По данным В.И. Буганова, в сентябре- октябре 1698 г. к розыску было привлечено 1021 человек, из которых 799 закончили жизнь на плахе. Вакханалия насилия продолжилась и в следующем году: за конец января - начало февраля 1699 г. через мясорубку следствия было пропущено еще 695 человек, включая 285 малолетних.21 Неистовство, с которым царь уничтожал стрелецкое воинство, доказывало не столько его силу власти над ним, сколько бессилие одолеть его в честной борьбе, в частности встроив в состязание с собственной вооруженной опорой. стрелецкий мятеж реформа царь

Для понимания отношений царя со стрельцами важен и другой момент: возможность продвижения проекта регулярной армии открывалась перед Петром I только после и только в результате демонтажа стрелецкого войска. Характерно, что именно в этой логике освещалась интенсификация деятельности царя и его помощников по набору и укомплектованию армии новейшего образца в официальном документе - «Гистории Свейской войны». Актуальность этой задачи прямо выводилась из факта прекращения стрелецкого войска: «И приехав к Москве, учинен был розыск тому бунту чрез 6 недель, и по заслугам того зла болшая часть их кажнена, а протчие в Сибирь посланы. Потом, имея недоверствие о протчих, того для все полки стрелетские скасованы и распущены по городам, куды кто похотел. А вместо их начали набирать прямое регулярное войско»22. Иными словами, стрелецкий бунт давал Петру I долгожданный и едва ли не единственный в сложившихся условиях шанс освободить почетное место, которое признанию многих, в структуре вооруженных сил занимали этот служилый корпус, и, умостив его стрелецкими костями, приступить к формированию альтернативного воинского контингента.

Некоторые историки полагали, что конечную судьбу стрельцов предопределила их заскорузлая злокозненность. Этой точки зрения, в частности, придерживался С.М. Соловьев, считавший их носителями антиобщественных привычек и очень сомнительной лояльности хозяевам Кремля.23 Основы такого подхода были заложены самим Петром I, пытавшимся выставить стрельцов в образе «пакостников, а не воинов». С его же подачи в «Гистории Свейской войны» проводилось сравнение стрельцов с янычарами, а их мятежи уподоблялись янычарскому участию в свержении и возведении на трон султанов: «… оная пехота устроена была образом янычар туретских (которые, правда, и воздали по- янычарски). И всегда были заодно».24 Однако аналогия была все же натянутой. Даже на восходящей стадии мятежная стихия стрельцов была ограничена осознанием допустимых пределов давления на власть и быстро выдыхалась при столкновении с твердой волей верховной власти.

Если неизбывная мятежность и профессиональная непригодность отнюдь не являлись «родовым проклятием» стрелецкого войска, то какие же его качества категорически не устраивали Петра I? Скорее всего, разгадка кроется в тех стандартах службы, которые в своих основах восходили к нормам патронажа - клиентеллы.

По определению социологов Ш. Эйзенштадта и Л. Ронигера, это - тип межперсональных связей, который устанавливался либо в виде приложения к универсальному социальному порядку в древних (семитской, греческой и римской цивилизаций) и современных обществах, либо в виде основной институционной матрицы во многих традиционных обществах. Его историческая живучесть определялась тем, что он создавал оазисы доверия и солидарности, страховал личную безопасность в ситуациях житейских рисков. Типологические черты этой модели по Эйзенштадту и Ронигеру составляли: во-первых, партикуляристские и диффузные отношения; во- вторых, отношения, построенные на обмене ресурсами самых различных видов (материальные блага, поддержка, лояльность, протекция и т.д.). При этом обмен ресурсами строился по типу совокупных тотальных поставок (дара и отдачи). В- третьих, это были отношения, завязанные на факторе безусловности и долговременного кредита. В-четвертых, их отличали взаимные обязательства, лояльность и взаимная приверженность патронов и клиентов. В-пятых, это были неформальные связи. В-шестых, они объединяли людей, различавшихся по социальным позициям и доступу к важнейшим материальным и властным ресурсам. Такая модель показала большую устойчивость, несмотря на заложенные в нее парадоксальные сочетания (неравенства и асимметрии власти с видимой взаимной солидарностью; потенциального принуждения и эксплуатации с добровольностью отношений и взаимностью обязательств; открытого и подчеркнутого выражения этих связей с неправовым или полуправовым характером патронажа - клиентеллы).25 История породила и большое разнообразие конкретных форм таких отношений.

Наиболее близкой к стрелецкому варианту отношений с носителями верховной власти являлась связь patronus- libertus в античном Риме, вытекавшая из manumissio (обряда, превращавшего раба в вольноотпущенника) и определявшая притяжение бывшего раба к бывшему господину в нескольких поколениях. Такая связь рассматривалась как наследственная для рода (gens) бывшего хозяина и потомственная для бывшего раба, получившего свободу. Ее истоки можно усмотреть в патримониальной власти римского pater, являвшегося одновременно хозяином, жрецом и наставником для рабов и клиентов. Патрон был гарантом свободы и адаптации вольноотпущенника к новым условиям существования. В свою очередь исполнение этой кураторской роли давало ему права на potestas, то есть требование определенного количества отработок вольноотпущенника - клиента (operae), контроля над переменами его положения (вступления в брак, смены рода занятий, пространственных перемещений и т.п.). Задавая «вращение» клиентов вокруг родовой оси, эти отношения в разные времена могли переоформляться на разных наследников бывшего хозяина, в частности, на семьи, которые в данный момент олицетворяли силу и влияние рода. 26. Стрелецкое войско, укомплектованное из «гулящих людей» (беглых крепостных, холопов, посадских, выпавших из своей городской общины, то есть фактических маргиналов), детей самих стрельцов, во многих чертах повторяло опыт переходного состояния от раба к свободному римскому гражданину. Подобно тому, как вольноотпущенник обретал свою новую идентичность в гравитационном поле рода, стрелецкое войско получало и подтверждало свой корпоративный статус через близость к правящей династии. Эту взаимосвязь постоянно подчеркивали и закрепляли разнообразные милости царя по мере обращения к его услугам, утверждавшие принцип дара и отдачи (например, щедрые награды за подавление городских восстаний 1648-1650 гг., которые позволяли и впредь рассчитывать на добросовестное исполнение полицейских функций).

Раскол правящей верхушки после смерти царя Федора Алексеевича, не ослабив связей стрельцов с дворцом, тем не менее, поставил их перед нелегкой задачей самоопределения. Сильнейшая сопряженность патронов и клиентов вместе со спросом на вооруженную поддержку каждого соискателя короны с неизбежностью втягивали стрелецкий контингент во внутри-династические распри. При этом его самостоятельная политическая линия выражалась в поисках наиболее эффективного включения в патронажно-клиентарные отношения с наиболее эффективным из легитимных носителей власти.

Но именно эта скрытая функция стрелецких выступлений и вызывала наибольшее неприятие Петра. Связанная со стрельцами модель отношений воинства с властью вызывала его решительные возражения сразу по нескольким пунктам. Во-первых, это был автоматизм принципа дара-отдачи, втравливавший власть в бесконечный круговорот льгот, подарков, услуг в рамках патронажно-клиентарного обмена.

Во-вторых, не жестко фиксированная персонализация власти в стрелецком менталитете: абсолютная привязанность к династии (роду) допускала весьма относительную привязанность к отдельным ее представителям и даже возможность ранжирования тех по критерию дееспособности. Именно на этой почве становились возможными агитация и интриги политических антрепренеров, а конкурирующим политическим группировкам приходилось состязаться в искусстве «обольщения» стрельцов. Именно так обстояли дела в период 1682-1689 гг., когда, по словам Б.И. Куракина, «интриги с обеих сторон были употреблены: всякая партия к получению стрельцов себе, понеже во оных вся сила состояла».27

В-третьих, обязательность и необходимость регулярного подтверждения связей. Так, обеспечение исправного исполнения стрельцами полицейских и карательных функций требовало от правительства огромных затрат. По сути дела стрелецкие привилегии являлись родом подкупа, который варьировался в зависимости от масштаба проделанной или предстоящей работы по подавлению беспорядков. Именно таким путем был сформирован основной корпус стрелецких привилегий, включавший в себя право на занятие во внеслужебное время торговлей и промыслами с освобождением от уплаты налогов по этим занятиям, а также пошлин с судебных исков; возможность получения денежной ссуды на обзаведение хозяйством; преподнесение подарков и угощения от царя по праздникам. Оказывая помощь власти в борьбе с городскими восстаниями, стрельцы ожидали от нее и соответствующего вознаграждения. В этих целях вопросы обеспечения их всеми необходимыми благами царь Алексей Михайлович поручил Приказу тайных дел, пользовавшемуся исключительным статусом и огромными полномочиями в системе государственных органов.

Упразднение приказа в 1676 г., сильно урезанное жалованье, денежные вычеты на покупку снаряжения, наконец, отмена многих льготных условий предпринимательства, участившиеся поборы и случаи насилия со стороны командного состава, бесконечные служебные посылки на рубежи государства ломали привычные устои существования и вызывали естественный ропот.28 Напористым включением в политические распри в 1682 и в 1689 гг. на стороне сильнейшего участника стрельцы пытались добиться восстановления утерянных стандартов службы. При этом такого восстановления, которое было бы гарантировано личностью главы государства.

Стрелецкое брожение, вызванное корпоративными претензиями к власти, в то же время выражало тесную связь с умонастроениями московского общества. Связанные множеством родственных, дружеских и деловых уз с посадским миром, стрельцы были непригодны к роли, требовавшей независимой позиции по отношению к социуму. Стрелецкий менталитет был принципиально чужд установкам, которые волей царя должны были стать руководством к действию для его опорных полков. Представление о них дает инструктаж, проводившийся военачальниками среди верных частей в преддверии вооруженного столкновения с мятежными стрельцами. «Гвардейским полкам было внушено, чтобы они всякий час держались наготове, так как им придется выступить против своих святотатственных оскорбителей Его Величества, и те из них, кто уклонится от своей обязанности, будут признаны виновниками и участниками того же преступления; если дело идет о благоденствии государя и державы, то не должно существовать ни уз крови, ни родства; мало того, сыну дозволяется убить отца, если тот замышляет на гибель Отечеству».29 Сформулированные принципы характеризовали образ действий, который был предписан регулярной армии в планах царя. Она должна была обеспечить поступательное движение модернизации, включая кардинальные перемены в традиционном укладе жизни и положении различных слоев общества, при этом соблюдая постоянную дистанцию между собой и этими слоями. Поэтому подавление стрелецкого мятежа1698 г. можно рассматривать и как первую пробу сил формирующейся регулярной армии и ее верховного вождя на поприще предстоящей преобразовательной деятельности.

Проведенный в царской режиссуре розыск и казни 1698-1699 гг. перерастал в генеральную репетицию социального переворота, где каждой группе участников отводилась своя роль. Поверженные стрельцы заняли место на линии фронта. По одну сторону от нее была поставлена масса городского населения, которой в скором времени предстояло стать объектом неумолимого диктата реформирующей власти. По другую сторону были выстроены бояре, а также приближенных царя, которым надлежало выступить проводниками этого диктата. Центр этого правительственного лагеря составлял царь со своими гвардейцами.

Прагматическая подоплека стрелецких казней состояла в наглядном показе расплаты, которая впредь ожидает любую группу, осмелившуюся встать на пути самодержавных промыслов. В этом смысле хронологическое совпадение первого витка вестернизации со стрелецким розыском, учиненным царем после возвращения из Великого посольства, определенно, не являлось случайным. Старомосковская знать, скованная страхом и чувством вины за свой недосмотр в обеспечении государственного порядка, без ропота приняла принудительное брадобритие, переодевание в европейское платье и даже свое активное приобщение к допросам и убийству стрельцов.

Не случайным было и новое орудие правосудия: в руки бояр, вовлеченных в стрелецкую бойню, царь вложил не палаческий топор, а воинский меч. Вряд ли очевидцы и участники действа затруднялись в истолковании этого символа: поскольку в итоге стрелецкого истребления его единственным законным обладателем становилась выпестованная царем воинская сила, то право на принадлежность к правящему слою отныне закреплялось только за теми, кто был готов действовать в соответствии с ее нормами и ценностями.

Итак, на заключительном отрезке своей истории стрельцы, помимо собственной воли и желания, служили делу Петра Великого. Показанное с пугающим натурализмом уничтожение стрельцов парализовало сопротивление общественных группировок, враждебных преобразовательному курсу, и дало дыхание первой серии инновационных внедрений, универсальным проводником которых надлежало стать молодой регулярной армии.

Литература

1 Буганов В.И. Московские восстания конца ХYII века. М., 1969. С. 417.

2 Смирнов Ю.Н. Русская гвардия в ХYIII веке. Куйбышев. 1989. С. 12.

3 Чистяков А.С. История Петра Великого. М., 1992. С. 19.

4 Смирнов Ю.Н. Указ. соч. С. 13.

5 Гистория о царе Петре Алексеевиче 1682 - 1694 гг. Сочинение князя Б.И. Куракина. // Петр Великий. Воспоминания. Дневниковые записи. Анекдоты. Париж - Москва - Нью- Йорк, 1993. С. 67-68.

6 Лавров А.С. Регентство царевны Софьи Алексеевны. М.,1999. С. 165.

7 Из дневника генерала Патрика Гордона. Публикация документа В.А. Рыбина. //Военно- исторический журнал. 1991. №10. С. 90.

8 Павленко Н.И. Петр Великий. М.,1990. С. 32.

9 Фоккеродт И.Г. Россия при Петре Великом. // Неистовый реформатор. М., 2000. С. 31.

10 Павленко Н.И. Указ. соч. С. 33; Овсянников Ю. Петр Великий. М., 2001. С. 36.

11 Буганов В.И. Петр Великий и его время. М., 1999. С. 11, 33.

12 Там же. С. 9.

13 Павленко Н.И. Указ. соч. С. 8.

14 Посошков И.Т. Книга о скудости и богатстве и другие сочинения. М., 1951. С. 251.

15 Петросьян А.А. Шотландский наставник Петра I и его « Дневник». // Вопросы истории. 1994. №9. С. 166.

16 Чернов А.В. Вооруженные силы русского государства в ХY-ХYII вв. М., 1954. С. 86.

17 Буганов В.И. Петр Великий. С. 49, 53; Он же. Московские восстания. С. 81.

18 Павленко Н.И. Указ. соч. С. 87.

19 Корб И. .Г. Дневник путешествия в Московию. (1698 и 1699 гг.). СПб., 1906. С. 182.

20 Там же. С. 92-93, 188.

21 Буганов В.И. Московские восстания. С. 405.

22 Гистория Свейской войны (Поденная записка Петра Великого). Вып.I. Сост. Т.С. Майкова. М., 2004. С. 81-82.

23 Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн.7. М., 1962. С. 567-568.

24 Гистория Свейской войны. С.81.

25 Eisenstadt S.N. Roniger L. Patrons, Clients and Friends. Interpersonal Relations and the Structure of Trust in Society.Cambridge, 1984. Pр. 48-49.

26 Ibid. Р. 53-54.

27 Гистория о царе Петре Алексеевиче 1682 - 1694 гг. С. 68.

28 Заозерский А.И. Царская вотчина ХYII в. М.,1937. С. 297-305.

29 Корб И.Г. Указ. соч. С. 179.

Размещено на Allbest.ru