Новые парадигмы источниковедения

Размещено на http://www.allbest.ru/

Новые парадигмы источниковедения

В последние годы характер и предмет источниковедения меняется. Новый период, хронологически соответствующий началу XXI в., связан с поиском оснований исторического знания в новой социокультурной и теоретико-познавательной ситуации постпостмодерна, для которого характерны мощные интегрирующие течения, а следовательно, и поиск новой исторической целостности. В этот период идет углубленная разработка философских - не только гносеологических, но и онтологических (что важно подчеркнуть) - оснований понятия «исторический источник», поиск эпистемологических оснований исторического знания как отвечающего общенаучным критериям, сформулированным в философии науки XX в.

При исследовании дисциплинарного статуса источниковедения в качестве схемы интерпретации примем хорошо разработанную в отношении естественных наук, но редко применяемую к науке исторической схему смены типов рациональности/моделей науки: классическая - неклассическая - постнеклассическая, но основное внимание - неоклассической модели науки как наиболее перспективной для достижения строгого научного знания. Именно в рамках неоклассической модели происходит определение дисциплинарного статуса источниковедения: в 1950-1970-х годах оно обретает статус дисциплины/субдисциплины исторической науки, а на рубеже XX-XXI веков трансформируется в научное направление. Сложность применения этой схемы интерпретации обусловлена как минимум двумя факторами: во-первых, она разработана преимущественно на материале.

Утверждения источниковедения в качестве исторической дисциплины (субдисциплины). Если не принимать во внимание изыскания Лоренцо Валла (1407-1457), которые чаще относят к области палеографии и дипломатки, и проигнорировать размышления лорда Болингброка (1678-1751) о необходимости критического отношения к информации исторического источника. Источниковедение как отдельная дисциплина возникло в 30-х гг. XIX в., «основоположником» источниковедения чаще всего оказывается И.Г. Дройзен (1808- 1884) - автор знаменитой «Историки», затем дисциплинарная линия продолжается через Э. Фримана (1823-1892) - Э. Бернгейма (1850-1942) - Ш.-В. Ланглуа (1863-1929) и Ш. Сеньобоса (1854-1942) к авторам пропедевтических работ по теории исторического познания конца XX в., источниковедение как область знания оформляется в Германии в 1830-1840-е гг. (нем. Quellenkunde), а в России этот термин впервые употребил А.А. Куник в 1841 г., заимствовав его из немецкой историографии.

Уточним, что здесь речь идет все-таки не о дисциплине в строгом науковедческом понимании, поскольку под источниковедением понимается обзор исторических источников без специальной рефлексии их природы, в этом качестве источниковедение сохраняется и по сию пору в немецкой и англоязычной историографии (англ. source study). Мы же попытаемся прояснить, с какого момента, источниковедение становится научной дисциплиной в строгом смысле слова, взяв в качестве критерия вычленение специального объекта исследования, который в рамках данной дисциплины изучается как самостоятельный исторический феномен, а не исключительно в качестве источника исторических данных, используемых для конструирования исторического факта. Если мы присмотримся к вышеупомянутым классическим работам, то заметим, что их авторы вообще не пользуются понятием источниковедение, а часто даже не задействуют понятие исторический источник, используя более широкое - исторические материалы.

Системное учение об исторических источниках формируется как составляющая исторического метода в рамках классической модели науки, предполагающей получение в результате изучения (так называемой критики) исторического источника исторического факта, который используется далее в практиках историописания и расценивается как инвариантный по отношению к ним. Классическую модель подробно рассматривать не будем в силу ее известности, лишь акцентируем внимание на некоторых формулировках, - необходимых нам для дальнейших сопоставлений, - абсолютных классиков этой модели, которых к тому же часто позиционируют и как классиков/основоположников источниковедения, тогда как они рассматривали работу с «историческим материалом» в качестве органичной составляющей исторического метода, но не сосредотачивали внимания на природе/имманентных характеристиках самого исторического источника. Основоположником системной методологической рефлексии в этой области, вероятно, можно признать И.Г. Дройзена (1808-1884).

В частности, И.-Г. Дройзен в курсе историки (теории исторического знания), который он читал с 1857 г. («Энциклопедия и методология истории» на его основе была опубликована только в 1936 г., но конспект курса был напечатан на правах рукописи в 1858 и 1862 гг., а затем издан в 1867, 1875, 1881), приводит для определения эмпирической базы исторической науки именно понятие исторические материалы, используя понятие источник для обозначения только одной их.

В 1889 г. Э. Бернгейм публикует «Учебник исторического метода и философии истории», ставший классическим и неоднократно издававшийся, в том числе и в переводе на многие языки, а в 1907 г. - «Введение в историческую науку», являющееся сокращенным вариантом «Учебника…». Представления Бернгейма об исторических источниках лежат в русле концепции И.Г. Дройзена. Бернгейм так же, как и Дройзен, не дает дефиниции понятия «исторический источник», а определяет источники описательно, оперируя понятием материал: «Материал, из которого почерпаются сведения нашей науки, называется Їисточниками.

Материал этот в огромном большинстве случаев не является, как в других науках, в то же время и непосредственным предметом познания, так как предметом истории являются ведь человеческие деяния…». Эдвард Фриман обобщает свой богатый исследовательский опыт в лекционном курсе «Методы изучения истории» (1886). Английский историк избегает строгих формулировок, он словно приглашает слушателей к совместным размышлениям. Несмотря на то, что Фриман анализирует специфику исторических свидетельств, обращая внимание на их субъективный характер, обусловленный «человеческим», а не «природным» происхождением, его отношение к источнику сохраняет прикладной характер: автор акцентирует внимание на отличии «оригинальных источников» от произведений историков и нацеливает исследователей на работу именно с первыми.

Так называемая позитивистская парадигма в источниковедении наиболее последовательно разработана в труде Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобоса «Введение в изучение истории» (1898), в основу которого положен также курс лекций, прочитанный ими в Сорбонне в 1896/97 учебном году. Труд Ланглуа и Сеньобоса начинается формулой, с течением времени ставшей афоризмом: «История пишется по документам. Документы -- это следы, оставленные мыслями и действиями некогда живших людей. Всякая же мысль и всякий поступок, не оставивший прямого или косвенного следа, или видимый след которого исчез, навсегда потерян для истории, как если бы он никогда и не существовал. Ничто не может заменить документов: нет их, нет и истории». И далее, размышляя о специфике исторического познания, Ланглуа и Сеньобос пишут: «Факты прошлого известны нам только по сохранившимся от них следам, эти следы, называемые историческими документами, историк наблюдает непосредственно.

Документ служит ему точкою отправления, а факты прошлого -- конечною целью исследования».; Л. фон Ранке и позитивисты (И.Г. Дройзен, Э. Беркгейм, Э. Фриман, Ш.-В. Ланглуа, Ш Сеньобос) сыграли ключевую роль в ее становлении. Ученые этого направления заложили основы внешней и внутренней критики источника, интегрировав в исторические исследования методы филологов рубежа XVIII-XIX вв. -- Ф. Вольфа, И. Беккера и К. Лахмана -- и разработав метод реконструкции утраченных фрагментов текстов; поздние позитивисты (Ш.-В. Ланглуа и П. Лефевр) значительно продвинулись в изучении феномена средневековых архивов.

Их методики, несмотря на значительное расширение инструментария историков, актуальны до сих пор. В то же время отношение позитивистов к источнику как таковому было в известной степени утилитарным; разработанная ими критика оставалась, по выражению средством «добычи фактов», которая, в свою очередь, была призвана воссоздать историю «как было на самом деле»; стремление вычленить в тексте прежде всего «объективную» информацию приводило к тому, что значительные пласты содержащейся в источнике информации (топосы, цитаты), как и целые жанры (художественные тексты -- деление источников на художественные и исторические возникает именно тогда) оказывались невостребованными и неизученными либо неверно интерпретированными, а потому и сами методы оказывались, как отмечает И.Н. Данилевский, «беспомощными» в анализе такой информации. Классическая наука нацелена на воссоздание «объективной реальности», для истории - «объективной реальности прошлого», выстраиваемой из неизменных кирпичиков - «достоверных фактов», исторический источник - только средство для «получения/добывания» исторического факта путем так называемой критики (кстати, «добыть исторический факт из исторического источника» и «критика исторического источника» - тоже маркеры, дискурсивные, классической модели науки).

Неокантианский подход в гуманитарных науках (которого придерживались представители Баденской школы, А. Вебер, М. Шелер), в том числе в его русском изводе (прежде всего, работы Л.П. Карсавина, А.А. Шахматова, А.С. Лаппо-Данилевского), и развитие герменевтики изменили отношение к источникам. Неокантианцы отказались от стремления позитивистов использовать лишь «объективные», по их мнению, данные, очищенные от «субъективных элементов».

Источник, как считали неокантианцы, -- это продукт человеческой психики, поэтому на первый план в историческом исследовании выходит автор, его мировоззрение, когнитивные и эмоциональные установки (на рубеже XIX-XX вв. получившие иное название -- «ментальности»); предметом изучения становится замысел автора, цели, которые он ставит при написании того или иного текста. Эта мысль приблизила исследователей к пониманию источниковедения, которое во многом перекликается с его современным восприятием (за тем исключением, что неокантианцы не полагали различия в психике людей прошлого и настоящего -- понимание этого придет позже, после открытий антропологов середины XX в.)

Становление исторической антропологии продолжилось в трудах школы «Анналов»: историки этого направления (М. Блок, Л. Февр) отказались и от других реликтов позитивистского восприятия источника. Они призывают изучать не только повторяющуюся информацию (например, формулы), которую игнорировали позитивисты, но и любые «пустопорожние рассуждения» автора, которые могут пролить свет на его ментальность, или слова и выражения, «симптоматичные в силу своей наивности». В конце XX в. французский историк Антуан Про, постоянно апеллируя в своем пропедевтическом курсе (1996) к «Введению в изучение истории» Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобоса, фактически признает, что во французской историографической традиции проблема исторического источника на протяжении всего XX столетия не разрабатывалась.

С некоторой осторожностью, но все же можно утверждать, что аналогичным образом дело обстояло и в других западных историографиях. И хотя Ан. Про утверждает, что «до самого конца 1980-х годов методологическое осмысление истории считалось во Франции бесполезным», совершенно невозможно предположить, что методология истории была заморожена на целое столетие. Но нельзя и не признать, что произошел разрыв между эпистемологией (в структуре философии) гуманитарного знания и практиками исторических исследований. Эпистемология развивалась на философской основе неопозитивизма и аналитической философии (наиболее фундаментальное исследование в этой области - книга Артура Данто «Аналитическая философия истории» (1965)); во второй половине XX в., - после лингвистического поворота, - в европейской исторической науке акцент был сделан на теории исторического нарратива, теории дискурса и проблеме деконструкции текста. Практики исторических исследований, по-видимому, сохраняли, по преимуществу, неокантианскую (в баденской версии) методологическую основу, обогащенную идеями исторического синтеза, развиваемыми новой исторической наукой.

Один из ее основоположников Л. Февр выступил с критикой классической формулы Ланглуа и Сеньобоса, охарактеризовав ее как «опасную» - именно с точки зрения исторического синтеза, поскольку «…она как бы противостояла общему направлению различных, но действующих заодно гуманитарных дисциплин» (1933). Но дальше критики дело не пошло. Мы видим, что критика сложившихся в историческом познании XIX в. подходов ограничивалась преимущественно сферой обращения с историческими фактами, «добытыми» из исторических источников путем их так называемой критики, но почти не затрагивала методы изучения самих исторических источников, не влекла за собой рефлексию по поводу их природы.

И только на рубеже 1980-1990-х годов Жорж Дюби (1919-1996), обозревая развитие исторической науки во Франции во второй половине XX в., отметил в качестве новой тенденции нарастание интереса историков к «материалу» истории: «Вопреки установившемуся представлению у меня сложилось впечатление, что в современной французской историографии наиболее плодотворное и новаторское начало состоит не в обновлении проблематики, не в борьбе идей по вопросу о смысле истории и не в состязании различных исторических школ (как это было 30 лет назад).

Новаторские тенденции связаны с самой скрытой частью нашей исследовательской работы, с нашей лабораторией, с методами обработки используемых материалов». Примечательно, что и Ж. Дюби оперирует понятием материал, не придавая ему строгого терминологического значения. Аналогичным образом поступает польский историк-методолог Ежи Топольский (1928- 1998), вводя вместо понятия «исторический источник» понятие «базовая информация», которая обеспечивает контакт историка с прошлой реальностью.

При безусловной позитивной роли обоих направлений восприятие самого источника практически не менялось: он, пусть и наделенный статусом феномена, по-прежнему оставался по большей части «хранилищем данных», а предметом изучения становился не текст как таковой, а заложенные в нем представления человека . Традиции такого подхода к источнику все же были прерваны: в СССР со становлением марксизма и отказом от дореволюционного наследия, в Западной Европе (не без влияния того же марксизма, усилившегося после Второй мировой войны) -- с развитием социальной истории (прежде всего, в работах второго поколения школы «Анналов»: Ф. Броделя, П. Губера, Э. Лабрусса), господствовавшей в 50-60 гг. XX в. Ведущих историков того времени мало занимал сам феномен источника: они часто просто пользовались им для построения больших моделей; сходные тенденции мы в целом можем наблюдать и в СССР.

Подчеркнем однако, что традиция источниковедения не прерывается; впрочем, исследования, касающиеся языка, структуры и характера источников все же отходят на второй план. При этом сам статус источниковедения, остающегося несколько в тени магистральных направлений, повысился за счет специализации (источниковедение стало самостоятельной дисциплиной в университетской программе и обязательной частью работ всех уровней; появились новые фундаментальные учебники).

И в СССР, и на Западе появляются специализированные институции (кафедры и научные центры), которые занимаются собственно источниковедением, и соответствующие издания; создаются источниковедческие школы; наконец, именно в этот период налаживается активный диалог историков с представителями других дисциплин, заложивший основы междисциплинарности -- ключевой черты современной исторической науки. Поистине виртуозное источниковедение в магистральных работах того времени все же выполнялось по лекалам Quellenkunde XIX в., пусть и несколько модифицированным, а трактовка источников (при огромном количестве исследований, посвященных отдельным памятникам, и изданий этих памятников) была по большей части утилитарной.

Кризис социальной истории конца 1960-х гг., отразившийся на работах и советских, и зарубежных ученых, отчетливо виден в призывах разработать новые подходы к изучению источника, придать ему статус не просто хранилища информации, а самостоятельного исторического факта (выражение С.О. Шмидта). Восприятие источников меняется с развитием в 1970-егг. исторической антропологии (работы Э.Ле Руа Ладюри, А.Я. Гуревича, Ю.Л. Бессмертного, А.П. Каждана). Интерес к человеку, его представлениям о семье, браке и другим элементам повседневности, его мировоззрению позволил вновь актуализировать антропологический подход к источнику и переосмыслить его. Эти перемены были обусловлены открытиями антропологов середины XX в. (прежде всего, К. Леви-Стросса).

Благодаря им в исторических работах формируется представление о принципиальной инаковости средневековых текстов, которое было слабо отрефлексировано в работах неокантианцев и представителей первых поколений школы «Анналов». Именно тогда меняется трактовка документальных источников, традиционно использовавшихся для реконструкции экономической жизни Средневековья; они начинают рассматриваться как отражение массовых социокультурных представлений. Впоследствии это позволит воспринимать такие документы (или их своды) как самостоятельные памятники письменной культуры.

Смена вектора исследований требовала как определенного расширения источниковой базы (в которую теперь с большей уверенностью включались художественные тексты), так и совершенствования методов работы с ними -- именно тогда начинают развиваться количественные методы (благодаря работам И.Д. Ковальченко; тогда же эти методы апробируются на материале западноевропейских источников в работах Ю.Л. Бессмертного. Все эти тенденции закрепили понимание источника как продукта человеческой психики, и шире -- как «всякого явления, могущего быть использованным для познания прошлого человеческого опыта, всего, что может источать историческую информацию…», и в известной степени изменили представление о содержащейся в нем информации. Эти веяния вкупе с огромным накопленным материалом исследований к середине 1980-х гг. приводят к важным изменениям в историографии: ученые осознают, что применяемые для построения больших интерпретационных моделей методы социальных наук (прежде всего, экономики и социологии) объясняют далеко не все явления, и вскоре, по образному выражению Э. Ле Руа Ладюри, историкам вновь приходится «научиться читать».

В этот период историки приходят к необходимости обобщения богатейшего материала, «добытого» их предшественниками, и его концептуального переосмысления. Лингвистический поворот и развитие интеллектуальной истории изменили эту ситуацию сначала на Западе, а затем и в России. Новые подходы получили воплощение и в теории, и на практике. Намеченные в 1970-е гг. тенденции были теоретизированы в работах О.М. Медушевскои?, сочетавшей неокантианский подход к источнику со структуралистским и феноменологическим. Эта система получила название когнитивной истории, в основе которой лежит новое представление об источниковедении. Теоретические изыскания О.М. Медушевской имели и конкретный практический результат: образование Научно-педагогической школы источниковедения Историко-архивного института РГГУ и создание нового учебника по источниковедению. Наработки О.М. Медушевской и ее коллег повлияли и на развитие источниковедения Западной Европы: ее соавтор, И.Н. Данилевский, стал одним из редакторов (наряду с О.И. Тогоевой) серии сборников, изданных ИВИ РАН и посвященных новым веяниям в источниковедении Средних веков.

Эти сборники стали определенной вехой в, если угодно, новом источниковедении; однако плодотворная работа по изучению средневековых источников продолжается. Следует отметить, Во-первых, «когнитивизм» в исторической науке возвращает ученых к проблематике изучения современности, исходя из наблюдения за ней самой (подвергая при этом принцип историзма неумолимой критике как индикатора «традиционной» парадигмы «нарративизма»), - подвигает к изучению саморазвивающейся системы с четкими структурами и функциями произведенных мышлением человека интеллектуальных продуктов, к способу наблюдения и возможностям упорядочивать компаративно и целостно информационную картину современности, получая фундаментальное, философски ориентированное знание.

Во-вторых, позволим себе высказать предположение, что представление и активное обсуждение в профессиональном сообществе историков идеалов и норм когнитивной истории является «историографическим фактом» и знанием, выявляющим какие-то системные свойства самой окружающей ученых реальности: как появление источниковедения в XIX в. было обусловлено «становлением национально-государственной идентичности Нового времени» [5, с. 150], так и появление теоретико-методологического трактата О.М. Медушевской «в снятом виде» обусловлено социокультурными детерминантами настоящего времени, которое предполагает в перспективе системный подход к изучению структур и функций конкретного типа информационного общества в условиях преодоления т.н. когнитивного диссонанса

Что же нового происходит в изучении, собственно, источников в последние годы? Как и в предшествующие периоды, новые тенденции (не только в источниковедении) связаны с заимствованием методов других наук: подобно тому, как марксисты и представители «социальной истории» (например, второго поколения школы «Анналов») заимствовали методы экономики и социологии для построения моделей развития общества, современные историки активно внедряют методы лингвистики, филологии, психологии, искусствознания, big data analysis и т.д. Эти тенденции оформились в так называемые повороты: первым из них стал лингвистический, за ним последовали визуальный, когнитивный, пространственный, цифровой, антропологический, индивидуальный и даже анималистический. Междисциплинарность. Исследователи последних десятилетий все активнее привлекают методы других дисциплин, стремятся наладить взаимодействие между историками, лингвистами, филологами, правоведами и т.д. Активизация взаимодействия между специалистами по разным дисциплинам (в формате общих конференций, семинаров, круглых столов, материалы которых формируют сборники, номера журналов и коллективные монографии) также способствует взаимному методологическому обмену.

Материальность. Внимание к материальности источника привело ученых к осознанию того, что каждый источник (как и его материальный носитель) представляет собой не просто «хранилище данных», но и сам по себе является историческим фактом, для изучения которого требуется комплексный подход.

Антропологический поворот. Комплексный подход предполагает особое внимание исследователей к фигурам авторов анималистический -- фактического (составитель текста), юридического (заказчик или лицо, от имени которого составлен текст) и технического (копиист, составитель картулярия) -- текстов и сводов. В духе когнитивного подхода к источникам любой текст должен восприниматься как продукт интеллектуальной деятельности человека, стоящего за его созданием или «пересозданием» в новой редакции или переводе. Эти тенденции, безусловно, наметились еще 70-е гг. прошлого века со становлением антропологического подхода; однако исследователи того времени изучали все же не столько автора, сколько человека в целом. Исследование палеографических и кодикологических характеристик теперь рассматривается как способ не только атрибутировать тот или иной текст, но и воссоздать, например, портреты его юридического (т.е. заказчика) и технического (писца, составителя картулярия ) авторов и методы их работы.

Изучение повторяющейся информации в источниках. Внимание к таким знаковым системам меняет и подход к самому средневековому тексту. Помимо уникальной и верифицируемой информации в нем стали выделять информацию повторяющуюся (цитаты, формулы, общие места и т.д.), с помощью которой автор (или авторы) раскрывает свою систему ценностей, координат, который может разделять адресат его текста, или же метод его работы. исторический источник документ

Цифровой поворот. Развитие «цифровых гуманитарных наук» (digital humanities) не только упрощает работу источниковеда (путем создания специального программного обеспечения, методов распознавания текста, развития геоинформационных систем), но и позволяет по-новому решить вопросы, связанные с их атрибуцией, воссоздать историю рукописи, восстановить фрагменты утраченного текста (и тем самым существенно дополнить методы реконструкции текста, разработанные еще в XIX в.) или построить модели, позволяющие оценить число рукописей, существовавших в средневековом мире, но бесследно исчезнувших -- и охватить при этом гораздо больше данных, чем могли позволить себе наши предшественники.

Описанные тенденции в изучении и восприятии источника существенно расширили методологический инструментарий исследователей, который позволил им применить в широком контексте новые методы, непосредственно учитывающие функции средневекового текста, его составных частей и формы его бытования в социуме, а также описать социокультурные явления средневековой жизни (документальную, книжную и текстовую культуры), напрямую не относящиеся к области источниковедения. Эти веяния вовсе не размывают предмет источниковедческих исследований, как может показаться на первый взгляд, но, напротив, расширяют потенциал применения и повышают статус этой дисциплины, долгое время считавшейся вспомогательной.

Полиметодологичность современных исторических исследований -- это не просто отражение атомизации научного сообщества в эпоху постмодерна; это еще и безграничные возможности, которые открывают историкам как новые, так и старые методы.

Опыт изучения истории исторической науки показывает, что многие рассуждения в современной научной литературе о смене парадигм, как и попытки разграничить этапы современного наукознания в пределах нескольких десятилетий, больше похожи на опыты создания биографии человечества с точки зрения жизни индивидуального человека. Они очень важны для понимания сути происходящих изменений в масштабах жизни человека или даже целого поколения, но не дают общей картины изменений в процессе культурно-исторической эпохи. Рассуждения о постмодерне, постпостмодерне и прочих «пост» переходах в научном знании - пока в основном игра образами, направленная на собственную идентичность больше, чем на реальный анализ состояния исторического знания.

Если мы хотим говорить о неклассическом научном знании как социокультурном феномене, о Постмодерне как историко-культурной эпохе, то начало ее датировки надо сдвигать к рубежу XIX-XX вв. Это соответствовало бы картинам интеллектуальной истории, существующим в рамках историографии, истории философии или истории культуры. Время источниковедения в рамках эпохи Модерна с ее тяготением к классическому научному знанию началась с философской истории 1730-1790-х гг. Классическому источниковедению потребовалось более двух столетий, чтобы освоить понятие «документ» и создать представление об историческом источнике, превратить его в научную теорию. Решать эту сложную задачу пришлось в конечном итоге применительно лишь к одному типу источников - по отношению к письменным источникам.

В практике профессионального обучения именно письменные источники даже в учебных пособиях 1960-1990-х гг. еще фигурируют как основные. Теория исторического источника складывается в эпоху Модерна на базе осознания достоинств и недостатков письменных источников. Отсюда их деление на остатки и предания. Оно представлялось очень условным и не очень удовлетворительным с момента своего появления, но продолжает существовать до сих пор. В наукознании последней трети ХХ - начала XXI в. эта теория, созданная позитивизмом, продолжает существовать в новом терминологическом одеянии и со ссылкой на опыт социологии. Последняя не случайно получила статус законодательницы современной моды на научность в истории. В социологии письменные источники монополии не имеют. Под влиянием социологии концепция «остатков и преданий» выглядит как деление источников на «первичные» (аутентичные) и «вторичные» (интерпретации). Такое упрощение вполне закономерно. В истории тоже появилось много проблемных полей, в которых письменным источникам уже не принадлежит пальма абсолютного превосходства. И работа с источниками иных типов (произведениями искусства, например, или с вещественными источниками) уже не кажется такой знакомой и привычной, как с письменными источниками. На первых порах ей требуется упрощение, и историки поколения 1990-2010-х охотно на него идут, отказываясь от осмысления видового разнообразия изучаемого материала.

Неклассическое источниковедение в рамках эпохи Постмодерна учится работать не с письменными источниками, а с текстом как структурой знаков и смыслов и системой значений. И опирается историческое знание Постмодерна не на текстологию или герменевтику, а на лингвистику и психологию. Именно они помогают теоретизировать неклассическое источниковедческое знание и транслировать его в массовое профессиональное сознание. Внутренний маятник исторического знания раскачивается внутри неклассического источниковедения под воздействием притяжения понятия «текст», нагруженного категориальным смыслом. И ведет его от постклассического источниковедения с его тягой к материализму, как основной составляющей рационализированного исторического знания вообще, к постнеклассическому источниковедению с его тяготением к рационализированному осмыслению внутреннего мира авторов текстов (ученых в том числе) и векторов работы их сознания.

О постнеклассическом научном знании и источниковедении плодотворно рассуждают современные науковеды. Постклассическому источниковедению пока «везет» меньше.

Для их характеристики сразу нужно ввести представления о «неклассическом», «постклассическом» и «постнеклассическом» массовом историческом сознании. Эти измерения выглядят как определенные эпохи в профессионализации исторического знания, но применительно к жизни конкретных поколений ученых. Психологические механизмы делают изменения в парадигме массового сознания устойчивыми в течение активного творчества деятелей трех поколений (около 60-ти лет). Система таких изменений была смоделирована в 1970-1980-х гг. Четко просматривается ее присутствие и в истории интеллектуальной жизни эпохи Постмодерна. Источниковедческое знание - одна из ее составляющих.

«Неклассическое» источниковедение (то, которое пришло вслед за эпохой Модерна) последовательно учится работать с текстом, используя не только идеи позитивизма и модернизированного прочтения трудов И. Канта, но и открытия психологии и лингвистики. Не случайно у истоков профессионализации источниковедения как научной и учебной (!) дисциплины стояли психолингвисты Ш.В. Ланглуа и Ш Сеньобос. Оно ищет устойчивые компоненты структуры текста и открывает понятие «формуляр» (А.С. Лаппо-Данилевский). «Неклассическое» источниковедение осваивает меры измерения социокультурных феноменов и открывает относительные шкалы (Л.П. Карсавин и М. Шелер). Оно ищет системные характеристики текста и открывает хронотоп как организующий момент внутреннего пространства текста (М.М. Бахтин). Никакие другие понятия не смогли более наглядно продемонстрировать механизм формирования внутренней свободы автора текста по отношению к социокультурному контексту своей эпохи, произведения (духовного творения по А Веберу) - по отношению ко времени его появления.

«Постклассическое» источниковедение постигает материальную природу текста как духовного творения, утрирует ее на первых порах. Но за упрощенностью или усложненностью формулировок просматривается напряженная работа по освоению многообразия и вариабельности текстов, изучается их разброс по формам кодирования информации.

«Постнеклассическое» источниковедение еще шире, чем «неклассическое», выходит за рамки событийного поля исторического исследования. Оно формулирует понятие «текст» с точки зрения семиотики (Ю.М. Лотман) и теории информации (И.Д. Ковальченко), находит ступени перехода от признания принципа системности в истории к практике применения приемов системного анализа для решения конкретных исследовательских задач. Благодаря количественным методам «постнеклассическое» источниковедение находит конкретные пути соединения источниковедения с историей культуры. Б.А. Романов в книге «Люди и нравы Древней Руси» выстраивает эту связь интуитивно. И.Д. Ковальченко и Л.В. Милов моделируют ее через конкретные стратегии и практики системно-структурного метода. В трудах О.М Медушевской и Б.Г. Литвака она воссоздается через структурный анализ документооборота.

«Постклассическое» источниковедение целенаправленно ищет системные характеристики текста и открывает зависимость видового деления источников от их социальных функций (совместный доклад С.А. Каштанова и А.А. Курносова об эволюции видов источников, опубликованный в 1972 г., и первый учебник источниковедения выпуска 1973 г. под ред. И.Д. Ковальченко, допустивший концептуальный плюрализм в характеристике источников разных эпох и видов). В рамках «постклассического» источниковедения рушится приоритетное положение письменных источников в источниковедческом знании. Разрушает его понятие «массовые источники».

«Постнеклассическое» источниковедение приоритетным делает изучение соотношения устойчивости и изменчивости в тексте. В рамках системного метода оно рассматривает единство формы и функций текста. Через понятие актуальной и скрытой информации выходит на анализ сознания создателей текстов. Осваивает понятие когнитивной сложности и через него выходит на характеристику вещественной природы исторического источника. Понятие «вещь» в применении к историческому источнику подчеркивает его связь с повседневной жизнью и историей интеллектуальной деятельности, овеществляющей себя процессом создания духовных творений. Своим последним трудом Ольга Михайловна Медушевская создает понятие «когнитивная история». В нем снимается противоречие в понимании источниковедами специфики письменных и неписьменных источников, а формулярный анализ выводится на изучение исторической конкретики повседневной жизни, моделирование форм и состояний индивидуального и массового сознания. Когнитивная история дает возможность уже на практике рассматривать соотношение массового и профессионального в самом профессиональном сознании. Не случайно в самом первом сообщении круглого стола в честь 90-летия Ольги Михайловны Медушевской (Н.А. Мининков) и дальнейших материалах настойчиво зазвучал мотив «истории историка».

Источниковедение эпохи Постмодерна рассматривает текст как окно в сознание его создателя. В реализации этой установки - немалая заслуга юбиляра. В условиях нарастания междисциплинарности / полидисциплинарности исторического знания становится актуальным определение (переопределение) статуса дисциплин, вступающих в междисциплинарные взаимодействия. Дисциплиной (субдисциплиной) исторической науки, наиболее активно задействующей междисциплинарные контакты, несомненно, является источниковедение, хотя бы в силу того, что объект и предмет источниковедения - исторический источник, понимаемый как объективированный результат творческой деятельности человека и вместе с тем как продукт культуры, выступает одновременно как объект других гуманитарных наук.

Размещено на Allbest.ru