Металлургия и металлообработка эпохи раннего металла являются важнейшими стимулами прогресса первобытного общества. Освоение металла не только определило различные способы изготовления предметов новых типов, но с течением времени имело огромное значение в изменении всей материально-технической базы производственной деятельности носителей культур эпохи бронзы. Поэтому исследовательский интерес к вопросам развития металлопроизводства не ослабевает со временем, а в связи с появлением новых возможностей технологических исследований археологических объектов в настоящее время только возрастает. Изделия из металла являются одной из наиболее изученных категорий археологических источников, находкам, типологии и хронологии которых посвящена достаточно обширная литература. История изучения металлопроизводства срубной общности позднебронзового века охватывает полтора столетия. В качестве объектов изучения выступали, прежде всего, металлические изделия, различные категории орудий труда, а также свидетельства добычи руды - древние рудники. В процессе развития знаний о металлопроизводстве изучение данных объектов было неравномерным, что определялось как характером их накопления, методическим арсеналом науки, а также самой постановкой познавательных задач археологии [1].

Начиная с В.А. Городцова, многими последующими исследователями неоднократно ставился вопрос об уровне развития металлургии и металлообработки у "срубных" племен, при этом делались попытки анализа и обобщения имеющихся материалов. Металлические изделия традиционно привлекали преимущественное внимание исследователей, по сравнению с оценкой их производства. Долгое время исследовательский интерес был направлен исключительно на изучение металлических изделий, а также наиболее массовой и выразительной категории приспособлений - литейных форм. Эта тенденция сегодня уже не является определяющей, однако, сохраняется стабильный интерес к характеристике наиболее металлоемких категорий орудий различных функциональных групп и других изделий из металла, при этом в исследованиях последних десятилетий самое пристальное внимание уделяется вопросам типологии и хронологии.

Обращает на себя внимание публикация Ю.В. Луньковой, посвященная погребальным комплексам срубной общности Волго-Донского междуречья с металлическими ножами [2]. Пристальное внимание этой наиболее информативной категории погребального инвентаря для решения вопросов относительной и абсолютной хронологии неизменно уделяется и в работах Р.А. Литвиненко [3]. Особо следует отметить исследование В.В. Отрощенко, посвященное определению временных и культурных особенностей использования металла в погребальных ритуалах срубной общности. Исследователем погребальные комплексы были проанализированы раздельно, в рамках выделенных им ранее двух культур срубной общности - бережновско-маевской и покровско-мосоловской. В результате проделанной масштабной работы автор пришел к наиболее общим выводам, согласно которым в погребальных ритуалах срубной общности высокий уровень металлопроизводства и горного дела не отражен и, что базовыми источниками для изучения данной сферы являются не захоронения специалистов, а материалы поселений, горно-металлургических центров, комплексов литейных форм и кладов [4].

Тем не менее, анализ источников, имеющихся в нашем распоряжении, показывает, что материалы могильников могут дать существенную информацию об уровне развития металлообрабатывающего производства в эпоху поздней бронзы. Несмотря на то, что ассортимент бронзовых изделий в эпоху поздней бронзы достаточно обширен, на поселениях и в погребениях срубной культуры исследуемого региона это относительно редкая категория находок. Так, к настоящему времени фонд источников срубной культуры Северного Приазовья насчитывает около 1500 погребений, при этом бронзовые предметы были встречены только в 44 погребальных комплексах, что составляет около 2,9 % общего числа учтенных захоронений.

О насыщенности металлом срубных захоронений на смежных территориях могут свидетельствовать следующие цифры. Удельный вес погребений с металлом в Среднем Поволжье и Среднем Подонье составляет 13 %, в бассейне Северского Донца - 7,8 %, в Орельско-Самарском междуречье - 5,5 %, Нижнем Поднепровье - 2,2 % [5]. Для покровских памятников Северского Донца этот показатель оказался еще выше - 19 % [6]. В Нижнем Подонье бронзовые изделия были встречены в 6,4 % погребений [7]. Близкие показатели были получены для лесостепного региона восточной Украины (6 % погребений) [8], в Крыму этот показатель составил 4,6 % [9], в междуречье Днепра и Молочной - 3,5 % [10]. Таким образом, южная лесостепная зона, а также более северные районы пограничья степи и лесостепи по насыщенности бронзовыми изделиями погребений дают более высокие показатели. При этом сам факт присутствия металлических изделий в погребальном инвентаре срубных захоронений рядом авторов рассматривается в качестве признака социальной неординарности [11].

Тенденцию к снижению удельного веса погребений с металлом при продвижении на юг в степные районы может наглядно продемонстрировать картографирование приазовских срубных могильников (Рис.1). Так, подавляющее большинство захоронений с металлом оказались сосредоточенными на территории южных отрогов Донецкого Кряжа, в верховьях рек бассейна Азовского моря, в то время как могильники собственно Приазовья (Приазовские низменность и возвышенность) насыщенны изделиями из бронзы в значительно меньшей степени. Приазовские поселения также дают незначительные свидетельства металлообрабатывающего производства. Примечательно, что все эти случаи связываются с поздними, "сабатиновскими" или "белозерскими" этапами срубной культуры и представлены тальковыми литейными формами для производства изделий западного облика [12]. Подобная ситуация отмечается и для поселенческих памятников Северского Донца, где также изредка встречаются тальковые литейные формы, которые связываются с т. н. "поздневаликовыми" срубными комплексами [13].

Рис.1. Карта распространения погребений, содержащих изделия из металла

Особенно наглядно тенденцию к снижению удельного веса погребений с металлом при продвижении на юг демонстрирует картография комплексов с такой категорией металлического инвентаря, как бронзовые ножи (Рис.2). Из 11 известных в Северном Приазовье захоронений с ножами 9 локализуются на Кряже и лишь 2 - на территории Приазовской возвышенности. При этом, по замечанию Р.А. Литвиненко, Приазовская низменность, несмотря на значительную насыщенность раскопанными курганными могильниками, вообще не дает погребений с ножами [14], хотя они известны уже при незначительном продвижении на запад от интересующего нас ареала в Нижнем Поднепровье [15].

бронзовый нож срубная культура северное приазовье

Рис.2. Карта распространения погребений с ножами: 1 - Басань, 2 - Ивановка, 3 - Угледар, 4 - Текстильщик (Донецк), 5 - Гладковка,, 6 - Ханженково, 7 - Шахтерск, 8 - Дубовский, 9 - Калиново, 10 - Клунниково, 11 - Благовка, 12 - Астахово.

Показательна частота встречаемости такого сравнительно металлоемкого и редкого для погребений срубной культуры Северного Приазовья изделия как нож. В свое время Р.А. Литвиненко приводилась статистика, согласно которой частота погребений с ножами в срубных приазовских могильниках составляет 0,5 % [16]. В другой работе того же автора содержатся данные, согласно которым бронзовый нож содержали только 0,75 % срубных погребений [17]. И, наконец, на сегодняшний день удельный вес таких захоронений в Северном Приазовье (с учетом Кряжа) снизился до 0,45 % [18]. Для собственно приазовских могильников по нашим уточненным данным эти показатели еще ниже - 0,19 %.

Для сравнения приведем статистику погребений с бронзовыми ножами (удельный вес) для соседних территорий: Среднее Подонье - 4,6 %, бассейн Северского Донца - 3,3 %, Орельско-Самарское междуречье - 3%, Нижнее Поднепровье - 2,2 %, Нижнее Подонье - 0,2 % [19]; Крым - 3,5 % [20]; лесостепная зона Волго-Донского междуречья - 2,7 % [21]. Удельный вес погребений с ножами по областям, входящим в состав Днепровско-Донецкого региона, приводит в своей работе и В В. Цимиданов: Полтавская, Сумская и Харьковская обл. - 4,2 %; Луганская обл. - 3,5 %; Херсонская и Николаевская обл. - 2,8 %; Крым - 1,9 %; Днепропетровская и Кировоградская обл. - 1,4 %; Донецкая обл. - 1,4 %; Запорожская обл. - 0,8 %. При этом удельный вес погребений с ножами в целом по региону составил 1,8 % [22].

Учитывая металлоемкость, немногочисленность и особую важность в процессе хронологических построений данного вида погребального инвентаря, рассмотрим ножи, найденные на территории Северного Приазовья, более детально. Из 11 известных в Северном Приазовье бронзовых ножей 9 происходят из исследованных погребений (Астахово 22/8; Ивановка 1/1; Шахтерск (Рясные могилы) 9/1; Басань (Бабакова могила) 3/5; Клунниково 1/4; Калиново 1/2; Донецк (Текстильщик) 2-3/1; Дубовский 1/1; Благовка 2/1), а 2 - из разрушенных курганов (Ханжонково, Угледар к.1). Кроме того, имеется отрывочная информация о ноже, происходящем из раскопок В.М. Евсеева в 1951 г. у п. Гладковка (ныне Киевский р-н г. Донецка). Здесь в погребении, совершенном в каменном ящике, находился скелет взрослого мужчины, головой на восток. В ногах умершего стоял сосуд, перед костяком лежали кости животных, зерна проса. В правой руке - бронзовый нож [23].

В пяти случаях погребения с ножами были основными в курганах. Типологически ножи из погребений Северного Приазовья делятся на три группы: с ромбическим перекрестьем (7 экз.) - типы Н-28, Н-30, Н-32 по Е.Н. Черных; листовидные без перекрестья (2 экз.) - типы Н-8, Н-10 по Е.Н. Черных [24]; с массивным клинком с ребром и прокованным перекрестием (2 экз.). В классификации Е.Н. Черных последняя разновидность в особый тип не выделена.

Достаточно большое количество экземпляров, исследованных в бассейне Северского Донца, наличие случаев стратиграфии между комплексами с ножами, а также привлечение разнообразной относительной хронологии курганных памятников, позволило создать устойчивую типологическую модель развития ножей.

Зрительно наблюдаемые различия в форме и пропорциях ножей были выражены в количественных (цифровых) величинах, которые легко поддаются сравнению. Наиболее четко типологическое различие было определено путем последовательного вычисления соотношения выемки и упора с длиной ножа и шириной лезвия. Полученные по всем ножам показатели позволили построить соответствующие корреляционные диаграммы, которые отразили основные метрические изменения ножей с перекрестьем во времени. Общая схема развития ножей отображает эволюцию от экземпляров с неглубокими выемками и едва намеченным перекрестьем к ножам с глубокими выемками, отделяющими четко выраженное ромбическое перекрестье. Наиболее поздние экземпляры характеризуются маленькими плоскими упорами на черенке, иногда имеющими вид едва заметных выступов [25].

Что касается ножей первой группы, то к наиболее ранним ножам срубной культуры Северного Приазовья и Украины в целом, которые сопоставляются с ножами из покровских комплексов, можно отнести два экземпляра [26]. Это ножи из погребения 1 кургана 9 могильника у г. Шахтерска и разрушенного кургана у п. Ханженково [27]. Они имеют слабо выраженные выемки, лишь намечающееся ромбическое перекрестье, змеевидное окончание черешка и соответствующие метрические коэффициенты соотношения длины и ширины клинка, выемки и перекрестья [28].

Согласно разработанной Р.А. Литвиненко периодизации срубных могильников Северо-Восточного Приазовья, ко второму горизонту можно отнести два ножа из разрушенных комплексов, исследованных у г. Донецка (Текстильщик, погребение 1 кургана 2-3) и г. Угледара [29]. Еще три ножа происходят из исследованных погребений: Калиново 1/2, Благовка 2/1, Дубовский [30]. Все ножи относятся к единому типу с ромбическим перекрестием, их объединяют общие морфологические признаки - наибольшее расширение клинка в основании, перекрестье, полностью отделенное глубокими выемками и тонкий черешок, иногда с раскованным расширением на конце. Подобные изделия в своем большинстве характерны для памятников Левобережного Предстепья, Степного Поднепровья [31] и бассейна Северского Донца [32].

Все погребения с ножами этого типа можно уверенно отнести к выделенной В.В. Отрощенко бережновско-маевской срубной культуре (БМСК) [33]. Это подтверждается керамическим набором, присутствующим в погребениях, который характеризуется острореберной посудой, украшенной типичным треугольно-паркетным орнаментом, выполненным веревкой [34]. Для керамики этого периода также характерна обработка поверхности мелкозубчатым штампом и орнаментация посуды валиком под краем венчика (Текстильщик), которая появляется именно в это время, но пока не получает широкого распространения [35]. Другим диагностическим маркером может выступать тип погребального сооружения - каменный ящик, присущий именно БМСК (Угледар, Благовка, Дубовский). В целом бытование каменных ящиков приходится на развитой и поздний этапы существования срубной культуры. Имеющиеся материалы позволяют отнести их к концу развитого - началу позднего этапа срубной культуры Донетчины [36] или ко II-III горизонтам могильников Северо-Восточного Приазовья [37]. Кроме того, отнесение к БМСК дополнительно подтверждает также тип бронзовых ножей, который является показательным именно для надчерноморских (бережновско-маевских) срубных памятников и не свойственен покровским срубным Доно-Волго-Уральского региона [38].

Ножи второй группы (листовидные без перекрестья) - Астахово 22/8 и Клунниково 1/4 [39] - территориально тяготеют к Донецкому Кряжу. Анализ погребального инвентаря и обряда позволил Р.А. Литвиненко в целом отнести их к развитому - рубежу развитого и позднего этапов срубной культуры Донетчины. При этом часть ножей этой группы, известных в Подонцовье, на основании некоторых технологических особенностей синхронизируется с поздними ножами с перекрестьем. Это также подтверждается их совместным нахождением в одном из северскодонецких комплексов [40].

Еще два ножа (третья группа) - Ивановка 1/1 [41] и Басань 3/5 (Бабакова могила) [42] - относятся к довольно редкому типу, который характеризуются массивным клинком с ребром и наибольшим расширением у основания, перекрестьем-упором, сформованным посредством проковки боковых граней черенка в месте его перехода в клинок. По мнению А.М. Лескова, ножи подобного типа представляют собой тип, переходный от срубных ножей с плоским ромбическим перекрестьем к кинжалам с кольцевым упором. Подобные экземпляры, помимо указанных комплексов, известны в Лобойковском и Ульяновском кладах, относимых к раннесабатиновскому времени [43]. Это обстоятельство позволило предположить, что погребения с указанным типом ножей могут датироваться не только концом II - развитого или "предсабатиновского", но и рубежом-началом III - позднего или "раннесабатиновского" этапа [44].

Примечательно, что в одном из погребений, содержащих нож третьей группы (Басань 3/5), был обнаружен банковидный сосуд с валиком по краю венчика, украшенным пальцевыми вдавлениями [45].

В отношении подобной керамики отмечалось, что в срубных могильниках наблюдается тенденция увеличения удельного веса валиковой керамики (налепной или выделенный валик, а также валикообразное утолщение края венчика) при движении в юго-западном и западном направлениях. Это подтверждается следующими данными: на Северском Донце сосуды с валиком составляют 2,8 % керамической серии, в Донецком Приазовье - 5,5 %, в Степном Поднепровье - 10,8 % [46]. Таким образом, на основании этих и некоторых других данных можно предположить, что по своему облику этот комплекс более тяготеет к западным (приднепровским), нежели к восточным (доно-донецким) срубным древностям.

Типология развития ножей с перекрестьем применительно к памятникам срубной культуры различных регионов показывает, что при движении с востока на запад (от Волго-Уральского междуречья к Днепру) уменьшается количество ранних типов ножей и соответственно увеличивается доля поздних экземпляров. Очевидно, что такая ситуация отражает хронологическое соотношение срубных древностей различных регионов, в соответствии с которым при движении от Дона к Днепру срубная культура "омолаживается", на что уже неоднократно обращалось внимание исследователей [47].

Было бы целиком логично поставить вопрос и относительно возможности использования металлических ножей, происходящих из приазовских погребений, в качестве кинжалов с соответствующей семиотической нагрузкой на них в погребальном контексте. Во всех случаях в погребениях срубной культуры Северного Приазовья находилось по одному ножу. В погребениях ножи зачастую располагались рядом либо среди остатков мясной напутственной пищи, в одном случае (Клунниково 1/4) зафиксировано нахождение ножа на остатках эллипсовидного в плане деревянного блюда-подноса вместе с костями животного.

Очевидно, подобная семантика ножа для резания мяса и в тех погребениях, где не было зафиксировано остатков мясной пищи [48]. В поисках ответа на этот вопрос стоит обратить внимание на замечание, сделанное Р.А. Литвиненко в отношении некоторых метрических и морфологических характеристик ножей, происходящих из бабинских комплексов. Отмечается, что большинство металлических ножей из бабинских погребений, имея общую длину 8-11 см и еще меньшую длину клинка (4-7 см), практически никак не могли использоваться в качестве оружия [49]. Считать подобные изделия боевым оружием не позволяет также тонкий клинок или отсутствие усиливающей нервюры, что привело бы при колющих ударах к деформации клинка и расслоению металла в нем. Форма черешка и отсутствие упора также могут свидетельствовать не в пользу использования ножей как боевого оружия [50].

Эти факты в очередной раз отвергают атрибуцию погребальных бронзовых ножей в срубной культуре в качестве оружия [51] и не позволяют согласиться с трактовкой ножа, как предмета вооружения, предложенной некоторыми исследователями [52]. В то же время отмечается, что нож, с одной стороны, может выступать в качестве орудия труда, с другой - использоваться как оружие ближнего боя [53]. Кинжал, в первую очередь, предназначен для нанесения колющих ударов, при этом даже большинством современных кинжалов можно резать как хозяйственным ножом. Для нанесения колющего удара кинжалы обычно имеют зауженный книзу клинок, а его широкая треугольная форма компенсирует мягкость металла [54]. Таким образом, следует признать полифункциональность ножа с соответствующей семиотической нагрузкой на него в погребальном контексте.

Уже сам факт наличия бронзового ножа в инвентарном комплексе, учитывая значительную редкость подобных находок, может в некоторой степени говорить о неординарности тех комплексов, из которых они происходят, что позволяет ставить вопрос об особом социальном статусе или ранге погребенных в них индивидов. Рассматривая социальную структуру срубного общества, В.В. Цимиданов отмечает, что ножи встречаются в захоронениях представителей различных социальных групп и во всех случаях все погребения сводки, содержавшие ножи, были могилами взрослых. Нож, скорее всего, маркировал повышенный ранг и не являлся знаком статуса [55]. Корреляция половозрастных определений с категориями погребального обряда и инвентаря позволила Р.А. Литвиненко выделить характерные признаки детских и взрослых захоронений, а среди последних - мужских и женских. Присутствие в могиле бронзового ножа было отнесено к числу чистых признаков, характерных для мужских захоронений, впрочем, как и наличие деревянного блюда [56]. Ю.А. Иванов и Ю.И. Колев предложили трактовать бронзовый нож в комплексе с костями животного в погребении в качестве жреческого атрибута, который являлся инструментом для жертвоприношений [57].

При этом большинство исследователей единодушны во мнении, что наличие в погребальном инвентаре бронзового ножа (кинжала) может рассматриваться в качестве критерия выделения неординарных срубных погребений либо свидетельствовать о социальной значимости захороненного индивида [58]. Учитывая вышеприведенные факты, можно предположить, что металлический нож в погребальном обряде срубной культуры Северного Приазовья не отображал какой-либо особый статус погребенного, а выступал в качестве признака повышенного социального ранга.

Для определения абсолютной хронологии могильников срубной общности исследователями традиционно привлекались комплексы, содержащие бронзовые ножи. Так, Я.П. Гершкович в отношении ножей с листовидным лезвием с наибольшим расширением в основании лезвия, отделенного от черенка перехватом, происходящих из раскопок на Донецком Кряже (междуречье р. Лозовой и р. Ольховой), отмечает, что подобные изделия характерны для срубного очага металлообработки.

Далее приводятся ближайшие аналогии глиняных литейных форм для их изготовления, которые были встречены на срубных поселениях Подонцовья и Подонья [59]. Литейная форма с негативом подобного ножа была найдена в жилище 11 на поселении Усово Озеро. Для этого жилища была получена дата по С14 - 1270+/-50 гг. до н.э. [60]. Литейные формы с негативами подобных ножей были найдены и на Мосоловском поселении. Анализ дерева из основания и заполнения котлована одного из жилищ здесь дал две даты - 1530+/-40 и 1370+/-40 гг. до н.э. [61]. В целом, Я.П. Гершкович, с учетом этих дат, возраст подобных ножей определяет в рамках конца XVI-начала XV - конца XIV - начала XIII вв. до н.э. [62].

Вслед за Н.Н. Чередниченко и рядом других исследователей [63] Р.А. Литвиненко для установления абсолютной хронологии срубных древностей Северского Донца обратил внимание на западные, дунайские параллели. Хронологические рамки развитого этапа срубной культуры Северского Донца Р.А. Литвиненко, основываясь на времени бытования ножей с плоским упором и приведя соответствующие параллели, определяет XV-началом XIV вв. до н.э. и в целом соотносит с позднеэлладскими древностями и центральноевропейским периодом ВВ₂ по Рейнеке [64].

Как отмечает Д.П. Куштан, на территорию Среднего Поднепровья, в начале развитого этапа поздней бронзы (БМСК-I) продолжают поступать изделия доно-волгоуральского очага металлообработки покровско-мосоловской срубной культуры. С этапа БМСК-II на территории региона начинает активно действовать собственный лобойковский очаг металлообработки, охвативший Среднее Поднепровье и Подон - цовье, сырьевой базой которого служили медистые песчаники Донбасса. Кроме того, на территории региона фиксируются находки металлических изделий других очагов постсейменского горизонта Евразийской металлургической провинции: ингуло - красномаяцкого (Северное Причерноморье), дербеденовского (Волго-Камье) и андроновского (Южное Зауралье, Северный и Центральный Казахстан, Алтай). Памятники начала срубно-сабатиновского времени (БМСК-I) автор синхронизирует с горизонтом центрально-европейских кладов Kosziderpadlas (период BzB2-BzC1, по Рейнеке), а развитого этапа поздней бронзы (БМСК-II) - Opalyi-Uriu-Domane§ti (период BzC2-BzD, по Рейнеке). Использовав сравнительно-типологический и другие естественнонаучные методы, автор разработал хронологию основных этапов региона Центральной Украины (Среднее Поднепровье) в эпоху поздней бронзы. Учитывая, что на сегодня наблюдается несогласованность традиционных дат памятников поздней бронзы и калиброванных радиоуглеродных, автором приводятся оба варианта. Таким образом, хронологические рамки срубно-сабатиновского этапа определяются XV - XIII вв. до н.э., что по новым калиброванным радиоуглеродным датам соответствует 1700-1300 гг. до н.э. В рамках самого срубно-сабатиновского времени выделяется два этапа: БМСК-I (XV - сер^Г^ вв. до н.э.) - 1700-1500 гг. до н.э. и БМСК-II (сер. XIV - XIII вв. до н.э.) - 1500-1300 гг. до н.э. [65]. Полученные даты не противоречат времени функционирования Донецкого ГМЦ на протяжении двух периодов БМСК (XV-XIII вв. до н.э.) [66], учитывая то обстоятельство, что население этой культуры преимущественно потребляло продукцию Донецкого ГМЦ [67].

Картографирование срубных могильников Северного Приазовья, содержащих изделия из металла (особенно ножи), наглядно продемонстрировало тенденцию к снижению удельного веса погребений с металлом при продвижении на юг в Приазовье. Так, подавляющее большинство захоронений с металлом оказались сосредоточенными на территории южных отрогов Донецкого Кряжа, в верховьях рек северного бассейна Азовского моря, в то время как могильники собственно Приазовья (Приазовские низменность и возвышенность) насыщенны изделиями из бронзы в значительно меньшей степени. При этом сам факт присутствия металлических изделий в погребальном инвентаре срубных захоронений применительно к исследуемой территории может рассматриваться в качестве признака социальной неординарности.

Наши наблюдения полностью подтверждают высказанное ранее Р.А. Литвиненко предположение о том, что срубное население Приазовья в своей повседневности ощущало определенный дефицит металла, в отличие от срубных популяций Донецкого кряжа, которые имели доступ к местным медистым песчаникам. Именно на меднорудных залежах Донецкого кряжа в эпоху поздней бронзы функционировал горно-металлургический центр, связанный с деятельностью местных срубных популяций. Очевидно, срубное население Приазовья не входило в число тех, кто контролировал это месторождение и, поэтому было отстраненным или ограниченным в возможностях металлопроизводства на этой сырьевой базе [68].

Таким образом, анализ источников, имеющихся в нашем распоряжении, показывает, что материалы могильников могут дать существенную информацию об уровне развития металлообрабатывающего производства в эпоху поздней бронзы. Введение в научный оборот свидетельств металлопроизводства срубной общности в целом и срубной культуры Северного Приазовья в частности в значительной степени пополняет банк источников, что важно для структурно-технологического подхода в осмыслении металлопроизводства как системы.

Ссылки и примечания