Политико-правовая природа и обычаи войны в Древней Руси

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

Как известно, в современном мире война исключена из числа правомерных средств разрешения споров. Принудительные меры, связанные с использованием вооруженных сил, допустимы только в отдельных предусмотренных статьями 39 и 51 Устава Организации Объединенных Наций случаях в качестве инструмента обеспечения международной безопасности или законной самообороны государств.

Однако вплоть до первой половины XX в. отношение к правовой природе войны было иным - война считалась одним из обычных, хотя и нежелательных в силу своей разрушительности, правоохранительных средств. Так, основоположник науки международного права Мартенс Ф. Ф. писал, что война - это «вооруженная борьба между независимыми государствами для охранения принадлежащих им прав и интересов» [1, с. 196]. Даневский В. П. рассматривал войну как юридический процесс. Он писал: «Война - есть тот же судебный поединок, который встречается в гражданском и уголовном процессе на известной, ныне уже пережитой… ступени развития. …Война фактически разрешает спор о праве» [2, с. 69, 91]. А исследователь истории зарождения международного права Таубе М. А. указывал, что в литературе война нередко характеризуется как «насильственное юридическое средство защиты правового порядка между государствами» [3, с. 148].

Развивая эти положения В. Э. Грабарь писал, что вплоть до нового времени «в научных системах война рассматривается как средство восстановления нарушенных и выяснения спорных правоотношений, т. е. как юридический процесс между государствами. Основанием такого взгляда было общераспространенное у первобытных народов, господствовавшее и в средневековой Европе представление, что правовые споры могут и должны решаться путем физического состязания» [4, с. 875].

Нормативный характер войны проявлялся в ряде общепризнанных требований: не начинать войны без предварительного формального объявления, уважать неприкосновенность переговорщиков, не нарушать клятвенного обещания. На их основе формировалось право войны, которое закрепляло ее признаки как «юридического процесса»: к войне можно прибегнуть лишь для защиты права и только после отказа противника дать требуемое удовлетворение; объявление войны строго регламентировано; договоры с противником (о перемирии, капитуляции) не должны нарушаться, их соблюдение обеспечивается заложниками [4].

А каким было отношение к политико-правовой природе и правилам ведения войны в Древней Руси? Актуальность этого вопроса, помимо познавательного интереса, обусловлена, в том числе, проблемами правового регулирования использования военных средств решения современных политических проблем, научное решение которых требует учета исторических закономерностей становления соответствующих правовых норм. В этой связи исходное значение приобретает изучение обычаев войны, существовавших в первые века отечественной государственности в IX-XIII вв. - от образования древнерусского государства до попадания русских земель в зависимость от монгольской империи. Этим обстоятельством объясняются хронологические рамки представленного в статье исследования.

Объектом изучения стали социальные отношения, возникавшие в Древней Руси в связи с использованием военных действий для решения экономических и политических задач, предметом - закономерности правового регулирования войны в средневековой Руси. Целью работы явилось установление сложившихся в древнерусском обществе представлений о политико-правовой природе войны и ее обычаях.

Методология исследования основывалась на комплексном использовании диалектического, функционального и исторического методов, когда исходя из общих представлений о правовой природе войны в средневековом обществе, изложенных в работах Ф. Ф. Мартенса, В. П. Даневского, М. А. Таубе, В. Э. Грабаря, осуществлялась реконструкция древнерусских обычаев ведения войны. Источником информации стали древнерусские летописи, а также работы средневековых хронистов.

Новизна исследования заключается в том, что древнерусские правовые обычаи войны ранее в юридической литературе комплексному анализу не подвергались. На рубеже XIX-XX вв. ряд ценных наблюдений и замечаний по этому поводу сделал В. И. Сергеевич в своем исследовании «Древности русского права» [5, с. 619-620]. К сожалению, в современной историко-правовой науке этот вопрос не получил надлежащего развития. Вместе с тем древнерусские летописи, а также другие исторические источники позволяют углубить наши представления о политико-правовой природе войны и нормах, ее регламентировавших в древнерусский период отечественной истории.

Летописи упоминают о войнах начиная с самых первых сообщений о событиях, связанных с формированием древнерусского государства. Уже призвание Рюрика трактуется в Повести временных лет как результат начавшейся войны между племенными объединениями ильменских словен, кривичей, мери и чуди: «…И не бе в них правды, и вста род на род, и быша в них усобтце, и воевати почаша сами на ся» [6, с. 18]. Война была средством подчинения Рюриковичам славянских и финских земель, способом разрешения междукняжеских противоречий, инструментом защиты русских интересов в отношениях с Византией, Хазарией, Волжской Булгарией и другими странами. По выражению Хачатурова Р. Л. «молодое государство имело многотысячную, в значительной мере тяжеловооруженную армию, оснащенную всеми видами наступательных и защитных средств» [7, с. 369]. В созданном киевским князем Владимиром пантеоне русских богов первое место занимал бог войны - Перун.

Древнерусские летописи свидетельствуют о том, что военные походы русских дружин происходили почти ежегодно, а иногда и по нескольку раз в году. Не случайно летописец (под 1148 г.) зафиксировал сформулированную русскими князьями констатацию: «то есть было преже дед наших и при отецих наших, мир стоит до рати, а рать до мира». При этом князья Владимир, Изяслав и два Святослава, передавая через послов эти слова князю Изяславу Мстиславовичу, просили не рассматривать их военное нападение как личную обиду: «на нас про то не жалуй, оже есмы оустали на рать». Свои действия они объясняли желанием выручить брата: «жаль бо есть брата Игоря, а того есмы искали» [8, стб. 364].

Таким образом, на Руси война («рать») была обычным социальным способом выживания и экспансии, главным нормативным средством защиты политических и связанных с ними семейных прав и интересов. Утверждение Таубе М. А. о том, что «средневековые войны… суть по общему правилу войны из-за права» [3, с. 170], в полной мере можно отнеси и к Древней Руси. Война была средством защиты как внутриполитических, так и внешних интересов русских князей. По результатам войн устанавливались внутренняя структура и внешние границы Руси.

Исходным фактическим основанием войны выступал экономический интерес субъекта политических отношений, связанный с созданием условий получения им ресурсов для внешней торговли и обеспечением безопасности торговых путей. Формальным основанием объявлялось причинение вреда самому субъекту политических отношений, его родственникам или союзникам. Как правило, речь шла о причинении смерти одному из них. Поэтому в качестве первоначальной нормативной модели военного похода была заимствовала модель мести за причиненный вред. Она допускала со стороны мстителя неограниченные меры принуждения, базирующиеся на его силе и хитрости. Вероломная изобретательность и жестокость являлись нормальными элементами мести. Это наглядно показывают легендарное сообщение (по Повести временных лет) о мести княгини Ольги древлянам за гибель ее мужа князя Игоря (945-946) [6, с. 40-42], а также летописные сообщения о мести князя Ярослава (1015) новгородцам за «избиение» княжеской дружины [6, с. 95].

По своему содержанию война предполагала уничтожение и разорение неприятеля любыми способами. Об этом свидетельствуют средневековые писатели, а также древнерусские летописи.

Например, византийский автор Никита Давид Пафлагон (род. ок. 885 г.) в «Житии патриарха Игнатия» так описывал поход руссов на Византию (около 860 г.): народ Рос прорвался в залив, опустошил все населенные местности и монастыри, разграбил утварь и деньги. Умертвили всех захваченных людей. Врывались в патриаршие монастыри с варварской пылкостью и страстью, забрали себе все найденное в них имущество. «И схватив там двадцать два благороднейших жителя, на одной корме корабля всех перерубили секирами» [9, с. 94].

Схожие сведения дают древнерусские летописи. Так, в ходе военных походов князя Олега на Византию жителей захваченных территорий расстреливали, рубили и бросали в море. «Много убийство сотвори греком, и полаты многы разбиша, а црквь пожгоша… И ина много зла творяху русь греком, елико же ратнии творить» [6, с. 24].

Подобные правила сохранились и в последующем. Летопись так описывает, например, войну князя Даниила Галицкого с ятвягами (1256): «И жгли дома их, и разоряли села их. …Захватили богатства их… Утром пошли, разоряя землю и все сжигая» [8, стб. 832; 10, с. 337].

Устойчивость таких «суровых обычаев войны» по отношению к мирному населению В. И. Сергеевич объяснил «особенностями тогдашней военной организации». Он полагал, что «было трудно и опасно отличать мирных жителей от немирных и щадить жизнь и имущество первых. С другой стороны, …для продовольствия войск во время похода не существовало других средств, кроме собственности неприятеля» [5, с. 620]. Мы полагаем, что такое объяснение противоречит данным источников о сплошном разорении «ратными» хозяйства и уничтожении населенных пунктов неприятеля, в том числе и тогда, когда отличить мирное население от воинов все же было возможно (например, в селах и церквях). По нашему мнению, причина заключалась в том, что военный поход изначально трактовался как возмездие за «неправду» и строился в соответствии с моделями традиционной мести, ориентированной на причинение максимального вреда обидчику. Военный поход должен был внушить страх перед силой организатора военного похода и гарантировать уважение его интересов в будущем.

Главной частью военного похода была борьба за города, которая начиналась с осады и завершалась приступом. Когда удавалось захватить внешний, «окольный» город, его поджигали, чтобы заставить обороняющихся сдать внутренний город («детинец»). Захват вражеского города с помощью его поджога нашел отражение во многих средневековых источниках. Использование при этом птиц отражено, в частности, в летописной легенде о захвате киевской княгиней Ольгой столицы древлян Искоростеня [11, с. 135--137].

В случае взятия города приступом судьба всех его жители определялась победителем. Как правило, большая часть взрослого мужского населения уничтожалась, остальное население становилось невольниками. Так, например, Повесть временных лет (1067) сообщает о том, что после взятия князьями Изяславом, Святославом и Всеволодом города Минска (где «меняне затворишася в граде»), его жители-мужчины были убиты («и исекоша муже»), а женщины и дети были порабощены («вдаша на щиты») [6, с. 112]. После взятия князьями Володарем и Васильком города Всеволожа (1097) город был сожжен, а жители убиты: «…И взяста копьем град и зажгоста огнем, и бегоша людье огня. И повеле Василко исечи вся» [6, с. 177]. Как свидетельствуют летописные сообщения о захвате князем Владимиром Полоцка (980), смерть после ритуальных унижений причинялась в языческий период и князьям захваченных городов [6, с. 54].

Война давала победителю право на добычу и пленных, часть которых обращалась в рабство. По словам В. И. Сергеевича, «война в это время всегда сопровождалась грабежом…Военная добыча составляла один из главных способов приобретения» имущества в собственность [5, с. 604-605]. Добавим, что древнерусские дохристианские обычаи, кроме того, предполагали принесение пленников в жертву богам.

Так, Лев Диакон в своей «Истории» писал о том, что князь Святослав в ходе войны в Болгарии (971) «с бою взяв Филиппополь… посадил на кол двадцать тысяч оставшихся в городе жителей и тем самым смирил… всякое сопротивление и обеспечил покорность» [12, с. 56]. После поражения от византийцев воины Святослава сначала сожгли на кострах тела своих погибших товарищей, а затем провели тризну и жертвоприношения, «заколов при этом по обычаю предков множество пленных, мужчин и женщин. Совершив эту кровавую жертву, они задушили грудных младенцев и петухов, топя их в водах Истра» [12, с. 78].

Обычай убийства пленных сохранялся и в последующем. Летописи (1256) описывали, например, как «Лев, тихо окружив село, всех перебил… Даниил и Лев вязали одних пленников, других же из кустов выводили и рубили». В отношении добычи: «А что не смогли съесть сами и кони их все сожгли… А утром пришли к ним ятвяги, предлагая заложников и мир, и просили не убивать пленников» [8, стб. 832, 834-835; 10, с. 337, 339]. Изяслав Мстиславович, хитростью захватив в бою в плен галичан в количестве, превышавшем его собственную дружину, приказал убить пленных: «И види многое множество колодник галичан вязячи, и тако повелел сечи, а лутшии мужи со собою поя» (1153) [8, стб. 74].

В то же время, с развитием экономики основная часть пленников обращалась в лишенных свободы рабов, используемых победителями или становящихся предметом работорговли. Военнопленные могли получить свободу за выкуп. В ходе социальной дифференциации древнерусского общества выделение класса профессиональных воинов способствовало тому, что рабы превратились в важную часть военной добычи, за счет которой существовали дружинники [13, с. 56].

Кроме того, пленных («колодников») в ряде случаев поселяли в безлюдных местах, особенно на границе со степью для обороны от кочевников. Так, пленными были созданы такие населенные пункты, как Ятваги, Прусы, Торки, Половцы. Князь Ярослав Мудрый поселил приведенных из похода в Польшу (1031) пленных над рекой Росью [14, стб. 150]. В 1116 г., после того как «Давыд с Ярополком узя Дрьютеск на щит», для плененных жителей был основан город Желди [8, с. 7; 6, с. 201].

Побежденная сторона выплачивала контрибуцию, а также регулярную дань («урок» - плату за мир). Так, летописец отмечал, что когда князь Даниил захотел пойти войной на ранее уже побежденных ятвягов (1256), те «послали своих послов и своих детей, и дали дань, и обещали быть покорными ему» [8, стб. 834-835; 10, с. 339]. В IX-X вв. дань подвластных земель русским князьям имела форму «полюдья» - мирного объезда князем ранее подчиненной территории, который символизировал новый военный поход и добровольную передачу князю необходимых ему ресурсов.

По итогам войны возникал политический союз (дружба, «любовь» [7, с. 406-421]), участники которого принимали на себя обязательства, соответствующие проявившимся в ходе войны возможностям (потенциалу) сторон.

Одним из важных элементов союзных отношений были взаимные договоренности о судьбе проданных в рабство пленных. Такой невольник, который до пленения проживал в союзной стране, подлежал выкупу у хозяина и возмездной передаче на родину. Мирный договор определял условия такой передачи. Об этом свидетельствует, например, статья 9 договора Руси с Византией 911 г., предписывающая выкупать «Русина и(ли) Гречина» и возвращать «искупное лице в свою страну» [7, c. 410].

Кроме того, летопись сохранила свидетельство о случае полного отказа союзников от порабощения пленных. В 1229 г., после завершения успешных для русских князей военных действий в Польше был заключен следующий договор: «Створиша же межи собою клятву Русь и Ляхове: аще по семь коли боудеть межи ими усобица не воевати Ляхом Руское челяди ни Руси Лядьскои» [8, стб. 757]. В. И. Сергеевич толковал это положение как обязательство «не брать в плен». По нашему мнению, такое толкование требует уточнения. Ведь известно, что правило «не брать пленных» означает поголовное уничтожение неприятеля. Его установление свидетельствовало бы об особо враждебных, но никак не о союзных отношениях сторон. При этом, как убедительно показал И. Я. Фроянов, словом «челядь» в древнерусском языке назывались не просто пленные, а пленники, обращенные в рабство [15, с. 155]. Поэтому договоренность русских и польских князей впредь при вооруженных столкновениях «не воевать челяди» означал не отказ от взятия в плен, а запрет обращения пленников в рабов и продажи их в этом качестве. Речь, таким образом, идет о первом подтвержденном источниками договоре о взаимном безвозмездном обмене пленными по принципу «всех на всех». Можно предположить, что русские князья при заключении союзного договора с поляками показали пример такого отказа от пленных. Летопись сообщает, что в ходе военных действий «Руси бо бяху полонил многу челядь и бояр». Однако при описании возвращения князей на Русь пленные не упоминаются. В то же время, особо подчеркивается, что русские возвратились «в дом свои с честью… и внидоста со славою в землю свою» [8, стб. 757]. Ведь даже при признании неизбежности будущих военных столкновений для мирного населения были получены определенные гарантии безопасности, так как захват населения для его обращения в рабство больше не признавался правомерной целью военных действий при новой «усобице».

Установленный в результате военных походов порядок в последующем поддерживался и охранялся. Его несоблюдение считалось справедливым основанием нового военного похода против нарушителей условий политических союзов. Война в этом случае приобретала признаки правового средства защиты политических отношений.

О правомерности войны свидетельствовало наличие справедливых причин и соблюдение обычаев начала и завершения войны.

Справедливыми считались войны в ответ на действие или бездействие (к которым приравнивались намерения совершит определенные действия) противоположной стороны, причинившее вред или создавшее угрозу причинения вреда, и связанное с несоблюдением обычаев и невыполнением обещаний (обязанностей). Например, князь Изяслав Мстиславович (1147) так обосновывал собственную правоту в войне с князьями Олеговичами: целовали вы мне крест и вот вы, братья, крест преступили - «убити мя хотяче; да буди со мной бог и сила животворящаго хреста, а како ми Бог даст» [8, с. 32]. Война должна была обеспечить достижение основных целей нормативного принуждения: пресечь нарушение и восстановить нарушенные отношения, а также предупредить новые нарушения в будущем.

Начало и завершение войны, а также отдельные совершаемые в ходе войны действия сопровождались невооруженными (переговорными) контактами сторон.

Война по обычаю объявлялась через послов с соблюдением определенных ритуалов. После принятия христианства в качестве государственной религии выражение «отбросить крестную грамоту» («поверже», «възверже», «положа») означало объявить войну за несоблюдение обещаний, данных под присягой. Так, когда князья Олеговичи выступили против Изяслава Мстиславовича (1147), он направил к ним посла и напомнил их присягу о том, что они будут жить в мире. Когда Олеговичи не дали ясного ответа, посол Изяслава привез подписанные ими «крестные грамоты», передал осуждающие слова Изяслава, после чего бросил Олеговичам крестные грамоты: «и то рек поверже им грамоты хрестьныя» [8, с. 32]. Об этом же говорят и другие летописные сообщения: «Роскоторостася Всеволод с Владимерком про сына, оже сяде сын его Володимири, и почаста на ся искати вины; и Володимирко възверже ему грамоту хрестную, Всеволод же с братьею иде на нь» (1144); «Петр же положа ему грамоты крестныя, лезе вон» (1152) [8, с. 20, 72].

Для подтверждения справедливости собственных действий войско нередко не начинало бой, а старалось спровоцировать другую сторону насмешками или оскорблениями и ждало, когда неприятель нападет первым. Так, поступает, например, воевода киевского князя Святополка перед боем с новгородским войском князя Ярослава (1016). Он «нача укаряти» новгородцев и их князя, говоря: «Что придосте с хромьцемь симь, а вы плотници суще? А приставим вы хоромове рубити наших». Также поступает воевода князя Ярослава перед боем с войском польского князя Болеслава (1018), высмеивая физические качества князя («чрево твое толстое»). Летописец утверждает, что эти оскорбления подтолкнули противника к наступлению [6, с. 96-97].

Переговоры проводились и с целью установления перемирия. Если горожане «передавались» осаждающим и «отворяли» город, этому обычно предшествовали переговоры, в ходе которых осаждающий обещал пощадить («омирить») жителей. Известны случаи, когда осажденные князья просили позволить свободно выйти из города и получали такое разрешение: «И вылезе Олег из града, хотя мира, и вдаста ему мир» (1096) [6, с. 150]; «и поча Давыд молитися: пусти мя из града. Святополк же обещася ему» (1097) [6, с. 178]; князь Мстислав «нача пути просити» из осажденного Белгорода, и князь Всеволод «целова крест и да ему путь» (1207) [16, с. 106].

Война завершалась мирными переговорами через послов. Так, описывая завершение военного похода руссов на Византию (907), летопись указывает: «Олег же, мало отступи(в) от града, нача мир творити со цесарьма Грецкима…, посла к ним в град Карла, Фарлофа, Вельмуда, Рулава и Стемида, глаголя «Имите ми ся по дань» [7, с. 406].

Для безопасности стороны предоставляли залог («дары») и заложников, в качестве которых фактически выступали и сами послы. Нередко более слабая сторона искала посредника, который предпринимал усилия для заключения мира. В ряде случаев проводилась встреча («съезд», «снем») руководителей сторон, после чего заключался мир.

Мир скреплялся торжественной присягой - языческой («рота») или христианской: «целовали крест» в церкви. Сведения об основном содержании христианской присяги можно почерпнуть из летописного пересказа договора Руси с Византией 944 г.: «…укрепить дружбу… на все годы (до тех пор), пока сияет солнце и существует самый мир. А если… замыслит нарушить эту дружбу, то пусть те… получат от вседержителя бога возмездие и осуждение на погибель и в этом мире и в загробном». «Клянемся церковью святого Ильи в соборной церкви, предлежащим честным крестом…» [7, с. 414-418]. Историк русской церкви Карташев А. В. по этому поводу писал, что иерархи церкви «все мирные договоры …скрепляли своим свидетельством и давали целовать крест примиренным сторонам. Они прибегали иногда и к мерам экстраординарным: предупреждали разрыв союзников произнесением проклятия на возможных зачинщиков разрыва, как это сделал черниговский еп. Онуфрий по отношению к союзу князей Северских» [17, с. 268].

Условия мира нередко фиксировали на бумаге («грамоте», «хартии»). Стороны могли обмениваться заложниками.

Вместе с тем, отсутствие силы, стоящей над участниками военного столкновения и способной гарантировать справедливость войны, не позволяло юридическим компонентам нормативной регламентации этой формы принуждения получить преобладающее значение. А в условиях веры в разных богов и религиозно-психологические предпосылки для этого также были крайне ограничены. Стороны могли неодинаково трактовать условия заключенных союзов, а их религиозные институты оправдывали и освящали толкование, выгодное собственной стороне. Например, киевский князь Игорь и древляне, вероятно, по-разному понимали сущность их конфликта 945 г. по поводу размера дани. Киевский князь основывал свои притязания на праве сильного, подтвержденном перед своими богами предыдущей военной победой, древляне - на признанных перед их собственными богами условиях союза. Как известно, древляне отличались от других племен в составе древнерусской народности по происхождению, диалекту и обрядам [18, с. 136]. Сохранившиеся в источниках сведения о способе причинения древлянами смерти князю Игорю (князь был разорван с помощью деревьев) свидетельствуют о его ритуальном характере и позволяют предположить в этом событии признаки очищающего жертвоприношения.

Как представляется, осуществленные киевским князем Владимиром упорядочение религиозной языческой системы (создание «пантеона богов»), а затем и переход к единобожию одной из своих значимых целей имели устранение предпосылок для такого неодинакового толкования условий политических союзов и возможностей их сторон. После принятия христианства в качестве общей религии юридические компоненты стали играть более заметную роль в системе регулирования политических отношений вообще и отношений, возникающих в связи с войнами, в частности.

6. Наряду с правилами поведения по отношению к неприятелю война как нормативный институт предполагала регулирование внутренних отношений в воинском коллективе.

Древнерусское воинское сообщество подчинялось единому военачальнику, которому каждый был обязан хранить верность. В походе воины не могли рассчитывать на поддержку своего рода. Для обеспечения необходимого уровня доверия они создавали подобие родовой группы, делаясь побратимами и обмениваясь скрепленными кровью клятвами верности. Воины в походе считались братьями - так называют себя, например, новгородские дружинники в походе на Югру (1194) [19, с. 233-234].

Нормативными ценностями признавались честь и достоинство, самодисциплина, верность другу и вождю, презрение к опасности. Показательно в этом отношении содержание речи князя Святослава перед решающей битвой с византийцами (по Повести временных лет): «…Да не посрамим земле Руские, но ляжем костьми, мертвыи бо срама не имам. Аще ли побегнем, срам имам. Не имам убежати, но станем крепко, аз же пред вами поиду…» [6, с. 50]. Византийский хронист Лев Диакон так излагал эту речь: «Погибла слава, которая шествовала за русским войском …если мы теперь позорно отступим… Мы должны либо победить и остаться в живых, либо умереть со славой, совершив подвиги, достойные доблестных мужей» [12, с. 79].

Несоблюдение норм поведения вызывало осуждение общества, влекло бесчестье нарушителя. Предательство воина в походе считалось сакральным нарушением и влекло божью кару. По словам М. Ф. Владимирского-Буданова, на Руси «везде и всегда для всех была ясна» недопустимость и наказуемость предательства и действий, совершаемых в пользу врагов [20, с. 321]. Первым описанным в древнерусских летописях примером является наказание новгородцев, вернувшихся из неудачного военного похода в Югру (1194) [21, с. 56]. Карательный поход новгородской рати во главе с воеводой Ядреем рассматривался как ответ на убийство в 1187 г. югорских «данников» (сборщиков дани) [19, с. 38, 229; 22, с. 21].

Причиной поражения и гибели большей части новгородских ратников, как следует из летописи, было признано предательство: «то бо Савица перевет держаще отаи с княземь югорьскым». По версии Бахрушина С. В. предатели имели в Югре частные хозяйственные интересы, связанные с торговлей и добычей пушнины [23, с. 65].

С помощью предателей новгородцы были введены в заблуждение о действительных планах югорского князя, ложно пообещавшего собрать и заплатить большую дань, в результате чего лучшие дружинники («мужи вятшие») были обманом («льстивою речью») завлечены в осажденный югорский город и убиты («иссекоша»). После этого собравшие необходимое войско югорцы напали на лагерь осаждавших и разгромил их. Летопись так воспроизводит слова одного из убитых новгородцев, сказанные перед смертью в лицо предателю: «брате, судит ты бого и святая София, аще еси подумал на кровь братьи своей; и станеши с нами пред богом и отвещаеши за кровь нашу».

Трое из вернувшихся новгородцев, вина которых, вероятно, считалась установленной, были убиты самими дружинниками. Остальные вернувшиеся живыми, и также заподозренные в предательстве новгородцы откупились кунами: «творяхут бо я свет державше с Югрою на свою братью, а то богови судити». Показательно, что случившиеся в Новгороде после поражения новгородской рати в Югре пожары летопись трактует как божье наказание за предательство: «казнь сиа от Всех святых и до Госпожина дни» [19, с. 40-41, 232-234].

В заключение необходимо отметить, что изложенные в статье положения, безусловно, не исчерпывают всех вопросов темы. Значительный интерес может представлять изучение влияния на формирование древнерусских воинских обычаев традиций славянских, скандинавских и других народностей, представители которых входили в состав русского войска. Более глубокого анализа требует динамика эволюции правовых обычаев войны на Руси на протяжении IX-XIII вв.

Вместе с тем, уже проведенное нами изучение исторических источников позволяет сформулировать вывод, ранее не звучавший в отечественной историко-правовой литературе, - вывод о том, что в Древней Руси война считалась обычным принудительным средством правовой защиты интересов участников политических отношений. При этом справедливой признавалась война, предпринятая в ответ на правонарушение противоположной стороны и проведенная с соблюдением сложившихся обычаев.

Среди таких обычаев могут быть выделены правила, определяющие (1) средства и способы ведения войны, (2) порядок начала и окончания войны и военных действий, (3) заключения мирных договоров, (4) обращения с побежденными, (5) поведения в воинском коллективе.

По своему содержанию, средствам и способам ведения война допускала применение к неприятелю и его подданным неограниченных мер уничтожения и разрушения. Побежденные были обязаны предоставить «плату за мир», пленные попадали в полную власть победителя: они могли быть убиты, обращены в неволю, переселены на другое место жительства.

Начало войны предполагало ее объявление, которое после принятия христианства в качестве государственной религии получило форму возвращения «крестных грамот». Проведение переговоров обеспечивалось заложниками. Мирный договор скреплялся религиозной присягой.

Внутренние отношения в коллективе русских ратников строились на основе побратимства и подчинялись требованиям презирать опасность, сохранять честь и достоинство, верность соратнику и военачальнику.

Положения и выводы, изложенные в настоящей статье, могут помочь дальнейшему изучению затронутых в ней вопросов [28].

Литература

древнерусский военный политический

1. Мартенс Ф. Ф. Современное международное право цивилизованных народов. Том 2. / Под ред. В. А. Томсинова.-М.: Зерцало, 2008. - 209 с.

2. Даневский В. П. Пособие к изучению истории и системы международ-ного права. Вып. 2.-Харьков: Типография Адольфа Дарре, 1892. - 178 с.

3. Таубе М. А. История зарождения современного международного права (Средние века): Часть особенная.-Харьков: Паровая тип. и лит. Зиль-берберг, 1899. Т. 2. - 363 с.

4. Грабарь Вл. Право войны // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. XXIVa: Полярные сияния -- Прая.-СПБ., 1898.-С. 875--885.

5. Сергеевич В.И. Древности русского права. В 3 т. Т. 1. Территория и население.-М, 2007. - 699 с.

6. Повесть временных лет / Подгот. текста Д. С. Лихачева. В 2 ч. Ч. 1. Текст и перевод.-М.; Л.: Изд-во и 1-я тип. Изд-ва Акад. наук СССР в Л., 1950. - 407 с.

7. Памятники российского права: учебно-научное пособие. В 35 т. / под общ. ред. Р. Л. Хачатурова. Т. 1. Памятники права Древней Руси.-М.: Юрлитинформ, 2013. - 528 с.

8. Полное собрание русских летописей. Т. 2: Ипатьевская летопись.-СПб.: Типография М. А. Александрова, 1908.-938 стб., 108 с.

9. Древняя Русь в свете зарубежных источников / Под ред. Е.А. Мельни-ковой.-М.: Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2015. - 624 с.

10. Памятники литературы Древней Руси. Т.3. XIII век. - М.: Худож. лит., 1981. - 616 с.

11. Коптев А. Летописная месть княгини Ольги древлянам и ритуал погре-бения русского князя // Centaurus: Studia classica et mediaevalia, vol. 4.-М., 2008.-С. 116--148.

12. Лев Диакон. История.-М.: Наука, 1988. - 240 с.

13. Фроянов И. Я. Рабство и данничество у восточных славян (VI-X вв.). - СПб.: Изд-во С.-Петербургского Ун-та, 1996. - 512 с.

14. История суда и правосудия в России: в 9 т. Т. 1: Законодательство и правосудие в Древней Руси (IX - середина XV века).-М.: Норма, 2016. - 640 с.

15. Полное собрание русских летописей. Т. 1: Лаврентьевская летопись. Вып. 1: Повесть временных лет.-Л.: Изд-во АН СССР, 1926. - VIII с., 286 стб.

16. Полное собрание русских летописей. Т. 25: Московский летописный свод конца XV в.-М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949. - 464 с.

17. Карташев А. В. История русской церкви. Т. 1.-М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2000.-848 с.

18. Третьяков П.Н. Восточнославянские племена.-М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1948. - 182 с.

19. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов / Под ред. и с предисл. А.Н. Насонова.-М.--Л.: Изд-во АН СССР, 1950. - 642 с.

20. Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. Ростов-на-Дону: «Феникс», 1995. - 640 с.

21. Жильцов С. В. Смертная казнь в истории России. - М.: ИКД «Зерцало-М», 2002. - 464 с.

22. Овчинникова Б. Б. Взаимодействия Новгорода с Югрой (XI-XV вв.) // Проблемы истории России. -- Екатеринбург: Волот, 2008. -- Вып. 7: Источник и его интерпретации. -- С. 13-30.

23. Бахрушин С. В. Очерки по истории колонизации Сибири в XVI и XVII вв. -- М.: Издание М. и С. Сабашниковых, 1927. -- 198 с.

24. Савченко Д.А. Правовые средства обеспечения внешней безопасности Северо-Западной Руси XIV-XV веков // Национальная безопасность / nota bene . - 2014. - № 2. - С. 251-259. DOI: 10.7256/2073-8560.2014.2.1097

Размещено на Allbest.ru