Некоторые аспекты повседневной жизни исправительно-трудовых лагерей Свердловской области в начале 1950-х годов (по материалам доклада политотдела СевУраллага МВД СССР)

НаучНый диалог. 2016 Выпуск № 7 (55) / 2016

Размещено на http://www.allbest.ru//

186

Размещено на http://www.allbest.ru//

Институт государственного управления и предпринимательства,

Уральский федеральный университет имени первого Президента России Б. Н. Ельцина

Некоторые аспекты повседневной жизни исправительно-трудовых лагерей Свердловской области в начале 1950-х годов (по материалам доклада политотдела СевУраллага МВД СССР)

Мамяченков Владимир Николаевич,

доктор исторических наук, доцент кафедры теории управления и инноваций

Статья посвящена актуальной и злободневной теме, не утратившей своего дискуссионного потенциала и социально-политического значения до наших дней. Исследование проведено на архивных материалах одного из советских исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ) -- Северо-Уральского, который представлял собой типичный пример ИТЛ сталинского ГУЛага. Научная новизна работы видится в том, что в оборот вводятся новые архивные материалы, обнаруженные автором в Центре документации общественных организаций Свердловской области (ЦДООСО). Рассматривается ряд вопросов, связанных с функционированием ИТЛ. Дается общее представление об условиях труда и быта, как самих заключенных, так и лагерного обслуживающего персонала, в том числе в сравнении с другими подобными ИТЛ. Приводятся данные о производственно-хозяйственной деятельности СевУраллага, анализируется его деятельность с точки зрения экономической эффективности. Подчеркивается, что прибыли в деятельности ИТЛ не могло быть по определению. Утверждается, что изучение даже заведомо откорректированной официальной отчетности лагерной администрации может дать обширный материал для историков и экономистов. Констатируется, что тема функционирования ИТЛ тоталитарного периода нашей истории по-прежнему нуждается в осмыслении, особенно в свете обозначившихся в последние годы разногласий среди историков.

Ключевые слова: Урал; Свердловская область; исправительно-трудовые лагеря; СевУраллаг; лесозаготовки; лагерная экономика.

Историография проблемы

Тема ГУЛага в нашей стране будет актуальной еще не для одного поколения живущих в ней людей -- настолько глубокий и страшный след оставила эта система чудовищного беззакония и насилия в исторической памяти российского и других народов, некогда населявших СССР. Помимо фундаментального и всемирно известного труда А. И. Солженицына «Архипелаг ГУЛаг» [Солженицын, 1991], в рамках данной тематики только в нашей стране за последнюю четверть века были изданы десятки обстоятельных исследований. Но в то же время нельзя не отметить, что значительная часть упомянутых работ была посвящена общим проблемам возникновения и функционирования советской тюремно-лагерной системы в целом. Кроме того, исследовался, как правило, временной период 1930-х--1940-х годов как наиболее тяжелый в смысле условий содержания заключенных. Период же начала 1950-х привлекает внимание историков меньше, нежели предыдущие. При этом в историографии ГУЛага по сей день ощущается некоторый дефицит научных исследований регионального масштаба. Правда, сразу оговоримся: к Среднему Уралу это относится в меньшей степени.

Если говорить об историографии свердловских ИТЛ позднесталинского периода, то здесь можно упомянуть несколько работ. Это прежде всего монография В. М. Кириллова и его статья [Кириллов, 1996; 1998], в которых автор обстоятельно исследовал механизм репрессий, в том числе и в Свердловской области. Кроме того, это две монографии В. Н. Кузнецова [Кузнецов…, 2004, 2005], в которых была рассмотрена проблема использования принудительного труда заключенных на строительстве атомных стратегических объектов в городах Новоуральск и Лесной. Следует также упомянуть две работы Г. Я. Маламуда -- кандидатскую диссертацию и статью [Маламуд, дисс., 1998; Маламуд, 1998]. Наконец, проблему содержания иностранных военнопленных в среднеуральских ИТЛ капитально разработал в своих трудах В. П. Мотревич (в том числе в соавторстве с В. Н. Мамяченковым и Н. В. Суржиковой) [Мамяченков и др., 1998; Мотревич и др., 2000; Мотревич, 2008].

Таким образом, мы имеем на сегодня определенно сложившуюся историографию функционирования ИТЛ на Среднем Урале. В то же время нельзя не отметить, что каждое новое исследование, при помощи которого в научный оборот вводятся неизвестные ранее источники, дополняет уже известную нам историческую картину функционирования репрессивного аппарата советского государства. Предлагаемая статья, как представляется автору, призвана сыграть именно такую позитивную роль. Источниками для ее написания послужили прежде всего материалы Особого сектора Свердловского обкома партии, относящиеся к деятельности СевУраллага в 1952 году.

История создания лагеря

СевУраллаг был создан в 1938 году как типичный по устройству и количеству содержавшегося «контингента» лагерь. Из 42 ИТЛ Советского Союза, функционировавших на 1 января 1939 года, СевУраллаг занимал по численности заключенных (около 27 тыс. чел.) скромное 17-е место (на первом месте вне конкуренции был, как крупнейший ИТЛ страны, БАМлаг, в котором в то время отбывали наказание около 262 тыс. чел.). Вместе с Ивдельлагом (около 20 тыс. чел.) СевУраллаг составлял основу пенитенциарной системы Свердловской области [Тимофеев, 1999].

История СевУраллага -- это история существования типичного сталинского «истребительно-трудового» (по Солженицыну) лагеря. Особенно страшными для его узников стали годы Великой Отечественной войны: по некоторым данным, например, только в январе 1942 года в лагере умерло 1615 заключенных (в том числе: от авитаминоза -- 698, болезней органов кровообращения -- 359, воспаления легких -- 170 человек) [хайВей…]. Но, болея и умирая, узники лагеря работали из последних сил на лесозаготовках и деревообработке, на строительстве и обслуживании различных предприятий и узкоколейных железных дорог, в мебельном, швейном и обувном производствах, обслуживали судоремонтные мастерские в Сосьвинском затоне, осуществляли сплавные и погрузочно-разгрузочные работы, изготовляли лыжи и железнодорожные шпалы, выполняли множество других работ. Управление Севураллага поочередно дислоцировалось в городах Краснотурьинске, Ирбите, затем в поселке Сосьва Серовского района. На 1 апреля 1952 года СевУраллаг состоял из 12 лаготделений, включавших 40 лагпунктов [Маламуд, 1998]. Численность заключенных на начало года составляла 21 600 человек [Северо-Уральский ИТЛ-Википедия…].

Жизнь персонала

Представление о численном составе обслуживающего персонала СевУраллага дает отчетный доклад его политического отдела за 1952 год. хотя в нем эта цифра и не приводится прямо, но ее легко рассчитать по двум фрагментам документа. Фрагмент первый: «В 1952 г. за добросовестное отношение к службе и работе получили поощрение 1735 чел., или 30,0 % к общему числу работающих в лагере (без ВСО и ВПО)». Фрагмент второй: «За 1952 г. зафиксировано большое количество нарушений трудовой и служебной дисциплины, за что были наложены взыскания на 392 чел. (6,3 % от общего состава работающих без ВСО)». Для непосвященных расшифруем две аббревиатуры: ВСО -- это военизированная стрелковая охрана (в некоторых источниках -- военизированная самоохрана), а ВПО -- военизированная пожарная охрана. По приведенным выше цифрам нетрудно подсчитать, что численность лагерной ВПО составляла около 440, а численность сотрудников лагеря без учета ВСО -- около 6220 чел. Таким образом, можно утверждать, что общая наличная численность лагерного персонала составляла не менее 6,5 тыс. чел. Другими словами, соотношение численности персонала лагеря и заключенных составляло всего лишь 1:3. И это при том, что из 1126 чел. только начальствующего состава в наличии было всего лишь 542, а 584 должности (52 % от штатного расписания) были вакантными -- в лагере имел место громадный некомплект кадров [ЦДООСО, ф. 4, оп. 50, д. 114, л. 38, 40].

Впрочем, все это можно квалифицировать и по-другому: сталинский режим не скупился на ставки тюремно-лагерного персонала. А то, что желающих служить в СевУраллаге было немного, объяснялось рядом причин, главными из которых были плохие жилищно-бытовые условия и столь же отвратительное медицинское обслуживание. хотя среди сотрудников лагеря традиционно было много местных жителей, так или иначе обеспеченных жильем, его хронически не хватало. «Квартирный вопрос продолжает оставаться тяжелым. Средств на жилищное строительство, особенно в лагерных пунктах, Главком отпускается недостаточно», -- отмечалось в докладе политотдела. Поэтому только в 1952 году лагерь собственными силами построил 4 620 м2 жилой площади и, кроме того, выдал ссуд на строительство индивидуальных домов на общую сумму 140 тыс. руб. [ЦДООСО, ф.4, оп.50, д.114, л.41].

Здесь нельзя не сказать, что подобное положение было во всех «периферийных» лагерях. Например, в это же самое время более 30 семей Красногорского ИТЛ проживали в бараках каркасно-засыпного типа, пришедших в непригодное для проживания состояние, а 9 сотрудников вообще не имели жилплощади и размещались в гостинице, общежитии и на частных квартирах. В Кузнецком же ИТЛ даже в 1956 году (после десяти лет функционирования лагеря) жилищные условия вольнонаемных сотрудников оставались неудовлетворительными: работники низового звена проживали в деревянных бараках без каких-либо удобств [Кузнецов, 2005, с. 91].

«Медицинское обслуживание вольнонаемного состава также нельзя считать удовлетворительным. В большинстве лагерных пунктов работают врачи из числа заключенных и для заключенных, а в ряде лагерных пунктов нет и заключенных-врачей, большое количество врачей из освободившихся заключенных, отбывавших наказания по 58-й статье», -- такими словами политотдел СевУраллага характеризовал состояние его медицины. (Нетрудно заметить, что значительное число врачей -- бывших политзэков рассматривалось политотделом как явный недостаток в работе.) Действительно, состояние медобслуживания в лагере явно оставляло желать лучшего. Что уж говорить о лагерных отделениях, если даже в Управлении СевУраллага помещение, приспособленное под больницу, не соответствовало своему назначению, причем находилось в зоне для заключенных. Поэтому неудивительно, что для вольнонаемного персонала в лагерных отделениях медпункты просто отсутствовали -- средства на их строительство изначально даже не предусматривались [ЦДООСО, ф. 4, оп. 50, д. 114, л. 41].

Ко всему перечисленному следует добавить еще крайне скудную культурную жизнь: и в самом Управлении лагеря, и в 8 из 12 лагерных отделений отсутствовали клубные помещения, на строительство которых средства вышестоящими инстанциями тоже почему-то не выделялись. А семейные работники лагеря сталкивались с еще одной проблемой: негде было обучать детей, особенно старшеклассников с пятого класса и выше. Чтобы как-то решить эту проблему, лагерь собственными силами даже построил в поселке Сосьва детский интернат на 80 мест, но так и не смог добиться от инстанций его финансирования [ЦДООСО, ф. 4, оп. 50, д. 114, л. 41].

Наконец, именно в 1952 году произошло крайне неприятное для всех лагерных служителей событие -- ежегодные расходы МВД сократились более чем на 800 млн руб. Это было обусловлено решением правительства отменить все доплаты за звания, выслугу лет, ординаторские, пайковые и прочие практиковавшиеся надбавки работникам системы МВД (за исключением военизированных частей) [Иванова, 2006, с. 339].

Неудивительно, что все перечисленное никак не способствовало росту числа энтузиастов среди работников лагеря. Наоборот, все это толкало их на нарушение служебной дисциплины, особенно плохой среди стрелков ВСО (только за один третий квартал 1952 года дисциплинарное взыскание получил каждый десятый из них). Не редкостью были и партийные взыскания -- в соответствии с канонами своего времени в СевУраллаге функционировали партийная и комсомольская организации. Например, партийная организация лагеря на 01.01.1952 года насчитывала в своих рядах 520 членов партии и 92 кандидата на это почетное звание. Весь этот партийный коллектив был разбит на 14 первичных и 8 цеховых парторганизаций, а также 15 партийных групп [ЦДООСО, ф. 4, оп. 50, д. 114, л. 1, 40].

Жизнь узников

О жизни гулаговских ИТЛ 1930--1950-х годов написано уже так много, что, кажется, трудно добавить к написанному что-либо существенное. В то же время в нашем веке в ряде работ отечественных историков многие факты жизни ИТЛ уже ставятся под сомнение: это касается и количества жертв ГУЛага, и условий содержания в сталинских лагерях. Так, В. Н. Кузнецов пишет: «…У меня у самого кардинально менялось представление о тех нечеловеческих условиях содержания, которые были нам представлены в публикациях о ГУЛаге в конце 1980-х--1990-е гг. В результате исследования рассекреченных архивных материалов реальная картина содержания заключенных, по крайней мере, в ИТЛ Главпромстроя МВД СССР на Урале, оказалась совершенно иной» (курсив наш. -- В. М.) [Кузнецов, 2005, с. 6].

Оставим на совести автора его утверждение о «совершенно иной» картине лагерного бытия. Для подтверждения своей объективности В. Н. Кузнецов даже приводит интервью с рядом очевидцев событий, но все они оказываются либо бывшими работниками лагерной администрации, либо сторонними лицами. Ни одного интервью с бывшими заключенными мы в его работах не нашли, что очень симптоматично. Впрочем, и те, кто давал интервью, порой рассказывали ему такое, что ставит советские лагеря уже послевоенного периода в один ряд с Бухенвальдом и Дахау. Например, вот такие эпизоды лагерной жизни с удовлетворением вспоминал в марте 2004 года бывший директор Нижне-Туринского машиностроительного завода Е. А. Карпов: «Очень эффективной формой воспитательной работы была трансляция радиосообщений по лагерному радио-громкоговорителю. При сообщении о случаях убийств в том или ином ИТЛ назывались фамилии заключенных-убийц (со стороны слушателей некоторые фамилии уточнялись лагерными кличками) сообщалось, что спецсуд приговорил их к расстрелу и приговор приведен в исполнение. За одну передачу сначала приводилось до пяти эпизодов, но постепенно количество фамилий уменьшалось. Значит, жесткая мера за убийство подействовала» [Кузнецов, 2004, с. 121--122].

Надо сказать, что рассуждения о неоправданно жесткой критике условий содержания заключенных в сталинских лагерях характерны для историков, избыточно-доверчиво относящихся к архивным официально-отчетным материалам ИТЛ с их приглаженной картиной лагерной действительности. Кроме того, никто не отрицает и то обстоятельство, что ГУЛаг начала 1950-х годов, естественно, уже не был ГУЛагом 1930-1940-х. В нем, конечно, уже не было такой высокой смертности от голода и болезней и не происходило, например, бессудных массовых расстрелов. Но это не значит, что ИТЛ были превращены в санатории, а их персонал перевоплотился в прекраснодушных гуманистически мыслящих людей (каковыми многие из бывших охранников и надзирателей позиционировали себя впоследствии). К глубокому сожалению, ГУЛаг фактически так и не был уничтожен в нашей стране окончательно, а подлинная гуманизация пенитенциарной системы России вообще еще только предстоит.

Обратимся снова к упомянутому докладу: «Весь контингент, несмотря на перенаселенность, размещен в вполне годных и оборудованных необходимым жестким инвентарем бараках, обеспечен спальными местами на нарах вагонного типа и постельной принадлежностью. Обеспечение плановыми продуктами питания и вещевым довольствием в лагере в течение года было бесперебойным за исключением махорки и малого сортамента круп. Наличие удовлетворительных бытовых условий положительно сказалось на физическом состоянии заключенных. Первая категория труда на 01.01.53 г. составила 56,8 %» [ЦДООСО, ф. 4, оп. 50, д. 114, л. 43]. Вот, собственно, и все, что говорится в докладе политотдела об условиях жизни заключенных -- видимо, больше составителям доклада написать было просто нечего.

Но зато в докладе приведены другие цифры, которые косвенно дают представления о повседневной жизни узников СевУраллага. Например, в докладе говорится, что в 1952 году в лагере было 11 случаев побегов с общим числом бежавших 19 чел. (один так и не был разыскан). Кроме того, 11 попыток к побегу (29 чел.) были пресечены по ходу действия, и еще 333 побега с общим числом участников 497 было предотвращено. Таким образом, практически ежедневно кто-то намеревался бежать из лагеря, а кто-то и бежал, несмотря на колючую проволоку, запретные зоны, вышки с автоматчиками и дрессированных собак. Надо полагать, люди бежали не от хорошей жизни. Но еще страшнее другие цифры: за год в лагере было предотвращено 275 случаев «бандпроявлений». Еще 24 таких случая предотвратить не удалось, и в результате было убито 19 человек [ЦДООСО, ф. 4, оп. 50, д. 114, л. 43]. лагерь узник заключенный персонал

К сказанному выше можно добавить, что подобная картина наблюдалась и в других ИТЛ Свердловской области. Тот же В. Н. Кузнецов (в известной мере противореча сам себе) так пишет о порядках, царивших в Сосновском ИТЛ: «Надзиратели заискивали и побаивались матерых уголовников, так называемых «законников» (воров в законе) и атаманов, которым фактически была отдана власть по поддержанию порядка в лагере <…> хулиганские действия в отношении надзирателей в октябре 1952 г. стали систематическими. Нападения стали происходить в штрафном изоляторе, в зоне лагеря и даже в жилых бараках, при этом ни одного заключенного к уголовной ответственности так и не привлекли. Такое положение грозило полным выходом из повиновения заключенных и параличом всей системы функционирования лагеря <…> Рецидивисты и уголовные авторитеты безнаказанно преследовали хорошо работающих заключенных» [Кузнецов, 2005, с. 38, 40].

Наконец, можно привести еще одну цифру: за 1952 год в СевУраллаге количество отказов от работы составило 51 770 человеко-дней, то есть ежедневно в среднем не менее 150 заключенных отказывались работать. Это и были упомянутые выше матерые уголовники и «воры в законе», с которыми многочисленная администрация СевУраллага тоже ничего не могла поделать. Прочие заключенные от работы, даже самой тяжелой, не отказывались -- им надо было выживать любой ценой. Поэтому в докладе политотдела вполне самокритично был сформулирован следующий вывод: «Из состояния лагеря видно, что политический отдел не сумел в полной мере мобилизовать партийные организации и весь коллектив <…> на наведение должного порядка в лагере» [ЦДООСО, ф. 4, оп. 50, д. 114, л. 44].

Лагерная экономика

СевУраллаг был ячейкой громадной лагерной системы СССР, и ему, как и любому другому ИТЛ, ежегодно устанавливались плановые задания производственной деятельности. В частности, в 1952 году лагерь должен был заготовить 2 млн 100 тыс. м3 леса, освоить 22 млн 200 тыс. руб. капиталовложений и обеспечить выполнение еще целого ряда экономических показателей. Если судить по отчетному докладу политотдела, лагерь в целом справился с возложенными на него задачами. Так, план по лесозаготовкам был выполнен на 101 %, по производительности труда -- на 104 %, а по освоению капиталовложений -- даже на 118 %, и только план лесосплава был выполнен лишь на 98 % из-за внезапного обмеления рек. Ежесуточная выработка лесоматериалов в расчете на одного заключенного составила 3,66 м3. При этом, если верить докладу политотдела, по всей валовой продукции было достигнуто снижение себестоимости на 1,2 %, экономия средств составила 2 млн 9 тыс. руб., а прибыль -- 4 млн 862,5 тыс. руб.

Как относиться к приведенным выше цифрам? На наш взгляд, они демонстрируют собой классический пример циничного очковтирательства и манипулятивного бухгалтерского учета хотя бы одной простой причине: прибыли в деятельности ИТЛ не могло быть по определению. И этот факт убедительно обоснован в трудах Г. М. Ивановой, Л. И. Бородкина и других историков [Иванова, 2006; Бородкин, 2008]. Например, в 1949 году (самом, кстати, благоприятном в экономическом отношении для МВД СССР) расходы этого ведомства были определены в размере 65,8 млрд руб., из которых собственными доходами предполагалось покрыть только чуть больше половины -- 33,5 млрд. Остальные же 32,3 млрд руб. министерство запрашивало из союзного бюджета.

В этих огромных расходах силового министерства значительную часть составляли расходы по обеспечению тех, кто охранял лагеря и управлял ими. Так, рядовой и сержантский состав лагерной военизированной охраны получал ежемесячно от 250 до 350 руб., находясь при этом на полном государственном довольствии. Денежное содержание командира взвода (младшего лейтенанта) в 1949 году было 1420 руб., а оклад начальника отдельного лагерного подразделения -- капитана или майора -- колебался в пределах 2800--3000 руб. (без учета пайковых, северных, квартирных и прочих надбавок). Надзиратели получали в среднем по 1000 руб. Напомним, что в 1950 году среднемесячная заработная плата рабочих и служащих в целом по народному хозяйству составляла 642 руб. [Иванова, 2006, с. 359]. Нетрудно подсчитать, что даже при среднем доходе лагерных служащих 642 руб. в месяц суммарный годовой фонд оплаты их труда в 1952 году составил бы около 50 млн руб. На самом же деле, как нам представляется, эта цифра была значительно выше.

Можно еще добавить, что средняя стоимость содержания одного списочного человеко-дня в ГУЛаге составляла в 1950 году 13 руб. 80 коп. [Иванова, 2006, с. 338]. Применительно к СевУраллагу это означает, что в 1952 году его содержание обошлось государству примерно в 100 млн руб. И при этом еще и непроизводительные трудовые потери лагеря составили 366 000 человеко-дней, а также выявлено недостач, растрат, хищений и промотов на сумму 422,5 тыс. руб. Поэтому не от хорошей жизни СевУраллаг, как и многие другие ИТЛ, имел собственное подсобное хозяйство. Кстати, согласно докладу политотдела лагеря, там содержалось более 1200 голов крупного рогатого скота, а валовый надой молока за год составил почти 900 тыс. л молока. В хозяйстве также выращивались овощи, зерновые и кормовые культуры [ЦДООСО, ф. 4, оп. 50, д. 114, л. 44, 46--47]. К сожалению, в докладе ничего не говорится о том, куда отправлялась и на чьи столы попадала, например, молочная продукция.

Выводы

Тема функционирования ИТЛ тоталитарного периода нашей истории по-прежнему нуждается в осмыслении, особенно в свете обозначившихся в последние годы разногласий среди историков. Необходимо наконец-то подвести черту под очень непростой историей ГУЛага, дав исчерпывающую и объективную его характеристику как абсолютно антигуманной, бесчеловечной системы насилия и произвола. В этой связи крайне интересными могут оказаться исследования материалов, хранящихся в региональных российских архивах. При этом изучение даже заведомо откорректированной официальной отчетности лагерной администрации может дать обширный материал для историков и экономистов.

Не будет преувеличением сказать, что вся так называемая экономика ГУЛага была экономикой абсурда командно-административной системы, так как базировалась на подневольном труде людей, отбывающих наказание. Такой труд по определению был лишен разумной гуманистической мотивации, а потому был изначально низкопроизводителен. Вполне можно согласиться с Г. М. Ивановой, которая, на наш взгляд, абсолютно верно определила место экономики ГУЛага в системе хозяйствования: «Лагерная экономика как целостный хозяйственный организм могла существовать только в условиях административно-распределительной системы, когда правительственное постановление и партийная директива заменяли естественные хозяйственные связи, игнорируя закономерности развития производства» [Иванова, 2006, с. 360].

Источники

1. ЦДООСО -- Центр документации общественных организаций Свердловской области.

Ф.4. (Обком КПСС). Оп.50. Д.114. Лл.1, 38, 40--41, 43--44, 46--47.

Литература

Иванова Г. М. История ГУЛАГа (1918--1958) : социально-экономический и правовой аспекты / Г. М Иванова. -- Москва, 2006. -- 439 с.

Бородкин Л. И. ГУЛАГ. Экономика принудительного труда / Л. И Бородкин. -- Москва, 2008. --320 с.

Кириллов В. М. История репрессий в Нижнетагильском регионе Урала 1920е -- начало 50-х годов : в 2 частях / В. М Кириллов. -- Нижний Тагил, 1996. -- Ч. 1 : Репрессии 1920--1930-х гг. -- 231 с. -- Ч. 2 : Тагиллаг, 1940 -- нач. 50-х гг. -- 248 с.

Кириллов В. М. Страницы истории среднеуральских «островов» ГУЛага (1936--1953 гг.) / В. М Кириллов // Страницы истории Урала : сборник статей и информационных материалов. -- Пермь : ПГПУ, 1998. -- Вып. 3. -- С. 88--100.

Кузнецов В. Н. Атомный проект за колючей проволокой / В. Н. Кузнецов. -- Екатеринбург, 2004. -- 280 с.

Кузнецов В. Н. Цена свободы -- атомная бомба / В. Н. Кузнецов. -- Екатеринбург, 2005. -- 272 с.

Маламуд, дисс., 1998 -- Маламуд Г. Я. Заключенные, трудмобилизованные НКВД и спецпоселенцы на Урале в 1940-х--начале 50-х годов : диссертация … кандидата исторических наук / Г. Я Маламуд. -- Екатеринбург, 1998. --194 с.

Маламуд, 1998 -- Маламуд Г. Я. Лагеря НКВД на Урале в 1940-х--начале 50-х годов [Электронный ресурс] / Г. Я Маламуд -- Режим доступа : http://www.csc. ac.ru/news/1998_1/1-11-2.pdf.

Мамяченков В. Н. Материально-бытовое положение спецпереселенцев и военнопленных на Урале в 1940-е гг. / В. Н. Мамяченков, В. П. Мотревич // Урал в прошлом и настоящем : материалы науч. конф. -- Екатеринбург, 1998. -- Ч. 1.-- С. 460--462.

Мотревич В. П. Вещевое снабжение военнопленных в лагерях Свердловской области / В. П. Мотревич, Н. В. Суржикова // Урал в стратегии Второй мировой войны : материалы Всеросс. науч. конф. -- Екатеринбург, 2000. -- С. 123--125.

Мотревич В. П. Военнопленные Второй мировой войны на Урале: численность, состав, размещение / В. П. Мотревич // Россия и мир: панорама исторического развития : сб. науч. ст. -- Екатеринбург, 2008. -- С. 721--735.

Северо-Уральский ИТЛ [Электронный ресурс] // Википедия. -- Режим доступа : https://ru.wikipedia.org/wiki/Северо-Уральский.

Солженицын А. И. Малое собрание сочинений : в 7 т. / А. И. Солженицын. -- Москва : Инком НВ, 1991.

Размещено на Allbest.ru