Идейно-теоретическое и художественное наследие Я.В. Абрамова как феномен интеллектуальной истории

Размещено на http://www.allbest.ru/

Идейно-теоретическое и художественное наследие Я.В. Абрамова как феномен интеллектуальной истории

В.М. Головко

Аннотация

абрамов идеолог демократический просветительство

В контексте идейной борьбы двух последних десятилетий XIX века и взаимодействия различных философско-социологических концепций путей дальнейшего исторического развития России рассматривается интеллектуальная и общественно-литературная деятельность Я.В. Абрамова как идеолога демократического просветительства - одного из течений общественной мысли «переходной эпохи», как мыслителя, утверждавшего необходимость экономического, культурного и нравственного обеспечения мирного, постепенного социального прогресса.

Ключевые слова: «постепеноство снизу», демократическое просветительство, народничество, «работа в народе», теория «малых дел», «малые» и «великие» дела, интеллектуальная история.

Annotation

The article reviews the intellectual and social literary activity of Ya.V. Abramov, who is regarded as an ideologist of democratic educational and cultural activities (that had been a trend in social philosophy of the “transitional age”), as a philosopher standing for the need of developing the economical, cultural, and moral basis for peaceful and gradual social progress, within the context of ideological contest that took place in the two last decades of the 19^th century in Russia, as well as of interaction between different philosophical sociological concepts describing the possible ways of Russia's further historical development.

Key words: “gradual changes from the downside”, democratic educational and cultural activities, narodnik movement, “working within the people”, “small deeds” theory, “small” and “great” deeds, intellectual history.

Творческий феномен Я.В. Абрамова является предметом, в равной мере привлекательным для исследований в области общенациональной и локальной гражданской истории и культуры. Результативность форм самоактуализации его личности была обусловлена органической взаимосвязью проникновения в реальную повседневность, того знания, которое складывалось в результате наблюдений над жизнью южно-русского региона, и способностью видеть в конкретных фактах проявление закономерностей поступательного исторического развития, предрасположенностью к аналитизму и широким обобщениям.

Изменения в самосознании современного общества позволяют по-новому оценить интеллектуальный и творческий опыт многих великих мыслителей прошлого, в том числе и Я.В. Абрамова, вклад которого в социально-культурное развитие страны и Ставропольского региона долгое время либо замалчивался, либо характеризовался односторонне. Идейно-теоретическое, художественное, эстетическое и публицистическое наследие этого выдающегося общественно-литературного деятеля до недавнего времени оставалось невостребованным, необоснованно воспринималось как маргинальное явление.

Художественные и социологические концепции Я.В. Абрамова, как и других крупных представителей национальной культуры, обосновывавших идею эволюционного развития общества, актуализировавших проблему толерантности в качестве центрального вопроса либеральной традиции, который лишь в XX веке был зафиксирован в статусе «морального идеала» (Питер Николсон, 1985) [36], до сих пор не были предметом системного научного изучения. У истоков этого течения русской общественной мысли стоял великий русский писатель И.С. Тургенев, который в 1870-е - начале 1880-х годов в своих художественных произведениях, статьях и письмах активно пропагандировал программу «постепеновства снизу».

Философско-социологическая прогностика общественно-литературных деятелей, пропагандировавших программу «скромной деятельности» «полезных… народных слуг» [40, П., т. 10, с. 296], в историко-функциональном аспекте может восприниматься сегодня как продуктивная идея социального переустройства России, в своё время дискредитированная хранителями «наследства» шестидесятников, некоторыми народническими идеологами, марксистскими теоретиками. На фоне революционных событий их времени эта прогностика «мирных сторонников прогресса и свободы» [29, т. 2, с. 163] предстаёт как нереализованная в исторической практике концепция «постепеновства», к осознанию значимости которой российское общество подошло только сейчас.

Известным современным социологом литературы П. Бурдьё [21; 22] обоснована научная идея, согласно которой объектом культурологического и литературоведческого анализа при изучении «поля литературы» становится исследование «самого существования социальных пространств, в которые помещены агенты, принимающие участие в культурном производстве» [22, с. 23]. Такими пространствами, взаимодействующими с литературным, являются философское, социологическое, научное, «поле власти» и т. д. Помимо анализа позиций литературного поля внутри поля власти и структуры данного литературного поля, важен третий уровень его изучения - «анализ того, как сформировались габитусы занимающих… позиции (позиции «индивидуумов или институтов». - В.Г.) агентов, то есть анализ становления диспозиций, которые, будучи продуктом некоторой социальной траектории и некоторой позиции внутри литературного поля, находят в этих позициях… возможности для реализации» [22, с. 24].

Изучение идеологического и культурно-философского контекстов формирования общественно-литературных позиций Я.В. Абрамова, процессов приближения и отталкивания по отношению к концепциям народнических теоретиков, социологов и публицистов имеет первостепенное (в условиях, когда архив писателя остаётся научно не обработанным) значение для уяснения его места в общественно-литературном движении «переходной эпохи», для определения генезиса его идей и характеристики социально-эстетического идеала. Это, в свою очередь, диктуется необходимостью создания объективной научной картины «борьбы идей» и социокультурной ситуации одного из самых сложных периодов исторического развития России, на протяжении длительного времени изучавшегося только с марксистско-ленинских позиций. Поскольку места Я.В. Абрамову в такой научной картине «эпохи безвременья» (по терминологии историографии недавнего прошлого) не нашлось, то исследование его общественной деятельности и художественно-публицистического наследия только начинается. Созданные исторической и филологической наукой метанарративы с их универсальными и по этой причине схематичными парадигмами стадиального развития не содержат в себе условий и предпосылок для объективного ? без идеологического нажима - анализа всей сложности, плюралистичности подходов к эпохальному вопросу времени Я.В. Абрамова - «чем нам быть?» [см., напр.: 31; 42], а, следовательно, для аутентичного освещения различных филиаций и типологических разновидностей в идеологическом и социокультурном пространстве времени, «когда всё переворотилось и только укладывалось» (Л.Н. Толстой). Но Я.В. Абрамов и в подобных метанарративах не идентифицировался: он отождествлялся с социологами и публицистами «Недели», апологетами «теории малых дел», только, как правило, на основании биографических данных и имеющих чисто идейных перекличек. Эпистомология гуманитарного знания как «не вполне ещё отрефлексированная предметная область» даже в конце XX века [35, с. 20], в недавнем прошлом не располагала такими научными критериями, которые бы обеспечивали достоверность выводов об общественно-исторической и культурологической значимости идей «либерального эволюционизма», точнее, демократического просветительства 1870 - 1880-х годов (И.С. Тургенев, Л.А. Полонский, К.Д. Кавелин и др.), в идейной парадигме которого формировался габитус Я.В. Абрамова. Этим и вызваны традиционные стереотипы в оценках его мировоззрения и характера деятельности, нередко тенденциозные и односторонние.

Один из таких стереотипов - представление об «абрамовщине» [19; 33; 34], отождествление мировоззренческих позиций Я.В. Абрамова и тех мыслителей из его ближайшего окружения, которыми была создана «теория малых дел» и с концепциями которых в отдельных моментах перекликался он в определении тактики действования во имя прогрессивного развития страны. В изучении «теории малых дел» наука в последнее время продвинулась вперёд [27] См. также работы проф. В.В. Зверева в настоящем издании.. Но по-прежнему эту теорию рассматривают в качестве «одного из симптомов идейного кризиса народничества, его либерального перерождения», а Я.В. Абрамова считают «идейным выразителем» и даже «создателем» «теории малых дел» [34]. Её сторонники ? сотрудники либерально-народнической газеты «Неделя» И.И. Каблиц (Юзов), С.Н. Южаков, С.Н. Кривенко и др. вместе с В.П. Воронцовым, Н.К. Михайловским, Н.Ф. Даниельсоном и др. относятся в некоторых источниках к тем деятелям либерального народничества, которые «в обстановке идейного и организационного разброда народнического движения… проводили компромиссную линию в критике буржуазных порядков, в решении земельного вопроса» и т.д., апеллируя к самодержавию как к некоему внесословному, «надклассовому арбитру» [34; 25]. Более того, все основные «положения народничества» рассматривались как проявление «мелкобуржуазного утопизма» и «мещанского радикализма» [34]. Хотя уже появились работы, в которых исследуются специфические оттенки и различия в социологических доктринах Н.К. Михайловского, И.И. Каблица, В.П. Воронцова, С.Н. Южакова, Н.Ф. Даниельсона, С.Н. Кривенко, Н.А. Демерта и др. (работы В.А. Мыслякова, В.В. Зверева, Н.Г. Павловой, Д.Д. Жвания, В.И Харламова, Б.П. Балуева и др.), но в отношении Я.В. Абрамова и его интерпретации «теории малых дел» ещё сохраняются оценки, характерные для периода господства марксистско-ленинской идеологии. Сама «теория» по-прежнему трактуется как «программа тихой культурной работы», рассчитанная на то, чтобы «улучшить экономическое положение народа путём организации народного кредита, страхового дела, содействия покупке земель крестьянами» [34] «при сохранении основ современного общества» [32, т. 1, с. 272] и т.д. Эти положения не исчерпывают содержательной сути абрамовской концепции «постепеновства снизу», мирного, постепенного прогресса.

Но в ряду тех деятелей либерального народничества, наследие которых рассматривалось с точки зрения их самобытности, отличительных особенностей созданных ими теорий, а также в свете корректировок методологии субъективной социологии [25], Я.В. Абрамову места не нашлось. Даже в новейших исследованиях он относится (без всякой критической проверки) к числу тех народнических идеологов, которые заложили традицию дискредитации русской интеллигенции (Г.П. Сазонов, Н.Н. Златовратский, В.П. Воронцов, И.И. Каблиц-Юзов, А.С. Пругавин, С.Н. Южаков) [37], и это несмотря на то, что во многих своих произведениях вдохновенный публицист и просветитель писал об «обязанности каждого интеллигентного человека… работать над облегчением материальной нужды народной массы и духовным просветлением её» [10, с. 224]. Без специального изучения историко-культурного наследия этого очень известного в своё время прозаика и публициста, идеи которого оказывали большое влияние на общественное сознание 1880-х - 1890-х гг., не будет полной и объективной характеристика умственного движения целой эпохи, недостаточно изученного и освещённого современной наукой.

Дискуссионным является сам вопрос, справедливо ли теория «малых дел» называется «абрамовщиной»? Ещё в давних, но авторитетных работах по истории русской журналистики основным пропагандистом «тихого культурничества» в газете «Неделя» назывался не Я.В. Абрамов, а И.И. Каблиц (Юзов) [23, т. 2, с. 241; см. также: 43]. Приверженцы «теории малых дел» проблемы народной жизни рассматривали «с опорой на самобытные социальные институты русской деревни», «с учётом моральной природы русского крестьянства, то есть в свете теории “почвы”» [25]. Многое их сближало в этом отношении с Н.К. Михайловским, В.П. Воронцовым, Ф.А. Щербиной и др. Но апелляция к крестьянской общине, к идеям «почвы», а также нигилистическое отношение к интеллигенции (если иметь в виду и художественное творчество первой половины 1880-х годов, и публицистику Я.В. Абрамова), не свойственны ему, не характерны для его программных установок. «Теория малых дел» И.И. Каблица-Юзова, С.Н. Южакова и других либерально-народнических социологов «почвеннической» ориентации [см.: 37; 43; 47], с одной стороны, и просветительские установки Я.В. Абрамова, рассматривавшего «скромную деятельность» «полезных людей» как один из факторов социокультурного прогресса, - с другой, вытекают из разных мировоззренческих источников, имеют различный генезис, укоренены в таких социальных и культурных традициях, которые в отдельных моментах даже противоположны друг другу. На основании внешних перекличек отдельных элементов разнородных, по сути, идеологических систем, можно прийти к весьма недостоверным выводам (что, по нашему мнению, имеет место в истории изучения «абрамовщины»).

Если, например, рассматривать автономно, то есть за пределами внутренних связей всех элементов системы «постепеновства снизу» И.С. Тургенева (к которой максимально приближался Я.В. Абрамов), одно из его программных высказываний, то может сложиться впечатление, что великий писатель-философ является апологетом «теории малых дел». Приведем отрывок из его письма А.П. Философовой от 11 (23) сентября 1874 г.: «Времена переменились; теперь Базаровы не нужны (курсив И.С. Тургенева. - В.Г.). Для предстоящей общественной деятельности не нужно ни особенных талантов, ни даже особенного ума - ничего крупного, выдающегося, слишком индивидуального; нужно трудолюбие, терпение; …нужно уметь смириться и не гнушаться мелкой и тёмной и даже низменной работы. Я беру слово: низменной - в смысле простоты, бесхитростности, «terre a terre'a». Что может быть, например, низменнее - учить мужика грамоте, помогать ему, заводить больницы и т.д. На что тут таланты и даже учёность? < …> …Это всё теперь неуместно - и смешно толковать о героях или художниках (курсив И.С. Тургенева. - В.Г.) труда. <…> Всё так, но примириться с этим фактом, с этой серенькой средою, с этой скромной деятельностью многие не могут сразу» [40, П., т. 10, с. 295 - 296]. Суждения И.С. Тургенева о «скромной деятельности» «полезных рабочих и народных слуг» [40, П., т. 10, с. 296] (курсив И.С. Тургенева. - В.Г.) ничего общего не имели с «теорией малых дел». Он вообще, как отмечали современники, был «человеком, не способным уложиться в тесные рамки какой-нибудь исключительной политической доктрины» [29, т. 2, с. 163]. Эти суждения в устах «мирного сторонника прогресса и свободы» [29, т. 2, с. 163] были откликом на дискуссии о том типе общественного деятеля, который востребован «периодом… разложения и сложения, переживаемым народной жизнью» [40, П., т. 10, с. 296]. Попыткам «насильственно вламываться в народную жизнь с чуждыми ему (народу - В.Г.) принципами и теориями», он, как и Л.А. Полонский, а позже - Я.В. Абрамов, противопоставлял (это отмечал в своих воспоминаниях Г.А. Лопатин) стратегию постепенного «созревания» предпосылок для проведения идеалов справедливости и свободы в жизнь [29, т. 1, с. 368].

Идеология демократического просветительства, суть которой раскрывалась в программных высказываниях И.С. Тургенева [см.: 45], публициста «Вестника Европы» и «Страны» Л.А. Полонского [24], К.Д. Кавелина, вбирала в себя либеральные ценности (в духе «демократизма 1840-х годов», как о том говорил И.С. Тургенев в 1879 г. [40, С., т. 15, с. 58], многие черты просветительства 1860-х годов, освобожденного при этом от революционно-радикального пафоса. Речь шла о принципиально ином, мирном пути общественного развития в целях кардинального, но в рамках реально сложившихся отношений, изменения социального бытия широких слоев крестьянства и трудового народа. Справедливости ради следует сказать о том, что в отдельных суждениях о прогрессе, о необходимости «работать в народе» [41, с. 400], о роли просвещения масс и т. д. Я.В. Абрамов во многих моментах сближался с В.П. Воронцовым, а также И. И. Каблицем (Юзовым) и другими теоретиками «малых дел», но его сущностное отличие от «почвенников» заключалось в отрицании той роли крестьянской общины, которую отводили ей социологи и публицисты «Недели». В отличие от многих из идейного окружения Я.В. Абрамова у него не было исторических иллюзий относительно позитивных и носящих в себе «зародыши будущего» сторон крестьянского уклада жизни (как и у Тургенева). Герои его художественных произведений, становившиеся очевидцами разложения крестьянского «мира», по сути, выступали как «оппоненты» многих основополагающих идей апологетов «почвы», «эмоционального» начала, этнокультурной и социально-психологической специфики русского народа. В рассказе «Ищущий правды» крестьянин станицы Шалашной Афанасий Лопухин, адепт крестьянской общины и «большой идеалист», на собственном опыте убеждается, что общины как «мира справедливости и равенства, где “каждый за всех и все за одного”, давно не существует» [8, с. 36, 37]. «Старый строй, ? пишет автор, ? стал рушиться, старые обычаи стали исчезать. “Мир” мало-помалу превращался в собрание людей, ничем не связанных друг с другом, людей, интересы которых не только не солидарны, но часто прямо противоположны. <…> Усиливалась нужда; как грибы росли и множились кулаки. Нужда заставляла гнаться за копейкой, а погоня за копейкой разрывала всякие связи» [8, с. 37].

Отсутствие иллюзий в отношении крестьянского «мира», «опчества», то есть общины, резко отделяло Я.В. Абрамова как прозаика и публициста от «почвенников» типа В.П. Воронцова, И.И. Каблиц-Юзова, С.Н. Южакова, А.С. Пругавина и др. Всё это приводит к выводу о необходимости дифференциации течений и идеологических разновидностей в либеральном народничестве, об актуальности идентификации мировоззренческих и общественно-литературных позиций Я.В. Абрамова, заметно отличавшегося от мыслителей его круга и, прежде всего, от ортодоксальных сторонников «теории малых дел» в решении проблем социального и культурного прогресса России. Кстати, ещё Л.Н. Толстой в «Анне Карениной» (1873 - 1877) и Н.Н. Златовратский в «Золотых сердцах» (1877) ставили вопрос о сомнительности результатов «муравьиного труда» (Н.Н. Златовратский), то есть «малых дел»: эти произведения современной ему литературы Я.В. Абрамов просто не мог не знать, поскольку к творчеству Л.Н. Толстого всегда проявлял живой интерес, поддерживал с писателем творческие связи (известно послесловие Л.Н. Толстого к статье Я.В. Абрамова о гонениях на духоборцев, опубликованной в 1895 году^** Литературное наследство. - Т. 69. - Кн. 1. - М., 1961. - С. 467.), а с Н.Н. Златовратским работал в редакциях периодических изданий, печатался с ним в одних и тех же номерах петербургских журналов (например, в журнале «Устои»).

«Теория малых дел» на практике оказалась вульгаризацией «особых доктрин народничества» И.И. Каблица-Юзова, В.П. Воронцова, С.Н. Южакова и т.д. В повести А.П. Чехова «Дом с мезонином» (1896), например, «художник» ? один из главных оппонентов этой теории ? доказывает, что «земство», «медицинские пункты, школы, библиотечки, аптечки, при существующих условиях, служат только порабощению. Народ, ? по его словам, ? опутан цепью великой», и тактика «малых дел» «лишь прибавляет новые звенья» в этой цепи, поскольку ориентирована не на «вечное и общее», а на «временные, частные цели»: «причины… болезней» общества она не затрагивает [44, C., т. 9, с. 184, 186]. Но именно такие «причины» становились предметом рефлексии Я.В. Абрамова ? и прозаика, и публициста, в центре внимания которого, по его словам, был именно «строй общественных отношений» [8, с. 36]. По этой причине его, как и другого писателя-народника - С. Каронина (Н.Е. Петропавловского), в большей мере интересовали не «типы людей», а «типы общественных явлений».

Своё отношение к трактовкам «теории малых дел» Я.В. Абрамов выразил в статье «Малые и великие дела» (1896), написанной как отклик на повесть-рассказ А.П. Чехова «Дом с мезонином» [10]. Смысловой центр статьи находится в поле притяжения не народнического активизма (С.Н. Кривенко, например, излагая своё понимание программы «служения народу» в статье «По поводу культурных одиночек» (1893), говорил о необходимости оказания реальной помощи крестьянам [30]) и не идей «малых и великих дел» В.П. Воронцова, связывавшего цели «народного производства» с организацией «новых социально-культурных сил и распространением знаний и идей в массе населения» [26], а программы «постепеновства снизу» И.С. Тургенева и Л.А. Полонского. Я.В. Абрамов, которого в работах не только прежних, но и последних лет называют автором «теории малых дел», в статье «Малые и великие дела» отказывается от авторства лейбла «малые дела»: «Самый термин «малые дела», изобретённый этими писателями (то есть публицистами тех «органов печати», которые «говорят с чрезвычайным озлоблением против «малых дел», а в то же время якобы «стоят и за народное образование, и за организацию врачебной помощи для народа, и за подъём производительности его труда» - В.Г.), ясно показывает, с каким пренебрежением и озлоблением относятся они к данному явлению нашей жизни» [10, с. 214 - 215].

Отклик Я.В. Абрамова на повесть-рассказ «Дом с мезонином» до сих пор не был известен исследователям и не учитывался даже авторами научного комментария к этому произведению в академическом Полном собрании сочинений и писем А.П. Чехова [см.: 44, С., т. 9, с. 488?496], хотя от их внимания не ускользнули гораздо менее значимые и не столь оригинальные суждения других критиков. Примечательной его особенностью является то, что Я.В. Абрамов, тонко воспринимая и ощущая специфику реалистического стиля писателя, в художественной системе которого опредмечивается множество точек зрения на сообщаемое в тексте, дифференцирует точки зрения автора как носителя творческой концепции произведения и героя, дискредитирующего теорию и практику «малых дел». Я.В. Абрамов спорит не с Чеховым, а с «художником», главным оппонентом Лидии Волчаниновой, занимающейся организацией «школ, аптечек, библиотечек» и т. д. Он убежден, что автор «Дома с мезонином» одним из первых дал оценку «отношений некоторых господ к тому, что составляет основу культурной работы, к тому, без чего немыслимо движение… народа вперёд, к великой, требующей любви, самоотвержения и высоких качеств характера деятельности людей, беззаветно отдающихся служению народным нуждам» [10, с. 215].

Эта статья весьма показательна с точки зрения интерпретации Я.В. Абрамовым «теории малых дел» и его отношения к ней. Он видел в позиции критиков «малых дел» самый главный недостаток - отсутствие не только конструктивного начала в бинарной оппозиции «великие / малые дела», но и самой оппозиции как таковой, потому что в их суждениях отсутствует содержательный комплекс концепта «великие дела». Говоря о «беспомощности» и даже вредности «малых дел», люди, подобные чеховскому «художнику», по убеждению Я.В. Абрамова, ничего «великого» не совершают: «…Мы всё не видим тех великих дел, которые должны бы совершаться этим сортом людей, ? пишет он. - Как ни скромна деятельность тех, которые занимаются «малыми делами», она уже даёт результаты…; но что делают и чего достигают противники «малых дел», этого до сих пор ещё никому не удалось заметить» [10, с. 216]. В отсутствии «громких дел» (вспомним суждения по этому поводу И.С. Тургенева) Я.В. Абрамов усматривает особенности времени, социальной ситуации в России, переживающей период «разложения и сложения», и именно потому «гонителям “малых дел”» он какую-либо перспективную, проектную альтернативу, казалось бы, на первый взгляд, не противоставляет [10, с. 216]. Но то, что эти «гонители» сами «не занимаются главным», более того, собственное «ничегонеделание» позиционируют как «нечто идейное», как «результат высших соображений» [8, с. 218], вызывает его резко критическую оценку. Я.В. Абрамов упрекает «гонителей “малых дел”» за то, что они отказались от «исканий правды», что своей критикой работы в «народно-просветительских учреждениях» [10, с. 214] тех, кого упрекают в «прибавлении новых звеньев цепи», опутывающей народ, они лишь «прикрывают собственное убожество, собственную неспособность к чему бы то ни было» [10, с. 220]. В изображении «художника», в позиции которого интегрированы идеи «разных публицистов», «постоянно фигурирующих в нападках на “малые дела”», А.П. Чехов, по мнению Я.В. Абрамова, «оказался замечательно верен натуре» [10, с. 221]. Эта литературно-критическая интерпретация «Дома с мезонином» перекликалась с отзывами М. Полтавцева (М.И. Дубинского) (Биржевые ведомости. - 1896. ? № 113. - 25 апреля), И. Н. Игнатьева (Русские ведомости. - 1896. ? № 117. - 29 апреля), Р.И. Сементковского (Ежемесячные литературное приложение к «Ниве». - 1896. № 6. - С. 387), А.М. Скабичевского (Новое слово. - 1897. ? № 4 . - С. 161) и т. д., но в отличие от других критиков Я.В. Абрамов акцентирует внимание не столько на «бездеятельности» героя Чехова и «сухости», ортодоксальности Лиды Волчаниновой, сколько на «ужасе того положения вещей, при котором «миллиарды людей живут хуже животных», и как следствие - на проблемах «служения народу», «великой культурной работы», одной из исторически необходимой форм которой были «малые дела» [10, с. 221?223].

Это вовсе не означало, что Я.В. Абрамов выступал с проповедью «малых дел». Он, как и герой А.П. Чехова, осознавал, что надо людям «дать… возможность “подумать о душе”, реализовать “призвание каждого человека в духовной деятельности”» [10, с. 223]. Именно этим целям, с его точки зрения, служат люди, «работающие над просвещением народа» [10, с. 220], что принципиально отличает их от «гонителей “малых дел”». Подобная деятельность является конкретно-исторической, а не универсальной формой решения основной «задачи человеческой цивилизации», суть которой «в том и состоит, чтобы освободить человека от материальных условий существования и дать простор его духовным способностям. Дело заключается в том, ? писал Я.В. Абрамов, ? чтобы найти путь, каким всего вернее можно достичь этой цели» [10, с. 224]. Противники «малых дел» такого пути не знают и не видят [10, с. 224]. В то же время в своей статье «Малые и великие дела» Я.В. Абрамов подчеркнул, что при решении глобальных проблем «правды и смысла жизни» нельзя абсолютизировать и, тем более, фетишизировать тактику «малых дел»: «Не будем… останавливаться на удивительном способе отыскивания правды и смысла жизни: слишком очевидно, что отыскать то и другое не так легко и возможно и не при помощи тех же приёмов, как починить дорогу» [10, с. 225]. Как видим, Я.В. Абрамов мыслил широко, перспективно, масштабно, имея в виду «высокие цели» или, говоря словами его идейного оппонента Н.В. Шелгунова, ? «идеи высшего порядка» [46, с. 1091].

Ответ Я.В. Абрамова был адресован не только «гонителям» и проповедникам «малых дел», но и тем современникам, которые «абрамовщину» сделали олицетворением «теории малых дел». В 1895 г. Н.В. Шелгунов в «Очерках русской жизни» писал, например: «Зачем же эта проповедь о «малых делах»… Они (идеологи «фракции», «желавшие оказать народу существенную ближайшую помощь». - В.Г.) совершенно искренне, подобно г. Абрамову и другим, считают желательным, чтобы люди не занимались никакими так называемыми идейными вопросами и оставили бы в покое «идеи высшего порядка»… Они просто выкорчёвывают общественное сознание, учат тому, чтобы не думать и не глядеть дальше своего носа… Они, как г. Абрамов, признают только физический и мещанский идеал и свою боязнь мысли хотят сделать общею, но уже не боязнью, а руководящим принципом» [46, с. 1091?1092]. Эти представления о габитусе замечательного мыслителя и писателя ничего общего не имеют с тем его пониманием «задач человеческой цивилизации», о которых он писал в статье по поводу «Дома с мезонином» А. П. Чехова. Словно вступая в диалог с подобными критиками, в той же статье Я.В. Абрамов писал: «Мы спросим только: неужели же сказать, что нужно, чтобы все принялись за физический труд (в принципе - любое конкретное, «физическое» дело. - В.Г.), значит разрешить вопрос» (о «правде и смысле жизни». - В.Г.) [10, с. 225]? На данном этапе общественного развития необходима та «тихая, малозаметная, но великая по своим последствиям работа», потому «тихо, незаметно делаются «малые дела», которые должны… просветить сознание народа» [10, с. 227]. О необходимости этой «работы» говорил И.С. Тургенев, почти теми же словами характеризует её и Я.В. Абрамов. Но ни автор «Отцов и детей», ни его единомышленник из круга, казалось бы, очень далекой от И.С. Тургенева гайдебуровской «Недели» [40, П., т. 12, кн. 1, с. 51] - Я.В. Абрамов не рассматривали такую работу в качестве главной цели, оценивая её конкретно-исторический характер и результаты с высоты идеалов демократического просветительства.

Чтобы «выйти из состояния дикости», в котором находится современное общество, людям необходимо «пройти через… грамотность, они должны воспользоваться… школами, библиотеками и книжками» [10, с. 226]. Такие «малые дела», которые, по мысли Я.В. Абрамова, являются не самоцелью, а преходящим, временным средством «просветления сознания», не противоречат, а соответствуют идеалам постепенного мирного прогресса во всех сферах общественного бытия, представлениям о путях всеобщего движения к «высшим целям человеческого существования». Это, по убеждению Я.В. Абрамова, «неизбежный» этап духовного и социального становления личности и общества в целом, который должен рассматриваться в системе «движения… народа вперёд», соотноситься задачами развития «человеческой цивилизации», а не абсолютизироваться, не рассматриваться локально как некое самодостаточное и самоценное явление, не противопоставляться проблемам принципиального изменения «строя жизни» [10, с. 215, 224]. «Серьёзная сторона состоит в мысли, ? пишет он, перекликаясь с тургеневским суждениями о закономерности “созревания… технических, экономических и моральных предпосылок” для движения к высшим формам “социального развития человечества” [29, т. 1, с. 388], ? о необходимости облегчения труда путём технического улучшения его приёмов и посвящения возникающего отсюда досуга на всеобщее занятие науками и искусствами и в особенности на отыскивание “правды и смысла жизни”» [10, с. 226]. Россия, по сути, стоит на пороге «великих дел». Я.В. Абрамов занимался именно «идейными вопросами», «не оставляя в покое “идеи высшего порядка”, то есть такое мышление, которое между сапожным ремеслом и государственно-общественным строительством видит и умеет найти связь и при котором каждый, кроме своего маленького, делаемого им, дела, знает и понимает, какое место и оно, и он сам занимают в общем строе гражданской жизни» [46, с. 1092]. Н.В. Шелгунов, видимо, не предполагал, что эти его слова и мысли в отношении Я.В. Абрамова утрачивали критическую нацеленность и превращались в верную характеристику общественно-философских позиций писателя, поскольку знаменитый ставрополец был не апологетом «малых дел», а имел в виду задачи кардинального изменения самого «строя» «порядка жизни» [8, с. 36] во имя утверждения идеалов свободы, правды и гуманизма, высших ценностей человеческого бытия средствами его постепенного, мирного совершенствования. Герои художественных произведений писателя, «ищущие правды» («В степи», «Среди сектантов», «Мещанский мыслитель», «Корова», «Ищущий правды», «Механик» и т. д.), не случайно (как и сам автор в своей публицистике) пытаются разглядеть в жизни народа формы её самоорганизации, возникающие на основе не российской государственности, а представлений о необходимости нравственного (в евангельском смысле) обеспечения социально-исторического прогресса («Программа вопросов для собирания сведений о русском сектантстве», «Среди сектантов», «В степи» и другие произведения писателя).

Я.В. Абрамовым концепция «постепеновства снизу» осмысливалась в методологической парадигме связей «целого» и «части», социума и отдельных его «сечений», общенациональной жизни и проявлений её законов в локальных процессах, то есть в корреляции макро- и микроистории.

В беллетристических и публицистических произведениях писатель показывал соприродность целого («новый порядок») и отдельных его составляющих (регион, город, село и т.д.). Хорошее знание положения русского крестьянства, отданного во власть «мироедам» и «коммерсантам», было почерпнуто во время работы будущего писателя в разных местах Ставропольской губернии ещё до переезда в Петербург в 1880-м году. Автобиографический характер беллетристических сочинений Я.В. Абрамова позволяет говорить о его непосредственном соприкосновении с жизнью деревни («В степи», «Бабушка-генеральша», «Гамлеты - пара на грош», «Ищущий правды» и др.), о понимании действующих механизмов ограбления и закабаления народа «кулаками-живорезами» [8, с. 51], находившимися на положении «владетельных князей» огромного края («В степи»).

«Новый порядок» ? это ёмкая хронотопическая категория, интегрирующая признаки социума «переворотившейся» России. Как публицист и прозаик, он мыслил на языке время-пространственных композиций, поэтому хронотоп становился доминантной формой понятийно-образного мышления писателя. Связь локального (регионального) и универсального (общенационального) фиксируется в системе как его художественных, так и социолого-публицистических аргументаций. Диалектика локального и универсального обеспечивала объективность оценок современного состояния социума, классов, экономики, производства, культуры, нравственности и т.д., что и стало предметом его художественно-социологического анализа. В этом смысле хорошее знание жизни русской провинции (Ставрополья) обеспечивало преодоление провинциализма в понимании и осмыслении общих процессов пореформенного развития России. Хронотоп - это важнейший жанроформирующий фактор, а любой жанр обладает, как показал М. М. Бахтин, своими средствами и способами «понимающего овладения» действительностью [18, с. 180]. То, что образное мышление во всех видах интеллектуальной деятельности у Я.В. Абрамова преобладало, обеспечивало доминирование форм художественной типизации, в результате чего новый порядок интерпретировался в парадигме время-пространственных категорий. Можно даже сказать, что «строй общественной жизни» в произведениях писателя-социолога обретает статус категории, маркирующей реально-исторический континуум времени и пространства.

Семантические оттенки хронотопа-концепта «новый порядок» необыкновенно многообразны, поскольку всякий раз фиксируют специфическое проявление общего закона жизни в локальных хронотопах. Но в совокупности они создают образ времени, отграниченный от «старого строя жизни» на диахронной оси и определяемый рамками национально-исторического образа пространства. Соприродность «частей» (локальных хронотопов, ставших средоточием проявления законов «нового порядка») друг другу и создаваемому ими «целому» (универсальному хронотопу как национально-историческому времени-пространству) становится основой художественного обобщения, то есть диалектики конкретного, особенного и всеобщего, когда каждое индивидуальное проявление характера или особенностей образа обстоятельств становилось выражением типического, общезначимого, характерного.

Приведём примеры функционирования этого художественно-социологического понятия во внутреннем контексте: «…Старый строй жизни… заменился чем-то таким диким, чему ни один из шалашниковских стариков не мог подобрать другого названия, кроме “денный грабёж”»; «Этот чуждый доселе Шалашной элемент («городские понятия». - В. Г.) был занесён туда власть имеющим и зажиточным меньшинством шалашниковского населения… “По нонешним временам” бумажный-то закон важнее обычного… “расписочки”, “условьица”, “документики” надёжнее слов: “по совести”, “Бог-то, он видит” и т. п.»; «Иногда это неопределённое отвращение к существующему строю жизни… переходило в более определённый вопрос: “да неужто теперь нельзя как-то по-старинному?”»; «Словом, вся накопившаяся в шалашниковцах под влиянием “нонешних времён” дрянь вышла наружу и сразу закрыла собою всё хорошее…» («Бабушка-генеральша»); «…Факты несправедливости, неправды, обмана… отношения шалашниковцев друг к другу, семейные отношения, отношения попа к “мирянам” и наоборот, …всюду …утеря старых патриархальных порядков и замена их чем-то безобразным»; «Словом, между попом и прихожанами установились настоящие военные отношения. Те же военные отношения нашёл Афанасий Иваныч и в семье. <…> Он знал и в старых порядках много дурного. Но там дурное вознаграждалось хорошим. Но чтобы чем-нибудь вознаграждались нынешние безобразия, этого Афанасий Иваныч не видел»; «Когда в Шалашной водворились “новые порядки”, из беднейшего большинства её населения выделились несколько человек, которые не имели буквально ничего…»; «Жить окружённым со всех сторон такими явлениями неправды для Афанасия Иваныча стало невыносимым»; «…Коммерческая сторона “святого места” страшно поразила Афанасия Иваныча: этого он уж ни в коем случае не ожидал…»; «Всё нынче дурно. Всюду ложь и обман, всюду неправда. Нет ни правды, ни дружбы, ни любви в мире… Богатый всегда возьмёт верх над бедным… Все испортились, все развратились. Деньги ? всё. За деньги ты купишь и тело, и душу» [1, с. 517 520, 522; 8, с. 39, 40, 43, 51, 56, 57, 59, 66].

Что мы видим, сопоставляя фрагменты, в которых функционирует «концепт»? Благодаря внутреннему контексту повторяющееся словосочетание «новый порядок» и его синонимы - «нонешние времена», «новые порядки», «существующий строй жизни», «неправда», «нынче», «теперь» и т. д. - обретает добавочные смыслы, характеризующие жизнь современного общества с очень многих сторон - социальной, экономической, духовной, правовой, нравственной. «Новый порядок» ? это: 1) ограбление народа; 2) смена “закона совести” юридическим законом, не адекватным справедливости закона совести; 3) девальвация человеческого достоинства и доверия слову человека; 4) нечто принципиально противоположное идеалам гуманизма; 5) моральное разложение общества; 6) торжество неправды, обмана; 7) распад семейных отношений; 8) утверждение власти денег; 9) обесценение веры и деградация церкви; 10) появление деклассированных общественных групп и т. д. В контексте каждого фрагмента, где употребляется словосочетание «новый порядок», появляется добавочное смысловое содержание. Всякий раз расширение семантики «концепта» осуществляется за счёт приращения смысловых оттенков и их суммирования в системе повествования, имеющего аналитическое задание.

Подобно социологу-исследователю, Я.В. Абрамов в художественных произведениях непосредственные взаимодействия людей из разных общественных слоев (прежде всего «эксплуататоров и эксплуатируемых» [1, с. 516]) рассматривает как материал для анализа более сложных систем социальных связей и отношений.

«Правда факта» регионального материала, послужившего писателю прототипической основой сюжетных коллизий, в процессе художественно-социологических обобщений превращалась в «правду жизни». Содержательные характеристики «части» становились средством понимания «целого», универсального хронотопа. Знание жизни ставропольской деревни помогло Я.В.Абрамову в объективном осмыслении нереальности надежд на русскую крестьянскую общину, что и поставило его в оппозицию к народническим доктринам «почвы», к концепциям глобальных переворотов, ко всякого рода доктринёрству.

Как писатель и общественный деятель, Я.В. Абрамов заметно отличался от «легальных марксистов», взявших из «наследства» шестидесятников идею революционных преобразований, и от либеральных народников «Недели», социологические доктрины которых строились на идее «почвы». В то же время бескрылому эмпиризму теоретиков и практиков «малых дел», при котором игнорировались законы развития общества, Абрамов противопоставлял такую системную, «кропотливую работу», которая бы обеспечивала прогрессивное развитие всех сторон общественной, народной жизни - экономики, культуры, образования, науки, социальной сферы, медицины, государственного устройства, законодательства и т.д. Он имел виду не просто «школы», «аптеки» и «библиотеки», а комплексную работу интеллигенции, управленческих структур и поддержку ими исторических инициатив народа во имя мирного прогресса общества в целом, работу, основанную на глубоком изучении закономерностей социально-исторического, этнокультурного развития страны и опыта поисков в самой народной среде новых форм самоорганизации общества. Именно потому в художественном творчестве писателя-социолога в центре внимания находился «существующий строй жизни» («Бабушка-генеральша»), «строй общественных отношений» («Ищущий правды»), а не отдельные его составляющие.

Социально-нравственные искания героев Я.В. Абрамова являются закономерным следствием их анализа связи реальных обстоятельств личной жизни с общими процессами пореформенной развития России. Локальные и универсальный хронотопы в их рефлексии оказываются взаимосвязанными, взаимосообщающимися. Например, случай с осуждением Афанасия Лопухина крестьянским сходом («Ищущий правды») перевернул его представление о «мире» и вызвал желание понять, почему торжествует «неправда в жизни вообще» [8, с. 57]; рефлексия «носителей критической мысли» в повести «В степи» поднимает их на уровень осознания коренных социальных противоречий; объяснение в «сценке» «Неожиданная встреча» простым «мужиком» невозможности хоть что-то заработать тяжким трудом строится на понимании действия социальных механизмов «прижимки», ограбления народа: «Ты думаешь, как наняли нас по три, три с полтиной пару (то есть двух работников. - В. Г.), так сейчас мы все денежки и получим? Как же, держи карман! Коса у тебя сломалась, пошёл другую купить, а с тебя в пять раз дороже берут; рубаху порвал - то же… А то зажиливает хозяин - поди судись там с ним!» [13, с. 176]. Иван Отченаш - один из персонажей повести «В степи» - объясняет, почему крестьяне против властей «пикнуть… боятся», по приговору схода «губят своего брата» и т.д.: они все у «мироедов» «в долгах словно в арепьях», все «этим идолам должны», и «бесцеремонный грабёж», в том числе и «общественных денег», возможен потому, что народ бесправен; «всемогущество» «грабителей» держится на экономическом господстве, а «распоряжения правительства» лишь укрепляют эту власть: «кто против богатеев заершится, так его - марш - марш! ? ссылают по общественному приговору в Сибирь» [5, с. 107, 114; 8, с. 47, 46]. Все эти формы многоголосия, «крестьянского красноречия» мотивированы тем, что сами герои Я.В. Абрамова ощущают и осознают действие всеобщих законов, подчиняющих себе их судьбы и индивидуальное бытие. В их сознании человеческая экзистенция определяется именно «строем жизни». У Зацепина из рассказа «Механик» ещё в отрочестве «явилось желание узнать, отчего это всем живётся скверно…» [11, с. 54]. Но важно ещё и то, что «работа мысли» [11, с. 77] всех героев Абрамова, «ищущих правды», приводит их к выводам о том, что «так жить нельзя» [11, с. 77], к уяснению причин торжества «новых порядков», увеличения «численности босой команды», «голоштанников» (по словам разорённого крестьянина, героя «Неожиданной встречи» [13, с. 178]), то есть тех, кто составляет «особый класс людей, дошедших до последней ступени бедности, на какой только может существовать человек» [2, с. 121]. Лучшие герои писателя ищут ответы на вопросы, почему невозможно жить «по дружбе, по любви, по совести» [8, с. 43]. Суждения, высказанные в своё время Н.В. Шелгуновым о том, что Я.В. Абрамов «считает желательным, чтобы люди не занимались никакими… идейными вопросами и оставили бы в покое “идеи высшего порядка”» [46, с. 1091], под собой не имеют никаких оснований. Всё как раз наоборот: писатель Я.В. Абрамов делал очень многое именно для того, чтобы «гражданское мышление» вырабатывалось у каждого человека. Он и показывал таких героев, которые «мыслили», ещё в ранней юности «начали думать» и искать пути ко «всеобщей любви», к «исправлению мира», к тому, чтобы «быть полезными окружающим» [12, с. 69, 78; 11, с. 75]. У каждого из них - «мещанского мыслителя» Вострякова («Мещанский мыслитель»), «человека с развитием» Зацепина («Механик»), у «носителей критической мысли» Отченаша («В степи») и Лопухина («Ищущий правды») ? «снова и снова мысль начинала работать» именно в этом направлении [12, с. 77]. Их «стремления и идеи» [11, с. 54] связаны с осознанием своей ответственности за то, что «мир во зле лежит» [12, с. 82, 77].

Всякий раз при изображении таких героев Я.В. Абрамов стремился подчеркнуть реально-историческую основу художественных мотивировок: время-пространственные композиции его рассказов, очерков, повестей, например, носят неизгладимый отпечаток ставропольского ландшафта и местного колорита. Встреча автора-повествователя с героем рассказа «Механик» происходит в его родном городе, в доме профессора духовной семинарии (Я.В. Абрамов, как известно, закончил Кавказскую духовную семинарию в Ставрополе), а «заведение» Зацепина располагалось в черте «нижнего базара» этого города^** В настоящее время - «Нижнего рынка» г. Ставрополя. [11, c. 49, 50]. В описании «ярмарки родного города» в рассказе «Мещанский мыслитель» угадываются черты старого губернского Ставрополя [12, c. 66]. Круглая Балка - место действия повести «В степи» - это типичное село, характерное для «нашей местности, самого крайнего юга России» [3, c. 133] и т.д.^*** На карте Ставропольской губернии второй половины XIX века можно видеть массу топонимов со словом «балка»: Александровская балка, Вербная балка, Донская балка, Горькая балка, Ладовская балка, Кручёная балка и т.д. См.: Бентковский И.В. Статистико-географический путеводитель по Ставропольской губернии. - Ставрополь, 1883; Твалчрелидзе А.И. Ставропольская губерния в статистическом, географическом, историческом и сельскохозяйственном отношении - Ставрополь, 1897; Михайлов Н.Т. Справочник по Ставропольской епархии. - Екатеринодар, 1911. В данных источниках - названиях этих населенных пунктов встречается такая транскрипция: Крученобалковская, Донскобалковская, Горькобалковская и т.д.^*

Хорошее знание положения дел не только на юге России, но и во всех других регионах страны обусловило метод сравнительно-сопоставительного анализа, применявшийся, главным образом, в публицистике Я.В. Абрамова. Очень часто он привлекал статистические данные по социальному и экономическому развитию других стран. В результате целое («существующий строй») в произведениях писателя предстаёт как форма существования и кооперация частей («регионы», явления локальной истории, «микроистории» [20]), как взаимосвязь «частей», в которых преломляется «целое», содержится его качество. «Ставропольский» вариант «истории снизу» [20, с. 7] по законам художественного обобщения приобретал качество общезначимого, наиболее вероятного для данной системы социальных отношений.

На основе понимания соприродности локального и универсального хронотопов у Я.В. Абрамова и формировалась позиция «постепеновства снизу», этика ненасилия, идеи, принципиально противоположные концепциям русских «последовательных марксистов», которых «Маркс трижды проклял бы» [7, c. 77]. Стремление обнаружить внутренние связи между региональным и общенациональным приковывало внимание писателя к их взаимосвязям, осмысливаемым в парадигме антиномизма, рационалистической диалектики. На этой основе идее радикализма и была противопоставлена альтернатива - концепция постепенного мирного прогресса. Это было реальным выражением идеи толерантности, репрезентации открытого для всех идейного течения, которое не боялось сравнения с другими точками зрения и не избегало духовной, идеологической, партийной конкуренции.

Итак, мы видим, что Я.В Абрамов как писатель и общественный деятель заметно отличался как от «легальных марксистов», взявших из «наследства» шестидесятников идею революционных преобразований, так и от либеральных народников, социологические доктрины которых строились на идее «почвы», «общины». Проблема крестьянской общины не дискутировалась ни в художественных произведениях Я.В. Абрамова (в них показано её неизбежное и закономерное разложение («Бабушка-генеральша», «В степи», «Ищущий правды» и др.)), ни в его статье о «малых и великих делах». Нет в них и перекличек с концепцией «народного производства» В.П. Воронцова, апелляции к «государству» как «надклассовой силе». В них актуализировались идеи демократического просветительства, «духовного просветления народной массы» теми, кто «отдаёт себя всецело на служение народу» [10, с. 224, 222].

То, что по своему мировоззрению и устремлениям Я.В. Абрамов отличался от сподвижников в демократическом и либерально-народническом окружении, позволило М.Е. Салтыкову-Щедрину и Н.К. Михайловскому привлечь в 1881 году молодого литератора к работе в «Отечественных записках», выделить его из этой среды. Крайности «народников-почвенников», преувеличивавших значение «общины» и недооценивавших роль интеллигенции, отталкивали М.Е. Салтыкова-Щедрина; в начале 1880-х годов ему больше импонировали идеи таких писателей, как С. Каронин, Я.В. Абрамов и др. Не случайно он дал высокую оценку «Программе вопросов для собирания сведений о русском сектантстве» Я.В. Абрамова [15], где ставились вопросы о взаимоотношении народа и интеллигенции, о «способностях русского народного духа», о поисках «солидарности в людских отношениях» и новых форм «организации экономических отношений» [15, с. 260, 267, 256] в целях преодоления социальных противоречий «нового порядка». М.Е. Салтыков-Щедрин писал Н.К. Михайловскому 18 февраля 1881 г. о том, что после публикации «Программы» Я.В. Абрамова «непременно останется впечатление и мнение» [39, т. 19, кн. 1, с. 209]. А в феврале 1884 г. он обращался к тому же адресату с предложением «приспособить» к подготовке «Внутреннего обозрения» журнала «Отечественные записки» Я.В. Абрамова [39, т. 19, кн. 1, с 278]. «Внутреннее обозрение», написанное публицистом к мартовскому номеру журнала за 1884 г. [6], дало повод М.Е. Салтыкову-Щедрину сделать вывод о том, что «Абрамов будет дельнее Кривенко и в тысячу раз талантливее Южакова» [39, т. 19, кн. 1, с. 293], будущего редактора «Большой энциклопедии», выходившей в начале XX века, в которой Я.В. Абрамову была посвящена крайне тенденциозная и необъективная в оценках словарная статья^** См.: Большая энциклопедия / Под ред. С.Н. Южакова. - СПб., 1902. - Т. 1. - С. 25-26.. Щедрин имел в виду как аналитические способности нового сотрудника «Отечественных записок», лишённого доктринёрства в предлагаемых решениях проблем «переходной эпохи», так и его идиостиль, особенности языка, мышления, аргументации, умение оперировать «фактами» и обобщать их. Сопоставление Я.В. Абрамова с ведущими публицистами журнала С.Н. Кривенко и С.Н. Южаковым говорит о многом. Первый из них представлял в «Отечественных записках» радикальную часть народнической интеллигенции 1870-х ? 1880-х годов, современники отмечали в нём, «сочетание мягкости и гуманности чувств с искренним служением демократическим идеям» [28, с. 269 ? 270]; второй, делавший ставку на «сельскую общину» и «артель» (о ему подобных с иронией говорил И.С. Тургенев, имея в виду сторонников «деревни» как «универсального средства» обновления социальных отношений в России [см.: 40, П., т. 12, кн. 1, с. 51]), ? тех народников, которые в концепциях общественного прогресса главную роль отводили этическому фактору, то есть примыкали к субъективной школе социологии (по терминологии С.Н. Южакова - «этико-социологической школе») [47]. Две крайности в народнических программах ? революционную и либеральную ? персонифицировали С.Н. Кривенко и С.Н. Южаков. М.Е. Салтыков-Щедрин, как видим, предпочтение отдавал Я.В. Абрамову, мировоззренческие позиции которого позволяли рассматривать вопросы «народной жизни» в свете «общечеловеческой правды и справедливости» [25], исходя не из «готовых идей», а из закономерностей и факторов естественно-исторического развития. Как ни парадоксально, но С.Н. Кривенко и С.Н. Южаков, представляя разные течения в народничестве, сближались в решении социально-экономических и политических проблем России, поскольку освещали их в парадигме «почвы» [25]. Это, по всей вероятности, тоже учитывалось редактором «Отечественных записок», дистанцировавшимся от доктрин народнических социологов и публицистов. Примечательно, что в очерке «Памяти М.Е. Салтыкова» Я.В. Абрамов не говорил о каких-либо идейных разногласиях с редактором «Отечественных записок», которые могли бы «уменьшить то обаяние, которое он внушил» ему, тогда начинающему литератору, «с первого раза» [14, с. 295]. Суждения в духе идеологических стереотипов советской эпохи о том, что «последующая эволюция Абрамова отнюдь не оправдала надежд, возлагавшихся на него Салтыковым» [33, с. 286], так и остались на уровне декларативной риторики, лишённой какой бы то ни было аргументации.