Демографически-структурная теория и ее применение в изучении социально-экономической истории России

Перечисленные здесь явления характерны для соответствующей фазы демографического цикла в том смысле, что из теории вытекает, что они с высокой степенью вероятности должны наблюдаться в этой фазе. Поэтому при верификации демографически-структурной теории на материале истории России необходимо проверить, наблюдаются ли в соответствующий период указанные явления.

Таким образом, модифицированная демографически-структурная теория объединяет теорию Дж. Голдстоуна и неомальтузианство в единую теоретическую систему. В настоящем исследовании, говоря о демографически-структурной теории, мы везде будем иметь в виду ее модифицированный вариант.

Модифицированный вариант теории включает два новых понятия, которые вводятся как реакция на имевшую место критику демографически-структурной теории и оказываются полезными при рассмотрении конкретных демографических циклов. Одно из этих понятий - это понятие трансформации структуры. Трансформация структуры - это качественное изменение элементов, составляющих структуру, а также изменение принципов их взаимодействия. Трансформации структуры имеют чрезвычайно важное значение, в частности, потому, что они приводят к особо масштабному перераспределению ресурсов. Такое масштабное перераспределение ресурсов внутри структуры «государство-элита-народ» иногда порождает социальные кризисы - мы будем называть эти кризисы структурно-демографическими или просто структурными.

В некоторых случаях трансформации структуры и структурные кризисы могут быть объяснены в рамках демографически-структурной теории - но не всегда. Поэтому появляется необходимость рассмотрения роли других, недемографических факторов в механизме демографического цикла.

В пятом параграфе «Проблема взаимодействия факторов исторического процесса» рассматривается вопрос о необходимости учета воздействия на демографический цикл некоторых недемографических факторов. Ч. Даннинг Dunning Ch. The Preconditions of Modern Russia's First Civil War // Russian History. 1998. Vol. 25, No. 1-2. P. 123-125. указал на важное влияние фактора военно-технических (и просто технических) инноваций. Социально-экономические последствия этого процесса были рассмотрены М. Робертсом Roberts M. Essays in Swedish History. L., 1967. 358 р., создавшим теорию «военной революции» - это была революция в военной технике, тактике и стратегии, повлекшая за собой создание вооруженных огнестрельным оружием постоянных наемных армий. Появление регулярных армий потребовало увеличения налогов, создания эффективной налоговой системы и сильного бюрократического аппарата. Появление новой армии, новой бюрократии, новой финансовой системы означали огромное усиление центральной власти и становление режима, который Б. Даунинг называет «военно-бюрократическим абсолютизмом». Для целей нашей работы важно, что описываемые таким образом социально-политические преобразования могут интерпретироваться как трансформация структуры; они влекут масштабное перераспределение ресурсов и могут приводить к структурным кризисам.

Другой фактор, который необходимо учитывать при анализе конкретных исторических событий - это фактор внешних влияний, которые могут проявляться во вторжении завоевателей, в военном или экономическом давлении, а также в диффузии идей, технических изобретений или социально-политических институтов. Технические инновации часто распространяются путем диффузии, поэтому фактор внешних влияний (или «диффузионный фактор») тесно связан с техническим фактором. Для периода Нового времени процессы, определяемые факторами технических инноваций и внешних влияний, в широком плане рассматриваются в рамках теории модернизации.

В параграфе рассматривается также вопрос о роли некоторых других факторов, в том числе климатических изменений. Анализ корреляционной функции показывает, что для фазы роста населения существует определенная связь между естественным приростом и температурой. Но в фазе Сжатия и экосоциального кризиса эта корреляция нарушается и рост населения уже не зависит от колебания температуры на протяжении десятилетий.

Вторая глава «Российский демографический цикл: период восстановления и роста» открывает практическую часть диссертации, посвященную верификации демографически-структурной теории на материале российской истории, а также интерпретации основных фактов социально-экономической истории России с демографически-структурных позиций. Рассматриваемый нами демографический цикл начинается в 20-х гг. XVII в. после окончания социально-политического кризиса, традиционно именуемого «Смутой».

В первом параграфе «Период восстановления» показано, что эпоха после «Смуты» была временем восстановления экономики, которое, в соответствии с теорией, характеризовалось обилием свободных земель, низким уровнем ренты и налогов, относительно высоким уровнем потребления и быстрым ростом населения. Колонизация черноземных областей привела к тому, что, несмотря на рост населения, к концу XVII в. цены даже понизились, а реальная заработная плата возросла. Здесь мы видим пример того, как территориальное расширение отодвигает во времени момент наступления перенаселения и Сжатия.

Второй параграф «Трансформация структуры во второй половине XVII в.» посвящен анализу взаимодействий внутри структуры «государство-элита-народ». Кризис Смутного времени не восстановил нарушенного социального равновесия; материальное положение основной части дворянства оставалось тяжелым, попытки установления крепостного права продолжались и, в конце концов, завершились закрепощением крестьян по Уложению 1649 года. Закрепощение означало трансформацию структуры, которая улучшила положение дворянства: в результате прекращения бегства среднее число крестьян в дворянских поместьях возросло. Однако ввиду сопротивления крестьянства закрепощение не привело к быстрому росту ренты, и положение большей части крестьян в XVII в. оставалось относительно благоприятным. Исключение составляло положение государственных крестьян Севера и Вятки, которым пришлось нести груз тяжелых налогов, вызванных созданием полков «иноземного строя». Резкий рост налогов стал причиной голода, бегства крестьян и демографической катастрофы на Севере.

Создание полков «нового строя» знаменовало начало «военной революции», которая развернулась с полной силой при Петре I. Взаимодействие демографического, технического и диффузионного факторов привело к новой трансформации структуры, которая проанализирована в третьем параграфе «Реформы Петра Великого». Эта трансформация включала в себя создание нового структурного элемента, постоянной регулярной армии, отягчение служебных повинностей дворянства, создание нового чиновничества и переформирование элиты, перераспределение ресурсов в пользу государства, значительное увеличение налогов на крестьян. Мобилизация ресурсов позволила создать мощную армию, которая утвердила господство России в Восточной Европе. С точки зрения демографически-структурной теории наибольшее значение имел не выход России к Балтийскому морю, а прекращение татарских набегов, и в дальнейшем - завоевание Крыма. Это сделало возможным освоение обширных областей Южного Черноземья, что означало новое значительное расширение территории русского этноса; колонизация Черноземья была основным содержанием экономической истории России XVIII в.

В то же время увеличение налогов уменьшило средства существования для населения Центрально-Нечерноземного района и ускорило назревавшие здесь процессы Сжатия. Чрезмерное налогообложение привело к истощению сил народа и к структурному кризису 1723-1726 гг. Кризис не означал демографической катастрофы, но он вызвал изменение государственной политики, некоторое сокращение налогов и военных расходов, а также временный отказ от дорогостоящих строительных проектов.

Как показано в четвертом параграфе «Демографически-структурные процессы в послепетровский период», в правление Анны Иоанновны положение стабилизировалось, но уровень налогов оставался высоким, и Сжатие в Центрально-Нечерноземном районе продолжалось. Анализ в рамках демографически-структурной теории обнаруживает в этот период такие характерные признаки этой фазы демографического цикла, как низкий уровень потребления основной массы населения, приостановка роста населения, частые сообщения о голоде и стихийных бедствиях, крестьянское малоземелье, развитие ремесел и торговли. Наблюдается отток населения на Юг, однако города растут по-прежнему медленно, что объясняется трудностью переселения из деревни в условиях крепостного права.

Анализ структурной динамики показывает, что усиление давление государства на элиту при Петре I вызвало противодействие, которое в 1730-х гг. стало более активным. Внутренняя динамика элиты, увеличение ее численности и уменьшение размеров поместий, в соответствии с демографически-структурной теорией, подталкивала дворянство к более активной борьбе за свои интересы. На динамику элиты оказывал важное влияние и диффузионный фактор: вестернизация постепенно пробуждала в дворянстве стремление к роскоши, что требовало увеличения его доходов. Наиболее важным аспектом борьбы между государством и дворянством был вопрос о распределении ресурсов; в условиях, когда совокупные поборы с крестьян центральных областей уже не могли быть увеличены, этот вопрос в значительной степени сводился к проблеме соотношения размеров ренты и налогов.

Пятый параграф «Становление дворянской монархии» посвящен анализу трансформации структуры «государство-элита-народ», имевшей место во второй половине XVIII в. Начавшаяся в предыдущий период борьба за ресурсы между элитой и государством завершилась поражением государства. Решающими событиями в этой борьбе были «освобождение дворянства» и переворот 1762 г., приведший к власти Екатерину II. В ходе этой «дворянской революции» и в последующие десятилетия происходит новая трансформация структуры, включающая освобождение дворянства от служебных обязанностей и превращение его в сословие независимых собственников, отягчение крепостного права, масштабное перераспределение ресурсов в пользу дворянства, выразившееся в росте оброков и барщины и одновременном сокращении реального размера подушной подати. Дворянство получает в свои руки власть на местах и в значительной мере определяет политику правительства. Это означает превращение этатистской монархии в служащую интересам элиты дворянскую монархию.

Рост оброков и барщины привел к уменьшению средств существования народа и к голоду 1787 г. Этот структурный кризис заставил помещиков приостановить увеличение оброков, что в условиях инфляции привело к сокращению их реальной величины. Со своей стороны, государство при Павле I приняло некоторые меры к ограничению барщины. Таким образом, после кризиса часть ресурсов была возвращена народу.

Современные исследователи при отсутствии данных о динамике потребления часто используют биометрическую информацию, в частности, данные о росте рекрутов. В этой связи чрезвычайно большую ценность имеют данные, собранные и проанализированные Б. Н. Мироновым Миронов Б. Н. Антропометрический подход к изучению благосостояния населения России в XVIII веке // Отечественная история. 2004. № 6. Табл. 4. (см. рис. 1). Из графика на рис. 1 можно сделать вывод, что в 1710-1720-х гг. имело место резкое падение уровня жизни населения, но в 1740-1750-х гг. положение улучшилось, очевидно, за счет колонизации Черноземья. Затем уровень жизни снова падает, и особенно сильное падение приходится на время кризиса 1780-х гг.

В целом эта картина соответствует мальтузианскому постулату: рост населения сопровождается падением потребления, однако необходимо учитывать также структурную динамику, в частности, увеличение давления государства и элиты на крестьянство, что ускоряло темп падения уровня жизни и приводило к временным кризисам, таким, как кризисы 1723-1726 и 1787-1788 гг. Эти структурные кризисы отчетливо видны на графике динамики естественного прироста (см. рис. 2).

Рис. 1. Численность населения в Центрально-Нечерноземном районе и на территории первой ревизии в сопоставлении с данными о росте рекрутов (по годам рождения).

В выводах второй главы констатируется, что в соответствии с прогнозом демографически-структурной теории мы наблюдаем в XVII в. характерные признаки периода роста: наличие большого количества свободных земель, быстрый рост населения, рост посевных площадей, низкие цены на хлеб, относительно высокие заработная плата и уровень потребления, низкий уровень земельной ренты, низкий уровень налогов, строительство новых (или восстановление разрушенных ранее) поселений, относительно ограниченное развитие городов, относительно ограниченное развитие ремесел, незначительное развитие ростовщичества. В XVIII в. мы наблюдаем повышение цен на хлеб, уменьшение уровня потребления, рост земельной ренты и налогов. При этом в Центрально-Нечерноземном районе можно наблюдать уже некоторые признаки следующей фазы цикла - фазы Сжатия.

Третья глава «Российский демографический цикл: период Сжатия» посвящена верификации демографически-структурной теории и интерпретации основных фактов истории России в XIX в. Первый параграф «Динамика демографических и социальных процессов в первой половине XIX века» посвящен анализу динамики основных показателей, рассматриваемых демографически-структурной теорией. Проанализированные данные о посевах и сборах в первой половине столетия выявляют классическую картину «мальтузианских ножниц»: население растет, а потребление падает и в середине столетия достигает минимально возможной нормы. При этом выясняются существенные различия между регионами: оказывается, что падение душевого сбора проявляется наиболее ярко в Центрально-Черноземном районе, в то время как в Центрально-Нечерноземном районе душевой сбор был близким к минимальной норме уже в начале века и на протяжении периода почти не менялся. Соответственно, рост населения в Центрально-Нечерноземном районе был медленным и к концу периода практически прекратился, на Черноземье же он был более значительным, хотя тоже замедлился.

Рис. 2. Темпы роста населения Центрально-Нечерноземного и Центрально-Черноземного районов в 1719-1897 гг. (в %).

В контексте демографически-структурной теории падение потребления до минимума и замедление демографического роста до уровня, определяемого ростом урожайности, являются основными признаками наступившего Сжатия; помимо этих признаков на протяжении всего периода мы наблюдаем в Центрально-Нечерноземном районе и другие явления, характерные для этой фазы демографического цикла: частые сообщения о голоде, стихийных бедствиях, эпидемиях, крестьянское малоземелье, разорение крестьян, быстрое развитие ремесел и торговли, дешевизна рабочей силы, высокие цены на хлеб, уход крестьян в города (развитие отходничества), быстрый рост городов.

Анализ в рамках структуры «государство-народ-элита» позволяет существенно дополнить эту картину. После убийства Павла I баланс сил в борьбе за распределение ресурсов вновь изменился в пользу дворянства. Ограничив претензии государства, дворянство приступило к неслыханному до тех пор увеличению оброков и барщины крепостных крестьян. В контексте теории эта экспансия отчасти объясняется непропорциональным ростом численности дворянства и уменьшением числа крестьян, приходящихся на одного дворянина, однако в данном случае большую роль сыграло также влияние диффузионного фактора. Как свидетельствуют современники, рост потребностей дворян объяснялся их стремлением жить так, как жили их европейские собратья.

В результате резкого перераспределения ресурсов в пользу элиты крестьянам был оставлен лишь минимум жизненных средств. Это привело к хроническому недоеданию среди крепостных, в годы неурожаев превращавшемуся в голод, сопровождаемый эпидемиями. Рост численности крепостных фактически прекратился, и, таким образом, мы наблюдаем (в дополнение к общей картине) картину исключительно интенсивного Сжатия внутри одного сословия, вызванного не ростом численности этого сословия, а уменьшением его средств существования в результате усиления эксплуатации. В конечном счете, это Сжатие привело к демографическому кризису 1847-1849 гг., когда голод и эпидемии унесли жизни примерно одного миллиона человек. Так же как кризисы 1723-1726 и 1787-1788 гг., этот кризис носил по преимуществу структурный характер и был вызван перераспределением ресурсов внутри структуры, в данном случае от крестьянства к элите. Так же, как в 1790-х гг., после кризиса наблюдается уменьшение реальной ренты, то есть частичная корректировка неадекватного распределения ресурсов.

Как и в 1790-х гг., политика государства в отношении крестьян отчасти объяснялась ролью диффузионного фактора - но в середине XIX в. эта роль стала более значимой. Влияние Европы привело к тому, что в глазах «западников» крепостничество превратилось в позор России. Этот идеологический сдвиг проявился как в программах движения «декабристов», так и в попытках Александра I и Николая I облегчить положение крестьян. Эти попытки долгое время были бесплодными - сам по себе диффузионный фактор в то время был недостаточным стимулом для реформ.

Назревающий конфликт между монархией и элитой объяснялся также и конкуренцией за ресурсы. Дворянство вело борьбу за ресурсы не только с крестьянством, но и с государством, и в частности, оно практически не допускало увеличения прямых налогов на крепостных крестьян. Государство, стесненное в своих финансовых возможностях, выходило из положения с помощью повышения косвенных налогов, увеличения оброков государственных крестьян, а во время войн - путем печатания бумажных денег.

Во втором параграфе «“Великие реформы” как трансформация структуры» дан демографически-структурный анализ реформ 1860-х гг. Как утверждает теория, Сжатие должно было вызвать попытки проведения социальных реформ, направленных на облегчение положения народа, и тенденцию к установлению этатистской монархии. Освобождение крестьян было именно такой социальной и этатистской реформой. Однако и в этом случае (как во многих других), мы видим, что демографический фактор действовал не изолированно, а синхронно с диффузионным фактором. Вновь усилившийся диффузионный фактор требовал модернизации России по образцу Европы и, в первую очередь, отмены крепостного права.

Отмена крепостного права означала трансформацию структуры - то есть создание новых отношений внутри структуры, связанное с определенным качественным изменением составляющих ее элементов и принципов их взаимодействия. Эта трансформация проявлялась не только в том, что крепостные крестьяне стали свободными людьми и рента значительно уменьшилась - но также и в том, что государство вновь приобрело независимость от элиты. Монархия вышла из состояния подчиненности дворянству и вновь, как при Петре I, стала самодержавной этатистской монархией.

Третий параграф «Российское общество в пореформенный период» посвящен демографически-структурному анализу социально-экономических процессов в указанный период. После реформы 1861 г. положение крестьян улучшилось, но затем стала все более отчетливо проявляться общая проблема нарастающего перенаселения. Для XIX в. имеются данные, которые позволяют восстановить картину сопровождавшего рост населения падения потребления. На рис. 3 представлена кривая потребления, которое рассчитывается как чистый душевой сбор хлебов за вычетом экспорта, то есть потребление зерна в пищу и на корм скоту. Нужно учесть, однако, что по мере распашки пастбищ потребление зерна на корм скоту росло, поэтому минимальная норма потребления зерна (даже с учетом роста потребления картофеля) увеличилась с середины XIX до начала ХХ в. примерно с 16 до 18,7 пуда (см. рис. 3). Как отмечалось выше, на протяжении XVIII в. потребление уменьшалось. Расчеты показывают, что за первую половину XIX столетия потребление снизилось почти до минимального уровня и в дальнейшем колебалось близ этого уровня, то повышаясь, то понижаясь. Таким образом, динамика потребления в целом соответствует прогнозу мальтузианской теории.

Рис. 3. Численность населения и уровень потребления (душевой чистый сбор зерновых за вычетом экспорта) в Европейской России. Для 1800-1850 гг. потребление берется по 36 губерниям Европейской России (в которых в этот период проживало ѕ населения), для остального периода - по 50 губерниям.

При этом необходимо учитывать, что российское крестьянство было разделено на две примерно равные по численности группы, бывших крепостных и бывших государственных крестьян, причем бывшие государственные крестьяне в 1905 г. имели наделы в среднем 12,5 дес. на двор, а бывшие крепостные только 6,7 дес. то есть вдвое меньше. Поэтому при среднем потреблении, близком к минимальной норме, потребление примерно половины населения оказывается меньше среднего и меньше нормы.

Разделение крестьян на «бедную» и «зажиточную» половины имело также географический аспект: дело в том, что бывшее крепостное крестьянство было сосредоточено главным образом в центральных районах, в то время как бывшие государственные крестьяне жили преимущественно на окраинах. Автором проведено конкретно-историческое исследование с использованием массовых источников о вывозе и ввозе из отдельных губерний четырех главных хлебов (ржи, пшеницы, ячменя и овса). Это исследование позволило оценить уровень потребления хлеба в различных губерниях (чистый остаток за вычетом вывоза и расходов на винокурение). При этом установлено, что регион бедности представлял собой область, охватывающую основную часть Центрально-Нечерноземного района, а также смежные с этим районом черноземные и западные губернии, Север и некоторые губернии Поволжья.

Таким образом, на протяжении второй половины XIX в. потребление балансировало на уровне, близком к минимальной норме, и примерно половина населения жила в условиях постоянного недоедания. Как утверждает демографически-структурная теория, случайные воздействия, такие как войны и большие неурожаи рано или поздно должны были нарушить это неустойчивое равновесие и привести к экосоциальному кризису.

Т. Шанин сравнивает ситуацию в России с современной ситуацией в перенаселенных развивающихся странах Shanin T. Russia as a “developing society”. London:, 1985. P. 188.. Однако, в отличие от обычной картины Сжатия в странах с частной земельной собственностью, крестьяне в России не имели собственности на свои наделы и, фактически, оставались прикрепленными к земле. Поэтому бедняки не продавали свою землю и не уходили в города на постоянное жительство, а сдавали свои наделы в аренду и занимались отходничеством. Тем не менее, по мере нарастания аграрного перенаселения рост городов стал опережать рост населения - особенно в Центрально-Нечерноземном районе.

Другим важным аспектом социального развития, рассматриваемым в рамках демографически-структурной теории, является динамика элиты. Реформа 1861 г. вызвала обеднение дворянства - то есть Сжатие в элите, которое привело к фрагментации элиты и появлению оппозиционных группировок; этому способствовали также и процессы вестернизации, обусловившие формирование нового социального слоя, интеллигенции. Интеллигенция и оппозиционные фракции дворянства стали питательной средой для образования прозападных либеральных и радикальных групп. Одна из этих групп, «народники», попыталась вовлечь в движение народ и провозгласила лозунг «Земля и воля!» - однако эта попытка закончилась неудачей.

Четвертый параграф «Экономические и социальные процессы в 1880-1890-е гг.» посвящен демографически-структурному анализу социально-экономических процессов в конце XIX в. После убийства Александра II началась традиционалистская реакция, и правительство стало проводить политику «народной монархии», опоры на консервативное дворянство и «попечения» над крестьянством. В соответствии с теорией продолжающееся Сжатие побуждало монархию проводить реформы, направленные на облегчение положения народа - в данном случае, была осуществлена отмена подушной подати и сокращение выкупных платежей. Но, с другой стороны, Сжатие привело к финансовому кризису, и в министерство Вышнеградского правительство изменило свою политику, ужесточило сбор налогов и попыталось получить средства посредством увеличения экспорта хлеба, стабилизации рубля и привлечения иностранного капитала. Такую политику можно трактовать, как давление государства и элиты на народ с целью перераспределения ресурсов; элита и государство в своих целях отнимали у народа часть ресурсов, и это принимало форму широкомасштабного экспорта хлеба (а не повышения оброков и налогов, как раньше). Пик этого наступления пришелся на 1888-1891 гг. и (вместе со случайными климатическими колебаниями) привел к голоду 1892 года.

В четвертом параграфе анализируются также данные о имущественном расслоении крестьянства. При этом используются материалы земских обследований, проведенных в Воронежской, Калужской и Полтавской губерниях в период с 1887-1903 гг. Эти данные показывают существенную разницу в материальном положении и потреблении различных групп крестьянства. Различие в размерах наделов сказывалось также в уровне смертности, который был чрезвычайно высоким в группах с малыми наделами; это увеличение смертности было отчасти связано с тяжелыми условиями труда отходников. Помимо роста отходничества, в конце XIX в. (в соответствии с прогнозом демографически-структурной теории) наблюдается резкий рост эмиграции и переселенческого движения на окраины. Растет население городов и число работающих по найму, что же касается реальной заработной платы наемных работников, то она (также как общий уровень потребления) остается низкой и не показывает существенной тенденции к росту.

Правительство отдавало отчет в прогрессирующем ухудшении положения крестьянства. В конце 1890-х гг. проблема «оскудения Центра» была признана официально, она стала объектом рассмотрения специально созданных совещаний, в том числе так называемой. «Комиссии 1901 года». Комиссия проделала огромную работу по сбору и обработке статистических сведений, результатом которой стал вывод о том, что главной причиной «оскудения» является перенаселение.

В выводах третьей главы констатируется, что во второй половине XIX в., мы можем фиксировать наличие признаков фазы Сжатия, таких, как отсутствие доступных крестьянам свободных земель, крестьянское малоземелье, высокие цены на хлеб, низкий уровень потребления основной массы населения, демографический рост, жестко ограниченный ростом урожайности, высокий уровень земельной ренты, частые случаи голода и эпидемий, распространение аренды, рост задолженности крестьян, высокие цены на землю, уход крестьян в города (в частности, в форме отходничества), попытки малоземельных и безземельных крестьян заработать на жизнь работой по найму, ремеслом и мелкой торговлей, быстрый рост городов, развитие ремесел и торговли, большое количество безработных и нищих, высокие цены на хлеб, высокие цены на землю, голодные бунты и восстания, активизация народных движений под лозунгами передела собственности и социальной справедливости, тенденция к увеличению централизации и установлению этатистской монархии, попытки проведения социальных реформ, направленных на облегчение положения народа; попытки увеличения продуктивности земель, переселенческое движение на окраины и развитие эмиграции, непропорциональный (относительно численности населения) рост численности элиты, рост конкуренции за статусные позиции в среде элиты, фрагментация элиты, хронический финансовый кризис государства, обострение борьбы за ресурсы между государством, элитой и народом, попытки оппозиционных фракции элиты поднять народ на восстание; ослабление официальной идеологии и распространение диссидентских течений.

Это - те явления, которые реально наблюдались в 1860-1904 гг., которые соответствуют типичному течению демографического цикла и, следовательно, могут быть интерпретированы, исходя из демографически-структурной теории.

Четвертая глава «Российский демографический цикл: экосоциальный кризис» посвящена рассмотрению динамики экосоциального кризиса в 1904-1917 гг.

В первом параграфе «Теоретические аспекты революционного процесса» кратко излагается содержание двух теорий революции - «революции вестернизации» Т. фон Лауэ, и революции-брейкдауна Дж. Голдстоуна. Приводится также пример теоретического анализа европейских революций 1848 г. в рамках этих теорий, проведенный Дж. Голдстоуном и Э. Хобсбаумом.

Во втором параграфе, «Демографически-структурный анализ революции 1905-1907 гг.», следуя этому примеру, автор проводит теоретический анализ первой русской революции. С точки зрения демографически-структурной теории революция 1905-1907 гг. была началом экосоциального кризиса. В этот период появляются такие признаки кризиса, как восстания, социальные реформы, попытки перераспределения собственности, существенную роль играл также голод, который появился не впервые, но впервые сыграл революционизирующую роль. В соответствии с теорией, революция началась с раскола элиты; часть дворянства, недовольная этатистской политикой правительства, вступила в союз с интеллигенцией и сделала своим знаменем либеральный лозунг ограничения самодержавия. Этот союз играл большую роль в развитии революционного процесса в первый период революции, придав ему некоторые черты «революции вестернизации». Октябрьская стачка 1905 г. инициировала вступление в борьбу огромных крестьянских масс; таким образом, стало проявляться действие мощного фактора аграрного перенаселения, описываемого в рамках демографически-структурной теории. Испуганные пробуждением масс оппозиционные фракции элиты вышли из борьбы; в итоге элита консолидировалась и перешла на сторону государства, которое сумело подавить выступления народа.

В целом, выводы, полученные в результате демографически-структурного анализа, во многом совпадают с выводами других, западных и российских историков, выделяющих в революционном процессе 1905-1907 гг. два течения с различными движущими силами См.: Волобуев О. В., Шелохаев В. В.«Великие потрясения» 1905-1907 годов в контексте российской модернизации // Свободная мысль. 2005. № 1 С. 184; Зырянов П. Н., Шелохаев В. В. Первая русская революция в американской и английской буржуазной историографии. М., 1976. С. 86-90. .

В третьем параграфе «Демографически-структурная динамика в период 1908-1914 гг.» анализируются, в частности, результаты проведенных в этот период аграрных реформ. Реформы Столыпина устранили то прикрепление крестьян к земле, которое ранее сдерживало миграции населения; поощрялось переселение на свободные земли окраин. Крестьяне получили возможность продавать свою землю, и в результате мы видим классическую картину, характерную для Сжатия в странах с рыночной экономикой: разоряющиеся крестьяне в массовых масштабах продают землю и уходят в города, где занимаются ремеслом или ищут работу по найму.

Однако, ни переселение на окраины, ни уход в города не компенсировали быстрого роста населения, и проблема малоземелья сохраняла свою остроту. Некоторое увеличение потребления было достигнуто за счет роста урожайности и относительного сокращения вывоза, но в стране сохранялись обширные регионы, где потребление оставалось на крайне низком уровне. Увеличение потребления не оказало существенного влияния на уровень социальной напряженности, который продолжал оставаться высоким, намного более высоким, чем до революции. Хотя по сравнению с 1905-1907 гг. количество крупных выступлений в деревне уменьшилось, количество мелких протестных акций возросло; в городах наблюдался новый мощный подъем стачечной борьбы - все это дает нам основание, вслед за некоторыми известными историками, рассматривать революции 1905 и 1917 гг. вместе, как два этапа одной революции, разделенных периодом обманчивого успокоения. С теоретической точки зрения это означает, что экосоциальный кризис, начавшийся с революции 1905 г., продолжался и далее, не прерываясь.

Четвертый параграф «Первая мировая война и Февральская революция 1917 г.» посвящен демографически-структурному анализу социально-экономической динамики в указанный период. Механизм экосоциального кризиса в условиях войны включал три взаимосвязанных процесса: во-первых, резкое падение авторитета власти в результате военных поражений; во-вторых, возникающие вследствие чрезмерной эмиссии бумажных денег расстройство товарооборота, нехватка продовольствия в городах и голодные бунты, и, в-третьих, все возрастающая ненадежность войск - следствие Сжатия и созданного им глубокого социального раскола.

В условиях Сжатия и бедности народных масс, правительство было вынуждено финансировать войну, главным образом, за счет эмиссии бумажных денег. К весне 1917 г. количество бумажных денег в обращении увеличилась на 600%; естественным следствием такого положения был рост цен, который уже в 1915 г. вызвал продовольственные волнения. Инфляция, рост цен и нарастающая волна голодных бунтов представляли собой единый лавинообразный процесс; одновременно нарастало число случаев солдатского неповиновения при подавлении народных бунтов.

О таком развитии событий предупреждал еще до начала войны бывший министр внутренних дел Н. П. Дурново: «Побежденная армия, лишившаяся к тому же за время войны наиболее надежного кадрового состава, охваченная в большей части крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованной, чтобы послужить оплотом законности и порядка» Дурново П. Н. Записка // Красная новь. 1922. № 6. С. 195-196.. Еще до начала войны правительство понимало, что прежде надежная армия теперь, после 1905 г., ненадежна. В итоге, голодный бунт в Петрограде в феврале 1917 г. спровоцировал восстание крестьян, одетых в солдатские шинели, и они воспользовались случаем, чтобы вновь поставить вопрос о земле. Мировая война лишь дала возможность укоренившемуся классовому конфликту проявить себя и трансформироваться в революцию. Таким образом, Февральская революция 1917 г. была специфическим проявлением описываемого демографически-структурной теорией экосоциального кризиса - вариантом этого кризиса, реализующемся в условиях большой войны.

В выводах четвертой главы констатируется, что, в соответствии с прогнозом демографически-структурной теории, можно фиксировать наличие в 1905-1922 гг. признаков фазы экосоциального кризиса, таких, как голод, принимающий широкие масштабы, губительные эпидемии, гибель больших масс населения, принимающая характер демографической катастрофы, государственное банкротство, потеря административной управляемости, гражданская война, брейкдаун - разрушение государства, внешние войны, запустение многих городов, упадок торговли, очень высокие цены на хлеб, гибель значительного числа крупных собственников и перераспределение собственности, революция, порождающая этатистскую автократию.

В заключении суммируются результаты теоретической и практической части исследования. Теоретической задачей исследования был компаративный содержательный анализ теории демографических циклов и демографически-структурной теории. В первой главе работы было показано, что положение Дж. Голдстоуна об экзогенной природе демографической динамики, по существу, является излишним, что эта динамика естественным образом объясняется, исходя из классических мальтузианских представлений. Таким образом, основную роль в демографически-структурной модели играет мальтузианская демографическая динамика и, в целом, теорию Дж. Голдстоуна можно рассматривать как расширение и усовершенствование неомальтузианской концепции. Устранение противоречий и объединение основных элементов указанных теорий позволило предложить модифицированную демографически-структурную теорию, верификация которой и производилась в последующих главах работы.

Верификация демографически-структурной теории на материале российской истории показывает, что прогнозируемые этой теорией явления отчетливо фиксируются на протяжении трехвекового периода российской истории. Эти явления составляют в совокупности основную линию социально-экономического развития общества, и они могут быть интерпретированы, исходя из положений демографически-структурной теории.

На эту базисную динамику накладываются процессы, индуцированные другими факторами (в том числе техническим и диффузионным), но характер их действия, в конечном счете, определяется демографическим фактором. В условиях земельного изобилия, когда крестьяне имеют значительные запасы хлеба, социально-экономическая система сохраняет достаточную устойчивость, поэтому требуется исключительно сильное воздействие других факторов, чтобы вывести систему из равновесия. Их воздействие сказывается, главным образом, в перераспределении ресурсов внутри структуры; при этом резкое уменьшение ресурсов народа может привести к структурному кризису, как это было в 1723-1726, 1787-1788, 1847-1849 гг. Однако, когда в результате этого сокращения ресурсов начинается голод (то есть радикальным образом проявляются демографические ограничители), государство и элита немедленно реагируют на это, возвращая народу часть ресурсов, и система возвращается в относительно стабильное состояние. Благодаря наличию ресурсов, в отсутствие перенаселения кризисы оказываются временными и преходящими. Наоборот, в условиях перенаселения демографический фактор превращается из стабилизирующего фактора в дестабилизирующий, социально-экономическая система становится неустойчивой и действие недемографических факторов, присоединяясь к действию демографического фактора, рано или поздно (если объем ресурсов не увеличится) должно разрушить систему. Именно так, в условиях Сжатия и социальной неустойчивости, произошла катастрофа 1917-1922 гг.

Чрезвычайно важная роль демографического фактора в историческом процессе является общепризнанной. Соответственно, большое значение имеют и объяснительные теории, описывающие действие этого фактора, помогающие понять механизмы социального и экономического развития. Демографически-структурная теория на настоящий момент является современной, детально разработанной теорией и ее использование, в сочетании с теорией модернизации и некоторыми другими концепциями, позволяет дать интерпретацию значительной части наблюдаемых явлений исторического процесса. Эта интерпретация, разумеется, не исключает возможности других интерпретаций с использованием других методологий. В конечном счете, вопрос о преимуществах той или иной модели может быть решен лишь практикой исторического исследования - повседневной работой историков, изучающих материалы разных стран и разных эпох.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях

Монографии

1. Нефедов С. А. Демографически-структурный анализ социально-экономической истории России. - Екатеринбург: Изд. УГГУ, 2005. - 539 с.

2. Нефедов С. А. Концепция демографических циклов. - Екатеринбург: Изд. УГГУ, 2007. - 140 с.

Публикации в ведущих научных рецензируемых журналах, рекомендуемых ВАК

1. Нефедов С. А. Модернизация до модернизации: средневековая история России в контексте теории диффузии // Уральский исторический вестник. - 2000. - № 5-6. - C. 152-183 (в соавт.).

2. Нефедов С. А. О законах истории и математических моделях // Известия Уральского государственного университета. - 2000. - № 15. - С. 15-23.

3. Нефедов С. А. Метод демографических циклов // Уральский исторический вестник. - 2001. - № 7. - С. 93-107.

4. Нефедов С. А. Гибель Советского Союза в контексте истории социализма // Общественные науки и современность. - 2002. - № 6. - С. 66-77 (в соавт.).

5. Нефедов С. А. О возможности применения структурно-демографической теории при изучении истории России XVI века // Отечественная история. - 2003. - №5. - С. 63-72.

6. Нефедов С. А. Теория демографических циклов и социальная эволюция древних и средневековых обществ Востока // Восток - Orients. - 2003. - № 3. - С. 5-22.

7. Нефедов С. А. Первые шаги на пути модернизации России: реформы середины XVII века // Вопросы истории. - 2003. - № 3. - С. 22-52.

8. Нефедов С. А. Уровень жизни в России XVII века // Уральский исторический вестник. - 2003. - № 9. - С. 17-31.

9. Нефедов С. А. О экономических предпосылках русской революции / Общественные науки и современность. - 2005. - № 3. - С. 83-96.

10. Нефедов С. А. Еще раз о спорных вопросах русской военной истории // Вопросы истории. - 2005. - № 8 . - С. 174-175.

11. Нефедов С. А. О демографическом цикле эпохи Цин // Россия и АТР. - 2005. № 3. - С. 139-150.

12. Нефедов С. А. Февраль 1917 года: власть, общество, хлеб и революция // Уральский исторический вестник. - 2005. - № 11. - С. 112-126.

Статьи и материалы докладов

1. Нефедов С. А. О законах истории // Регион-Урал. - 1998. - № 11. - С. 43-48.

2. Нефедов С. А. Опыт моделирования демографического цикла // Урал индустриальный. Материалы и тезисы докладов третьей региональной конференции/ отв. ред. В. В. Запарий; Уральск. гос. тех. ун-т. - Екатеринбург: УГТУ-УПИ, 1999. - С. 48-53.

3. Нефедов С. А. О закономерностях исторического процесса // Третьи уральские историко-педагогические чтения: сб./ Урал. гос. пед. ун-т.; отв. ред. Г. Е. Корнилов. - Екатеринбург: УрГПУ, Банк культурной информации, 1999. - С. 164-165.

4. Нефедов С. А. Имитационная модель демографического цикла (к вопросу о законах истории) // Новые информационные ресурсы и технологии в исторических исследованиях и образовании: Сб. тез. докл. и сообщений Всерос. конф., Подмосковье, "Боровое", 6-9 апр. 2000 г. /отв. ред. Л. И. Бородкин. - М., 2000. - С. 164-165.

5. Нефедов С. А. Принципы новой экономической истории // Дни науки УрГИ. Гуманитарное знание и образование на рубеже тысячелетий: Материалы науч. конф. / Уральск. гуманит. ин-т. - Екатеринбург, 2000. - С. 24-26.

6. Нефедов С. А. К вопросу о законах истории // Историческая наука и историческое образование на рубеже XX-XXI столетия: Четвертые всеросс. ист.-пед. чтения / Урал. гос. пед. ун-т. Ист. фак., Междунар. акад. наук пед. образования (Урал. отд-ние); гл. ред. Г.Е. Корнилов. - Екатеринбург: Банк культурной информации, 2000. С. 91-95.

7. Нефедов С. А. О демографических циклах и закономерностях исто-рического процесса // Историческая наука на пороге третьего тысячелетия. Тез. докл. Всеросс. науч. конф., Тюмень, 27-28 апр. 2000 г. / отв. ред. Е. Б. Заболотный. - Тюмень: Изд-во Тюм. гос. ун-та, 2000.- С. 93-94.

8. Нефедов С. А. О демографических циклах и фракталах // Фракта-лы и циклы развития систем. Материалы пятого Всеросс. постоянно действующего науч. семинара "Самоорганизация устойчивых целостностей в природе и обществе" /отв. ред. А.В. Поздняков. - Томск: Ин-т опт. мониторинга СО РАН, 2001. - С. 103-109.

9. Нефедов С. А. О демографических циклах в истории средневековой Руси // Клио. - 2002. - № 3. - С. 193-203.

10. Нефедов С. А. Опыт моделирования демографического цикла // Информационный бюллетень ассоциации «История и компьютер». - 2002. - № 29. - С. 131-142.

11. Нефедов С. А. О теории демографических циклов // Экономическая история. Обозрение. - 2002. - Вып. 8. - С. 116-121.

12. Нефедов С. А. О теории демографических циклов // Информационный бюллетень ассоциации «История и компьютер». - 2002. - № 30. - С. 200-202.

13. Нефедов С. А. Новая интерпретация социально-экономической истории России конца XVI - начала XVII вв. // Экономическая история: Обозрение. - 2002. - Вып. 8. - С. 125-127.

14. Нефедов С. А. Происхождение российского самодержавия // Династия Романовых в истории и культуре России: Материалы науч.-богослов. конф. (Екатеринбург, 19-21 июля 2000 г.) / РАН. УрО. Ин-т истории и археологии. - Екатеринбург: Академкнига, 2002. - С. 66-79.

15. Нефедов С. А. Реформы середины XVII века: попытка модернизации России по голландскому образцу // Западноевропейские специалисты в России XV-XVIII веков : Тез. докл. науч. конф. (Москва, 24-25 сент. 2002 г.) / под общ. ред. А.К. Левыкина. - М.: Федер. гос. учреждение "Гос. ист.-культур. музей-заповедник "Моск. Кремль", 2002. - С. 40-43.

16. Нефедов С. А. Уровень налогов, оброков и барщины в России XVIII века // Клио. - 2003. - № 1. - С. 99-108.

17. Нефедов С. А. О цене петровских реформ // Парадигмы исторического образования в контексте социального развития: Седьмые всеросс. ист.-пед. чтения, Екатеринбург, 27 марта 2003 г. / Урал. гос. пед. ун-т. Ист. фак.; гл. ред. Г. Е. Корнилов. - Екатеринбург, 2003. - С. 143-152.

18. Нефедов С. А. О теории демографических циклов // Круг идей: электронные ресурсы исторической информатики: Тр. VIII конф. Ассоц. "История и компьютер" / под ред. Л. И. Бородкина и В. Н. Владимирова. - М. Барнаул : Изд-во Алт. ун-та, 2003. - С. 490-506.

19. Нефедов С. А. О цене строительства Петербурга // Петербург в историческом сознании: Материалы Всеросс. науч. конф., 24-25 апр. 2003 г., Санкт-Петербург / под ред. С. Н. Полторака. - СПб: «Нестор», 2003. - С. 22-26.

20. Нефедов С. А. Уровень налогов, оброков и барщины в России XVIII века // Современное гуманитарное знание и образование: теории, модели, технологии6 сб. ст./ Уральск. гуманит. ин-т. - Екатеринбург, 2003. - С. 99-108.

21. Нефедов С. А. Простейшая математическая модель демографической динамики земледельческого общества // Информационный бюллетень ассоциации «История и компьютер». - 2003. - № 31. - С. 266-269.

22. Нефедов С. А. Реформы середины XVII века: история создания регулярной армии // Урал индустриальный. Пятая региональная научная конференция / отв. ред. В. В. Запарий; Уральск. гос. тех. ун-т. - Екатеринбург: УГТУ-УПИ, 2003. - С. 59-70.

23. Нефедов С. А. История России в контексте мировой истории // Конференции, дискуссии, материалы. 2002 / Росс. ун-т дружбы народов. - М.: Изд. Росс. ун-та дружбы народов, 2003. - С. 21-23.

24. Нефедов С. А. К новой интерпретации социально-экономических предпосылок Смутного времени // Социальные трансформации в российской истории: докл. междунар. науч. конф. (Екатеринбург, 2-3 июля 2004 г.) / гл. ред. В. А. Виноградов; РАН, УрО, Ин-т истории и археологии. - Екатеринбург- Москва: Академкнига, 2004. - С. 298-317 (в соавт.).

25. Нефедов С. А. Модифицированная модель демографически-структурной динамики аграрного общества // Информационный бюллетень ассоциации «История и компьютер». - 2006. - № 33. - С. 102-110 (в соавт.).

26. Нефедов С. А. Опыт моделирования демографически-структурных циклов // История и математика: Макроисторическая динамика общества и государства / отв. ред. С. Ю. Малков, Л. Е. Гринин, А. В. Коротаев. - М.: КомКнига, 2007. С. 153-167 (в соавт.).

27. Нефедов С. А. Неомальтузианство и демографически-структурная теория: модельный анализ взаимосвязи // Информационный бюллетень ассоциации «История и компьютер». - 2006. - № 34. - С. 53-54.

28. Нефедов С.А. Об уровне жизни крестьян и движении населения в связи с динамикой сбора хлебов, оброков и барщины в 1800-1860 гг. // Экономическая история. Обозрение. - 2006. - Вып. 12. - С. 169-183.

29. Nefedov S. The Theory of Demographic Cycles and Origins of Autocracy // Hierarchy and Power in History of Civilization. - Moscow, 2002. - P. 163-165.

30. Nefedov S. An Elementary Model of Agricultural Population // Third International Conference “Hierarchy and Power in the History of Civilization”. - Moscow, 2003. - P. 177-178.

31. Nefedov S. A model of demographic cycles in a traditional society: the case of Ancient China // Social Evolution & History. - 2003. - Vol. 3. - N 1. - P. 69 - 80.

32. Nefedov S. A. Compact Macromodel of Pre-Industrial Population Growth // Historical Methods. - 2002. - Vol. 35. - № 2. - P. 92-94 (в соавт.).

33. Nefedov S. Eski Rusia' da Osmanli sistemi: Timar // DA - diyalog avrasya. - Istambul, 2003. - N 8. - P. 34-40.

34. Нефедов С.А. Модель демографического цикла в традиционном обществе: случай Древнего Китая // Китайский журнал науки о населении. - 2003. - № 3. - С. 48-54 (на кит. яз.).

35. Нефедов С. А. 1905 год: революция в контексте вестернизации // Уральский исторический вестник. - 2007. - № 15. - С. 35-46.