Святилище Кучерла-1 как источник по реконструкциям духовной культуры древнего населения горного Алтая

Размещено на http://www.allbest.ru/

СВЯТИЛИЩЕ КУЧЕРЛА-1 КАК ИСТОЧНИК ПО РЕКОНСТРУКЦИЯМ ДУХОВНОЙ КУЛЬТУРЫ ДРЕВНЕГО НАСЕЛЕНИЯ ГОРНОГО АЛТАЯ

Специальность 07.00.06 - археология

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени

кандидата исторических наук

ЕФРЕМОВА Наталья Сергеевна

Новосибирск 2008

Работа выполнена в Отделе археологии палеометалла Института археологии и этнографии Сибирского отделения Российской академии наук

Научный руководитель: академик РАН, доктор исторических наук, профессор Молодин Вячеслав Иванович

Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор Шер Яков Абрамович ГОУ ВПО «Кемеровский государственный университет»

кандидат исторических наук, Елагин Виталий Сергеевич ГОУ ВПО «Новосибирский государственный педагогический университет»

Ведущая организация: ГОУ ВПО «Новосибирский государственный университет»

Защита диссертации состоится 22 декабря 2008 г. в 16.00 часов на заседании диссертационного совета Д 003.006.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора исторических наук при Институте археологии и этнографии Сибирского отделения Российской академии наук по адресу: 630090, г. Новосибирск - 90, проспект Академика Лаврентьева, 17.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института археологии и этнографии Сибирского отделения Российской академии наук.

Автореферат разослан « » ноября 2008 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета

доктор исторических наук С.В. Маркин

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Реконструкция мировоззрения древнего общества является сложной задачей для исследователя. Актуальна данная проблема и для древних культур Горного Алтая - территории, которую в различные исторические периоды населяли многочисленные этносы, оставившие потомкам яркие, отразившие все многообразие материальной и духовной культуры, памятники. При этом доля материала, позволяющего коснуться религиозно-мировоззренческих традиций, игравших важную роль в жизни народов прошлого, ограничена. В условиях отсутствия у обитателей региона письменности эта проблема едва ли была бы разрешима во всей полноте, если бы не источники иного характера, в различной степени позволяющие взглянуть на духовную грань мировосприятия древнего человека. Это разновременные наскальные изображения - петроглифы, сохранившиеся на рассматриваемой территории в большом количестве и отразившие в своих сюжетах духовный мир человека. Особую группу в числе писаниц в свете исследуемой проблемы представляют памятники явно сакрального характера - наскальные рисунки, обнаруживающие следы почитания, которые находят выражение в остатках жертвенных приношений и отправлений обрядов. Таким объектом и является культовый комплекс Кучерла-1, известный также, как грот Куйлю, полностью исследованный В.И. Молодиным в 1988-1990 гг. Памятник расположен в Усть-Коксинском районе Горного Алтая.

Актуальность и научная новизна работы заключаются, прежде всего, в неординарном характере самого исследуемого памятника. Кучерла-1 - единственный в настоящее время полностью изученный археологический объект, сочетающий в себе элементы как материальной (культурный слой), так и духовной (наскальные изображения) сферы. Изучение исторических источников сходной семантической направленности предпринималось в последние десятилетия как в близких Алтаю, так и в отдаленных регионах - на Урале, в Якутии, в Забайкалье и Приамурье. Имели место сообщения о случаях обнаружения артефактов у подножия писаниц и на территории Горного Алтая, однако культурные отложения Кучерлинского жертвенника - подобной мощности и насыщенности находками - явление, несомненно, для региона уникальное. Специфика объекта заключается, прежде всего, в его многослойности. Проведенный анализ источника дает возможность проследить здесь варианты иррациональной деятельности древнего населения Алтая на протяжении (с перерывами) почти пяти тысячелетий. Важно еще раз подчеркнуть, что перед нами не единый культовый комплекс, а, скорее, совокупность священных мест, оставленных разными этническими группами в различные хронологические периоды. По материалам памятника становятся возможными как реконструкция проходивших на святилище церемоний в каждый из временных отрезков, так и преемственность существовавших здесь культов, выявление общих и отличительных черт, присущих каждой из вышеперечисленных эпох. Научная новизна работы включает в себя, таким образом, введение в научный оборот фактического материала, представляющего, по-видимому, новый для Алтая тип памятника - писаницу-святилище.

Результаты, полученные путем комплексного исследования Кучерлинской писаницы, позволяют вывести процесс изучения наскальных изображений Алтая на качественно новый уровень. Культовый комплекс Кучерла-1 в силу своей специфики позволяет применить новый для региона метод датировки петроглифов. Так обнаружение на памятнике культурных слоев, содержащих датирующие артефакты, позволило существенно сузить хронологические рамки для наскальных изображений, возраст которых определялся по общепринятым канонам - особенностям стиля, техники нанесения рисунков, различию уровня патинизации скальной поверхности и петроглифов и т.д.

Объект и предмет исследования. Объектом исследования является мировоззрение древних этносов, оставлявших на памятнике Кучерла-1 следы материальной культуры в разные хронологические отрезки. Предмет исследования составляют относящиеся к этим культурам артефакты и наскальные изображения святилища.

Хронологические рамки исследования охватывают период от эпохи ранней бронзы до этнографической современности. Верхняя и нижняя граница обусловлены самым ранним и самым поздним культурным слоем исследуемого комплекса.

Основной целью данной работы является реконструкция, на основе сохранившихся остатков материальной культуры, мировоззренческих взглядов древнего населения Горного Алтая. В Сибири исследователями выделено два типа святилищ: возникшие в эпоху неолита или бронзы и функционировавшие до средневековья или этнографической современности и культовые памятники, бытовавшие в определенный хронологический отрезок [Мартынова, Мартынов, 1987, с. 190]. При этом основным критерием выбора места для отправлений культовых действий должна была выступать некая сакральная отмеченность в ландшафте [Шер, 1989, с. 135]. Кучерлинское святилище, согласно предложенной типологии, может быть отнесено к первому типу культовых мест, подтверждая при этом выявленную закономерность, поскольку для его сооружения использован естественный природный объект - живописный скальный останец с небольшой нишей, оптимальной для нанесения петроглифов.

В задачи исследования, в связи с этим, входило:

Во-первых, доказательство взаимосвязи культурных слоев с петроглифами, поскольку привлечение петроглифического материала дает ключ к пониманию семантики памятника и реконструкции мировоззренческих канонов древности в целом;

Во-вторых, объяснение преемственности отправлений культов разными этносами, периодичности иррациональной деятельности на протяжении такого широкого хронологического диапазона, выявление трансформации существовавших здесь культов последовательно по каждому зафиксированному временному отрезку и, параллельно, смены археологических культур, обнаруженных на комплексе;

В-третьих, реконструкция промысловых культов на основе выявленных обширных этнографических параллелей, позволяющая выйти на проблемы археоэкологии, взглянуть на т.н. религиозно-экономическое влияние человека на природу, с одной стороны, и окружающего мира на жизнь древнего общества, с другой.

Решению этих задач способствует всесторонний анализ совокупности наскальных изображений и материалов жертвенника исследованного источника. петроглиф культурный культ этнос

Методика исследования. Исследования памятника Кучерла-1 проводились по методике раскопок поселения. Согласно стратиграфическому методу, применявшемуся в процессе раскопок, по каждому хронологическому горизонту велись отдельные планы, разные для каждой сферы исследования (общий план раскопа, расположение остеологического и рогового материала, расположение находок и др.). Процесс раскопок, а также наиболее ценные находки подвергались фотофиксации. При работе с артефактами использовался метод сравнительно-типологического анализа, остеологические материалы подвергались статистической обработке.

При исследовании петроглифов основным являлся метод копирования гравировок на микалентную бумагу. Копирование каждой грани осуществлялось сплошной площадью с параллельным описанием всех читаемых изображений. При этом отмечались стилистические особенности каждого рисунка, техника нанесения, степень сохранности и интенсивность загара (уровень патинизации скальной поверхности и рисунка). Одновременно проводилась и фотофиксация изображений, а также копирование петроглифов на прозрачную пленку. В диссертации сделана попытка оценить петроглифический комплекс святилища как исторический источник и по истории культуры Алтая, и по истории иррационального мышления и духовной жизни древнего населения.

Датировка наскальных изображений осуществлялась как по стилистике петроглифов и аналогиям по региону и сопредельным территориям, так и по степени патинизации. Комплексы изображений сопоставлялись с каждым из культурных горизонтов, датировка которых, в свою очередь, проводилась по керамике и отдельным, четко датирующимся артефактам.

Семантическая интерпретация комплекса осуществлялась, прежде всего, ретроспективным методом (привлечением этнографических параллелей, найденных как на территории Сибири, так и вне региона). Использовался также метод аналогий типов предметов, предполагающий, что со сходными типами предметов (видами предметов) связаны и сходные представления [Колпаков, 1980, с. 26].

Практическое значение работы. Результаты данного исследования могут быть использованы при подготовке научных работ по истории и археологии, связанных с изучением петроглифов и культовых мест Горного Алтая и сопредельных территорий. Связь сюжетов и композиций писаницы с древними культами и возможные мировоззренческие построения, основанные на этой связи, делают эту работу актуальной не только для археологов, но и для специалистов в области этнографии, истории религии, культуры и др.

Апробация результатов исследования проводилась на заседании отдела археологии палеометалла ИАЭТ СО РАН в рамках методического семинара (1998). Отдельные темы в качестве докладов обсуждались на Всероссийской конференции в Красноярске (1995), на итоговых сессиях ИАЭТ СО РАН (1997, 1998, 2001). Материалы исследований частично отражены в тринадцати публикациях.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, списка использованной литературы и приложений, включающих иллюстративный материал и детальное описание петроглифов.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во ведении обоснована актуальность и научная новизна работы, определены цели, задачи, методы и источниковая база исследования, а также практическая значимость работы, апробация полученных результатов и структура исследования.

Первая глава посвящена физико-географической характеристике региона. В § 1 рассматривается местоположение памятника. Комплекс расположен в долине реки Кучерла, у подножия отшлифованного ледником скального останца. Характерными особенностями долины являются ее повышенная влажность и частичная заболоченность, незначительная ширина, а также относительная труднодоступность. Совокупность этих факторов наряду с другими (локальное распространение культурного слоя, специфический набор артефактов и др.) обуславливает невозможность интерпретации памятника как поселенческого комплекса.

§ 2 включает описание ландшафтной зоны Горного Алтая, в которой расположен исследуемый объект. Природно-климатические условия способствовали сохранению основных занятий населения и соответственных приоритетных направлений в хозяйственном укладе на протяжении многих столетий. Так уже с конца IV - начала III тыс. до н.э. в горной лесостепной зоне Алтая складывается культурно-хозяйственный тип кочевых и полукочевых скотоводов и охотников [Семенов, 1981]. При этом переход к производящей форме хозяйства не уменьшил роли охоты в хозяйственном укладе до этнографической современности, в неблагоприятные для скотоводства периоды промысел оставался важным подспорьем, компенсируя нехватку продуктов. Охота у обитателей региона занимала до 100 дней в году, с древности носила коллективный характер и регламентировалась предписаниями промыслового культа. Охотничьи традиции с незначительными трансформациями способов добычи животных сохраняются у народов Горного Алтая без изменений до этнографической современности.

В § 3 дается оценка промысловой фауне региона, включающая ареалы распространения животных - козла, марала, горного барана, косули, лося; тех видов, образы которых составляют основной массив петроглифов Горного Алтая, и святилища Кучерла-1 в частности, и чьи костные остатки присутствуют в остеологических материалах памятников региона. При этом отмечается взаимосвязь между концентрацией наскальных рисунков копытных и местами обитания последних; возможно, животных изображали в районах промысла или наибольшего распространения [Собанский, 1992].

Вторая глава посвящена характеристике разновременных культурных слоев культового комплекса: горизонтов афанасьевской эпохи, скифского времени, средневековья и этнографической современности, нашедших отражение в стратиграфической колонке памятника.

2.1. Самый ранний хронологический слой мощностью до 0,8 м, залегал на аллювиальной гальке. Датирующие артефакты позволили отнести его к эпохе ранней бронзы. Самыми массовыми категориями находок явились остеологический материал и фрагменты керамики. В орнаментальных мотивах керамического комплекса преобладают прочерченные линии, отпечатки мелкозубчатого штампа и палочки, ряды косой сетки и горизонтальной елочки. Венчики нескольких сосудов украшены рядом вертикальных насечек, поверх которых нанесен пояс горизонтальной елочки или двойных диагональных линий. Остеологический материал состоял из костных остатков животных и рогового сырья копытных. Видовой состав, по определению палеонтолога, к.б.н. С.К. Васильева, включал кости козла и барана, марала, косули, кабарги, лошади, сибирского горного козла, коровы. В незначительном количестве отмечены кости медведя, волка, кабана, росомахи, соболя и др. В числе находок обращают на себя внимание каменная зернотерка, изделия из кости и рога - два наконечника стрелы, роговая пластина овальной формы со схематичным резным изображением козла, два орнаментированных астрагала животных, просверленный клык медведя. Напротив центральной части скалы найдена коленная чашечка человека. К данному слою относятся восемь очагов, вокруг некоторых из них наблюдалась повышенная концентрация остеологического материала. В целом, мощность слоя и комплекс обнаруженных артефактов свидетельствуют о довольно непродолжительном функционировании культового комплекса в афанасьевскую эпоху.

2.2. При исследовании слоев эпохи раннего железа и частично афанасьевского времени была обнаружена керамика, орнаментация которой уверенно позволяет отнести ее к эпохе развитой бронзы. Культурный слой этого времени на памятнике не зафиксирован, по-видимому, на скале нет и одновременных данной посуде наскальных изображений. Найденная керамика локализована, в основном, в центральной части исследованной площади. Все сосуды баночной формы, открытого типа, плоскодонные, с прямыми стенками, венчики уплощены. Орнаментом покрыта вся поверхность сосудов. Орнаментальные композиции включают в себя пояса лопаточки или горизонтальной елочки. Отмечен ряд жемчужин, нанесенных по венчику сосудов. Днища сосудов также орнаментированы прочерченными линиями, сеткой и изогнутыми рядами отпечатков лопаточки.

При всей многочисленности археологических объектов на территории Горного Алтая доля памятников эпохи бронзы относительно невелика [Molodin, 2001]. Сочетание однотипных орнаментальных мотивов, отмеченное в керамике Горного Алтая и смежных регионов, возможно, указывает на определенные взаимовлияния носителей различных культур. Материалы культового комплекса Кучерла-1 не противоречат и сделанному В.И. Молодиным предположению о существовании в регионе особой культуры самусьско-сейминской общности, носители которой могли оставить на святилище следы своего непродолжительного пребывания [Молодин, 1986]. В целом же в эпоху бронзы посещение памятника носило, по-видимому, эпизодический характер и вряд ли было связано с отправлением здесь ритуальных обрядов. Отсутствие на скале рисунков эпохи бронзы, достаточно надежно выделяемых на территории Горного Алтая [Окладникова, 1984; Кубарев, Маточкин, 1990; Kubarev, Jakobson, 1996; Кубарев, 2000], как и фрагментов культурного слоя, позволяет сделать столь однозначный вывод.

2.3. Слой эпохи раннего железа явился самым мощным в стратиграфической колонке памятника, достигая 0,92 м. Он содержал максимальное, по сравнению с другими горизонтами, количество находок, включавших остеологические остатки, керамический материал и разнообразные артефакты. Остеологическую коллекцию составили зубы копытных и хищников, колотые кости конечностей, челюстей, фрагменты черепов различных животных (козла и барана, марала, коровы, косули, лошади, сибирского горного козла, кабарги, медведя, соболя и др.). Особую категорию представляют 114 астрагалов животных, 24 альчика были орнаментированы. Массовый роговой материал, обнаруженный в слое, включал такие виды сырья, как щепа, пластины, розетки, роговые отростки, ветви рогов марала, козла и косули при значительном преобладании первого.

Из рога и кости была выполнена часть артефактов - 10 наконечников стрел и 9 заготовок для них; орнаментированная трубка-игольник (?), шилья, кочедыки, подпружная пряжка и др., а также несколько заготовок предметов. Уникальной, в контексте памятника, выглядит роговая пластина с резным изображением горного козла. Вероятнее всего, рисунок является заготовкой скульптурки животного, создание которой не было завершено. Было найдено несколько артефактов из камня, в том числе 6 зернотерок. Металлические изделия представлены бронзовым ножом, навершие которого, по-видимому, было оформлено в виде кольца. Ножи подобного облика датируются VII - началом VI вв. до н.э. [Членова, 1967]. В числе находок из бронзы отмечены также миниатюрное украшение, гвоздевидное шило, фрагмент серпа и др.

Керамика также явилась здесь самой массовой после остеологического материала категорией находок. В данном слое также отсутствовали целые формы, вся посуда сохранилась фрагментарно. Сосуды, как правило, представляли собой непрофилированные или слабо профилированные плоскодонные банки. Основная масса их выполнена небрежно, тесто часто неплотное, с примесью дресвы, песка и слюды. Многие сосуды были декорированы. Орнаментальные мотивы включали треугольные вдавления, выполненные уголком палочки, иногда в сочетании с ямочными наколами или жемчужником. Сходный керамический комплекс имел место в Горном Алтае, в материалах второго Башадарского кургана [Руденко, 1952], в Майминском археологическом комплексе [Киреев, 1988] и др. Уникальный фрагмент керамики дает возможность реконструировать верхнюю часть сосуда баночной формы, орнаментированного по шейке рядом ямочных наколов, чередующихся с треугольными вдавлениями. Ниже, на тулове сосуда помещен фриз стилизованных профильных изображений козлов, выполненных тонкой прочерченной линией, дублированной ямочными наколами различной величины. Керамика, орнаментированная жемчужником с разделителем (уголком палочки), находит аналогии в материалах бийского этапа большереченской культуры с городищ от северных предгорий Алтая [Абдулганеев, 1997] до Новосибирского Приобья [Грязнов, 1949, 1956; Троицкая, 1997; Троицкая, Бородовский, 1994]. Уникален также фрагмент тонкостенного сосуда, орнаментированный ямочными вдавлениями по шейке и рядом зигзага-»уточки» по внешнему краю венчика. Узор в виде ряда «уточек» характерен, прежде всего, для носителей кулайской культуры эпохи раннего железа [Троицкая, 2007]. Единичность данного фрагмента позволяет предположить эпизодическое посещение памятника носителями северных традиций декорирования посуды.

В слое также присутствовал антропологический материал: в десяти метрах от алтарной части скалы было обнаружено две фаланги человека.

Пачка слоя содержала 26 прокаленных участков, часть которых представляла собой очаги с каменной обкладкой.

Облик обнаруженных изделий и керамического материала позволяет отнести рассматриваемый слой к VII-III вв. до н.э. Учитывая мощность данного горизонта, а также наличие относимых к скифской эпохе наскальных изображений, можно говорить об интенсивном функционировании святилища именно в этот период.

2.4. Слой эпохи средневековья имел мощность до 0,52 м. В данном горизонте отмечено 12 очагов. Здесь в меньшем объеме обнаружились те же категории находок, что и в описанных выше слоях. Остеологический материал также включал значительную долю рогового сырья. В числе находок из рога - «молоток», изготовленный из надглазничного отростка рога марала. Назначение изделия не ясно. Оно могло использоваться при обработке кож, при плющении листового золота или олова [Руденко, 1948, 1953], в керамическом производстве [Кирюшин, Бородовский, Кирюшин, 2005]. 9 альчиков животных также были орнаментированы, на один астрагал нанесено схематичное изображение козла. Большое количество рогов копытных, присутствие в слое заготовок и изделий из рога и кости, свидетельствуют о сохранении практики обработки сырьевого рога непосредственно на памятнике, перед скалой с петроглифами.

Каменные предметы представлены двумя зернотерками, фрагментом изделия и орудием.

Находки из железа, обнаруженные в слое, по-видимому, представляют собой обломки массивных котлов. Бронзовые котлы с древности могли употребляться в ритуальных целях, для варки жертвенного мяса - об этом свидетельствуют наскальные изображения, например, на скалах Кизех-Тах и Сулек в Хакасии [Рыгдылон, Хороших, 1959; Левашева, Рыгдылон, 1952]. Скифы, по сообщению Геродота, мясо жертвенных животных варили в котлах «туземного производства», причем в качестве топлива использовались кости тех же животных [см. Левашева, Рыгдылон, 1952]. Котлы, таким образом, связываются исследователями с ритуалом и являются своего рода священными сосудами: у многих скотоводческих народов Сибири существуют предания о медных котлах, установленных на высоких горах и священных местах. Кроме того, объемный сосуд, каким является котел, по сравнению с керамическим сосудом мог обеспечить жертвенной пищей большее количество участвующих в действе людей. Здесь интересен факт фрагментарности находок: как и в случае с керамикой, железная посуда также представлена на памятнике в обломках, что, в свою очередь, может говорить об устойчивости существовавших иррациональных воззрений.

Керамический комплекс представляет собой фрагменты плоскодонных прямых или слабопрофилированных банок. Тесто рыхлое, с добавлением дресвы. Орнаментальный мотив - ямочные наколы, большая часть фрагментов керамики не орнаментирована. Аналогичная посуда встречалась на территории Горного Алтая в средневековом слое поселения Тыткескень 3 [Кунгуров, 1994].

2.5. Слой этнографического периода локализован в центральной части площади памятника, мощность его достигала 0,6 м. Горизонт состоял из прослоек плотных фекалийных масс мелкого рогатого скота с остатками коры, шерсти и дерева, отделенных друг от друга темными сажистыми линзами. Происхождение последних связано, по-видимому, с самовозгоранием капролитов. Находки в слое представлены колотыми костями, роговым сырьем. Найдено также несколько артефактов: зернотерка, роговой отросток марала со следами обработки и наконечник стрелы из рога, фрагмент железного серпа. По данным информаторов, слой связан с находившимся на площади памятника загоном для овец и датируется 60-ми годами XX в.

Отдельную группу керамической коллекции составляют несколько фрагментов сосудов, не соотносящихся по орнаментации ни с одним из известных нам в Горном Алтае керамических комплексов. Сосуды представляли собой непрофилированные широкие и, по-видимому, плоскодонные банки. Декоративное оформление их верхней части включало в себя рассеченный налепной валик (в одном случае двойной) и жемчужины. У двух сосудов на внешний край венчика нанесен ряд елочки, выполненной лопаткой. Тулово украшено поясами прочерченных диагональных линий. У одного из сосудов декор выполнен мелким гребенчатым штампом. Полных аналогий этой серии фрагментов нам не известно. Особенностью данной керамики является также высокое содержание минеральных компонентов и практически полное отсутствие отощителя в составе теста, что, по-видимому, обуславливает повышенную плотность подобной посуды. Можно говорить как минимум о пяти сосудах, обладающих вышеперечисленными признаками.

Исследование культурных слоев памятника позволило выявить периоды функционирования последнего и обнаружить ряд сходных черт, присущих проходившим на святилище действам в различные исторические отрезки.

Третья глава работы посвящена характеристике наскальных изображений памятника и их хронологической привязке. Древние обитатели Горного Алтая использовали для нанесения петроглифов углубление под защищенным от дождя чашевидным навесом шириной 4,55 м в центральной части скального останца, являвшееся своеобразной алтарной частью писаницы. Петроглифы на скале располагаются широким фризом, скальная поверхность разделена на грани естественными трещинами, в эти природные «рамки» вписаны как отдельные изображения, так и композиции. Центральная часть писаницы (грань 9) представляет собой палимпсест, поскольку здесь изображения нанесены особенно концентрированно.

Иконография писаницы включает четко идентифицированные фигуры копытных животных, из которых наибольший массив составляют рисунки козлов и маралов. Присутствуют также рисунки косули. В меньшем объеме представлены копытные других видов - лошадь, лось, архар, бык и верблюд (по 1 рисунку). Кроме того, фигуры отдельных животных, в силу частичной утраты изображения под воздействием естественных факторов либо иконографических особенностей, не удалось соотнести с конкретным видом. Хищники представлены изображениями медведя. Возможно, отдельные неясные рисунки также являются образами хищных зверей. Кроме образов животных, на писанице присутствуют и изображения человека. Удалось идентифицировать 11 антропоморфных фигур, среди которых выделяются рисунки шаманов и лучника.

Техника нанесения изображений представляет собой выбивку при помощи орудий, различных для хронологически разнородных изображений.

Конфигурация скальной поверхности и концентрация петроглифов на плоскостях останца позволили выявить на писанице 15 граней. Два камня с выбивкой, осыпавшихся со скалы, были найдены в слое афанасьевской эпохи, еще два фрагмента скальной поверхности с нанесенными изображениями обнаружены при раскопках культурного слоя эпохи раннего железа, увеличивая, таким образом, итоговое число граней писаницы до 17. Рисунки на некоторых плоскостях представляется возможным объединить в сюжетные композиции.

Оценивая петроглифический комплекс памятника в целом, можно говорить о нескольких хронологических группах, по-видимому, соотносимых с культурными слоями жертвенника. Рисунки датируются, в основном, по стилистическим особенностям, по аналогичным петроглифам уже исследованных писаниц, по особенностям технологии выполнения. Самая древняя из них, учитывая наличие слоя афанасьевской эпохи, может быть отнесена к эпохе ранней бронзы. Шествие трех маралов изображено в наиболее удобной для нанесения рисунков центральной части останца (грань 5). Фигуры животных крупные, выбивка покрыта пустынным загаром, не отличающимся по цвету от скалы. Одно из животных «поражено» в грудь метательным орудием.

Многочисленны наскальные рисунки скифского времени. Основной их массив представлен профильными силуэтными изображениями копытных (козлов, маралов, косуль и др.). К скифскому времени, согласно Л.А. Евтюховой, можно отнести силуэтные изображения животных, выбитые точечной техникой [1936]. Некоторые фигуры отличались характерной для скифской эпохи стилизацией - утонченные «клювовидные» морды маралов, направленные вверх, завитки-спирали на корпусах зверей (грань 2). Часть животных также изображена пораженными метательными орудиями.

На скале имеют место и рисунки эпохи средневековья, например, изображение лучника в длиннополом халате (грань 13), и отличающиеся схематизмом и отсутствием скального загара рисунки этнографического времени. Особое место в комплексе наскальных изображений занимал палимпсест, выполненный на центральной грани писаницы (грань 9). Рисунки здесь сконцентрированы наиболее плотно, в результате чего выявить какие-либо композиции не представляется возможным. Внешний вид «алтарной части» святилища позволяет предположить существование у древнего населения Алтая представлений, аналогичных верованиям шорцев. Согласно последним, горы имеют двери, через которые духи-хозяева выпускают свой «скот» - промысловых зверей, а шаман может во время камлания зайти с жертвой к хозяину горы [Дыренкова, 1940]. По алтайским легендам, горы выступают как места зимовки промысловых зверей. Через двери животные могли попасть внутрь горы, перезимовать (переночевать), а весной (утром) выйти наружу [Сагалаев, 1991]. В научной литературе существует несколько мнений по поводу перекрывающих друг друга наскальных изображений. Данные этнографии также свидетельствуют, что важным являлся лишь процесс создания рисунка, а не его дальнейшая судьба. Существование палимпсестов является лучшим опровержением теории о сугубо эстетическом назначении петроглифов [Формозов, 1969; Чернецов, 1972]. Согласно другим мнениям, скопление налегающих друг на друга рисунков делалось преднамеренно с целью магического воздействия на животных, увеличения количества добычи и обеспечения, таким образом, успеха промысла. У тунгусов и юкагиров известны случаи поражения одним выстрелом нескольких животных, расположившихся подобным образом [Богораз-Тан, 1926].

Учитывая наличие на писанице изображений шаманов (духов?), сакральная интерпретация комплекса петроглифов представляется достаточно правдоподобной. Точка зрения на создание петроглифов и статуэток как на магическое действо находит подтверждение в обширной этнографической литературе. Повторение одних и тех же сюжетов в очень ограниченном наборе может свидетельствовать о культовом характере петроглифического искусства либо о существовании значимых для древних коллективов мифологических повествований, находивших отражение в композициях и сюжетах наскальных изображений. Поскольку если не изменяется образ жизни этноса, то основы мировоззрения последнего, выраженные в мифах, сохраняются достаточно долго [Формозов, 1969; Кокшаров, 1990; Русакова, 2003]. Возможно, что композиции имеют и иное смысловое значение, и перед нами здесь не столько сцены охоты, сколько моление о воспроизводстве охотничьей добычи. Тогда и само нанесение рисунков на скалу может являться магическим выполняемым с целью размножения животных [Бардавелидзе, 1957].

Еще один важный, на наш взгляд, аспект, заключается в ориентировке рисунков животных. М.А. Дэвлет отмечала, что в материалах петроглифов во всех регионах обычно преобладает правосторонняя ориентировка фигур. Живые существа, изображенные на культовых композициях, показаны движущимися преимущественно слева направо. Движение персонажей справа налево ассоциируется со смертью, с существованием в потустороннем мире [Дэвлет, 1995; Алпысбаев, 1956]. Согласно другой точке зрения, рисунки могли быть ориентированы в сторону родовых земель оставившего их населения [Генинг, 1971].

Антропоморфные изображения находят параллели на костюмах хакасских шаманов. В XVIII в. фигуры, сделанные из жести, нашивались на ленты, прикреплявшиеся к спине и бокам одежды. Подобное изображение представляло собой стоящего человека, иногда всадника, и олицетворяло духа-помощника шамана. Исследователи отмечают значительное сходство данных фигур с наскальными изображениями Южной Сибири [Иванов, 1955]. Иногда подобный всадник-петроглиф изображал духа-хозяина горы. Таким образом, антропоморфные фигуры могут трактоваться не как люди, а как изображения духов-хозяев промысловых животных, способных призвать к жизни либо уже убитую добычу (этим может объясняться обилие изображений охотничьего оружия в телах зверей) либо добычу потенциальную (с намеченной областью поражения). Перед зрителем предстают не вооруженные охотники, а могущественные духи-хозяева с подчеркнутым символом воспроизводства. В пользу подобной интерпретации говорит и тот факт, что один из антропоморфных персонажей на одиннадцатой грани имеет небольшие рожки, маркирующие его либо как духа, либо как шамана. Другим аргументом в пользу данной точки зрения может служить аналогичное антропоморфное изображение на четвертой грани, где подобная фигура человека с разведенными в стороны руками и оружием (?) у пояса композиционно связана с большой фигурой камлающего шамана.

По данным А.В. Анохина, телеуты образ предмета, фото, рисунок на бубне называли понятием сяр. Есть такой образ и у животных. В момент смерти сяр скота отделяется и переселяется в загробную жизнь (сяр - тюрк. - «душа-двойник», «лицо», «призрак», «изображение») [Потапов, 1991; Октябрьская, Черемисин, 1997]. Возможно, и на рассматриваемом святилище существует связь между «душами» убитых животных и наскальными изображениями - рисунки и здесь могли осмысляться как отражение «души».

Учитывая функциональную направленность памятника в целом, интерпретация наскальных изображений как воплощенное в рисунок моление об охотничьей удаче представляется более жизненной. По мнению А.Д. Грача, именно стремление обеспечить успех в промысле являлся побудительным мотивом при нанесении петроглифов [Грач, 1980].

В четвертой главе культовый комплекс Кучерла-1 рассматривается как отражение духовной культуры древнего населения Горного Алтая.

4.1.а. Группы артефактов, позволяющих нам говорить об исследуемом памятнике как об объекте, связанном с иррациональными взглядами населения региона, включают в себя наконечники стрел и предметы, на которые нанесены зооморфные изображения. В разные хронологические периоды наконечник стрелы заключал в себе и определенную семантическую нагрузку. Алтаец-охотник при переезде через перевал приносили в жертву горе (духу горы) камень и пулю [Потапов, 1929; 1946; Дьяконова, 1977]. На плащ шамана пришивались железные лучок и стрелка, отпугивающие, согласно представлениям алтайцев, злых духов во время камлания [Потапов, 1934]. Хантыйский шаман во время церемонии оживления бубна стреляет из маленького лучка в фигурку оленя, шкурой которого бубен обтянут, дабы уловить душу животного и подчинить ее шаману [Иванов, 1934]. В этнографический период на Алтае найденные древние наконечники стрел становились амулетами, их брали на охоту, считая талисманами, приносящими удачу [Кубарев, Октябрьская, 1996]. Буряты перед выездом на промысел для обретения удачи в охоте готовили деревянное ведро с саламатом, куда втыкали большую деревянную стрелу, призванную обеспечить хорошую добычу [Галданова, 1981]. Эвенки использовали стрелы в обряде «шингкэлавун» (букв. «поиски добычи»), проводившемся всем родом у священной скалы. В процессе обряда участники изображали коллективную охоту и убиение зверей, стреляя из лука по деревянным фигуркам [Анисимов, 1958]. Известен целый ряд древних святилищ, в том числе и у скал с петроглифами, где в археологических материалах присутствуют всевозможные предметы охотничьего снаряжения, включающие и древние наконечники стрел. Обнаружение наконечников стрел на Кучерлинском жертвеннике, в каждом из хронологических горизонтов, говорит о древности неординарных воззрений на стрелу и о преемственности подобных взглядов у разных этнических групп, у которых одно из приоритетных мест в хозяйственном укладе занимала охота. Не исключено и возможное изготовление стрел на площадке перед рисунками, что подтверждается наличием в культурных слоях заготовок для наконечников из рога. Подобные стрелы могли изготавливаться специально для принесения в жертву - в ряде случаев недостаточная обработка не позволила бы использовать такой наконечник в промысле. Учитывая присутствие в сюжетах наскальных изображений пораженных стрелами зверей, нам представляется возможным интерпретировать найденные стрелы как атрибуты культов, связанных с обеспечением охотничьей удачи либо с жертвоприношением духу-хозяину скалы. Отсутствие острия у некоторых найденных стрел также свидетельствует, скорее всего, о ритуальном назначении этих орудий охоты: они «поражали» изображенных на скале животных и гарантировали таким образом успех в промысле.

4.1.б. Феномен сюжетных изображений на керамике находит параллели в материалах памятников, связанных с иррациональной деятельностью человека (подобные сосуды отмечены на Елунинском культовом месте в Приобье [Кирюшин, Шамшин, 1993], на жертвенном месте близ Шишкинских писаниц на р. Лене [Окладников, 1971], на памятнике Хорезма: в материалах культового сооружения Кой-Крылганкала [Ягодин, Никитин, Кошеленко, 1985] и т.д. Частные случаи обнаружения сюжетно орнаментированной керамики на святилищах в различных регионах свидетельствуют о возможной связи такой орнаментации с сакральной средой. При этом различные сюжеты могли соотноситься с разными сферами духовной культуры, будучи связанными с культами предков, плодородия, производственными культами либо являясь апотропеями [Горбунова, 1990; Гусева, 1983]. Многократно повторяющийся на Кучерлинском святилище образ козла позволяет предположить связь обнаруженного сосуда с отправлявшимися здесь обрядами охотничьей магии. Учитывая отсутствие на памятнике археологически целых форм посуды, представляется убедительной точка зрения о возможном единовременном использовании сосудов во время культовых действий с последующим разбиванием участвовавшей в священнодействии керамики.

4.1.в. Обнаруженные на святилище орнаментированные астрагалы животных отмечены почти во всех культурных слоях. Декор представлял собой насечки, черточки, сетки и сложные композиционные мотивы: шахматный узор, геометрический елочный орнамент и др. Данная категория артефактов распространена в пространственно-хронологическом диапазоне достаточно широко. Особый интерес представляет обнаружение астрагалов на необычных памятниках, например, в землянке на площади курганного могильника тагарского времени (Красноярский край), основной деятельностью обитателей которой являлась обработка кости и изготовление наконечников стрел. Здесь обнаружена серия астрагалов рогатого скота со знаками на них [Гультов, 1984]. На уже упоминавшемся Елунинском культовом месте отмечено три астрагала с нарезками, один имел отверстие [Кирюшин, Шамшин, 1993]. Точка зрения исследователей, наиболее близкая нам при расшифровке назначения кучерлинских астрагалов, - употребление их в качестве амулетов, культовых, священных атрибутов ритуальных действ. У многих народов астрагалы имели полифункциональное значение и, помимо игровой, выполняли еще и магическую функции, иногда связанную с воспроизводством животных [Сунчугашев, 1963; Самбу, 1978].

Ко второй условно выделенной группе неординарных находок относятся две роговые пластинки с изображениями горного козла. Один из артефактов по сути представляет собой заготовку для скульптурки этого животного, по каким-либо причинам оставшуюся незаконченной. Это обстоятельство позволяет предположить факт изготовления данного предмета на святилище, возможно, этот процесс был связан с культовыми отправлениями, сопровождавшимися нанесением подобных рисунков на скалу. Аналогичные артефакты обнаруживаются на семантически сходных памятниках: на жертвенном месте в Большеземельской тундре [Чернов, 1955], в Канинской пещере на Урале [Канивец, 1964] и др. В контексте рассматриваемого памятника мы можем интерпретировать изображения козлов на роговых пластинах как атрибуты зашифрованной в них культовой информации. Образ того или иного животного мог связываться с определенным явлением или объектом духовного плана. Рисунок животного мог также символизировать какое-либо божество или духа [Мартынов, Бобров, 1974], предметы с изображениями животных могли являться амулетами [Плетнева, 1967].

4.1.г. В древности образы животных являлись не только декоративными элементами для украшения предметов, но и воплощениями тотемов - родоначальников и покровителей рода [Токарев, 1964]. Изображения тотемных животных рисовали или выбивали на скалах в труднодоступных местах или пещерах. Целью нанесения тотема было, с одной стороны, магическое воздействие, способствующее добыче животного, с другой - создание божества, несущего благополучие охотнику и его роду. [Вяткина, 1949]. Позднее иррациональная сущность значимых для человека животных нашла отражение в мифологии: лось - символ Вселенной, иногда похищающий солнце [Маркдорф-Сергеева, 2003]; олень - символ солнца, дух предка или дух-помощник шамана, а также маралуха-прародительница [Потапов, 1935; Окладников, 1962; Килуновская, 1987; Мартынов, 1987]; козел - плодородие и избыточная сексуальность [Сагалаев, 1991] и т.д.

4.2. О взаимосвязи культурного слоя с петроглифами свидетельствует стратиграфическая колонка напластований памятника, достигающая полутора метров, и незначительное по сравнению с ней планиграфическое распространение культурных слоев, при этом петроглифы в центральной части памятника перекрывались культурными отложениями. Изображения пораженных животных и охотника связывает с горизонтами жертвенника наличие в числе находок наконечников стрел. Сам магический акт, по данным этнографии, включал в себя изготовление изображения животного и ритуальный выстрел в него. Душа зверя вселяется в изображение, «улавливается» и подчиняется шаману [Вяткина, 1949]. Взаимосвязь подчеркивается иконографией изображений и видовым составом животных, восстановленным на основе обнаруженного остеологического материала. Приоритет костных остатков копытных животных - козлов, маралов, косули и др. повторяется в наскальных изображениях - здесь рисунки козлов также составляют наибольшую группу. Сходную ситуацию можно наблюдать также в костных остатках и изображениях марала, косули, лошади. Отмечены единичные рисунки хищников, что опять же повторяется и в костном материале.

Особой категорией находок служат артефакты, декорированные изображениями животных - фигурки козлов на фрагменте сосуда, астрагале и роговых пластинах. Повторение образов и композиций на скалах и предметах, возможно, имеет более глубокий смысл, нежели изображение объектов охоты и может связываться с известными на данной территории мифологическими повествованиями, значимыми для больших коллективов [Кокшаров, 1990]. У чукчей изображения животных на магических дощечках, которые служат для «размножения» зверей, наносились кровью или охрой, в результате чего, благодаря крови, должны были ожить, приобрести жизненную силу и подлинную реальность [Окладников, 1955].

4.3. Кучерлинское святилище отражает совокупность существовавших до этнографической современности промысловых ритуалов, выявляющих у различных народов сходство как в объектах поклонения, так и в методах отправления культов. Местоположение культового места и петроглифов имеет здесь большое значение. Скальные ниши являлись в представлении древнего населения воплощением женского начала горы, отмечается также связь пещер с образом богини Умай. Возможно, наличие скоплений петроглифов в скальных углублениях-нишах (что отмечено, в частности, на Кучерлинском святилище) имеет в своей основе тот же семантический смысл - моление горе-покровительнице об обилии и умножении промысловых животных [Харузин, 1905]. Одной из функций скалы с изображениями на Алтае являлось выступление в качестве места жертвоприношений родовой горе [Абаев, Герасимова, 1992; Дэвлет, 1998]. Расположение писаниц часто приурочено к укромным промысловым местам, с древних времен являвшихся родовыми охотничьими угодьями [Октябрьская, Черемисин, 1997]. Иногда святилище могло возникнуть на том месте, где охота была наиболее удачной [Паллас, 1788]. Подобные объекты известны как на территории Горного Алтая [Фролов, Сперанский, 1967; Цхай, 1989; Суразаков, Тишкин, 2003], так и за пределами региона - в Туве [Килуновская, 1990], в Бурятии [Тиваненко, 1979], в Приамурье [Мазин, 1976], в Якутии [Кочмар, 1994], на Урале [Бадер, 1954; Буров, 1992], в Карелии [Саватеев, 1966].

В этнографический период скалы с петроглифами почитаются большей частью не как физический объект, а как место обитания сверхъестественного существа, духа-хозяина, оживотворяющего материальную природу [Харузин, 1905]. Мы видим здесь, таким образом, многовековые традиции, связанные с определенным местом и демонстрирующие существование преемственности в иррациональных взглядах населения Горного Алтая с глубокой древности до нашего времени. Это рисунки одних и тех же животных, где главную роль играет смысловое содержание изображения [Мартынов, 1970], а также явное подновление древних петроглифов. Согласно этнографическим параллелям, подобные действия могли придать изображениям «свежие силы», возможно, активизировать, «оживить» их [Формозов, 1969; Дэвлет, 1998]. У якутов преемственность промысловых культов обусловливал родовой характер последних Алексеев, 1992. Сохранение природного равновесия во все времена являлось частью охотничьей этики и, по-видимому, также могло служить связующим звеном в преемственности ритуальных действий на памятнике. Промысел, являясь областью перекрещивания рациональной и иррациональной сфер мировосприятия человека, способствовал сохранению элементов самых ранних форм религиозных представлений и культов [Кулемзин, 1984, с. 82].

В сообществах, объединенных природно-климатическими условиями и общностью территории, должен был существовать сходный комплекс мифологически закрепленных взглядов на окружающий мир и поведение в этом мире человека в рамках сложившейся формы хозяйственного уклада.

Заключение

Всестороннее исследование памятника Кучерла-1 позволило отнести его к новому для региона Горного Алтая типу - писанице-святилищу. Компактность расположения культурных напластований на площадке перед петроглифами, частичное перекрывание последних культурными отложениями, обнаружение фрагментов скалы с изображениями непосредственно в слоях жертвенника, а также соответствия в их хронологической дифференциации и в составляющих палимпсеста позволяют говорить о взаимосвязи культурных горизонтов с петроглифами и о возможном создании последних в процессе проводившихся на памятнике обрядов. Об этом же свидетельствуют и образы одних и тех же животных, представленных как в наскальных изображениях, так и в рисунках на отдельных артефактах; а также в массовой доле остеологического материала.

Кучерлинское святилище отражает существовавшие до этнографической современности промысловые ритуалы, выявляющие сходство как в объектах поклонения, так и в методах отправления культов. По верованиям алтайцев, количество промыслового зверя и удача в охоте, а также рождение и здоровье детей зависели от духа родовой горы. Возможно, наличие скопления петроглифов в скальной нише Кучерлинского святилища имеет в своей основе тот же семантический смысл - моление горе-покровительнице, либо духу-хозяину местности, либо духу-покровителю охоты. При этом в промысловой магии возможно сосуществование двух направлений: с одной стороны, обеспечение охотничьей удачи, с другой - забота об обилии и умножении промысловых зверей. Данные этнографии свидетельствуют о возможности изготовления и использования изображений животных при отправлении культов как первой, так и второй направленности.

Анализ культурных слоев позволил выявить ряд постоянных элементов в бытовавших на святилище обрядах: наличие в горизонтах очагов и участков прокаленной почвы говорит об обязательном использовании огня в проводившихся действиях. Отсутствие археологически целых сосудов, расположение фрагментов одного сосуда на значительном удалении друг от друга, возможно, обусловлено, преднамеренным уничтожением посуды после проведения обряда. Наличие в слоях жертвенника наконечников стрел, а также существование наскальных изображений животных с явными признаками ранения метательными орудиями указывает на характер жертвенника, функционирующего как святилище, связанное с производственными, в частности, охотничьими культами. При этом стрелы могли находить непосредственное применение в процессе культовых действий. Изображения козлов на артефактах могут быть интерпретированы как атрибуты зашифрованной в них культовой информации. Учитывая огромную роль этого животного в хозяйственном укладе населения Алтая, данный образ мог связываться с сакральными воззрениями.

Изображения Кучерлинского святилища и обнаруженные здесь артефакты являются составляющими сложного комплекса магических воздействий на природу, действенность которого в глазах охотников разных эпох подтверждалась длительностью существования святилища. Основой мировоззрения древнего населения Горного Алтая являлось поддержание равновесия между природой и человеком. В то же время, зависимость от природы заставляли человека заручиться поддержкой высших сил в обеспечении благополучия общества и продолжении его существования.

Результаты проведенного исследования делают возможной перспективу изучения памятников наскального искусства Горного Алтая и в качестве разновременных территориальных сакральных центров.

Основные положения диссертации изложены в следующих публикациях, авторский вклад 4,25 п.л