Размещено на http://www.allbest.ru/

Социокультурная детерминация литературного пространства Веймарской республики

Бортникова Татьяна Геннадиевна, д. культурологии, профессор

Тамбовский государственный университет имени Г.Р. Державина

Статья раскрывает причины и пути трансформации социокультурной ситуации в Веймарской республике. Автор рассматривает культурную жизнь Германии, осмысливая ее как динамично меняющуюся реальность в результате модернизации всех сторон общественной жизни. Объясняется актуализация проблем войны и мира, дисбаланса взаимоотношений человека и государства. Краткий обзор основных литературных направлений этого периода объясняет истоки синкретизма художественной литературы, а литература осмысливается как один из факторов качественных изменений ментальной структуры человека. Автор делает вывод о том, как популяризация определенных идей средствами литературного творчества становится основой национального мифа и актуализирует в менталитете немцев образ новой Германии.

Ключевые слова и фразы: модерн; литературное пространство; Веймарская республика; литературный жанр; культура; миф; рационализация.

Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ проекта проведения научных исследований («Романы Веймарской республики в контексте культуры кризисной эпохи»), проект № 14-04-00312.

Политические перемены, войны и социальные бедствия неизбежно влияют не только на жизнь, но и на мировоззрение человечества. Такими событиями мирового масштаба стали мировые войны XX в. Ценности, жизненные ориентиры и принципы, которые в течение долгого времени казались незыблемыми, были поставлены под удар, а это в свою очередь привело к радикальному изменению духовного климата общества. Дж. Дьюи в «Реконструкции в философии» писал о том, что как проблемы и предмет философии вырастают из стрессов и напряжений общественной жизни, так и сферы культурной жизни отражают все социальные изменения и катастрофы [4].

Тревожность и пессимистическая неопределенность заставляла людей по-новому взглянуть на свою жизнь. Первая мировая война, которая принесла бедствия, нищету, голод, страх, болезни, не могла не подчинить своим интересам все сферы жизни, а значит, и культуры всех воюющих стран. Но война закончилась, и мирная жизнь начала диктовать свои законы, началась новая эпоха, одной из самых характерных черт которой явилась модернизация.

Как известно, термин «эра модерна» встречается уже у А. Тойнби [11], согласно которому следующая эпоха постмодерна началась после 1875 г. Но иногда эпоху модерна отсчитывают от Ренессанса, а конец ее связывают с сегодняшним днем, эрой постмодернизма. И хотя споры о «модерне» и «постмодерне», как и об их периодизации, не утихают до сих пор, а упреки в неопределенности и разноречивом толковании модерна - постмодерна разными авторами во многом справедливы, главным, на наш взгляд, является реализация этими эпохами постоянного и ускоряющегося обновления. Будь то рост индустриализации или нарастающая дифференциация деятельности: от разделения труда до возрастающего разнообразия функций и социальных ролей - все это, в конечном счете, воплощается в преобразование окружающего мира и самого человека. Социальные институты дифференцируются и разрастаются, а интеллектуальная сфера обосабливается и дробится. Но главное - происходит секуляризация знания. Опытное знание уходит от философии, а ценностные сферы обособляются от науки, морали, права и искусства.

Так, описывая развитие западной культуры и общества, Макс Вебер подчеркивал, что новые структуры общества создавались в результате институционализации целерационального хозяйственного и управленческого действия [2]. Теория модернизации стилизует веберовское понятие «модерн» как образец процесса социального развития вообще, нейтрализированный в пространственно-временном отношении. Э. Дюркгейм и Дж. Г. Мид утверждали, что рационализированные жизненные миры создаются, скорее, посредством рефлексии традиций, утративших свою самобытность; посредством универсализации норм действия и генерализации ценностей. При этом ситуации «более широких возможностей» и коммуникативное действие от ограниченных контекстов посредством таких образцов социализации рассчитаны на формирование абстрактных Я-идентичностей подрастающего поколения [5; 7]. Наиболее полный дискурс о модерне вносит Ю. Хабермас, который одним из первых привел в систему разрозненные идеи и умонастроения и возвел их истоки к понятиям и формулам. Инициатором спора о модерне - как эпохе «нового времени» - Хабермас считает Гегеля, который в качестве специфических черт выделил и подчеркнул «беспокойство», внутреннее брожение, быструю динамику, непрерывность преобразований и рождения нового; силу дифференциации и обособления (Macht der Entzweiung), диалектически синтезированную с силой объединения, интеграции (Macht der Vereinigung) [12]. Хабермас справедливо отметил, что Гегель открыл принцип нового времени - принцип субъективности, из которого он объясняет, как преимущества современного мира, так и его кризисный характер [Там же, с. 27].

В чем же усматриваются особенность этой эпохи? Суммируя характеристики, которые в литературе встречаются чаще всего, следует отметить различные виды модернизации. И это не только индустриализация, о которой говорят чаще всего как о самой существенной черте модерна. Модернизация, как уже было отмечено, воплощается в нарастающей дифференциации деятельности, в невиданном разнообразии разделения труда, функций и, конечно, социальных ролей. Естественно, что оборотной стороной этого процесса является необходимость координации, концентрации и интеграции дифференцирующейся деятельности. Именно в этой системе и развивается инструментальная рациональность, при которой процедуры и методы человеческого разума превращаются в максимально точные инструменты познания и преобразования окружающего мира и даже самого человека. Такой институциональной дифференциации соответствует дифференциация интеллектуальная: когда происходит обособление тех сфер, которые раньше существовали в единстве. И, наконец, самым важным обособлением является секуляризация знания, его отделение от религии и теологии. Опытное знание отделяется от философии, а ценностные ориентации - от науки, права и искусства. Таким образом, религиозная жизнь, государство и общество, равно как и наука, мораль и искусство, превращаются в модерне в соответствующие воплощения принципа субъективности.

Культ науки и рациональность по отношению к природе понималась как господство и контроль человека и человечества над природой. А рациональность, обращенная к социальной сфере, оборачивалась, соответственно, господством власти над человеком и обществом. Считается, что поставленный во главу угла «тотальный миф прогресса» сам породил бесчисленные социальные мифы и утопии, расплатой за которые явилась угроза тотального уничтожения земной цивилизации.

К началу ХХ века рационализм своеобразно отразился на общественной жизни: с одной стороны, рационализация в промышленности способствовала дальнейшему ускорению в техническом прогрессе (и его воздействию на человека), а с другой - практицизм и утилитаризм вторгся в сферу человеческих отношений, сделав их своей основой.

Причины, смысл и масштабы кризиса, переживаемого человеческим сознанием в тот период, обосновывались многими философами. Об апокалипсическом характере начала XX века писал также русский философ Н. Бердяев: «Много кризисовъ искусство пережило за свою историю. Переходы отъ античности къ средневековью и отъ средневековья къ возрождению ознаменовывались такими глубокими кризисами. Но то, что происходить съ искусствомъ въ нашу эпоху, не можетъ быть названо однимъ изъ кризисовъ въ ряду другихъ. Мы присутствуемъ при кризисе искусства вообще, при глубочайшихъ потрясенияхъ въ тысячелетнихъ его основахъ» [1, с. 3]. Далее он отмечает: «То, что происходитъ съ миромъ во всехъ сферахъ, есть апокалипсисъ целой огромной космической эпохи, конецъ стараго мира и преддверие новаго мира… Въ поднявшемся мировомъ вихре, въ ускоренномъ темпе движения все смещается съ своихъ местъ, расковывается стародавняя материальная скованность. Но въ этомъ вихре могуть погибнуть и величайшия ценности, можетъ не устоять человекъ, можетъ быть разодранъ въ клочья. Возможно не только возникновение новаго искусства, но и гибель всякаго искусства, всякой ценности, всякаго творчества» [Там же, c. 23]. Понятие Апокалипсиса появится и в книге мемуаров С. Цвейга: «Все бледные кони Апокалипсиса пронеслись сквозь мою жизнь…» [13, с. 39]. Осознание коренных изменений, как видим, становится почти неотъемлемым атрибутом мемуаров, философских произведений, авторы которых пытались найти ключ к катастрофическим процессам начала ХХ века.

Веймарская республика является именно тем феноменом, сама история которого показала нам, какова цена качественных изменений ментальной структуры человека, а литература наиболее глубоко и рельефно отразила их радикальность.

Исследуя модели сознания немецкого модерна, П. Слотердайк писал: «…в наивысших достижениях веймарской культуры еще выказывает себя, несмотря на все, что произошло, великая близость к высоким ценностям и идеалам метафизических традиций, крах которых находит великое выражение в тысяче смелых и свежих агрессивных попыток избавления от иллюзий и разрушения устоявшегося. Кинические и цинические элементы мы обнаруживаем почти во всех прогрессивных эстетиках этого времени, не говоря уже о мелкобуржуазном феномене освобождения от всех тормозов на солдатско-политическом уровне (фашизм). Среди продуктивных умов эпохи было немало таких, которые взяли на себя труд выразить свои разочарования, свою иронию и насмешку, свою новую великую холодность в атакующих формах искусства. Они создали такой выразительный язык, в котором негативизм и современность, несчастье и осознанное желание быть современником стали почти идентичны» [9, с. 436].

Отказавшись от традиции философского умозрения и политизации художественной мысли как пути преодоления умозрительной отвлеченности, художественное творчество Веймарской республики ощутило на себе влияние Шопенгауэра, Ницше, а также учения Бергсона, психоанализа Фрейда и Юнга. Формирование нового понимания жизни и человеческой личности повлияло и на сам проект «искусство модерн» в литературе периода Веймарской республики.

Литература этого периода представляет собой конгломерат различных течений. До середины 1920-х годов в немецкой литературе продолжается «экспрессионистское десятилетие». Продолжают свой творческий путь крупнейшие немецкие авторы - Томас Манн, Герман Гессе, развивающие присущую немецкой литературе традицию интеллектуализма в художественном творчестве. С середины 1920-х годов в литературе Веймарской республики развивается течение, известное как «Новая вещественность» (Neue Sachlichkeit), которое пыталось создать свою мистифицированную модель кристаллически-четкого мира и тем самым преодолеть отчужденность отдельной личности от бездушной, механистической действительности современной жизни. Это направление удивительным образом сочетало реалистическое отражение действительности с проявлением черт авангардного искусства.

В первую очередь следует сказать о бунте во имя демократизации элитарного искусства. Как пишет исследователь этого периода О. А. Дронова, в «новой вещественности» «наблюдается смена сформировавшейся в период романтизма и развивавшейся в модернизме парадигмы искусства, как сферы творческой свободы и автономии художника» [3, с. 499]. В силу этого «новая деловитость» представляет собой «разительный контраст с модернистской культурой, ориентированной на усложненные художественные формы, доступные подготовленному реципиенту» [Там же]. Конечно, среди множества авторов рассматриваемой эпохи были и те, которые настаивали на углублении искусства для искусства. И все же главной тенденцией был курс на расширение аудитории. Один из лидеров авангардизма Ван де Вельде в своих мемуарах проводил мысль о том, что искусство нужно создавать для народа и поэтому нужно отвергать все, что предназначено только для кого-нибудь одного [19].

Идея ответственности искусства перед обществом, просвещенческая миссия одушевляли различных писателей. Общественно-политическая дискуссия по проблемам войны и мира оказалась в центре внимания немецкой литературы Веймарской республики. Ее значительная часть носила антивоенный характер, подчеркивая бессмысленность огромных разрушений, жертв и страданий людей на фронте и в тылу. В центре внимания были книги писателей, многие из которых сами участвовали в военных действиях. Наиболее значительными являются романы Эриха Марии Ремарка (1898-1970 гг.): «На Западном фронте без перемен» (1929 г.), Людвига Ренна (1889-1979 гг.): «Война» (1928 г.), «После войны» (1930 г.) и другие. Антивоенное направление уделяло основное внимание простым немецким солдатам, испытывающим на себе все ужасы войны: бомбардировки, артиллерийские обстрелы, газовые атаки, рукопашные схватки. Они постоянно видят смерть своих товарищей и уже не испытывают страха за собственную жизнь. Авторы этого направления показывали как у этих простых солдат постепенно пробуждается чувство вины за все, что происходит на войне.

Радикально-противоположное осмысление истории кайзеровской Германии и опыта прошедшей войны также нашло отражение на страницах немецкой литературы: Ханс Фридрих Блунк (1888-1961 гг.), Ханс Гримм (1875-1959 гг.) и др. Их герои продолжали преклоняться перед прусскими военными традициями, так и не расставшись с мечтой о мировом лидерстве. Война осмысливалась ими как жизненная необходимость, как освобождение Германии от устарелых догм Европейской культуры.

Вопреки разным политическим взглядам писателей, характерным для всех направлений, была актуализация проблем: войны и мира; взаимоотношений человека и цивилизации (влияния научно-технического прогресса на жизнь общества); осознания дисбаланса взаимоотношений человека и государства, а также стремление сохранить человеческое в самом себе. Поиск решения этих проблем и породил в общих чертах социокультурные предпосылки новой ментальности.

Следует отметить, что середина 1920-х гг. - пик расцвета романного жанра. Сюда можно отнести и интеллектуальный роман (Томас Манн «Волшебная гора», Герман Гессе «Степной волк»), и исторический роман (трилогия Генриха Манна «Империя»), и социально-психологический роман (Альфред Деблин «Берлин, Александерплац», Ханс Фаллада «Крестьяне, бонзы и бомбы»). Демократизация литературы вызвала коренные изменения форм, хотя элитарное искусство по-прежнему не утратило своей популярности. Вместе с тем язык литературного творчества для народа «требовал» вопреки отказу эпохи модерна от поддержки старых традиционных литературных форм, сохранения немецкой культуры как этнической приверженности к традиции в широком смысле слова. Отсюда получает развитие один из первых, объединяющих обе культуры, принципов - синкретизм. Происходит слияние различных видов и жанров, наблюдается синкретизм мышления, а сочетание естественнонаучного натурализма с психологическим реализмом творит гибридов в буквальном смысле слова. И все «имморализмы» по выражению Слоттердейка начинают проникать в коллективное сознание, а «тайны мира» (реальной политики, дипломатии, генеральных штабов, тайных служб, организованной преступности, проституции и секретов промышленных корпораций) выволакиваются на свет с яростным стремлением докопаться до истины.

Провозглашенная еще родоначальниками протестантизма идея персональной свободы сделала центром своей доктрины личную (без посредников в лице служителей церкви) связь человека с Богом и дала важнейшее религиозное обоснование индивидуализму. Теперь индивид протестантизма получил непосредственную личную ответственность перед Богом за свою жизнь и одновременно - право неограниченной деятельности в этом мире на основании собственного личного понимания божественной воли. Но юридический казус о том, что свобода одного человека кончается там, где начинается свобода другого, явился своеобразным обоснованием концепции защиты политических и экономических свобод и собственности индивидов государством. Ведь еще А. Смит в своей «Теории нравственных чувств» сформулировал моральные и поведенческие требования к тому «обществу индивидов», в котором эффективный баланс достигается благодаря «невидимой руке рынка» [10]. Однако в концепции нового времени государство уже не только защищает индивидов и общество от нарушений законов и внешних угроз, но и ограничивает активизм индивидуальных воль определенным «руслом» и тем самым способствует суммированию результатов активности индивидуальных воль в общем историческом потоке прогресса. А идея личной свободы получает свое дальнейшее развитие. И Фридрих Ницше, начинавший с развития идей Шопенгауэра, далее пошел своим собственным путем. Ницше отрицал ценность жизни и волю к ней как ведущий человеческий инстинкт и оправдывал воинствующий индивидуализм «героя», презирающего жизнь и смерть, его «волей к власти» [8].

Наследуя все эти идеи, Художнику периода Веймарской республики следовало определиться - или раскрыть духовный мир человека через природу, или через персональный Абсолют. А провозглашенная концепция искусство в массы подразумевала в свою очередь преобладание холистских картин мира, в которых личность виделась чем-то преходящим и призрачным. В результате натурализация оборачивалась обезличиванием человека, превращением его в «звено» общей цепи, именуемой Государство.

Модель новых миров создавала и фантастика, которая служила инструментом для популяризации научных идей, фундаментальных открытий и технических изобретений. Возможно, авторы этого вида прозы были так увлечены перспективами самих открытий, что в их произведениях людей заменяли абстрактные бесчувственные фигуры, живущие в идеализированных мирах вселенной. Извечны споры о том, насколько такое упрощение приемлемо в подлинном искусстве прозы, однако фантастика популяризировала науку и наглядно показывала обывателю, в каком мире ему предстоит жить и, возможно, в ближайшем будущем. Особый интерес фантастика вызывала у молодежи. Как известно, многие из великих ученых и инженеров позже признавались, что к гениальному озарению их привела фантастика, прочитанная в юности. Такой самоподдерживающийся динамичный процесс тоже присущ модерну: новые идеи и открытия порождают новые фантастические романы, а те, в свою очередь, порождают новые открытия.

Конечно, традиция фантастической литературы была не нова и до Веймарской республики. Она берет свое начало еще с книг И. Кеплера и Э. Киндермана, а затем К. Лассвица. Здесь, конечно, перечислены не все писатели Германии, обращавшиеся к этому жанру. Важно то, что для немцев фантастика была вполне знакомым и даже почетным жанром, так как к нему обращались столь именитые ученые с богатой фантазией, стремясь таким образом продвинуть свои идеи и «опередить» время. Эти примеры подтолкнули многих немецкоязычных авторов также обратиться к фантастической литературе. И именно в Веймарской республике немецкая фантастика достигла наибольшего расцвета. Среди них следует в первую очередь упомянуть П. Тиме, К. А. фон Лаффета, О. Гейля, Г. Доминика, Б. Бюргеля.

Следует отметить, что помимо популяризации научных идей эти романы несли и авторские взгляды на современную действительность и Германию. Так, в романе П. Тиме «Полет к Солнцу», опубликованном в 1926 году, рассказывается об открытии немецкого инженера, позволяющем уменьшать вес тел с помощью сильного магнитного поля и неких «лучей», парализующих работу магнето двигателей. И хотя история не терпит сослагательного наклонения, но благодаря именно этим изобретениям Германия в романе П. Тиме получает явное военное преимущество перед другими европейскими державами, отменяется Версальский договор, а страна обретает «господство» над врагами [18]...

«Мировой пожар» Карла Августа фон Лаффета был опубликован в том же году в немецком журнале «Daheim». Время действия отнесено на тридцать лет вперед. Во главе земного шара Комиссия лиги мира, в которой участвуют представители всех государств, кроме большевистской России (ее владения находятся в пределах Дальнего Востока). Идеи автора невольно перекликаются с идеями преодоления дисбаланса человека и государства в аспекте пан-Европейского видения мира [6]. Лига мира разместила на орбите так называемую «Эфирную станцию», где живут инженеры, управляющие при помощи громадных зеркал климатом Земли. Сообщение между станцией и Землей поддерживается при помощи космических кораблей. Когда один из них в результате вынужденной посадки был захвачен диктатором большевиков Колуминым, большевики лелеют зловещий замысел полететь на эфирную станцию, чтобы овладеть ею и захватить власть над Землей. И хотя полет состоялся, попытка захвата станции не удалась. В это время необычно сильное «извержение» на Солнце вызвало мировой пожар всей средней полосы земного шара (за исключением полярных областей). В огне гибнут миллионы людей. Немного лучше обстоит дело в Европе, которая при помощи эфирной станции прикрывается слоем облаков. После пожара главный герой романа Вестеркампф (командир немецкого межпланетного корабля) овладевает эфирной станцией, и Германия благодаря его решительным действиям становится во главе Лиги мира [17]. И хотя этот роман раскрывает футуристические фантазии автора, главным является также попытка возвращения Германии ее могущества, пусть только и через 30 лет.

Более динамичными и одновременно менее пафосными являются романы Отто Гейля «Выстрел во вселенную» и «Лунный камень». Герой дилогии немец Август Корф в ракете исполинских размеров (Герион) с экипажем из десяти человек благополучно преодолевает не только все технические преграды по пути на Луну, но и вполне мирно решает проблему противостояния с конкурентами: его «оппонент» Сухинов скрывается в пространстве, а разведчица Наталья Скорина раскаивается в своей деятельности. Раскаяние Натальи и ее любовь к немецкому инженеру покоряет его сердце. Корф прощает ее и благополучно спускается на Боденское озеро. Вторая книга также полна приключений и повествует о создании межпланетного общества и путешествии на Венеру. Но эти романы уже лишены ностальгии о военном могуществе Германии и ее власти над миром [16].

Темы космоса затронуты также в романах Ганса Доминика «Наследие уранидов» (опубликован в 1928 году) и Бруно Бюргеля «Звезда Африки» (вышел в 1921 году). В этой связи следует отметить, что тема космических путешествий была одной из основных, но далеко не единственной в произведениях немецких фантастов периода Веймарской республики. Большой популярностью пользовался целый поджанр, так называемый «Zukunftsroman». И хотя уровень этих произведений не всегда был высок, они расходились миллионными тиражами. Объединяло все эти произведения одно - в них воспевался немецкий инженер - человек, способный повлиять на будущее, сделать нищую униженную Германию богатым процветающим государством [15].

Так, лозунг «искусство в массы» способствовал популяризации определенных идей, ставших основой национального мифа. Эти идеи актуализировали в мыслительных конструкциях немцев образы и прежние образцы толкования имперской политической культуры, которые впоследствии были использованы для открытого протеста против культурно не легитимированной республики.

Таким образом, организация нестабильного пространства Веймарской республики осуществлялась не только через политику, но и через механизмы культуры и искусства, в частности, литературы. А ценности, как ядро культуры, находили свое отражение в образах литературных героев. Аксиологические идеи облекались в символы и образцы поведенческих стереотипов, закреплялись в ритуалах, нормах мотивах их поступков, облегчая редукцию действительности и процесс поиска коллективной идентичности для ее рядовых носителей. Потрясший немцев опыт поражения в Первой мировой войне вытеснялся в глубинные структуры коллективной памяти во имя создания новой процветающей Германии.

При стремительной трансформации экономических и политических структур, разрушении традиционных ценностей литература Веймарской республики проявила несомненную готовность следовать логике национальных мифологем о «Великой Германии», подготавливая читателей стать их активными реципиентами. Миф об этом величии стал способом конструирования национально-авторитарного характера литературного пространства Веймарской республики. Именно он стал устойчивой структурой преемственности, подготовившей менталитет ее граждан для перехода от республики к диктатуре.

веймарский республика культурный общественный

Список литературы

1. Бердяев Н. А. Кризисъ искусства. Репринт. изд-е. М.: СП Интерпринт, 1990. 48 с.

2. Beбер М. Социология религии (типы религиозных сообществ) // Работы М. Beбера по социологии религии и идеологии. М.: ИНИОН РАН, 1985. С. 22-189.

3. Дронова О. А. Роман Эрика Регера «Союз крепкой руки»: между литературой и публицистикой // Когнитивные исследования языка. Тамбов: Издательский дом ТГУ им. Г. Р. Державина, 2014. Вып. XVII. Актуальные проблемы взаимодействия мыслительных и языковых структур / гл. ред. серии Н. Н. Болдырев; М-во обр. науки РФ; Рос. Акад. наук; Ин-т языкознания РАН; Тамб. гос. ун-т им. Г. Р. Державина; Росс. ассоц. лингвистов-когнитологов. М.: Ин-т языкознания РАН. С. 498-504.

4. Дьюи Дж. Реконструкция в философии. Проблемы человека / пер. с англ., послесл. и примеч. Л. Е. Павловой. М.: Республика, 2003. 494 с.

5. Дюркгейм Э. Социология. Ее предмет, метод, предназначение / пер. с фр., сост., послеслов и примеч. А. Б. Гофмана.

6. Серия «История социологии в памятниках». М.: Канон, 1995. 352 с.

7. Куденхове-Калерги Р. Н. Пан-Европа / отв. ред. Е. Айзпурвит. М.: Вита Планетаре, 2006. 120 с.

8. Мид Дж. Г.Избранное: сб. переводов / РАН; ИНИОН; Центр социал. научн.-информ. Исследований; Отд. социологии и социал. психологии; сост. и пер. В. Г. Николаев; отв. ред. Д. В. Ефременко. М., 2009. 290 с.

9. Ницше Ф. В. По ту сторону добра и зла. Харьков: Фолио, 2013. 448 с.

10. Слотердайк П. Критика цинического разума / пер. с нем. А. В. Перцева. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2001. 584 с.

11. Смит А. Теория нравственных чувств. М.: Республика, 1997. 352 с.

12. Тойнби А.Дж. Исследование истории: в 3-х т. / пер. К. Я. Кожурина. СПб.: Изд-во СПб ун-та; Изд-во Олега Абышко, 2006.

13. Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне / пер. с нем. М.: Весь Мир, 2003. 416 с.

14. Цвейг С. Вчерашний мир: воспоминания европейца / пер. с англ. М.: Радуга, 1991. 544 с.

15. Burgel B. Der Stern von Afrika. Berlin, 1921.

16. Dominik H. Das Erbe der Uraniden. Berlin, 1928.

17. Gail O. W. H. Hardts Mondfahrt. Stuttgart - Berlin - Leipzig, 1928.

18. Laffert K.-A. Weltenbrand // Daheim. 1926. № 27-37.

19. Thieme P. Der Flug zur Sonne. Ein Buch von Deutschlands Zukunft. Brandenburg: Verlag von J. Wiesike, 1926. 286 S.

20. Velde H. van de. Geschichte meines Lebens / /ed. H. Curjel. Munchen: R. Piper & Co Verlag, 1962.

Размещено на Allbest.ru