"Раскулачивание" немецкой деревни в Сибири: этапы и особенности. 1929–1935 гг.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

«Раскулачивание» немецкой деревни в Сибири: этапы и особенности. 1929-1935 гг.

В конце 1920-х ? начале 1930-х гг. крестьяне стали главным объектом репрессий в рамках проводимой государством политики раскрестьянивания ? «раскулачивания» и сплошной коллективизации. До 1928 года «кулаки» как самостоятельная социальная категория не была юридически оформлена и потому не имела чётких социальных границ. Впервые признаки «кулацких» хозяйств были определены в «Положении о сельскохозяйственном налоге на 1928/1929 год» (21 апреля 1928 г.) [18, c. 73].

Прямым прологом ликвидации крестьянских хозяйств, отнесённых к «кулацким», историки считают постановление СНК СССР «О признаках кулацких хозяйств, в которых должен применяться Кодекс законов о труде» (21 мая 1929 г.) [19, с. 221-222]. Определённые в постановлении признаки оценивались исследователями как «неточные», «расширительные», «неопределённые», именно они давали возможность причислить к «кулацким» хозяйства бедняков и середняков [17, с. 47, 50; 22, с. 54].

Усиление наступления на «кулачество», переросшее в его ликвидацию, как известно, началось в 1928-1929 гг. и в основном связано с хлебозаготовительными «кризисами». Основными методами, посредством которых государство достигало своих целей, стали административное принуждение и репрессии.

Летом и осенью 1929 г. в немецких колониях Сибири проводилась кампания по «выявлению кулацких хозяйств». При этом местным органам власти была предоставлена самостоятельность. В Барабинском округе к «кулацким» было отнесено 4,8% крестьянских хозяйств, в Омском -9% [14, д. 927, л. 90 об.; 25, д. 52, л. 511].

В меннонитских колониях Славгородского округа доля хозяйств, названных «кулацкими», составила 18,2%, в лютеранских колониях ? 12,8% [5, д. 119, л. 1, 2 об.]. Однако критерии, избранные комиссией, и приёмы исчислений не переводимы на язык правовых норм. К «кулацким» были отнесены все крестьянские хозяйства с годовым доходом более 800 руб. (критерий СНК СССР - размер облагаемого дохода должен быть не менее 1500 руб. на хозяйство) [5, д. 119, л. 1; 20, с. 163]. В немецких деревнях процент «выявленных кулаков» был значительно выше, чем в целом по Сибири. Для сравнения: в 1929 г., по данным Сибкрайисполкома, в Сибирском крае «кулацкими» были признаны 4,7% крестьянских хозяйств [14, д. 1167, л. 30].

Немецкие колонии лютеран, католиков и меннонитов отличались относительно высоким уровнем развития, однако местные власти не учитывали, что в ходе подготовки к эмиграции весной и летом 1929 г. многие крестьянские хозяйства самоликвидировались. В Сибири именно колонии меннонитов отличались высокой агрокультурой. В связи с этим, а также в силу ряда других причин (приверженности к религии, родному языку, высокой организованности) они создавали большие трудности для местных органов власти при проведении ими различных мероприятий. Вероятно, власть учитывала и тот факт, что меннониты являлись инициаторами эмиграционного движения. Высокий процент «выявленных кулаков» объясняется конфронтацией местных органов власти и немецкоязычных колоний, стремлением усилить на них экономическое давление.

В сентябре и октябре 1929 г. секретными циркулярами НКФ СССР вносятся изменения в нормативноправовую базу, регламентирующую признаки «кулацких хозяйств». Отмена основных ограничений в трактовке «эксплуататорских признаков» устранила препятствия к выявлению «кулацких хозяйств» и позволила идентифицировать «классовое лицо» по политическим критериям, формально «подкрепляя» их социально-экономическими признаками. Была создана «правовая» база для расширения социальной группы «кулачества» за счёт включения в неё крестьян, сопротивлявшихся политике власти, и превращения её из социально-экономической группы «сельских эксплуататоров» в социально-политическую группу «врагов Советской власти» [18, c. 78].

Осенью 1929 г. стали нарастать масштабы фактической ликвидации крестьянских хозяйств, отнесённых к «кулацким» и зажиточным. В преддверии «сплошной коллективизации» И. Сталин «нашел» «уралосибирский» метод хлебозаготовок, в соответствии с которым они стали проводиться в порядке индивидуального обложения: беднота от них освобождалась, на «кулаков» приходилось 65% всего плана [2, с. 259].

План хлебозаготовок 1929/1930 г. для немецких колоний Сибири искусственно завышался. В Андреевском районе Славгородского округа он составлялся без учёта сокращения посевных площадей и излишков товарного хлеба. Районные уполномоченные «развёрстывали план» по отдельным хозяйствам «в рабочем порядке» [4, д. 75, л. 15]. В ходе хлебозаготовительной кампании в Благовещенском районе план менялся дважды. Если в начале кампании Гляденскому сельсовету было дано задание собрать 18 тыс. пудов хлеба, то после доведения до «кулацких хозяйств твёрдых заданий» по хлебозаготовкам план был увеличен ещё на 7 тыс. пудов [6, д. 2, л. 183; 7, д. 41, л. 196]. Аналогичная ситуация сложилась в Николаевском и ДолиноЧернявском национальных сельсоветах Благовещенского района. Выполнение крестьянами Немецкого района первоначальных «твёрдых заданий» привело к «троекратному повышению плана хлебозаготовок, который в конечном счёте оказался невыполненным, несмотря на исключительный нажим местных органов власти» [16, д. 384, л. 42]. В ряде районов Омского и Славгородского округов Сибири план хлебозаготовок пересматривался и повышался 5 раз [14, д. 1164, л. 347].

При проведении хлебозаготовительных кампаний и других мероприятий руководители местных партийных и советских органов исходили из установки, что «все немецкие крестьяне являются кулаками», «немецкое крестьянство сплошь контрреволюционно» [16, д. 384, л. 42]. Эта установка и стремление местных органов власти перевыполнить план хлебозаготовок привели к широкому использованию репрессивных мер, направленных не только против «кулаков», но и против середняков и даже бедняков. Это свидетельствовало об осуществлении политики раскрестьянивания. За невыполнение «твёрдых заданий» широко применялась распродажа имущества середняцких хозяйств. В Немецком районе было распродано имущество 138 крестьянских хозяйств [14, д. 1164, л. 347]. Эта мера применялась и в Омском округе [Там же, л. 211 об.]. Формальной попыткой изменить ситуацию стала резолюция Бюро Сибкрайкома ВКП(б) «О работе в немецких колониях» (6 ноября 1929 г.), которая рекомендовала окружкомам «применение репрессий за задержку хлеба допускать лишь к кулацким хозяйствам» [25, д. 135, л. 7]. Она создавала видимость защиты интересов бедняцкосередняцкой части немецких колоний и вовлечения «низов» в процесс «раскулачивания». В действительности репрессивные меры проводились под жёстким контролем властных структур с опорой на карательный аппарат.

Партийно-советские органы, рассчитывая на опыт манипулирования крестьянами, с одной стороны, и на опыт насилия - с другой, неожиданно для себя столкнулись с сопротивлением. Оно выражалось в различных формах, в том числе в решениях бедняцких собраний, направленных против конфискации и продажи имущества «кулацких хозяйств» за невыполнение «твердых заданий» по хлебозаготовкам (в колониях Гляденского, Долино-Чернявского сельсоветов Благовещенского района и Протопоповского сельсовета Любинского района), «бабьих волынках» - массовых женских протестах против раскрестьянивания [7, д. 41, л. 197; 10, д. 51, л. 11].

Одной из форм пассивного протеста крестьян против политики усиления наступления на «кулачество», а в действительности - на крестьянство в целом являлась самоликвидация крестьянских хозяйств. Осенью 1929 г. только в Славгородском районе самоликвидировалось 63,9% немецких крестьянских хозяйств [6, д. 28, л. 233].

В Сибири была широко распространена практика применения чрезвычайных мер, введённая в 1928 г. в отношении крестьян, отказывавшихся от продажи хлеба по твёрдым государственным ценам, которые были в 2-2,2 раза ниже рыночных. Спецсообщения, сводки, справки начальников окружных отделов ОГПУ содержат сведения о привлечении крестьян, не выполнивших «твердые задания» по хлебозаготовкам, к судебной ответственности по ст. 58-10, 61, 107, 167, 169 УК РСФСР. Особенно интенсивно эти статьи применялись в Омском, Барабинском, Минусинском, Славгородском округах, где проживало немецкое крестьянство. Крестьян приговаривали к лишению свободы на 1-3 года (реже - на более длительные сроки), к конфискации имущества, уплате штрафа. По данным Славгородского окружного отдела ОГПУ, к концу 1929 г. из числа «выявленных кулацких хозяйств» в Андреевском районе было «раскулачено» 95,8%, Знаменском - 95,7%, в Славгородском и Благовещенском - 100%, Немецком - 95,7%, из них 22% - в результате пятикратного обложения, 17 (10,1%) глав «кулацких» семей привлечены к уголовной ответственности по ст. 61 ч. 2 и 3 УК РСФСР, 5,3% осуждены по ст. 79 и 169; 9,6% - по другим статьям с конфискацией имущества, 8,9% «раскулачены» в ходе следственных мероприятий [7, д. 34, л. 16].

«Раскулачивание» (раскрестьянивание) немецкой деревни фактически состоялось в 1929 г. во время хлебозаготовок (докладная записка председателя ЗСКИК от 13 октября 1930 г.) [14, д. 1408, л. 214 об.]. Однако процесс упразднения «класса единоличное крестьянство» и создания «класса колхозное крестьянство» продолжался.

Постановление бюро Омского окружкома ВКП(б) «О работе среди немецкого населения» (9 августа 1929 г.) и резолюция Сибкрайкома ВКП(б) «О работе в немецких колониях» (6 ноября 1929 г.) свидетельствуют, что в качестве меры усиления наступления на крестьянство планировалась «чистка колхозов», т.е. исключение «кулацких» хозяйств [7, д. 34, л. 16; 25, д. 10, л. 30]. Аналогичная директива в отношении кулачества Сибирского края в целом была дана Сибкрайкомом ВКП(б) лишь 30 декабря 1929 г. (постановление «О чистке колхозов и сельскохозяйственных объединений от кулацких элементов») [20, с. 16]. Таким образом, проведение акций по «чистке колхозов» в немецких сёлах планировалось значительно раньше, чем в крае в целом. Вступление «кулаков» в колхозы рассматривалось как уголовно наказуемое деяние, а созданные с их участием колхозы квалифицировались как лжеколхозы.

«Ликвидация кулачества как класса», проводившаяся в начале 1930-х гг., являлась важнейшей составляющей сталинской социальной инженерии [24, с. 177]. Официальная кампания по «раскулачиванию», развернувшаяся в Сибири на основе постановления крайкома партии «О мерах по выполнению решения ЦК ВКП(б) «О темпах коллективизации и ликвидации кулачества как класса»» (2 февраля 1930 г.), была направлена на уничтожение индивидуального крестьянского хозяйства [8, д. 3468, л. 22-28]. 1 марта 1930 г. председателям окрисполкомов «в развитие постановления СКИКа от 12 февраля» (определяло «порядок экспроприации кулацких хозяйств») по прямому проводу ПП ОГПУ было передано циркулярное письмо, которое разъясняло: «Не подлежат конфискации и переселению хозяйства и семьи немцев, если сёла и районы полностью ещё не перешли к сплошной коллективизации» [15, д. 111, л. 54; 23, с. 51]. Архивные документы не оставляют сомнений в том, что данная директива нарушалась.

Несмотря на отсутствие официального решения краевых органов власти по осуществлению в немецких колониях курса на «ликвидацию кулачества как класса», в 1930 г. «раскулачивание» и выселение крестьян-немцев проводилось в Сибири, как и в стране в целом. Первый этап официальной кампании «ликвидации кулачества как класса» осуществлялся в течение 1930 г. В Омском округе кампания по ликвидации «кулацких» хозяйств уже в январе-феврале 1930 г. приняла широкий размах, в отличие от Славгородского округа, в котором крестьяне активнее сопротивлялись насильственной коллективизации, вновь надеясь на возможность эмиграции. Особенно энергично проводили «раскулачивание» в Ново-Омском районе, где к 1 марта 1930 г. было ликвидировано 103 (4,9%) крестьянских хозяйства, из них 83 принудительно переселены в необжитые районы Сибирского края. В Исилькульском районе было «раскулачено» и выселено 10 крестьянских хозяйств, в Благовещенском районе распродано имущество 13 «кулацких» хозяйств [7, д. 41, л. 197; 14, д. 1164, л. 33; 25, д. 53, л. 511].

В официальных решениях партийных и советских органов постоянно подчеркивалось, что «раскулачивание» должно осуществляться на базе сплошной коллективизации. В действительности насилие над крестьянами и «голое раскулачивание» использовались как средство активизации коллективизации.

Партийные и советские органы давали местным работникам указание «поднимать и разжигать классовую ненависть масс к кулачеству». Однако в немецких сёлах реализовать данную директиву было сложно. При этом местные органы власти имели представление о том, что процесс расслоения немецкого крестьянства развивался «чрезвычайно медленно, особенно в меннонитских поселках» [7, д. 41, л. 124]. Зажиточная часть немецкой деревни не допускала, чтобы бедняки и батраки оставались без экономической поддержки, кроме того, в немецких деревнях большинство семей находилось друг с другом в родственных отношениях. Например, в селе Сосновка Ново-Омского района из 200 крестьянских семей 153 имели родственные отношения. Секретарь Славгородского окружкома партии Конончук констатировал, что в немецкой деревне «нет людей, которые умели бы ненавидеть классовой ненавистью кулака, способных повести за собой на строительство колхозов» [4, д. 75, л. 7].

В Сибири, как и в других регионах, в состав которых входили национальные районы, группы немецкой бедноты и батрачества при сельсоветах, кресткомах, кооперативных организациях создавались с большими трудностями.

В связи с тем, что крестьяне относились к «раскулачиванию» отрицательно, экспроприация хозяйств и выселение крестьянских семей в основном осуществлялись без участия батрацко-бедняцких групп и бедняцко-середняцкого актива, либо эти действия носили формальный характер. Не случайно циркулярное письмо ВЦИК (12 апреля 1930 г.) содержало требование к исполкомам в национальных районах «принять решительные меры к укреплению работы Советов и к организации групп бедноты, уделив особое внимание… сплочению бедняцко-середняцких масс вокруг задач коллективизации, изоляции кулачества и ликвидации его как класса на базе сплошной коллективизации» [14, д. 1164, л. 289].

Насильственная экспроприация (раскрестьянивание) захватила средние и даже бедные слои немецкой деревни. В феврале-марте 1930 г. по указанию председателя Гришковского сельсовета Немецкого района была произведена опись имущества 70 хозяйств середняков и бедняков [7, д. 35, л. 11]. В первой половине 1930 г. экспроприация (конфискация имущества) середняцких хозяйств получила особый размах в Омском округе. 6 июля 1930 г. В.А. Курц (член ВЦИК) сообщил: «Мероприятия по раскулачиванию в очень многих случаях применялись как мера воздействия против середняков, не пожелавших вступить в колхозы, из общего количества в административном порядке высланных кулаков по Омскому округу половина была возвращена органами ОГПУ со стороны пунктов и с дороги,… они оказывались хозяйственно подорванными…, лишёнными всяких прав и скитались в сёлах, находясь под постоянной угрозой местных органов власти и под страхом новой высылки» [14, д. 1408, л. 214 об.].

«Раскулачивание» и выселение крестьян привело к сопротивлению, которое имело различные формы - как активные, так и пассивные. Неприятие проводимой политики крестьяне открыто выражали на собраниях. Жители меннонитских колоний Славгородского района высказали своё отношение к аресту крестьян, хозяйства которых были отнесены к первой категории, следующим образом: «они не виноваты, они страдают ни за что, Советская власть губит людей» [7, д. 13, л. 27]. В Протопоповском сельсовете Любинского района беднота выступила в защиту «кулаков» [10, д. 51, л. 11].

В 1929-1930 гг. самоликвидация крестьянских хозяйств была одной из форм пассивного протеста. По данным начальника Славгородского окружного ОГПУ (начало 1930 г.), в пяти районах округа, где немцы проживали наиболее компактно (Андреевском, Благовещенском, Знаменском, Немецком, Славгородском), за убой скота и бегство из деревни был осужден (по ст. 79 и 169 УК РСФСР) 391 крестьянин [7, д. 34, л. 16]. Самоликвидация хозяйств получила широкое распространение и в связи с такой формой сопротивления

«раскулачиванию» и коллективизации, как бегство из деревни. Только в течение июня 1930 г. из Немецкого района в город переселилось 98 семей (249 чел.) [6, д. 18, л. 68]. В Сибири местом прибежища крестьян, спасавшихся от коллективизации и «раскулачивания», стал Кузбасс.

Крестьянский протест против насилия нашел своё выражение и в массовых выступлениях, одно из которых состоялось 2 июля 1930 г. в пос. Гальбштадт Немецкого района. В «Сводке террористических выступлений кулачества при проведении хозяйственно-политических кампаний» (15 сентября 1930 г.), направленной прокурором Сибкрая Бурмистровым секретарю крайкома ВКП(б) Р.Э. Эйхе, события 2 июля названы «массовыми беспорядками в связи с перегибами» [10, д. 107, л. 44]. Выступление крестьян было вызвано рядом причин, в том числе неприятием политики партии и правительства по отношению к крестьянству (коллективизация, сельхозналог, хлебозаготовки, «ликвидация кулачества как класса»), осуждением на длительные сроки заключения «кулаков» и проповедников «за контрреволюционную деятельность». В течение нескольких дней, 3-6 июля, ОГПУ постаралось изъять из сёл активных участников крестьянского выступления [1, с. 114]. Протест крестьян был следствием политики насилия официальных властей. В ходе осуществления лозунга «ликвидации кулачества как класса» и репрессий 1934-1938 гг. большинство участников крестьянского выступления 2 июля 1930 г. были репрессированы.

Весной и летом 1931 г. в связи с замедлением темпов колхозного строительства власти организовали второй этап «ликвидации кулачества как класса» - новую массовую репрессивную акцию. Это было связано не только с курсом советского руководства на «организацию нового прилива в колхозы», но и с задачей обеспечения экономики «принудительно используемой крестьянской рабочей силой». Беззаконие лишь для формы облачалось в законодательные и подзаконные акты. Запсибкрайком (27 апреля 1931 г.) и Запсибкрайисполком (5 мая 1931 г.) поставили задачу: «экспроприации и выселению подвергнуть все установленные кулацкие хозяйства» - и особо подчеркнули: «кулаки-немцы подлежат выселению» [15, д. 121, л. 25-28, 36 - 37 об.]. Речь шла об экспроприации уже «бывших кулаков» - крестьян, работающих в колхозах и совхозах. В постановлениях ключевую роль играл военный термин «ликвидация». Механизм ликвидации укладывался в два слагаемых: конфискация имущества и высылка. Экспроприацию «кулацких» хозяйств и выселение планировалось провести в чрезвычайно короткие сроки - с 20 мая по 10 июня 1931 г. Обосновывая решение относительно «кулаков-немцев», первый секретарь Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) Р.И. Эйхе писал в личном письме И. Сталину (3 мая 1931 г.): «Выселению подлежат кулацкие хозяйства, в том числе и те, кто осел в колхозах, за исключением красных партизан и западных национальностей, кроме кулаков-немцев, которые будут экспроприированы и выселены». Среди аргументов за выселение крестьян перечислялись следующие: высокий темп коллективизации в «немецких населённых пунктах», постановления общих собраний немцев-колхозников с «просьбой выселить из пределов их колхозов (или населённых пунктов) кулаков, так как они ведут злостную антиколхозную вредительскую работу» [Цит. по: 1, с. 132-133].

Выделение крестьян-немцев из группы «западных национальностей» объяснялось особым отношением к ним краевых органов власти. Аргументы Р. Эйхе за выселение «кулаков-немцев» были лишены логики. «Чистка» колхозов являлась одним из способов «довыявления кулацких хозяйств» с целью расширения списка крестьян, подлежащих выселению, и проводилась не по инициативе колхозников, а по решению краевых и районных органов власти. По данным на 3 марта 1931 г. только из двух колхозов Немецкого района было «вычищено 18 кулаков» [14, д. 1408, л. 218 об., 219]. Они стали кандидатами на выселение.

Призрачная видимость дифференцированного подхода к ликвидируемым хозяйствам обесценивалась самим фактом установления для регионов контрольных цифр по «раскулачиванию» хозяйств с указанием численности репрессируемых - крестьян, подлежащих выселению. По принятым директивным установкам внутри Западной Сибири депортация осуществлялась главным образом в направлении с юга на север, в так называемые северные (Нарымские) комендатуры СибЛАГА. Большинство спецпереселенцев Нарыма были заняты на лесоразработках, в сельском хозяйстве, рыбном промысле. Труд спецпереселенцев-немцев использовался и на предприятиях Кузнецкстроя. Проблема нехватка рабочих в Кузбассе решалась не только за счёт плановой отправки спецпереселенцев. По данным на 14 декабря 1931 г., в Немецком районе было завербовано и отправлено в Кузбасс 478 чел., кроме того, 200 чел. ждали отправки, которая была отложена в связи с эпидемией чёрной оспы [12, д. 40, л. 13 об.]. Нередко крестьяне добровольно отправлялись на работу в Кузбасс для того, чтобы избежать «раскулачивания», спасти семью от трагедии.

Общее число выселенных в 1931 г. немецких крестьянских семей установить не удалось. В документах центральных и местных органов ОГПУ-НКВД (1930-е гг.) почти нет сведений о национальном составе спецпереселенцев. Лишь крайне редко в отчётах местных органов ОГПУ-НКВД называется их национальный состав по семейному признаку, то есть по национальности главы семьи. Документы советских и партийных органов содержат лишь отрывочные данные по некоторым районам Сибири. Из Исилькульского района только в течение 15 дней в северные районы Сибири было депортировано 33 семьи, или 136 человек [11, д. 104, л. 6].

По данным В.И. Бруля, из Немецкого района в Нарым было выслано 20% крестьян [3, с. 117].

Многочисленные постановления краевых и районных органов власти свидетельствуют об усилении административного нажима, ужесточении репрессивных мер против немецких крестьян в ходе хлебозаготовок 1932-1934 гг. [14, д. 1329, л. 2, 3]. Однако ни постановления, ни репрессии, ни насаждение колхозов не решали проблему хлебозаготовок.

Голодающую деревню захлестнула новая волна административного произвола и насилия. В специальной инструкции ЦК ВКП(б) и СНК СССР (8 мая 1933 г.), подписанной И. Сталиным и В. Молотовым, осуждались «массовые беспорядочные аресты», запрещалось «производство арестов лицами, на то не уполномоченными по закону», «заключение под стражу до суда за маловажные преступления» [21]. Уменьшение в Западной Сибири количества осуждённых крестьян с 11709 человек в 1933 г. до 5733 человек в 1934 г. являлось прямым результатом реализации инструкции [13, д. 214, л. 84]. Произошло сокращение и численности репрессированных «кулаков» с 2338 в 1933 г. до 1715 человек в 1934 г. [Там же].

Для немецкого крестьянства ослабление репрессий и сокращение выселений крестьян в ходе хлебоуборочной и хлебозаготовительной кампании имело место до постановления крайкома ВКП(б) (13 ноября 1934 г.) [9, д. 60 в, л. 85-88]. Однако это не относилось к Немецкому району, на который прежде всего и было направлено остриё репрессий. Раскрестьянивание немецкой деревни в Сибири продолжалось до конца 1934 ? начала 1935 г., о чём свидетельствуют репрессивные акции по национальному признаку, в ходе которых осуществлялась «чистка» различных предприятий, колхозов и совхозов от так называемых «чуждых кулацких элементов».

Приведённая историческая ретроспектива позволила выявить (по крайней мере) три особенности процесса раскрестьянивания немецкой деревни в Сибири.

1. В немецких деревнях процент «выявленных кулаков» был значительно выше, чем в Сибири в целом.

2. Проведение акций по «чистке колхозов» в немецких колониях планировалось и осуществлялось значительно раньше, чем в крае в целом.

3. Экспроприация крестьянских хозяйств в основном проводилась без участия батрацко-середняцких групп и бедняцко-середняцкого актива.

Итак, кампания по «раскулачиванию» имела конфискационно-репрессивные приоритеты. Фактически ликвидация «кулацких» хозяйств в немецких колониях была осуществлена во второй половине 1929 г. Официальная кампания по «ликвидации кулачества как класса», проводимая в Сибири с начала 1930 г., несмотря на оговорки краевых органов, в отношении немецких крестьян осуществлялась в то же самое время и в немецких колониях и закончилась лишь в конце 1934 ? начале 1935 г.

Список литературы

раскулачивание немецкий деревня экспроприация

1. Белковец Л.П. «Большой террор» и судьбы немецкой деревни в Сибири (конец 1920-х - 1930-е гг.). М.: IVDK, 1995. 317 с.

2. Борисов Ю.С., Курицын В.М., Хван Ю.С. Политическая система конца 20-30-х годов. О Сталине и сталинизме // Историки спорят. 13 бесед / под ред. В.С. Лельчук. М.: Политиздат, 1989. С. 229-303.

3. Бруль В.И. Немцы в Западной Сибири. Топчиха, 1995. 192 с.

4. Государственный архив Алтайского края (ГААК). Ф. П-38. Оп. 4.

5. ГААК. Ф. П-38. Оп. 5.

6. ГААК. Ф. П-38. Оп. 6.

7. ГААК. Ф. П-38. Оп. 7.

8. Государственный архив Новосибирской области (ГАНО). Ф. П-2. Оп. 1.

9. ГАНО. Ф. П-3. Оп. 1.

10. ГАНО. Ф. П-3. Оп. 3. 11. ГАНО. Ф. П-3. Оп. 4.

12. ГАНО. Ф. П-7. Оп. 1.

13. ГАНО. Ф. 20. Оп. 1.

14. ГАНО. Ф. 47. Оп. 1.

15. ГАНО. Ф. 47. Оп. 5.

16. Государственный архив Омской области (ГАОО). Ф. 28. Оп. 1.

17. Гущин Н.Я. «Раскулачивание» в Сибири (1928-1934 гг.): методы, социально-экономические и демографические последствия. Новосибирск: ЭКОР, 1996. 160 с.

18. Доброноженко Г.Ф. Сельские эксплуататоры: границы социального пространства (критерии идентификации в законодательстве конца 1920-х гг.) // Известия Коми научного центра УрО РАН. Сыктывкар, 2010. Вып. 4. С. 72-82.

19. Документы свидетельствуют: из истории деревни накануне и в ходе коллективизации. 1927-1932 гг. / под ред.

В.П. Данилова, Н.А. Ивницкого. М.: Политиздат, 1989. 526 с.

20. Коллективизация сельского хозяйства Западной Сибири (1927-1937 гг.): документы и материалы. Томск: Зап.-Сиб. кн. изд-во, 1957. 334 с.

21. О прекращении применения масштабных выселений и острых форм репрессий в деревне [Электронный ресурс]: Инструкция ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 8 мая 1933 г. №П-6028. Доступ из СПС «КонсультантПлюс».

22. Самосудов В.М. Современная отечественная историография коллективизации (1980-е - середина 1990-х гг.). Омск: Изд-во ОмГПУ, 1998. 141 с.

23. Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1930-1931 гг. / сост. С.А. Красильников и др. Новосибирск: Наука, 1992. 287 с.

24. Суслов А.А. Изъятие крестьянской собственности в процессе социалистического преобразования деревни в начале 1930-х гг. (на примере Пермского края) // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2013. №1 (27). Ч. II. С. 172-177.

25. Центр документации новейшей истории Омской области (ЦДНИОО). Ф. 7. Оп. 5.

Размещено на Allbest.ru