Анализ политики Советского государства по отношению к Русской православной церкви и верующим после Октябрьской революции 1917 г. свидетельствует о том, что большевики, исходя из своих представлений о научном коммунизме как официальной идеологии социалистического общества, стремились построить атеистическое государство. Однако первоначально было заявлено о строительстве светского государства. В декрете СНК от 23 января 1918 г. "Об отделении церкви от государства и школы от церкви", Конституции РСФСР 1918 г., программе партии, принятой в 1919 г., были закреплены требования, предоставлявшие гражданам реальную свободу совести. Однако революционное решение конфессионального вопроса резко изменило положение Русской православной церкви в обществе: она потеряла статус государственной, лишилась земельных владений, церковного и монастырского имущества, финансовой поддержки власти, поэтому незамедлительно выступила против "нововведений". Сопротивление церкви первым декретам вызвало ответные действия со стороны Советской власти, жёсткость, а порой и жестокость которых во многом объяснялась сложными политическими и экономическими условиями, вызванными Гражданской войной и начавшейся интервенцией. После окончания Гражданской войны в 1920 г. в центре страны, а также на Дальнем Востоке в 1922 г. началось полномасштабное исполнение директив об отделении церкви от государства. Напомним, что православная церковь являлась мощной организацией, которой в начале ХХ в. принадлежали 78 тыс. храмов и часовен, в которых служили 130 архиереев, около 120 тыс. священников, диаконов и псаломщиков, 1 253 монастыря и скита с 95 тыс. монашествующих и послушников, 57 духовных семинарий и 4 духовные академии. Около 70 % населения, то есть 115 - 125 млн человек, являлись православно верующими [12, с.35]. Только на территории Забайкальской, Благовещенской и Владивостокской епархий в 1915 г. располагались 785 церквей, 624 молитвенных дома и часовен, 10 монастырей, служили около 2,5 тыс. человек духовенства. В трёх Дальневосточных епархиях имелось 325 религиозных библиотек, 244 церковных школы, в которых обучалось 8 113 мальчиков и 4 597 девочек [6, с.14 - 15]. Таким образом, предстояла полномасштабная работа по отделению церкви от государства, к которой на дальневосточной окраине РСФСР приступили значительно позже, чем в центральных губерниях страны.

В условиях нэпа в 1920-х гг. на Дальнем Востоке органами региональной власти была организована работа по национализации имущества православной церкви, передаче его части в бесплатное бессрочное пользование группам верующих. Практические мероприятия по отделению церкви от государства, проведённые по мере возможности без ущемления прав и интересов верующих, не приводили к открытому возмущению служителей культа и прихожан храмов. Количественный рост религиозных объединений свидетельствовал о том, что в 1920-х гг. право граждан на осуществление свободы совести с некоторыми нарушениями, вызванными, как правило, самоуправством местных властей, в основном было реализовано. Однако постепенный отказ советского государства от новой экономической политики свидетельствовал о выборе авторитарного стиля руководства страной. Формирование нормативно-правовой базы в дальнейшем проходило с учётом нового политического курса, внёсшего определённые коррективы и в государственно-церковные отношения. Анализ документов показывает, что в 1930-х гг. принцип свободы совести был нарушен. Несмотря на то, что он был закреплён во всех правительственных актах, Конституции "победившего социализма" 1936 г., в условиях атеистической политики государства, получившей антицерковный характер, его реализация в полном объёме была невозможна. Под страхом репрессий, развернувшихся в стране, а также Дальневосточном крае, верующие отказывались исполнять обряды, выходили из религиозных общин, скрывали принадлежность к культу. Жертвами репрессий стали тысячи дальневосточников, принадлежавших к разным общественным слоям, придерживавшихся иной, чем партийно-классовая, идеологии.

По данным Правительственной комиссии по реабилитации жертв политических репрессий, в 1937 г. было арестовано 136 900 православных священно - и церковнослужителей, из них расстреляно 85 300 [1, с.12]. В 1937 г. по всей стране было закрыто более 8 тыс. церквей, ликвидировано 70 епархий и викариатств, расстреляно около 60 архиереев [14, с.106]. В ходе новой волны репрессий в 1938 г. было арестовано 28 300 православных священно - и церковнослужителей, из них расстреляно 21 500 человек [1, с.12]. Наступление на "религиозников" сопровождалось закрытием церквей. Так, к 1936 г. в Дальневосточном крае действовало 8 из 489 церквей [11, с.70], а в 1941 г. культовая деятельность религиозных групп здесь была прекращена. Подобная ситуация наблюдалась и во многих других регионах страны. Таким образом, к началу Великой Отечественной войны (1941 - 1945 гг.) православная церковь находилась на полулегальном положении: не имела патриарха, большинство храмов этой некогда значительной организации было закрыто, многие пастыри и верующие репрессированы. В результате религиозные общества и православная церковь были вытеснены из сфер общественной и культурной жизни.

Добившись практически повсеместного прекращения религиозной жизни, в 1939 г. руководством страны был начат пересмотр политики по отношению к православной церкви и верующим в сторону её смягчения: прекратились судебные процессы над "религиозниками", стали единичными закрытия церквей, а антирелигиозная пропаганда сильно "сбавила тон". Так, 11 ноября 1939 г. на заседании Политбюро ЦК ВКП (б) было принято решение об отмене действовавшего указания В.И. Ленина "О борьбе с попами и религией". Партийное руководство признало нецелесообразным продолжение преследований верующих и аресты духовенства. В справке, адресованной И.В. Сталину 22 декабря 1939 г., нарком внутренних дел Л.П. Берия сообщал, что во исполнение указанного решения из лагерей ГУЛАГ НКВД СССР из-под стражи освобождены соответственно 12 860 и 11 223 человек, а уголовные дела против них прекращены. Нарком докладывал, что будут пересматриваться уголовные дела более 50 тыс. лиц, чья деятельность не нанесла серьёзного урона Советской власти. Предполагалась, как указывал Л.П. Берия, освободить ещё 15 тыс. человек [4, с.64].

На изменении государственного курса в отношении религии сказалась военно-политическая напряжённость, в том числе на Дальнем Востоке, начало 1 сентября 1939 г. Второй мировой войны в Европе. Таким образом, военные действия обозначили иные приоритеты в политике советского государства, при этом религиозный вопрос был признан одним из важнейших, имевших политическое значение. В частности, у руководства страны возникло опасение, что верующие, подвергавшиеся преследованиям на протяжении нескольких десятилетий, а также жители присоединённых к СССР в 1940 г. Западной Украины, Белоруссии, Прибалтики, Бессарабии, Северной Буковины, отличавшиеся высоким уровнем религиозности, могут поддержать захватчиков, пришедших с лозунгом освобождения от антирелигиозного ярма. Действительно, такая опасность была. Как показали события Великой Отечественной войны, на временно оккупированных территориях фашисты разрешали деятельность монастырей, церквей и их посещение верующими. Так, в 1941 - 1942 гг. было воссоздано около 60 православных монастырей, из которых 45 действовали на Украине, 6 - в Белоруссии, 8-9 - в РСФСР [17, с.40]. К сентябрю 1943 г. в СССР было зарегистрировано 9 829 действующих церквей, из которых 6 500 были открыты немцами [23, л.67]. В своих действиях фашистское командование руководствовалось циркуляром Главного управления имперской безопасности от 1 сентября 1941 г. "О понимании церковных вопросов в занятых областях СССР". В циркуляре были названы следующие задачи: развязывание религиозного движения на оккупированных советских территориях, дробление его на отдельные течения во избежание объединения русских для борьбы против немцев, использование церковных организаций для помощи немецкой администрации на оккупированных территориях [21, л.23].

При этом А. Гитлер считал религиозный фактор одним из важнейших в деле "управления покоренными народами". "Нашим интересам, - говорил он, - соответствовало бы такое положение, при котором каждая деревня имела бы собственную секту, где развивались бы свои собственные представления о Боге. Даже если в этом случае в отдельных деревнях возникнут шаманские культы, подобно негритянским или американо-индейским, то мы могли бы это только приветствовать, ибо это лишь увеличило бы количество факторов, дробящих русское пространство на мелкие единицы" [8, с.328, 329]. Однако перед лицом фашистской угрозы руководство СССР в своей политике также сделало ставку на религиозный фактор, понимая, что религиозная доктрина может стать основой сплочения советского общества. Значительный вклад в решение этой задачи был внесён иерархами Русской православной церкви, которые с первых, самых трудных для страны дней Великой Отечественной войны, заняли патриотическую позицию, направленную на оказание всемерной поддержки Советской власти. Так, 22 июня 1941 г. митрополит Сергий, являвшийся главой православной церкви, обратился к пастырям и пасомым Христовой православной церкви с призывом защитить Отечество. Примеру Сергия последовали другие руководители церкви [21, л.17]. В проповеди, произнесённой 26 июня 1941 г. во время молебна, митрополит призвал народ к консолидации перед фашистской угрозой. Через два дня после обращения 3 июля 1941 г. И.В. Сталина к народу послание было зачитано в действующих храмах [5, с.37]. Таким образом, позиция, занятая иерархами православной церкви с первых дней войны, стала основой для конструктивного диалога между государством и церковью. В дальнейшем местоблюститель патриаршего престола Сергий приложил все усилия, чтобы доказать, что православная церковь отнюдь не враждебна новому порядку, а наоборот, в дни страшных бедствий, выпавших на долю народа, готова поддержать его не только словом, но и делом. Так, священнослужители принимали участие в тушении зажигательных бомб, создавали бомбоубежища в храмах. Например, в бомбоубежища были превращены Ильинская, Петропавловская, Преображенская и другие церкви Москвы [19, л. 194 - 198]. Архиепископ Тамбовский Лука (Войно-Ясенецкий), профессор медицины, в годы войны заведовал клиникой в Тамбовском эвакогоспитале, митрополит Крутицкий Николай (Крушевич) с 1942 г. являлся членом Государственной чрезвычайной комиссии по установлению и расследованию немецких злодеяний [19, л.67].

В блокадном Ленинграде митрополит Алексий (Симанский) совершал службы, во время которых призывал к борьбе с врагом. Архиепископ Волоколамский Алексей (Палицын), возглавлявший Московскую епархию во время эвакуации митрополита Сергия в Ульяновск, а также другие священнослужители Московской патриархии во время богослужений произносили патриотические речи. При этом в ходе проповедей священники рассказывали русским людям страшную правду о зверствах фашистов. В целом за годы войны было выпущено около 30 патриотических обращений к духовенству и верующим, укреплявших уверенность в победе и пробуждавших ненависть к врагу [19, л. 194 - 198]. В церквях Дальнего Востока, первая из которых была открыта в г. Хабаровске в 1943 г., также проводились службы с молебнами о даровании победы над фашистами и панихиды об убиенных воинах. Кроме того, священнослужители призывали к сбору тёплых вещей для армии, средств (а также жертвовали сами) на нужды обороны страны. Так, в Фонд обороны страны было собрано и сдано свыше 300 млн руб., построена танковая колонна имени Дмитрия Донского, эскадрилья "Александр Невский". Церковные средства направлялись на помощь больным, раненым, инвалидам, вдовам и детям воинов Красной Армии [23, л.75]. Принимали посильное участие в оказании материальной помощи Красной Армии и семьям фронтовиков верующие Дальнего Востока. Так, в Хабаровском крае в Фонд обороны страны и на помощь семьям фронтовиков, погибших на войне, было собрано 110 376 руб. [16, с.226]. В результате проведения церковно-патриотической работы в Приморском крае к сентябрю 1944 г. в Фонд обороны было собрано 50 тыс. рублей. Одновременно духовенством и верующими была начата активная работа по сбору средств детям, оставшимся без родителей [21, л.3]. Патриотическая деятельность церкви являлось настолько убедительной, что государство было вынуждено признать заслуги её пастырей и верующих. Так, митрополит Алексий (Симанский) в 1943 г. был награждён медалью "За оборону Ленинграда", в 1946 г. - орденом Трудового Красного Знамени "за высокую организацию и руководство церковно-патриотической работой в период войны" [23, л.216, 218]. В 1945 г. за научные труды по гнойной хирургии архиепископ Тамбовский Лука (Войно-Ясенецкий) получил первую Сталинскую премию в размере 200 тыс. руб.; за патриотическую работу в период обороны Москвы, Ленинграда, Тулы и других городов духовенство было награждено правительственными наградами [19, л.225]. Кроме того, за оказание помощи Отечеству в деле победы над немецко-фашистскими захватчиками верующие церквей, в том числе и Дальнего Востока, получили благодарности от И.В. Сталина [16, с.226]. Таким образом, вопреки планам фашистской Германии, в годы Великой Отечественной войны церковь стала одним из центров сопротивления вторжению фашистских захватчиков и оказала народу и государству значительную помощь и поддержку. Кроме того, православная религия стала внутренней духовной силой части советского общества.

Даже на оккупированных территориях возрождение религиозной жизни помогало сплочению граждан и усилению их национально-освободительных настроений.

Отчасти этому способствовала политика "двойных стандартов" немецко-фашистских захватчиков, которые не только открывали церкви, но и уничтожали их. Так, согласно данным Чрезвычайной государственной комиссии, на временно оккупированных территориях было сожжено или полностью уничтожено, разграблено и осквернено 1 670 церквей, 237 костелов, 69 часовен, 59 синагог и 258 других зданий религиозных организаций [9, с.109]. Значительным вкладом в организацию патриотической работы явилась книга, выпущенная Московской патриархией в 1942 г. "Правда о религии в России", а также "Сборник патриотических документов Русской православной церкви за время войны", увидевший свет в 1944 г. [23, л.71]. "Правда о религии", изданная тиражом в 50 тыс. экземпляров, была переведена на европейские языки. Её прочитали в Америке, Англии, Швеции, на Ближнем Востоке и других странах. Советское правительство не препятствовало выходу книги за пределы СССР, так как за границей узнали не только о зверствах фашистов, но и получили нужный для советского правительства ответ на вопрос: признает ли церковь себя гонимой большевиками и просит ли кого об освобождении от таких гонений?. Дело в том, что союзники по антигитлеровской коалиции, правительства западноевропейских стран напрямую связывали вопрос об оказании помощи Советскому Союзу с решением религиозного вопроса. Таким образом, книга стала мощным импульсом для организации широкого движения по оказанию помощи СССР в войне против немецко-фашистских захватчиков. Так, были созданы комитеты помощи России, которые вели разъяснительную работу о СССР, а также сбор материальных и денежных средств в Фонд обороны Советского Союза [21, л.18, 22].

Оценив поддержку государственных инициатив, правительство пошло на значительные уступки в отношении церкви и верующих. Конечно, продолжали издаваться книги и брошюры, популяризировавшие марксистско-ленинскую философию, не было введено религиозное преподавание в школах, а советские лидеры не приняли православную или иную веру. В то же время уже в начале войны было прекращено издание антирелигиозных журналов, антирелигиозные музеи превращены в музеи истории религии или закрыты. Прекратились антирелигиозные демонстрации и другие выступления воинствующих безбожников. Даже смерть руководителя Союза воинствующих безбожников Е. Ярославского прошла незамеченной [26, л.166]. В своих исследованиях протоиерей Вл. Цыпин отмечает, что изменения в государственной политике в отношении православной церкви были вызваны как внутренними, так и внешнеполитическими задачами. Так, посягательства на свободу совести в СССР всегда болезненно воспринимались западным обществом. В частности, американские религиозные организации заявили о недопустимости участия в войне в союзе с "безбожным государством", тем самым оказывая мощное давление на президента США Ф.Д. Рузвельта, который был вынужден обращаться к И.В. Сталину с неофициальными просьбами об улучшении политического и правого положения церкви [14, с.270].

Рубежным событием в развитии государственно-церковных отношений, наполнявшимся в условиях ожесточенной борьбы с фашистским агрессором новым патриотическим содержанием, стал правительственный приём, состоявшийся 4 сентября 1943 г., на котором глава государства И.В. Сталин принял митрополитов Русской православной церкви: Сергия (Старгородского), Алексия (Симанского) и Николая (Ярушевича). В ходе встречи решались вопросы о проведении церковного собора с целью восстановления патриаршества и создания Синода, об открытии культовых зданий и духовных учебных заведений. При этом митрополит Ленинградский Алексий обратился с просьбой о предоставлении права епископам, управляющим епархиями, участвовать в предварительном рассмотрении заявлений верующих об открытии церквей и выходить с ходатайством в советские органы только в тех случаях, когда, по мнению епископа, ходатайство следует удовлетворить. Предложение, в принципе, было одобрено [19, л.30]. Таким образом, патриотическая позиция, занятая православной церковью и её иерархами, послужила основой потепления государственно-церковных отношений. В то же время современные исследователи отмечают, что переоценивать данное событие нельзя. Согласно точке зрения ряда учёных встреча главы государства с руководителями православной церкви в значительной мере была рассчитана на международный резонанс.

По мнению А.В. Алексеева, в канун Тегеранской конференции И.В. Сталин, рассчитывая на открытие Второго фронта, стремился продемонстрировать лояльный курс в отношении церкви [2, с.336 - 337]. С точки зрения Д.А. Поспеловского и М.В. Шкаровского, в 1943 г. глава советского государства осознал, что в условиях продолжавшейся войны необходимо получить поддержку католических, православных и протестантских церквей и верующих Восточной Европы, а также собственных западных территорий. Добиться этой цели можно было только при наличии в СССР такой церкви, которая, по крайней мере, казалась бы благополучной и процветающей [13, с. 192, 193; 18, с.36 - 41].

8 сентября 1943 г. впервые за долгие годы состоялся Поместный церковный архиерейский собор, в состав которого вошли 3 митрополита, 11 архиепископов и 5 епископов. На соборе патриархом всея Руси (а не всея России, так как слово "Русь" обозначало большую часть канонической территории православной церкви, включая Украину и Белоруссию) был избран 76-летний митрополит Сергий, а также возрождён Синод [11, с.27]. На соборе 1943 г. было принято решение об осуждении изменников вере и Отечеству, то есть духовенства и мирян, согласившихся служить немецким захватчикам. С целью осуществления связи между правительством страны и патриархом Московским и всея Руси в 1943 г. был организован Совет по делам Русской православной церкви при СНК СССР, на который возлагалось предварительное рассмотрение вопросов, возбуждаемых патриархом и требующих разрешения правительства СССР, разработка проектов законодательных актов по вопросам церкви. Важной составляющей работы должно было стать "своевременное информирование" правительства о положении церкви в стране, общий учёт церквей и составление статистических сводок [23, л.62].

советское государство православная церковь

Избрание патриарха, помимо международного резонанса, значительно укрепило позиции православной церкви (выборы патриарха после смерти патриарха Тихона (Белавина) в 1925 г. были запрещены).

Во-первых, под его руководством начался процесс восстановления и увеличения количественного и качественного состава высшего духовенства. Напомним, что к 1939 г. в СССР оставалось только 2 митрополита и 2 епископа. За счёт включения в состав страны территорий Западной Украины и Западной Белоруссии в 1940 г. православная церковь насчитывала 2-х митрополитов и 16 епископов. Ко дню выборов патриарха в сентябре 1943 г. в церковной организации находились 2 митрополита и 19 епископов [23, л.65]. Реально оценив состояние церкви, уже в конце октября 1943 г. патриарх Сергий обратился в Совет по делам Русской православной церкви с просьбой об амнистии 26 священнослужителей, которых "желал привлечь к церковной работе" [20, л.2, 3]. С целью подготовки духовных лиц на основании Постановления СНК СССР от 28 ноября 1943 г. № 1324 были открыты богословский институт и богословско-пастырские курсы в Москве. На основании постановлений правительства подобные курсы в 1944 г. появились в Саратове, в 1945 г. - в Киеве, Ленинграде, Львове, Луцке, Минске, Одессе и Ставрополе. На 1 января 1946 г., по неполным данным, в СССР было учтено и зарегистрировано 9 254 человек. духовенства, из них 8 433 священника и 821 диакон [23, л.67, 80].

Во-вторых, благодаря деятельности патриарха начался процесс открытия церквей. В 1944 г. по разрешению Совета было открыто 208 церквей, в 1945 г. - 510 [23, л.67]. В Приморском крае в 1944 г. возобновили свою работу две церкви: одна - в г. Владивостоке, вторая - на станции Лазо [23, л.3об]. В Хабаровском крае в 1943 г. была открыта Александро-Невская церковь, в 1945 г. - Христорождественская. Обе церкви находились на территории г. Хабаровска. В то же время ходатайство группы верующих Камчатской области об открытии церкви было отклонено решением Хабаровского крайисполкома от 12 апреля 1944 г. № 357. На стадии рассмотрения в 1945 г. находились семь заявлений об открытии церквей в городах Благовещенске и Свободном, сёлах Переяславке, Кузьмичах, посёлке Завитая и Шимановском Амурской области, а также в городе Александровске-на-Сахалине [24,. л.86, 86 об].

Предполагалось, что открытые храмы будут восстанавливаться на средства верующих. При этом местной власти было предложено "оказывать содействие церковным приходам: предоставлять материалы для восстановления церквей" [26, л.165]. В 1945 г. последовало указание "не чинить препятствий к производству колокольного звона в действующих церквах и молитвенных домах" [22, л.8]. Напомним, что в ходе антиколокольной кампании, проходившей на Дальнем Востоке с 1929 по 1933 гг., под предлогом того, что колокольный звон нарушает бытовые условия и права "безрелигиозной" массы населения, было принято решение о его запрещении.

В результате началось массовое изъятие колоколов с целью использования металла для нужд промышленности. Поэтому, когда колокольный звон был снова разрешён, то верующим Дальнего Востока пришлось устанавливать колокола, возвращенные "местной гражданской властью". Одновременно верующие подняли вопрос о предоставлении металла для отливки больших колоколов [16, с.225]. Кроме того, с открытием церквей и, таким образом, возрождением церковной жизни в стране, начался процесс восстановления епархий. Так, 5 декабря 1945 г. Постановлением Святейшего Синода Русской православной церкви была создана Хабаровская и Владивостокская епархия, расположенная на территории Хабаровского и Приморского краёв. Под окормление епископа Хабаровского и Владивостокского Венедикта (Пляскина), назначенного главой епархии в 1945 г., перешли приходы Якутского и Читинского викариатств Иркутской епархии [15, с.97].

В-третьих, укрепление легитимности православной церкви позволило нанести решающий удар по позициям обновленчества, ещё недавно поддерживаемого государством. Напомним, что к началу 1938 г. насчитывалось 49 правящих обновленческих иерархов и 11 пребывавших "на покое". В 1939 г. из них на свободе осталась только треть. В 1941 г. влияние обновленцев сохранилось только в Московской и Среднеазиатской епархиях, а также Севастопольской и Кубанской [7, с.521 - 526]. С началом войны начался процесс возрождения епархий патриаршей церкви. Смена приоритетов руководством страны привело к тому, что священнослужители-обновленцы, не видя перспектив развития своего движения, стали переходить на позиции Московской патриархии. Так, Тульский обновленческий епископ Петр (Турбин) прислал телеграмму, в которой поздравил Сергия с избранием, а затем обратился с просьбой принять его в патриаршую церковь [19, л.6].

Хотелось бы отметить, что определённый динамизм процессу развала обновленческой церкви придало государство, считавшее теперь, что "Живая церковь", необходимая "на известном этапе", уже "сыграла свою положительную роль", поэтому "её распаду, переходу групп верующих из обновленческой в патриаршую церковь препятствовать нецелесообразно" [19, л.6, 11]. Таким образом, рост авторитета Русской православной церкви, в том числе и на международной арене, способствовал утрате обновленцами монополии на лояльность Советской власти.

Кроме того, считая, что вопрос о ликвидации обновленческой церкви назрел, Совет по делам Русской православной церкви решил ускорить процесс её распада, прибегнув к помощи самих обновленцев. Так, некоторым священнослужителям было предложено обратиться к обновленческому духовенству с рекомендациями о переходе в патриаршую церковь. Таким образом, судьба обновленчества была предопределена. В результате "самораспада" большинство обновленческих церковных приходов и духовенства, в том числе епископата, присоединились к патриаршей церкви. Среди них митрополиты Виталий (Введенский), Тихон (Попов), Михаил (Орлов), архиепископы Московский Андрей (Расторгуев), Тульский Петр (Турбин), Среднеазиатский Анатолий (Синицын), Ярославский Корнелий (Попов), Тамбовский Сергей (Ларин), а также заштатный епископ Михаил (Постников). В результате в 1944 г. в Москве из 6 обновленческих церквей 5 перешли в патриаршую церковь. Остался один Пименовский храм, в котором служил глава обновленческой церкви Александр Введенский со своими сыновьями. В целом к августу 1944 г. в СССР осталось только 147 обновленческих церквей [19, л.248].

Процесс распада обновленческой церкви в годы войны Дальний Восток не затронул, так как к этому времени в регионе не осталось ни одной церкви, принадлежавшей к данному течению. Закрытие культовых зданий, массовый уход паствы, недостаток священнослужителей, материальные и другие проблемы заставили обновленческих лидеров принять решение о завершении деятельности Дальневосточного митрополитанского управления ещё в 1933 году. В этом же году обновленческий Священный Синод принял решение об освобождении митрополита Николая (Минина) от должности председателя Дальневосточного митрополитанского церковного управления и правящего Хабаровской обновленческой епархией с увольнением за штат [25, л.1]. Закрытие церквей, ослабившее обновленческие епархии, привело к единственно возможному решению - отказу обновленцев от деятельности на Дальнем Востоке.

Напомним, что в 1922 г. государство делало ставку на так называемую "Живую церковь", в начале деятельности которой количество обновленческих приходов в стране, в том числе и на Дальнем Востоке, превышало численность приходов Русской православной церкви. Однако к середине 1944 г. политика государства в отношении православной церкви изменилась. На наш взгляд, реформирование церковной жизни, предлагаемое обновленцами, было оценено государством как нерезультативное: одни реформы они не смогли провести, от других отказались, встретив противодействие "тихоновцев" и "сергеевцев", а третьи, органически вошедшие в жизнь всей церкви, перестали быть выражением обновленческих идей [3, с.123]. В результате в 1946 г., после смерти А. Введенского, обновленчество как церковная организация прекратила своё существование [9, с.111].

Положительный импульс вышеназванным процессам позволили придать авторитет патриарха Сергия и его ближайшего окружения. После смерти патриарха в мае 1944 г. линию на укрепление государственно-церковных отношений продолжил патриарший местоблюститель митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий.

На соборе епископов Русской православной церкви, состоявшемся в Москве в ноябре 1944 г., Алексий подчеркнул, что "благодаря сочувственному отношению со стороны правительства созданы благоприятные условия для деятельности церкви" [19, л.248]. В подобной "благоприятной для церкви ситуации" с целью выбора нового патриарха в январе - феврале 1945 г. в Москве был созван церковный собор. В его работе приняли участие свыше 40 русских епископов, представители духовенства и мирян, 4 восточных патриарха, делегаты от многих восточных церквей [26, л.165]. В результате 31 января 1945 г. патриархом был избран Алексий (Симанский), впервые принято и утверждено Положение об управлении Русской православной церковью, а также обращение "К народам мира", осудившее профашистскую позицию Ватикана [23, л.64, 72].

При новом патриархе в 1945 г. процесс укрепления позиций церкви продолжился. По заявлениям верующих открывались и возвращались культовые здания, были открыты 2 богословские академии, 10 семинарий, которые стали готовить священников, начали издаваться Библия, молитвенники, а также тиражом в 15 000 экземпляров ежемесячный Журнал Московской патриархии. Молчаливо было признано существование монастырей [26, л.165].

Ещё одним важным направлением в деятельности православной церкви явилась её активная работа на международной арене. Напомним, что до начала Великой Отечественной войны православная церковь не имела права связываться с заграничными церквями и их представителями. Как считают учёные, ликвидировав связи с внешним миром, государственные органы надеялись скрыть от международной общественности массовые репрессии в отношении духовенства и верующих. Однако в ходе войны советское руководство осознало необходимость возобновления международных контактов Русской православной церкви. Во-первых, эту линию поддерживали союзники по антигитлеровской коалиции. Во-вторых, советское правительство надеялось с помощью Московской патриархии повлиять на единоверные христианские народы Восточной Европы и Балканских стран с целью активизации их антифашистской деятельности [10, с.98, 99]. Таким образом, одной из важных задач второго периода войны стала задача изменения международного общественного мнения о советском государстве как о гонителе православия, что позволило бы получить всестороннюю поддержку европейских государств в борьбе с фашизмом.

Однако представлять православную церковь только как средство, использованное государством с целью достижения своих, в первую очередь, внешнеполитических целей, на наш взгляд, не совсем оправданно. Дело в том, что православная церковь до Октябрьской революции 1917 г. поддерживала традиционные связи с зарубежными религиозными организациями, с дореволюционных времён имела за границей построенные на русские деньги посольские храмы, церкви духовных православных миссий. Поэтому, как только появилась возможность, международные связи Московской патриархии были возобновлены, в том числе с целью возвращения церкви её имущества. В то же время приходится признать, и этот факт также отмечается рядом учёных, что международные связи Московской патриархии были областью, в которой зависимость церкви от государства ощущалась больше всего [10, с.98, 99].

Так, в 1943 г., через несколько дней после избрания Сергия патриархом, в Москву на его интронизацию прибыли архиепископ Йоркский С.Ф. Гарбетт, священники Ф.Г. Хаус и Г.М. Уаддамс. Архиепископ хвалил облачение патриарха, церковный хор, торжественность богослужений и поражался множеством богомольцев. Членам делегации патриарх подарил книгу "Правда о религии в России" [19, л.1, 2]. Исследователи, в частности В.А. Алексеев, отмечают, что для советского руководства было очень важно, чтобы англиканскую делегацию встречал не местоблюститель патриаршего престола, а патриарх [2, с.336, 337]. Не менее важно также было убедить гостей в том, что в СССР восстановлена свобода совести. В дальнейшем международная деятельность церкви была продолжена. Православная церковь обменивалась делегациями с Англиканской церковью, Болгарской и Чешской православными церквями, делегации от Московской патриархии направлялись в Югославию, Румынию, Австрию, Финляндию, Маньчжурию, Германию, Францию и США. Летом 1945 г. патриарх Алексий посетил с делегацией Иран, Палестину, Египет, Сирию и Ливан. Поездки с целью встреч с иерархами других церквей совершались с разрешения, а также при непосредственной поддержке, в том числе и материальной, правительства СССР [23, л.126, 127]. Известно, что посещение других стран всегда согласовывалось с советским правительством, имеются сведения о том, что для выездов делегаций московской патриархии предоставлялись даже государственные бомбардировщики [26, л.167].

В результате этой работы был восстановлен международный авторитет Русской православной церкви, в духовное подчинение Москвы перешли церкви Восточной Галиции (Польша), Карпатской Руси (Чехословакия) и Северной Буковины (Румыния). Униаты, проживавшие на вновь присоединённых землях, насчитывавшие более 3,5 млн человек, перешли из подчинения Римской католической церкви к Русской православной церкви. В подчинение Московской патриархии перешли православные епархии, отделившиеся в 1918 - 1921 гг., а также большинство церквей, созданных за границей во время Гражданской войны в России, за исключением церкви Северной Америки, были вынуждены признать главенство Москвы [26, л.166]. Так, признали Московскую патриархию русские православные приходы в Югославии, Болгарии и Корее, отдельные приходы в Финляндии и один приход в Египте. На Дальнем Востоке в юрисдикцию Московской патриархии из подчинения "карловчан" перешли митрополит Мелетий, епископы Нестор, Ювеналий, Дмитрий и Виктор со своими 126 приходами в Манчжурии и Китае [23, л.127, 128]. Единственная церковь, Грузинская православная, в декабре 1945 г. получила автокефалию. Таким образом, её насильственное присоединение к Русской православной церкви в XIX в. было отменено [26, л.166]. В целом за 1945 г. в юрисдикцию Московской патриархии перешли 3 митрополита, 17 архиепископов и епископов, 285 православных приходов за границей [23, л.128]. При этом авторитет Московской патриархии был настолько высок, что главы некоторых православных автокефальных церквей высказывали мысль о том, что "Москва должна стать вселенским центром православия" [23, л.135].

Публичным признанием заслуг церкви перед государством и советским народом явилось разрешение патриарху Алексию, митрополиту Николаю, архиепископу Виталию, а также двум священникам присутствовать на трибунах Кремля по время парада Победы, состоявшегося в Москве на Красной площади 24 июня 1945 года. Председатель Совета по делам Русской православной церкви Г.Г. Карпов, решая этот вопрос, в докладной записке народному комиссару иностранных дел В.М. Молотову писал, что "присутствие руководителей православной церкви на трибунах, недалеко от дипломатов и иностранных гостей должно произвести выгодное впечатление, в особенности на заграницу" [22, л. 194]. Как видим, и после войны Советская власть предполагала использовать религиозный фактор в интересах укрепления позиций СССР на международной арене.

Таким образом, государственно-церковные отношения в течение всего выбранного для рассмотрения периода находились в непосредственной зависимости от политического курса советского правительства. Их особенности и характер были обусловлены конкретно-историческими и международными условиями, в которых находилась страна. Существенное изменение положения церкви произошло в годы Великой Отечественной войны: она стала легальной, законно признанной организацией, получившей определённые права. Начался процесс открытия церквей и возрождения епархий. При этом граждан не преследовали за то, что они являлись верующими, что позволило нормализовать духовно-нравственную обстановку в стране.

Стремительность процесса возрождения государственно-церковных отношений в годы войны, в самое трудное для страны время, позволяет сделать вывод о том, что вытеснение православной церкви, а также религии в целом из жизни общества, ущемление религиозных прав и свобод верующих противоречили духовно-нравственным потребностям граждан СССР. Однако слишком явная зависимость конфессиональной политики от внутри - и внешнеполитических задач и в определённой мере подчинённость Русской православной церкви государству не позволяют говорить о подлинной свободе совести в СССР даже в период Великой Отечественной войны.

Этот вывод, на наш взгляд, подтверждает позиция руководителя Совета по делам Русской православной церкви, подчёркивавшего следующее: "Надо помнить, что оскорбление религиозных чувств верующих нисколько не ослабляет религию, напротив, укрепляет её. Такие способы борьбы с религией находятся в противоречии с установками партии и советского законодательства" [21, л.30].

Литература