Культурно-историческая парадигма в психологии и социогуманитарных науках

Размещено на http://www.allbest.ru/

Психологический институт РАО, Москва, Россия

Культурно-историческая парадигма в психологии и социогуманитарных науках

Гусельцева М.С.

Культурно-историческая парадигма: разнообразие традиций

Основная цель данной статьи - обсудить вопросы развития культурно-исторической парадигмы в современной науке с позиции культурно-аналитического подхода к изучению эволюции психологического знания [Гусельцева, 2015]. Под культурно-исторической парадигмой в широком смысле мы будем понимать изучение психологических феноменов в соотнесении с развитием истории и культуры, то есть имплицитную взаимосвязь психики (сознания, бессознательного, ментальности), практик (поведения, поступков, деятельности, повседневной жизни) и изменяющихся культурно-исторических и социокультурных контекстов развития. Иными словами, культурно-историческая парадигма - это обобщающее название для разнообразия соответствующих тематических исследований, представленных как в психологии, так и в социогуманитарном познании. В рамках данной статьи мы также будем употреблять понятие «культурно-исторический дискурс» как способ функционирования и развития культурно-исторической парадигмы, подчеркивающий прежде всего ее динамические аспекты.

Обращаясь к анализу истории науки, есть все основания утверждать, что культурно-историческая парадигма представлена в разнообразии интеллектуальных исследовательских традиций[1], среди которых ведущими исторически являлись немецкая, французская и английская. С позиции культурно-аналитического подхода представляется важным подчеркнуть их специфику, а также обсудить роль и значение в современной психологии.

Так, значимой вехой становления немецкой культурно-исторической традиции явилась публикация фундаментального труда Дж.Вико «Основания новой науки об общей природе наций» (1725). Поскольку современники автора не рефлексировали исторических изменений сознания, вместе с названной книгой в немецкую интеллектуальную традицию пришел исторический стиль мышления[2]. Дж. Вико сформулировал ряд важных идей: человек - социальное существо; человеческий мир, мир культуры и гражданственности творятся людьми; человек - символическое существо; символы играют важную роль в развитии человека; культура - плод деятельности человека, как духовной, так и социальной. Эти идеи не только не устарели, но в наши дни представляются самоочевидными. Более того, парадоксальным образом Дж. Вико сместил оптику объективности с естествознания на гуманитаристику. Он доказывал, что точное знание рождают не естественные науки, а изучающие человека, гуманитарные; что постижение культуры ведет к более истинным и достоверным результатам, нежели познание природы (подробнее см. [Скирбекк, Гилье, 2008]).

Близкие Дж. Вико представления развивал И.Гердер в «Идеях к философии истории человечества» (1784-1791). Он рассматривал эволюцию человеческого сознания как исторический процесс и исследовал в нем роль символов. В его подходе на передний план вышли идеи развития, самосовершенствования человека и гуманизма (эволюция человека, наций и человечества как восхождение к гуманизму). Для изучения психологических особенностей разных народов он предложил сравнительно-исторический метод. В дальнейшем эта линия - философия истории - была продолжена в учениях И. Фихте и Г. Гегеля, а историко-генетическая методология нашла применение в этнологии, истории литературы и искусства.

В начале ХХ в. в немецкой этнографии возникла культурно-историческая школа, представленная такими учеными, как Ф. Гребнер, Л. Фробениус, В. Шмидт, И. Генкель и В. Копперс, которые развивали два направления - диффузионизм и концепцию культурно-исторических кругов. Философской опорой этой школы служило неокантианство, в частности, учение Г. Риккерта о ценностях и уникальности историко-культурных феноменов, требующих особой исследовательской методологии (подробнее см. [Марков, 2004]). В. Дильтей и Э. Шпрангер сделали культурно-исторический дискурс приоритетным в построении описательной и понимающей психологии. Менее известна разработка культурно-исторических вопросов в наследии историка К. Лампрехта - «психологическая теория истории» (см. [Лампрехт, 1894, 1895]). Роль герменевтики как общей методологии гуманитарного знания и учение М. Вебера для развития культурно-исторической парадигмы в социогуманитарных науках также трудно переоценить.

Среди особенностей немецкой интеллектуальной традиции отметим исторический стиль мышления, углубленную разработку философии культуры и философии истории, обоснованную в рамках неокантианства взаимосвязь категорий «культура» и «деятельность». На наш взгляд, именно неокантианская философия служила наиболее продуктивной и поддерживающей интеллектуальной средой для разработки культурно-деятельностных подходов в психологии [Гусельцева, 2007].

Во французской интеллектуальной традиции культурно-историческая парадигма складывалась преимущественно в области искусствоведения и литературной критики. Так, И.Тэн изучал произведения искусства во взаимосвязи с общественной психологией и мировоззрением художника. Литературовед-медиевист Ж. Бедье при помощи культурно-исторического метода доказывал взаимосвязь французской новеллы с культурой и психологией повседневности. Ф. Брюнетьер стремился выявить внутреннюю логику эволюции литературы, как вклад личностей, так и различные способы рождения традиций [Брюнетьер, 1893]. Г. Лансон с позиции собственного культурно-исторического метода изучал взаимную обусловленность культурной эпохи, идейного содержания произведения, мировоззрения и стиля художника, делая также опору на данные психологии и биографический метод [Лансон, 1911; Lanson, 1915].

Внутри французской интеллектуальной традиции культурно-историческая парадигма представлена в довольно широком диапазоне: от разработки вопросов коллективной психологии (психологии масс) Г. Лебона и Г. Тарда до историко-эволюционной методологии Т. Рибо и П. Жане. Следует также отметить гуманистические и культурно-исторические идеи Ш. Монтескьё, социогенетический рационализм Ф. Вольтера и Ж.-Ж. Руссо. Структурная антропология К. Леви-Стросса и исторический синтез школы «Анналов» также открывали горизонты развития культурно-исторического дискурса о человеке. В этой связи обратим внимание на такие идеи французской интеллектуальной традиции как антропология повседневности, исторический синтез и культурный анализ.

Так, междисциплинарные поиски, связанные с синтезом исторического знания, стартовали во Франции в начале ХХ в. В 1900 г. А. Берр организовал журнал «Revue de synthese historique», в 1920-1930-е гг. возникла историческая школа «Анналов». Проблема изучения ментальности по праву может быть названа одним из первых проблемно-ориентированных исследований. В основе изучения истории ментальности как культурно-исторической исследовательской парадигмы лежала идея реконструировать целостный образ человека в повседневной жизни той или иной культуры. В то время как во Франции вышли работы Л. Леви-Брюля «Первобытная ментальность» (1922), Ш. Блонделя «Первобытная ментальность» (1926) и А. Валлона «Первобытная ментальность и ментальность ребенка» (1928), в России издавались труды П.М. Бицилли, посвященные анализу психологического склада людей эпох Средневековья и Возрождения [Guseltseva, 2012]. Незадолго до публикации сочинения М. Блока «Короли-чудотворцы» (1924), посвященного исследованию «коллективных представлений», появились работы Й. Хейзинги «Осень Средневековья» (1919) и Л.П. Карсавина «Основы средневековой религиозности» (1915), которые по праву можно назвать предтечей не только истории ментальности, но и исторической антропологии (антропологического поворота в целом). Однако проблема когерентности исследований стала своего рода визитной карточкой культурно-исторической парадигмы в школе «Анналов».

Сильной стороной французского постструктурализма явилась разрабатываемая в этом контексте методология культурного анализа. Между тем философия постструктурализма и методология социогуманитарных наук М.Фуко явно недостаточно отрефлексированы в плане развития культурно-исторической парадигмы. С позиции культурно-аналитического похода нами было показано [Гусельцева, 2007, 2012], что если в 1920-1930-е гг. Л.С. Выготский обращался к знакам, чтобы понять механизм овладения человеческим поведением, и его психология, по замыслу инструментальная («психотехника - в одном слове, то есть научная теория, которая привела бы к подчинению и овладению психикой, к искусственному управлению поведением» [Выготский, 1982, с. 389]), соответствовала идеологическому пафосу формирования нового человека, то, например, французские постструктуралисты начиная с 1960-1970-х гг. исследовали знаковые системы, которые управляют людьми, не будучи ими осознаваемы, с целью выработать опыт сопротивления подобного рода идеологическим воздействиям.

Так, например, Р. Барт изучал, каким образом «опредметившаяся в языке идеологическая сетка» встает между человеком и реальностью, заставляя человека «думать в определенных категориях» и избирательно воспринимать действительность [Барт, 1994, с. 15]. Эту идеологическую сетку он назвал «социолектом» или «типом письма», выявив в этом процессе культурный механизм подавления индивидуальности. В качестве средства сопротивления власти идеологии Р. Барт разрабатывал аналитико-семиотический подход, отмечая, что разоблачение идеологии «невозможно без тончайшего аналитического инструмента» [Там же. С. 18].

Таким образом, если традиция культурно-исторической парадигмы в школе Л.С. Выготского рассматривала, как общество формирует идентичность индивидуума, в том числе средствами идеологии, то культурно-историческая парадигма со стороны французского постструктурализма сосредоточилась на ином ракурсе рассмотрения проблемы: как индивидуальность способна противостоять разного рода идеологическим воздействиям [Гусельцева, 2007, 2012].

Занимаясь разработкой культурных средств сопротивления идеологии власти, сознательного противодействия индивидуума обезличиванию и управлению его поведением, постструктурализм нес социальную миссию: «защитить человека от монстра - Идеологии, способствовать формированию у него плюралистического, многомерного взгляда на мир, воспринимаемый во всей полноте его множественных текучих смыслов, привить терпимость к инаковому» [Скоропанова, 2001, с. 47]. Таким образом, Ж. Деррида, Ю. Кристева, Р.Барт, М.Фуко исследовали пути личного сопротивления насилию знаковых систем, искали способы защиты и противодействия «логоцентризму» и «моносемии» как всепроникающей власти идеологии [Там же].

Английская интеллектуальная традиция реализовывала культурно-историческую парадигму в форме разработки социальной антропологии. В этом контексте происходило методологически значимое событие - дифференциация понятий «культура» и «общество». Так, в работах Б.Малиновского (как и Л.С. Выготского) еще не было четкого разделения на «культурное» и «социальное». Потребовалось время, чтобы «слова "культура" и "общество" стали обозначать абсолютно разные подходы» [Мэйр, 2004, с. 885]. Одним из первых проблему дифференциации культурного и социального в качестве различных типов исследования поставил антрополог А.Р. Рэдклифф-Браун. В дальнейшем развитии социогуманитарных наук эта дифференциация сделалась еще более значимой: общество рассматривали как группу взаимодействующих людей, а культуру - как специфический образ жизни. Для исследования общества и социальных феноменов достаточной была деятельностная методология, для изучения же сложных культурно-психологических реальностей и уникальных феноменов развития возникла необходимостьв разработке культурно-аналитического подхода [Гусельцева, 2015]. Согласно наблюдению одного из представителей современной культуральной истории П. Бёрка: «В сегодняшнем мире культурные различия важнее, чем политические или экономические» [Бёрк, 2015, с. 11]; и если несколько десятилетий назад ученые рассуждали об обществе, то сегодня по тем же поводам оперируют термином «культура» [Там же].

В наши дни культурно-историческая парадигма обрела черты трандисциплинарности и транснациональности. Значимую лепту в современное развитие культурно-исторических дискурсов в психологии внесли исследования Дж. Миллер и Р. Шведера [Miller, 1999; Shweder, 1991]; одним из авторитетных представителей новейшей волны культурно-исторической психологии является Г. Хофстеде [Hofstede, 2001, 2011; Hofstede et al., 2010].

Российская традиция культурно-психологических исследований складывалась на основании синтеза ведущих европейских интеллектуальных традиций (немецкой, французской, английской). По всей видимости, в этом заключалась ее сила: из немецкой традиции была унаследована проблематика взаимосвязи культуры и деятельности, из английской - сравнительный метод и эволюционная эпистемология, из французской - трактовка культуры как цивилизации, то есть в аспектах социальности, а также представления о механизмах социализации личности. С позиции культурно-аналитического подхода перед нами стояла задача не только систематизировать эти традиции, но и включить их в контексты современности [Гусельцева, 2015]. Такого рода задача неизбежно связана с обновлением концептуального аппарата психологии и поисками новых, более гибких и текучих методологий, для характеристики которых нами используется конструкт методологическая стратегия.

Культурно-аналитический подход: методологическая стратегия

Культурно-аналитический подход - методологическая стратегия интеграции гуманитарных аспектов психологического знания, которая также обеспечивает перевод философских и общенаучных идей в концептуальные поля психологии. Таким образом, культурно-аналитический подход служит инструментом для решения исследовательских задач на стыке психологии и социогуманитарного знания. Он выступает в двух ракурсах - как историко-методологический анализ (при взгляде в прошлое), выявляющий интеллектуальные традиции и методологические предпосылки психологических подходов и школ, и как исследовательская программа (при взгляде в будущее), помогающая продиагностировать и выстроить контуры новых направлений.

Изначально культурно-аналитический подход создавался для интерпретации и обобщения культурно-психологических исследований на стыке психологии и смежных наук. На сегодняшний день он представляет собой совокупность аналитических стратегий, направленных на синтез культурно-психологического знания в современной познавательной ситуации. Приоритетной же сферой его интереса является выявление латентных движений и недооцененных идей в истории науки и культуры, а также методологических предпосылок, познавательных установок и предрассудков в современном научном познании. В этом плане он сближается с такими новыми исследовательскими направлениями, как антропология повседневности и этнография науки (см. [Панченко, 2012]).

Культурно-аналитический подход опирается на методологический инструментарий, включающий универсальные модели эволюции научного знания, внутреннюю логику развития науки, анализ социокультурных факторов и особенностей познавательной ситуации развития науки, микроаналитические и биографические аспекты жизни ученых, что в совокупности создает объемность историко-методологического исследования. Обращаясь в сторону прошлого, культурно-аналитический подход служит выявлению интеллектуальных исследовательских традиций и латентных движений в истории науки.

В контексте культурно-аналитического подхода нами предложен термин культурно-психологическое знание как обозначение продукта исследовательской работы в диапазоне прослеживания эволюции (в том числе выявления латентных линий) культурно-исторической парадигмы, а также термин культурно-психологические исследования - междисциплинарные исследования на стыке психологии и социогуманитарных наук [Гусельцева, 2015]. Культурно-аналитический подход работает с культурно-психологическим знанием, собирая его в систему (с рабочим названием историческая психология культуры) и включая в новые реконструкции истории психологии. Важно отметить, что в современной науке история психологии - не застывшее, а живое знание, то есть продукт непрестанной деконструкции, реконтенстуализации и переосмысления.

При этом интерпретация и интеграция культурно-психологического знания с позиции культурно-аналитического подхода использует широкий спектр науковедческих аналитических конструкций, включающих:

- уровни методологии науки (Э.Г. Юдин);

- универсальные модели эволюции науки (В.С. Соловьев, Э. Мецжер, Т. Кун, С. Тулмин, М. Полани и др.);

- концепции смены парадигм и исторических типов рациональности (М.К. Мамардашвили, В.С. Степин);

- интеллектуальную историю науки;

- историю психологии в контексте истории культуры;

- координаты научного творчества (М.Г. Ярошевский);

- латентные линии, большие и малые культурные традиции в истории науки;

- микроаналитику истории психологии и этнографию науки.

Обратим внимание, что в рамках культурно-аналитического подхода эти конструкции претерпели значительную модернизацию, в том числе приобрели новые системные свойства, став элементами иной концептуальной системы. Рассматривая же развитие культурно-исторической парадигмы в современной науке с позиции культурно-аналитического подхода, необходимо начать с латентно-семантического анализа, выявляющего целый ряд конструктов, связанных с корневым понятием.

Латентно-семантический анализ исследовательских полей науки

Латентно-семантический анализ представляет собой изучение взаимосвязи между текстами и используемыми в них терминами. Этот исследовательский метод был предложен в конце ХХ в. рядом исследователей [Landauer et al., 1998]. В концептуальных рамках культурно-аналитического подхода данный метод может быть модернизирован для изучения как имплицитных представлений в научном сообществе, так и горизонтов конструирования новых исследовательских программ.

Опираясь на латентно-семантический анализ, с позиции культурно-аналитического подхода мы обнаруживаем гетерогенность и многослойность культурно-исторической парадигмы в психологии и социогуманитарном познании. В свою очередь, это порождает вопросы, как соотносятся между собой культурно-историческая психология, культурно-историческая эпистемология, культурно-историческая методология, культурно-исторический подход, культурно-психологические исследования. По всей видимости, за такого рода терминологическим разнообразием лежат разные уровни анализа, и предполагаемая схема гораздо шире, нежели известные три-четыре уровня методологии науки. Изучая те или иные культурно-исторические концепции в психологии и смежных науках, полезно соотносить их с этой новой схемой, благодаря которой мы имеем более объемное представление о современном культурно-психологическом знании.

Более того, культурно-историческая парадигма, представленная на разных (в том числе латентных) уровнях методологии науки, требует не только терминологической дифференциации, но и методологического перевода. Ибо существует определенная дистанция между разработкой культурно-исторической парадигмы на философском и общенаучном уровнях методологии науки и тем, как это знание может быть использовано в конкретных психологических исследованиях. Так, в современном российском познании мы имеем развитость культурно-исторической эпистемологии в философии и социогуманитарных науках (см. [Автономова, Щедрина, 2014]), однако, что от этого психологии? Таким образом, путь от философских горизонтов к эмпирической психологии требует последовательного методологического перевода.

Вопросы же методологического перевода заслуживают отдельного обсуждения (см., например: [Автономова, 2008]). Перевод - механизм взаимодействия одной концепции с другой; в отдельных случаях - механизм концептуального синтеза. Мы усваиваем знание через внутренний перевод (ибо если не перевели на свой язык, не вписали в горизонты своей познавательной ситуации, то не усвоили; отметим также, что именно этим понятие «интернализация» знания отличается от «интериоризации»). Особая тема - методологический перевод и его обоснование в качестве гибкой стратегии для полипарадигмальной интеграции знания. В этом плане полезно присмотреться, как данная проблема решается в исследованиях культуры, в которых то или иное выбранное понятие создает определенную фокусировку системы других понятий. Так, согласно Д. Бахманн-Медик, перевод осмысливается как важнейшая аналитическая категория и необходимая характеристика социального действия. Будучи чувствительна к разладам и трениям глобального мира, а иногда и ответственна за них, эта категория опосредует «микроанализ конфликтных взаимодействий между этносами, странами, классами, гендерными позициями и формами правления» [Бахманн-Медик, 2013].

С позиции культурно-аналитического подхода инструментами методологического перевода выступают метафорические конструкты и «зонтичные понятия», которые, с одной стороны, служат средствами переосмысления иных конструктов, а с другой - позволяют по принципу «зашнуровывания» (bootstrap) знания осуществлять его полипарадигмальную интеграцию [Гусельцева, 2015]. В таком случае возникает вопрос: сопоставима ли смена парадигм с методологическим переводом? На наш взгляд, именно эта метаморфоза, то есть переход от непримиримой борьбы идей к попыткам интеграции, к достижению консенсуса, к поиску способов перевода с одного концептуального языка на другой, и характеризует новое состояние науки, обозначенное как трансдисциплинарность и полипарадигмальность. Такая модель в своей основе фиксирует более сложное, объемное, сетевое по способу организации и многослойное по структуре знание.

Вышесказанное подводит нас к необходимости переосмыслить те реальности, которые могут представляться самоочевидными[3]. Так, ключевыми словами в культурно-исторической парадигме (в подходе, в психологии) являются понятия «культура» и «история». Однако мы не должны воспринимать это как данность, ибо сами опорные понятия нуждаются в психологии в проблематизации. Совершенно справедливо положение дел охарактеризовал Т. Иглтон: «Мы сегодня зажаты между чрезвычайно широким и слишком жестким понятием культуры, и наша самая насущная задача в этой области - выйти за пределы обоих понятий» [Иглтон, 2012, с. 53].

Итак, культура - зонтичное понятие в том смысле, что в нем латентно содержится множество представлений о культуре (подробнее см. [Гусельцева, 2007]). Однако за этим разнообразием определений культуры таится необходимость дифференцировать культурно-психологические реальности с позиции задач психологии. Подобно тому, как эскимосы различают до сорока оттенков снега, так и психологи, работающие в культурно-исторической парадигме, нуждаются в дифференциации миров культуры. Культура (перефразируя) - тот камень, которым пренебрегли строители при возведении зданий культурно-исторической и других отечественных концепций, - должен быть поставлен во главу угла.

Таким образом, контекстом развития культурно-исторической парадигмы становится возрастание значимости факторов культуры и в современной науке, и в жизни современного общества. Это значит, что в реалиях психологии современности мало что можно понять, не обращаясь к анализу культуры. В общенаучной познавательной ситуации сложился определенный консенсус о важности роли культуры. «Культура имеет значение» - такое название получил знаменитый междисциплинарный исследовательский проект Л. Харрисона и С. Хантингтона [Харрисон, Хантингтон, 2002]. Однако психологии необходима не только рефлексия разных концепций культуры, но и собственная теория культуры, развитая внутри психологии.

Аналогичным образом дело обстоит с проблематизацией истории. Здесь необходимо обратить внимание на то, как развивалось историческое познание, как менялись разные перспективы истории и социальной эволюции: от истории, написанной с позиции государства (история войн и самодержцев) - к истории повседневности и истории как личностной интерпретации. В эволюции исторического знания движение от тотальной и линейной к многомерной и многослойной истории может быть представлено следующим образом: всеобщая (тотальная) история - государственная (политическая) - социальная (экономическая) - культурная - антропологическая (история повседневности).

В свое время К.Д. Кавелин отмечал, что культурно-историческая психология является «завершающей наукой», в том смысле, что для ее развития необходим определенный уровень методологии социогуманитарных наук [Гусельцева, 2015]. Важным конструктом в современном социогуманитарном знании становится антропологическая оптика. Это фокусировка на человеческом измерении изучаемой проблематики. Фокусировка на развитии человека есть то, что сближает социогуманитарном знание с психологией. Наряду с этим, «в… антропологических дискурсах размываются границы между научными дисциплинами и научными парадигмами, в результате чего возникают новые формы плюралистического знания» [Вульф, 2008, с. 10]. Таким образом, антропологический поворот представляет двустороннее движение, где, с одной стороны, поддерживается микроаналитика, фокусировка на разнообразии и уникальности, а с другой - мир начинает рассматриваться через призму культуры, в поисках основы для овладения нестабильностью и неустойчивостью процессов глобализации.

В свою очередь, представления о сложности и разнообразии культуры, переход к антропологической трактовке истории (см. также [Прохорова, 2009]), осмысление ее многомерности и разнослойности ведут нас к разработке понятия латентных традиций.

Латенции - скрытые тенденции. «Мир через призму культуры»

Культурно-аналитический подход обращается к изучению латентного развития тех или иных исследовательских традиций. Продуктивной для анализа эволюции психологического знания (в том числе культурно-исторической парадигмы в психологии) представляется концепция неодновременности современности немецкого философа Э.Блоха (см. [Вершинин, 2001]), подразумевающаяся модель сложных и амбивалентных взаимоотношений между культурными слоями внутри одной эпохи. Термином «латенция» мы также обязаны этому ученому, ибо латенции (скрытые тенденции) - конструкт, возникший в контексте названной концепции.

Наряду с концепцией неодновременности современности Э.Блоха, эвристичным для анализа и реконструкции истории психологии представляется понятие большой и малой культурной традиции, разработанное историком культуры И.Г. Яковенко, также выделившим в эволюции культуры разнообразие латентных линий развития [Яковенко, 2013]. С позиции культурно-аналитического подхода эти конструкты позволяют нам увидеть и оценить не только скрытую динамику эволюции науки, но и значимость латентного знания.

За большой и малой культурными традициями стоят различные эпистемологические оптики, системы координат и картины мира. Для соотнесения между ними зачастую требуется методологический перевод. Так, большая традиция представляет доминирующую в обществе эпистемологическую парадигму. Малая же воплощена в маргинальных и оппонирующих официальной традиции линиях развития, а также в латентных течениях культуры. И.Г. Яковенко подчеркивает особую роль малых традиций в смене эпох и культурных парадигм. «Люди, примыкающие к проигравшим и маргинализированным учениям, более открыты идеальным мотивам» [Там же. С. 60].

Малые культурные традиции, как правило, развивают неформальные сообщества, интеллектуальные меньшинства, еретические и диссидентские движения. «Большая и малая традиции различаются не только идеологически, в содержательном отношении, но и по общекультурным, стилевым, психологическим характеристикам. Они апеллируют к разным сторонам человеческой личности и предполагают различающуюся базовую аудиторию» [Там же. С. 59]. Согласно культурно-аналитическому подходу оперирование разнообразием исследовательских оптик позволяет нам обнаруживать феномены, неочевидные и неявные для иных типов рациональности [Гусельцева, 2015]. Сходную роль играют культурные традиции: «Видение культуры с точки зрения диалектики большой и малой традиций позволяет прозреть реалии, закрытые для восприятия пеленой привычных стереотипов, и продвигаться в понимании нашей собственной природы» [Яковенко, 2013, с. 91].

Какое значение эти разработки имеют для психологии? Культурно-аналитический подход направлен на выявление и реконструкцию латентных линий развития, движений и тенденций в истории науки и культуры. Он показывает значимость малых (неформальных, маргинальных, скрытых) традиций в эволюции психологического знания. Культурно-аналитический подход реконструирует немагистральные линии развития истории психологии, делая последнюю более многомерной, полной и насыщенной («насыщенное описание» в интерпретативной антропологии К. Гирца). В свою очередь, взгляд через антропологическую оптику избавляет историю психологии от логоцентризма и мэйнстрим-идеологии, включая в эволюции психологического знания интеллектуальное наследие, создаваемое, например, провинциальными краеведами[4]. Архивная работа в этом направлении не только не закончена, но практически в начале пути. Таким образом, история отечественной культурно-исторической психологии - столько же наука будущего, сколько задачи настоящего. Разумеется, здесь существует определенный риск размывания предметного поля, однако он легко компенсируется обязательностью методологической рефлексией, будучи оправданным в плане обогащения идей и развития трансдисциплинарности психологического знания.

Отечественная культурно-историческая парадигма в широком смысле слова разбросана и разметана по всему ХХ в. Это не только хорошо известные работы К.Д. Кавелина, А.А. Потебни, Г.Г. Шпета, Д.Н. Овсянико-Куликовского, Л.С. Выготского, А.Р. Лурии, но и множество пока еще безымянных работ историков, этнографов, литературоведов, чьи культурно-психологические идеи не переработаны и не осмыслены в качестве истории психологии. Наиболее яркими из них являются «этюды индивидуализма» невропатолога Г.И. Маркелова (ученика В.М. Бехтерева), реконструировавшего становление индивидуальности личности в истории культуры; историка Н.В. Теплова, изучавшего «гениальность как культурно-исторический феномен», а также одним из первых в 1902 г. обосновавшего необходимость культурологии как особой науки; этнографа П.Ф. Преображенского, разрабатывавшего на основе английской и немецкой интеллектуальных традиций оригинальный культурно-исторический подход и проект этнопсихологии, введшего конструкт «готовность культуры к заимствованию»; этнографа Б.А. Куфтина, развивавшего культурно-исторический метод и понятие районов «задержавшегося культурного развития»; труды и методологические продвижения Петербургской школы медиевистики, возглавляемой И.М. Гревсом (подробнее см. [Гусельцева, 2015]). Все это составляет круг неочевидного культурно-психологического знания, которое развивалось латентно, преимущественно в смежных науках.

Важно отметить, что отечественная гуманитаристика, задавленная прессом тоталитарной идеологии, тем не менее продолжала определенное латентное и неформальное развитие. Культурно-аналитический подход стремится воссоздать то культурное наследие, которое мы потеряли, ибо неотработанной культурной травмой является не только разгром научных школ, но и нерождение вполне созревших исследовательских направлений. Множество ученых и новых подходов было уничтожено, и наш долг не только восстановить историческую память, но и воскресить утраченные идеи, переосмысливая их в психологии современности.

Исторический стиль мышления, идея разнообразия культур и антропологическая оптика - предпосылки становления культурно-исторической парадигмы в психологии, которые складывались в процессе эволюции определенных исследовательских традиций. Культурно-аналитический подход систематизирует эти традиции посредством переосмысления в контекстах исследовательских задач современности. Важность современной оптики, в том числе культурно-аналитического подхода, обусловлена возможностью обнаружить богатство культурно-исторических традиций в отечественной психологии и - шире - социогуманитарном знании ХХ в. «Рукописи не горят»: традиции, казавшиеся утерянными, незамеченными, исчезнувшими, при определенных усилиях к нам возвращаются. В концептуальных рамках культурно-аналитического подхода совершается восстановление недооцененных концепций и забытых имен. История психологии превращается здесь в поток переосмысления и обогащенной реконструкция культурно-психологического знания, причем, не застывшего, а живущего в изменениях познания.

Возвращаясь в современность и изучая те или иные психологические феномены, мы должны интегрировать разные планы анализа современной культуры. Так, стилистика мышления в культурно-аналитическом подходе предполагает рассмотрение эволюции изучаемого феномена в системе координат история - практики - психика - культура. При этом разворачивание идеи культуры в психологии стимулирует и проблематику субъекта и разнообразия (см. [Знаков, 2015; Сергиенко, 2012]). Таким образом, ведущим контекстом развития культурно-исторической парадигмы в современной науке является, с одной стороны, сензитивность к анализу культуральных факторов, а с другой - антиномия глобализации и индивидуализации в становлении идентичности человека, также требующая внимания со стороны культурно-психологического познания.

Финансирование

Исследование выполнено при поддержке Российского научного фонда, проект 14-18-00598 «Закономерности и механизмы позитивной социализации современных детей и подростков».

Литература

культурный парадигма исторический

1. Автономова Н.С. Познание и перевод. Опыты философии языка. М.: РОССПЭН, 2008.

2. Автономова Н.С., Щедрина Т.Г. (Ред.). Культурно-историческая эпистемология: проблемы и перспективы. К 70-летию Бориса Исаевича Пружинина. М.: Политическая энциклопедия, 2014.

3. Барт Р. [Barthes R.] Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс, 1994.

4. Бахманн-Медик Д. [Bachmann-Medick D.] Культурные повороты по следам «антропологического»: некоторые замечания. Новое литературное обозрение, 2013, No. 122, http://magazines.russ.ru/nlo/2013/122/7b.html.

5. Бёрк П. Что такое культуральная история? М.: Высшая школа экономики, 2015.

6. Брюнетьер Ф. [Brunetiиre F.] Отличительный характер французской литературы. Одесса: Тип. Исаковича, 1893.

7. Вершинин С.Е. Жизнь - это надежда. Введение в философию Эрнста Блоха. Екатеринбург: Гуманитарный университет, 2001.

8. Вульф К. [Wulf K.] Антропология: История, культура, философия. СПб.: С.-Петерб. гос. университет, 2008.

9. Выготский Л.С. Собрание сочинений. М.: Педагогика, 1982. Т. 1.

10. Гусельцева М.С. Культурная психология: методология, история, перспективы. М.: Прометей, 2007.

11. Гусельцева М.С. Информационная социализация средствами истории: методологические аспекты. Образовательная политика, 2012, 3(59), 60-81.

12. Гусельцева М.С. Культурно-аналитический подход к эволюции психологического знания. дис.… д-ра психол. наук. Психологический институт РАО, Москва, 2015. http://www.pirao.ru/images/thesis-presentations/GuseltsevaMS/GuseltsevaMS-thesis.pdf.

13. Жолковский А.К. Мемуарные виньетки и другие non-fictions. Нижний Новгород: URBI, 2000.

14. Знаков В.В. Субъектно-аналитический подход в психологии понимания. Психологические исследования, 2015, 8(42), 12. http://psystudy.ru.

15. Иглтон Т. Идея культуры. М.: Высшая школа экономики, 2012.

16. Лампрехт К. [Lamprecht K.] История германского народа. М.: Издательство К.Т. Солдатенкова, 1894. Т. 1. http://imwerden.de/pdf/lamprecht_istoria_germanskogo_naroda_tom1.pdf.

17. Лампрехт К. [Lamprecht K.] История германского народа. М.: Издательство К.Т. Солдатенкова, 1895. Т. 2. http://imwerden.de/pdf/lamprecht_istoria_germanskogo_naroda_tom2.pdf.

18. Лансон Г. [Lanson G.] Метод в истории литературы. М.: Мир, 1911.

19. Марков Г.Е. Немецкая этнология. М.: Академический проект, 2004.

20. Мэйр Л. [Mayer L.] Малиновский и изучение социальных изменений. В кн.: Малиновский Б. Избранное: Динамика культуры. М.: РОССПЭН, 2004. С. 881-901.

21. Панченко А. «Антропологический поворот» и «этнография науки». Новое литературное обозрение, 2012, No. 113. http://magazines.russ.ru/nlo/2012/113/pa12.html.

22. Прохорова И.Д. Новая антропология культуры. Вступление на правах манифеста. Новое литературное обозрение, 2009, No. 100, 9-16.

23. Сергиенко Е.А. Принципы психологии развития: современный взгляд. Психологические исследования, 2012, 5(24), 1. http://psystudy.ru.

24. Скирбекк Г., Гилье Н. [Skirbekk G., Gilje N.] История философии. М.: ВЛАДОС, 2008.

25. Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литература. М.: Флинта: Наука, 2001.

26. Харрисон Л., Хантингтон С. [Harrison L., Huntington S.] (Ред.). Культура имеет значение. Каким образом ценности способствуют общественному прогрессу. М.: Московская школа политических исследований, 2002.

27. Челпанов Г.И. Социальная психология или «условные рефлексы»? М.: Изд. автора, 1926.

28. Яковенко И.Г. Мир через призму культуры. Культурология и россиеведение. М.: Знание, 2013.

29. Guseltseva M. La dйmarche analytico-culturelle comme fondement du dialogue dans le domaine des sciences humaines. In: M. Dennes, T. Martsinkovskaпa (Eds.), Interdйpendance et influences rйciproques des sciences humaines en Russie et en France dans la premiиre moitiй du XXe siиcle. Bordeaux: MSHA, 2012. pp. 49-90.

30. Firestein S. Ignorance: How It Drives Science. NewYork, NY: Oxford, 2012.

31. Landauer T.K., Foltz P.W., Laham D. Introduction to Latent Semantic Analysis. Discourse Processes, 1998, 25(2-3), 259-284. http://wtlab.um.ac.ir/images/e-library/text_mining/An%20Introduction%20to%20Latent%20Semantic%20Analysis.pdf.

32. Lanson G. Culture allemande, humanitй russe. Paris: Payot&cie, 1915.

33. Miller J.G. Cultural psychology: Imprications for basic psychological theory. Psychological Science, 1999, 10(2), 85-91.

34. Hofstede G. Culture's Consequences: Comparing Values, Behaviors, Institutions and Organizations across Nations. Thousand Oaks, CA: Sage, 2001.

35. Hofstede G., Hofstede G.J., Minkov M. Cultures and organizations: software of the mind. NewYork, NY: McGraw-Hill, 2010.

36. Hofstede G. Dimensionalizing Cultures: The Hofstede Model in Context. Online Readings in Psychology and Culture, 2011, 2(1). http://dx.doi.org/10.9707/2307-0919.1014.

Размещено на Allbest.ru