Старые и новые тенденции в западноевропейской историографии крестовых походов

Размещено на http://www.allbest.ru/

Старые и новые тенденции в западноевропейской историографии крестовых походов

Хаутала Роман

В течение последних 20 лет период крестовых походов стал актуальнейшим объектом исследований западноевропейских медиевистов. Обширность современного объема публикаций по разнородным аспектам тематики значительно затрудняет любую попытку составления обобщающей классификации. Так, в недавнем анализе наиболее свежих западноевропейских работ по крестовым походам, М.Балар указывал на невозможность рассмотрения всех современных публикаций; хотя его синтетический обзор включал только французскую исследовательскую литературу и не принимал во внимание многочисленные работы, изданные на английском, немецком, испанском и итальянском языках [1, с. 45; 2, с. vi].

Актуализация изучения крестовых походов частично объясняется повышением популярного интереса по отношению к идеологическим конфликтам, характерным для общей политической ситуации Западного мира ХХ века. Чрезвычайно ожесточенный характер II Мировой войны и последующее столкновение капиталистического и коммунистического мира способствовали появлению множества исследований, рассматривавших исторические корни морального обоснования физического насилия [2, с. 4]. Однако резкий рост популярности изучения именно крестовых походов наблюдается только с окончанием Холодной войны и в связи с усилением идеологического противостояния между Западной и Исламской цивилизацией. Впоследствии, террористический акт 11 сентября 2001 г. вызвал потребность в углубленном изучении религиозной природы международных конфликтов. В последние годы западные историки подвергли скрупулезному анализу формирование концепции священной войны и ее средневековых эквивалентов, как в исламском, так и в христианском мире [3, с. 4,77-78; 4, с. 59-60; 5, с. 42; 6, с. viii,1-2,13,22,197; 7, с. 26,31; 8, с. xiii,3].

Стремление к пониманию религиозного характера военных конфликтов стимулировалось и относительно недавними высказываниями исламских экстремистов. Например, оправдания террористического акта 11 сентября, со стороны Рамзи бен аль-Шибха, были удостоены чести быть опубликованными на официальном сайте лондонской газеты Sunday Times; отчасти, благодаря удачному выбору псевдонима представителя радикального исламизма, назвавшегося "Саладином, победителем крестоносцев". Также Усама бен Ладен, нередко прибегал к использованию анахроничных метафор из тематики крестовых походов и, в 2006 г., сравнивал внешнюю политику администрации президента Буша II с крестовыми походами английского короля Ричарда I Львиное Сердце, германского императора Фридриха I Барбароссы и французского монарха Людовика IX Святого.

Однако политическая актуальность любой исторической тематики на Западе не является достаточным объяснением ее потенциальной популярности в академической среде исследователей Средневековья. Например, сравнения американской экспансии на Ближнем Востоке с монгольским завоеванием Багдада 1258 г., представленные Саддамом Хуссейном и Усамой бен Ладеном [9; 10], вызвали определенное любопытство по отношению к загадочной, с точки зрения ординарного американского читателя, фигуре хана Хулагу. С другой стороны, кратковременный интерес по отношению к периоду политического доминирования монгол на Ближнем Востоке не способствовал резкому росту исследований, сравнимому с популярностью изучения крестовых походов.

Западные исследователи, безусловно, уделяют внимание восприятию средневековых европейцев со стороны их религиозных оппонентов [11, с. 22]. С другой стороны, анализ деталей средневекового христианско-мусульманского конфликта не является центральным предметом изучения крестовых походов. Популярность тематики в научной среде историков, скорее, объясняется ее теоретическим потенциалом, предоставляющим возможность понимания внутренних социальных процессов католического мира Средневековья [8, с. 4]. Центральной теоретической основой современных исследователей является убеждение, что крестовые походы не были вызваны особой внешней угрозой со стороны мусульманского мира; в отличие, например, от периода Османской экспансии XVI-XVII вв. [2, с. 19; 3, с. 1; 4, с. 65]. Военные экспедиции католиков на Ближнем Востоке воспринимаются продуктом социальных и идеологических изменений внутри самого Латинского мира. Изучение влияния крестовых походов на исламские страны относится, скорее, к области компетенции западных арабистов. Историки крестовых походов, в свою очередь, концентрируются на изучении общественных изменений внутри Европы, вызванных неожиданным успехом первой восточной экспедиции крестоносцев в конце XI века. Не меньшее внимание уделяется и социальным и идеологическим переменам внутри католического мира в ходе подготовки последующих военных кампаний на Ближнем Востоке [5, с. 43; 8, с. 4].

Настоящая статья представляет собой короткий очерк по современному положению западноевропейской историографии крестовых походов. Отдельное внимание в ней уделяется рассмотрению различных теоретических интерпретаций внутренних социальных изменений, стимулировавших организацию военных кампаний на Ближнем Востоке. Однако центральное место в статье занимает анализ методологии определения самого феномена крестовых походов, являющегося наиболее актуальным предметом современных научных дискуссий.

Проблемы, связанные с определением феномена крестовых походов Несмотря на то, что крестовые походы являются несомненным историческим фактом, определение феномена вызывает существенные трудности в связи с отсутствием в средневековых источниках однозначного термина. Первый эквивалент современного термина "крестовых походов" (англ. crusade; фр. croisade; ит. crociata; нем. Kreuzzug) наблюдается только в источниках начала XIV века, то есть к моменту окончания интенсивных военных операций на Ближнем Востоке. Булла Nuper ad nostrum папы Бонифация VIII, от 29 января 1300 г., впервые вводит в обиход термин cruciata, применяемый в данном случае в значении разрешения использования материальных пожертвований католиков, которое было предоставлено испанским священникам для выкупа христианских пленников из мавританского плена. В дальнейшем термин "cruciata" был преимущественно связан с материальным вспомоществованием ординарных христиан борьбе Святого Престола, как с мусульманами, так и с папскими католическими оппонентами [15, с. 14-17, 25].

Также и сведения источников по более раннему периоду существования Латинского королевства Палестины (1099-1291) не выявляют ни юридического статуса, ни общепринятого названия крестовых походов. Папские официальные документы свидетельствуют отправление милитарных контингентов из Европы, и средневековые хроники описывают их участие в военных действиях на Ближнем Востоке. Однако термины из военной лексики (agmen, bellum, praelium, expugnatio) встречаются относительно редко [2, с. 7; 4, с. 57-59; 14, с. 2]. Военные экспедиции на Востоке именуются преимущественно путешествиями (via, iter, itinerarium, expeditio, profectio, passagium), и главная цель каждого отдельного милитарного предприятия представляется как некая разновидность паломничества (peregrinatio) в Святую Землю [1, с. 49; 2, с. 7; 6, с. 13; 11, с. 11-12; 14, с. 2; 16, с. 2; 17, с. 31; 18, с. 192; 19, с. 213].

В начале XIII в., в связи с попытками папства определить юридический статус участников крестовых походов, учащается использование схожего с современным лексического термина crucesignatus (отмеченный крестом), подчеркивавшего важность обета принятия креста перед отправлением крестоносцев на Восток. С другой стороны, описания ритуала принятия обета, частично отражающих популярное восприятие характера крестовых походов, продолжают подчеркивать паломнический характер военных экспедиций в Палестине. В описании военных предприятий на Ближнем Востоке, крест представляется не как некий гарант победы над мусульманами; а, скорее, символом духовного самопожертвования католических воинов, служащего параллельной эмблемой Божественной защиты в ходе длительного и опасного путешествия [2, с. 7-8; 4, с. 57; 6, с. 29; 11, с. 31; 14, с. 2-3,43; 17, с. 3132; 19, с. 213-214; 20, с. 148]. Следует отметить, что символика креста не обязательно связывается с кампаниями на Ближнем Востоке, и применяется в равной мере и по отношению к другим военным предприятиям, направленным не только против мусульман, но и против язычников Прибалтики или даже католических оппонентов Святого Престола внутри Европы [11, с. 11; 14, с. 2; 15, с. 24; 19, с. 213-214; 20, с. 148].

Не меньшие проблемы в определении феномена крестовых походов представляет и очевидное игнорирование палестинских военных экспедиций со стороны теоретиков церковного права. С точки зрения средневековых канонистов, всякое социальное явление должно было быть подвергнуто незамедлительной категоризации в общей схеме Божественного порядка, гарантировавшего единство христианского мира. Тем не менее, канонисты XII в. настойчиво избегали теоретизирования специфичного юридического статуса крестоносцев [2, с. 14-15, 24; 4, с. 56-58; 5, с. 43; 8, с. 7-8; 20, с. 28-29; 21, с. 38]. По всей видимости, консервативные теоретики церковного права испытывали некое неудобство в адаптации нового явления к раннесредневековым канонам священной войну, выработанным Св. Августином; и были склонны рассматривать вооруженные кампании на Ближнем Востоке как продолжение многовековой традиции католического паломничества в Святую Землю [4, с. 57; 8, с. 6; 14, с. 3]. К тому же, теоретизация крестовых походов содержала и потенциальную угрозу для спиритуальной гегемонии католической церкви; и дальнейшая адаптация нового явления в теоретических рамках католической догматики в течение XIII в. позволила ряду светских монархов использовать идеологию крестовых походов для отстаивания автономии национальных церковных институтов; в особенности, в ходе прямого конфликта между папой Бонифацием VIII и королем Франции Филипом IV Красивым, в начале XIV в. [2, с. 15-16; 22, с. 24-25; 23, с. 77].

Степень влияния церкви на развитие крестовых походов продолжает оставаться одним из важнейших аспектов современной историографии. С официальной точки зрения Святого Престола, крестоносцы рассматривались паломниками; от которых, однако, ожидалось участие в военных действиях, мотивированное не только достижением материальных выгод в виде военной добычи, но и получением духовных привилегий. По мнению ряда современных исследователей, спиритуальные награды были важнейшим элементом пропаганды крестовых походов, содействуя массовому вовлечению добровольцев в военные кампании на Востоке. С другой стороны, статус духовной мотивации католических воинов, связанный с понятием индульгенции, до сих пор является невыясненным.

В своей проповеди Первого крестового похода в Клермоне в 1095 г., папа Урбан II предоставлял всем добровольцам пленарное отпущение грехов. К сожалению, речь Урбана II не сохранилась в оригинале; и последующие хронисты не уточняли, имел ли папа в виду полное отпущение грехов после смерти, или же нормативную церковную процедуру наложения временного наказания на кающегося католика, вплоть до исполнения соответствующих мер (как, например, широко распространённого паломничества) по искуплению признанного им греха. Интерпретация проповеди Урбана II представляла существенные трудности не только для современных исследователей, но и для теоретиков церковного права Средневековья. Так, если некоторые канонисты считали папу в праве предоставлять пленарные индульгенции; то такие ведущие теоретики XII в., как Абеляр и Св. Бернард Клервоский, сходились в мнении, что только Всевышний имел эксклюзивную компетенцию в финальном прощении грехов. Проблема оставалась актуальной и в XIII в.; и Фома Аквинский не мог найти других обоснований права папы на распределение индульгенций, как в противоречивом, с точки зрения принципов риторики, утверждении непогрешимости Святого Престола [2, с. 25; 8, с. 53; 11, с. 13; 14, с. 3, 59-60; 19, с. 218; 24, с. 23-24, 30-31; 25, с. 249-251; 26, с. 62; 27, с. 133].

Рассмотрение роли церкви в предоставлении духовных привилегий имеет первостепенное значение для определения самого феномена крестовых походов. Современные исследователи прилагают немалые усилия для выяснения степени совпадения официальной точки зрения католической церкви, по отношению к цели военных экспедиций на Востоке, и восприятия их непосредственных участников. Центральное место в исследованиях занимает поиск ответа на вопросы, считали ли крестоносцы церковное благословление необходимым условием для получения Божественного отпущения грехов? Можно ли рассматривать крестоносцами вооруженных паломников в Палестину, не прибегавших к ритуалу принятия обета креста? И, в первую очередь, рассматривались ли военные кампании, санкционированные папами за пределами Палестины, равнозначными Первому крестовому походу? [2, с. 50; 8, с. 8-9; 12, с. 17; 14, с. 29; 23, с. 77]

Учащение использования военного потенциала крестоносцев внутри европейского континента обычно связывается с понтификатом Иннокентия III (1198-1216). Будучи юристом по образованию, Иннокентий III ввел устойчивое юридическое определение духовных индульгенций крестоносцев и, одновременно, разработал аргументированное обоснование внутренних крестовых походов; которое, однако, вызвало определенную критику не только в среде духовной элиты Латинского мира, но и со стороны светских сословий католической Европы. С другой стороны, источники XIII в. не обнаруживают резкого упадка энтузиазма по отношению к участию в крестовых походах. Поэтому одним из важнейших пунктов, вызывающим жаркие дискуссии в среде современных исследователей, является вопрос: следует ли считать военные экспедиции, организованные папами за пределами Палестины, равноправными в сравнении с т. н. "традиционными" крестовыми походами против мусульман Ближнего Востока [2, с. 49; 6, с. 16,119-120; 8, с. 9, 11, 171, 179, 182; 12, с. 18; 14, с. 3,5; 20, с. 5; 21, с.38; 28, с. 105]? Следующее далее описание четырех основных методологических подходов к определению феномена крестовых походов основывается на общепринятой классификации Ж. Констебля [11], которую, однако, не следует воспринимать абсолютной. За исключением основных теоретиков каждого отдельного подхода, большинство историков предпочитают не определять своих эксклюзивных симпатий и нередко используют выводы всех четырех методов, в зависимости от затрагиваемых в исследованиях тематических аспектов [2, с. 2, 20; 8, с. 10; 28, с. 105].

Популятистский методологический подход. Предполагаемое несоответствие восприятия крестовых походов со стороны религиозных институтов средневековой Европы и светских участников военных экспедиций на Востоке представляет собой центральный объект современных научных дискуссий. Наиболее радикальную трактовку вопроса предлагают представители т. н. "популяристского" методологического подхода, впервые представленного французским историком П. Альфандери, выводы которого были опубликованы его учеником А.Дюпроном в 1959 г. [29]. Альфандери был склонен преуменьшать степень официального влияния католической церкви на формирование идеи крестовых походов, и считал, что военная экспансия Западной Европы на Востоке была следствием некоего религиозного импульса в среде народных масс Латинского мира. В дальнейшем методологический подход Альфандери стал интенсивно использоваться рядом западных историков благодаря возможности представления труднообъяснимого феномена крестовых походов в рамках общей религиозной атмосферы католического мира Средневековья и социального противостояния между элитными сословиями и широкими популярными массами Западной Европы [2, с. 5-6, 93; 8, с. 9; 11, с. 11,13; 13, с. 19-20; 29, с. 1, 9; 30, с. 2-4,13; 31, с. 94].

Сущность популяристского подхода заключается в отказе от рассмотрения крестовых походов как исключительного и неповторимого социального явления. Популяристы не углублялись в анализ формирования юридического статуса крестовых походов и уделяли основное внимание выяснению религиозных ожиданий участников военных экспедиций. По мнению Альфандери и приверженцев его подхода, спонтанные военные экспедиции на Востоке были следствием многовекового существования коллективного убеждения в близости Второго Пришествия Христа, которое должно было иметь место в Палестине. Популяристы подчеркивали "народный" характер подобных верований, резко отличавшихся от видения христианской истории со стороны католической церкви; и, тем самым, указывали на незначительность влияния официальных религиозных институтов на организацию Первого крестового похода. В подтверждение своих утверждений, популяристы делали упор на анализе библейских цитат в средневековых хрониках, описывавших первую военную экспедицию в Палестине и представлявших, в трактовке популяристов, военный контингент крестоносцев не как обычные феодальные подразделения, а как объединенную армию "Израильского народа". Как Альфандери, так и последующие сторонники его подхода, представляли Первый крестовый поход несомненным продолжением многовековой традиции паломничества в Святую Землю, содержавшим специфические черты апокалиптических ожиданий близости Конца Света, которые не имели ничего общего с политическими интересами религиозной и аристократической элиты Западной Европы [1, с. 50; 2, с. 25; 13, с. 19-20; 18, с. 11; 24, с. 11; 29, с. 37, 55, 275, 277; 32, с. 27; 33, с. 57-58; 34, с. 63-65; 35, с. 100-101].

Важнейшей отличительной чертой популяристского подхода являлось утверждение, что, с точки зрения ординарных участников военных экспедиций на Востоке, провозглашение начала Первого крестового похода было осуществлением воли самого Христа, а не главы католической церкви. По мнению популяристов, несмотря на относительную важность проповеди папы Урбана II, организация и последующее развитие первой военной кампании в Палестине оказались вне контроля Римской католической церкви. Главными вдохновителями ближневосточной экспедиции были народные проповедники, и Первый крестовый поход был идеальным воплощением коллективных религиозных ожиданий средневековых европейцев. Подчинение организации последующих военных кампаний в Палестине непосредственному контролю официальных религиозных институтов, по мнению популяристов, исказили первоначальную идею крестовых походов и вызвали резкое падение интереса к их осуществлению. Популяристы представляли негативное восприятие неудач последующих военных кампаний на Востоке как отображение критики несовершенного характера крестовых походов, подчиненных контролю коррумпированных религиозных деятелей. По их мнению, заключительным этапом более или менее "народного" характера крестовых походов явилось отклонение армии крестоносцев от изначальной цели в 1204 г., закончившееся завоеванием Константинополя. Популяристы рассматривали все военные операции на Ближнем Востоке после Четвертого крестового похода как проявление экспансионистских интересов папства и концентрировались на анализе т. н. "народных" крестовых походов XIII в. (и, в первую очередь, т. н. "Детского" крестового похода 1212 г.) как проявлении социального протеста против коррумпированного использования изначальной идеи крестовых походов [1, с. 51; 2, с. 6, 11, 14, 44, 69, 93-94; 3, с. 17; 5, с. 65-66; 6, с. 65-66,145-146; 11, с. 13-14; 14, с. 28; 16, с. 51; 24, с. 12; 29, с. 30, 36-40, 68, 100, 136, 144; 30, с. 2, 13, 16; 31, с. 58-59, 68, 101-102; 34, с. 62-63, 89, 94-95, 102-103; 36, с. 8; 37, с. 94; 38, с. 285].

Методология популяристов вызвала обоснованную критику со стороны приверженцев других подходов к определению феномена крестовых походов. Очевидным недостатком популяристского метода являлся ограниченный диапазон анализируемых исторических явлений. В частности, отказ от серьезного рассмотрения военных экспедиций XIII в. существенно ограничивал возможности формирования полноценной картины развития идеологии крестовых походов. К тому же, слабостью подхода популяристов было нежелание принимать во внимание роль военной аристократии Европы, имевшей центральное значение в развитии всех военных экспедиций в Средневековье. Практикуемая популяристами недооценка материальных аспектов организации крестовых походов и фокусирование на исключительно религиозной основе исторического явления приводило к опасности непонимания его комплексного характера [2, с. 6, 9, 12; 6, с. 125; 24, с. 12; 29, с. 190-191].

Также и избирательный характер интерпретации исторического материала популяристов был подвержен серьезной критике. Подробный анализ всех известных источников по Первому крестовому походу показал несостоятельность метода популяристов, основывавших свои исследования на тенденциозном отборе летописей наиболее эсхатологического характера и пренебрегавших немалым числом источников, не отображавших ожидания Конца Света со стороны крестоносцев. Недавние исследования показали полезность использования официальной документации, подтверждавшей передачу земельной собственности религиозным институтам на время участия в крестовых походах, которая выявляла прагматичное восприятие военных операций в Палестине со стороны их светских участников: крестоносцы, очевидно, планировали возвращение из Палестины и не выражали особых ожиданий близости Конца Света [2, с. 11-12, 34; 5, с. 55; 11, с. 14; 23, с. 77; 24, с. 11; 32, с. 27].

Не менее критикуемым звеном аргументации популяристов являлась их недооценка роли Римской католической церкви в оформлении изначальной идеи крестового похода. Изобилие источников по первой ближневосточной экспедиции предоставляло удобную возможность отбора наиболее значимого, с точки зрения аргументации популяристов, исторического материала. Выбор источников популяристов, однако, представляется недостаточно обоснованным; и основная часть средневековых летописей указывает на центральную роль папы Урбана II в организации Первого Крестового похода [14, с. 28; 35, с. 102].

Следует также отметить и положительный вклад популяристов в осознание феномена крестовых походов. Заслугой Альфандери и приверженцев его методологического подхода явилось выявление психологической мотивации светских участников военных экспедиций в Палестине. На данный момент редкий исследователь подвергает сомнению центральное значение религиозных аспектов военных кампаний на Востоке. Современные историки единогласно рассматривают крестовые походы как особую разновидность многовековой традиции католического паломничества в Святую Землю. Участники крестовых походов представляются, в первую очередь, кающимися пилигримами, предпринимавшими длительные и опасные путешествия в Святую Землю с целью духовного самосовершенствования [2, с. 16; 3, с. 32, 34; 4, с. 46; 6, с. 146; 11, с. 16; 13, с. 20; 14, с. 7,61; 16, с. 2; 18, с. 7,192-193; 24, с. 11, 14; 25, с. 237-238; 30, с. 16; 36, с. 8; 39, с. xxv; 40, с. 132; 41, с. 57; 42, с. 98]. С другой стороны, материальные факторы, мотивировавшие крестоносцев, также должны были иметь немаловажное значение. В первую очередь, экономические интересы военной аристократии Западной Европы стали центральным объектом исследований приверженцев альтернативного методологического подхода.

Генеталистский методологический подход. Приверженцы т. н. "генералистского" подхода были склонны рассматривать крестовые походы как одно из проявлений общего процесса идеологического сближения военного сословия с религиозными институтами средневековой Европы. Впервые детальное теоретическое обоснование генералистского методологического подхода было представлено немецким историком К.Эрдманном в его книге Возникновение идеи ктестового похода (Die Entstehung des Kreuzzugsgedankens), опубликованной в 1935 г. [43]. В своей работе Эрдманн прослеживал исторические корни крестовых походов и указывал на необходимость рассмотрения внутреннеполитических изменений в Европе в период, предшествовавший началу ближневосточных кампаний. Эрдманн убедительно продемонстрировал центральную роль церкви в переосмыслении понятия священной войны и узаконенного насилия, имевшего непосредственное влияние на развитие идеологии крестовых походов. В частности, Эрдманн указывал на общую для всего XI в. тенденцию использования католическими прелатами вооруженных сил европейской аристократии в борьбе с оппонентами Римской церкви; и представлял последующие крестовые походы последовательным воплощением внешней политики Святого Престола, сформировавшейся за несколько десятилетий до завоевания Иерусалима. Доводы Эрдманна привлекли внимание значительного числа историков, детально разработавших впоследствии методологию его влиятельного исследования [2, с. 30-31; 8, с. 9; 21, с. 37; 44, с. 15; 45, с. 453].

По мнению генералистов, идеологические обоснования крестовых походов прослеживались уже в начале XI в.; т. е. в период общей государственной нестабильности, охарактеризованной учащением неконтролируемых феодальных конфликтов. Необходимость восстановления административного порядка вынудила религиозные институты прибегать к установлению ограниченных по времени периодов запрета на использование оружия. Постановления западноевропейских прелатов получили название Божьего мита (pax Dei) и осуществлялись при поддержке военной аристократии, которая получала узаконенное право на использование принудительных мер по отношению к нарушителям перемирий. Новая идеология узаконенного насилия имела значительное влияние на изменение ментальности феодальной аристократии, которая приобрела моральное обоснование своему основному роду деятельности, т. е. ведению военных действий. Католические прелаты, в свою очередь, вскоре осознали выгоды использования потенциала своих светских союзников и стали использовать поддержку военной аристократии в политической борьбе с императорами Священной Римской империи [2, с. 27-28; 4, с. 140-141; 6, с. 109-110; 8, с. 5, 35; 11, с. 14; 18, с. 6; 21, с. 37; 32, с. 10; 40, с. 123-124; 44, с. 17].

Эрдманн и приверженцы его подхода представляли дальнейшую европейскую экспансию на Ближнем Востоке следствием стремления Римской церкви найти применение потенциалу военной аристократии за пределами Латинского мира. Согласно теоретическим обоснованиям генералистов, крестовые походы были вызваны социальными проблемами внутри Европы. Наряду с довольно спорным утверждением о перенаселенности Европы к моменту Первого крестового похода, генералисты нередко представляли ближневосточные кампании прямым следствием недостатка земельных владений внутри католического мира. На основе анализа близкого родства аристократов Латинского королевства Палестины и северных регионов Франции, генералисты идентифицировали кадетов аристократических фамилий, лишенных наследственных земельных владений внутри Европе, как наиболее активных участников католической территориальной экспансии [2, с. 26; 8, с. 12; 18, с. 5; 24, с. 21-23; 34, с. 61].

Несомненной выгодой методологии генералистов являлась потенциальная возможность исчерпывающего объяснения феномена крестовых походов, практикуемых не только в Палестине, но и в Испании, в Прибалтике или на Балканском полуострове. С другой стороны, в интерпретации генералистов крестовые походы теряли свой специфичный характер и, в противоречии с данными исторических источников, представлялись как общий процесс территориальной экспансии средневековой аристократии [2, с. 6, 12-13, 28, 90, 100, 104, 110; 6, с. 183; 8, с. 2, 86, 189, 199, 204-206; 14, с. 10, 1617; 18, с. 5; 22, с. 23,41-42; 25, с. 213-216; 26, с. 57; 42, с. 67-75, 390-391; 46, с. 147-148, 251-252; 47, с. 545, 549; 48, с. 177-178].

Также и внешняя политика Святого Престола представлялась с исключительно практической точки зрения, не принимавшей во внимание религиозные аспекты организации крестовых походов. По мнению генералистов, сама логика священной войны, принятая на вооружение Римской церковью, предполагала возможность использования военного потенциала аристократии в борьбе Святого престола е его идеологическими оппонентами. Уже Эрдманн был склонен рассматривать проповедь Первого крестового похода папы Урбана II как прагматическую уловку, обосновавшую стремление расширения политического влияния папства на Востоке. Эрдманн утверждал, что первичной политической задачей Урбана II была попытка подчинения Константинопольского Патриархата Римской церкви, в обмен на предоставление военной помощи византийской империи [2, с. 31-32; 8, с. 183; 11, с. 14; 14, с. xi; 24, с. 21, 23, 28-29; 34, с. 61; 44, с. 18-19; 45, с. 454; 46, с. 51]. Рассмотрение последующих крестовых походов подчинялось схожей идее и сводилось к описанию умелого использования христианской идеологии для обоснования испанской Реконкисты и насильственного крещения прибалтийских язычников [1, с. 49; 2, с. 6, 12, 82-83, 110-115; 3, с. 16,30; 4, с. 121-122; 8, с. 37, 86-87; 11, с. 15; 14, с. 17-18, 24, 30; 17, с. 3-36; 22, с. 29; 24, с. 28; 32, с. 20-21; 49, с. xxiv; 50, с. 24-25; 51, с. 32-33, 36-37; 52, с. 16, 67-69, 89-94]. Также и крестовый поход против еретиков Южной Франции (1209-1229) последовательно представлялся в общей картине усиления папской власти в рамках европейского континента [3, с. 16,30; 14, с. 18; 20, с. 1; 48, с. 56, 91-92, 117, 126, 148, 189; 50, с. 30].

Несмотря на солидную аргументированность генералистского подхода, его методология была подвержена серьезной критике. В первую очередь, детальный анализ состава военных контингентов Первого крестового похода и параллельное рассмотрение практики наследования земельных владений в Германии и в южных регионах Франции, показал несостоятельность утверждения генералистов о преобладании кадетов аристократических семей в восточной экспансии Латинского мира [2, с. 90; 8, с. 12, 37-38, 42, с. 1]. На основе демонстрации чрезвычайной дороговизны организации ближневосточных экспедиций, ряд исследований доказал значительный вклад в развитие крестовых походов крупных феодалов Западной Европы, обладавших значительными земельными владениями до участия в ближневосточных кампаниях [2, с. 26, 90; 3, с. 43; 14, с. 72-73; 39, с. xxxii; 42, с. 1]. Таким образом, объяснение восточных кампаний стремлением к территориальным приобретениям было опровергнуто на основе подробного анализа исторического материала [2, с. 90-91; 8, с. 13-14; 14, с.72; 18, с. 34; 32, с. 31].

Критика методологии подхода, однако, не препятствует избирательному одобрению ряда достижений генералистов даже со стороны их оппонентов. Сторонники альтернативных методологических подходов признают важность сближения католической церкви с военным сословием средневековой Европы, способствовавшим относительному умиротворению Латинского мира и появлению возможности применения католического военного потенциала за его пределами [2, с. 28; 4, с. 55; 5, с. 44; 32, с. 10, 20-21; 40, с. 132-133; 45, с. 461]. В особенности анализ эволюции морального обоснования насилия по отношению к противникам Римской церкви стал неотъемлемым элементом современных исследований.

С другой стороны, преуменьшение значения религиозных аспектов папской внешней политики воспринимается неприемлемым со стороны оппонентов генералистов; в первую очередь, в исследованиях приверженцев т.н. "традиционалистского" подхода.

Традиционалистский методологический подход. Методология традиционалистского подхода к определению крестовых походов основывается на непосредственной критике доводов генералистов. В 1970 г. английский исследователь Г.Коудри подверг детальному критическому анализу утверждения К. Эрдманна об исключительно политической мотивации папы Урбана II в организации Первого крестового похода. В своей критике подхода генералистов, Коудри указывал на необходимость принятия во внимание персонального контекста деятельности пап конца XI века. Продемонстрировав тесное взаимодействие папы Урбана II с влиятельными бенедиктинскими монастырями Западной Европы, Коудри оспорил аргументацию Эрдманна и подчеркнул сакральное восприятие Святой Земли в ментальности религиозной элиты Средневековья. По мнению Коудри, призыв к освобождению Иерусалима в проповеди Урбана II не мог иметь исключительно формальный характер [40].

В дальнейшем исследователи, вдохновленные доводами Коудри, привели ряд контраргументов утверждению генералистов, что изначальной целью Первого крестового похода было подчинение греческого патриархата Римской церкви. Сторонники традиционалистского подхода не отрицали относительного влияния призыва о военной помощи со стороны басилевса Алексия I на содержание проповеди папы Урбана II в Клермоне. С другой стороны, ряд исследований продемонстрировал, что интенсивные переговоры о союзе между Римской и греческой церквями были организованы в значительно более поздний период. Анализ франко-византийских отношений показал, что просьбы о военной поддержке со стороны греческих императоров неизменно содержали идею потенциального завоевания Святой Земли. И в первую очередь, папская пропаганда первой католической кампании на Ближнем Востоке неизбежно содержала идею восстановления в Иерусалиме христианского правления.

Центральной отличительной чертой традиционалистского подхода является подчеркивание влияния ритуальных элементов на восприятие значимости крестовых походов в средневековом обществе. Так немецкий исследователь Г.Майер подверг серьезной критике тезис К.Эрдманна о тождественности крестовых походов с военными экспедициями против мусульман во второй половине XI века. В частности, Майер отказывался воспринимать ранние кампании против иберийских мавров схожими по характеру с Первым крестовым походом, обосновывая свое утверждение отсутствием разработанной идеологии духовных индульгенций, предоставляемых крестоносцам ближневосточных экспедиций. Позже французский исследователь Ж.Флори представил более детальную аргументацию, стремясь продемонстрировать неполноценный характер духовных привилегий испанских крестоносцев, в сравнении с индульгенциями участников палестинских военных кампаний [2, с. 5, 101; 5, с. 50; 6, с. 72; 8, с. 9; 13, с. 19; 24, с. 18, 32, с. 24; 53, с. 20].

Традиционалисты представляют Первый крестовый поход уникальным явлением, имевшим существенные отличия от всех ранее известных типов ведения священной войны. Важнейшим нововведением, по их мнению, было внедрение синтетического восприятия кампаний против мусульман в совокупности с целым комплексом ритуальных особенностей, подчеркивавших паломнический характер военных действий. Первые крестовые походы неизменно связывались с посещением крестоносцами Церкви Гроба Господня в Иерусалиме, и их добровольное решение принять участие в ближневосточной экспедиции предварялось важнейшим, с точки зрения идеологии крестовых походов, ритуалом принятия обета креста. Символика креста имела очевидную связь с Иерусалимом, нуждавшимся в перманентной защите от воображаемой агрессии мусульман по отношению к христианским святыням. По мнению традиционалистов, центральная роль Иерусалима в ментальном восприятии католиков объясняла устойчивый энтузиазм по отношению к организации именно ближневосточных кампаний, несмотря на ряд поражений, нанесенных христианским армиям мусульманскими правителями [2, с. 2-3, 86; 4, с. 122, 127-128; 8, с. 8; 28, с. 108-109; 32, с. ix-x].

Ближневосточные экспедиции, таким образом, представляются уникальной и полноценной формой крестовых походов. Традиционалисты не отрицают относительной популярности альтернативных военных кампаний, организованных папами в Испании или в Северо-восточной Европе; но приписывают им пониженный идеологический статус в восприятии средневековых католиков. В особенности в отношении крестовых походов против еретиков и католических оппонентов Святого Престола внутри Европы, традиционалисты придерживаются бескомпромиссной позиции и представляют подобные военные предприятия коррумпированной формой изначального идеала ближневосточных экспедиций. Поэтому исследования традиционалистов уделяют основное внимание "нормативным" ближневосточным кампаниям и обычно ограничивают хронологию крестовых походов периодом, начинающимся с первой палестинской кампании и заканчивающимся уничтожением Латинского королевства Палестины в 1291 г. [5, с. 143; 6, с. 47, 56, 67, 83; 11, с. 12; 19, с. 213; 20, с. 236; 22, с. 23; 27, с. 131; 28, с. 107-108; 51, с. 47; 55, с. 260; 56, с. 345; 57, с. 146, 58, с. 3-4, 8].

Относительно недавняя критика аргументации традиционалистов со стороны альтернативного "плюралистского" подхода основывается на демонстрации формальных признаков альтернативных крестовых походов, имеющих очевидное сходство с ближневосточными кампаниями. Плюралисты указывают на однородность лексики папских официальных документов, не отражавшей существенного отличия внутренних крестовых походов от палестинских кампаний; и подкрепляют свою критику еще более убедительной демонстрацией практики ритуала принятия креста и предоставления пленарных индульгенций в связи с подготовкой альтернативных военных кампаний. Их другим важным аргументом является указание на тенденциозно негативное восприятие папской политики традиционалистами, которое, скорее, отображает оценку современных исследователей, чем самих участников событий [2, с. 10, 108; 5, с. 142; 6, 77; 8, с. 11; 17, с. 40; 20, с. 237; 33, с. 160].

Плюталистский методологический подход. В сравнении с приверженцами рассмотренных методологических подходов, плюралисты уделяет наибольшее внимание вопросу о предполагаемом различии в восприятии крестовых походов со стороны религиозной элиты Западной Европы и в среде светских участников военных кампаний. По мнению плюралистов, все военные экспедиции, санкционированные Святым Престолом, воспринимались равноценными со стороны светских сословий; вне зависимости от факта, были ли они направлены против мусульман Ближнего Востока, или против других официальных противников Латинского мира.

Теоретические доводы плюралистов основываются на убеждение, что различные типы крестовых походов Средневековья рассматривались необходимой мерой по защите католического христианства от воображаемой агрессии его внешних и внутренних врагов. В первую очередь, ближневосточные и иберийские кампании представлялись справедливой реакцией по отношению к незаконному, с точки зрения средневековой католической идеологии, узурпированию христианских владений со стороны мусульманских правителей. Не менее обоснованными, однако, представлялись и альтернативные крестовые походы. Военные экспедиции против еретиков обосновывались угрозой идеологическим устоям Римской церкви, содержавшейся в проповеди катарской ереси в южных регионах средневековой Франции. С точки зрения участников крестовых походов в северо-восточной Европе, полабские и прибалтийские языческие правители чинили существенные препятствия христианскому прозелитизму, который рассматривался не только законным и неоспоримым правом, но и центральной функцией Римской католической церкви. Политические оппоненты папства, в свою очередь, подвергали опасности само единство христианской Европы. С точки зрения плюралистов, все перечисленные противники Святого Престола воспринимались реальной угрозой для существования Латинского мира. Совпадение интересов светских участников военных кампаний с официальной линией Римской церкви отражалось в устойчивом энтузиазме по отношению ко всем типам крестовых походов, как в период существования Латинского королевства Палестины, так в течение двух столетий после мусульманского завоевания католических территориальных владений на Ближнем Востоке.

Впервые методология плюралистского подхода была представлена английским исследователем Дж. Райли-Смитом в 1977 году [14]. Его методологический подход, однако, приобрел популярность постепенно, и только в течение последних 20 лет можно говорить о полноценной конкуренции плюралистского подхода не менее влиятельной методологии традиционалистов. Райли-Смит признавал существенные трудности историков в определении светского восприятия военных кампаний, организованных папами, и предлагал сконцентрироваться на сравнении формальных признаков крестовых походов на Ближнем Востоке и внутри европейского континента. Постепенно методология Райли-Смита приобрела популярность, и исследователи стали уделяет значительное внимание юридическим нормам организации всех типов крестовых походов. Анализ официальной документации и нарративных источников показал, что наравне с крестоносцами ближневосточных кампаний, участники альтернативных крестовых походов продолжали именоваться паломниками и нередко получали равнозначные пленарные индульгенции. Документированные описания принятия обета креста, имевшего центральное ритуальное значение для участников военных кампаний, указывали на полноценный характер восприятия внутренних крестовых походов. К тому же доводы плюралистов были подкреплены, как содержанием проповедей различных типов крестовых походов, не выявивших особой дифференциации папских кампаний; так и историческим материалом локальных хроник, которые не обнаруживали резкой критики политической линии Святого Престола.

Фокусирование плюралистов на изучении внутренних крестовых походов имело существенное влияние на саму структуру современной западноевропейской историографии рассматриваемого периода. Первая конференция наиболее влиятельного на данный момент Общества по изучению ктестовых походов и Латинского Востока (Society for the Study of the Crusades and the Latin East), организованной в Кардиффе в 1983 г., включала выступления наиболее влиятельных приверженцев плюралистского подхода, получивших возможность представить теоретические основы своего метода. Сборник конференции, опубликованный двумя годами позже, еще содержал не только статьи сторонников традиционалистского подхода, но и основательные исследования по истории Латинского королевства Палестины [68]. Содержание последующих сборников Общества, однако, отображает постепенный рост влияния плюралистского подхода. Так, последний сборник, опубликованный в 2011 г. [69], не содержит более статей по ближневосточным военным экспедициям, за исключением одного исследования по Второму крестовому походу; которое, скорее, фокусируется на внутренних проблемах организации военной кампании, чем на деталях ее последующего осуществления [70]. Основная часть исследований сборника посвящена рассмотрению крестовых походов, организованных Святым Престолом внутри европейского континента.

Несомненной заслугой плюралистов явилось расширение диапазона современных исследований, актуализировавших изучение различных аспектов крестовых походов, которые ранее воспринимались нерелевантными по отношению к тематике. Полабские и прибалтийские крестовые походы, например, долгое время рассматривались исключительно с социально-экономической точки зрения и представлялись продолжением многовекового процесса насильственной христианизации язычников Северной Европы. За последнее десятилетие, однако, положение значительно изменилось. Религиозные аспекты балтийских крестовых походов стали объектом изучения нескольких недавних исследований, которые продемонстрировали неразрывную связь католической экспансии в Северо-Восточной Европе с идеологией Первого Крестового похода.

Относительно недавняя консолидация влияния плюралистов объясняет интересный феномен формирования наиболее аргументированной критики нового подхода в среде его же приверженцев. Райли-Смит, например, указывал на определенные недостатки своей методологии и представлял новый подход к определению крестовых походов как временную теоретическую модель, требующую дальнейшей переработки. Так же и не менее влиятельный английский исследователь Н.Хаусли признает неэффективность подхода в раскрытии действительного восприятия папских военных кампаний со стороны ее светских участников. По мнению Хаусли, главным недостатком плюралистского подхода является переоценка достоверности исторической информации, предоставляемой религиозными авторами средневековой Европы [2, с. 8, 10, 79; 14, с. xii; 58, с. 6-7].

Недостатки аргументации плюралистов являются очевидным следствием их методологии, основывающейся, в первую очередь, на рассмотрении формальных признаков крестовых походов. Любопытно, что наиболее аргументированная критика плюралистской методологии была представлена исследователями тематик крестовых походов, которые были актуализированы благодаря утверждению влияния самого плюралистского подхода. Так, содержание недавних исследований по балтийским крестовым походам, авторы которых неизменно причисляют себя к лагерю плюралистов, выявляет относительное несоответствие данных исторической документации с доводами нового методологического подхода. Крестовые походы против вендов или эстонцев, несомненно, имели ряд формальных признаков, совпадавших с центральными элементами организации ближневосточных кампаний. С другой стороны, подробный анализ официальной документации выявляет двоякое отношение к крестовым походам в Северо-Восточной Европе, нередко воспринимавшихся папской курией и их непосредственными участниками неполноценными, в сравнении с ближневосточными кампаниями.

Существование четырех альтернативных определений крестовых походов, очевидно, отображает наличие живейшего популярного интереса по отношению к исторической тематике. На данный момент наиболее влиятельными являются определения, представленные традиционалистами и плюралистами. С другой стороны, также и устаревшие определения популяристов и генералистов имеют значительное влияние на современное восприятие крестовых походов. Расхождение в восприятии исторического явления выражается в отсутствии его официального определения. Тем не менее, сторонники различных методологических подходов признают существование центральных элементов, характеризующих феномен крестовых походов.

Первичной характеристикой крестовых походов представляется практика ритуала принятия креста, которая отображала комплексное восприятие феномена, воспринимавшегося синтезом между военными экспедициями и религиозным паломничеством. Значение символики креста, однако, продолжает представлять собой объект оживленной дискуссии. Если традиционалисты представляют обет принятия креста в неразрывной связи с ближневосточными кампаниями, то плюралисты рассматривают данный ритуал в более общем контексте католической милитарной активности в Средневековье. К тому же, влияние ритуала на определение юридического статуса крестоносцев остается недостаточно выясненным, т. к. исторические источники упоминают нередкие случаи участия католиков в ближневосточных кампаниях без принятия обета креста [2, с. 7, 50; 11, с. 12; 14, с. 3, 53; 17, с. 27; 23, с. 76; 25, с. 240-241; 26, с. 42, 53, 67].

Менее спорной характеристикой воспринимается влияние санкций Святого Престола на определение легитимного статуса крестовых походов и объектов военных действий. Тем не менее, ряд исторических явлений, воспринимаемых бесспорным элементом общего феномена крестовых походов, не содержал данной характеристики. Военные экспедиции против Литовского княжества в XIV в., наравне с т.н. "народными" крестовыми походами внутри Западной Европы, были организованы без непосредственного участия Святого Престола; что ставит под сомнение обоснованность применения данной характеристики для общего феномена крестовых походов [3, с. 17; 6, с. 30; 11, с. 12-13; 14, с. 3; 15, с. 12; 17, с. 27, 30; 22, с. 39, 42-43; 32, с. ix; 42, с. 2; 51, с. 5].

Предоставление духовных привилегий участникам крестовых походов представляется третьей неотъемлемой характеристикой, которая, с другой стороны, является наиболее актуальным предметом историографической дискуссии. Помимо упомянутых споров о полноценности индульгенций альтернативных крестовых походов; так же и общее отношение светских сословий к понятию индульгенции остается недостаточно выясненным, в особенности, в контексте определения папской компетенции в признании финального отпущения грехов. Не меньшие проблемы вызывает и интерпретация необходимости участия крестоносцев в военных действиях для получения пленарных индульгенций. Средневековые источники XIII в. свидетельствуют широкое распространение практики отказа средневековых европейцев от персонального участия в военных экспедициях, несмотря на принятие обета креста; и использование альтернативного способа исполнения обета, заключавшегося в материальных пожертвованиях религиозным институтам. С одной стороны, новая практика служит несомненным свидетельством сохранения популярности крестовых походов. С другой стороны, массовое уклонение от личного участия в военных экспедициях указывает на очевидное понижение значения паломнического аспекта и связанных с ним абсолютных духовных привилегий крестоносцев.

Таким образом, определение феномена крестовых походов остается актуальнейшей проблемой западноевропейской историографии. Современные исследователи прилагают значительные усилия в поиске ответа на вопрос, возможно ли в принципе найти однородные характеристики для всей комплексности исторического явления? Или же каждая отдельная военная кампания крестоносцев должна рассматриваться в изолированном историческом контексте?

историография крестовый поход феномен

Литература

1. Balard M. The French Recent Historiography of the Holy War. //Papaute et les croisades. - Famham: Ashgate,

2. Housley Contesting the Crusades. - Maiden: BlackwellPublishing, 2006.

3. Riley-Smith J. The Crusades, Christianity and Islam. - New York: Columbia University Press,

4. Mastnak T. Crusading Peace: Christendom, the Muslim World, and Western Political Order. - Berkeley: University of California Press,

5. Whalen B.E. Dominion of God: Christendom and Apocalypse in the Middle Ages. - Cambridge: Harvard University Press,

6. Tyerman C.J. Fighting for Christendom: Holy War and the Crusades. - Oxford: Oxford University Press,

7. Huntington S.P. The Clash of Civilizations?//Foreign Affairs. - № 72. - New York, 19

8. Jotischky A. Crusading and the Crusader States. - Harlow: Pearson/Longman,

9. Blair D. Iraq Defiant as Saddam's Henchman Rallies Arabs. // The Telegraph. - January - London, 2003.

10. Frazier I. Annals of History. Invaders. Destroying Baghdad. //The New Yorker. - April - New York, 2005.

11. Constable G. The Historiography of the Crusades. // The Crusades from the Perspective of Byzantium and the Muslim World. /A.E. Laiou (ed.). - Washington: Dumbarton Oaks Research Library and Collection,

12. Trotter D.A. Medieval French Literature and the Crusades (1100-1300). - Geneve: Librairie Droz,

13. Constable G. Crusaders and Crusading in the Twelfth Century. - Farnham: Ashgate,

14. Riley-Smith J. What Were the Crusades? - Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2002 (петв. изд. 1977).