Голод в Поволжье 1919-1925 гг.: происхождение, особенности, последствия

Практическая значимость диссертации заключается в том, что она дополняет общую и региональную историографию по проблеме голода в России и позволяет использовать её результаты как для дальнейшей научной разработки комплексной проблемы голода в ХХ в., так и в экспертных мероприятиях международных организаций, занятых разрешением мирового продовольственного кризиса в сегодняшнюю модернизационную эпоху. Основные положения диссертации логично входят в общий курс Отечественной истории См.: Поляков В. А. Аграрная политика большевиков: от продразвёрстки к голоду (глава в учебнике) // История России (Гражданская война в России, 1917-1922): Учебно-методический модуль / Отв. ред. С. В. Карпенко; М-во образования и науки Рос. Федерации, Рос. гос. гуманитарный ун-т. М., 2004. С. 382-411; Его же. Аграрная политика большевиков: от продразвёрстки к голоду (глава в учебнике) // Гражданская война в России, 1917-1922: Лекции и учебно-методические материалы / Отв. ред. С. В. Карпенко. М., 2006. С. 319-349. и в региональную историю Поволжья, отдельно читается специальный курс и проводятся спецсеминары со студентами и аспирантами факультета философии, истории, международных отношений и социальных технологий Волгоградского государственного университета. Эти материалы вошли в практику лекционной работы с массовой аудиторией, при проведении конференций и семинаров для учителей истории на курсах повышения квалификации и могут быть использоваться для подготовки учебных пособий, создании музейных экспозиций.

Апробация исследования. Наиболее значимые результаты работы нашли отражение в монографии, за которую автор стал лауреатом Конкурса, проводимого «Фондом развития Отечественного образования» на лучшую научную книгу 2007 г. в номинации «Гуманитарные науки», и научных статьях общим объёмом более 70 п. л. Результаты исследования были представлены в сообщениях на XXIX, XXX и XXXI сессиях Симпозиума по аграрной истории Восточной Европы в Орле (2004 г.), Туле (2006 г.) и Вологде (2008 г.), в докладах на конференциях в Москве, Арзамасе, Волгограде, Йошкар-Оле, Коломне, Оренбурге, Саратове, Тюмени, на ежегодных научных сессиях Волгоградского государственного университета.

Структура диссертации подчинена исследовательской логике, строится по проблемно-хронологическому принципу, состоит из введения, основного содержания, поделённого на две части из 12 глав, заключения, документального приложения, списка источников и литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность темы, научная новизна и практическая значимость, степень изученности поставленной проблемы, определяется объект и предмет, цель и задачи, хронологические рамки и территориальные границы, анализируется источниковая база, характеризуется методология и методы исследования.

Часть первая диссертации - «Продовольственные трудности и происхождение голода, 1919 - весна 1921 года» - состоит из пяти глав, в которых реконструируются наиболее значимые для страны и Поволжского региона события, связанные с изменениями в характере труда при бестоварном общественном производстве, переводом крестьян на продовольственную развёрстку, трудностями на транспорте, итогами продовольственных заготовок 1920 г. и неудачно проведённой «великой посевной» кампании 1921 г. Такой аспект рассматриваемых проблем позволил определить основные причины голода.

Первая глава «Продразвёрстка - стержень аграрной политики большевиков» начинается с краткой характеристики состояния экономики России к середине 1910-х гг., когда страна вышла на самые высокие показатели в своём развитии. В этих результатах народного труда существенная доля приходилась на Поволжье - один из важнейших регионов по производству аграрной продукции. Ситуация кардинально изменилась после революционного потрясения 1917 г., ставшего главным событием отечественной истории начала ХХ в. Разрушительной для экономики стала антирыночная программа большевиков, предполагавшая ликвидацию частной собственности и товарно-денежных отношений. Одним из первых шагов по реализации этих преобразований был декрет СНК от 19 октября 1918 г. о создании области немцев Поволжья с характером трудовой коммуны, положивший начало административно-территориальным изменениям, которые вместе с образованием новых автономий вели к дроблению государства и разрушению хозяйственных связей. Декрет СНК «О развёрстке зерновых хлебов и фуража, подлежащих отчуждению в распоряжение государства, между производящими губерниями» от 11 января 1919 г., дополненный в течение последующих двух лет ещё двумя десятками законов по другим видам изымаемых у крестьян продуктов и сырья, привёл положение с продовольственным обеспечением населения до крайнего обострения.

Потери крестьян из-за развёрстки привели к страху перед продотрядовцем с винтовкой в руках, отбирающим хлеб и другие продукты, перед голодом и смертью. Эта особого рода боязнь вела к сокращению производства, что оправдывалось доводом: а зачем выращивать, если всё заберут. Это стало причиной экономического спада, хорошо видимого на фоне прежде наблюдавшегося, с конца 1870-х по 1916 г., роста аграрного производства. А вот в последующие пять лет всё стало иначе: из представленных в диссертации таблиц хорошо видно общее для Поволжья сокращение к 1921 г. посевных площадей без малого на 40%, а по зерновым культурам на 55%. Более значительным, относительно сокращения посевных площадей, было падение урожайности. В результате валовой сбор зерновых по стране на третьем году большевистской диктатуры составил всего 54,1% среднегодового уровня 1909-1913 гг., то есть уменьшился почти вдвое. Причём в наиболее важных районах этот показатель был ещё ниже. Так, Саратовская губерния - одна из основных житниц европейской России выглядела следующим образом: 1918 г. - 90 млн пудов, 1919 г. - 70 млн пудов, 1920 г. - 45 млн пудов и 1921 г. - 20 млн пудов, что составило только 22,2% от валового сбора 1918 г. Но это не остановило роста изъятий продуктов у крестьян. Если в первую заготовительную кампанию, закончившуюся в августе 1919 г., в Европейской России по развёрстке собрали 107 922 тыс. пудов хлеба, крупы и зернового фуража, то во вторую уже 180 428 тыс. пудов. Именно поэтому встала угроза полной остановки промышленности и голода, который наиболее страшными последствиями обернулся для Поволжья.

Во второй главе «Изменения в характере труда» рассматриваются теоретические воззрения В. И. Ленина по этой проблеме, переводимой им в рамки «строго выдержанной коммунистической линии», что на практике было реализацией решений кремлёвского руководства, отрицающего законы рыночной экономики. Она признавалась только за форму проверки на «коммунистичность» того, как «рабочая и крестьянская масса на деле строит нечто новое в своей будничной работе». Сущность этого во второй программе РКП(б) выражалась в «равенстве вознаграждения за всякий труд», а в последующих уточнениях ленинских сподвижников определение коммунизма сводилось к «работе на общий котёл». Энтузиазма у трудящихся масс, что впервые показано в диссертации, это не вызвало, поэтому и начинания с идеями неких починов о воскресниках и субботниках исходили не от рабочих, а из партийных структур. Одновременно нельзя считать тот труд под принуждением ещё и бесплатным, если за него натурой выдавали где-то полфунта хлеба, а где-то по одной рыбке - по вобле. На практике это вылилось в «обязанность безоговорочно исполнять все поручения партии», что контролировалось председателем Главкомтруда при СТО Ф. Э. Дзержинским, одновременно являвшимся председателем ВЧК и наркомом внутренних дел РСФСР. В его ведении были созданные в 1919 г. «лагеря принудительных работ», где содержались «трудовые дезертиры», то есть рабочие, самовольно покидавшие предприятия. Желающих работать в таких условиях находилось мало, поэтому стимулирующим рычагом было насилие в виде мобилизаций. При этом принципиально важно то, что отрицание товарно-денежные отношений и материальных стимулов к производительному труду, не мешало советскому руководству это отрицаемое использовать в процессе реализации продовольственной развёрстки. Согласно принятому 2 сентября 1919 г. «Положению СНК о премировании рабочих продовольственных отрядов» это делалось с целью «ускорения работы по изъятию излишков хлеба». Из этого предстаёт невольное признание представителями власти своей абсолютной несостоятельности в реализации провозглашаемых планов, если что-либо созидательное сводилось к минимуму. Катастрофа становилась неизбежной. Она обусловливалась двумя факторами: символическими подачками в виде «куска хлеба» действительным труженикам и значительно более крупными «кусками» карательным органам для стимулирования репрессивных действий, в том числе по изъятию хлеба и других продуктов. Следствием этого был общий спад производства, в нарастающих объёмах недостаток продовольствия и голод.

В третьей главе «Трудности транспорта - важный фактор продовольственного кризиса» всесторонне рассмотрена взаимосвязь состояния транспортной отрасли с голодом в стране. От характера работы транспорта, выполняющего функцию распределения, в прямой зависимости находится положение всего хозяйства страны. При этом, если прежде в нормальной рыночной экономике развитие транспортных коммуникаций было благоприятствующим фактором в деле экономического совершенствования, то с осени 1917 г. всё в корне изменилось: отказ от товарно-денежных отношений превратил эту отрасль не просто в сферу, усугубляющую и без того падавшие грузовые и пассажирские перевозки, а в фактор голода. На ситуацию не смогли кардинально повлиять ни перестановки в управленческом звене, ни организационно-структурные изменения формы управления транспортом, в первую очередь железными дорогами.

В ряде таблиц этой главы представлены данные, отражающие динамику спада грузоперевозок, ухудшающегося состояния железнодорожных путей, поломок паровозов и вагонов, уменьшающейся заготовки топлива, нарастающего недостатка кадров. В их числе преобладали квалифицированные специалисты, «протестовавшие ногами», то есть покидавшие производство. В связи с этим даже в лесистой местности большевики удосуживались оставлять паровозы без дров. В случаях же проявления каких-либо явлений, меняющих обычную обстановку, например, смена погоды, то последняя для сферы хозяйственной деятельности становилась абсолютно непреодолимой преградой. Именно в этом качестве стали сказываться осадки в виде снега - снежные заносы, а весной размыв талыми водами железнодорожных путей. Это многообразное проявление разрухи тогда выражалось краткой, но ёмкой фразой - транспортный паралич. Он последовал после перехода на так называемое централизованное управление и другие меры некоего «оздоровления», включавшие смену наркомов, создание всё новых и новых административных структур типа Оскома, Цутопа, желескомов, снегопути и прочих, так и не решивших ни одну из задач перед ними ставившихся. Единственным рычагом, позволявшим некоторое время сохранять возможность для минимального продвижения грузов и людей, были насильственные мероприятия военного, милицейского и чекистского ведомств по мобилизации людей и инвентаря на транспорт и одновременная его же и остановка заградотрядами ВОХР. Поэтому созидания и не было, что подтверждают многочисленные факты пропажи сотен тысяч пудов пшеницы, находившейся под открытым небом на железнодорожных перегонах. Вследствие произошедших изменений на транспорте связь между отраслями и регионами приняла бессистемный характер, что привело к локализации отдельных территорий, нарушению товарообмена между городом и деревней, усугублению голода.

В четвёртой главе «Итоги заготовительной кампании 1920 года» раскрывается сложная обстановка в Поволжье. Серьёзными причинами были те нарушения, какими сопровождалась деятельность продработников при изъятии продуктов у крестьян по развёрстке. Значительные издержки наблюдались и на последующих этапах транспортировки и хранения. Ведь для большей части таким способом полученного продовольствия не было ни складских помещений, ни кадров соответствующих специалистов, ни инвентаря и оборудования, а главное весь опыт людей был иным и такую форму деятельности они в подавляющем большинстве не могли воспринять из-за психологии частных собственников. В качестве перевалочных пунктов для свозимого продовольствия по стране была создана целая система новых учреждений - ссыпных пунктов. Их функционирование предполагало довольно многочисленные штаты сотрудников, занятых только приёмом продуктов. Отсутствие надлежащего качества амбаров вело к использованию мелких помещений, которые были разбросаны на больших расстояниях друг от друга, а это осложняло их. Не было зерноочистительных машин и дров. Помещения не отапливались. Не хватало керосина для освещения, а основная работа по приёму продовольствия приходилась на исключительно тёмные осенне-зимние месяцы. При этом продотряды стремились осуществлять ссыпку хлеба именно ночью. Не было канцелярских принадлежностей, включая карандаши, и документы надлежащим образом не оформлялись. Прикрепление волостей к ссыпным пунктам осуществлялось хаотично, что влекло перегрузку одних и недогрузку других. Там, где помещения были переполнены, продотряды ссыпали зерно прямо под открытым небом.

Явно не благоприятными для индивидуальных хозяев были и цены, произвольно устанавливавшиеся советскими органами на продукты, если крестьяне сдавали их добровольно. Однако «добровольность» наблюдалась только тогда, когда в населённые пункты вводились вооружённые формирования из продармейцев. В случае не сдачи продуктов по реквизиции за гроши крестьяне обрекались на их безвозмездную конфискацию. Высшее руководство страны такую ситуацию считало «продовольственным фронтом» и требовало выполнения назначенных развёрсток в размере 100%. В Поволжье это вылилось в 1919-1920 гг. в «2-х кратное и 3-х кратное непосильное наложение развёрстки», что на местах затем стали называть главной причиной голода. В этих условиях на конец февраля 1921 г., выполнив развёрстку лишь на 61%, по стране всё же собрали 258 707 тыс. пудов хлебофуража, а в конечном итоге общие заготовки на конец года по хлебу составили 367 млн пудов. Результат впечатляющий, потому что в предыдущий год хлеба было собрано только 210 млн пудов.

В пятой главе «Сложности "великой посевной" кампании 1921 года» анализируются причины неудачного осеннего засева крестьянских полей в 1920 г., когда площадь обрабатываемой земли по стране снизилась до 62% от довоенных объёмов, а в отдельных районах Поволжья посевщики и вовсе не появились в поле ввиду отсутствия семян. В связи с этим подготовка к весенней посевной кампании 1921 г., получившей наименование «великой», была развёрнута небывало рано - в декабре 1920 г. Тогда постановлением VIII Всероссийского съезда советов «О мерах укрепления и развития крестьянского сельского хозяйства» было решено на местах создать комитеты по расширению посевов и улучшению обработки земли - посевкомы. При них учреждались сельскохозяйственные советы, а при сельсоветах - крестьянские комитеты. Главной задачей новых структур на селе стало создание методом семенной развёрстки семенного фонда. Эта мера вслед за январским 1921 г. правительственным предписанием о начале проведения в жизнь кампании по обязательному засеву полей привела в Поволжье к ряду вооружённых крестьянских выступлений, сопровождавшихся расхищением хлеба. Причины восстаний заключались в недовольстве продовольственной политикой, нежелании ссыпать семена, а уже с февраля в чекистских сводках пошли сообщения о волнениях на почве голода. Представители власти действовали жёстко. Для вывоза хлеба из общественных амбаров на госсыпные пункты уезды для проведения этих операций разбивались на районы, куда во главе контингента красноармейцев направлялись чрезвычайные уполномоченные. С марта в сводках появилась информация о фактах голодной смерти крестьян, самоубийствах на почве голода и новых массовых выступлениях по всему Поволжью. Ситуация была острейшей, а новые правительственные инструкции, отражая неизменность курса, с классовых позиций, то есть за счёт зажиточных крестьян, предлагали осуществлять внутри поселений перераспределение семян в «целях обработки и обсеменения маломощных и красноармейских хозяйств».

В апреле 1921 г. подготовительная фаза «великой посевной» кампании правительственным предписанием была переведена в «начало посевной кампании». Это сопровождалось чередой решений, касавшихся, кроме зерновых культур, ещё картофеля и подсолнуха.

Важным сюжетом этой главы является рассмотрение климатических условий того трагического года. Из впервые используемых данных видно, что погода с весны 1921 г. отличалась более ранним приходом тепла и несколько меньшим, чем обычно, количеством осадков, но с июня дожди стали выпадать. Одно это уже расходится с прежним мнением об исключительной засухе лета 1921 г. О том, что и в целом этот год был более благоприятным, чем предыдущий 1920-й, свидетельствуют и сравнительные научные данные по метеорологическим наблюдениям, представленным в виде таблицы. Три показателя - температура, количество осадков и количество дождливых дней, что за пять месяцев весны и лета, то и в суммированном виде по двум соседствующим годам говорят о том, что в 1921 г. средние температурные показатели лета были ниже, осадков больше, как и дней дождливых. Но именно в этот год народная трагедия голода приняла всеобъемлющий характер. Отсюда вывод - главная причина кроется не в природном катаклизме или объективных условиях, на что сразу стали ссылаться стоявшие у власти, а в характере деятельности людей. Ведь и с дождями на незасеянных полях урожая не будет. А тем угодьям, что засеяли очень поздно, осадки уже были не впрок - вызреть зерновые культуры не успели. Из-за нехватки семян зерновых культур площади посевов по докладам из регионов составили: в Нижегородской губернии - 92%, в Марийской автономной области - 64,9%, в Башкирии - 49,3%, в Симбирской губернии - до 50%, в Самарской губернии - 65%, в Саратовской губернии - до 60%, в Области немцев Поволжья всего лишь 10%. В отчёте Чувашской автономной области со ссылкой на III съезд посевкомов констатировалось, что «посевы яровых хлебов не вызрели по причине позднего высева из-за отсутствия семян и тем самым создали полный голод на местах». Таким образом, «великая посевная» кампания 1921 г., закончившаяся фактическим срывом, стала прологом голода, который подтвердил полную исчерпанность системы продовольственной развёрстки.

Часть вторая - «Поволжский голод: его особенности и последствия, лето 1921-1925 год» - состоит из семи глав, в которых воссоздаётся тяжёлое положение населения в Поволжье во время голода с выделением его особенностей и последствий с лета 1921 до конца 1925 г. Передаются события, сопровождавшие процесс перехода в отношениях советского государства с крестьянами на продовольственный налог, особенности неудачной государственной помощи голодавшим, противостояние русской общественности и большевиков на почве иностранной помощи, вклад РПЦ в борьбу с голодом и атеистические мероприятия РКП(б) и советской власти, испытания в муках голода обычных граждан и обладавших властными полномочиями, изменения в налоговом обложении крестьян во время голода, спад и последствия пережитого бедствия.

Шестая глава «Переход к продовольственному налогу» повествует о перипетиях, какие сопровождали замену продовольственной развёрстки продналогом, и продолжительном неприятии В. И. Лениным новой формы взаимоотношений с крестьянством. Его позиция изменится только под влиянием восстания в тамбовской деревне и опасного выступления в Кронштадте. Именно тогда на Х съезде РКП(б) было принято решение о переходе на продовольственный налог, что глава правительства одновременно сопроводил парадоксальным условием: «Крестьянин должен несколько поголодать, чтобы тем самым избавить от полного голода фабрики и города». Несколько позже, вновь связывая налог с голодом, он заявил: «Если будет неурожай, брать излишки нельзя, потому что излишков не будет. Их пришлось бы взять изо рта крестьян. Если будет урожай, тогда все поголодают немножко, и государство будет спасено».

Сразу после окончания съезда последовал ряд государственных постановлений, включая манифест от имени ВЦИК, где заявлялось, что «налог явится большим облегчением для крестьянского населения». Одновременно Президиум ВЦИК дал распоряжение губернским продовольственным комитетам «впредь до издания правил, устанавливающих натуральный налог, проводить в жизнь ранее изданные законоположения и распоряжения о продовольствии». Дополнительный контроль на местах был возложен на ВЧК. Её местным органам предписывалось принять энергичные меры к охране продуктов от возможного расхищения в случае неправильного истолкования крестьянами постановления съезда. Большую часть тех, кто был причастен к продовольственной работе, такие распоряжения убеждали в сохранении прежней политики, отразившейся в их признаниях принятия её за «шутку», что «так крестьян пока ловят на удочку и что весной опять будет развёрстка, когда крестьяне успокоятся».

Главный подвох был заложен в правительственное постановление от 28 марта 1921 г. Существо заключалось в том, что напоминание о крестьянских трудностях и благих перспективах будущего «свободного распоряжения плодами своих трудов», вытекало из обещания собрать в 1921-22 г. не свыше 240 млн пудов зерновых продуктов вместо планировавшихся 423 млн пудов на прошлый 1920-21 г. Но реально к 1 марта 1921 г. по стране было собрано 258707 тыс. пудов хлебофуража, из которого в производящих губерниях, включая Поволжье, 131069 тыс. пудов. Поэтому обещаемого уменьшения от действительно собранного у крестьян хлеба не было. 27 мая 1921 г. на Х конференции РКП(б) В. И. Ленин внёс новое уточнение об изъятии у крестьян 240 млн пудов хлеба налогом и 160 млн товарообменом, то есть всего 400 млн пудов.

Аналогично выходило с декретами по налогам на картофель и масличные семена, молочные продукты, мясо, масло, яйца, шерсть, сено, чем ещё раз подтверждалось отсутствие какой-либо разницы между новой формой налога и прежней развёрсткой. В конечном итоге завершённая в марте 1922 г. первая продналоговая кампания только по шести видам продуктов дала: хлебофуража - 251,8 млн пуд., масличных семян - 16,5 млн пуд., картофеля - 55,1 млн пуд., мяса - 10,2 млн. пуд., масла - 1,2 млн пуд., сена - 61,2 млн пуд. Помимо этого взимались налоги местные, а также «возврат семенной ссуды» в количестве 13,5 млн пуд., в том числе и с 35 голодавших губерний с населением почти в 90 млн человек. Из них по разным данным голодали до 30-40 млн человек. Их страдания имели прямую связь с продовольственной политикой, что зримо проявилось в государственных мероприятиях, которые были проведены весной и летом 1921 г.

В седьмой главе «Голод как национальная катастрофа, его особенности и первый опыт государственной помощи» представлены научные патологические и социальные параметры голода, его медицинская классификация с делением на варианты. Их два: добровольное исключение человеком пищевого энергоснабжения - лечебное дозированное голодание, и вынужденное недоедание, что наблюдается при социальном неравенстве, в период стихийных бедствий и т. д. Интерпретация, сформулированная председателем ВЦИК М. И. Калининым, «обозначала такое положение, когда нужда в пище достигает высшего предела и является уже неодолимой, безвыходной, как стихийная сила, когда население умирает не только от разного вида эпидемий, развивающихся на почве истощения, как тиф, туберкулёз и прочие болезни, заражающие людей даже и при хорошем питании, но и непосредственно от недостатка питания - голодной смертью».

В соответствии с представленной классификацией в главе рассматриваются первые случаи голодной смерти в феврале 1921 г. в Самарской губернии, анализируется пропагандистского характера циркуляр ЦК РКП(б) с вариантами мероприятий по оказанию помощи голодающим. Все предписания, включая обязанность десяти сытых кормить одного голодного, или 30 рабочим усыновить одного ребёнка, и т. д., на практике были неосуществимы. Но важно то, что этот документ даёт возможность для начала отсчёта острой фазы голода в Поволжье, что разрушает прежнюю официально сформулированную советскую концепцию о причинах голода в летней засухе, а не в предшествующей продовольственной политике. Её следствием стало постановление Президиума ВЦИК «Об организации комиссии ВЦИК по оказанию помощи сельскому населению, пострадавшему от неурожая в Рязанской, Калужской, Орловской, Тульской и Царицынской губерниях» во главе с М. И. Калининым.

Комиссия просуществовала с 1 марта по 23 июня 1921 г. Принимавшиеся решения носили закрытый характер и никакого влияния на положение в районах голодного бедствия не оказали, потому что основной формой неотложной помощи были лишь обещания об отмене или приостановке налога, что реально не изменяло положение крестьян уже ничего не имевших. Десятки миллионов людей оказались без продуктов питания, что даёт основание относить голод к явлению социальному. Его скрытый период в виде недоедания горожане стали испытывать с конца 1917 г. С начала 1919 г. тотальное изъятие методом развёрстки продовольствия и сырья из деревни сделало недоедание обычным состоянием и для крестьянского большинства. К концу 1920 г. голод стал уже явным, что руководство РСФСР подтвердило постановлением ВЦИК об организации выше названной комиссии. Вслед за этим заявленная в марте замена продразвёрстки налогом ситуацию усугубила ещё более. Неудачно проведённый весенний сев и несколько меньшее от обычной нормы количество осадков весной и в начале лета привели к тому, что явный голод охватил Поволжье и ряд смежных районов. При этом попытка распространить скрываемую от общественности деятельность комиссии ВЦИК на ряд новых регионов, результатов не дала.

Восьмая глава «Русская общественность и большевики: противостояние на почве иностранной помощи» посвящена сложным перипетиям, какими сопровождалось в Политбюро ЦК РКП(б) решение вопроса о закупках хлеба на заграничных рынках и обращении советского правительства за иностранной помощью для голодающих в Поволжье. Но наибольшей остроты противостояние и интриги достигли в связи с созданием, функционированием и прекращением деятельности общественных организаций по борьбе с голодом. Всё началось с 22 июня 1921 г., когда на совместном заседании делегатов VII Всероссийского съезда по сельскохозяйственному опытному делу с Московским обществом сельского хозяйства видный экономист и в прошлом государственный деятель С. Н. Прокопович предложил создать общественный комитет по борьбе с голодом. К этому времени послание Патриарха Тихона о помощи голодающим Поволжья, адресованное Западу, сняло завесу умолчания с голодной трагедии в РСФСР. Поэтому кремлёвскому руководству стало необходимым как-то реабилитироваться в глазах заграничной общественности и представить себя инициатором в начинаниях помощи голодающим перед своим народом. 28 июня, после получения от А. М. Горького проекта «Комиссии помощи голодающим», председатель СНК дал своё согласие на её создание. Вечером следующего дня Политбюро утвердило несколько изменённое название - «Всероссийский комитет помощи голодающим» (ВКПГ) под председательством Л. Б. Каменева. Однако это решение не стало окончательным. Только после трёх предварительных заседаний ВКПГ Политбюро ЦК РКП(б) постановило допустить и так называемых «буржуазных общественных деятелей», дав им не больше двух мест из семи в Президиуме ВКПГ. В ночь с 18 на 19 июля прошло «Специальное заседание Всероссийского комитета помощи голодающим», оформленное протоколом за № 1. Отсюда понятной становится обусловленность его непродолжительного существования. Подтверждением этого являются факты, связанные с созданием ещё одной структуры - «Центральной Комиссии помощи голодающим ВЦИК» (ЦК Помгол) под председательством М.И.Калинина, предназначавшейся для решения идентичных задач. Её главное отличие от общественного ВКПГ заключалось в государственной принадлежности. По времени она возникла несколькими днями позже, но ранее в советской литературе без ссылок на источники первенство отдавали ЦК Помголу, хотя его заседание под первым номером состоялось только 22 июля 1921 г. Кроме того, надо обратить внимание на то, что из 16 человек второй комиссии 7 одновременно входили в ВКПГ, а Л. Б. Каменев и возглавлял его. Вместе с ним почётным председателем был избран В. Г. Короленко, а большинство составили виднейшие представители русского общества. Фактическое руководство осуществляли С. Н. Прокопович, Е. Д. Кускова, Н. М. Кишкин, по первым буквам фамилий которых советская пропаганда ВКПГ дала второе название - «Прокукиш».

Члены ВКПГ отличались устремлённостью быстрее найти пропитание для голодных с наименьшими потерями сил и времени в бюрократических советских структурах, тогда как лица из ЦК Помгола, сами являвшиеся высокопоставленной частью номенклатурной бюрократии, наоборот не могли что-либо сделать без учёта политической целесообразности. С раздражением советское руководство восприняло обращение общественности из ВКПГ за помощью к Патриарху Тихону, призыв которого был услышан на Западе.

Роспуск ВКПГ последовал вслед за подписанием 20 августа 1921 г. в Риге соглашения между правительством РСФСР и Американской Администрацией Помощи (ААП), в советских документах именовавшейся АРА. Накануне, 18 августа, Политбюро приняло решение отказать представителям ВКПГ в выезде за границу, а предложить «направиться на места в районы голодающих губерний для практической помощи голодающим». За отказом, ввиду бесполезности из-за отсутствия продовольствия, последовал арест «всех без изъятия членов (не-коммунистов) Комитета помощи», а в 1922 г. состоялось судебное решение по «Делу Всероссийского комитета помощи голодающим». Приговоры были вынесены суровые - вплоть до расстрела, которые позже заменили высылкой за границу. Судьба сложилась так, что начало поступления в РСФСР первых грузов с продовольствием из-за границы, спасительных для миллионов голодных, стало роковым для тех, чьи усилия для этого были решающими.

Девятая глава «Вклад Русской Православной Церкви в борьбу с голодом и атеистические мероприятия РКП(б) и советской власти» отражает наиболее трудный период голода в конце 1921 начале 1922 г., когда существенной была только помощь заграничных благотворительных организаций и Всероссийского Церковного Комитета помощи голодающим (ВЦКПГ). Столь значимая для спасения людей работа вплоть до декабря 1921 г. была «незаконна», потому что противоречила инструкции НКЮста о запрещении благотворительной деятельности всем религиозным объединениям. На практике этот запрет носил расширительный характер, потому что 20 апреля 1921 г. от имени ЦК РКП(б) было направлено письмо губернским и областным комитетам РКП(б) со строгим указанием, что «в рабочем государстве при организации государственной помощи обеспечение трудящихся такого рода "благотворительностью" принципиально и совершенно недопустимо». В сложной ситуации, угрожавшей основам власти большевиков, они на короткое время изменили тактику. В секретной директиве ЦК РКП(б), направленной на места в сентябре 1921 г., указывалось, что «переживаемый период меньше всего является удобным для выдвижения на первый план антирелигиозной борьбы». Поэтому 8 декабря ВЦИК официально разрешил РПЦ проводить сбор пожертвований для голодавших.

На дозволение советской власти представители высшего церковного руководства сразу «откликнулись и вошли в сношение с ЦК Помгол». Но там долго медлили и только 1 февраля 1922 г. дали согласие, в соответствии с которым контроль за деятельностью православного духовенства и распределением пожертвований передавался в руки местных Комиссий помощи голодающим. К этому времени ВЦКПГ собрал около 9 млн рублей, не считая ювелирных изделий, золотых монет и помощи натурой. Но спустя месяц церковная организация была признана советским правительством излишней, а собранные денежные суммы переданы в ЦК Помгол.

Православное движение помощи голодавшим не входило в планы советских властей. Более того, тяжёлый экономический кризис, переросший в голодное бедствие на значительной территории РСФСР, в начале 1922 г. неожиданно открылся возможностью проведения антицерковной акции. Опыт в деле экспроприирования церковного имущества накапливался ещё с 1918 г. На рубеже 1921-1922 гг. руководство РКП(б) и советской власти продолжили попытки как-то упорядочить политику прямых экспроприаций имущества церковных организаций. 27 декабря 1921 г. ВЦИК принял декрет о судьбе «колоссальных ценностей, находящихся в церквах и монастырях», отразивший начало изменений в характере принимавшихся решений. 23 февраля 1922 г. последовал декрет ВЦИК об изъятии церковных ценностей на нужды голодающих. Его формулировки были такими, как будто церковь вообще никакой помощи в борьбе с голодом не оказывает и даже многое скрывает. Говорилось об изъятии всех ценностей, какие якобы существенно не затронут интересы культа. Такая расплывчатая формулировка давала возможность забрать практически всё.

Несправедливость была вопиющая. 15 марта в Шуе при изъятии церковных ценностей красноармейцы и ЧОН применили оружие, что привело к гибели 5 и ранению 15 верующих. Большевистские вожди использовали это как повод и перешли к жёстким репрессиям. 19 марта В. И. Ленин, сопроводив припиской «Строго секретно. Просьба ни в коем случае копий не снимать», направил письмо чрезвычайной важности «Товарищу Молотову для членов Политбюро». Основной смысл послания заключался в словах: «Дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий».

Так, запущенному процессу изъятия церковных ценностей был добавлен чёткий ориентир. На следующий день Политбюро согласилось с ленинским предложением. 3 апреля 1922 г. состоялось секретное «совещание Пленума ЦК Помгола ВЦИК совместно с делегатами XI партийного съезда из голодных губерний». В постановлении того собрания было записано: «Просить ЦК РКП принять меры к благополучному доведению до конца голодной кампании… и обеспечить будущую реализацию церковных ценностей».

К концу 1922 г. сумма изъятого из церквей оценивалась специалистами в денежных знаках того времени цифрой чуть большей 8 трлн рублей. О том, что это близко к фактическим объёмам можно судить по оценкам Госбанка РСФСР, озвученным на закрытом заседании пленума ЦК Помгол ВЦИК 5 июля 1922 г. Но этим операция не закончилась. Изъятие продолжалось и на 1 августа 1923 г. оценочная сумма по официальным данным Ликвидационной комиссии ЦК Последгола ВЦИК составила 6 576 932 рублей 66 копеек в золотых рублях. При этом собранные церковные ценности пошли в первую очередь на саму кампанию по их изъятию. Об этом можно сожалеть, одновременно не упуская из виду главного, что это происходило вопреки воле иерархов РПЦ и желания её верных чад, чьи добровольные пожертвования вместе с насильственно взятым из церквей имуществом стали суммированным вкладом в борьбу с голодом.

Десятая глава «Испытание голодом: люди и власть в борьбе за выживание» освещает тяжёлое положение населения во время голода, духовно-нравственные изменения в общественной среде, неприязненные проявления к власти, сопровождавшиеся стихийными, но широкими по территории антиправительственными выступлениями крестьянских масс, что в партийно-советских кругах квалифицировалось как «бандитизм».

Информация о ситуации в голодавших регионах, поделённая на три группы, включает свидетельства самих голодавших, отчёты комиссий, наезжавших в зону бедствия, и материалы «Госинфсводок» и «Бандсводок ВЧК». В документах первой группы, наряду с описанием трагического состояния людей, как основная причина случившегося называется продовольственная развёрстка и сменивший её продналог. Из документов второй группы предстают страшные проявления голода: питание населения лебедой, корой от деревьев, глиной и прочими суррогатами. Они разрушительно сказывались на здоровье населения, сопровождались тяжёлыми заболеваниями и смертью. Матери, спасая детей, подбрасывали их к детским домам, оставляли на произвол судьбы на улицах, пристанях и железных дорогах. Беспризорность вылилась в бродяжничество голодных, холодных в своих жалких лохмотьях детей, заполнявших просёлочные дороги и города, просивших куски хлеба для поддержания жалкого существования. Третью группу документов составили сведения, которые чекисты по своим каналам собирали в местах бедствия для передачи в высшие партийно-государственные структуры власти. Эта информация, представленная в виде таблицы, однотипна предыдущей, но имеет большую ёмкость из-за тщательности фиксирования фактов и их обобщения по административно-территориальному принципу. Кроме того, свой отпечаток наложила нацеленность ВЧК на выявление антисоветских проявлений. Хорошо видно, что все регионы на почве голода были охвачены эпидемиями. Везде были зарегистрированы многочисленные факты массовой смертности от голода, а в половине административных единиц и случаи людоедства. Многочисленными стали самоубийства, иногда они происходили даже целыми семьями. Особое внимание представители государства обращали на проявления враждебности к себе, что было зафиксировано в 1/3 голодавших регионов. При этом повстанческое движение и восстания наблюдались даже чаще, чем глухое недовольство.

Нашло отражение кризисное состояние транспорта, где из-за недостатка топлива, паровозов и вагонов гибли переселенцы, в нужных количествах не могли доставляться грузы и фиксировались многочисленные факты хищения продовольствия, частыми были инциденты со срывом помощи заграничных организаций. В июне 1922 г. они обеспечивали питанием в Поволжских районах - 8 628 482 детей и взрослых, из них на долю АРА приходилось - 7 671 101 человек. В это время внутрироссийскую помощь получали 2 504 068 едоков. Если соотнести число питаемых в советских и иностранных столовых, то получается 1 к 3,5. По официальным данным ЦК Помгол на декабрь 1922 г. эта помощь составляла 60% от потребности. То есть даже по официальной статистике, подверженной тенденции к приукрашиванию, почти половина населения оставалась без пропитания. Помощь со стороны советского государства была не только для меньшего числа людей, но и уступала иностранной по качеству.

В главе приводятся сравнительные данные о рационах питания, калорийности и ассортименте продуктов в советских и иностранных столовых, о продовольственных пайках сотрудников продовольственных комиссий, советского и партийного аппарата. Отмечается отсутствие фактов о смертности коммунистов от голода, что было обусловлено специальными решениями РКП(б), исполняемыми государственными структурами. Одновременно называются их потери, по отдельным губерниям до 1/3 численного состава, в борьбе с так называемым «бандитизмом», по официальной лексике ставших «жертвами хаоса».

В одиннадцатой главе «Изменения в налоговом обложении крестьян во время голода» нашла отражение его взаимосвязь с размерами и количеством видов взимаемых налогов в период 1922-1925 гг. В это время вопрос о выполнении заданий по сбору налогов стоял на первых позициях в деятельности советских государственных и партийных структур, представлявших отчёты в ЦК РКП(б). С начала 1922 г. в них из регионов Поволжья постоянно звучала озабоченность невозможностью выполнения продналога, что объяснялось «условиями всё усиливающегося голода». Крестьяне реагировали нескрываемым ропотом возмущения, отказами от внесения и даже открытыми выступлениями, переходящими в погромы партийно-советских учреждений с посягательством расправы над их сотрудниками. По этой причине секретариат ВЦИК 16 июня 1922 г. постановил сохранить ранее введённое военное положение в ряде губерний РСФСР, куда из Поволжья попали Пензенская, Саратовская и Симбирская, утвердить военное положение, введённое постановлениями местных органов в Царицынской, Астраханской и Трудкоммуне немцев Поволжья, а также ввести военное положение в Самарской, Башкирской Республике и Калмыцкой Автономной Области. Это позволило, несмотря на предельную напряжённость крестьян, усилить административный нажим. В этом нажиме находила воплощение с классовых позиций оправдываемая нацеленность брать из деревни сырьё и продукты в максимальных объёмах и непрерывно, что решающим образом сказалось на тех изменениях в налоговом обложении крестьян, какие произошли в период голода. Из них в ряд существенных можно отнести трудгужевый налог, общегражданский и подворный налоги, промысловый сбор, а также целый ряд натуральных налогов, тогда же заменённых единым сельскохозяйственным налогом с устанавливаемыми в вышестоящих инстанциях разрядами урожайности. Для его уплаты деньгами крестьяне вынуждены были продавать продукты, а затем для своего потребления их же покупать по более высоким ценам. В случае замены налога, измерявшегося в ржаных единицах, другими культурами, он количественно возрастал или предполагал внесение ржи налогоплательщиком купленной. Кроме того, местные сельские, волостные и уездные властные структуры повсеместно вводили «самообложение» и «самовольные налоги», в связи с чем ни крестьяне, ни представители продовольственных органов не находили разницы в продналоге от продразвёрстки. Как и прежде налоговые изъятия стимулировались репрессивными мерами к неплательщикам через взыскания в двойном размере, многопроцентные пени, конфискацию имущества, содержание под стражей и пр. Особенно трудным было положение беженцев-обратников, возвращавшихся в места прежнего жительства и не освобождавшихся от внесения налогов.

Результатом таких мер в «Политическом отчёте ЦК на XII съезде РКП(б)» стали с пафосом прозвучавшие в апреле 1923 г. данные о 258 млн пудов зерновых культур, собранных в первую налоговую кампанию, что было на 6,2 млн пудов больше, чем в предыдущем сельскохозяйственном году. Отсюда становится ясно, что и голод не мог отступить. Трагедия продолжалась. В «Обзоре ГПУ о политическом и экономическом состоянии СССР» от 16 июля 1923 г. к голодающим были отнесены 32 губернии, области и республики. Из них наибольшее количество - 9 голодающих губерний дало Поволжье. Тогда же начался процесс свёртывания помощи заграничных организаций, которые, перейдя под бюрократический контроль «Заграничной Комиссии», стали заниматься только «распределением частных продовольственных посылок».

С отъездом иностранцев голод вновь стал внутрироссийской проблемой, которая с лета 1923 г. усугубилась из-за целого ряда новых мероприятий советской власти. В начале июня крестьяне узнали, что правительство выводить страну из тяжёлого положения решило именно с их помощью. Акцию с целью «укрепления Красной Армии… и создания сельского воздушного флота», что обозначило первые шаги к началу индустриализации, предприняли через Центральный комитет крестьянской общественной взаимопомощи, постановившего «отчислять по 25 пуд. зерна от каждого Комитета и дать Рабоче-Крестьянскому Правительству 2 500 000 пудов зерна на постройку 75 аэропланов».

Одновременно более тяжким бременем, чем отчисления на авиацию, стали первые советские займы, дополнившие налоговые повинности продолжавших голодать крестьян. Особую значимость советские руководители придавали двум из них - золотому и хлебному. О том, что не предполагалось брать во внимание положение изголодавшихся крестьян, говорят изменения в налоговом законодательстве, произошедшие 11 июля 1923 г. с принятием «Инструкции о порядке привлечения к ответственности за нарушение декрета об едином сельскохозяйственном налоге и о порядке возбуждения, направления и рассмотрения дел об этих нарушениях». В конце года крестьяне узнали о необходимости возврата под угрозой таких же санкций, как и за неуплату сельскохозяйственного налога, прежней государственной помощи семенами зерновых культур озимого посева 1922 г., ярового посева и картофеля весны 1923 г. с 12% увеличением в золотом исчислении по ценам Наркомата продовольствия. При столь значительной налоговой нагрузке подверженное голоду Поволжье не могло выполнять плановые задания, поэтому из губерний и республик шли постоянные ходатайства к правительству о «сложении недоимок» и «снижении налогов». Этим не только подтверждался продолжавшийся тяжёлый голодный кризис, но одновременно указывались и причины, которые голод вызвали. Из таблиц, представленных в этой главе, как в абсолютных цифрах, так и в процентном выражении, хорошо видно, что доля налоговых поступлений в государственном бюджете СССР с 1922/23 до 1925/26 финансового года, незначительно колеблясь, за исключением одного года, превышала половину доходной части.

Двенадцатая глава «Спад и последствия голода» показывает неустойчивость настроений в крестьянской среде в 1925 г., что было связано с тяжким налоговым бременем, порождавшим неуверенность в завтрашнем дне, несло страх перед новыми угрозами медленно отступавшего голода. Его прежние рецидивы вновь широко проявились, но так как ещё в августе 1923 г. высшее партийно-государственное руководство страны декларировало «победу» над голодом, сообщения об этом в газетах, тогда единственном источнике массовой информации, перестали появляться. Зато это бедственное состояние, остававшееся в Поволжье, не могли обходить советские спецслужбы. В Саратовской губернии по сообщениям чекистов количество голодающих достигло 300 тыс. человек, «на почве усиливающегося недоедания развиваются различные болезни». Однотипной была информация из других мест, гласившая, что «массового физического голодания в деревне нет, но имеется широкий слой крестьянства недоедающего, питающегося хлебом с примесью суррогатов, раскрывающего крыши на корм скоту». В Царицынской губернии доля таких хозяйств колебалась от 10 до 50 % по различным районам, а число нуждающихся в непосредственной помощи достигло 350 000 человек, то есть 30 % всего крестьянского населения. Наблюдались болезненные явления на почве голода и было от 2 до 4 случаев смерти в месяц на уезд. В сводках из Оренбургской губернии говорилось, что «ввиду недостатка семян крестьянство прибегает к продаже скота, пахотной земли и с/х инвентаря». С января «с хлеба на воду» перебивалось до 50% крестьян в Ульяновской губернии. Тревожными ожиданиями была наполнена жизнь самарских крестьян, значительная часть которых из-за «возбужденных ходатайств о сложении с/х налога с погибшей площади посевов в ожидании результатов налога не вносила». По медицинским обследованиям типичным для голодающих территорий был внешний вид людей: бледный цвет лица, отёчные опухоли. Такого характера фактов голодного бедствия, включая территорию от Украины до Дальнего Востока, в том числе губернии в центре европейской части России, Северный Кавказ, Поволжье и Сибирь не станет только в чекистской сводке от 25 июля 1925 г. Поэтому она даёт основание именно этой датой ограничивать продолжительность первого советского голода, что не является основанием для исключения его проявлений в каких-то узких территориальных и временных границах. Черта между обеспеченностью продуктами питания и их недостатком довольно условна. С этим, кстати, связано и мнение, что голод в странах с тоталитарными режимами повторяется с 10-12-летней цикличностью. Такой вывод можно считать вполне обоснованным, но с нашей точки зрения требующим серьёзной поправки. Советский голод был перманентным, то есть непрерывным, поэтому за цикличность можно воспринимать, скорее всего, незначительные паузы с неполной сытостью, что наблюдалось в короткие промежутки между голодными 1920-ми, 1930-ми, 1940-ми годами и балансированием на грани голода в ряду других лет ХХ в. И всё же большинство людей, пройдя через трудные годы, несмотря на усталость от революции, гражданской войны, голода и репрессий, смогли сохранить в себе силы и веру в будущее. Это нашло отражение в подъёме религиозных чувств, приобретении способности к ясному пониманию действительных ценностей в жизни.

В заключении подведены итоги диссертационной работы, которые подтверждают новизну предлагаемой концепции исследования голода 1919-1925 гг. в Поволжье и научную значимость выводов, выносимых на защиту.

Впервые в историографии на основе широкого круга источников был произведён всесторонний и комплексный анализ причин происхождения этого масштабного бедствия с эпицентром в Поволжье, исследованы его особенности и последствия. Голод был обусловлен реализацией программных положений РКП(б) по строительству социализма через разрушение базисных товарно-денежных отношений. Эта теоретическая основа базировалась на ряде ленинских положений, в основной ряд которых, кроме суждений о голоде и его последствиях как явлениях прогрессивных, облегчающих собственный приход к власти, вошли следующие: гегемония коммунистической партии, скрываемая декларацией о диктатуре пролетариата; утопическая идея всеобщего учёта производства и распределения продуктов; хлебная монополия, хлебная карточка, всеобщая трудовая повинность с целью осуществления правила «кто не работает, тот не должен есть»; «добыча» хлеба методом реквизиций, ставших государственной нормой. При этом, если в сфере материального производства оплата была введена уравнительная, что подрывало всякую инициативу и делало бессмысленной интенсивность труда и высокое качество продукции, то выполнение плановых заданий по изъятию сырья и продуктов из деревни стали стимулировать через выдачу премий продовольствием, какое у крестьян брали. К тому же использовались административные меры воздействия на людей вплоть до физического насилия, что реализовывалось силовыми структурами через повсеместно создаваемые лагеря принудительных работ.