Социальные представления и поведение российского крестьянства в начале ХХ века в 1902-1922 годы (по материалам Среднего Поволжья)

Анализ определения закономерностей эволюции ментальных и поведенческих форм в эпоху "общинной революции". Важнейшие особенности менталитета российского крестьянства, детерминированные стабильностью воспроизводства традиционных социальных ориентаций.

Рубрика История и исторические личности
Вид автореферат
Язык русский
Дата добавления 29.12.2017
Размер файла 101,7 K

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Необходимо отметить, что экстремальные характеристики военной повседневности в период Первой мировой войны послужили импульсом к углублению ощущения психологического дисбаланса. Пожалуй, основным признаком грядущих перемен стало рассогласование наличного и потребного, идеалов, покоившихся на важнейших мифологемах крестьянского сознания, и реальной практики. Для народа, отличавшегося фанатичной приверженностью собственным архетипам, трудно представить более значимую мотивацию, чем не оправдавшиеся надежды.

В четвертом параграфе - «Политико-правовая сфера крестьянского сознания в 1917 г.» рассматривается содержание политических представлений и правосознания средневолжского крестьянства в условиях уничтожения имперской государственности. Правовой «революционный чин», что сформировался в российской деревне к лету 1917 г., был вызван к жизни тремя мощнейшими по степени своего воздействия движущими силами. Посягательство на базовые ценности «общинного» сознания: нарушение принципа уравнительного землепользования в период столыпинщины; коммерциализация социальных связей на фоне угрозы голода; и, наконец, разрыв в системе патерналистского восприятия власти, все это способствовало воспроизводству социально-утопического идеала в качестве предназначенной к незамедлительной реализации программы действий.

В этом контексте при определении общей парадигмы представлений крестьянства о государстве и его институтах уместна даже приставка «псевдо-», которая обозначает консервативную сущность массовой политической культуры крестьянства. Революционизм общины, несмотря на заимствование многих положений из арсенала радикальных партий, был направлен на защиту традиционного уклада и объективно вел к углублению локализма и разрыву связей в системе «власти-подчинения». Представление же о гармонии отношений между властью и крестьянством рассматривалось последним исключительно через призму решения проблемы малоземелья путем уничтожения института частной собственности и возвращения к минималистской потребительской этике.

В пятом параграфе - «Образы «новой власти» в представлениях российского крестьянства в 1918 - н. 1920-х гг.» рассматривается политическая основа протестных настроений в средневолжской деревне. В этот период обращают на себя внимание антигородская и антикоммунистическая (в смысле - «против начальства») направленность социального сопротивления, попытки восставших построить свое обращение к власти в форме «приглашения к диалогу». В документах эпохи Гражданской войны фиксировались не только объективированные претензии к власти, но и представления о социальном идеале политического управления: «вместо истинных проповедей»; «ставили диктатуру», «не входили в положение трудового крестьянства»; «требуем крестьянского самоуправления». По сути дела, это видоизмененная трактовка крестьянского прочтения «Воли» образца 1918 - н. 1920-х гг.

В Главе V. «Модели социального поведения российского крестьянства в первой четверти ХХ века» представлен анализ мотивации и поведенческой практики российского крестьянства периода «общинной революции» в рамках процесса социально-политического взаимодействия.

При рассмотрении социально-психологических аспектов в истории российского крестьянства рассматриваемого периода следует учитывать два момента: во-первых, насколько соответствовала мотивация социального поведения понятию «революции общин» и каковы основные побудительные причины массовой психологии, если оценивать их в контексте поиска признаков «общинного архетипа»; а, во-вторых, менялось ли содержание поведенческих стереотипов при сравнении периодов 1902-1916 гг. и 1917-1922 гг., что позволяет определить характер крестьянского сопротивления не только относительно объекта агрессии или вопросов идеологической практики, но и в социально-психологическом аспекте.

Реакция крестьянской автаркии на стимулы внешнего мира получает адекватное объяснение посредством категории социального сопротивления, трактуемого как противодействие притязаниям государства и земельной аристократии и, одновременно, как выдвижение встречных претензий, при помощи которых можно было компенсировать негативные последствия внешнего воздействия. Все проявления социальной активности в этом контексте можно условно разделить на два типа: обыденное сопротивление (скрытые формы протеста: порубки, потравы и пр. и выдвижение встречных претензий) и массовую агрессию как выражение поведенческих форм, соответствовавших условиям возникновения массового сознания (погромные выступления, «самосуды» и т.д.).

В параграфе первом - «Социальная психология средневолжского крестьянства в начале ХХ века» рассматривается начальный этап «общинной революции» посредством анализа мотивации, основных моделей поведения, а также условий радикализации протестных выступлений крестьянства. В параграфе показано, что, несмотря на явное преобладание скрытых форм противодействия, рубеж XIX-ХХ вв. не привнес в крестьянскую повседневность спокойствия и умиротворения. Напротив, в это время закладываются долговременные последствия роста оппозиционных настроений в российской деревне. К факторам, позволяющим детерминировать период 1902-1904 гг. как начальный этап «общинной революции», следует отнести, прежде всего, обострение противоречий экономического характера (рост арендных цен, распространение субарендных отношений и пр.); появление «новых», «нетрадиционных» стимулов, пугавших своей неопределенностью, предполагаемыми негативными последствиями; наложение идеологем революционной пропаганды на содержание аутентичных представлений о причинах падения витальности крестьянского хозяйства (сентенция о малоземелье); распространение информации о событиях в Полтавской и Харьковской губ. («заражение» общими переживаниями, ощущениями, провоцирующими возникновение фрустрирующей ситуации).

И, наконец, переходу массового социального поведения от обыденного сопротивления к открытому протесту («бунту») способствовало возникновение непосредственно состояния фрустрации, опосредованной одним или несколькими условиями (поводами). Причем сочетание таких провоцирующих факторов в зависимости от конкретных обстоятельств варьировалось самым серьезным образом (провокационные действия или открытое применение насилия со стороны властей или администрации частновладельческих экономий; распространение слухов соответствующего содержания; «сила примера»; ненаступление ответственности за содеянное и т.д.).

К началу ХХ в. значительно изменилось содержание информационного поля крестьянской повседневной действительности, и, вслед за этим, происходит трансформация социального восприятия. Безусловно, воздействие революционной пропаганды не следует абсолютизировать, «пищу для ума» крестьяне черпали и посредством традиционных каналов коммуникации. Однако отрицать наличие определенной зависимости между деятельностью радикально настроенной интеллигенции (при субъективном восприятии содержания пропаганды) и ростом масштабов обыденного сопротивления в российской деревне не представляется возможным. В диссертации доказано, что рассматриваемый период является временем завершения процесса рефлексии по поводу причин бедственного положения крестьянства, социальной деградации, временем переноса, адаптации представлений в поведение, в действие, в практику.

Во втором параграфе - «Крестьянское движение в 1905 - 1907 гг.: социальные представления и стереотипы поведенческих реакций» характеризуются социально-психологические аспекты крестьянского движения в период Первой русской революции. «Двуликость» образа крестьянской России, априори существующая и как мифологема общественного сознания, и как категория научного анализа, детерминирует основные параметры социально-психологического ракурса в крестьяноведении. При этом если оценивать «депо» поведенческих реакций на вызовы, шедшие извне мирской организации, то становиться очевидным тот факт, что отношения крестьянского «мира» с внешними акторами насилия и принуждения будут строиться по принципу неразрывного единства двух составляющих: «смирения» и «бунта». Проявление лояльности по отношению к властям и землевладельцам в данном случае будет опосредовано, с одной стороны, ценностями патернализма, а, с другой, этимологией понятия «смирение», производного от слова «смириться», т.е. проявить вынужденное (под угрозой насилия) согласие на изъятие части прибавочного продукта.

Обращает на себя внимание и явно выраженная в рамках рассматриваемого периода модификация форм массовой социальной агрессии, как процесс, производный от результатов оценки крестьянством эффективности системы социально-политического взаимодействия, и, не в последнюю очередь, восприятия власти как источника насилия. В последнее время среди российских авторов все чаще проявляется совсем непраздный интерес к трактовке привычного понятия «бунт» в контексте анализа одной из форм массовой социальной агрессии как проявления ритуально-обрядовой практики. Предложенная в настоящем исследовании методика выявления алгоритма последовательности осуществления характерных психологических реакций позволяет в целом согласиться с подобным прочтением. В исследовании показано функциональное предназначение бунта: в социально-психологическом аспекте как способа регуляции сверхсильных эмоциональных состояний, т.е., психологически-компенсирующая функция; и в социально-политическом - как одной из крайних форм воздействия на механизм властного регулирования с целью уменьшения притязаний и расширения автономии хозяйствующего субъекта, не требовавшей, впрочем, слома существовавшей системы государственного управления. Помимо бунта, или, другими словами, погромного движения, в истории массовой социальной агрессии, равно как и в истории крестьянского правосознания, существует категория самосуда, предполагавшая причинение вреда и выражавшаяся в насильственных действиях по отношению к представителям враждебных общинному крестьянству сил.

В третьем параграфе - «Столыпинская реформа как фактор социальной динамики» рассматривается социально-психологическая реакция крестьянства на осуществление либеральных преобразований в аграрной сфере. В параграфе отмечается, что приобретенный в революционные годы социальный опыт позволял крестьянству регулировать эмоционально-волевую сферу сознания, не прибегая к проявлениям массовой агрессии. Решение традиционных задач социального сопротивления осуществлялось в рамках обыденных его форм, что позволяло избежать ответственности, а то и вовсе согласовать свое поведение с нормами формального права. Вместе с тем, рассматриваемый период становится «временем жатвы», т.е. временем, когда имеет смысл говорить о проявлении социальных последствий ускоренной модернизации и наложение этого процесса на поведенческие нормы, рожденные в революционную эпоху. Девальвация принципов социального контроля, детерминировавших воспроизводство традиций преемства, спровоцировала стремительный рост поведенческой активности молодежи и, прежде всего, девиантного характера. Имеются все основания считать, что появление феномена хулиганства при явном бессилии государства воспрепятствовать его развитию и при молчаливом попустительстве общины заложило основы долговременных последствий, связанных с радикализацией общественного сознания в целом.

В четвертом параграфе - «Социальное поведение российского крестьянства в годы Первой мировой войны» анализируются формы крестьянского протеста, вызванные экстремальными условиями военной действительности, обострением социально-экономического и политического кризисов, рассматривается феномен погромного движения, получивший распространение в военный период. Аналитические построения в деле изучения погромного движения в годы Первой мировой войны, создание объяснительных моделей в этом направлении позволяет не только расшифровать мотивы массового поведения, но, главным образом, спрогнозировать варианты дальнейшей динамики общественного развития в условиях углубления социокультурного кризиса, когда девиантные формы поведения в результате масштабного тиражирования становятся привычным способом решения всех проблем повседневности и приобретают характер самостоятельно действующего фактора социального развития. «Бессилие» власти в представлениях массового сознания превращается в «безначалие», происходит деструктуризация образа Государства, а, следовательно, минимализируется действие социальных ограничителей «Воли» и провоцируется новая «Смута».

В пятом параграфе - «Крестьянская война образца 1917 г» рассматриваются причины распространения, тиражирования массовых форм протестного поведения, характеризуются наиболее значимые формы крестьянских выступлений, определяется характер сопротивления, его взаимосвязь с радикальными политическими организациями. При сравнении проявлений массового ненормативного поведения крестьян в период Первой русской революции и в 1917 г. наблюдается определенная формализация отношения бунтующей деревни к соблюдению последовательности этапов «бунтарского» алгоритма, что самым непосредственным образом связано с отсутствием действенных методов принуждения (насилия) со стороны государства, а ненаступление ответственности традиционно рассматривалось крестьянством как признак слабости власти и правомерности собственных действий, что, в свою очередь, служило дополнительным стимулом агрессии.

В шестом параграфе - «Социальный протест в деревне в 1918-1922 гг.» рассматривается трансформация формальных характеристик социального протеста в российской деревне в период Гражданской войны и политики военного коммунизма. Действия крестьянских повстанцев в рассматриваемую эпоху, несмотря на то, что официальные власти нередко использовали традиционную формулировку «бунта», следует трактовать как форму массовой социальной агрессии, в значительной степени, тяготевшей к самосуду. На это указывает и демографический признак классификации форм ненормативного социального поведения: инициаторами и основной движущей силой погромных кампаний выступает, как правило, деревенская молодежь, в то время как при расправе «самосудом» инициатива исходит от «стариков», т.е. социальных носителей «общинного архетипа».

В данном контексте сохранение верности традиционным способам и механизмам регуляции массовых протестных настроений выступает дополнительным аргументом в пользу трактовки крестьянского протеста в 1902 - 1922 гг. как «общинной революции». При этом, социальное сопротивление в период создания новой государственности следует рассматривать как движение с целью защиты завоеванной хозяйственной автономии и практического воплощения социальной утопии, отнюдь не предусматривавшей активное вмешательство государственных структур во внутреннюю жизнь общин.

Признаки победоносного завершения «общинной» или крестьянской революции можно увидеть в восстановлении позиций общинного землепользования, как доминирующей формы хозяйствования на земле, уже к весне 1918 г., а также в переходе государства к новой экономической политике, воспроизводившей, по сути, основные положения крестьянских наказов образца 1917 г.

С другой стороны, различные формы обыденного сопротивления и массовой агрессии можно интерпретировать как способы поиска определенного компромисса, дефиниции статусно-ролевых пределов взаимодействия социума и государства, «измерение» репрессивных возможностей новой власти. Впрочем, это утверждение следует распространить на характер социальной активности крестьянства на протяжении всего периода.

В параграфе доказывается, что все формы и обыденного сопротивления, и массовой агрессии в истории крестьянского протеста детерминировались исключительно предназначением, связанным с необходимостью защиты социальных приоритетов хозяйственной этики, т.е. носили «охранительный» по отношению к общинному строю характер. Скажем, весной 1917 г. крестьянская рефлексия оценки интенсивности насаждения частнособственнических устремлений в деревне в дополнение к восстановлению традиционного значения хозяйственных функций крестьянского мира стала мощнейшим фактором, провоцирующим агрессию в отношении хуторян и отрубников, в цивилизационном аспекте оцениваемую как регресс. Не следует забывать и о том, что дополнительным стимулом к возрождению общинных институтов становится непосредственно практика реализации задуманного, осуществление передельного механизма в процессе ликвидации земельной собственности.

С другой стороны, это не мешает маркировать сущность сопротивления по объекту агрессии и не противоречит таким характеристикам, как: «движение против помещиков и частных землевладельцев в целом» (в период 1905 - 1917 гг.), «антигосударственное, антиправительственное движение» и пр. При этом крестьянское сопротивление будет носить антигосударственный, консервативный характер только в том смысле, что будет ориентировать не на создание новых, кардинально отличных форм социально-политического взаимодействия, а на возвращение к прошлому опыту, ратовать за возрождение традиционных основ моральной экономики, за реализацию социальной утопии о «золотом веке крестьянства».

В Заключении подводятся итоги исследования, которые подтверждают новизну поставленной проблемы и значимость полученных результатов. Результаты проведенного анализа в деле изучения социальных представлений и поведения российского крестьянства в начале ХХ столетия на документальных материалах четырех губерний Среднего Поволжья позволяют реконструировать базовые компоненты «картины мира», психологию и поведение данной социальной общности в процессе их исторического развития.

В диссертации рассматриваются объективные и субъективные предпосылки динамики социальных представлений и поведения средневолжского крестьянства, спровоцировавшие «революцию общин». К числу объективных факторов относятся, в частности, социально-экономический и политический кризисы, охватившие Российскую Империю в начале ХХ столетия и вызвавшие распад государственности. В этом отношении массовое поведение крестьянства имело в своей основе, прежде всего, реакцию русской поземельной общины на тотальное падение эффективности государственного управления. К сожалению, государство не смогло предложить способа относительно безболезненной адаптации крестьянского «мироустройства» к темпам и масштабам модернизационных процессов в России. Власть оказалась не в состоянии гарантировать крестьянству создание системы мер щадящего характера, минимализацию болезненных для «общинного архетипа», противоречивших мифологемам уравнительной справедливости последствий процесса коммодификации. Напротив, череда реформационных начинаний имперского правительства самым явным образом была направлена на уничтожение традиционных гарантий жизнеспособности крестьянского хозяйства. Столыпинская аграрная реформа достаточно адекватно оценивалась деревней как смертный приговор общине, а вместе с ней и культуре крестьянствования как культуре пропитания, так как товаризация сельскохозяйственного производства в массовом сознании никогда не рассматривалась в качестве основы целеполагания деятельности. Появление угроз подобного плана не могло не вызывать обвальный рост эсхатологических переживаний, формирующих основу для последующего складывания фрустрирующей ситуации и перехода социальной психики в состояние массовой агрессии. В индустриальной эпохе, куда на всех парах спешила империя, патриархальному крестьянству не было места. И «самое реликтовое сословие» скорее почувствовало, чем осознало, приближение своей неминуемой гибели. Усложнение системы социокультурных связей также распознавалось большинством населения страны как угроза упорядоченности, как хаотизация крестьянского микрокосма. Рост массовых проявлений социальной агрессии, тем самым, был вызван активизацией защитных механизмов родового сознания, главной функцией которого являлось сохранение целостности «мира» и постоянное воспроизводство той системы ценностей, которая соответствовала законам общинного бытия.

Приведенные в диссертации аргументы убедительно свидетельствуют о том, что объективный процесс девальвации социальных ориентиров, соответствовавших культуре пропитания, начатый не в 1902 г., и даже не в 1861 г., а значительно раньше, и в 20-е гг. ХХ столетия был все еще далек от своего завершения. Качественного перелома в вопросах этического выбора российской деревни: сохранить ли верность общине или признать высшей ценностью нарастание процессов индивидуализации сознания, так и не произошло. В условиях углубления социокультурного кризиса данная проблема решалась и количественным, и качественным преобладанием носителей тех или других ценностей, поэтому, несмотря на распространение новых идеалов, родовое сознание продолжало успешно доминировать над личностным. Отчасти это объясняется совершенно уникальной ситуацией, сложившейся в истории человеческого сообщества, когда крестьянство, объективно выступавшее носителем (хранителем) традиционного социального идеала, получило возможность практической реализации системы соответствующих утопических представлений, закрепленных в сознании в качестве глубинных основ национальной ментальности еще в период формирования этноса и государства.

В диссертации в качестве основной опорной конструкции крестьянского менталитета в рассматривается так называемый «общинный архетип», производный от социальных ориентаций минималистской трудовой этики. Живучесть общинных традиций во многом определялась не просто условиями крестьянского хозяйствования на земле, а именно повторением, воспроизводством оных в «бесконечной» череде волн славянской колонизации. Базовыми конструктами, основными принципами мирской жизни выступали: примат общественных интересов над личными, а так же интерпретация понятия справедливость посредством дефиниции равенства. Востребованность соответствующих мыслительных и поведенческих стереотипов детерминировалась необходимостью обретения гарантий для стабильного получения определенного продуктового минимума, для сохранения жизнеспособности крестьянского хозяйства. И, до тех пор, пока община выступала гарантом подобного рода, корпоративное сознание крестьянства упорно сопротивлялось всем внешним вызовам, объективно направленным на разрушение этого архетипа.

В исследовании показано, что присутствие архаики в сознании крестьянина начала ХХ века самым непосредственным образом проявлялось во всех сферах повседневной жизни, порождая ряд особенностей социального мировосприятия и поведения. Карту крестьянского познания отличало, в частности, построение связей системного порядка в виде подбора диаметрально противоположных значений (оформленных в виде бинарных оппозиций: «свой - чужой», «сытно - голодно», «хорошо - плохо» и т.д.). Подобное прочтение объясняется стремлением крестьянства к упорядочиванию познаваемого мира, переводу «непонятных» смыслов в легко узнаваемые образы. Кроме того, «расшифрованные» значения нередко выступали основным мотивом социальной активности.

К основным сущностным характеристикам крестьянской ментальности, детерминировавшим как содержание, так и согласованность, соподчиненность элементов в структуре в диссертации относится воспроизводство синкретизма как признака, свойственного всем сферам крестьянского сознания. Принцип нерасчлененности систем представлений различного уровня, характеризующий обычно неразвитое состояние социокультурных феноменов, позволял великороссу-общиннику осуществлять бесконфликтное усвоение новых смыслов: не путем отрицания прежнего социального опыта, а посредством наложения, проекции, нередко сублимации значений, не подвергая стабильность и целостность мировосприятия опасности разрушения, что являлось необходимым условием сохранения собственной идентичности.

В исследовании доказывается тезис о высокой степени природообусловленности хозяйственной практики русского крестьянина, и, следовательно, о присутствии ее ментальных производных в структуре «картины мира». Так или иначе, это проявлялось, скажем, в фатализме, предопределенности будущего, пассивном отношении к окружающему миру, сезонности, цикличности массовой социальной динамики и т.д. Необходимо отметить, что пространственно-временной континуум, в котором «выплавлялись» архетипы национальной ментальности отличался особой статичностью и сопротивляемостью к изменениям. Таков удел всех цивилизаций, зарождавшихся на территории хартленда, в сердцевине материка, в основе хозяйственного типа которых лежало подсечно-огневое земледелие. При анализе исторических условий формирования менталитета средневолжского крестьянства можно с уверенностью констатировать, что рассматриваемый регион на протяжении всего периода прочно удерживал лидирующие позиции в деле защиты традиций, в прочности архаических установок общественного сознания. С другой стороны, и острота противоречий между культурой и социальностью, между «замедлением» процессов общественной эволюции и возникновением все новых вызовов как внутреннего, так и внешнего свойства, была здесь самой значительной.

Еще одной немаловажной характеристикой крестьянской ментальности выступает в диссертации высокая степень религиозности обыденного сознания, приоритет веры над разумом, и, производная от этого, мифологизированность последнего. Упрощенное толкование данной категории исключительно как «первобытность», варварское состояние, неразвитость духовной сферы, создают весьма далекое от реального положения вещей, представление о «картине мира» и психологии российского крестьянства. Не стоит акцентировать внимания исключительно на деструктивном предназначении мифов, рожденных в недрах корпоративной этики крестьянства, опосредованных существованием огромных лакун архаики в психологии великоросса. Народное мифотворчество выполняло огромную созидательную функцию, выступая как инструментом адаптации родового сознания к меняющейся действительности, так и способом преобразования последней. Поэтому более адекватной объяснительной моделью выступает ритуалистическая концепция мифа, позволяющая рассматривать присутствие сакрализированного прочтения тех или иных событий и явлений повседневности как способ усвоения новой информации, ее согласования с уже существующей идеальной моделью мира.

В диссертации рассматриваются важнейшие конструкты крестьянского коллективного сознания. Первый из них - о земле как о выражении абсолютного добра, об образе, поглощающем или замещающем иные смыслы крестьянского интереса. В подобном значении идеала угадывается его двоякая инструментальная направленность. С одной стороны, сакрализация идеи обретения земли формировала устойчивое представление о наиболее действенном и доступном способе разрешения любых противоречий, возникающих в рамках культуры потребления. В ином смысле, это - основа поведенческой мотивации, санкционировавшая все возможные средства для достижения цели. Фанатичная убежденность крестьянства в справедливости требования земли освещала самые радикальные формы социальной агрессии, блокировала чувство ответственности, катализировала появление массовых форм социальной динамики в целом. При условии углубления кризиса потребительского хозяйства на рубеже XIX - ХХ вв. можно уверено прогнозировать стремительное тиражирование подобных представлений. Вместе с тем, содержание массовых представлений отнюдь не оставалось неизменным. Представление о возможности разрешения данного противоречия посредством обретения милости Верховного вождя, не разрушая при этом привычных императивов патернализма, претерпело значительную эволюцию. В контексте дефиниции соответствия «народной» интерпретации происходящего характеру и направленности модернизационных процессов мы вправе говорить и об определенной деградации корпоративной этики. Стремительное изменение условий хозяйствования на земле, количественное увеличение носителей новых, непривычных для патриархального крестьянства социальных ориентаций, как процесс, спровоцированный действием социально-экономических, политических и демографических факторов, было прочитано массовым сознанием не как стимул к поиску адекватной реакции на усвоение объективных изменений, а как смертельная угроза. Аккумуляция протестного потенциала осуществлялась до тех пор, пока крестьянство не получило убедительные доказательства (с точки зрения этики корпоративного сопротивления) ослабления репрессивных функций государства, падения эффективности общественного управления. В условиях распада империи впервые в истории крестьянство получило возможность реализовать на практике идефикс собственных социально-утопических представлений - идею «черного передела».

Сакрализация значимых для крестьянства представлений позволяла рассматривать миф об идеальном мироустройстве, о золотом веке крестьянства как программу реально осуществимых мероприятий. В числе принципиальных оснований этой конструкции находились представления о равенстве, коллективизме, трудовой природе права собственности, о корпоративной самоидентификации.

В диссертации отмечается, что важную роль в крестьянской «картине мира» играли суждения о социальной иерархии и о природе власти. Центральным связующим звеном между множеством однотипных «миров», объединяющих крестьянство и «Царством Божием», являлся образ «Царя», выступавший одним из главных гарантов стабильности и безопасности бытия. Характерными признаками эволюции образа на фоне рассогласования идеала с реальной практикой становится его десакрализация, что, впрочем, отнюдь не поколебало психоментальную основу отношения крестьянства к верховной власти.

В дальнейшем именно ценности патернализма в дополнении к репрессивному фактору будут определять как содержание высказываний крестьян о власти, так и степень проявления политической лояльности. В начале ХХ в. в системе политических представлений крестьянства появился новый, также освященный религиозной традицией образ Государственной Думы, трактуемый в координатах корпоративной этики как собирательный образ крестьянства, как «голос земли». Все остальные институты государственного управления нарушали идиллию бытия и были отмечены явно выраженными негативными характеристиками. Гарантией победы над «начальством» выступала в представлениях крестьянства идея выборности всех властей сверху донизу. Вместе с тем, было бы неверным говорить о статичности, неизменности содержания политических представлений крестьянства. В условиях роста масштабов революционного движения средневолжская деревня оказалась захваченной водоворотом новых смыслов политической борьбы, формированием иных установок политической культуры.

Столь стремительная политизация патриархального сознания имеет в своей основе возможность усвоения новых представлений посредством проекции, наслоения на прежний социальный опыт (т.е., благодаря синкретизму корпоративной этики, выраженного противоречия при этом не возникает). Однако в дальнейшем крестьянское сознание продемонстрировало существование противоречия иного плана: между потенциальной готовностью к мощному согласованному политическому действию и неспособностью к сохранению организованности в дальнейшем, неспособностью воспользоваться результатами своей организованности. Содержание политической борьбы великоросса-общинника, по большому счету, исчерпывалось решением аграрного вопроса, этим, пожалуй, и объясняется снижение политизированности крестьянского сообщества после обретения желаемого.

Важное теоретическое и практическое значение имеет полученный в диссертации вывод о структуре и содержании форм социального поведения крестьянства в период «общинной революции». В качестве наиболее общей категории, поглощающей прочие смыслы, при определении сущностных характеристик поведенческих стереотипов в исследовании используется понятие сопротивления (как направленности социально-политического взаимодействия). Общий вектор научного познания в этом отношении задает необходимость разработки терминологии, сложившейся исторически, что позволяет адекватно интерпретировать функциональное предназначение той или иной поведенческой карты крестьянской общности.

Это объясняет последовательность анализа двух контрагентов социального бытия: «смирения» и «бунта», трактуемых как обыденное сопротивление и массовая социальная агрессия. Последняя, в свою очередь, представлена категориями «бунта» (погромные выступления) и «самосуда» (производная от норм обычного права социально-психологическая реакция, направленная на устранение угроз жизнеобеспечению крестьянского хозяйства и сопряженная, как правило, с физическим насилием). Функциональное предназначение подобных поведенческих стереотипов, рассматриваемое с позиций ритуалистической концепции, видится в необходимости регулирования властных притязаний с целью сокращения давления на социальную систему до желаемых или, точнее сказать, объективно возможных пределов, в повышении адаптационных возможностей системы, а также в потребности регуляции социально-психологического напряжения, сверхсильных эмоциональных переживаний. В данном случае речь идет о «защитной» реакции социального «тела» русской поземельной общины, столкнувшейся к началу ХХ века с неразрешимым обычными способами противоречием, угрожавшим гибелью и общинному мироустройству, и «общинному архетипу» как основе крестьянской ментальности.

Публикации автора. Основные положения и научные результаты диссертационного исследования изложены в следующих работах:

МОНОГРАФИИ

1. Сухова, О.А. «Общинная революция» в России: социальная психология и поведение крестьянства в первые десятилетия ХХ века (по материалам Среднего Поволжья) [Текст] / О.А. Сухова. - Пенза: ПГПУ, 2007. - 46,8 п.л.

Работы, опубликованные в ведущих рецензируемых научных журналах и изданиях, определенных ВАК

2. Сухова, О.А. Политический идеал крестьянства в годы первой русской революции: к вопросу о борьбе двух тенденций в общественном сознании [Текст] / О.А. Сухова // Известия Самарского научного центра Российской академии наук. - Специальный выпуск: «Новые гуманитарные исследования». - Самара: СНЦ РАН, 2005. - 0,5 п.л.

3. Сухова, О.А. Российское крестьянство в революции 1905-1907 гг.: родовое сознание и причины социальной агрессии [Текст] / О.А. Сухова // Вестник Самарского государственного университета. - Гуманитарная серия. - Самара: СГУ», 2005. - №1 (35). - 0,5 п.л.

4. Сухова, О.А. Аграрный кризис конца XIX - начала ХХ веков в оценках историков и в представлениях российского крестьянства [Текст]/ О.А. Сухова // Известия Самарского научного центра Российской академии наук. - Специальный выпуск: «Гуманитарные исследования». - Самара: СНЦ РАН, 2006. - 0,5 п.л.

5. Сухова, О.А. К вопросу о формах крестьянского протеста в эпоху «общинной революции»: социально-психологические аспекты проблемы (по материалам Среднего Поволжья) [Текст] / О.А. Сухова // МИТС-НАУКА: международный научный вестник: сетевое электронное научное издание. - 2006. - №5 - идентификационный номер - 0420600032/0146. - 0,6 п.л.

6. Сухова, О.А. «Стихийность» как феномен аграрной истории и «общинная революция» в России [Текст] / О.А. Сухова // Вестник Саратовского государственного социально-экономического университета. - Саратов: СГСЭУ, 2007. - №15(1). - 0,4 п.л.

Работы, опубликованные в других научных изданиях

7. Сухова, О.А. Особенности крестьянского мировосприятия и цивилизационный кризис в России начала ХХ в. [Текст] / О.А. Сухова // Исторические записки: Межвуз. сб. науч. трудов. - Вып. 5. - Пенза: ПГПУ, 2001. - 0,8 п.л.

8. Сухова, О.А. Архаизация массового сознания как социокультурный феномен: мифы и реалии российской истории в оценках современного обществознания [Текст]/ О.А. Сухова // Социальные науки: история, теория, методология: Межвуз. сб. науч. ст. - Вып. V. - М.: Изд. МПУ «СигналЪ», 2002. - 0,4 п.л.

9. Сухова, О.А. Первая мировая война: характер и результаты воздействия на провинциальное массовое сознание [Текст]/ О.А. Сухова // Исторические записки: Межвуз. сб. науч. трудов. - Вып. 6. - Пенза: ПГПУ, 2002. - 0,6 п.л.

10. Сухова, О.А. Познание истории через единство культуры и социальности [Текст]/ О.А. Сухова // Социальные науки: история, теория, методология: Межвуз. сб. науч. ст. - Вып. IV. - М.: Изд. МПУ «СигналЪ», 2002. - 0,5 п.л.

11. Сухова, О.А. Погромное движение в России в годы первой мировой войны: социально-психологический аспект (по материалам Среднего Поволжья) [Текст] / О.А. Сухова // Исторические записки: Межвуз. сб. науч. трудов. - Вып. 7. - Пенза: ПГПУ, 2003. - 1 п.л.

12. Сухова, О.А. Категория массового сознания в оценках отечественного обществознания [Текст] / О.А. Сухова // Гуманитарные проблемы современности: Межвуз. сб. науч. тр. - Вып.1. - Москва-Пенза: МНЕПУ, 2003. - 0,8 п.л.

13. Сухова, О.А. «Революционный правовой чин» или к вопросу о мотивации социального поведения российского крестьянства в 1917 году (по материалам Среднего Поволжья) [Текст] / О.А. Сухова // Историки и история в меняющемся мире: Сб. ст. - Самара: Изд-во «НТЦ», 2003. - 0,8 п.л.

14. Сухова, О.А. Монархические представления российского крестьянства в начале ХХ века (по материалам Пензенской губернии) [Текст] / О.А. Сухова // XXI век: итоги прошлого и проблемы настоящего: Межвуз. сб. науч. трудов: в 2-х частях / Под общей ред. О.А.Петруниной. - Вып. 4. - Ч.1. - Пенза: ПГПУ, 2003. - 0,5 п.л.

15. Сухова, О.А. «Восстание масс» в российском гуманитарном знании вт. пол. ХХ века [Текст] / О.А. Сухова // Актуальные проблемы науки в России: Материалы межвузовской научно-практической конференции (г. Кузнецк, 2004 г.). - Вып. 2. - Кузнецк: КИИУТ, 2004. - 0,4 п.л.

16. Сухова, О.А. «И будут летать огненные скорпионы»: образы первой мировой войны в сознании современников (по материалам Пензенской губернии) [Текст] / О.А. Сухова // Исторические записки: Межвуз. сб. науч. трудов. - Вып. 8. - Пенза: ПГПУ, 2004. - 1 п.л.

17. Сухова, О.А. Церковь в структуре социальных представлений российского крестьянства в начале ХХ века [Текст] / О.А. Сухова // Актуальные проблемы науки в России: Материалы Всероссийской научно-практич. конференции (г. Кузнецк, 2005 г.). - Вып.3. - Т. 2. - Кузнецк: КИИУТ, 2005. - 0,2 п.л.

18. Сухова, О.А. Приговоры и наказы крестьян как источник по изучению массовых настроений [Текст] / О.А. Сухова // VI Лебедевские чтения: Материалы межвузовской научно-практической конференции (г. Пенза, 2005). - Пенза: ГУМНИЦ, 2005. - 0,2 п.л.

19. Сухова, О.А. Развитие петиционного права и политический идеал российского крестьянства в период первой русской революции [Текст] / О.А. Сухова // Вопросы теории и практики российской правовой науки: Сборник статей международной научно-практической конференции (г. Пенза, 2005 г.). - Пенза: НОУ «Приволжский дом знаний», 2005. - 0,2 п.л.

20. Сухова, О.А. Хозяйственные основания крестьянской этики: к вопросу о своеобразии российского национального самосознания [Текст] / О.А. Сухова // Социальные науки: история, теория, методология: Межвуз. сб. науч. статей. - Вып. VI. - Пенза: ПГПУ, 2005. - 0,4 п.л.

21 Сухова, О.А. Церковь и крестьянство в революции 1905-1907 гг.: особенности социального восприятия (на материалах Среднего Поволжья) [Текст] / О.А.Сухова // Исторические записки: Межвуз. сб. науч. трудов. - Вып.9. - Пенза: ПГПУ, 2005. - 0,6 п.л.

22 Сухова О.А. Отчеты приходского духовенства как исторический источник по изучению социальных представлений пензенского крестьянства в XIX веке [Текст] / О.А. Сухова // Моя малая Родина: Материалы международной научно-практической конференции (10 ноября 2004 г., с. Степановка Пензенской обл.). - Вып. 2. - Пенза: ПГПУ, 2005. - 0,6 п.л.

23 Сухова, О.А. Пензенское крестьянство в годы Первой русской революции: социально-психологический аспект [Текст] / О.А. Сухова // Пензенское краеведение: опыт, перспективы развития: Материалы областной научной конференции. В 2-х томах (г. Пенза, 2004). - Т. 1. - Пенза: ПГКМ, 2005. - 0,5 п.л.

24. Сухова, О.А. Крестьянское движение в революции 1905-1907 гг.: социально-психологические аспекты [Текст] / О.А. Сухова // Гуманитарные проблемы современности: Юбилейный межвуз. сб. науч. трудов. - Вып. III. - Москва-Пенза: МНЭПУ, 2005. - 0,8 п.л.

25. Сухова, О.А. Духовные основы повседневной жизни российского крестьянства во вт. пол. XIX века [Текст] / О.А. Сухова // XXI век: итоги прошлого и проблемы настоящего: Межвуз. сб. науч. трудов. - Вып.6. - Пенза: ПГПУ, 2005. - 0,5 п.л.

26. Сухова, О.А. К вопросу о политическом идеале российского крестьянства в период революции 1905-1907 гг. (по материалам Среднего Поволжья) [Текст] / О.А. Сухова // Государство и общество: проблемы взаимодействия: Материалы межрегиональной научной конференции (г. Пенза, 15 октября 2005 г.). - Пенза: ИИЦ ПГУ, 2005. - 0,5 п.л.

27. Сухова, О.А. «Новая социальная история» и творчество В.О.Ключевского: к вопросу о научном первенстве в сфере методологии истории [Текст] / О.А. Сухова // В.О.Ключевский и проблемы российской провинциальной культуры и историографии: Материалы научной конференции (г. Пенза, 25-26 июня 2001 г.): в 2 кн. / Отв. ред. С.О.Шмидт. - М.: Наука, 2005. - Кн.1. - 2005. - 0,5 п.л.

28. Сухова, О.А. «Царь» в народном сознании начала ХХ века: монархический идеал и повседневная практика (по материалам Пензенской губернии) [Текст] / О.А. Сухова // Крестьянин в миру и на войне: Материалы III Меркушкин. науч. чтений (г. Саранск, 2004 г.). - Саранск: МГУ им. Н.П.Огарева, ист.-соц. ин-т., 2005. - 1 п.л.

29. Сухова, О.А. Антиклерикальные настроения российского крестьянства в 1917 г. [Текст] / О.А. Сухова // Культура и власть: Сборник статей III Всероссийской научно-практической конференции (г. Пенза, 2005 г.). - Пенза: НОУ «Приволжский дом знаний», 2005. - 0,2 п.л.

30. Сухова, О.А. Бунт и покорность: общественная психология великороссов в революции 1905-1907 гг. [Текст] / О.А.Сухова // Родина. - 2006. - №7. - 0,5 п.л.

31. Сухова, О.А. Решение аграрного вопроса в Российской провинции весной-летом 1917 г. в представлениях массового сознания [Текст] / О.А. Сухова // Исторические записки: Межвузов. сб. науч. трудов. - Вып. 10. - Пенза: ПГПУ, 2006. - 0,5 п.л.

32. Сухова, О.А. У истоков общинной революции: к вопросу о факторах радикализации крестьянского сознания в начале ХХ в. [Текст] / О.А. Сухова // Научное наследие академика Л.В.Черепнина и российская история в Средние века и Новое время во всемирном историческом процессе: материалы Всероссийской научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения академика Л.В.Черепнина, 90-летию основания и 75-летию со дня воссоздания Рязанского государственного педагогического университета им. С.А.Есенина / Отв. ред. П.В.Акульшин, И.Н.Гребенкин (17-19 ноября 2005 г., Рязань). - Рязань: РГУ им. С.А.Есенина, 2006. - 0,4 п.л.

33. Сухова, О.А. «Антибуржуйские» настроения российского крестьянства в 1917 г. [Текст] / О.А. Сухова // VII Лебедевские чтения: Материалы межвузовской научно-практической конференции (г. Пенза, 2006 г.). - Пенза: ГУМНИЦ, 2006. - 0,2 п.л.

34. Сухова, О.А. Государственная Дума в системе политических представлений российского крестьянства в начале ХХ в. (по материалам Среднего Поволжья) [Текст] / О.А. Сухова // Государственная Дума Российской империи: традиции прошлого и настоящее: Материалы Всероссийской научно-практической конференции (г. Пенза, 26-27 мая 2006 г.). - Пенза: ИИЦ ПГУ, 2006. - 0,5 п.л.

35. Сухова, О.А. Дестабилизирующая роль солдатского фактора в русской революции (по материалам Среднего Поволжья) [Текст] / О.А. Сухова // XXI век: итоги прошлого и проблемы настоящего: Межвуз. сб. науч. трудов. / Под общей ред. С.Н.Волкова. - Вып.8. - Пенза: ПГТА, 2006. - 0,4 п.л.

36. Сухова, О.А. «Гибель богов» или крестьянская религиозность в условиях победы «общинной революции» (по материалам Среднего Поволжья) [Текст] / О.А. Сухова // Наши мысли о России… Ученые анализируют, размышляют, предлагают: Материалы Всероссийской научно-теоретической конференции (г. Саратов, 11 апреля 2007 г.) / Отв. ред. А.А. Воротников. - Саратов: СГСЭУ, 2007. - 0,5 п.л.

37. Сухова, О.А. Образ солдата в истории «общинной революции» в России [Текст] / О.А. Сухова // Революция и общество: Материалы Всероссийской научно-практической конференции, посвященной 90-летию революций 1917 года в России / Под ред. В.А. Власова (г. Пенза, 17 - 18 мая 2007 г.). - Пенза: ПГПУ, 2007. - 0,4 п.л.

38. Сухова, О.А. «Русский бунт» н. ХХ века как ритуал крестьянской повседневности: реальность или мистификация? [Текст]/ О.А. Сухова // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. - №1. - Пенза: ИИЦ ПГУ, 2007. - 0,8 п.л.

39. Сухова, О.А. «Общинная революция» глазами ее творцов: массовые источники о настроениях российского крестьянства в 1917 г. (по материалам Пензенской губ.) [Текст] / О.А.Сухова // Мир крестьянства Среднего Поволжья: итоги и стратегия исследований: Материалы I Всероссийской (IX межрегиональной) научно-практической конференции историков-аграрников Среднего Поволжья (г. Самара, 12 - 13 мая 2006 г.). - Самара: СГУ, 2007. - 0,5 п.л.

Размещено на Allbest.ru


Подобные документы

  • Структура старого порядка и социальные причины Французской революции в англо-американской историографии, изучение её последствий для дворянства, буржуазии и крестьянства. Отмена сословной иерархии, становление капитализма и земельного крестьянства.

    дипломная работа [113,2 K], добавлен 30.09.2017

  • Формирование феодально–зависимого крестьянства. Основные классы феодального общества. Сеньория и система эксплуатации крестьянства во Франции X–XIII вв. Особенности вотчинной структуры и положение крестьянства в Англии. Крестьянские движения в Германии.

    курсовая работа [68,6 K], добавлен 20.01.2014

  • Судьба крестьянства, его положение в России в начале ХХ века. Российская империя представляла собой абсолютную монархию. В России сохранялось общинное землевладение. Крестьянское движение в 1905-1907 годах. Столыпинская земельная реформа. Кооперация.

    автореферат [34,4 K], добавлен 10.03.2009

  • Социальная структура и численность крестьянства советской деревни в 20-е годы XX века. Крестьянское хозяйство и землепользование. Новая экономическая политика в деревне в 20-е годы XX века. Особенности влияния "индустриализации" на развитие деревни.

    курсовая работа [41,0 K], добавлен 13.04.2010

  • Экономическое положение и социально-психологический облик российского дворянства, крупной буржуазии, крестьянства, рабочего класса, мещанства, казачества. Съезды представителей промышленности и торговли. Политические партии.

    курсовая работа [80,9 K], добавлен 19.12.2005

  • Предпосылки объединения русских земель в единое государство. Общие черты и особенности процесса образования централизованных государств в Западной Европе и Руси. Причины закрепощения крестьянства. Органы власти и управления во второй половине XVI века.

    презентация [4,8 M], добавлен 25.09.2013

  • Понимание своей социальной роли как один из моментов самоидентификации поместного дворянства. Основные причины падения значения патерналистской миссии дворянского класса в отношении крестьянства в Российском государстве на рубеже XIX-XX столетий.

    дипломная работа [94,9 K], добавлен 07.06.2017

  • Сущность, начало и причины войны. Участники Гражданской войны: "белые" и "красные", их состав, цели, организационные формы. Деятельность большевиков, кадетов, эсеров и меньшевиков после победы Октябрьской революции. Роль крестьянства в Гражданской войне.

    реферат [38,5 K], добавлен 11.02.2015

  • Начало развития капиталистических отношений в Казахстане во второй половине XІX века. Аграрная политика царизма в Казахстане. Переселение крестьянства. Переселение уйгуров и дунган. Система землепользования. Последствия столыпинских аграрных реформ.

    курсовая работа [39,0 K], добавлен 01.10.2008

  • Формирование духовно-нравственных приоритетов российского дворянства. Трансформации в дворянской среде в ХIХ в. Отражение политических и социальных изменений в жизни дворянства. Изменения в культурной жизни русских дворян, их духовно-нравственный облик.

    дипломная работа [85,3 K], добавлен 10.12.2017

Работы в архивах красиво оформлены согласно требованиям ВУЗов и содержат рисунки, диаграммы, формулы и т.д.
PPT, PPTX и PDF-файлы представлены только в архивах.
Рекомендуем скачать работу.