Социальные представления и поведение российского крестьянства в начале ХХ века в 1902-1922 годы (по материалам Среднего Поволжья)

В 1920-е - 1930-е гг. в условиях «рождения в муках» новой методологии гуманитарного знания внимание исследователей к вопросам общественного сознания резко снижается. За некоторым исключением Здесь можно выделить работу Н.Н. Сперанского, посвятившего проблеме анализа приговорного движения целую главу, одним из первых попытавшегося выделить алгоритм «бунтарского» поведения. См.: Сперанский, Н.Н. Крестьянское движение в Самарской губернии в годы первой русской революции / Н.Н. Сперанский // 1905 г. в Самарском крае. - Самара, 1925. - С. 377-556. в работах, посвященных крестьянскому движению в революционный период представлено, как правило, поверхностное, недоверчиво-осторожное отношение к крестьянскому правотворчеству См., например: Шестаков, А.В. Крестьянская революция 1905-1907 гг. в России / А.В. Шестаков. - М.-Л., 1925. - С. 59, 60..

Определенную актуальность вопросы, связанные с изучением массовых социальных движений, обретают во второй половине 1950-х гг. в связи с очередной волной торжеств по поводу юбилеев российских революций. К юбилейным датам были приурочены и публикации по истории крестьянского движения, как всероссийского, так и регионального уровней См.: Дубровский, С.М. Крестьянское движение в революции 1905-1907 гг. / С.М. Дубровский. - М., 1956; Кузьмин, А.З. Крестьянское движение в Пензенской губернии в 1905 - 1907 гг. / А.З. Кузьмин. - Пенза, 1955; Гохлернер, В.М. Крестьянское движение в Саратовской губернии в годы первой русской революции / В.М. Гохлернер // Исторические записки. - Т. 52. - М., 1955; Водоватов, Ф.Я. Крестьянское движение в Самарской губернии в период революции 1905-1907 гг. / Ф.Я. Водоватов. - Куйбышев, 1957; Медведев, Е.И. Октябрьская революция в Самарской губернии / Е.И. Медведев. - Куйбышев, 1957; Ионенко, И.М. Крестьянство Среднего Поволжья накануне Великого Октября / И.М. Ионенко. - Казань, 1958. . За короткое время эта тема становится одной из наиболее разработанных в советской историографии. Особенностью развития исторической традиции в деле изучения российского крестьянства в 1940-х - 1950-х гг. стал локальный характер большинства исследований. Однако уже в этот период времени в рамках аграрной истории была осознана необходимость разработки не только принципов и приемов статистического изучения крестьянского движения, но и социально-психологических аспектов проблемы.

В 1960-х - 1980-х гг. в развитии отечественной историографии происходят значительные структурные и методологические изменения, которые позволяют выделить этот период в отдельный, качественно новый этап. Атмосфера «оттепели» оказала свое эпохальное влияние на развитие исторической науки, предопределив зарождение исследовательского интереса к социально-психологическим аспектам истории сначала на уровне источниковедения, а впоследствии, в рамках создания самостоятельного категориального аппарата и методологических основ.

Изучение социальных представлений традиционно выступало необходимым аргументом для общих выводов исследователей, что косвенно подтверждало важность обращения к данной проблематике. Вместе с тем, в качестве отдельного, «перспективного» направления, изучение социальной психологии, воззрений и настроений российской деревни стало выделяться исследователями лишь с середины 1980-х гг. Наиболее разработанным направлением изучения общественного сознания российского крестьянства в современной отечественной историографии принято считать исследование социально-политических воззрений крестьянства. Некоторые итоги развития историографии и источниковедения в данном направлении были подведены в работе Б.Г.Литвака Литвак, Б.Г. Крестьянское движение в России в 1775-1904 гг. История и методика изучения источников / Б.Г. Литвак. - М., 1989.. Настоящей энциклопедией социальной психологии российского крестьянства можно назвать монографию, выполненную в соавторстве Б.Г.Литваком, П.С.Кабытовым и В.А.Козловым Кабытов, П.С., Козлов, В.А., Литвак, Б.Г. Русское крестьянство: этапы духовного освобождения / П.С. Кабытов, В.А. Козлов, Б.Г. Литвак. - М., 1988. Проблемы социально-психологического изучения истории постепенно превращаются в одно из приоритетных напрвлений, представленных в трудах российских исследователей. См., в частности: Кабытов, П.С. Русское крестьянство в начале ХХ века / П.С. Кабытов. - Куйбышев, 1990. .

Период 1990-х гг. становится временем возрождения лучших традиций отечественного крестьяноведения. Этот процесс оказался весьма стремительным вследствие приобщения российских историков к непрерывавшейся на протяжении всего ХХ века культурно-антропологической традиции изучения крестьянства на Западе В этом отношении нельзя не остановиться на работе теоретического семинара «Современные тенденции аграрного развития», организованного Институтом российской истории РАН под руководством главного научного сотрудника профессора В.П.Данилова в 1992 г. См.: Современные концепции аграрного развития (Теоретический семинар) // Отечественная история. - 1992. - №5; 1993. - №2, 6; 1994. - №2, 4-5, 6; 1995. - №3, 4, 6; 1996. - №4..

Всплеск поистине ажиотажного интереса, проявившегося в российском гуманитарном знании, к проблемам воздействия ментальных факторов на ход истории в середине 1990-х гг. не только стимулировал обновление методологических конструкций в деле изучения общественного сознания, но и опосредовал появление множества работ, связанных с исследованием психоментальных механизмов возникновения и развития крестьянского бунта, стереотипов социального поведения крестьян в условиях углубления социально-политического кризиса.

Значительным событием в исторической науке стал выход в свет монографий, непосредственно посвященных изучению социальных представлений российского крестьянства в эпоху революционных перемен См.: Сенчакова, Л.Т. Приговоры и наказы российского крестьянства. 1905-1907 гг. По материалам центральных губерний / Л.Т. Сенчакова. - М., 1994; Буховец, О.Г. Социальные конфликты и крестьянская ментальность в российской истории начала ХХ века: новые материалы, методы, результаты / О.Г. Буховец. - М., 1996..

К середине 1990-х гг. некоторые авторы стали склоняться к признанию концепции «общинной революции» как наиболее адекватной модели для объяснения аграрных беспорядков начала ХХ века См.: Бухараев, В.М., Люкшин, Д.И. Российская Смута начала ХХ в. как общинная революция / В.М. Бухарев, Д.И. Люкшин // Историческая наука в меняющемся мире. Вып. 2. Историография отечественной истории. - Казань, 1994. - С. 156; А.А. Куренышев также приводит весомые аргументы в пользу обоснованности применения термина «патриархальная революция». См.: Куренышев, А.А. Крестьянство и его организации в первой трети ХХ века / А.А. Куренышев. - М., 2000. - С.98.. Необходимо заметить, что тезис об архаизации социальных отношений в этот период становится весьма заметным явлением для работ середины 1990-х гг. См.: Жиромская, В.Б. После революционных бурь: Население России в середине 20-х годов / В.Б. Жиромская. - М., 1996. - С.34. Вместе с тем, «восстание общин» в трудах сторонников данной точки зрения пока еще не обрело устойчивые хронологические очертания: чаще всего под это определение подпадают крестьянские выступления в 1917 - н. 1918 гг. См., в частности: Булдаков, В.П. Имперство и российская революционность (критические заметки) / В.П. Булдаков // Отечественная история. - 1997. - №1. - С. 51; Люкшин, Д.И. Вторая русская смута: крестьянское измерение / Д.И. Люкшин. - М., 2006. - С. 112-113 и др.

Уже на этом этапе методологические новации были закреплены в ряде докторских диссертаций См., например: Кабытова, Н.Н. Власть и общественные организации Поволжья в 1917 г.: Дисс. ... докт. ист. наук / Н.Н. Кабытова. - Самара, 1999; Журавлева, М.Д. Крестьянство Среднего Поволжья в годы первой мировой войны: Общественное сознание и социальное поведение: Дисс. …канд. ист. наук / М.Д. Журавлева. - Саранск, 2001; Посадский, А.В. Военно-политическая самоогранизация российского крестьянства в 1905-1945 годах: Дисс. …докт. ист. наук / А.В. Посадский. - Саратов, 2004 и др. . Интересующая нас проблематика оказалась востребованной как один из важнейших аспектов социально-политического взаимодействия. Причем динамика массовых настроений стала интерпретироваться не только посредством анализа факторов модификаций: крестьянская ментальность рассматривалась уже как самостоятельная сила, обладавшая активным началом и нередко задававшая общее направление социальной активности.

В рамках общего процесса возрождения лучших традиций отечественного крестьяноведения, ранее подвергнутых забвению по причине несоответствия жестким схемам марксистской методологии истории, постепенно формулируется концепция крестьянской революции, являвшаяся глубинной основой целого ряда волн социально-политических потрясений в России По мнению В.П.Данилова, взрывы крестьянского протеста «были взрывами народного отчаяния эпохи первоначального накопления, в которые наслоения эпохи промышленного капитализма внесли мощный социалистический потенциал», чем и определялась их ярко выраженная антикапиталистическая (а не только антифеодальная) направленность с реализацией в конечном итоге отнюдь не социалистической, но и не архаической в полном смысле этого слова, программы. Более детально позиция автора представлена в работе: Данилов, В.П. Судьбы сельского хозяйства в России (1861-2001 гг.) / В.П. Данилов // Крестьяноведение: Теория. История. Современность. - М., 2006. - С. 10-29..

Обзор литературы периода последнего десятилетия ХХ века свидетельствует о формировании целого направления научных поисков, стержневым компонентом которого становится социально-психологическое (или ментальное) измерение исторической действительности См. в частности: Булдаков, В. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия / В.П. Булдаков. - М., 1997. Рассмотрению мотивации социального поведения поволжского крестьянства в эпоху политики «военного коммунизма» посвящена отдельная глава монографии В.В.Кондрашина. См.: Кондрашин, В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 1918-1922 гг. / В.В. Кондрашин. - М., 2001 и т.д.. Критерием, позволяющим выделить культурологическое направление исследований, выступает использование комплекса фольклорно-этнографических источников См., в частности: Громыко, М.М., Буганов, А.В. О воззрениях русского народа / М.М. Громыко, А.В. Буганов. - М., 2000. . Наконец, к последней группе исследований, объединенных проблематикой, пожалуй, менее всего разработанной в методологическом плане, следует отнести работы, выполненные непосредственно в историко-антропологическом ключе Среди исследований этого направления нельзя не отметить такие работы, как: Лурье, С.В. Метаморфозы традиционного сознания. Опыт разработки теоретических основ этнопсихологии и их применения к анализу исторического и этнографического материала / С.В. Лурье. - СПб., 1994; Пушкарев, Л.Н. Человек о мире и самом себе. Источники об умонастроениях русского общества рубежа (XVII-XVIII вв.) / Л.Н. Пушкарев. - М., 2000. - С. 58-80 и др..

Тем не менее, несмотря на актуализацию антропологического начала в историографии, можно отметить, что и к началу 2000-х гг. подлинного прорыва в этом направлении так и не произошло. Скорее исключением, чем правилом становится появление работ, выполненных на уровне докторских диссертаций и основанных на применении междисциплинарного подхода и количественных методов исследования. В этой связи хотелось бы отметить монографию О.С.Поршневой, непосредственно посвященную изучению менталитета и психологии российского общества в период Первой мировой войны Поршнева, О.С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России в период первой мировой войны (1914 - март 1918 г.) / О.С. Поршнева. - Екатеринбург, 2000.. Анализ ключевых особенностей психологического феномена «человека на войне», механизмов формирования образов военной действительности представлен также в работах Е.С.Сенявской См., в частности: Сенявская, Е.С. Психология войны в ХХ в.: исторический опыт России / Е.С. Сенявская. - М., 1999.. В целом же можно заметить, что, социально-психологические аспекты истории российского крестьянства, как правило, предстают в трудах современных исследователях лишь в виде одного, пусть и немаловажного, элемента в системе общих построений См., например: Миронов, Б.Н. Социальная история России периода Империи (XVIII - начало ХХ вв.). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства. В 2-х томах. Т. I. / Б.Н. Миронов. - СПб., 1999 и т.д..

В историографии начала 2000-х гг. приобретает новое звучание дискуссия о революционном или архаичном содержании крестьянского движения в н. ХХ столетия. Так, отстаивая революционную сущность крестьянского движения (полемизируя в этом вопросе с О.Г.Вронским, предложившим использовать термин «гражданская война» или «оппозиционное движение» См.: Вронский, О.Г. Государственная власть и крестьянская община в годы «великих потрясений» (1905-1917) / О.Г. Вронский. - М., 2000. С. 122.), авторы коллективной монографии, посвященной 100-летию Первой русской революции, не склонны поддержать идею об архаизации аграрного сектора экономики, равно как и общественного сознания Подробнее см.: Первая революция в России: взгляд через столетие / Отв. ред. А.П. Корелин. - М., 2005. - С.87-88, 558-559. .

Словом, необходимо признать, что социальная психология, ментальный фактор заняли прочные и равноправные позиции среди прочих условий социальной динамики, раз за разом демонстрируя торжество преемственности в процессе развития отечественного гуманитарного знания. Однако целостной концепции, позволяющей систематизировать наши знания о прошлом крестьянского сознания, по-прежнему не создано, что совсем не удивительно, так как российская историческая антропология как метод научного познания проходит лишь начальную стадию своего становления. Теоретическая и методологическая неопределенность, нерешенность многих источниковедческих проблем создает самые благоприятные перспективы для развития данного направления, усиливает актуальность постановки вопросов, способствует формированию устойчивого научного интереса.

В западной историографии вопросы социальной психологии и общественного сознания российского крестьянства традиционно рассматривались в общем контексте социально-экономической истории дореволюционной России. Характеризуя в целом суждения западных авторов относительно уровня цивилизационного развития нашей страны, можно выделить две тенденции, присутствующие в исторических исследованиях. Сторонники одной из них придерживаются тезиса об извечной отсталости и особом историческом пути развития России, отличном от пути Западной цивилизации; другие отстаивают положение о том, что Россия шла по тому же пути, что и страны Запада, в конце XIX - начале ХХ вв. ускоренно «модернизировалась» и вполне могла избежать революционных потрясений.

В рамках концепции «уникальности, своеобразия, отсталости аграрного строя России» («пессимисты») основное внимание обращалось как раз на «особенности культуры», а причины и факторы, определяющие характер аграрной эволюции, усматривались в явлениях социально-психологического плана: в умонастроениях, поведении и поступках отдельных лиц и масс Традиция подобной интерпретации аграрного строя России восходит к работам Дж. Робинсона. См.: Robinson, J. Rural Russia under the Old Regime / J. Robinson. - L.-N.Y., 1932; Idem. Landlord-Peasant World and Prologue to the Peasant Revolution of 1917. - L.- N.Y., 1949. .

Исследователем, стоявшим у истоков идентификации крестьянства как особой социальной общности, обладающей набором уникальных сущностных характеристик, в западной историографии заслуженно считается Р.Редфилд Социальные представления анализируются автором в главе «Крестьянский взгляд на праведную жизнь». См.: Redfield, R. Peasant Society and Culture / R. Redfield. - Chicago, 1956.. В рамках так называемого структурно-аналитического подхода в изучении крестьянства западные историки обратились к исследованию уровня общественного сознания народных низов в сравнительно-историческом освещении Hobsbawm, E. Primitive Rebels, Studies in Archaic Forms of Social Movement in the 19th and 20th Centuries / E. Hobsbawm. - L., Manchester Univ. Press. 1959..

Общим для работ зарубежных исследователей является признание особой приверженности русского крестьянства патриархальной культуре, предопределившей своеобразие исторического пути России в ХХ веке. Причем, крестьянская культура рассматривается как статичная, практически неподверженная изменениям и после эмансипации, и в отрыве от сравнительного анализа с процессом эволюции традиционного общества в странах Западной Европы. Кроме того, следует отметить, что «аграрной» историографии в англоязычной литературе изначально было свойственно определенное тяготение к освещению социальных ее аспектов, изучению движения и настроений масс. Это, в очередной раз, подчеркивает то значение, которое придается на Западе социально-психологической проблематике.

Заметным событием в зарубежном крестьяноведении стали работы Т.Шанина Shanin, T. The Awkward Class. Political Sociology of Peasantry in a Developing Society. Russia 1910-1925 / T. Shanin. - Oxford, 1972.. Исходя из своей теории массовой многофакторной мобильности, Т.Шанин делает вывод о том, что российское крестьянство не утратило своего единства вплоть до конца 1920-х гг. В этой связи к причинам основных социальных конфликтов в российской истории начала ХХ века следует относить рост противоречий не внутри общины, а вовне нее: между деревней и городом или между крестьянином и государством Shanin, T. The Awkward Class… - P.88-95. Многие положения советской историографии были подвергнуты сомнению в работе Т.Шанина, посвященной революции 1905-1907 гг. Главный вывод, к которому приходит автор, состоит в определении характера крестьянского движения как спонтанного, самоорганизованного и автономного. См.: Shanin, T. Russia, 1905-1907: Revolution as a Moment of Truth / T. Shanin. - L., 1986.. По мнению Т.Шанина, важнейшим для крестьянского сообщества кризисом, тотально завладевшим всей общественной жизнью в к. XIX-н. ХХ вв., стал кризис, вызванный коммодификацией и, соответственно, монетизацией экономической жизни Шанин, Т. Крестьянские войны в России. 1902-1922 годы. Выступление на аграрном семинаре памяти Виктора Петровича Данилова 4-5 марта 2005 г. / Т. Шанин // Крестьяноведение: Теория. История. Современность. - М., 2006. - С. 32..

Весьма значительным вкладом в дело создания и разработки целостной концепции изучения социальных представлений и поведения российского крестьянства являются труды таких исследователей, как: Д.Филд, Л.Хеймсон, Дж. Скотт, М.Левин, О.Файджес и др. Field, D. Rebels in the Name of the Tsar / D. Field. - Boston, 1976. - P. 209; Haimson, L. The Problem of Social Identities in Early Twentieth Century Russia / L. Haimson // Slavic Review. - V.47. - Nr.1. - 1988. - P. 5, 16-17; Скотт, Дж. Моральная экономика крестьянства как этика выживания / Дж. Скотт // Великий незнакомец. Крестьяне и фермеры в современном мире: Хрестоматия / Сост. Т. Шанин / Под ред. А.В.Гордона. - М., 1992. - С. 202-210; Он же. Оружие слабых: обыденные формы сопротивления крестьян / Дж. Скотт // Крестьяноведение. Теория. История. Современность. - М., 1996. - С. 46-49; Figes, O. Peasant Russia, Civil War: The Volga Countryside in Revolution (1917-1922) / O. Figes. - Oxford, 1989; Lewin, M. The Rural Ways: Mores and Magic // M. Lewin / The Making of the Soviet System. Essays in Socisl History of Interwar Russia. N.Y.; Toronto, 1985. - P. 46-87 и т.д. Открывшиеся возможности работы в советских архивах способствовали расширению рамок исследований, появлению новых методов изучения источников, столкнув в то же время в системном и научном плане старые концепции «развития» и «модернизации».

Как и в англоамериканской, в германской историографии в 1970-х и особенно с 1980-х гг. заявил о себе социально-исторический подход, приверженцы которого питают повышенный интерес к изучению поведения и психологии различных социальных групп и истории массовых движений. Более того, есть все основания утверждать, что это направление становится сегодня доминирующим в деле изучения истории России предреволюционных десятилетий германскими исследователями Подробнее см.: Дорожкин, А.П. Промышленное и аграрное развитие дореволюционной России: взгляд германоязычных историков ХХ в. / А.П. Дорожкин. - М., 2004..

Таким образом, в числе «главных» вопросов исследовательской практики в отечественной исторической науке и в западной русистике в диссертации называется проблема изучения объективных факторов, определявших характер и направление трансформации социальных представлений и поведения российского крестьянства в первой четверти ХХ века, а также необходимость анализа содержания его основных ментальных конструкций, выявления структуры и особенностей социальных связей внутри данной корпоративной общности. Особое значение в контексте поисков новых ориентиров в сфере методологии приобретает изучение субъективных факторов социально-психологической динамики. Главным образом, внимание исследователей сосредоточено на изучении своеобразия менталитета российского крестьянства, существовании в нем так называемого «общинного архетипа», что позволяет трактовать революционные потрясения начала ХХ века как «общинную революцию».

В третьем параграфе - «Источники» анализируется источниковая база исследования. Критерием для классификации источников, использованных в исследовании, служит их видовая принадлежность.

Задачи исследовательской практики продиктовали настоятельную потребность в масштабном привлечении архивных источников, большинство из которых вводятся в научный оборот впервые. В диссертационном исследовании были использованы материалы трех центральных - Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ), Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ), Российского государственного архива экономики (РГАЭ) и четырех региональных архивов (Государственного архива Пензенской области (ГАПО), Государственного архива Самарской области (в дальнейшем ГАСамО), Государственного архива Саратовской области (ГАСО) и Государственного архива Ульяновской области (ГАУО)). В основу теоретических построений исследования легли документы в общей сложности 57 фондов вышеуказанных архивных учреждений.

Основу корпуса источников диссертации составляют документы массового происхождения, среди которых: крестьянские приговоры, направляемые в адрес Государственной Думы в период Первой русской революции; материалы анкетирования населения Саратовской губернии на предмет изучения экономического положения и политических настроений крестьянства, проведенного губстаткомитетом; тяготеющие в стандартизированной форме (анкета) отчеты («репорты») благочинных Симбирской епархии; вопросные листы министерства земледелия Временного правительства (время распространения апрель - август 1917 г.); анкеты губернских Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, поступившие в волостные советы весной 1918 г. и т.д. См., в частности: ГАПО. - Ф.Р-2. - Оп.1. - ДД.85-94, 100; ГАСамО. - Ф.823. - Оп.1. - ДД.3, 6, 7, 9, 10; Ф.Р-193. - Оп.2. - Д.151. - ЛЛ.45-73; ГАСО. - Ф.421. - Оп.1. - ДД.2979, 3002; ГАУО. - Ф.134. - Оп.3. - Д.1315 и др.

В частности, весной-летом 1917 г. в целях мониторинга массовых настроений в ряде регионов проводилось анкетирование населения империи. Значительный комплекс источников подобного рода (всего 595 документов) находится на хранении в Пензенском государственном архиве См.: ГАПО. - Ф.486. - Оп.1. - ДД.33-41.. Своеобразие данного вида исторических источников диктует необходимость выделения нескольких уровней научного анализа: изучение содержательной компоненты, степени распространенности суждений, а также социальной идентификации всего комплекса представлений. Документальной основой настоящего исследования стали 304 вопросных листа, заполненных респондентами. Категории высказываний, зафиксированные в анкетах, позволяют реконструировать социальный идеал средневолжского крестьянства непосредственно в период его реализации.

В общей структуре уникальных письменных источников в диссертации выделяются такие виды материалов, как: делопроизводственная документация, статистические источники, периодическая печать, документы личного происхождения, литературные памятники, публицистика и пр.

В частности, огромный массив документов, отражающих официальный (административный) взгляд на состояние массового поведения и настроений подавляющего большинства населения империи, представлен в фонде 102 (Департамент полиции, ГАРФ).

Важную роль в деле построения объяснительных моделей по вопросам социальной психологии средневолжского крестьянства сыграли материалы дознаний, обвинительные акты и прочие документы местных органов судебной системы в период 1902-1917 гг. Уникальность этих источников заключается в том, что способы кодировки информации при производстве допросов обвиняемых по делам об участии, скажем, в массовых беспорядках, погромах и т.д. отличаются определенной тенденциозностью лишь в плане формулировки вопросов, объяснения же обвиняемых фиксируются без каких-либо существенных изменений. А при отсутствии мотива скрыть информацию, не имеющую отношения к следствию, можно предположить значительную степень достоверности суждений См., в частности материалы: Ф.42 (ГАПО); Ф.8 (ГАСамО); Ф.8 (ГАСО); Ф.1 (ГАУО)..

Источниковую базу исследования серьезно пополнил обширный комплекс опубликованных источников. Нельзя не признать, что социальная динамика является тем материалом, который, зафиксированный документально, будет равновелико аккумулировать исследовательский интерес в любой период времени. Этим во многом объясняется масштабная издательская деятельность в деле публикации документов по крестьянскому движению как в Советской Союзе, так и в современной России в условиях развернувшейся «архивной революции». В исследовании проделана значительная работа по новому прочтению, новой интерпретации текстов с учетом современных достижений в сфере методологии исторической науки 1905 год в Самарском крае. Материалы по истории РКП (б) и революционного движения. Приложения. - Самара, 1925; Крестьянское движение в 1917 году: 1917 год в документах и материалах / Под ред. М.Н.Покровского и Я.А.Яковлева. - М.-Л., 1927; Кабытов, П.С., Курсков, Н.А. Вторая русская революция: Борьба за демократию на Средней Волге в исследованиях, документах и материалах (1917-1918) / П.С. Кабытов, Н.А. Курсков. - Самара, 2002;; Крестьянское движение в Поволжье. 1919-1922 гг.: Документы и материалы. - М., 2002; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918-1939. Документы и материалы. В 4-х т. Т.1. 1918-1922 гг. / Под ред. А.Береловича, В.Данилова. - М., 1998 и т.д. .

Большой интерес для исследователя крестьянской ментальности и психологии представляет художественная литература, родственная ей публицистика, а так же опубликованные воспоминания и дневники, как государственных деятелей, так и рядовых участников, и очевидцев событий Федорченко, С. Народ на войне / С. Федорченко. - М., 1990; Успенский, Г.И. Власть земли. Собрание соч. в 2-х т. Т.2. / Г.И. Успенский. - М., 1988; Мишин, В.А. «Такое ведь счастье, остаться в этой гигантской войне живым». Дневник солдата, 1 октября 1915 г. - 29 января 1918 г. / В.А. Мишин // Земство (Пенза). - 1995. - №2. - С. 84-157; Нелепые толки и надежды помещичьих крестьян. Записка Корибут-Дашкевича (1859) / Предисловие Н.П.Семенова // Русский архив. - 1874. - №8. - С. 451-458; Студенцов, А. Саратовское крестьянское восстание 1905 г. Из воспоминаний разъездного агитатора / А. Студенцов. - Пенза, 1926 и др. .

Отдельным видом источников по рассматриваемой проблеме можно назвать периодическую печать. Работа с материалами периодики диктует необходимость критического переосмысления оценочных суждений и выводов, присутствующих в публикациях, поскольку в лучшем случае мы имеем дело с отражением своеобразия социальной психологии крестьянства, преломленным через призму сознания и духовного универсума «читающего меньшинства».

Общие тенденции развития исторической науки на современном этапе теснейшим образом связаны с актуализацией таких «нестандартных» для историографии советского периода источников как писем, фольклорных форм, содержания слухов и т.д. Например, материалы фондов: Ф.359 (ГАПО; 1914-1917 гг.); Ф.934 (ГАУО; 1917 г.); Ф.Р-130 (ГАРФ; 1919 г.); Ф.200 (ГАУО. 1920 г.).

К числу особо востребованных в данное время источников весьма специфического характера следует отнести фольклорные материалы, прежде всего, пословицы и поговорки, собранные в свое время В.И.Далем. Аналогичные формы встречаются также в материалах этнографического характера (в виде бытоописания повседневной жизни российской деревни), в отчетной документации приходских священников и пр. См.: ГАРФ. - Ф.586. - Оп.1. - ДД.115; 119; 134 и др.; Матвеев, П. Очерки народного юридического быта Самарской губернии / П. Матвеев. - СПб., 1877; ГАПО. - Ф.182. - Оп.1. - Д.2256 и др.

Информация ментального характера почти никогда не представлена в документах в «чистом» виде, поэтому при работе с текстом документа на повестку дня выносится задача ее «расшифровки», поиска подлинного смысла, нередко противоречившего как формальному выражению представления, так и его интерпретации субъектами исторического процесса.

Представленный выше корпус исторических источников позволяет эффективно решать задачи исследовательской практики, обеспечивает аргументированность и обоснованность полученных результатов, обобщений и выводов. Информативную наполняемость источниковой базы следует признать достаточной для достижения поставленной цели.

Глава II «Содержание социальных представлений средневолжского крестьянства в пореформенную эпоху» представляет собой анализ факторов динамики социальных представлений и содержания опорных конструктов «картины мира» средневолжского крестьянства.

В первом параграфе - «Факторы динамики социальных представлений и поведенческой практики» рассматриваются важнейшие условия исторической реальности, определявшие характер и направление динамики развития социальной психологии крестьянства. Одним из первых по значению и степени своего влияния следует назвать демографический фактор, ставший мощнейшим вызовом сельскому сообществу. Нельзя не признать, что демографическую ситуацию в Российской империи во второй половине XIX - начале ХХ вв. достаточно адекватно определяло понятие взрыва. В условиях обретения свободы установка на минимализацию трудовых затрат в крестьянском хозяйстве (как одна из социальных ориентаций общины) имела своим объективным последствием более высокие темпы роста народонаселения по сравнению с увеличением производства продовольствия.

Еще одним, фактором социальной динамики, довольно неоднозначно трактуемым в современной историографии, выступает ускорение модернизационных процессов и коммодификации хозяйственной практики. Формирование ценностей, связанных с иным типом хозяйственного уклада, с процессом товаризации земледелия, рост частнохозяйственной инициативы в крестьянской среде имели своим результатом, помимо прочего, еще и усиление раскола деревни, создавая угрозу воспроизводству императивов эгалитаризма как базового компонента родового сознания, а, следовательно, повышая уровень социальной конфликтности.

В процессе анализа наиболее характерных тенденций развития крестьянского земледельческого хозяйства и социально-экономического уклада в пореформенной деревне со всей очевидностью проявляется проблема, ставшая одной из самых дискуссионных в современной отечественной историографии - проблема дефиниции феномена аграрного кризиса. В диссертации показано, что анализ факторов динамики содержания социальных представлений не дает убедительной картины явного преобладания ценностей модернизма в настроениях и поведении поволжского крестьянства в начале ХХ века как пути укрепления жизнеспособности крестьянского хозяйства. Скорее, следует вести разговор о формировании соответствующих представлений в качестве тенденции, тенденции достаточно выраженной, но неустойчивой. Степень необратимости этого процесса зависела от целого ряда условий и, прежде всего, от адаптационных возможностей крестьянской психологии, щадящего характера социальной политики государства, экономических условий, позволяющих сравнительно безболезненно изменить направление хозяйственной деятельности и т.д. Следует признать, что в эту переломную во всех отношениях эпоху вызовов, идущих извне и угрожающих стабильности социального мироустройства, оказалось гораздо больше, а степень их воздействия масштабней, нежели способность общины к реакциям, адекватным духу времени.

В данном параграфе нашла свое отражение и характеристика социальных факторов, определявших изменение мировоззренческих установок. К условиям ментальной динамики следует отнести особенности деревенской повседневности, отражающие «семейно-трудовую сущность» крестьянского хозяйства, сохранение традиционных социальных ориентаций, трансформацию функций общинной организации.

Во втором параграфе - «Крестьянская ментальность в условиях эмансипации» представлена характеристика содержания социальных представлений, что позволяет реконструировать традиционный дискурс базовых элементов, выстроенный на образах «земли» и «воли».

В пореформенный период в результате обретения свободы и самоуправления крестьянским сознанием был изжит мотив желательности перехода на казенные земли. Он утратил свою привлекательность не только потому, что частично был реализован. Крестьяне утвердились во мнении о возможности переустройства жизни согласно с идеалом Правды в ближайшем будущем и стали огульно требовать «черного передела» или «всеобщего поравнения», считая монарха в состоянии противостоять воле помещиков. Крестьянский идеал становился все более конкретным. На первый план выступают экономические условия свободного крестьянского хозяйствования, центр тяжести переносится на выработку основ «аграрного рая». революция поведенческий менталитет крестьянство

Руководствуясь пониманием непосредственной зависимости между угрозой голода и демографическим ростом при сокращении возможностей колонизации, а также необходимостью защиты традиционного хозяйственного типа, «родовое» сознание неизбежно будет генерировать требование «земли». Подобные представления являлись настолько укорененными в крестьянском менталитете, что все попытки государства насильственным образом разрушить этот тип земледельческой культуры в первые десятилетия ХХ в. не увенчались успехом и не привели к желаемому результату.

В параграфе характеризуется крестьянский правопорядок в рассматриваемую эпоху. Обычное право сохранилось и продолжало сосуществовать в тесном контакте с новыми представлениями, придавая своеобразие процессу восприятия крестьянами норм формального права. Возникла сложная, фрагментарная система многоуровневого взаимодействия обычая и официально установленных форм правоотношений, система, в которой воплощалось крестьянское видение «Правды».

К началу ХХ в. патриархальный крестьянский быт, хотя и подвергся мощному воздействию, полного и окончательного разрыва с прошлым не произошло. В крестьянском сознании новое порой самым причудливым образом уживалось со старым и порождало синкретичное содержание «картины мира» переходной эпохи. Проникновение иных, чуждых «общинному архетипу» образов вызвало к жизни рост внутриобщинной конфликтности, обострило структурное противоречие общественного сознания, противоречие между патриархальной и модернистской традицией, разрешить которое быстро и безболезненно, революционным путем было просто невозможно. Невозможно не только в силу живучести патриархальных представлений, формировавшихся в течение столетий, но и по причине существования прочной зависимости между традиционализмом и стабильностью социальных структур, сохранением алгоритма передачи социальных знаний и опыта, культурной идентичности в целом.

Глава III «Экономические аспекты социальных представлений крестьян Среднего Поволжья в первые десятилетия ХХ века» посвящена характеристике экономических воззрений средневолжского крестьянства в революционную эпоху.

Среди важнейших параметров анализа в данном случае необходимо выделить следующие: обоснование необходимости радикальной экономической реформы; реконструкция отражения объекта хозяйственной деятельности в представлениях группового сознания; изучение суждений о путях или методах решения аграрного вопроса в российской деревне.

В первом параграфе - «Экономические воззрения российской деревни в 1905 - 1907 гг.» показано, что приговорное движение как уникальный феномен крестьянского правотворчества, появившийся в результате трансформации политической системы российской империи в н. ХХ в., одним из своих значений имел письменную фиксацию социальных нужд и чаяний, преломленных через семиотику новых для традиционного сознания вербализированных представлений. Результаты исследования базируются на анализе значительного количества документов приговорного движения, направленных в адрес Государственной думы в 1905-1907 гг. крестьянами Пензенской, Самарской, Саратовской и Симбирской губерний. Используя методику контент-анализа подобных документов периода Первой русской революции в сопоставлении с анализом содержания текстов отдельных постановлений и резолюций крестьянских организаций, можно воссоздать наиболее адекватную историческим реалиям систему положений экономической парадигмы крестьянского сознания.

В ходе исследования определено, что основная причина (аутентичная крестьянскому видению проблемы) обнищания, оскудения хозяйства полностью поглощается категорией «малоземелье». Перефразировав это представление, обладавшее мощным сакральным значением для средневолжской деревни, мы получим суждение о существовании причинно-следственной зависимости между количеством земли и состоянием крестьянского хозяйства. Образ земли как источника и смысла крестьянского существования был освящен православной традицией: возможность «купли-продажи» «божьего дара» как не созданного руками человека априори отрицалась. Само существование института частной собственности резко диссонировало с представлениями о справедливости, так как источником ее возникновения признавались либо факты дарения, либо самозахвата, с точки зрения трудовой этики объяснить законность и неприкосновенность первоначального появления этого права не представлялось возможным.

Крестьянское видение будущих преобразований базировалось на следующих основных принципах: уничтожение частной собственности; безвозмездный и всеобщий характера передачи земли крестьянам; непосредственное распоряжение землей; уравнительное землепользование; запрет на использование наемного труда. В этой части крестьянской программы приоритет архаичных ценностей трудовой этики очевиден, что, в свою очередь, мало согласуется с такой характеристикой общей позиции российской деревни, как требование национализации земли.

Таким образом, крестьянский вариант аграрной реформы обладал характером социальной утопии, был обращен в прошлое и произрастал из традиции. По своей сущности - это психологическая реакция на переживание кризиса потребительского хозяйства, свидетельство глубины антагонизма между статичностью ментальных конструкций и темпами модернизационных процессов.

В следующем параграфе - «Аграрная реформа 1906-1916 гг. в оценках крестьянского сознания» рассматривается социальное восприятие административных попыток реформирования общинного строя российской деревни.

Есть все основания полагать, что попытка раскола общины на «общинников» и «собственников» была встречена крестьянством как крайне нежелательная мера, как угроза возможности существования для последующих поколений, угроза разрыва в цепи воспроизводства привычных норм повседневности, а в числе основных переживаний коллективного сознания страх перед будущим становится доминирующим. «Вещное» выражение этой угрозы было, в частности, представлено тезисом о неминуемом сокращении общинного землевладения в результате землеустроительных работ, и это позволяло крестьянам маркировать «выделенцев» как «враждебную силу». Возможность интенсификации хозяйства в сознании большей части крестьянства как цель или результат проводимых преобразований не рассматривалась, мотивы крестьянских выходов из общины носили несколько иной характер, чем это предусматривалось логикой реформы. А содержание слухов, имевших хождение на территории региона в рассматриваемый период, свидетельствовало о сохранении значимости для корпоративной морали императива «малоземелья», следовательно, требование наделения землей по-прежнему оставалось главной претензией крестьян к государству.

Социокультурные издержки аграрной реформы, и, прежде всего, ментального характера (рост внутриобщинной конфликтности, угроза деструкции представлений о целостности и стабильности мироздания и т.д.), в дальнейшем превратятся в один из определяющих факторов архаизации социума. Общий фон массовых настроений в средневолжской деревне будет характеризоваться как весьма тревожный, а к прежним вызовам стабильности бытия добавятся новые, обусловленные ходом проведения реформы.

В третьем параграфе - «Крестьянская программа аграрных преобразований в условиях революции 1917 г.» отражены идейные искания средневолжской деревни весной-осенью 1917 г. В параграфе доказывается, что экономические представления средневолжского крестьянства выходили за рамки мифологемы «черного передела» лишь постольку, поскольку это допускал принцип синкретизма форм и состояний крестьянского группового сознания. Впитывая новые формулировки требований и программных положений организаций политического характера, крестьянство сохранило в целом верность патриархальному идеалу. Более того, оно впервые в истории получило возможность практической реализации мифа о «золотом веке крестьянства». Обращает на себя внимание доминирование императивов трудовой этики потребительского хозяйства. В диссертации рассматривается следующая схема важнейших конструктов крестьянского образа аграрной реформы: сохранение общинной формы землепользования при уничтожении частной собственности на землю, и не только сохранение, но и тотальное распространение таковой на все земли без исключения; главным принципом наделения землей становится непосредственный трудовой вклад земледельца в ее обработку; дополнительной гарантией неизменности «общинного» варианта земельной реформы, равно как и сохранения витальности крестьянского мира в целом, выступало требование бессрочного постоянного пользования землей; запрещалось использование труда наемных рабочих, так как это противоречило праву вложенного труда; запрещалась сдача земли в аренду, так как «землевладельцы нетрудового типа» землю «сдают за деньги», а земля в понимании крестьянства не могла выступать товаром по определению; и, наконец, в большинстве документов рассматриваемого периода присутствует требование введения уравнительно-трудовой нормы землепользования, что полностью коррелируется с принципом эгалитаризма в крестьянском групповом сознании.

В четвертом параграфе - «Социально-экономические представления крестьянства в годы Гражданской войны» рассматривается завершающая стадия утверждения социального идеала в условиях победы крестьянской революции. С окончанием гражданской войны и отменой наиболее одиозных по содержанию методов оптимизации демографических и продовольственных ресурсов страны, архаизация социально-экономических представлений достигает предельного значения, разгул «локальной» стихии становится всеобщим, не имеющим серьезных сдержек и ограничений. Моментом завершения, победой «общинной революции» можно считать переход к нэпу и законодательное закрепление крестьянских требований образца 1917 г. в Земельном кодексе РСФСР 1922 г.

Вместе с тем, укрепление локализма социальных форм имело свои исторические пределы. По мере развития властных институтов община окажется вовлеченной в процесс формирования новой социальной идентичности, соответствующей объективным задачам общественного развития. А при остром проявлении потребности в оптимизации ресурсов социальной системы государство неизбежно будет ориентироваться на жесткую схему подчинения и подавления, столь свойственную политической модели традиционного общества.

В Главе IV «Крестьянство и власть в зеркале массовых представлений» анализируется содержание крестьянских представлений о государстве и его институтах в период первых десятилетий ХХ века.

В первом параграфе - «Царь» в народном сознании начала ХХ века: монархические представления и повседневная практика» доказывается, что образ «монарха» в крестьянском сознании на рубеже XIX - ХХ вв. претерпевает определенную трансформацию, что было вызвано проявлением объективных последствий крестьянской эмансипации (демографические процессы и повышение «удельного веса молодых поколений», распространение грамотности и расширение горизонтов «информационного поля», общая политизация населения в революционный период и пр.). Однако, элементами, непосредственно ответственными за запуск процессов десакрализации и демонизации этого понятия, выступали измерения происходившего в координатах крестьянской этики, и, не в последнюю очередь, с позиций социальной утопии. В этом отношении, важнейшими деструктивными силами стали рассогласование наличного и потребного идеалов, несоответствие последнего социальным чаяниям и ожиданиям, особенно остро ощущаемое в период социально-политического кризиса, а также, осознание слабости, «бессилия» Монарха и Государства в его лице. В конкретно-исторической ситуации монарх не выполнил своего статусно-ролевого предназначения, зафиксированного в архетипах крестьянской ментальности, и оказался чуждым элементом в системе политических представлений. Вместе с тем, тотальное разрушение базовых оснований ментальности объективно ведет к утрате чувства национальной идентичности, поэтому «идея справедливого царя», как один из архетипов общественного сознания, в разных ипостасях, но, тем не менее, вновь и вновь будет находить пути своего возрождения и задавать правила игры в политической культуре российского социума.

Во втором параграфе - «Народное правотворчество в период Первой русской революции» характеризуется политический идеал революционного крестьянства. Необходимо признать, что в революции 1905-1907 гг. в российской деревне отсутствовало социалистическое руководство движением, крестьянство в большей степени следовало своим собственным представлениям, чем убеждениям радикальной интеллигенции или пролетариата. Вместе с тем, нельзя не отметить серьезных сдвигов, произошедших в крестьянском сознании. Опыт, приобретенный в революционных боях, и, особенно, в процессе столь масштабного петиционного движения, качественным образом изменил систему политико-правовых представлений, стал фактором радикализации массовых настроений, повышения социальной «пассионарности» крестьянства.

Представленные в документах приговорного движения требования по признаку общности оценочных характеристик группируются в три укрупненных категории. На первую позицию по значимости тех или иных требований в координатах массового сознания в диссертации выносятся понятия, имеющие самое непосредственное отношение к осмыслению крестьянами «свободы» и «воли». Традиционное прочтение понятия «воля» предполагало, по своей сущности, и свободу передвижения, и освобождение от административной опеки и даже от налогов. Оно отражало один из главных мифов крестьянского сознания, утопический идеал, включавший в себя синкретично объединенные представления о неограниченной свободе воли. Из всего перечня возможных интерпретаций под это определение более всего подходят требования политической амнистии, отмены смертной казни и военного положения, чрезвычайных мер и усиленной охраны. Следующая важнейшая составляющая политического идеала крестьянства объединяет в себя требования введения в систему общественного устройства выборного начала и эгалитаристских принципов. Третьим укрупненным блоком выступают антиэтакратические высказывания (выражение ненависти к «начальствующему сословию», стремление к устранению произвола чиновников и пр.). В ранг «начальствующего сословия» в период революции попало и духовенство: одним из разделов «думских обращений» становится требование церковной реформы. В оценках родового сознания «причт в идеале» соединял в себе два взаимоисключающих начала: требование ликвидации казенной церкви и отказ мира от содержания храмов и духовенства.

Присутствие в содержании документов противопоставления прошлого и будущего («что вас выбрал народ не для починки старого гнилого строя, а для постройки нового правдивого закона») свидетельствует об инверсионных колебаниях значения понятий. Каким же должен был быть новый правдивый закон, каково содержание представлений о крестьянской сермяжной Правде? В результате изучения текстов приговоров и наказов российского крестьянства в диссертации делается вывод об «аграрной обусловленности» политического идеала» («Заявите всей Думе, что трудовое крестьянство в глубине своей души свято хранит «великую правду» - «земля ничья - Божья»).

В параграфе третьем - «Содержание массовых настроений российского крестьянства в период Первой мировой войны» представлен анализ трансформации содержания массовых представлений в условиях перехода от мира к военному противостоянию. На начальном периоде войны архаичный патерналистский лозунг: «За Веру, Царя и Отечество» являлся предельно емкой формулой, выражающей некую общность официальной идеологии и народного мировосприятия и свидетельствующей о преобладании в сознании и поведении крестьянства элементов стабильности и сохранения традиционной системы социально-политических представлений: покорность воле проведения (Бога), властей, воинского начальства (на фронте). Согласно с материалами делопроизводственной документации жандармских чиновников, общий комплекс социальных представлений, непосредственно отражающих отношение населения к войне, включал в себя, прежде всего, восприятие войны в плане одобрения или осуждения военных действий, следовательно, оценку желательности ее продолжения или окончания, а также интерпретацию крестьянством целей войны. Важные позиции занимало представление о способах решения «аграрного вопроса» применительно к новым условиям. Еще одним параметром, который фиксировался в жандармских отчетах, была оценка лояльности крестьянства по отношению к местным властям и удовлетворенность «заботами правительства по обеспечению увечных и семейств призванных на войну». В материалах, относящихся к концу 1915 г., и особенно к 1916 г., фиксируется появление нового представления - о дороговизне, получившего в оценках массового сознания тотальный характер и ставшего к этому времени своего рода общей формой выражения массовых настроений в российской провинции.