Медицины как научно-практической дисциплины в современном значении этого слова не существовало, как не существовало науки в целом, но средневековая культура выработала свои представления о причинах заболеваний. В Древней Руси XI - XIII вв. мы видим следы двух традиций понимания патологических явлений. Для христианского мировосприятия было характерно восприятие болезней как изъянов, изначально присущих человеческой природе. Несколько по иному рассматривалась болезнь в язычестве и народном христианстве, являвшем собой смесь христианских и языческих представлений. Психология неискушенного в богословской премудрости жителя древнерусской волости не могла в полной мере проникнуться мыслью о том, что болезнь присуща человеческой природе изначально, и нет никаких доступных способов от нее избавиться. Проявить смирение и отказаться от попыток поправить здоровье тоже не всякому был под силу. Судя по тому, каким образом организовывалась «оборона» от болезней, принимая во внимание позднейшие этнографические данные, можно считать, что в рамках народных представлений болезни считались следствием враждебных действий внешних сверхъестественных сил, злых духов, чужих покойников («навьев»), бесов. Об удельном весе рационального и иррационального в традиционной медицине можно спорить, но сам факт сочетания в ней двух этих компонентов как в средневековье, так и в традиционной культуре русского крестьянства нового времени не вызывает сомнения.

В третьей главе - «Внешний мир: обретение этнокультурных ориентиров. «чужие - свои» - проанализированы представление о внешнем мире и месте в нем Руси. Картина общественного устройства осталась бы не завершенной без выяснения образа «чужих», относительно которых определялись рассмотренные в предыдущих главах «свои». Оппозиция «свои - чужие» является одной из базовых в человеческом сознании. С ее помощью новорожденный человек производит первую ориентацию в мире; в далекой древности противопоставление «своих» «чужим» послужило первым шагом к развитию самосознания вида homo sapiens. Историческое развитие человечества дает самые разнообразные примеры воплощения этой оппозиции в социальной психологии. Неповторимыми чертами своеобразия обладает образ внешнего мира, представления о «чужих», эпохи раннего русского средневековья.

Подобно тому, как объем понятия «свои» бывает разным в различных случаях - от своих домочадцев до жителей одной волости, точно так же многомерно и представление о «чужих». Для ориентировки наметим три уровня восприятия этого понятия: 1) «чужие» - население других русских земель относительно своих сограждан; 2) «чужие» - иноплеменники, с которыми приходилось сталкиваться в реальной жизни; 3) «чужие» - полумифическое население дальних неведомых стран, о которых слышали от редких путешественников или читали.

Первый параграф - Свои «чужие». Вопрос об отношении к населению чужих земель-волостей тесно связан с проблемой осознания единства Руси. Как известно, в XII веке русские земли не составляли единого монолитного государства. В то же время, они не были абсолютно независимыми и невзаимосвязанными политическими образованьями. Поэтому и развитие идей относительно этого предмета носило двойственный характер. В общественном сознании существовали две противоречащие друг другу тенденции.

Одна из них является, по сути, отражением сепаратистских устремлений русских земель, стремящихся к самостоятельности. Другая проявлялась в активно пропагандировавшейся идее единения русских земель. Будучи оформлена через понятие братской/божественной любви, она вошла в арсенал самых актуальных идеологических конструкций Древней Руси. Каждая волость выступала на исторической арене в виде своеобразной коллективной личности. Общественное сознание наделяло такую «личность» определенным характером. Естественно, враждебной волости склонны были приписывать отрицательные черты, себе - положительные. Это свидетельствует о наличии достаточно высокого уровня группового самосознания. В качестве «коллективных личностей» городовые волости сменили в общественной психологии древние племена.

Второй параграф - «Иноземцы и представления о населенном мире». В параграфе рассмотрен следующий уровень исследуемой оппозиции «свои-чужие», который заключает в себе противопоставление Русской земли иноплеменникам. Он актуализировался в тех случаях, когда населению Руси приходилось сталкиваться с иноэтничной средой. Это происходило в случае масштабной военной угрозы со стороны, например, кочевников. Или в далеком путешествии, когда человек, оказавшись в чужом краю, начинал осознавать себя не просто новгородцем или киевлянином, а русским.

Источником представлений об иноплеменниках были как собственный опыт общения, так и литературные произведения. Вполне реалистические сведения соседствовали с мифом. С одной стороны - греки, половцы, варяги. С другой - амазонки, гилийцы, индийцы (представления о которых в XI - XIII вв. у русских были весьма неправдоподобны). В чужаках склонны были видеть не совсем людей. Им приписывали различные сверхчеловеческие способности, например, колдовские. Чем более отдаленно живет тот или иной народ, тем сильнее проступает в его образе черты мифологического, сакрального. Сильнее всего смешение сфер реального и сакрального, земного и божественного наблюдается на окраине известной русскому человеку ойкумены. Там средневековое сознание помещало «чудесные» страны: Рай, Индию; и «чудовищные» народы.

Отношение к чужестранцам часто было настороженным. В то же время древнерусское общество отличалось открытостью межэтничным контактам и обширностью международных связей. Это свидетельствует об определенной двойственности восприятия, которая в дальнейшем, в эпоху Московской Руси, сменяется однозначно отрицательным отношением к иностранцам, проявившемся в закрытости общества иностранным влияниям, потерей интереса к международной политике и снижением влияния России на международной арене.

Третий параграф - «Осмысление феномена Руси в древнерусской книжной культуре XI - XII вв.» Самосознание Руси складывалось в понятиях и терминах существенно отличавшихся от тех, которыми оперирует современная наука. Слов «государство» и «народ» не было в идейном инструментарии летописца. Он конструировал представление о новой общественно-исторической общности в рамках своей терминологической системы. Ведущим для понимания места и роли Руси в мировом сообществе было понятие «земля/страна». Характеристиками этого понятия объясняется вся архитектура концепции Руси в «Повести временных лет». Происхождение от Иафета, славянский язык и грамота, название и княжеская династия от пришлых варягов-руси, включенность в христианский мир - вот координаты, описывающие положение Русской земли среди других стран в Повести временных лет.

В четвертом параграфе - «Византийская иерархия государств и идея империи» - рассмотрено существовавшее на Руси отношение к византийской иерархии государств и к идее супрематии императора. Как показано в параграфе, оно было безразличным и неопределенным. Не возражая по существу, древнерусские мыслители и политические деятели мало уделяли внимания греческим теориям на этот счет, а больше были заняты конструированием своего собственного идеологического материала, который бы помог придать молодой Руси вид и статус славной и значительной державы. Элементы византийской системы использовались лишь как детали конструктора.

Пятый параграф - «Монголо-татарское нашествие: первая реакция и долговременные последствия». Монголо-татарское нашествие нанесло серьезный урон Руси. Но, оправившись от первоначальной растерянности и боли, страна двинулась по пути межкультурного синтеза, который позволил ей усвоить наиболее ценное из социального и политического опыта соседа-завоевателя. Проявляя гибкость, Русь сама смогла стать до некоторой степени татарской. Это в конечном итоге стало основой обретения независимости и дало импульс для дальнейшего развития. Залогом культурной подвижности стали развитые качества толерантности, присущие русской культуре изначально. Несмотря на очевидную специфику периодов, процесс славяно-тюркского синтеза может рассматриваться как единый процесс, продолжавшийся с момента зарождения славянских народов и до XVII в.

Шестой параграф - «Древняя Русь и финно-угорские народы» - посвящен исследованию положения, которое занимали в картине мира Древней Руси финно-угорские народы. Формы взаимодействия Руси и финно-угорских народов поддаются реконструкции гораздо сложнее. Структурно влияние финно-угорской культуры на русскую напоминает влияние культуры восточной/татарской/исламской. Сходство заключается в том, что влияния эти в обоих случаях касаются тех областей культуры, которые находятся вне внимания идеологов, вне сферы рефлексии интеллектуальной элиты. Несмотря на то, что проблема эта еще далека от полного разрешения, можно считать, что восточноевропейские финны приняли большое участие в этногенезе как восточных групп древнерусского, так и великорусского народов.

Четвертая глава - «Сверхъестественное в картине мира». Картина мира человека Древней Руси, как и в целом средневековой Европы, была пронизана сверхъестественными мотивами. Они настолько тесно вплетались в ткань его представлений о мироздании, политической и частной жизни, природе и общественном устройстве, что выделить их для отдельного рассмотрения часто невозможно, да и не нужно. Без обращения к фактам связанным с религиозными воззрениями эпохи раннего русского средневековья невозможно было бы понять ни особенностей образа князя в системе потестарных отношений, ни механизмов функционирования средневековой медицины, ни географических воззрений и т.д.

Тем не менее, наличие раздела, специально посвященного изучению сверхъестественного в картине мира человека Древней Руси необходимо. Во-первых, потому, что религиозность - это особая сфера культуры, связанная со многими сторонами жизни общества, но не сводящаяся к ним, самостоятельная. Поэтому есть основания полагать, что концентрация на ней специального внимания может оказаться вполне перспективной: существуют явления, которые удобнее выделить в особый предмет рассмотрения. Во-вторых, вопрос о вере был принципиальным для самого средневекового человека.

Совершенно очевидно, что в целом история религии Древней Руси изучена уже очень хорошо. Существуют как монографические исследования по отдельным вопросам, так и обобщающие труды, в которых древнерусская вера рассматривается и с богословской, и с исторической, и с культурологической точек зрения. Вместе с тем, до сих пор недостаточно изученными остаются те стороны средневековой религиозности, которые лежали в плоскости обыденного мировосприятия, не вполне рефлектируемых поведенческих и эмоциональных стереотипов, в той части общественного сознания, которая конструирует мир без логически обоснованных и теоретически осмысленных связей.

Первый параграф - «Чудеса и знамения». Восприятие мира средневековым человеком имело множество особенностей. Одной из них (может быть, одной из основополагающих) было отсутствие строгого противопоставления мира божественного и земного. Сферы эти находились во взаимном непосредственном контакте. Сверхъестественное буквально пронизывало повседневность и проникало во все сферы жизни. В его возможность верили, о нем помнили, и поступки совершали с пониманием того, что повседневной жизни в любой момент может встретиться нечто чудесное, неподвластное законам обыденного существования. В понимании чуда человеком Древней Руси можно выделить следующие характерные черты: Итак, проведенный анализ позволяет сделать следующие выводы:

1. Чудесное - неотъемлемая часть картины мира человека раннего русского средневековья. Общественному сознанию населения Древней Руси была характерна психологическая открытость к восприятию сверхъестественного, постоянная настроенность на чудо, готовность уверовать. Это явление может быть также определено как сниженная (по сражению с современным человеком) критичность по отношению к сверхъестественным объяснениям явлений окружающего мира.

2. Для вычленения чуда из общего потока событий повседневной жизни необходим был определенный интеллектуальный навык, который, как правило, являлся результатом специальной подготовки, дававшей идейным вождям общества (первоначально языческим жрецам, а затем, после долгой борьбы, православному духовенству) мощное оружие идеологического воздействия на умы и сознание общества. В качестве «теоретической базы» истолкования чудес русскими книжниками широко использовались переводные сочинения византийских авторов.

3. Апелляция к «чуду», «знамению» имела в древнерусской литературе (а значит, надо полагать, и в сознании) значение показателя неслучайности, мистической предопределенности, предначертанности связанного с чудом или знамением события. Если те или иные события, человек или предмет обнаруживали связь с высшей мистической реальностью, они, тем самым, входили в разряд явлений первого порядка, узловых элементов мироздания. В литературе отчетливо определяется стремление связать важнейшие факты «земной» (политической, культурной и пр.) жизни с действием высших сил, выстроить взаимосвязь между миром божественным и человеческим.

4. Использование сверхъестественных мотивов в качестве идеологического оружия в политической борьбе не отменяло, однако, веры самих идеологов в чудо. Для нужд «идейного фронта» чудеса не выдумывались, а нужным образом истолковывались. Трактовка выгодная становилась трактовкой правильной.

5. Постоянная готовность к восприятию чуда имела вполне определенную функцию в общественном сознании: это была ниша для «укладывания» в общую картину мира фактов, необъяснимых с позиции тривиального житейского опыта.

6. Большую роль в восприятии некого явления как чуда или знамения большую роль играло общественное настроение, создававшее в каждой конкретной ситуации более или менее благоприятные для этого условия.

Во втором параграфе исследуется отношение к духовенству и церкви. В церковной практике XI - XIII вв. было не только много языческих элементов, но и просто мирских, что естественно, так как церковь была не только религиозной организацией, но и хозяйственной. Наличие у церкви сел и рабов превращало ее в «хозяйствующего субъекта», в орбиту которого оказывалось включено довольно много народу. И подчас, вторичные хозяйственные функции перевешивали в глазах рядового человека все остальные. Работа на монахов в поле, торговые операции, которые вели с ними горожане и жители сел способствовали снижению сакрального авторитета. Решить проблему недостатка уважения со стороны населения церковь пыталась двумя способами.

Во-первых, с самых первых лет своего развития на Руси духовенство начало планомерную работу по внедрению церковных порядков в ткань повседневной жизни населения. Первоначально этой работой были охвачены верхи общества - князья и бояре. Затем, когда среди элиты нужные порядки закрепились, настал черед рядовых жителей древнерусской волости. Подобно тому, как глубокое культурное взаимодействие с соседними народами легче всего устанавливалось на уровне простейших форм бытового уклада, так и христианство проникало в самые глубокие слои коллективного сознания через закрепление в структуре повседневной жизни. Узловые моменты развития человека, будучи взяты под контроль духовенством, надежно привязывали его к церкви. Особое отношение к ритуалу, отмечаемое многими исследователями как отличительная черта средневековой русской религиозности является, как можно предполагать, результатом вполне целенаправленной деятельности духовенства. Это был тактический прием, выработанный веками развития христианства и используемый повсеместно в миссионерской деятельности. Интеллектуальная составляющая православного канона (догматы), требовала рационального восприятия, и значит, могла быть подвергнута критике. В отличии догмата в ритуале смысл вторичен. И если только ритуал становится привычным - его сакральная нагрузка начинает автоматически расти с годами. Чем древнее обычай, тем он более уважаем. В течение X - XIII вв. православной церкви удалось преодолеть барьер отторжения - христианство смогло пустить самые крепкие корни, какие только были возможны - корни в бытовую сферу.

Вторым, не менее значимым способом, укрепления позиций в коллективном сознании древнерусского населения было встраивание церкви в систему управления. Картину «подхватывания» духовной властью части функций власти светской дают церковные княжеские уставы, согласно которым митрополиту и епископам передавались полномочия вести расследования и судить дела, имеющие отношения к таким деликатным сферам как женская и девичья честь, сексуальные преступления, внутрисемейные отношения, волхование.

В обыденной жизни человек мог относиться к своему приходскому священнику или монахам расположенного поблизости монастыря критически и даже с юмором, но у духовенства были действенные способы предотвратить его полное выпадение из церковной жизни.

Третий параграф посвящен рассмотрению концепции «мирского благочестия». Среди общественных представлений, развитых русскими книжниками до высоты идеологических концепций в «Поучении» Владимира Мономаха нашла отражение идея, которую можно назвать теорией мирского благочестия или теорией «малых дел». Суть ее заключается в том, что для того чтобы добиться Божественной милости нужно, в сущности, совсем не много: в повседневном быту человек должен соблюдать некоторые достаточно простые правила. Эти правила настолько легкие, что никакие отговорки и ссылки на слабость и несовершенство человеческой натуры уже не принимаются. Человек в XI - XII веке, в отличие от человека позднего средневековья, по-видимому, не ждал кары с выше за прегрешения, связанные с формальной стороной культа. Он исходил из того, что «Бог милостив». Этим объясняется и многоженство, и нечастое посещение церкви, и неурочное «ядение мяс», по поводу которого велось немало споров, разрешившихся не в пользу строгих блюстителей канонического порядка. Тем не менее, в тех случаях, когда дело касалось вопросов принципиальных для совести, древнерусскому сознанию было свойственно облекать моральные нормы в религиозную форму. Глубина проникновения христианства не была еще достаточна для того, чтобы несоответствия поведения некоторым отвлеченным церковным предписаниям воспринимались как грех, но вполне достаточна, чтобы традиционно негативные явления, такие как вражда, предательство, кровопролитие порицались именно с религиозных позиций. Примером тому, теория «казней Божьих», сферой применения которой были, прежде всего, дела мирские.

Четвертый параграф посвящен представлению о ведьмах и колдунах в картине мира человека Древней Руси, а также обусловленным этими представлениями способам борьбы с ними. Вера в сверхъестественные способности ведьм и колдунов достаточно прочно и долго держалась на Руси. Успехи церкви, расширение влияния духовенства, утверждение православной идеологии в общественном сознании и христианских норм в быту мало повлияли на эту сферу религиозных представлений древнерусского человека. Христианская идея о решающем значении Божьей воли в земной жизни с трудом пробивала себе дорогу. Сложно было отказаться от представления о возможности магического влияния иных воль - слишком абстрактен был христианский монотеизм для вчерашнего язычника. Это не удивительно - еще С.А.Токарев отмечал чрезвычайную жизнеспособность и устойчивость магии, «влияющей на сознание людей всех эпох, от палеолита до наших дней».

Особенность борьбы против волхвов заключалась в том, что для достижения успеха в ней одних репрессивных акций было недостаточно, необходима была, прежде всего, идейная победа. Для этого использовались различные методы.

Русская церковь оперировала словом. Бороться приходилось не только с верой народа в магические силы колдунов и ведьм, но и с самими «колдунами» и «ведьмами», когда они начинали проявлять особенную активность. В критической ситуации в дело вступали светские власти. На Руси (в отличии от Западной Европы) именно светская власть оказывается в авангарде борьбы против носителей «магической силы». Причину этого можно предполагать в особом отношении к силе и власти, которые в глазах всего населения были окружены ореолом священности. Как показывает имеющийся материал, выступления волхвов как правило сопровождались народными волнениями и, следовательно, спор о вере автоматически превращался в спор о господстве.

С менее влиятельными колдунами общинники, у которых возникали сомнения в отношении благотворности их магической деятельности, «разбирались» своими силами. Весьма распространенным, по-видимому, был обычай испытания водой - один из способов борьбы населения против вредоносной магии.

В пятом параграфе - «Волшебные» предметы - рассмотрена важная и характерная черта средневековой религиозности - широкое распространение веры в магические свойства материальных предметов. Как и вера в колдовство это явление досталось в наследство средневековью от эпохи более ранней. Истоки его лежат в первобытном фетишизме, который получил распространение во всех религиозных системах по всему миру. Не были исключением и древние славяне. Они «поклонялись камням необычной формы, рекам, озерам, колодцам, рощам и отдельным деревьям».

С принятием христианства древние формы почитания предметов ушли в прошлое, оставив, однако немало следов в религиозной сфере населения средневековой Руси. Проявлялось это и в некоторых формах православного культа (где элементы фетишизма существовали изначально), и в особенностях религиозной психологии. Если современный человек понимает святость и священную силу прежде всего как абстрактное морально-религиозное состояние, то сознанию человека эпохи раннего средневековья необходимо было облечь сакральную энергию в зримые формы, которые бы дали возможность оперировать ею в повседневной жизни как любой другой ценностью.

Поэтому мир человека Древней Руси был наполнен «волшебными» предметами разного назначения и разной «мощности». Эти вещи служили своего рода аккумуляторами магической силы. Очевидно, что представление о магических орудиях было продолжением представлений об орудиях и оружии обыкновенном. Разница была лишь в том, что «обыкновенные» орудия давали дополнительные средства для достижения целей в мире профанном, а «волшебные» - в тех сверхъестественных сферах, которые, пронизывая жизненное пространство, незримо влияют на жизнь человека. Часто «волшебная» составляющая дополняла прагматическую. Таково, например, было «волшебное» оружие. Магия в древности, в том числе и у славян, была орудием ведения боевых действий ничуть не менее важным, чем «настоящее» оружие. Богатой вещами со сверхъестественными функциями была и повседневная мирная жизнь. Человек старался уберечь себя от различных напастей, окружая себя амулетами - защитными оберегами. В поучениях против язычества и двоеверия постоянно встречаются упреки пастве в использовании «наузов». В качестве «волшебных предметов» воспринимались в Древней Руси и нательные кресты, и иконы. Иконы, просфоры и вино причастия, гробницы святых и сами церковные постройки «излучали» магическую силу. Средневековый человек не прочь был ею пользоваться ею в своих интересах. Часто это происходило совсем не по тем сценариям, которые были заготовлены христианской обрядностью.

Шестой параграф посвящен рассмотрению способов гаданий и предсказаний будущего в Древней Руси. Официальная церковная доктрина рисует будущее лишь в самых общих чертах. Речь идет о грядущем втором пришествии Христа и перспективе Страшного Суда, и не более того. Относительно более мелких событий христиане исходят из того, что «пути Господни неисповедимы». Поэтому когда возникала необходимость узнать что-нибудь более интимное, человек «опускался» в низовые страты культуры, туда, где господствовало так называемое «народное православие», именовавшееся современниками «двоеверием». Ответ приходилось искать в сферах, где ортодоксальный культ тесно переплетался с реликтами древнего славянского язычества и элементами античной мифологии, пришедшими на Русь вместе с христианской книжностью. Самые первые свидетельства о религии славян, которые содержаться в греческих, латиноязычных и древних славянских источниках упоминают гадание как ее непременную составную часть. Умение предсказывать будущее считалось одной из главных функций славянских волхвов. Само слово «волхование», «ворожба» имеет два основных значения - это и магия, то есть стремление «влиять сверхъестественным образом на тот или иной материальный предмет или явление», это и гадание, предвидение, то есть стремление «заглянуть за переделы доступного человеку знания, за временные границы и угадать судьбу, будущее».

От того, насколько верными были предсказания, во многом зависело реноме кудесника. Умение предсказывать будущее - пробный камень мастерства волшебника. Представление о том, что будущее уже существует в латентном виде, но поддается влиянию из настоящего, было присуще религии славян с глубокой древности. Такая мировоззренческая конструкция является благодатнейшей почвой для развития веры в гадание и предсказания (о которых, как было сказано выше, Прокопий также упоминает). Они мыслятся возможными и, что особенно важно, практически полезными - с их помощью можно выбрать верную линию поведения. Преодолеть эту веру на Руси не могло и крещение. Дохристианские представления о возможности предсказания будущего сохранялись в общественном сознании населения Древней Руси, продолжая оказывать влияние как на простонародную культуру (где они был законсервированы, и дошли до наших дней), так и на культуру официальную, которой были охвачены образованные слои. Воздействуя на мировоззрение книжного населения, местные языческие традиции актуализировали античные (тоже по сути языческие) элементы официального православия, способствуя созданию новых способов гадания и предсказания будущего, в которых ортодоксальные элементы соединялись в оригинальных сочетаниях. Основой долгого сохранения гаданий в русской культуре стало изначальная вера славян в то, что предуготовленное высшими силами будущее можно узнать и при счастливом стечении обстоятельств, а также при известной осторожности - изменить.

Заключительный седьмой параграф посвящен исследованию города как сакрального пространства. В параграфе показано, что сакральные элементы в древнерусском представлении о городе были весьма многообразны. В общественном сознании, если рассматривать его как цельный текст, содержались и фрагменты византийской по происхождению идеи о повторении в образе города черт Иерусалима, и местные языческие поверья, связанные с магической защитой ворот, стен и особой ролью святилища, составляющего сакральный центр города. Актуализация тех или иных фрагментов в повседневной практике была обусловлена степенью книжной образованности и конкретными политическими и религиозными целями, которые ставил перед собой человек, взявшийся рассуждать на эту тему. Говорить о том, что для Древней Руси характерно только какое-нибудь одно звено из весьма пестрой цепочки представлений (только библейско-византийское retranslatio Hierosolymi, или только языческая апотропейная символика) было бы неверно. Уже в XI - XII вв. сложилась неразделимая смесь представлений, которые затем были развиты в эпоху Московской Руси и стали основой для становления различных идейных конструктов (например, Москва - Третий Рим).

ВЫВОДЫ

В заключении подводятся итоги работы, делаются обобщения и выводы. Структура работы предусматривает многоуровневое исследование социального мировоззрения человека Древней Руси: город, микрогруппа, внешний мир, сверхъестественные силы.

В каждой из глав работы доминирует своя, определяющая идея.

При рассмотрении социально-политических реалий древнерусского города-государства основной задачей было воссоздать картину общественного устройства, как она представлялась человеку, в ней живущему (взгляд изнутри). Трудность поставленной задачи во многом была обусловлена тем, что даже в элитной образованной среде в древнерусские времена на было выработано цельного и четко выраженного взгляда на общественное устройство. В отличии от своих западных коллег средневековый русские книжники не уделяли этому вопросу сколько-нибудь серьезного внимания.

Хотя, парадоксальным образом, эта же досадная на первый взгляд особенность имела и положительное значение: отсутствие ученых трактатов на темы социальной структуры позволило сохранить сознание летописцев (являющееся для нас, людей XXI в. «полномочными представителями» средневековой эпохи) в почти девственной простоте. Таким образом, фактически нивелирована оказалась разница картины мира на разных полюсах социальной лестницы: несмотря отличие «ракурса обзора» и обычный горожанин и монах-летописец представляли общество, в котором жили фактически одинаково. Представления и того и другого уходили корнями в гущу повседневной жизни, а не к теоретическим построениям. И, следовательно, к их взглядам можно было применить одни и те же методы работы: анализ поведенческих шаблонов и речевых клише. Особенно ценными для воссоздания картины социального устройства оказались клишированные обращения, используемые летописцем: «Придите вси мужи вкупе и жены, попови и людье, и мниси, и бельци, богати и убозни, домашни и пришельци...». В этом обращении хорошо видна бинарная структура социальной логики человека древней Руси.

Особенно интересным и неожиданным оказалось отношение человека Древней Руси к такому многоплановому явлению как рабство. С одной стороны, несомненно, рабское положение на Руси (как и во всем остальном мире) рассматривалось как бедственное и позорное. Но с другой стороны, если сравнивать с западноевропейским материалом, древнерусское рабство выглядит намного мягче: рабское прошлое не горит несмываемым клеймом на происхождении и судьбе человека. Границы межу свободными и рабами оказываются весьма размыты. Древнерусский раб, если мерить его мерками его эпохи, не существо иного «низкого» рода, а, скорее, неудачник, которому, в принципе, может когда-нибудь еще и повезти. Именно так смотрит на рабское состояние, например, Даниил Заточник. Известно, что «Слово» Даниила Заточника - компилятивное произведение, составленное почти целиком из цитат. Это, однако, не означает, что содержащиеся в нем реалии совершенно не имеют отношения к древнерусской действительности, поскольку, несмотря на то, что элементы получившегося «коллажа» имеют явно инокультурный источник, но конечное произведение, «режиссура» их сочетаемости - бесспорно русская. А значит, смысловая нагрузка «Слова» не сводима к сумме цитат.

Много внимания в работе уделено анализу представлений о власти. Методологическим образцом в данном случае служили работы не только историков-русистов, но и представителей отечественной школы потестарной этнографии. Причем, как на социально-психологическом, так на идеологическом уровнях. Древнерусские политические теории к настоящему времени уже очень хорошо изучены. Давно и хорошо известно, что древнерусская идеологическая система является дочерним образованием, во многом зависимым от византийского наследия. Поэтому автора привлекало, прежде всего, исследование ментальной «подоплеки» в процессе культурной трансляции.

Русь черпала из византийского источника очень избирательно. Какие-то элементы быстро усваивались, а какие-то на долгие столетия оказывались невостребованными. Подражая Константинополю в архитектурном убранстве Киева, князь Ярослав Мудрый, однако, удержался от использования в повседневной административной практике своего греческого имени (хотя это было много проще, чем выстроить Софийский собор). Древнерусские представления о власти на протяжении всего изучаемого периода оставалась в основе своей местными. Византийские же идеологемы использовались только для украшения и придания «православной» стилистики. Это была система с местными «несущими конструкциями» и привозным византийским «декором». «Накладные византийские пилястры» не должны помешать нам разглядеть в основе здания традиционный «восточнославянский сруб». В представлениях о власти XI - XIII в. сохранялось еще очень много пережитков предыдущей родовой эпохи: князь почитался сверхъестественной, почти магической фигурой, самим фактом своего присутствия уже обеспечивающий благополучие, победу и процветание своему городу. Представления о «хорошем князе» в корне отличались от современных ему представлений о «хорошем императоре». Большую роль по-прежнему в осуществлении властных полномочий играло вече. И даже вполне ортодоксальные идеи приобретали на Руси свой особый, узнаваемый колорит (святость, любовь как братолюбие, теория казней Божьих и пр.)

Главной идеей главы, посвященной реконструкции бытовой повседневности и бытия, микрогруппы стала идея своеобразной «виртуальной» этнографической экспедиции в древнерусский город. То есть, для анализа и организации исторического материала была использована этнографическая исследовательская парадигма (прежде всего, система описания). Сделано это было впервые в отечественной науке. Результат может показаться спорным, но автору хотелось бы верить в познавательную ценность произведенного им опыта.

Древнерусская семья предстала в переплетении насущных проблем и ежедневных форм деятельности: сексуальная жизнь, рождение и воспитание детей, этикет и формы проведения досуга, заботы о здоровье, образование и интеллектуальный труд. Это глава, для итога которой менее всего подходит понятие «вывод». Поскольку главная ценность ее в конкретных деталях, более всего передающих живую ткань ушедшей жизни. Уникальное киевское графитто или строчка из епитимийника больше скажет о сексуальной жизни человека Древней Руси, чем логическое построение. Берестяные грамоты новгородского мальчика Онфима больше дадут для понимания методики воспитания и обучения, чем формализованный «вывод». Впрочем, совсем без обобщений научная работа, конечно, обойтись не может. Но характер материала допускает только весьма дискретные конкретные дедукции: о наличие «двойных стандартов» в сексуальной культуре, о сочетании рационального и мистического в средневековой медицине и пр.

В главе об образе чужих в русской культуре рассматривается несколько уровней этого понятия: от «чужих» жителей соседних городов до «чужих» народов, живущих «на конец земля». Каждый блок информации позволял выйти на весьма широкий круг проблематики: от оценки степени интеграции русских земель до проблем культурной рецепции и трансформации.

Изложенный материал может служить дополнительным подтверждением взглядов конструктивистов на искусственную природу этничности: идентичность, которую мы бы сейчас назвали этнической в сознании средневекового человека в чистом виде выделить практически невозможно. Она выступает в гораздо большей, чем сейчас зависимости от идентичности религиозной и государственной. Для осмысления больших общностей использовался совершенно особый понятийный аппарат. Поэтому однозначно решить, чем же являлась Русь в эпоху раннего средневековья, используя термины современной науки, практически невозможно. Так или иначе, результат перекодировки будет содержать в себе неизбежные искажения, поскольку даже одинаково звучащие термины не дадут совсем другие значения. Древнерусские книжники оперировали своеобразным термином земля (или, если речь шла о чужой земле, то - страна). Это широкое понятие, в котором было интегрировано представление о территории, объединяющей некую человеческую общность, со своими жизненными устоями, нравами, обычаями и властью в современном языке используется нечасто, и, как правило, в художественном, а ненаучном дискурсе.

Особенно интересным в ходе работы казалось рассмотреть монголо-татарское нашествие как эпоху завершения «Киевской» эпохи, время слома устоявшихся культурных стереотипов, поскольку многие характеристики системы становятся понятны только после ее разрушения. Одно лишь «Слово о погибели земли русской» может не меньше дать для понимания образа Руси в глазах средневекового человека, чем ПВЛ. Активная культурная трансформация, которая впоследствии привела к формированию «Московской» Руси стала ярким показателем жизненной активности молодого народа, готового не только к борьбе и гибели, но и к исполнению тяжелой работы по приспособлению к новым, стремительно меняющимся условиям.

Результатом исторического пути русского народа стало развитие качеств толерантности и открытости культурным влияниям, которые действовали, не размывая глубинной идентичности.

В главе о сверхъестественном анализировался самый последний, «внешний» круг в картине мира человека Древней Руси. Причем основным объектом рассмотрения стали разнообразные формы повседневной религиозности, которыми была пронизана будничная жизнь простых горожан. В центре внимания были не столько концепции (хотя и о них речь тоже идет), сколько явления ментального характера: культурные и социально-психологические механизмы поддержания веры в чудеса, в ведьм и колдунов, в магию.

Поскольку формы «низкой» религиозности не нашли полного отражения в письменных источниках, для работы пришлось привлекать сравнительный материал других культур или эпох. Многочисленные свидетельства о культе сакральных мечей в Древней Руси удачно дополняется и во многом проясняется аналогичными фактами из скандинавских материалов, а методы «домашнего» волхования, о которых говорится в раннесредневековых княжеских уставах и епитемийниках находят ясные параллели в отчетах этнографических наблюдений XIX в.

Непростой задачей при исследовании повседневной религиозности является дифференциация местных славянских (языческих в своей основе), византийских христианских и византийских же языческих элементов в общем строе мировоззрения. Особенно плотное переплетение всех названных частей находим мы в представлениях о «сакральном граде» существовавших в Древней Руси. В древнерусском образе священного города присутствуют элементы как византийской «иерусалимской» традиции, так и древнеславянские представления о «своем» окультуренном пространстве, защищающем человека от враждебного «чуждого» хаоса. Степень сакрализации внутреннего пространства города также была неоднородной: наиболее «насыщенными» святостью были центр и граница, очерченная городскими укреплениями. И если в сакрализации центра большую роль играл кафедральный городской храм (а значит и вполне ортодоксальная византийская система взглядов), то в сакрализации стен и ворот сильна была местная славянская традиция.

Следует еще раз обратить внимание читателя на то, что изучение религиозного мировосприятия, да и сознания человека Древней Руси в целом, в настоящей работе было направлено не столько на более углубленную разработку отдельных вопросов традиционно стоящих перед исследователями средневекового общества, сколько на увеличение числа подходов, с которых может быть разобран знакомый материал. Цель заключалась в том, чтобы выработать как можно более объемный взгляд на то, как люди воспринимали мир во всем многообразии бытовых и сакральных элементов. Была предпринята попытка увеличения разнообразия «вопросов к источникам», которые согласно антропологически ориентированной методологии Школы «Анналов» являются первым шагом к его анализу.

В последовательности избранных ракурсов принципиальна их разнонаправленность, определенная случайность выбора панорамных обзоров, имитирующая стихийно складывающееся представление путешественника о чужой стране. Только увеличение числа точек наблюдения может позволить построить наиболее верную линию, описывающую сложную структуру средневековой религиозности, в которой некритичное восприятие «чудес», ожидание сверхъестественного, сочеталась с удивительным рационализмом, доходящим до скептицизма «здравым смыслом». Поднимающееся до пределов человеческих возможностей аскетическое служение сосуществовало с набором незамысловатых правил, которые позволяли рядовой массе жить в полном мире со своей совестью. Интеллектуальный блеск ученых книжников соседствовал с алогичными и примитивным набором понятий «простецов». Все эти крайности необходимо учитывать. Если составить суждение, рассмотрев явление с одной только стороны, ошибка неизбежна. Относиться к человеку средневековья как к законченному не знающему сомнений мистику так же неверно, как представлять его точной копией нашего рационалистически мыслящего современника. Чем больше точек, тем более верным будет график. Человеческое сознание не может быть описано при помощи простейших фигур - в нем много весьма причудливых извивов, уследить за которыми - обязанность историка. И конца в этом пути нет. Дальнейшие исследования обязательно вскроют узлы и противоречия незаметные на сегодняшний день, и распутывание их в конечном итоге также будет в направлении конкретизации наших знаний о прошлом.

ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИИ ОПУБЛИКОВАНЫ СЛЕДУЮЩИЕ РАБОТЫ

Долгов В.В. Историческая и психологическая составляющие исторической психологии // Тезисы докладов Республиканской научно-практической конференции «Исторический факультет: история, современное состояние и перспективы» / Под ред. Т.Н.Ефремовой. Ижевск: Издательство Удмуртского госуниверситета, 1996. С. 67 - 69.

Долгов В.В. Значение брака в сознании населения Древней Руси // Тезисы докладов 3-й Российской университетско-академической конференции. Ч. 1. Ижевск: Издательство Удмуртского университета, 1997. С. 31 - 32.

Долгов В.В. «Концепция братолюбия» в древнерусском политическом сознании XII - XIII вв. // Государство и общество: проблемы федерализма и самоуправления: Материалы Всероссийской научно-практической конференции. Ижевск, 14 - 15 января 1999 г. Ижевск: Издательство Удмуртского университета, 1999. С. 14 - 17.

Долгов В.В. «Концепция братолюбия» в политическом сознании Древней Руси // Государство и общество: История. Экономика. Политика. Право. 1999 № 1. С. 134 - 141.

Долгов В.В. Очерки истории общественного сознания Древней Руси XI - XIII веков. Ижевск: Издательский дом «Удмуртский университет». 1999. 250 с.

Долгов В.В. Образование в Древней Руси XI - XIII вв. // Тезисы докладов 4-й Российской университетско-академической научно-практической конференции. Ч. 1. Ижевск: Издательство Удмуртского университета, 1999. С. 31 - 33.

Долгов В.В. Государство и общество: проблемы федерализма и самоуправления. О конференции в Ижевске 14 - 15 января 1999 года // Государство и общество: История. Экономика. Политика. Право. 1999 № 2. С.211 - 213. (В соавторстве с В.В.Белоусовым)

Долгов В.В. Представления о нормах половой морали в общественном сознании Древней Руси XI - XIII веков // Вестник удмуртского университета. 1999. № 7. С. 29 - 37.

Долгов В.В. «Быт и нравы» как предмет исторического исследования // Тезисы докладов Российской научно-практической конференции «Этнический фактор и политика. История и современность». Ижевск. 3 - 4 марта 2000 г. /Отв. ред. М.Ю.Малышев. Ижевск, Издательский дом «Удмуртский университет», 2000. С. 39 - 41.

Долгов В.В. Борьба с ведьмами и колдунами в Древней Руси XII - XIII вв. // Тезисы докладов 5-й Российской университетско-академической научно-практической конференции. Ч. 2. / Ответственный редактор В.А.Журавлев, С.С.Савинский, Ижевск, 2001. С. 25 - 28.

Долгов В.В. О восприятии образа князя в свете воззрений на власть в общественном сознании Древней Руси XI - XIII вв. // Российская государственность: уровни власти. Историческая динамика. Материалы всероссийской научно-практической конференции. Ижевск, 24-26 апреля 2001 года / Отв. ред. В.В.Пузанов. Ижевск: Издательский дом «Удмуртский университет», 2001. С. 31 - 37.

Долгов В.В. Чудеса и знамения в Древней Руси X - XIII вв. // Исследования по русской истории. Сборник статей к 65-летию профессора И.Я. Фроянова / Отв. редактор В.В. Пузанов. СПб.-Ижевск: Издательство Удмуртского университета, 2001. С. 97 - 113.

Долгов В.В. К 65-летию профессора Игоря Яковлевича Фроянова // Исследования по русской истории. Сборник статей к 65-летию профессора И.Я. Фроянова / Отв. редактор В.В. Пузанов. СПб.-Ижевск: Издательство Удмуртского университета, 2001. С. 3 - 16. (в соавторстве)

Долгов В.В. О возможности использования переводных произведений для реконструкции общественного сознания Древней Руси XI - XIII вв. // Государство и общество. История. Экономика. Политика. Право. 2001. № 1. С. 192 - 197.

Долгов В.В. Византийская иерархия государств и идея империи в политической идеологии Древней Руси XI - XIII вв. // Государство и общество. История. Экономика. Политика. Право. 2002. № 1. С. 209 - 215.

Долгов В.В. Любовь, сексуальность и половая мораль в Древней Руси XI--XIII вв. // Соціум. Альманах соціальної історії / Головний редактор В.Смолій. -- Вип.1. -- Київ: Інститут історії України, 2002. -- 253 С.-- С.205--215.

Долгов В.В. К проблеме славяно-финского синтеза в процессе становления и развития русской культуры // Исторические истоки, опыт взаимодействия и толерантности народов Приуралья. Материалы международной научной конференции. К 30-летию Камско-Вятской археологической экспедиции. Ижевск, 2002. С. 410 - 415.

Долгов В.В. Осмысление феномена Руси в древнерусской книжной культуре XI - XII вв. (На материалах Повести временных лет) // Мавродинские чтения / Под ред. Ю.В. Кривошеева, М.В. Ходякова. СПб., 2002. С. 34 - 38.

Долгов В.В. К вопросу о «этнографической терминологии» «Повести временных лет» // Этнос - Культура - Человек: Сб. материалов международной научной конференции, посвященной 60-летию В.Е. Владыкина. Ижевск: АНК, 2003. С.142 - 146.

Долгов В.В. Сквозь темное стекло. Александр Невский перед Судом Истории // Родина. 2003. № 12. С. 86-88.

Долгов В.В. Роль византийской и восточной традиций в процессе формирования политической культуры русского государства в XIII - XVI веках // Вестник Удмуртского университета. Серия «История». 2003. С. 43 - 65.

Долгов В.В. История России: Россия и Восток / Сост. Ю.А. Сандулов. Рецензия // Вестник Удмуртского университета. Серия «История». 2003. С.203 - 205.

Долгов В.В. К вопросу об этапах взросления и возможности реконструкции практики инициаций в Древней Руси XI - XIII вв. // VI Российская университетско-академическая научно-практическая конференция. материалы докладов. Ижевск, 2003. С. 58 - 59.

Долгов В.В. Формирование российской государственности: разнообразие взаимодействий «центр - периферия» (этнокультурный и социально-политический аспекты). Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та. 2003. 465 с. (в соавторстве с Д.А. Котляровым, Ю.В. Кривошеевым, В.В. Пузановым).

Долгов В.В. «Зло есть женская прелесть» (сексуальная жизнь древних руссов XI - XIII вв. и их отношение к женщине) // Социальная история. Ежегодник. 2003. Женская и гендерная история / Под ред. Н.Л. Пушкаревой. М.: РОССПЭН, 2003. С. 237 - 249.

Долгов В.В. Купцы в средневековой Руси IX - XIII вв. // Историк и его дело. Специальный выпуск. Сборник научных статей, посвященный 85-летию со дня рождения В.Е. Майера (1918 - 1985). Ижевск, 2003. С. 284 - 293.

Долгов В.В. К вопросу о княжеских венцах в Древней Руси XI - XIII вв. // Российская государственность: история и современность. Сб. статей. СПб.: Изд-во «Знаменитые универсанты», 2003. С. 34 - 44.

Долгов В.В. Проблема национального характера славян и великороссов в отечественной историографии: социальная психология и историософия // Историки в поиске новых смыслов: Сборник научных статей и сообщений участников Всероссийской конференции, посвященной 90-летию со дня рождения профессора А.С. Шофмана и 60-летию со дня рождения профессора В.Д. Жигунина. Казань, 7-9 октября 2003 г. Казань: Новое знание, 2003. С.185 - 192.

Долгов В.В. Путешествия и эмпирическая составляющая знаний о мире в Древней Руси XI - XIII вв. // Вестник Удмуртского университета. 2004. № 3. Серия «История». С. 112 - 125.

Долгов В.В. Первая примерка «имперских одежд»: византийская идеологическая система и проблема княжеских венцов в Древней Руси XI - XIII вв.// Ab Imperio. 2004. № 3. С.113 - 131.

Долгов В.В. Древняя Русь: мозаика эпохи. Очерки социальной антропологии общественных отношений XI - XVI вв. Ижевск: Издательский дом «Удмуртский университет», 2004. 218 с.

Долгов В.В. К вопросу о социально-антропологических характеристиках эмоциональной составляющей взаимоотношений родителей и детей в традиционных доиндустриальных обществах (на примере Древней Руси XI - XIII вв.) // VI конгресс этнографов и антропологов России. 28 июня - 2 июля 2005 г. Тезисы / Отв. ред. Ю.К. Чистов. СПб.: МАЭ РАН. 2005. С. 310.

Долгов В.В. Рец. на: Филюшкин А.И. История России с древнейших времен до 1801 г. //Вестник СПбГУ. Серия 2 (История). Вып. 2. 2005. С. 127 - 129.

Долгов В.В. «Волшебные мечи» в контексте религиозных воззрений человека Древней Руси // Вестник УдГУ. Серия «История». 2005. С. 118 - 125.

Долгов В.В. Древнерусский город XI - XIII вв. как сакральное пространство // Вестник ЧелГУ. Серия 1. История. 2005. № 2. С. 17-24.

Долгов В.В. Становление княжеской атрибутики в культуре Древней Руси X - XIV вв. (проблема княжеских венцов) // Общество, государство, верховная власть в России в Средние века и ранее Новое время в контексте истории Европы и Азии (X - XVIII столетия). Международная конференция, посвященная 100-летию со дня рождения академика Л.В. Черепнина. Москва, 30 ноября - 2 декабря 2005 г. Тезисы докладов и сообщений. Препринт. М., 2005. С. 108 - 110.

Долгов В.В. «Сакральный город» в контексте религиозных воззрений населения Древней Руси XI - XIII вв. // Исследования по русской истории и культуре. Сборник статей к 70-летию профессора И.Я. Фроянова / Отв. ред. Ю.Г. Алексеев, А.Я. Дегтярев, В.В. Пузанов. М.: Издательский дом «Парад», 2006. С. 226-237.

Долгов В.В. Детство в контексте Древнерусской культуры XI - XIII вв.: отношение к ребенку, способы воспитания и стадии взросления // Этнографическое обозрение. 2006 № 5. С. 72 - 85.

Долгов В.В. Осмысление феномена Руси в древнерусской книжной культуре XI - XII вв. // Слов'янькі обрії. Випуск 1. Київ: Национальна Академiя наук України, Україньский комiтет славiстiв, Нацiональна бiблiотека України iменi В.I. Вернадьского, 2006. С. 303 - 308.

Долгов В.В. Трансформация форм этно-религиозной мобилизации в идейных конструктах русских книжников XIII - XVII вв. и формирование новой элиты московского централизованного государства: Русь и народы Поволжья // Вестник УдГУ. Серия «История». 2006. С. 42-62.

Долгов В.В. Социально-антропологическая проблематика в трудах по истории Древней Руси XI - XIII вв.: дореволюционная историография // Историк в меняющемся пространстве российской культуры: сборник статей / Под. ред. Н.Н. Алеврас. Челябинск: Каменный пояс, 2006. С. 364-371.