Образ "норманна" в западноевропейском обществе IX–XII вв.: становление и развитие историографической традиции

Особо следует указать на группу правовых документов, обычно определяемых одним обобщенным термином - капитулярии, которые практически сразу реагировали на события, связанные с потребностями как внутренней, так и внешней политики. Весьма примечательно, что при всей интенсивности отношений между каролингским обществом и скандинавским миром законоведы эпохи Карла Великого и Людовика Благочестивого ни разу не обратились к проблеме «норманнов». Их капитулярии молчат и о «данах», и о «норманнах». Ни те, ни другие, судя по всему, с точки зрения законоведов серьезной угрозы для империи не представляли. Такая молчаливость правовых источников еще раз подтверждает вывод о том, что степень жесткости «норманнской проблемы» для империи до середины 40-х гг. IX в.оставалась весьма незначительной и была раздута более поздними историками и особенно популяризаторами исторической науки.

Ситуация коренным образом изменилась после смерти Людовика Благочестивого и раздела империи между тремя его сыновьями. Она меняется и в реальной жизни, и в отображении этой жизни на страницах историко-литературных памятников, когда историографическая ситуация вступает в свой второй этап формирования топоса «норманн» и наделения его специфическими чертами. Это обстоятельство коснулось и законотворческой деятельности, где мы впервые встречаем термин «норманн» на страницах официальных документов. С начала 60-х гг. IX в. данный термин приобретает монопольный характер, но одновременно меняется сама интонация использования данного топоса. Он все более и более ассоциируется для законодателя и в западной, и в восточной части бывшей единой империи с образом грабителей и убийц, чьи деяния требуют формирования системы защиты личности и имущества подданных королей. Тем самым политико-правовое пространство превращается в некую среду, которая подпитывает и поддерживает процесс формирования негативного образа «норманна» в историко-церковной литературе разных жанров, от анналов до gesta.

Таким образом, в течение IX-X вв.процесс складывания образа «норманна» прошел три этапа, от этапа «данов» и сдержанного, государственного подхода к «норманнской проблеме» через этап смешанного использования обоих понятий, что в реальной действительности было связано с изменением характера самих вторжений в пределы каролингских земель и сменой лидеров этих вторжений, до этапа монопольного использования понятия «норманн» при сложении основных характеристик этого образа, придававших ему черты некоей особости, специфичности, уникальности, в совокупности составлявших понятие Normannitas. Но эта Normannitas была своя специфичность. Она заключалась в том, что на протяжении вышеназванных веков, а точнее, к началу истории первого «норманнского» княжества в низовьях Сены, свершился процесс формирования каролингского видения «норманнской проблемы» и роли «норманнов» в истории их государств

Раздел 1.3 «Историография на переломе: от «норманнов» к Нормандии» посвящен анализу сочинений ведущих представителей Реймской школы историописания Х века, Флодоарда и Рихера. Оба эти автора, обращаясь к современным им событиям, безусловно, не могли обойти молчанием те факты, которые касались роли «норманнов» в тогдашней политической жизни. При этом им приходилось считаться с уже существовавшим «герцогством» Нормандия, возникшим в низовьях Сены в начале Х века. Поэтому их восприятие «норманнов» носило уже не только характер стереотипа, сложившегося в предшествующую эпоху, что по-прежнему чувствуется в их сочинениях, но и постепенно было вынуждено приспосабливаться к осознанию факта превращения «норманнов» и их вождей в неотъемлемую часть французского общества и французской политической элиты.

Творчество Флодоарда, и прежде всего его «Анналы», можно рассматривать как своеобразную грань, некое переходное состояние в процессе осмысления места и роли «норманнов» в европейской истории. На страницах его сочинений можно заметить постепенное смягчение образа «норманна» по сравнению с представлениями авторов анналов. Все те эпитеты и дурные качества, которыми они наделяли «норманнов», в эпоху Флодоарда заметно утрачивают свою актуальность. «Норманн» как враг всего Отечества начинает постепенно замещаться образом «норманна» как врага или союзника определенного политического клана, участвующего в переделе власти и собственности на территории Западно-Франкского королевства.

Сочинение младшего современника Флодоарда Рихера, хотя и оставшееся, судя по всему, недоступным тогдашней читающей публике, а возможно, и не предназначенное для нее, тем не менее можно считать своеобразным завершением переходного периода в развитии историографического феномена «норманнской проблемы». Прежде всего, оно может рассматриваться как своеобразное предбытие официальных хроник уже собственно нормандского времени. Безусловно, «норманнская проблема» для Рихера уже не выглядела чересчур важной и актуальной, она была всего лишь одним, и отнюдь не первостепенным, сюжетом в его повествовании. Но, хотел он того или нет, сознательно или без всякого умысла, Рихер фактически предвосхитил структуру изложения и даже в како-то мере целевые установки всех более поздних, официальных хроник, в которых описывалась история герцогства Нормандия с момента ее начала.

Именно Рихер на страницах своего сочинения выстроил логическую цепь: варвары, язычники, пираты, враги христианской веры, грабители и убийцы - Роллон, человек, перекинувший мостик между варварским Севером и христианским Западом - Вильгельм Длинный Меч, первый среди «норманнов» поистине христианский князь, претерпевший мученическую смерть от другого христианского князя - Ришар I, изящный молодой человек, сподвижник западно-франкского короля Людовика IV, оказавшийся выше клятвопреступлений и предательства, совершенных некими анонимными «норманнами». В силу этого Рихера, даже в большей степени, чем Флодоарда, можно считать предтечей пронормандской версии в историографии, целью которой в XI-ХII вв. станет возвеличивание Нормандии и ее князей.

Но не только реймские историки внесли свою лепту в начало формирования пронорманнской историографической версии. В середине Х в. неизвестным автором было создано первое сочинение о «норманнах», написанное исключительно с норманнских позиций. Речь идет о Planctus (траурной поэме) на смерть нормандского «князя» Вильгельма Длинный Меч, в которой неизвестный автор задает основные целевые установки и моделирует каноны, согласно которым должны были изображаться в глазах современников и потомков нормандские князья. Эти каноны разительно отличались от предшествующих, бытовавших как среди профессиональных историков, так и среди тогдашних обывателей. На смену «норманну-варвару» должен был прийти «норманн-христианин», чья вера в Господа и следование Его заветам позволят изменить человеческую природу первых нормандских князей и даруют силы для создания сильного и процветающего княжества.

В главе 2 «Становление официальной историографии Нормандии как условие самоидентификации «норманна» в политической культуре посткаролингской эпохи» рассматривается творчество ведущих историков, заслуга которых состоит в формировании совершенно нового образа «норманна», который не только отвечал политическим амбициям герцогской семьи, но и свидетельствовал о формировании абсолютно нового понимания Normannitas их современниками.

Раздел 2.1 «Дудо Сен-Кантенский - первый историк Нормандии» посвящен исследованию творческого наследия первого официального историографа княжеской династии Роллонидов. В современной историографии высказывается мнение о том, что сочинение Дудо представляет собой стремление автора не столько передать собственные чувства, сколько сформировать у читающей публики представление о норманнах как некой этнической группе, обладающей собственной, уникальной normannitas. Так, К.Поттс утверждает, что сочинение Дудо следует рассматривать как своеобразное преломление, через ученого, но ненормандского происхождения, клирика, конфликта нормандской идентичности: с одной стороны, боязни норманнов и их государей оказаться неспособными интегрироваться во франкский мир, а, с другой, страхом потерять свое своеобразие в процессе этой интеграцииPotts K. Atque unum ex diversis gentibus // Anglo-Norman Studies. XVIII. Proccedings of the Battle Conference. Woodbridge, 1995.. Это мнение К.Поттс вызывает весьма большой скепсис со стороны Э.Кристиансена, считавшего, что сочинение Дудо раскрывает прежде всего психологию и внутренний мир самого автора, а не какой-то эфемерный кризис нормандской идентичностиDudo, E.Christiansen. P.XXIX.. Однако, по нашему мнению, и сам текст, и его последующая историческая и литературная судьба свидетельствуют в пользу мнения К.Поттс.

Для достижения поставленной перед собой цели прославления герцогской семьи Дудо использовал всю свою эрудицию, которая позволила ему создать внешне правдоподобную героическую версию событий от истоков экспансии норманнов до момента окончательного оформления герцогства Нормандия как неотъемлемого элемента французского политического сообщества рубежа Х - XI столетий, версию, в обосновании которой использовалась комбинация античных, раннехристианских, франкских и скандинавских элементов. Его идеализация первых нормандских князей была одновременно и наивной, и убедительной, что фактически на 800 лет предопределило отношение потомков к сочинению Дудо. Его стиль и манера изложения событий ранней нормандской истории предопределили совершенно новый жанр нормандского историописания, обеспечив мифическую, тематическую и повествовательную структуру для всех последующих нормандских историков, от Гильома Жюмьежского в середине ХI века до стихотворных сочинений Васа и Бенуа де Сент-Мора в конце XII столетия.

Первая книга сочинения Дудо представляет собой весьма красочное подтверждение тех качеств, которые толкали норманнов совершать свои злодеяния на территории Франкии в IX - начале X веков и описание которых доминировали на страницах франкских исторических сочинений того времени, особенно анналов. Однако, для будущей нормандской историографии значение этой первой книги Дудо заключается в том, что, соединив троянский миф с реально существующими данами, он фактически заложил основы «датской версии» происхождения Нормандии и ее первого государя, Роллона, версии, которая в течение столетий стала принимать все более и более устойчивый характер. Дудо стремится сформировать у читателя такой образ первого князя Нормандии, который как в миниатюре повторяет общий замысел его работы: от варвара к христианину, от вождя к «герцогу», от разбойника и пирата к созидателю новой родины «данов».

В целом, Дудо выполнил поставленную перед ним задачу: норманны прошли свой круг земной от варваров - язычников до христиан, верных сынов и дочерей католической церкви. Теперь можно забыть о временах грабежей и насилий, связанных с именем «норманны». Один историографический стереотип начинает вытесняться другим, построенным на совершенно иных основаниях и преследующим совершенно иные цели, где главная заключалась в обеливании самой княжеской династии и ее ближайших сподвижников. «Норманн» начинает превращаться в «нормандца», «герцоги пиратов» в князей христианского королевства, а каролингское Руанское графство во французское герцогство Нормандия.

Определяющую роль в этом взгляде на природу «норманнской проблемы» для Дудо сыграла агиографическая литература. Он внес в создаваемый им историографический образ нормандского общества четыре основных положения, позаимствованных из духовной сферы.

Первое - это слияние мира светского, земного, с миром духовным, небесным, их единение в общину благочестивых, как живущих, так и вознесшихся на небо. В результате главные действующие герои Дудо, Роллон, Вильгельм и Ришар, наделяются им чертами, которые присущи святым католической церкви, таким как Квентин, Ламберт, Элигий и даже Герман.

Второе - это идея предопределения, вытекающая как раз из приобщенности нормандских князей к образу жизни святых. Следовательно, все их поступки есть ничто иное, как исполнение Божественной воли.

Третье - ключевым понятием, определяющим качество поступков нормандских властителей, становится понятие «добродетель». Они правят достойно, а, следовательно, добродетельно; их деяния обретают славу, а слава всегда равна добродетели; добродетель является той дорогой, которая приведет их на небеса; наконец, добродетель осеняет своим могуществом саму землю, которая ныне зовется Нормандией.

Четвертое - ликование, ибо добродетель заслуживает награды, которая должна быть дана не только на небе, но и на земле

В целом, значение сочинения Дудо с точки зрения формирования норманнского историографического мифа заключается в том, что он первым среди профессиональных историков попытался кардинально изменить представления о норманнах, придать им, так сказать, цивилизованный характер. Сочинение Дудо стало подлинным началом официальной версии норманнской / нормандской истории, версии, которая вскоре начинает приобретать характер идеологического клише. Дудо создал историю, которая должна была сформировать идеологию, а идеология начинает диктовать свои условия истории. Период «зоны контактов» и в реальной политической практике, и в историографическом ее сопровождении закончился, наступило время «контактной зоны», в рамках которой главной задачей историков становится обоснование претензий нормандских князей на особую роль в истории не только Франции, но и всей Европы, от Средиземного моря до Северного и Балтийского морей.

Раздел 2.2 «Деяния нормандских герцогов» Гильома Жюмьежского - «живой» текст и реальная история нормандского княжеского дома» связан с именем историка, чье сочинение фактически завершило процесс оформления официальной версии образа «норманна». Если творчество Дудо Сен-Кантенского было связано с литературной традицией кафедральных школ Северной Франции и Лотарингии, то Гильом стал первым подлинно нормандским историком, воспитанным в духе литературных новаций, возникших на территории самого герцогства. Его жизнь и творчество неразрывно связаны с одним из наиболее знаменитых и пользовавшихся постоянным покровительством со стороны княжеской семьи аббатством - Жюмьеж.

Обратившись к ранней истории Нормандии, Гильом Жюмьежский предпринял попытку самостоятельного осмысления этого периода истории нормандского княжества. В качестве первоисточника он обратился к сочинению Дудо, которое стало для него не только хранилищем исторических фактов но и литературной моделью для их изложения. У Дудо он позаимствовал идею структурировать свое сочинение по отдельным книгам, в которых излагаются деяния одного князя. Эти книги разбиты на отдельные главы, в каждой из которых, как правило, описывается какое-то одно событие, например, битва, осада замка или основание монастыря. Еще одной стилистической особенностью сочинения Гильома является его стремление придать каждой отдельной главе характер завершенного целого. Однако Гильома нельзя считать простым копиистом сочинения Дудо, который просто напросто сократил текст сен-кантенского каноника, переписал оставшуюся часть и добавил в нее некоторую толику новой информации. Вне всякого сомнения, Гильом Жюмьежский был оригинальным автором, оригинальным даже в той части своего сочинения, которая испытала на себе определенное влияние сочинения его предшественника. Труд Гильома был новым шагом в процессе становления официальной историографической версии истории Нормандии и ее правителей.

Прежде всего, Гильом Жюмьежский представляет читателям свою версию происхождения норманнов. Для этой цели он использует не только сочинение Дудо, но и более широко использует текст «Гетики» Иордана. Тем не менее, в первой части своего сочинения Гильом придерживался официальной версии, определявшей место и роль норманнов в истории франкских земель до принятия ими христианства при Роллоне как роль сугубо отрицательную, исполненную коварными язычниками. Каких-либо положительных качеств, которые могли бы быть присущи норманнам, он не называет, а его лексический запас, используемый для описания их деяний, практически не отличается от запаса анналистов, которые были современниками описываемым ими событий.

Однако, когда речь заходит о первых нормандских князьях, представления Гильома коренным образом меняются.. Задача, стоящая перед Гильомом, совершенно иная. Вместо изложения процесса превращения языческих вождей в христианских князей, что было главным для Дудо, теперь, когда нормандский герцог стал помазанником Божиим, королем Англии, языческое прошлое его предков должно быть забыто. А если избежать этого нельзя, то такое прошлое должно быть сведено к минимуму, а нехристианские деяния норманнов и их вождей не должны бросать тень на династию, добившуюся самых вершин политической власти в христианском мире.

Именно поэтому события, которые столь красочно описывает Дудо и которые связаны с душевными метаниями Роллона, официальный историограф нормандских герцогов просто исключает из своего повествования, значительно урезав в этой части использовавшееся в качестве основы сочинение сен-кантенского каноника. В результате, те деяния, которые Дудо приписывал Роллону, Гильом атрибутирует норманнам в целом, представляя их в качестве безликой массы.

Касаясь деяний Вильгельма Длинный Меч, Гильом впервые в своем сочинении дает портретную характеристику сына Роллона. Эта характеристика должна была прежде всего подчеркнуть незаурядность этого человека, ибо именно она в дальнейшем фактически превратила его в божьего человека и истинного страдальца за христианскую веру. С другой стороны, такая характеристика лишний раз подчеркивала «качество» нормандских герцогов из династии Роллонидов, для которых мудрое управление своими подданными было врожденным свойством характера.

Такая посылка фактически задает тон всего дальнейшего изложения материала, связанного с правлением Вильгельма. Вероятно, это было сделано Гильомом сознательно, чтобы окончательно отделить историю языческих норманнов и даже первого герцога Роллона, еще принадлежавшего к двум духовным мирам, от истории подлинно христианской, в которой новый герцог уже выступает в качестве жесткого оппонента этому языческому прошлому. образ норманн историография каролинг

Таким образом, в общей концепции нормандской истории Гильома Жюмьежского роль Вильгельма Длинный Меч сохранена в том виде, как она уже была сформулирована Дудо Сен-Кантенским. Он, по сути дела, завершающее звено в эволюции нормандского правящего дома от языческой Скандинавии к христианской Нормандии и звено ключевое. Значимость Вильгельма заключается прежде всего в том, что своей трагической гибелью он не только окончательно ввел нормандских правителей в своеобразный клуб франкской аристократии, но и стал своеобразным символом, к которому должен стремиться каждый христианский монарх. Святость предка укрепляла, таким образом, притязания современника и заказчика сочинения Гильома Вильгельма Завоевателя на легитимность его собственных политических амбиций в Европе XI века.

Образ Ришара, внука Роллона, занимает свое собственное место в череде нормандских герцогов, описание жизни и деяний которых соответствует основной цели, поставленной перед Гильомом Жюмьежским его патроном. Он - Третий в процессе оформления образа нормандского правителя, его функциональная задача заключена в слиянии воедино мужественности его деда и набожности его отца. Именно через это слияние внук приобретает мудрость правителя, которая не просто ставит его потомков вровень с королевскими домами, но позволяет одному из них, Вильгельму II, самому увенчать свое чело одной из древнейших корон Европы, короной англосаксонских королей и положить начало новому, Англо-нормандскому королевству.

Раздел 2.3 «Ордерик Виталис и Роберт де Ториньи: завершающий этап складывания образа «норманна» как части исторической памяти gens Normannorum» связан с именами авторов, поставивших последнюю точку на долгом пути формирования представлений «норманнов» и о самих себе, и о своем месте в семье тогдашних народов и государств. Наибольшую лепту в решение этой сложной задачи внес нормандский монах Ордерик Виталис. Приступив к работе над текстом сочинения Гильома Жюмьежского, Ордерик внес ряд существенных корректив и дополнений во весь текст сочинения жюмьежского монаха, но при этом исключил некоторые пассажи и, самое главное, существенно изменил авторский стиль своего предшественника, придав ему большую изысканность. Однако все эти изменения не повлияли на структуру сочинения Гильома, которую Ордерик сохранил в неприкосновенности.

Однако, в отличие от Гильома, для Ордерика события, связанные с Роллоном уже не представляли особого значения в общей канве исторического процесса становления герцогства Нормандия. Те небольшие уточнения, которые он сделал в этой части «Гесты», не носили какого-либо принципиального значения и в целом не меняли сложившиеся исторические представления о той эпохе. Такая авторская позиция Ордерика лишь подтверждает факт того, что к началу XII века в нормандской историографии образ Роллона приобрел вполне устоявшийся, можно даже сказать канонический характер.

Что касается образа сына Роллона, Вильгельма Длинный Меч, то он вообще остается у Ордерика не затронутым никакими исправлениями и добавлениями. Вероятно, трагическая судьба второго нормандского герцога воспринималась и спустя сто семьдесят лет точно так же, как и во времена самого Гильома Жюмьежского в середине XI века, когда он описывал события середины Х века, опираясь на текст знаменитого нормандского «Planctus» и сочинение Дудо. Лишь один момент свидетельствовал о некотором снижении жанра в описании первых нормандских герцогов. Так, если Гильом Жюмьежский, перечисляя качества характера Вильгельма Длинный Меч, использовал превосходную степень, то у Ордерика эти же качества предстают уже в более спокойных и сдержанных тонах.

Несколько большее внимание Ордерик уделил описанию правления внука Роллона герцога Ришара I, хотя и здесь основным источником для Ордерика остается текст Дудо, который он использует для внесения лишь некоторых уточнений в историю Ришара.

В целом, представления Ордерика о ранней истории Нормандии и ее герцогах в том виде, в котором он изложил ее, переписывая оригинальный текст «Гесты» Гильома Жюмьежского, мало чем отличались от первоисточника. Те немногие интерполяции, которые он внес в этот текст, практически не изменили уже устоявшегося историографического образа ранней нормандской истории, наоборот, они только дополняли его, особенно в части «датского происхождения» Роллонидов. Новым было лишь то, что Ордерик как автор и историк как бы стремится подчеркнуть свою нейтральность в изложении материала, смягчая восторженность Гильома в описании личных качеств нормандских герцогов и одновременно подчеркивая свою личную обособленность от излагаемых событий и даже самих этих герцогов.

Другой автор, Роберт де Ториньи, при работе над текстом Гильома Жюмьежского, судя по всему, использовал в качестве основы текст «Гесты» с теми исправлениями, которые были внесены в него Ордериком Виталисом. Он практически в целостности сохранил текст Ордерика, лишь дополнив его последней книгой, посвященной личности и деяниям короля Генриха I. Кроме того, Роберт был знаком с сочинением Дудо Сен-Кантенского, откуда он использовал достаточно большие куски текста. Роберт не объясняет, почему у него вновь проснулся интерес к сочинению сен-кантенского каноника, поэтому можно согласиться с мнением Э.ван Хутс, которая объясняет это стремлением Роберта как можно полнее изложить события прошлого, не слишком задумываясь о подлинности его первоисточников. Но даже если это так, тем не менее, нельзя обвинять Роберта в преднамеренном искажении фактов начальной истории герцогства Нормандия, поскольку многие факты, вероятно, уже были искажены до него, особенно Дудо. Но, с другой стороны, столь же неправомерны были бы обвинения Роберта в его неразборчивости как профессионального историка. Наоборот, дополняя и исправляя текст Гильома Жюмьежского в интерпретации Ордерика Виталиса и совмещая его с текстом Дудо Сен-Кантенского, Роберт де Ториньи фактически завершает затянувшийся почти на два столетия процесс оформления канонической историографической версии ранней нормандской истории, имевшей, вне всякого сомнения, официальный характер.

Заслуга Роберта де Ториньи заключается в том, что он фактически вернул читателям Роллона как фигуру противоречивую, метущуюся от язычества к принятию истинной веры, но делающего это постепенно, шаг за шагом. Именно такое постепенное осознание истинных человеческих ценностей, по мнению Роберта, постепенно вылепливает из языческого вождя мудрого законодателя, правителя, воина, пекущегося прежде всего о благе своих подданных, причем не зависимо от их этнического происхождения и социального статуса. Такой образ Роллона, безусловно, отличался и от представлений о нем Гильома Жюмьежского, и даже Ордерика Виталиса. Но реабилитация Роллона, вероятно, была крайне важна для современников Роберта и прежде всего для короля Генриха I, последнего, как оказалось, прямого потомка Роллона по мужской линии. Мудрость и этническая толерантность Роллона оказались весьма созвучными той политике, которую декларировал и пытался проводить на практике англо-нормандский король, получивший уже от современников прозвище Боклерк.

Творчество Роберта де Ториньи можно рассматривать как своеобразное завершение долгого процесса становления историографического образа «норманна» и «Нормандии» в средневековой исторической литературе. Начав свою работу историка с редакции и интерполяций в текст сочинения своих предшественников, посвященного истории становления княжеского дома Роллонидов, который к его времени достиг апогея своей власти, получив корону Английского королевства, он завершил ее созданием одной из первых в западной средневековой исторической мысли «Всемирной хроники», где место и роль Роллонидов, особенно в начальный период существования этого княжеского дома было заметно сокращено. Тем не менее, подобная трансформация лишь укрепила сложившийся к концу XII века стереотип представлений о «норманнах» и «Нормандии» как имеющих датские корни. Но в то же время она фактически стала точкой отсчета в исчезновении со страниц всех последующих исторических сочинений, так или иначе затрагивавших эпоху «норманнов» и их столкновений с христианским миром, того накала страстей и взаимного неприятия с обеих сторон, которыми были проникнуты сочинения авторов раннесредневековой эпохи. Противостояние «мы - они», в котором главную роль играло противостояние «христианин - варвар», либо сильно сглаживается, либо вообще, как это в итоге и произошло у Роберта де Ториньи, исчезает.

Творчество Роберта де Ториньи, посвященное ранней истории «норманнов» и их потомков, явно засвидетельствовало факт угасания того накала страстей, ранее бушевавших вокруг их деяний, которые столь красочно излагали историки более ранних поколений. Читателю эпохи Роберта де Ториньи эти норманны представлялись седой историей, которую нужно знать, сведения из которой можно использовать и в современных политических интересах, но которые в целом потеряли свою актуальность в условиях новых политических реалий, когда Нормандское герцогство уже полностью утратило свою самостоятельную политическую роль.Все это, без сомнения, специфически сказалось даже на структуре самих сочинений Роберта де Ториньи. Если его первый исторический опыт, который представлял собой продолжение истории нормандских герцогов в рамках текста «Гесты», начатой Гильомом Жюмьежским и продолженным Ордериком Виталисом, и традиционно сохранял вид биографического жанра, где вся история распадается на последовательную смену деяний следующих друг за другом герцогов и первых англо-нормандских королей, то его попытка создать всемирную хронику, покинув поле «местной истории», фактически этот ранний биографический жанр историописания похоронила, аккумулировав в одном тексте деяния многих участников событий без какого-либо особого стремления предоставить кому-либо из них приоритетное значение в строительстве единого здания истории.

Глава 3 «Каролингская и посткаролингская историография «норманнской проблемы» и новый взгляд на политическую историю конца VIII - начала Х века» представляет собой попытку соединить воедино каролингские источники с их версией места и роли «норманнов» с новым прочтением политической истории Франкской империи периода ее расцвета и начала заката.

Раздел 3.1 «Датский вопрос» во внешней политике Карла Великого» посвящен сюжетам, связанным с историей взаимоотношений первого франкского императора со скандинавским миром через призму источников, авторы которых лишь делали первые шаги по пути формирования представлений о «норманнах» во франкской среде.

Длительное царствование Карла Великого было тем периодом в истории Франкского государства, когда и ему самому, и жителям его обширной империи впервые пришлось столкнуться с так называемой «норманнской проблемой». Но это был лишь пролог того общеевропейского явления, за которым в исторической памяти европейских народов закрепилось понятие «эпоха викингов». Для Франкской империи на рубеже VIII - IX вв., однако, это означало всего лишь выявление наиболее уязвимых и одновременно привлекательных частей страны, а именно Фризии и ютландской сухопутной границы. Но масштабность фигуры императора Карла как политика и дипломата заключалась в том, что он сумел понять нараставшую скандинавскую угрозу и предпринял весьма энергичные меры для её предотвращения. Созданные им флот и система береговой охраны, а также активная политика сдерживания данов в Ютландии позволили ему предотвратить какое - либо более или менее широкомасштабное вторжение норманнов во Франкию. Заслугой Карла Великого также можно считать выработку основных способов и средств общения со скандинавским миром: от развития переговорного процесса и заключения мирных договоров до пресечения военными методами любых попыток вторжения норманнов на территорию империи.

Следует подчеркнуть тот факт, что взаимоотношения между Франкской империей и датскими конунгами не выходили за рамки существовавших в то время межгосударственных отношений. Более того, в отличие от взаимоотношений Карла Великого со славянским миром, они носили сугубо равноправный характер, о чем свидетельствует весьма показательный факт. Все договора между Карлом Великим и данами, заключавшиеся в период с 800 по 813 год, были исключительно договорами мира ( pax ), и именно как таковые фиксировались официальной каролингской историографией. Это резко контрастирует со способами урегулирования отношений со славянскими князьями в этом же полабо - прибалтийском регионе. С другой стороны, нападения данов на франкские территории мало чем отличались от пограничных стычек и конфликтов, характерных для всех рубежей огромной империи. Ввиду этого, вряд ли можно согласиться с мнением, до сих пор бытующим в историографии «норманнской проблемы», в том числе и отечественной, что взаимоотношения империи и скандинавского мира в это время укладываются в понятие «эпоха викингов». Еще единая и относительно централизованная Франкская империя была вполне в состоянии сохранить целостность своей территории и противостоять любым попыткам вторжения извне, в том числе и со стороны скандинавских народов.

С другой стороны, нельзя преувеличивать активность норманнов на франкском направлении. Сами источники, прежде всего франкского происхождения, свидетельствуют о том, что основными участниками общения франкского и скандинавского миров были исключительно даны. Что же касается норвежцев, а тем более шведов, то они оставались вне сферы политического интереса франкской короны, хотя некая сумма представлений о них уже имелась, и именно они, особенно норвежцы, вполне могли выступать под обобщенным понятием «норманны». Безусловно, исключить единичные факты появления норвежских кораблей у побережья империи нельзя, но сейчас реальной угрозы империи они еще не представляли.

Более существенным для будущего общения империи со скандинавами было появление такой категории конунгов, в том числе и в датских землях, которые в силу внутренних политических неурядиц оказывались изгнанными с родины и фактически исключались из существовавшего тогда межгосударственного политико-правового пространства. Именно эти конунги, обладавшие весьма весомыми аргументами в виде военных кораблей и собственных дружин, потенциально превращались в ту категорию людей, для которых поиск новых территорий для поселения становился насущной задачей. Все это в дальнейшем должно было крайне усложнить и осложнить отношения между наследниками Карла Великого и скандинавским миром, поскольку перед первыми теперь вставала задача выстраивать свои отношения с норманнами одновременно на двух уровнях: публично-правовом, межгосударственном, и частно-правовом, межличностном.

В разделе 3.2 «Людовик Благочестивый и норманны: проблемы взаимоотношений» рассматривается место и роль «норманнов» в условиях втягивания империи в полосу затяжного внутриполитического кризиса, совпавшего с аналогичными процессами, протекавшими в датском обществе.

В целом, на протяжении всего периода правления императора Людовика Благочестивого его отношения с норманнским миром оставались весьма интенсивными и по сути дела представляли собой продолжение политики его отца, императора Карла Великого. Их суть сводилась к сохранению относительно добрососедских отношений со скандинавским миром и недопущению серьезных проблем на франко-датских рубежах. Хотя иногда это не удавалось в полном объеме, и даны наносили чувствительные удары по франкским территориям, в целом политика Людовика может быть оценена как вполне результативная, причем эти отношения строились исключительно на государственном уровне. Поэтому вряд ли можно согласиться с бытующим до сих пор в историографии мнением и о слабости императора Людовика Благочестивого как дипломата и воина, и о его неспособности противостоять норманнским вторжениям, которые якобы с 820-х гг. начинают приобретать неконтролируемый характер. Наоборот, его отношения с датскими конунгами мало отличались от отношений с другими европейскими государями, и в этих отношениях можно увидеть обоюдный интерес обеих сторон. Норманнская экспансия и грабительские нападения викингов на территорию Франкской империи в первые четыре десятилетия IX века оказываются всего лишь мифом, созданным последующей историографией, мифом, который требует серьезной корректировки в наших представлениях об отношениях тогдашнего каролингского общества со скандинавскими народами.

Раздел 3.3. «От Франкской империи к Западно-Франкскому королевству: Карл Лысый и норманнская проблема» связан с анализом совершенно новой геополитической ситуации, сложившейся на территории прежде единой Империи.

В условиях все более нараставших тенденций к политической дезинтеграции «норманнская проблема» все более переходила в разряд государственной проблемы, требовавшей очень часто незамедлительного решения. В этом плане Карл Лысый проявил себя как незаурядный политик и дипломат. Именно в годы его правления западно-франкской монархии удалось выработать наиболее действенный, и, вероятно в тех условиях адекватный, способ противостояния норманнским нападениям. Это были так называемые «датские деньги», денежные и натуральные экстраординарные поборы, собиравшиеся к концу царствования Карла практически со всех подданных короля. Именно эти поборы, несмотря на крайне негативное отношение к ним франкского общества, и особенно духовенства, позволяли короне добиваться определенных передышек для консолидации усилий в организации обороны страны.

Вторым важным инструментом дипломатии Карла Лысого стало заключение так называемых «полевых миров» с вождями норманнских отрядов, которые постепенно начинали формировать в западной части христианского мира единое политико-правовое пространство.

Наконец, важным способом социализации норманнов во франкское общество при Карле Лысом становится христианизация части участников норманнской экспансии. При этом неофиты не только получали от короля - императора богатые дары в виде движимого имущества, но и, возможно, в виде земельных пожалований.

Однако все это отнюдь не означало установление добрососедских отношений с людьми, которые появлялись с Севера и для которых открытый грабеж оставался главным способом получения богатства. Более того, именно в период правления Карла Лысого произошел качественно новый сдвиг в норманнской экспансии: норманны не только грабят аббатства, города и села, но и ищут возможность осесть на некоей территории, которая могла бы стать для них новой родиной. На политической карте Западно-Франкского королевства таких вероятных мест скандинавской колонизации к последней четверти IX века появляется три: устье Шельды, устье Сены и устье Луары. Три потенциальные «Нормандии», каждая из которых могла стать в дальнейшем знаменитым Нормандским княжеством. Однако их судьба связана уже с другой эпохой, эпохой начавшейся дисперсии политической власти на территории Западно-Франкского королевства, повлекшей за собой особый этап «княжеской истории» страны.

В разделе 3.4 «Норманнский фактор» во внутриполитической борьбе в Западно-Франкском королевстве в последней четверти IX века» рассматривается дальнейшее дробление как самой «норманнской проблемы» в условиях нараставших процессов распада теперь уже Западно-Франкского королевства, так и нарастание агрессивности со стороны историков того времени, придававших образу «норманна» все более одиозный, отрицательный характер.

Наступал новый, Х век, в котором каждый из магнатов, как, в прочем, и сам король Карл Простоватый, должны были решать норманнскую проблему самостоятельно, учитывая тот факт, что сама эта проблема качественно менялась: на смену грабежам и разбоям, характерным для отношений между скандинавским миром и каролингским обществом с 40-х гг. IX века, приходит стремление норманнов прочно осесть на части каролингских территорий, начав планомерный процесс их колонизации.

В Заключении подводятся итоги исследования. Норманны, появившиеся на границах Франкской империи на рубеже VIII - IX вв. и объединившие во второй половине XI века в единое целое две культуры, франкскую континентальную и островную англосаксонскую, оставили глубокий и неизгладимую память в истории средневековой европейской цивилизации.

Однако, для того, чтобы зафиксировать эту память, одних устных преданий было недостаточно, и функцию ее сохранения и донесения до последующих поколений берет на себя текст, однажды зафиксированный на пергамене и растиражированный переписчиками. Этот текст в тогдашнюю эпоху мог обрести по преимуществу характер текста исторического. Так инструментом исторической памяти становится исторический текст. Так начинает формироваться историографический образ «норманна», который зачастую получает политическую ангажированность, а, значит, не всегда имеет истинный характер.

Но этот образ, формировавшийся в иноэтнической среде, в условиях столкновения и взаимодействия разных культур и мировоззрений, оказывается теснейшим образом связанным с некоей территорией, в границах которой этот синтез осуществлялся. Смена территории влекла за собой изменение, а иногда и качественную трансформацию самого образа «норманна». Этот процесс прошел несколько этапов, каждый из которых был связан с определенной группой исторических текстов, фиксировавших изменение этого образа в связи с общим изменением внутри- и внешнеполитической среды существования норманнов и как акторов международных отношений, и как историко-литературных героев.

Первый этап охватывал период первых контактов, имевших место между Франкской империей Карла Великого и Людовика Благочестивого. Для этого периода было характерно существование исторических и литературных сочинений самого разного жанра, но всех их объединяло одно - крайне спокойное и сдержанное отношение к «норманнской проблеме», которая не была столь болезненной для первых двух франкских императоров, как иногда было принято считать. Для официальной и полуофициальной каролингской историографии этого времени, представленной как анналами, так и авторскими сочинениями, была характерна одна объединяющая черта. Они знают и фиксируют отношения, достаточно интенсивные и весьма разные по своему характеру, не с абстрактными «норманнами», а с вполне конкретными «данами». Образ последних, сложившийся в историографии к концу первого этапа, был образом весьма сдержанным, не обладающим какими-либо крайними в своей отрицательности чертами и не выходящим за рамки тех представлений и мнений, которые существовали во франкском обществе по отношению к не-франкам, жившим по другую сторону границ империи. Что же касается понятия «норманн», то он встречается на страницах сочинений этого периода крайне редко и зачастую является результатом интерполяций и редакций более поздних переписчиков тех или иных рукописей.

Второй этап связан с политическими событиями, которые имели место в пределах Западно-Франкского королевства. Территория сузилась, а оба понятия становятся все более и более размытыми. Монополистами истории становятся анналы, но анналы, жестко привязанные к конкретной территории королевства, анналы, авторы которых, как правило, мало интересовались тем, что происходило в бывших частях некогда единого государства. Границы с датскими землями отодвигаются, и пограничные конфликты теряют для западно-франкских королей и их историографов всякую актуальность. В итоге можно наблюдать постепенное исчезновение со страниц исторических сочинений самого понятия «даны». Но рядом наблюдается обратная картина: понятие «норманны» к рубежу IХ - Х вв. обретает характер монополиста. Но этот монополист намного более агрессивен и неприятен для франкского общества, в том числе и в реальной политике. В результате, в течение непродолжительного времени на страницах анналов происходит сложение именно того образа «норманна», который мы можем достаточно легко обнаружить на страницах научной, научно-популярной и, особенно, художественной литературы нашего времени. Однако этот образ имел еще одну весьма специфическую особенность, которая как-то уходила на задний план. Для западно-франкской историографии «норманн» был не столько этнонимом, обозначавшим выходцев из норвежских земель, сколько понятием собирательным и универсальным, охватывающим всю совокупность скандинавов, прибывавших на территорию королевства уже не только из разных районов Скандинавии, но и с территорий, которые уже подвергались скандинавской колонизации.

Следующий этап исторического и историографического становления образа «норманна» связан с Х веком, когда территория контактов суживается до еще более незначительных размеров. Однако это сужение не означало исчезновение понятия «норманн». Наоборот, появление в начале Х века Нормандского княжества в пределах Западно-Франкского королевства означало дальнейшее развитие этого образа и самого понятия. Зона контактов начинает превращаться в контактную зону, которая объективно ставила вопрос о новой идентификации «норманнов», оказавшихся в ее пределах. Перед ними и их вождями встает жизненно важная необходимость зафиксировать свое право на самостоятельное существование во враждебном окружении. У них нет еще собственных официальных историографов, но некоторые авторы уже не могут обойти стороной факт изменения политической и этнической карты Франкии. Историография приобретает двойственный характер, присущий любой переходной эпохе. С одной стороны, образ «норманна» начинает утрачивать свою скандинавскую географию и идентифицироваться по преимуществу с территорией Нормандии. Становление первой нормандской княжеской династии приводит к частичной персонификации образа, что реализуется в развитии элементов биографического жанра историописания. С другой стороны, память о «дурном качестве» образа «норманна» продолжает сохраняться, тиражироваться и укрепляться, обретая второе дыхание. Однако, именно этот этап стал тем подготовительным периодом, когда к герцогам Нормандии приходит осознание насущной необходимости приступить к качественной ломке сложившегося историко-политического образа.

Наступает четвертый этап, охватывающий период 10 - 70-х гг. XI века. Завершается превращение Нормандии в территорию, которую вполне можно рассматривать как контактную зону, в рамках которой фактически завершается процесс микроэтногенеза, построенного на процессе амальгамизации двух этнических компонентов: франкского и скандинавского. Нормандия обретает собственное этно-политическое лицо, и теперь требуется, чтобы это лицо не выглядело ужасным или уродливым. И вновь на помощь в решении этой проблемы приходят историки. Эти шесть десятилетий - период расцвета нормандской историографии, которая фактически обслуживает интересы правящей династии. Династия не может быть безличной, и историография приобретает биографический характер. Сама история воплощается в деяниях герцогов, а фиксируется на страницах «Гест», которые не просто реабилитируют образ «норманна», но придают ему героический характер, воплощением которого является Normannitas, сплачивающая в единое целое как жителей самой Нормандии, так и тех, кто был вынужден покинуть ее в силу разных причин и осел на обширном пространстве Европы, от Византийской империи и Южной Италии до Британских островов.

Наконец, последний, завершающий этап в становлении образа «норманна» связан с периодом, когда Нормандия стала частью универсального Англо-нормандского королевства. Однако в этом единении Нормандия постепенно утрачивает какую-либо самостоятельность, а образ «норманна» начинает приобретать характер стереотипа. Скандинавское прошлое становится всего лишь элементом исторической памяти, причем элементом весьма искаженным как в результате объективных причин функционирования человеческой памяти, так и субъективных, после неоднократных препарирований предыдущими историками. Это прошлое утрачивает свою актуальность, ибо оно никак не связано с реальной внешнеполитической практикой королей как из нормандской династии, так и династии Плантагенетов. Образ «норманна» окончательно сливается с образом «нормандца», и более того, последний даже начинает поглощаться более универсальным образом «франка» новой генерации. Процесс селекции исторических фактов к 70-м гг. XII века завершается, историко-политический стереотип приобретает устойчивое, даже классическое, очертание, а жизнь образа «норманна» начинает смещаться в область сугубо литературных сочинений.

Однако история историографии образа «норманна» на этом не заканчивается. Он продолжает жить в последующие столетия, дожидаясь того часа, когда интерес к «норманнской проблеме» вновь выйдет за рамки чисто академического интереса.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

Монография

1. Якуб А.В. Образ «норманна» в западноевропейском обществе IX - XII вв.: Становление и развитие историографической традиции. - Омск: Изд-во Омского ун-та, 2008. - 461 с.

Статьи, опубликованные в ведущих научных рецензируемых журналах, определенных ВАК

2. Якуб А.В. «Нормандское завоевание» как составная часть политической культуры английского общества в прошлом и настоящем // Личность. Культура. Общество. - Том VII. - Вып. 2(26). - 2005. - С.285-294 (10 с.).

3. Якуб А.В. «Историческая родина» как базис формирования авторитета политического лидера в раннефеодальную эпоху: Роллон, первый «герцог» Нормандии // Личность. Культура. Общество. - Том VII. - Вып.4(28). - 2005. - С.293-303 (11 с.).

4. Якуб А.В. Отечественная историография о роли герцогства Нормандия в европейской истории X - XI вв. // Вестник Томского государственного университета. - 2006. - Май. - № 70(II). - С.14-17 (4 с.).

5. Якуб А.В. Гильом Жюмьежский - историк ранней Нормандии // Вестник Томского государственного университета. - 2006. - Декабрь. - № 124(II). - C.154-158 (5 c.).

6. Якуб А.В. Теган Трирский о внешней политике Людовика Благочестивого // Вестник Томского государственного университета. - 2006. - Декабрь. - 124(II). - C.165-170 (6 c.).

7. Якуб А.В. «Малые анналы» как способ формирования образа «норманна» в раннесредневековой западноевропейской мысли // Вестник Челябинского государственного университета. - 15(116). - История. - 2008. - Вып.24. - С.10-14 (5 с.).

8. Якуб А.В. «Ведастинские анналы» как завершающий этап складывания образа «норманна» в каролингской анналистике // Вестник Челябинского государственного университета. - 18(119) - История. - 2008. - Вып.25. - С.21-27 (7 с.).

9. Якуб А.В. К вопросу о формировании стереотипа «норманна» ( на материалах «Анналов королевства франков») // Диалог со временем. - 2008. - Вып.24. - С.380-388 (9 с.).

Тезисы докладов и статьи по проблематике диссертации

10. Якуб А.В. Нормандское завоевание Англии и проблема сциентизации исторической науки в современной английской немарксистской медиевистике // Методологические и историографические вопросы исторической науки. - Томск: Изд-во Том. ун-та., 1992. - Вып.20. - С.32-40 (9 с.).

11. Якуб А.В. Проблема нормандского завоевания в английской исторической мысли XVII - начала ХХ вв. // Исторический ежегодник. - 1996. - Омск: Изд-во Омск. ун-та, 1996. - С.74-81. (8 с.)

12. Якуб А.В. Англо-нормандский король XI - XII вв. в европейской исторической науке: новые подходы к изучению // Проблемы историографии, источниковедения и исторического краеведения в вузовском курсе отечественной истории: Тезисы докладов и сообщений Третьей региональной научно-методической конференции. - Омск: Изд-во Омск. ун-та, 1997. - С.12-13 (2 с.).

13. Якуб А.В. Отечественная историография англо-нормандской Англии и современность // Проблемы историографии, источниковедения и исторического краеведения в вузовском курсе отечественной истории: Тезисы докладов и сообщений Третьей региональной научно-методической конференции. - Омск: Изд-во Омск. ун-та, 1997. - С. 27-28 (2 с.)

14. Якуб А.В. Нарративные памятники XII века как источник по истории Англо-нормандского в период правления короля Стефана Блуаского: общая характеристика // Омские исторические чтения. 2003. - Омск: Изд-во Омск. ун-та, 2003. - С.198-208 (11 с.).

15. Якуб А.В. Евразия: политика сотрудничества и конфликты в период классического средневековья ( XI-XV вв.) // Степной край Евразии: историко-культурные взаимодействия и современность: Международный Евразийский форум: Тезисы докладов и сообщений 3 научной конференции. Астана: Изд-во Евраз. ун-та, 2003. - С.40-41 (2 с.).