Тюремная администрация Шлиссельбургской политической тюрьмы (1884-1905 гг.)

Размещено на http://www.allbest.ru/

ТЮРЕМНАЯ АДМИНИСТРАЦИЯ ШЛИССЕЛЬБУРГСКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ТЮРЬМЫ (1884-1905 гг.)

М.В. ЛАВРЕНТЬЕВ

Шлиссельбургская политическая тюрьма являлась одной из самых секретных и тяжелых по условиям заключения тюрем самодержавия. Узников охранял довольно многочисленный аппарат контроля и охраны. За более чем двадцать лет заключения перед ними прошла целая вереница комендантов крепости, смотрителей, жандармов и просто рядовых. Не имея возможности описать каждого, остановлюсь на некоторых представителях администрации крепости.

Практически все революционеры упоминали в воспоминаниях М.Е. Соколова («Ирода»), служившего смотрителем в Шлиссельбурге с 1884 по 1887 гг Фигнер В.Н. Запечатленный труд. М., 1964. Т. 2. С. 60-61; Панкратов В.С. Жизнь в Шлиссельбургской крепости (1884 - 1898 гг.). Пг., 1922. С. 12-13; Волкенштейн Л.А. 13 лет в Шлиссельбургской крепости. СПб., 1905. С. 43; Шлиссельбуржец Л.Ф. Янович. СПб., 1907. С. 47 - 48 и др.. Это был человек, с одной стороны, ревностно исполнявший свой «долг» и приказы начальства, с другой стороны, относившийся к нарушителям инструкций (не только к заключенным, но и к жандармам) столь жестко, что его имя стало нарицательным в истории царской тюрьмы.

Соколов сначала был смотрителем в Алексеевском равелине. П.С. Поливанов писал о нем: «Первое, что меня в нем поразило, это было выражение глаз. До сих пор я не видел ничего подобного никогда и ни у одного человека: они поразительно походили на глаза крупных пресмыкающихся. Тот же самый холодный блеск, то же самое отсутствие мысли. То же самое выражение тупой, безжалостной злобы в этих глазах ясно читалось, что их обладателя ничем не проймешь, ничем не удивишь, ничем не разжалобишь..» Поливанов П.С. Алексеевский равелин. // Алексеевский равелин. Т. 2. Л., 1990. С. 352.

Соколов был «среднего роста, очень крепкий для своих 50-55 лет, широкоплечий и коренастый, он имел тупое, суровое лицо, обрамленное темной бородой с проседью, серые глаза с упрямым выражением и подбородок, который при волнении судорожно дрожал» Фигнер В.Н. Запечатленный труд. Т. 2. М., 1964. С. 60-61.. Сам вид Соколова производил впечатление то ли мясника, то ли плантатора. «Отталкивающее впечатление, производимое этим человеком, еще более усиливали щетинистые, подстриженные усы, выдающийся бритый подбородок...» Поливанов П.С. Указ. соч. С. 353..

Происхождения Соколов был простого. «Он вышел из низов, поступив в 1851 г. рядовым: потом, перейдя в жандармы, выслужился из унтер-офицеров корпуса жандармов и, по рассказам, выдвинулся благодаря тому, что проворно, как железными тисками, хватал арестованных за горло при попытках проглотить какую - нибудь компрометирующую записку» Фигнер В.Н. Указ. соч. С. 60.. Послужной список Соколова приведен у В.С. Панкратова и Е.Е. Колосова Панкратов В.С. Указ. соч. С. 99-100; Колосов Е.Е. Указ. соч. С. 121-123..

Прозвище «Ирод» он получил с легкой руки Г.А. Лопатина и под этим прозвищем вошел в историю. Соколов ? наиболее известный жандармский служака эпохи Александра III. Но все же он был не палач, не садист по своим психологическим характеристикам. Отношение его к заключенным было подозрительным, грубым. Но лишь предписания начальства требовали от него проявлять такую жестокость. Те чиновники, кто составлял инструкцию для содержания заключенных, проявляли большую жестокость к ним, чем такой малообразованный, туповатый служака, как Соколов.

Вокруг Соколова ходило в литературе много легенд. «Особенно он преследовал душевнобольных. В случаях неповиновения или припадков их наказывали и сажали в карцер, лишали прогулок, точно так же, как и здоровых. На просьбы товарищей мягче обращаться с больными Соколов неизменно отвечал: «Знаем мы таких сумасшедших, я старый воробей, меня на мякине не проведешь» Узники Шлиссельбургской тюрьмы. М., 1978. С. 140.. Таких слов, произнесенных Соколовым, автором в источниках найти не удалось. Можно сказать о том, что здесь Соколов просто выполнял инструкцию. По инструкции содержание больных и здоровых было одинаково, и Соколов следовал буквально каждому пункту этого нормативного источника.

«Ирод» был женат и у него было четверо детей. «...он был хорошим семьянином, но удивительно, где он брал время, чтобы проявлять свои семейные чувства, так как он дневал и ночевал в тюрьме. В 9 часов вечера заключенные слышали лязг решетчатых железных ворот, заграждавшие вход в коридор, затем тяжелые мерные шаги смотрителя. В полночь, а затем в три часа ночи повторялось то же самое. А в 6 часов, едва забрезжит утренний свет, он опять тут как тут со свежей сменой жандармов, с неизменной связкой ключей в руке» Колосов Е.Е. Указ соч. С. 64..

Именно при нем погибли или сошли с ума 40 % заключенных. Инструкция и ее верный исполнитель убивали их. Когда покончил самоубийством М.Ф. Грачевский, Соколова уволили. Много лет спустя В.Н. Фигнер встретила Соколова в Петербурге: «В 1907 году ... в Петербурге вышел первый том «Галереи шлиссельбургских узников». Он лежал на складе в конторе «Русского богатства». Туда явился Соколов и спросил книгу. Не знаю, каким образом, но завязался разговор, причем Соколов сказал, что интересуется содержанием книги, потому что Поливанов в своих мемуарах об Алексеевском равелине о нем, Соколове, «наговорил много лишнего» Фигнер В.Н. Указ. соч. С. 66..

Позже с ним встречался М.В. Новорусский, узник и первый исследователь истории Шлиссельбургской тюрьмы. «Интервью состоялось, но без результатов, а потом Соколов умер» Там же.. М.Е. Соколов - это символ карательной политики самодержавия в отношении своих политических противников.

Главой администрации крепости был ее начальник, именовавшийся комендантом. Первым комендантом стал полковник К.К. Покрошинский. Он полностью передоверил «бразды правления» ротмистру Соколову и не вмешивался во внутренние дела тюрьмы. «Раз в месяц тюрьму посещал Каспер Казимирович Покрошинский, поляк. Но этот поляк, во время восстания Восстания в Польше 1863 г. Жители Сувалкской губернии не принимали участия в восстании, в связи с отдаленностью от центра волнений. служил в Сувалкской губернии... В Шлиссельбурге он играл третьестепенную роль; все зависело от Соколова» «Шлиссельбуржец Л.Ф. Янович. СПб., 1907. С. 25.. Покрошинский постепенно сошел с ума. Ему казалось, что заключенных непременно приплывут освобождать их товарищи, и постоянно бегал смотреть, не пристает ли какая ? нибудь лодка к стенам крепости. Это также выразилось в том, что он, забывая о том, что уже посылал шифрованную телеграмму на имя начальства, присылал еще одну, за что ему вынесли выговор Колосов Е.Е. Указ. соч., С. 37..

После голодовки заключенных в 1889 г., Покрошинского отправили на пенсию, присвоив чин генерал - майора. После него пост коменданта занимали последовательно полковник Добродеев (1889-1890) и полковник Коренев (1890-1891). В памяти заключенных они практически не оставили следов.

С 1891 по 1897 гг. пост начальника крепости занимал полковник И.И. Гангардт. По мнению Фигнер, которая оставила яркие воспоминания о Гангардте, он «несомненно, занимает совершенно особое место. Если имя читинского коменданта Лепарского, облегчавшего участь декабристов, перешло в историю, как и имя доктора Гааза, этого друга обитателей Московской Бутырской тюрьмы, то имя Гангардта по праву может занять место рядом с ними» Фигнер В.Н. Указ. соч. С. 88..

Гангардт произвел в тюрьме маленькую революцию. Дело в том, что он «согласился принять должность при условии, что в управлении тюрьмой ему будет предоставлено право применять те меры, какие он найдет нужными» Там же, С. 90.. При Гангардте были введены мастерские (переплетные, столярные, плотничьи), в клетках были убраны верхние доски, и заключенные получили возможность общаться друг с другом на прогулке; созданы органы самоуправления в виде старостата, были завязаны отношения с Подвижным Музеем учебных пособий и Санкт-Петербургской вольной библиотекой. Добра, сделанного комендантом Гангардтом, было так много, что «было бы слишком долго перечислять все другие, более мелкие случаи, в которых Гангардт проявил участие к нашим нуждам и гуманность при всякого рода мелких конфликтах с жандармами и неурядицах, которыми так чревата тюремная жизнь» Там же, С. 90-91..

Практически все заключенные с теплотой вспоминали о полковнике Гангардте. Но не стоит забывать, что при всей своей гуманности Гангардт был прежде всего жандармом, а уж затем мягким и добрым человеком. Хотя и были отступления от инструкции 1884 г., а затем Гангардт и добился изменения в этой инструкции, но заключенных точно так же называли по номерам, точно так же выводили на прогулку, точно так же кормили недоброкачественной пищей. Гангардт ушел в 1897 г. на повышение, жандармским генералом на Северный Кавказ.

Заключенные оставили теплые воспоминания и о смотрителе Гудзе, надзиравшим за ними с 1897 по 1902 гг. С вступлением в должность нового министра внутренних дел В.К. Плеве в 1902 г., в крепости попробовали ввести инструкцию в полное действие и устранить льготы, полученные многолетней борьбой. В результате Фигнер подвергла оскорблению действием смотрителя Гудзя, хотя, как она пишет, ничего плохого она против него не имела и «вообще он был мягок в обращении и не груб» Там же, С. 196.. В отчете полковника Каирова говорилось, что «ротмистр Гудзь... совершенно не соответствует занимаемой должности... Нет, он человек усердный. Будучи человеком крайне добрым, почти безвольным, нелюдимым, он почти не имеет никакого общения с товарищами, и всецело посвятил себя службе, проводя все время в тюрьме... Он предоставил мне записку, в которой довольно характерно определяет свои убеждения. Он говорит: «государь - император даровал арестантам жизнь. Содержание их согласно инструкции было бы медленным умерщвлением арестантов, чему служат опыты прежних лет, когда арестантов содержали по инструкции.»... Никакие возражения на этой почве его не убеждают, и он упорно стоит на своем взгляде» РГАЛИ, Ф. 1185, Оп. 1, Д. 159, Л. 30 - 31.. Гудзь был уволен без права получения пенсии с места смотрителя, также был смещен и комендант полковник Обух.

Жандармы, охранявшие Шлиссельбургскую тюрьму (144 человека, как уже упоминалось выше), были разными людьми ? семейными и холостыми (например, у Соколова ? четверо детей, у Гудзя ? шестеро), добрыми и злыми, но практически все относились одинаково к заключенным, как к злейшим государственным преступникам, которых надо всемерно охранять. Многие выражали свое отношение и побоями, и отсидками в карцере, и даже простым «тыканьем» заключенных. Кроме редчайших исключений, жандармы ненавидели тех, кого посадили в крепость навечно.

Но кроме этих жандармов, непосредственно охранявших заключенных, существовали и жандармские чиновники, сидевшие в уютных кабинетах в Петербурге и изобретавшие те меры, которые, по их мнению, должны были привести к исправлению злейших врагов самодержавия и заставить их покаяться в своих преступлениях, написав в адрес царя какую-нибудь «Исповедь» Главной целью тюремного содержания царизма было принуждение противника к сдаче, капитуляции, путем составления покаянного прошения на высочайшее имя. После этого осужденный мог быть освобожден и даже принят на казенную службу. Этот метод давал двойной эффект - с одной стороны, формально революционер «исправился», с другой стороны - это можно было использовать в целях пропаганды (например, когда покаялся Л. Тихомиров, правительство Александра III издало его книгу «Почему я перестал быть революционером» массовым тиражом). К сожалению, не все выдержали пресс самодержавия. М.А. Бакунин написал свою печально знаменитую «Исповедь» именно в Шлиссельбургской тюрьме.. Они периодически приезжали в Шлиссельбург с разными целями: проверить, нет ли каких послаблений со стороны администрации и охраны крепости, поинтересоваться, не дал ли кто слабинку и не пишет ли по ночам прошения на имя царя, поиздеваться над известнейшими революционерами, рассказывая позднее всем о том, какую храбрость надо проявить, войдя в клетку «цареубийц».

Большинство революционеров резко отрицательно относились к посещениям сановников. Но существовала и другая точка зрения. И.П. Ювачев вспоминал, что «во всяком случае, начальствующие лица были до некоторой степени желанными гостями. Они вносили в нашу однообразную жизнь хоть какие-нибудь оживления; кроме того, напоминали о внешнем мире, о возможности вернуться к нему. Ведь самая сладкая мысль в тюрьме - это возвратиться домой» Ювачев И.П. Шлиссельбургская крепость. СПб., 1907. С. 84..

Первые самые тяжелые годы крепость в основном посещал товарищ министра внутренних дел, командир Корпуса жандармов, генерал-адъютант П.В. Оржевский, помощник Д.А. Толстого по заведованию полицией, «на вид и манерам джентльмен, а по натуре соглядатай, настолько черносотенный и властолюбивый, что, будь его воля, он, по словам А.А. Половцова, “весь свет отдал бы в распоряжение подчиненных ему жандармов”» Цит. по: Троицкий Н.А. Указ. соч., С. 189..

Оржевский был составителем инструкции для Шлиссельбургской тюрьмы. Толстой опасался сам ездить по тюрьмам империи и поэтому посылал своего заместителя. Оржевский строго следил за исполнением своей же инструкции и не допускал никаких поблажек.

После смерти Толстого пост министра внутренних дел занял И.Л. Горемыкин. В 1889 г. он посетил с визитом Шлиссельбург. В воспоминаниях Фигнер сообщается, что хотя тюремщики предупредили о посещении министра, но не все заключенные с должным вниманием отнеслись (министры и другие лица часто посещали тюрьму, Шлиссельбург всего в 70 км от столицы) к предупреждению. В результате: «директор департамента полиции Петр Николаевич Дурново, так как на этот раз был он, благополучно следовал от одного заключенного к другому. Вот он входит в камеру номера 28-го, к Сергею Иванову». И видит на кровати запрещенную книгу. «И по выходе из камеры выражает смотрителю и коменданту удивление, что подобные книги допущены к обращению в тюрьме. Затем делает распоряжение рассмотреть библиотечный каталог и изъять все имеющие какую-нибудь связь с общественными и политическими взглядами заключенных» Фигнер В.Н. Указ. соч. С. 68, 69.. Лишь длительной борьбой, с применением радикальных средств, с помощью голодовки, удалось частично отстоять свои права. Но отобранных книг так и не вернули.

Некоторые заключенные все же пошли на уступки охранникам. По воспоминаниям Фигнер, ее сопроцессник Ювачев в тюрьме впал в религиозное ханжество. «Религиозная экзальтация, обращение к церкви были как нельзя более на руку ханжам департамента полиции, скорбевшим о безверии политических узников, и они охотно вывезли новообращенного из Шлиссельбурга. Это произошло в 1886 г., т.е. через два года после суда над ним» Фигнер В.Н. Указ. соч. С. 101.. шлиссербургский политический тюрьма администрация

Позднее, как узнали революционеры, жандармы уверяли, что в Петербурге, в доме предварительного заключения, «Ювачева посетила вдовствующая императрица Мария Федоровна. Конечно, это был вздор, и за императрицу, вероятно, сошла фрейлина Нарышкина, княжна М.М. Дондукова-Корсакова или какая-нибудь другая высокопоставленная светская дама из числа тех, которые в Петербурге посещали политических заключенных с целью вернуть их в лоно православия Там же. С. 101 - 102.». Сам Ювачев в воспоминаниях о крепости тщательно обходил стороной психологический надлом своей личности и большую часть книги посвятил описанию крепости и борьбе товарищей за права заключенных См.: Ювачев И.П. Указ. соч. Всей своей последующей жизнью (а дожил Ювачев по одним данным до 1935 г., по другим до 1940) Ювачев (писательский псевдоним Миролюбов) пытался искупить свою вину перед товарищами благотворительной деятельностью и писательским трудом. А.П. Чехов вывел его в качестве главного героя в своем произведении «Рассказ неизвестного человека» (Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем. В 30-ти томах. Т. 6. М., 1986. С. 487-488). В 1901 г. у Ювачева родился сын, будущий поэт и писатель Даниил Хармс.. Администрация крепости и посетители тюрьмы стремились лишь к одной цели - сломить дух и волю революционеров, унизить их, заставить пойти на уступки. Но лишь несколько человек поддались нажиму. Большинство предпочло умереть или дальше содержаться в крепости, но не сдаться на милость самодержавию.

Размещено на Allbest.ru