Балканская политика Российской империи во взглядах левых радикалов (начало ХХ века)

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Балканская политика Российской империи во взглядах левых радикалов (начало ХХ века)

сербский переворот империя балканский

На рубеже ХIХ-ХХ вв. во внешнеполитической концепции Российской империи взаимоотношениям с Балканским регионом отводилась значительная роль. Это было обусловлено соображениями государственной безопасности, подкреплявшимися имперскими амбициями. Хотя в российском МИДе не было единой позиции относительно выбора главного союзника на Балканах, но в зависимости от ряда условий предпочтение часто отдавалось Сербии. Это небольшое балканское государство постоянно находилось в поле зрения Российской империи благодаря своему выгодному геостратегическому положению. Для России чисто прагматическая заинтересованность дополнялась и обрамлялась сентиментальным мотивом этноконфессионального родства, обеспечивающим проводимой политике широкую поддержку общественных масс.

Восприятие Сербского государства в качестве естественного союзника и широко распространённое на протяжении многих лет в российском обществе отношение к сербам в качестве «славянских братьев» ставило порой Россию в сложную ситуацию, когда приходилось идти на определённый компромисс с собственными интересами. Одним из таких моментов в истории российско-сербских отношений стал переворот в Сербии 29 мая 1903 года. Офицеры сербской армии в Белграде совершили жестокое убийство короля Александра Обреновича, его жены королевы Драги и нескольких приближённых к ним людей. Убитый монарх ориентировался во внешней политике на Австро-Венгрию - давнюю соперницу России на Балканах. Королём военные провозгласили Петра Карагеоргиевича - представителя дружественной России династии.

Российское правительство оказалось в сложной ситуации, когда наряду с положительным моментом (падение проавстрийского режима) перед ним встал целый ряд трудностей политического и нравственного характера. Самодержавная Россия не могла не осудить убийство сербского монарха. Вместе с тем, в свите нового короля оказались офицеры, принимавшие участие в событиях ночи 29 мая. Этот факт Россия также не могла оставить без внимания. Кроме того, жестокость, с которой было совершено убийство, вызвала резко негативную реакцию в Европе, отразившись на международном престиже Сербии. Тем не менее, официальная Россия признала переворот, призвав новую власть наказать исполнителей убийства. В российском обществе началось бурное обсуждение и сербских событий непосредственно, и реакции России на него. Российские радикалы также откликнулись на происходящее, рассматривая его в контексте балканской политики Российской империи в целом.

Российское социалистическое революционное течение на рубеже ХIХ - ХХ вв. только набирало силу, не имея ещё твердых позиций в обществе. Периодическая печать левых радикалов того времени («Искра», «Революционная Россия», «Сын Отечества» и др.) не была широко представлена, теряясь в общей массе консервативных и либеральных изданий. К тому же, общество не всегда было готово принять идеи социал-демократов и социалистов-революционеров. Следовательно, представленные ими идейные концепции по рассматриваемому вопросу не нашли широкого распространения в общественном мнении России на рубеже веков. Этому способствовало и то, что левые радикалы акцентировали внимание на внутренних проблемах Российской империи, затрагивая иностранные события исключительно в связи с возникновением и развитием в зарубежных государствах предпосылок для революционных преобразований.

Социал-демократы и социалисты-революционеры имели схожее видение дальнейшего исторического развития народов мира, в том числе и балканских, соответствующее марксистскому пониманию проблем исторического развития. В «Революционной России», говоря о национальном вопросе, авторы призывали к национальной независимости, к самоопределению, самостоятельной выработке всех сторон своей жизни. Социал-демократы писали: «Социал-демократия всегда будет бороться против всякой попытки путем насилия или какой бы то ни было несправедливости извне влиять на национальное самоопределение».

Отсюда и единство левых радикалов в оценке политики Российской империи в отношении народов Балканского полуострова, которая, по их мнению, была направлена в прямо противоположную сторону от соблюдения интересов балканских славян. В исключительно резких формах и выражениях на страницах периодических изданиях левого толка критиковались провозглашённые официальной Россией принципы невмешательства и покровительства, а также до некоторой степени гипертрофированный левыми радикалами прагматический момент в официальной политике России, направленный на обеспечение имперских интересов. Забота России о «славянских братьях» рассматривалась лишь как «реакционные интриги». «Политика русского правительства на Балканах вовсе не ставит себе целью помогать болгарам в создании какой-то сан-стефанской Болгарии. Напротив, она весьма ясно показывает, что ее цель уничтожить всякую возможность создания на Балканах какой бы то ни было более или менее крупной национальной единицы».

Критике левых радикалов подвергались не только российские проправительственные круги, но и либеральные - за схожую позицию с первыми. По мнению Ленина, основной задачей социал-демократической печати, в противоположность любой другой, от черносотенцев до кадетов включительно, должно было стать раскрытие «подлинных» планов России и других великих держав по отношению к балканскому региону. Ленин считал, что «игра в конференции» и в соглашения представляет собой дипломатическую комедию, которой правительства старались прикрыть «международный антипролетарский заговор», нарушение основного принципа демократии, право наций на самоопределение. И далее: российские либералы стояли, по сути дела, за то же соревнование капиталистических наций, что и официозная внешняя политика, выступая лишь за её иные внешние формы. Эта либеральная борьба против одного вида буржуазной внешней политики за другой вид такой же политики, эти «либеральные попреки правительства за то, что оно отстает от других (в деле грабежа и вмешательства)», являлись, по мнению Ленина, всё той же колониальной политикой, капиталистической борьбой «за новые рынки и проливы».

Эсеры также обвиняли Россию в реализации своих интересов в ущерб славянским. «Агрессивной политике царской России не по себе, когда кругом царит мир и спокойствие, когда не к чему придраться, когда нет места для интриг и вмешательства в чужие дела. Ей было нужно, чтобы на Балканском полуострове царила смута, которой она могла бы воспользоваться при благоприятных условиях для укрепления своего положения в Турции и Болгарии». Кроме того, «Революционная Россия» поместила на своих страницах заметку о том, что, по мнению венских демократов, «унизительно для Австрии идти рука об руку… на Балканском полуострове» с Российской империей, которая является «очагом самой дикой дезорганизации». Обвинению и нападкам эсеров подвергались и российские представители на Балканах, в частности А. Вейсман, который, по словам издания, имел целью «не столько надзор за русскими эмигрантами, сколько политическую деморализацию Болгарии и превращение ее из независимой страны в русскую провинцию».

Таким образом, левые радикалы, исходя из своих идеологических воззрений, обвиняли наряду с российским правительством и оппозиционных по отношению к нему либералов в приверженности внешнеполитической концепции, основывающейся, по их мнению, на имперских принципах, которые выражали интересы аристократических и буржуазных кругов российского общества и препятствовали свободному развитию балканских государств.

Как же должны были поступить балканские народы, с точки зрения российских радикалов, чтобы суметь противостоять напору имперских амбиций России? Эсеры и эсдеки и здесь имели схожие рецепты решения проблемы, хотя у эсдеков этот вопрос более чётко проработан и освещён.

В работах Ленина чётко прослеживается мысль, что мелким балканским государствам следовало бы объединиться в федерацию, поскольку только эта форма организации балканского мира могла противостоять империалистической Европе. У Ленина находим также, что федерация - единственно возможная форма организации Балкан. Для того, чтобы объединиться в федерацию, необходимо сначала «свергнуть прямые и косвенные формы иноземного господства, лишающего народ права самому определять свою судьбу». Конечно, это пожелание относилось и к свержению «господства» царизма. Среди статей Ленина находим с его пометками заметку В. ван Равестейна о балканской проблеме, относящуюся к 1912 г., когда Балканы более, чем ранее, сосредоточили на себе внимание Европы. У ван Равестейна те же мысли, что и у Ленина: только федерация в состоянии была бы удовлетворить культурные потребности Балкан, «всякие иные разрешения балканской проблемы могут носить только временный характер и не в состоянии на продолжительное время удовлетворить интересы всех обитающих там рас и наций».

Менее конкретно и чётко прослеживается сходная мысль у эсеров. Причиной того, что балканские народы не смогли в полной мере добиться независимости, называлась их «разобщенность и взаимное соперничество». Следовательно, выход необходимо было искать в преодолении этих негативных помех.

Конечно, федерация или союз балканских государств представляли бы из себя достаточно сильный самостоятельный блок, который смог бы противостоять поползновениям со стороны великих держав. Но, как показала история, освободившись от османской зависимости, балканские государства не стремились к созданию равноправного союза, соперничая за территории и стремясь играть приоритетную роль в Балканском регионе. Разумеется, великие державы вносили свою лепту в этот разлад, но далеко не последнюю роль играли здесь позиции самих стран Балканского региона.

Несомненно, критика левыми радикалами политики России не была лишена рационального зерна, но, с другой стороны, они предпочитали не замечать или не комментировать те положительные моменты, которые давали балканским государствам отношения с Российской империей. Критике подвергалось всё, в том числе русско-турецкая война, начало которой вызвало широкий патриотический подъём в обществе. По словам С.Ю. Витте: «все… были заражены патриотическим духом, тем патриотическим направлением, которое, в сущности говоря, и вынудило Александра II объявить войну Турции». Революционная печать квалифицировала войну с Турцией как завоевательную, имеющую целью расширить границы империи, превратить её в «первенствующую державу», закабалить славянские народы. «Искра» в 1903 г. ещё раз затронула эту проблему в статье Д. Благоева, считавшего, что русско-турецкая война показала «всю гниль» режима на поле брани, всю несостоятельность российской дипломатии и, в частности, заявлявшего: «Планы русского правительства, несомненно, были больше. «Освобождение братушек» было бы действительно «царское». Но под Константинополем, в Сан-Стефано, «большие планы» русской царской дипломатии потерпели полное фиаско».

Большой интерес в связи с оценкой русско-сербских отношений вызывают публикации Л.Д. Троцкого в газетах «Киевская мысль», «День», «Пролетарий» и др. Анализируя присутствие Австро-Венгрии в Сербии во второй половине XIX в., Троцкий с негодованием писал: «Жандарм, финансист, католический миссионер и агент-провокатор разделяет между собой труд. Все вместе называется выполнением культурной миссии». Однако политическая элита Сербии, ориентированная на Австро-Венгрию, писал Троцкий, не поддерживалась массами и даже не искала этой поддержки, оставаясь оторванной от их интересов. Это вело к потере популярности партии прогрессистов и вырождению её в политическую клику во главе с Обреновичами.

Относительно самого переворота социал-демократическая печать выразилась достаточно определённо. Своеобразной эпитафией Александру Обреновичу стала фраза А. Потресова: «Он убит (в примечании отмечено - в результате официального заговора. - О.К.) - этот глупый, маленький король, герой кафешантанных мотивов и краткого, но полного самых неожиданных приключений царствования».

Непосредственно после событий в Сербии 29 мая в радикальных кругах утвердилось мнение, что причиной переворота стало не недовольство общества (как бы не были склонны корреспонденты «Искры», «Слова» и других органов выдавать восторженное приятие народом короля Петра за свидетельство складывания общенародного, национального самосознания), а неугодность Александра Обреновича сербской политической элите. Л. Троцкий писал: «…после новых coups d'йtat, политических манифестаций и репрессий - офицерский заговор, подготовленный и выполненный в полном согласии с радикальной партией». Примечательно, что если российские консерваторы и либералы осудили жестокость, с которой действовали заговорщики, то у того же Троцкого об этой стороне дела нет ни слова.

В оценке сербских королей радикалы исходили из теории порочности монархической формы правления, осуждая как Обреновичей, так и Карагеоргиевичей. Первые, по мнению Троцкого, дискредитировали себя в глазах народа постоянными придворными скандалами, вторые - бесславным правлением (Александр Карагеоргиевич. - О.К.) и отсутствием необходимых личных качеств (Петр Карагеоргиевич. - О. К). В «Искре» об Александре Обреновиче современники читали: «игрушка в руках карьеристов», «выродившийся потомок воинственного свиновода», который столько «играл в конституцию, тасовал, как колоду карт ее параграфы», мог ничего не бояться «в безответной крестьянской стране, где так много разноцветных политиканов и нет совсем народного движения,… среди разоренного народа, покорно несущего бремя растущих долгов и налогов», заключал автор статьи. Но это привело его политику в противоречие с единым (в соответствии с учением российских социал-демократов) для всех монархий «деликатным механизмом военно-бюрократической кликой», следовательно, «безумец преступил тот предел, преступать который не дано ни одному самодержцу».

Воцарение короля Петра Карагеоргиевича, личность нового монарха также трактовались в достаточно уничижительном тоне. Проводилась мысль, что Пётр стал королем в качестве «не способнейшего, а удобнейшего», в первую очередь, самой реализовавшей переворот клике, затем развивавшейся сербской буржуазии, обязавшей его править в соответствии с конституцией, и лишь потом России. При этом провозглашаемое новым монархом стремление удержать страну на пути законности представлялось мало исполнимым.

Вообще, самостоятельность нового короля ставилась социал-демократической печатью под такое же сомнение, как и способности прежнего. Петр Карагеоргиевич был ставкой высших офицеров, которые видели в нём послушного исполнителя своей воли. А. Потресов ехидно замечал: «Король убит, но да здравствует король, и если нет короля, его надо выдумать. В состав военно-бюрократической системы обязательно входит «помазанник» власти, носитель ее престижа. Не годится один - подойдет другой, но кто-нибудь должен непременно найтись - во славу системы».

Казалось бы, писал Троцкий, после того, как радикалы заняли господствующее положение в политической жизни Сербии, а власть монарха во многом была ограничена, не осталось преград для развития в стране парламентаризма и демократии. Но парламент, продолжает Троцкий, «не стал средоточием силы», поскольку в Сербии ещё «не было резко очертанных современных классов». Таким образом, то, ради чего был совершен переворот - господство демократии и развитие парламентаризма - достигнуто не было.

Троцкий вслед за балканскими социалистами, в частности, Д. Благоевым, заключал, что сербская, и, в общем, балканская буржуазия практически исчерпала свой потенциал как лидера национальных движений. По его мнению, балканская буржуазия, «как и во всех странах, поздно вступивших на путь капиталистического развития, политически бесплодна, бездарна и до мозга костей разъедена шовинизмом. Брать на себя объединение Балкан ей совершенно не под силу».

Вторым обстоятельством, осложнявшим, как считал Троцкий, демократизацию общества и являвшимся своеобразным тормозом для внутрисербского политического развития, была определяющая связь сербских политических партий не с классовыми интересами внутри страны, а с её внешней политикой. По его мнению, дифференциация партий происходила «по признаку русофильства и австрофильства»; внешние затруднения всегда означали для какой-нибудь партии или отдельных политиков внутренние шансы, а международная политика становилась «биржей политических спекуляций».

У социал-демократов, а наиболее выпукло у А. Потресова, обозначена дилемма, перед которой оказалась российская монархическая власть: переворот был совершён против носителя власти, а это в корне подрывало основы монархизма. Отметил А. Потресов и сдержанность критики российской прессы, в отличие от инвектив европейских изданий, против произошедших событий и её желание выгородить радикалов, свалив всю вину на кучку военных. Примечательно, что эсдеки подозревали, что Россия не была «безучастным зрителем» готовящегося переворота, поскольку Александр в предшествующее перевороту время в который раз выразил доверие Австро-Венгрии.

Постепенно от событий в Сербии автор переходит к рассмотрению положения в России, отмечая при этом, что переворота, подобного сербскому, в России ждать не следует и Николай II может спать спокойно. Причина этого, по мнению автора, скрывалась в том, что «переворот в современных условиях в России неизбежно превратился бы в революцию», поэтому приближённые к власти, хотя и недовольные ей, суть одно и то же, поскольку в случае смуты им следовало опасаться недовольства рабочего народа. Таким образом, переворот в Сербии произведен внутри группы властных структур (такие перевороты были и в России), а не классом рабочих, что в скором будущем, по мнению автора статьи, ожидало Россию. Эсдеки подводили теоретическую базу своим идеологическим воззрениям не только на внутреннее развитие Российской империи, но и любого государства вообще, в том числе Сербии, которая, с их точки зрения, дозрела пока только до обозначенной формы переворота, в то время как Россия эту фазу уже прошла и была готова к перевороту руками рабочего класса.

Приверженность сербов конституционной монархии как форме правления не критиковалась. Напротив, по мнению социал-демократов, представлялось удивительным уже то, что народ «созрел» до конституции. Уровень общественного развития сербов, на взгляд эсдеков, оставался «детским». Российские социалисты с недоверием восприняли «медоточивые» речи нового сербского премьера Аввакумовича о том, что идиллия, воцарившаяся в белградском конаке после кровавой бойни 29 мая, «все еще блистает всеми цветами радуги». По диагнозу, поставленному ими Сербии, она вновь вступала на старую колею политических интриг и глухого брожения, в первую очередь, среди армии. Примечательно, что после переворота в печати эсеров начали появляться небольшие заметки о движении сербских рабочих с лозунгами «Долой буржуазию», «Да здравствует русская революция!».

Заметим, что рассмотрение балканской политики России зачастую сводилось левыми радикалами к критике «реальной» политики российского правительства, которое якобы прикрывалось благородными лозунгами. Левые радикалы, сосредоточенные главным образом на критике российской власти и российского политического строя в целом, комментировали балканские, в том числе сербские события, не выходя за эти рамки и оценивали не столько сами процессы на Балканах, сколько участие и влияние на них «порочной» монархической российской власти. Радикалы выступали за невмешательство «корыстной» империи в сербские дела, поскольку, с их точки зрения, славянам это несло лишь вред, призывая последних к созданию союза, способного противостоять российским поползновениям.

Размещено на Allbest.ru