ГЛАВА 2. РАЗВЛЕЧЕНИЯ В МОСКВЕ XIX в.

§1. Съестные, питейные и прочие заведения

В основном в Москве посещали трактиры, которых на тот момент было более тысячи. «Тракт» - большая дорога, из этого можно сделать вывод, что изначально они открывались вдоль больших дорог, но к XIX веку они стали перемещаться и на обычные городские улицы. По словам В.И. Гиляровского трактир для москвичей был «первой вещью», заменявшей биржу, столовую, место свиданий и разгула. Трактирами первоначально назывались гостиницы с ресторанами, возникшие на основе постоялых дворов при почтовых станциях.

В трактирах прислуживали так называемые «половые». В отличие от официантов, носивших европейскую одежду, половые, как правило, были одеты в «русском» стиле: обычно они носили белые штаны и такую же рубаху навыпуск, подпоясанную шнуром с кистями. За пояс часто был заткнут бумажник для расчетов.

Основной обязанностью полового было обслуживание клиентов за столами: они принимали заказы посетителей, подавали блюда, производили расчет. В трактирах с гостиницами половые также обслуживали номера, подносили вещи, встречали гостей и показывали им номер, сопровождали проживающих, освещая лестницу в темное время, а также выполняли некоторые регистрационные функции. «А уж угождать мастера, ножкой шаркать, в пояс кланяться, никакое сердце не выдержит, последний подлец медяшки не пожалеет».

По свидетельству В. А. Гиляровского, в большинстве трактиров половые не получали оплаты от хозяина, и единственным источником их заработка были чаевые. Обучение профессии происходило с детских лет: вначале мальчики прислуживали на кухне, обучаясь при этом разбираться в ассортименте кушаний, затем несколько лет состояли в подручных, убирая со стола посуду, учась принимать заказы, и лишь после этого допускались к самостоятельной работе. Условия работы половых были достаточно тяжелыми: рабочий день продолжался до 16 часов, спать зачастую приходилось прямо в трактире на сдвинутых столах. Значительную часть половых составляли подростки 13-16 лет.

Трактиры бывали трех разрядов (первый высший). Правительством издавалось в 20-ых 30-ых годах «Положения о трактирных заведениях и местах для продажи напитков» предписывали именовать перворазрядные трактиры «ресторациями». Так же существовали и заведения без разряда, для простонародья. К высшему разряду относились: гостиницы, рестораны, трактиры и кафе - рестораны, к низшему - харчевни. Положение трактирного промысла изобиловало всевозможными ограничениями и стеснениями, казалось бы, совершенно излишними. Почему - то трактир являлся не излюбленным детищем и должен был ежечасно бороться за свое существование, тогда как пресловутый кабак орудовал во всю ширь неограниченного произвола. Положение строго определяло характер и границы торговли каждого трактирного заведения.

Однако, вне зависимости от разряда, московские ресторации не возможно было назвать красивыми: «Довольно грязная, отдававшая затхлым, лестница с плохим узким ковром и обтянутыми красным сукном перилами вела на второй этаж, где была раздевальня и в первой же комнате прилавок с водкой и довольно невзрачной закуской, а за прилавком возвышался громадный шкаф с посудой; следующая комната - зала была сплошь уставлена в несколько линий диванчиками и столиками, за которыми можно было устроиться вчетвером; …все это было отделано очень просто, без ковров, занавесей и т.п., но содержалось достаточно чисто: про тогдашние трактиры можно было сказать, что они «красны не углами, а пирогами».

У большинства заведений вывески были синего цвета - чисто московская традиция, и в любом трактире, на входных дверях имелся блок с веревкой, к которой привязывался простой кирпич. Открывание двери сопровождалось пронзительным скрипом, а затем дверь сама с грохотом захлопывалась за посетителем.

Известными на всю столицу были тестовские поросята, которых подавали с кашей. Также были популярны суп из раков с расстегаями, ботвинья с белорыбицей, гурьевская каша с фруктами, а особенно кулебяка с двенадцатью начинками.вечером приходили не столько пить, сколько спать, и сидели до утра). «Таких поросят, отбивных телячьих котлет, суточных щей с кашей, рассольника, ухи, селянки, осетрины, расстегаев, подовых пирогов, пожарских котлет, блинов и гурьевской каши нельзя нигде было получить, кроме Москвы. Любители-гастрономы вписывали в Петербург московских поросят и замороженные расстегаи», а московские калачи уходили и к императорскому двору, и в провинцию "Большой Патрикеевский трактир" (позже "Ресторан Тестова") в 1868 году открыл московский купец Иван Яковлевич Тестов, и находился он в доме Патрикеева (отсюда и название) в Охотном ряду.

После того как установились прямые торговые контакты с Китаем, чай можно было заказать в любом съестном заведении Москвы. Цены на этот товар упали, сделав его общедоступным продуктом и «фишкой» московских заведений. Москвичей стали называть «водохлебами» за глаза из-за этой популярности чая. Чай пили дома, в большинстве семей по нескольку раз в течение дня. Чай предлагали всем приходящим в гости и по делу Чаем торговали все трактиры. Чай «пли утром, пли днем; пили, чтобы согреться; пили, чтобы освежиться; пили, чтобы подкрепиться - по какой только причине не пили! Самовар следовал за самоваром, а то и сразу кипятили два самовара». Средний московский «водохлеб» за одно чаепитие выпивал до 30-35 стаканов, а еще помимо основательных чаепитий были быстрые, на ходу, когда забежишь к соседям или куда по делу, но эти совсем формальные - по два-три стаканчика или чашки, не больше.

Дома чай пили из самовара и долгое время только из чашек; в трактире самовара не полагалось. Воду здесь кипятили в большом металлическом баке с краном - «кубе», а клиенту подавалась «пара чаю» - два круглых, специально трактирных фаянсовых чайника - большой с крутым кипятком, маленький с очень крепкой заваркой. Примерно с 30-40-ых годов в трактирах все чаще стали использовать стаканы с блюдечками.

«Пара чая» везде стоила 5 копеек. Кипятку можно было брать сколько угодно; его немедленно приносили и доплаты за это не брали. К «паре» подавалось два больших куска сахара или две леденцовых конфетки «монпансье» и по желанию ломтик лимона. За дополнительный сахар или конфеты нужно было платить отдельно. В хороших заведениях предлагалось по много сортов чая; иногда по несколько десятков.

Основных способов питья чая было два - «внакладку», когда сахар клался в чашку, и «вприкуску», когда во рту во время питься держали кусочек сахару, пока не растает.

В середине XIX века в Москве появились уже специализированные чайные фирмы, которые занимались торговлей, расфасовкой чаем. Кстати, произошло это раньше, чем в Англии в 1890 году появилась всемирно известная фирма «Липтон». Одной из первых чайных фирм было семейное товарищество Боткиных. Качество «боткинского» чая ценилось так высоко, что у содержателей трактиров даже сложилась поговорка: «Кому - вот те на, а для вас - господина Боткина! Кому пареного, а для вас - баринова!» Торговля чаем была очень выгодной, и на ней «поднимались» многие московские династии предпринимателей и купцов, а также перебирались в столицу провинциальные чаеторговцы. Благодаря чаеторговле разбогатели Высоцкие, Вогау, Поповы, Усачевы, Губкины, Кузнецовы и другие. Многие из них были в родстве друг с другом, чтобы приумножать «чайный» торговый капитал. В Москве открывались чаеразвесочные фабрики, специализированные магазины по торговле чаем, строились роскошные особняки чаеторговцев.

В отличие от Петербурга, кофе в Москве любили меше чая. Кофеен было немного и популярностью они не пользовались.

Самой знаменитой, вошедшей в городское предание, была кофейня Бажанова, Кофейня располагалась рядом с Театральной площадью, недалеко от трактира Печкина. «Кто знает, сколько кофейня Печкина разнесла по Руси истинной любви к науке и искусству» - вспоминал А.А. Фет. Работа Кофейни Печкина пришлась на период пика салонно-кружковой культуры Российской империи (1830-е годы -- середина XIX века). По факту это был своеобразный клуб интеллигенции, «устный журнал» для разговоров о новостях литературы и театра. В кофейне Печкина собирались и участвовали в импровизируемых постановках, диалогах, сценках В. Г. Белинский, А. И. Герцен, Т. Н. Грановский, В. И. Живокини, Мочалов, А. Н. Островский, П. М. Садовский, М. С. Щепкин.

«Общество здесь делилось на две половины: одна половина постоянно говорила и сыпала остротами, а другая половина слушала и смеялась, - язвил А.Н. Островский. - Замечательно еще то, что в эту кофейную постоянно ходили одни и те же люди, остроты были постоянно одни и те же, и им постоянно смеялись».

Количество трактиров в Москве поражало! К концу XIX века их было несколько сотен. У представителей каждой профессии были свои трактиры: актерские, извозчичьи, охотничьи, ювелирные и даже лакейские. Слава некоторых трактиров гремела на всю Москву. Например, на масленицу за блинами ездили в трактир Егорова: кормили здесь отлично и порции были огромные. Лучшим оркестрионом славился «Большой московский» трактир. Даже петербургская знать, чтобы полакомиться лучшим поросенком, приезжала в трактир Тестова в Охотном ряду. Это был первоклассный трактир, где не раз угощали высочайших иностранных особ. Было время, когда в центре Москвы существовал только один ресторан - «Славянский базар». Однако в XIX веке многие московские трактиры стали ресторанами. На первый взгляд, разница между трактиром и рестораном не велика. В ресторанах помимо русской были кухни европейских государств: французская, польская, итальянская и др. Посетителей обслуживали уже не половые, а официанты во фраках, белоснежных рубашках с галстуками. К официантам гости обращались на «вы». Рестораны располагались, как правило, на окраинах Москвы: в Петровском парке, Сокольниках и других местах гуляний знати и богатых купцов. Порции в ресторанах были меньше трактирных, а стоили зачастую дороже. Музыка в ресторанах - исключительно живая. Состоятельные москвичи приходили не только отведать суп Ризотто или судак Кольбер, но и послушать цыганский или тирольский ансамбль. Ценами трактиры и рестораны практически не отличались. В центре Москвы можно было встретить дорогой трактир и ресторан, в котором можно было сравнительно недорого поесть. К концу XIX столетия рестораны и трактиры стали настолько похожи, что даже знатоки гастрономии не могли точно сказать, к какой категории относится то или иное заведение.

Самым популярным рестораном Москвы во второй половине XIX века считался «Эрмитаж», открытый купцом Яковом Пеговым на углу Петровского бульвара и Трубной площади. Главной причиной популярности «Эрмитажа» был шеф-повар - знаменитый Люсьен Оливье.

В 1864 году по проекту архитектора Д. Н. Чичагова здание было перестроено. В 1888 году по проекту М. Н. Чичагова архитектор Н. И. Якунин осуществил к зданию некоторые пристройки.

Первые гостиницы появились в Москве при Павле I. Эти дома «ради приезжающих дворян, иностранцев и купечества» строили за государственный счет по высочайшему благоволению на границах города и должны были архитектурно оформить въезды в Москву. Им надлежало быть кирпичными, двухэтажными, с одинаковыми классическими фасадами. На их первых этажах находились харчевни и ресторации, лавки и конюшни, на втором номера.

После пожара 1812 года число гостиниц и трактиров с «нумерами» стало особенно быстро расти: предприимчивые люди открывали частные гостиницы, почти все они располагались в районе Тверской улицы и Кузнецкого моста, а также на Мясницкой. Самые известные - «Венеция» на Мясницкой, «Шевалье» в Камергерском переулке, «Лейпциг» на Кузнецком мосту, «Германия» и «Англия» на Тверской.

В XIX веке количество гостиниц в Москве значительно возросло. Были преобразованы в гостиницы монастырские подворья, расположенные в центре города. Некоторые гостиницы, построенные во второй половине XIX века, тоже назывались подворьями («Кокоревское подворье», «Чижовское подворье», «Троицкое подворье», «Староварваринское подворье»). Если в самом начале века в Москве насчитывалось всего 7 гостиниц, то к середине века их было уже несколько десятков. Во второй половине XIX века в Москве появились меблированные комнаты - недорогие гостиницы с пансионом или полупансионом, предназначавшиеся для людей со средним или низким уровнем дохода.

В то время гостиницы были небольшими и имели коридорную планировку. Плата за номер обычно равнялась среднему недельному доходу московского ремесленника. Трактиры были менее дорогими, а наиболее дешевыми -- монастырские подворья и странноприимные дома для «временного призрения бедных людей».

Всплеск гостиничного строительства в Москве пришелся с появлением «быстрых транспортов», поездов и пароходов, на вторую половину XIX века. Чисто московской особенностью были подворья -- нечто среднее между гостиницами и меблированными комнатами. Обстановка в подворьях, где останавливался торговый люд, была непрезентабельной, но торговец находил здесь важные преимущества: к его услугам были сараи для экипажей, амбары и склады для товара. Еще одна категория размещения -- меблированные комнаты, крайне популярные «меблирашки». Тогдашние путеводители отмечали, что в Москве почти нет дома, в котором бы не сдавалась внаем хоть одна «комната с мебелью, столом и прислугой».

В Москве всегда умели и любили хорошо поесть. С появлением трактиров и ресторанов именно они стали главными столичными центрами гастрономических удовольствий.

§2. Торговые ряды

«В Москве все купишь, кроме родного отца да матери», - говорили в старину. Удивительно, но торговать в Москве стали задолго до начала официальной истории города.

Чем только не торговали в Москве! Одна из особенностей московских рынков - разнообразие товаров. Одно перечисление названий торговых рядов займет целый большой абзац. Вот некоторые из них: Иконный, Ветчинный, Завязочный, Калачный, Луковый, Чесноковый, Подошвенный, Мыльный, Игольный, Пирожный, Харчевный, Дынный. Всего насчитывалась добрая сотня рядов! Московские модники и модницы, например, очень любили Щепетильный ряд, в котором продавались галантерейные и парфюмерные товары. Можно вспомнить А.С. Пушкина: «Все, чем для прихоти обильной // Торгует Лондон щепетильный».

На Никольской, ближе к Лубянской площади, на протяжении всего XIX столетия сосредоточивались русские книжные лавки - целый Никольский книжный рынок. Вне Никольской даже во второй половине века книги почти не продавались. Исключение составлял лишь магазин Базунова, располагавшийся на Страстном бульваре и торговавший в основном научными книгами по всем возможным отраслям знаний, да книжные развалы на решетках университета, где преобладали тоже научные издания, и Александровского сада - романы и народные книжки. На Никольской же лавки специализировались. Анисимов торговал юридической литературой, Кольчугин - букинистической, Ферапонтов - церковной и богословской и т.д. Ближе к концу века здесь же располагалось торговое заведение знаменитого И.Д. Сытина.

Своеобразие Никольской придавали стены и ворота монастырей, церковные маковки, часовни, нарядное светло-голубое здание Синодальной типографии с лепниной и часами, а также древние Владимирские ворота Китай-города. «С Лубянской площади вид вглубь Никольской один из самых оригинальных, дающих вам и чувство исторической старины, и впечатление новой городской бойкости», - писал П.Д. Боборыкин.

«Амбары могли состоять из оптового склада или выставки товаров и конторы. Если в амбаре не только заключались сделки, но и велась оптовая торговля, то длинное, похожее на сарай помещение такого «амбара» было заставлено ящиками и коробками с товаром. Работа шла беспрерывная.

«Возчики подвозили к задней двери товары со двора, разгружали телеги и уезжали, - вспоминала купеческая дочь Екатерина Андреева-Бальмонт, - ящики вносили, ставили на пол, тут же их раскрывали, приказчики принимали по счету, сортировали и ставили по местам. Мальчики - их было два - стояли навытяжку, выслушивали приказания приказчиков принести или подать то-то и то-то».

На Ильинке же, на углу с Рыбным переулком, находилась с 1830-х годов купеческая биржа. Сперва для нее было выстроено небольшое здание, не вмещавшее всех клиентов, и основная часть мелких сделок производилась не внутри, а снаружи, на прилегающей площади, где вечно толпились маклеры и биржевые игроки. В 1870-х годах было возведено новое здание Биржи (сохранилось до нашего времени), рассчитанное на тысячу с лишним человек.

На набережной, с внешней стороны Китайгородской стены, находились хлебные лабазы, а возле Москворецкого моста, ближе к Кремлю, долгое время размещались живорыбные садки, где можно было купить стерлядей, осетров и другую рыбу. Польский дворянин Самуил Маскевич, который неоднократно и подолгу бывал в России, так писал о китайгородском торге: «Трудно вообразить, какое множество там лавок: их считается до 10 000. Какой везде порядок; для каждого рода товаров, для каждого ремесленника, самого ничтожного, есть особый ряд лавок, даже цирюльники бреют в своем ряду. На рынке стоят всегда до 200 извозчиков, то есть молодцов с санями, запряженными в одну лошадь. Кто захочет быть в отдаленной части города, тому лучше нанять извозчика, чем идти пешком: за грош он скачет как бешеный, и поминутно кричит во все горло: «Гис! Гис! Гис!»

Наконец, в дальней части «города», с внутренней стороны китайгородской стены, между Никольской и Варваркой располагался очень колоритный Толкучий рынок. Таким образом, как писала современница, Китай-город действительно был «настоящим городом промышленности, торговли, суетности и крику».

После указа Екатерины II о привилегиях иностранцам на Кузнецком Мосту открылось множество французских лавок и магазинов модных галантерейных товаров. Улица стала «святилищем роскоши». Сюда съезжался весь цвет московского «beau monde», чтобы купить модные вещички, а потом, далеко не уезжая, ими же и пощеголять. Трудно было сразу разобраться, где Вы - в Москве или в Париже. Кузнецкий мост - это была Мекка, священное место московских и приезжавших в Москву провинциальных модников и модниц.

Роль Кузнецкого Моста, как одной из самых фешенебельных улиц Москвы, куда престижно приехать и для покупок, и просто погулять, разглядывая витрины, не изменилась до конца столетия, хотя уже в 1840-х годах на него потихоньку стали проникать и русские заведения, специализирующиеся на предметах роскоши.

Естественно, товары в местных магазинах были необоснованно дорогими, но фраза «куплено на Кузнецком Мосту» действовала на москвичей гипнотически и придавала каждой вещи особенную прелесть. Московский обыватель мечтал купить здесь хотя бы пуговицу! В XIX веке в Москве стали популярны пассажи - торговые здания, в которых магазины размещались ярусами по сторонам широкого прохода-галереи.

Самый известный московский пассаж - Верхние торговые ряды (сейчас ГУМ). До XVII века здесь, в торговых рядах на Красной площади, была сосредоточена почти вся розничная и оптовая торговля Москвы. Верхние торговые Ряды были открыты 2 декабря 1893 года. Это был исключительный для Москвы и для России проект -- на тот момент это был самый крупный пассаж Европы.

Пассажи -- крытые торговые улицы -- придумали строить в начале XIX века в Париже после наполеоновских войн, под впечатлением от крытых базаров арабского Востока (старейший из них, Passage du Caire, построен в 1799 году). Но это были просто крытые торговые улицы, в универмаги они стали собираться только во второй половине века. Ближайшим аналогом ГУМ'а является галерея Виктора-Эммануила в Милане (1877), но наш московский пассаж в полтора раза больше, и в миланском пассаже не торгуют на верхних этажах -- там нет знаменитых гумовских мостиков. Верхние Торговые Ряды сознательно делались как символ Новой Москвы. Они строились на традиционном месте московского торга, тут были бесконечные лавки, «полулавки», «четвертьлавки», и хотя на Красную площадь ряды выходили гордым классицистическим фасадом Осипа Бове, внутри это живо напоминало Большой базар Стамбула или Дамаска. Москва после реформ Александра II была местом гордого российского купечества, причудливо сочетавшего в себе в тот момент истовый консерватизм в духе «самодержавия, православия, народности» с открытостью к техническому прогрессу и новым идеям капитализма. Новые Ряды и должны были стать самым модным и технически продвинутым европейским универмагом, но в «русском стиле».

Впоследствии Верхним, Средним и Нижним торговым рядам пришлось делить эту привилегию с другими центрами торговли. Красивое здание, построенное в конце XIX века архитектором А.Н. Померанцевым, и теперь напоминает нам о величии Верхних торговых рядов. По соседству в едином стиле в то же время были возведены Средние торговые ряды по проекту Р.И. Клейна. Лишь Тверской бульвар мог поспорить с пассажами на Красной площади по популярности у любителей прогулок. Сюда приходили целыми семьями, чтобы поглазеть на стеклянные крыши, поужинать в ресторане, развлечься и купить что-нибудь диковинное в одном из трехсот двадцати двух магазинов.

Ввиду пожарной безопасности Ряды не отапливались и не имели искусственного освещения. Свет падал через окна фасадов и стеклянные крыши. Крыши эти во многих местах были разбиты, поэтому в Рядах регулярно шел дождь и падал снег. «Это громадные погреба или пещеры, на открытом воздухе: сырость в них, особенно зимой и осенью, по словам даже невзыскательных торговцев наших, «убийственная»..Представьте себе только сырую, мокрую погоду или снег: везде течет, метет, завывает, везде сырость, лужи или сугробы снега, которые кучами располагаются в рядах, за исключением тех, которые несколько скрыты, - там вместо этого вода, спускаясь по трубам, выступает на сточных местах или вместе со снегом пробивает в худые рамы - отовсюду сырость, из воздуха, из стен, сверху, снизу..». холод стоял такой, что в чернильницах замерзали чернила и чтобы написать отчет или подписать вексель, следовало нацепить на перо чернильного «снега» и дыханием его растопить.

В феврале 1889 состоялся конкурс на проект Рядов, который выиграл Александр Померанцев, Роман Клейн, занявший второе место, потом построил Средние Торговые ряды. Сейчас это кажется фантастическим, но через 4 года -- после сноса старых рядов, после археологических раскопок, находки из которых были переданы в Исторический музей -- Ряды были открыты. С полной отделкой, со стеклянными небесами Владимира Шухова, с собственной электростанцией, артезианской скважиной, с оптовой торговлей в подвальных этажах, с отделениями телеграфа, банка, ресторанами, парикмахерскими, выставочными залами, ателье -- единственное что без собственных дверей.

По первоначальному проекту Александра Померанцева Верхние Торговые Ряды представляли собой 16 больших отдельных зданий с застекленными улицами между ними. Это был целый город, идеальный город русского торгового капитализма: шелковые и парчовые ткани братьев Сапожниковых (6 гран-при на Всемирных выставках), часы Михаила Калашникова (у него купили себе Patek Philippe Лев Толстой и Петр Чайковский), кондитерская Абрикосовых (поставщики императорского двора с правом печатать государственный герб на своих коробках), парфюмерия Брокар (также поставщик императорского двора. А также официальный поставщик испанского королевского двора) и так далее. Вместе с тем на верхних этажах линий товары были гораздо дешевле, а огромный двухярусный подвал использовался для оптовой торговли (он освещался через стеклянные фонари в полу).

«В торговле без обмана и нельзя - говаривали московские торговцы.

- Душа не стерпит! От одного грош, от другого - два, та и идет сыздавна. Продавца у нас пять лет учат, чтобы все происхождение знал».Не случайно именно в Москве возникли выражения «обмишулить» и вставить очки». Творцами их были, несомненно, московские приказчики. Кстати, серьезные, сложившиеся купцы позволяли себе обман гораздо реже - берегли репутацию.

В 1870-1880-х годах в Москве предпринимались первые попытки по созданию сетевой торговли, при которой заведения одной и той же фирмы представляли один и тот же ассортимент и одинаково оформлялись.

Разносчики стояли со своим товаром во всех оживленных местах, расхаживали по улицам и дворам, приходили с черного хода прямо в квартиры, - проникали, словом, во все углы и щели большого города, особенно на его окраинах, и предлагали ленивому обывателю, в общем-то, почти все, что он мог купить в Рядах и лавках.

В конце XIX века власти стали ограничивать торговлю вразнос, определив норму мест в различных частях города. Возле каждой тумбы разрешалось торговать не более чем двум разносчикам. К концу века в Москве было до шести тысяч уличных торговцев.

Долгое время основная московская торговля была сосредоточена в стенах Китай-города, между Красной площадью и улицами Никольской, Ильинкой и Варваркой. Китай-город был для москвичей был просто

«Городом». На московском языке «пойти в Город», «поехать в Город» означало отправиться именно в эту часть Москвы, прежде всего, за покупками, и выражение это немало смущало приезжих.

К концу XIX века в Москве появляются два центра. Всероссийский центр оптовой торговли и экономического регулирования был расположен в Китай-городе; отдельно сложился городской центр розничной торговли. Этот центр не был компактным, он включал в себя Тверскую и Мясницкую, центром ареала стал район Кузнецкого моста. Оба центра (Китай-город и Кузнецкий мост) были слабо связаны между собой в планировочном отношении, каждый отличался характером архитектурного решения.

§3. Знаменитые московские бани

В XIX веке спрос на бани только возрастал. Баня для москвичей была насущной необходимостью. Многие хозяева каждую неделю выдавали своим работникам по 5 копеек на бани и покупали мыло.

К концу XIX столетия в Москве было порядка сорока бань, из которых наиболее известными были Сандуновские, Центральные (Китайские), Селезнёвские, Пресненские (Бирюковские), Суконные, бани при гостинице «Эрмитаж» на Трубе, Малышевские (ныне - Ржевские) и многие другие.

И начнём, конечно, с самых знаменитых в Москве уже на протяжении двух столетий - Сандуновских бань. Они же, наряду с Селезнёвскими, Астраханскими и Ржевскими - одни из четырёх дореволюционных бань работающих в Первопрестольной и поныне. «Кто в Сандунах не бывал -- тот Москвы не видал». Построены Сандуновские бани были в 1806 году на берегу московской реки Неглинки известным актёром Силой Николаевичем Сандуновым (отсюда и их сохранившееся до сих пор название). Вполне вероятно, что где-то совсем неподалёку находились в XVII веке и упомянутые выше бани Ивашки Гладилина со товарищи: «с Рождественки улицы в переулке, в Кузнецах». Конечно, к началу XIX столетия воды Неглинки быль столь загрязнены, что использовать их для банного дела не представлялось возможным, тем более что через несколько лет речку спрятали под землю, в коллектор. Но возле бань, на углу Звонарского переулка и Неглинного проезда, был устроен большой пруд-резервуар для воды, который питался первоначально почвенными водами, а потом и водой из московского водопровода. Пруд этот был осушен и засыпан в конце XIX века при строительстве нового здания бань. Очень вскоре после постройки Сандуны стали крайне популярны и превратились, по сути, в один из культурных центров Москвы. На пар и умиротворённые беседы после парной сюда собирался весь цвет московской интеллигенции. Не обходили бани стороной и представители московского дворянства и купечества. Порой даже великие князья захаживали. После смерти Силы Сандунова бани перешли к его вдове Елизавете Сандуновой-Урановой, а позже ими владели купцы Ломакины. Следующим хозяином Сандуновских бань стал купец 1-й гильдии, миллионер, владелец многочисленных дровяных складов Иван Григорьевич Фирсанов. На протяжении ряда лет Фирсанов сдавал бани в аренду Петру Бирюкову.

В 1881 году Иван Григорьевич умирает, и единственной наследницей фирсановских миллионов становится его дочь Вера. Девушка не только очаровательная, но и очень предприимчивая. Через несколько лет она сама решает заняться банным делом вместе со своим вторым мужем Алексеем Ганецким. В 1894 году супруги заказывают модному архитектору Борису Фрейденбергу проект перестройки Сандунов. И через два года состоялось торжественное открытие нового «банного дворца». Основные строения бань были возведены во второй линии и включали в себя целый ряд помещений нескольких разрядов. Самым роскошным было дворянское 50- копеечное отделение. Вот что написано о нём в Иллюстрированном описании Сандуновских бань 1896 года: «Эти бани могут считаться украшением Сандуновских бань…Вестибюль отделан в стиле рококо и украшен растениями. Через арку -- вход в раздевальню. Эта комната в строгом готическом стиле. На одной из стенок находится мозаичная картина работы художника Фролова. Налево идет ряд узких разноцветных окон, под ними устроены небольшие кабинетики вроде вагонных купе для раздевания. Посреди комнаты расставлены мягкие диваны, а направо находится камин. При раздевальне имеется читальня в стиле ренессанс и парикмахерская… За раздевальней следует Жёлтая гостиная, предназначенная для некурящих…В мыльной комнате три ванны и шесть душей разного давления и температуры. Вторая мыльная повышенной температуры и с душем Шарко… Также есть Ирландская сухая баня и горячая русская парильная…».

Несколько проще, но тем не менее, тоже очень богато было отделано и 10-копеечное отделение бань. Обратимся вновь к Иллюстрированному описанию Сандуновских бань. Вот что сказано в этом интересном документе о женском отделении: «Раздевален в женских банях две: большая и малая. Малая устроена уютнее, и отдельные диваны-кресла придают комнате вид гостиной. Что касается мыльных и парильных комнат то, как в женских, так и в мужских, они очень обширны. В женских и мужских банях устроены души двоякого рода: сверху и снизу… В женской парильной устроены полки разной высоты и с разной температурой -- очень жаркой и менее горячей. Мыльные и парильные облицованы фарфором, что дозволяет их тщательно промывать». Помимо 10-копеечного действовало ещё простонародное 5-копеечное отделение.

Главным конкурентом Сандунов всегда считались находившиеся в Театральном проезде Центральные (или как их ещё называли - Китайские - по прежнему названию Театрального проезда, пролегавшего вдоль стен Китай-города) Хлудовские бани. Между прочим, место было очень «банным». В старину здесь располагались постройки Пушечного двора, снесённые в 1802-1803 годах, а по соседству - Кузнецкая слобода. Вот что писал В. М. Васнецов, изучавший историю бань на Москве: «Обилие бань в XVII веке в Кузнецком конце вполне понятно: здесь находился Пушечно- литейный двор, кузницы -- работа пачкотная, копоть, сажа, пыль, часто приходилось мыться и париться». А до конца XIX века напротив Центральных располагались ещё одни очень известные московские бани - Челышевские. На их месте уже более века возвышается здание гостиницы «Метрополь». Кстати, и самые первые бани Силы Сандунова находились тоже где-то неподалёку, в районе нынешней Театральной площади. Построены Центральные бани были по проекту архитектора С. С. Эйбушица, при участии тогда ещё совсем молодого Льва Кекушева.

В 1881 году был построен первый корпус бань, но строительство продолжалось ещё двенадцать лет. Торжественное открытие состоялось уже после смерти Хлудова, в 1893 году, после постройки по проекту Л. Н. Кекушева доходного дома наследников Хлудова на углу Рождественки и Театрального проезда. В банном комплексе располагался целый ряд отделений - от недорогого для «простого народа» до роскошного 50- копеечного или «полтинного» отделения с русским, турецким, финским залами, с богатой отделкой стен ценными породами дерева и сусальным золотом. Помимо самих бань действовал крытый плавательный бассейн, врачебные и массажные кабинеты, механическая прачечная - безусловная новинка для Москвы того времени. Здесь же были открыты парфюмерный магазин торговой фирмы «Эмиль Бодло и К», продуктовые лавки, ресторан, трактир, небольшая гостиница, банкетный зал, залы для деловых переговоров.

Говоря языком сегодняшним, это был торгово-развлекательный и деловой центр. Равно как и в Сандунах, в Хлудовских банях бывало немало известных людей. Например, одним из постоянных посетителей был Л. Н. Толстой. Частенько заходил на свежий пар и берёзовый веник А. П. Чехов, который, впрочем, и Сандуны тоже очень уважал, и даже снимал некоторое время квартиру в доходном доме Веры Фирсановой в Звонарском переулке.

Ещё одни старинные московские бани -- Селезнёвские на Селезнёвской улице (до революции их называли также и Самотецкими). Устроены они были, вероятно, еще в XVIII веке. Место для бань было выбрано не случайно: неподалёку находились большие Неглиненские пруды. В конце XIX - начале ХХ веков бани принадлежали купцу С. С. Крашенникову. Ныне существующие банные строения были возведены в 1870-е годы, а в 1888 году архитектор А. П. Попов пристроил к ним со стороны Селезнёвской улицы два каменных здания: «Дворянское» и

«Простонародное» отделения, ставшие в советские годы, соответственно, мужским и женским отделениями. В настоящее время под бани отведён в основном левый корпус. И, наконец, ещё две бани, действующие в Москве с XIX века -- Ржевские и Астраханские.

Ржевские бани построены были купцом 2-й гильдии Иваном Николаевичем Малышевым в 1888 году на 3-й Мещанской улице (современный адрес: Банный проезд, 3). Малышев к тому времени уже не был новичком в банном деле: ему принадлежали бани в Неглинном проезде в здании гостиницы «Эрмитаж» (позже перешедшие к Ф. П. Кузнецову) и на Красносельской улице.

Хочется упомянуть еще кое-что о московских банях, иначе рассказ был бы неполным, о знаменитом «банном короле» XIX века Петре Фёдоровиче Бирюкове. О нём писал ещё В. А. Гиляровский: «Бирюков, банный король, как его звали в Москве. Он в Москву пришел в лапотках, мальчиком, еще при Ламакиных, в бани, проработал 10 лет, понастроил ряд бань, держал и Сандуновские» Всё так, и бань понастроил, и Сандуновские держал в аренде за двадцать пять тысяч рублей в год, вот только откуда взял Владимир Алексеевич, что мальчиком в лапотках пришёл Пётр Бирюков в Москву, неизвестно. Происходил будущий банный король из семьи рогожских ямщиков-старообрядцев. Когда в середине XIX века на смену ямской гоньбе постепенно пришла железная дорога, многие богатые ямщики сменили род занятий. Бирюков решил заняться банным делом. Свои первые бани он устроил там же, в Рогожской слободе. Спрос был хороший, баня в Рогожской была первым развлечением.

Поднакопив деньжат, Бирюков приобрёл ещё одни бани неподалёку, в Таганке. К концу XIX века он был владельцем пяти бань и ещё несколько арендовал. После его смерти банное хозяйство перешло к его вдова Клавдии Павловне и сыновьям, которые образовали товарищество

«Бирюкова П. Ф. наследники». Они переоснастили все бани, провели в них водопровод. Кстати, сын Петра Фёдоровича - Николай - был прекрасным инженером, он основал в Москве Водопроводную и канализационную техническую контору, стал одним из организаторов московского Общества спасения на водах.

Из всех бирюковских бань ни одна не сохранилась до наших дней. Самотёчные бани на Самотёчном бульваре уже давно не действуют, хотя часть банных построек сохранилась.

ГЛАВА 3 ГОРОДСКОЕ НАСЕЛЕНИЕ

§1. Москва дворянская и купеческая

Вплоть до революции в Москве существовало два высших светских сословия, которые постоянно соперничали друг с другом и были очень непохожи. Патриархальный быт купечества соседствовал с пышной жизнью дворянства, которое всеми силами старалось угнаться за модой столичного Петербурга.

В XIX веке единый, казалось бы, класса дворян представлял собой чрезвычайно пёстрый, многослойный социальный пирог. Были дворяне знатные и незнатные, бедные и богатые, столичные и провинциальные, ласкаемые светом и ведущие уединённый образ жизни, модные и консервативные, рвущиеся к почестям и спокойно живущие в отставке. После появления в 1762 году Манифеста о вольности дворянства в России возник феномен вельможного отставника, и его столицей сделалась Москва.

А.И. Герцен писал: «Москва служила станцией между Петербургом и тем светом для отслужившего барства как предвкушением могильной тишины». О том же, только более дипломатично, говорил и один из московских генерал-губернаторов, известный писатель Ф.В. Ростопчин:

«Все важнейшие вельможи, за старостью сделавшиеся неспособными к работе, или разочарованные, или уволенные от службы, приезжали мирно доканчивать свое существование в этом городе, к которому всякого тянуло или по его рождению, или по его воспитанию, или по воспоминаниям молодости, играющим столь важную роль на склоне жизни. Каждое семейство имело свой домё а наиболее зажиточные - имения под Москвой. Часть дворянства проводило зиму в Москве, а лето в ее окрестностях. Туда приезжали, чтобы веселиться, чтобы жить со своими близкими , с родственниками и современниками» .

Дворянство подразделялось на высшую аристократию, «мнимую» аристократию, претендующую на родовитость и высокое положение, средний круг и мелкопоместных, и эти круги были достаточно изолированы и мало смешивались между собой, всегда давая понять друг другу о разделяющей их границе. Наивысшая аристократия, титулованная и богатая («вельможи», «магнаты»), играла наиболее значимую роль в жизни города в основном в последние десятилетия восемнадцатого и в начале девятнадцатого века. Но после 1812 года блеск развеселого барского житья в Москве постепенно стал тускнеть. «Мы были ведь не Чумичкины какие-нибудь или Доримедонтовы, а Римские-Корсаковы, одного племени с Милославскими, из рода которых была первая супруга царя Алексея Михайловича», - хвасталась московская барыня Е.П. Янькова, урожденная Римская-Корсакова. Особую прослойку составляло мелкое чиновничество, получавшее дворянство по выслуге, но тоже составляющее совсем отдельный круг, дружно презираемый всеми претендующими хоть на какую-то родовитость.

Самую низшую прослойку московского дворянства составляли гражданские чиновники, служившие в учреждениях города. В массе своей они относились к племени «приказных», к низшим классам Табели о рангах, к тому презираемому всеми «крапивному семени», о котором так много и со вскусом писала русская классическая литература. По выслуге все они, даже разночинцы по рождению. Рано или поздно выходили в дворяне - сперва в личные, потом в потомственные, и пополняли собой ряды «благородного сословия», но и до и после наступления этого счастливого момента своими среди «настоящего» дворянства никогда не становились. Чиновников в Москве вообще не любили и всячески бранили, обзывая «чернилами». «скоморохами», «пиявками», «пьяными мордами» и даже почему-то «земляникой». Услугами приказных поневоле пользовались, их общество по необходимости терпели, но чиновничий мирок так и оставался изолированным и самодостаточным.

Не забудьте, что чиновник в Москве получает порядочное штатное жалованье, не назначаемое, как случалось иногда, по капризу секретаря; он имеет тоже свою амбицию и гордость, порицает взятки, ходит в опрятном мундирном фраке с пуговицами под клапанами; манишка у него с запонками; он при часах, а часы у него с золотою цепочкою; хохол его завит и раздушен, сапоги как зеркало и на высоких каблуках. Жалование московских чиновников было смехотворным - в 10, 20, 25 рублей, а то и меньше. Вплоть до 1880-х годов столоначальнник Московского сиротского суда получал 3 рубля 27 копеек в месяц. (Узнав об этом московский городской голова Н.А. Алексеев буквально ахнул и увеличил чиновничьи оклады сразу в 40 раз). Естественно, что все остальное, нужное для жизни, чиновники добирали взятками. Брали - «по чину», но если странному стряпчему достаточно было сунуть в кулак пятерку, то к эмансипировавшемуся чиновнику меньше, чем с четвертной неловко было и подходить, а кроме того, их было принято кормить хорошим и очень дорогим обедом в гостинице Шевалье или Будье. В итоге «жрец Фемиды, служащий в каком-нибудь суде на трехстах рублях жалованья в год нередко умудрялся не только обитать в хорошем особнячке, но и содержать пару лошадей, а в придачу еще и нестрогую красавицу.

Дома большей частью были деревянные, с ярко-зелеными железными крышами, часто с мезонинами; в 7--9 окон по фасаду, оштукатуренные и выкрашенные в приглушенные цвета -- белый, голубой, светло-розовый, фисташковый, кофейный; иногда с маленькими щитами для гербов на фронтоне. Желтый, который у нас чаще ассоциируется с «ампирной» Москвой, считался «казенным» и для «барских» домов использовался редко. Дом делился на парадную и жилую половины. Парадные комнаты (зал и гостиные) в среднем дворянском доме были обставлены более или менее дорого и стильно: здесь сосредоточивались подобранная в гарнитур мебель, изящные безделушки: картины и проч. Использовались эти помещения преимущественно при появлении гостей; в остальные дни мебель тут была прикрыта полотняными чехлами, люстры и картины - пыльной кисеей. Лишь изредка возле окон гостиной пристраивался с работой кто-нибудь из женского населения дома: дневное освещение в парадных комнатах было лучше. В XIX веке искусственное освещение было несравненно мягче, чем в двадцатом и нынешнем, поэтому, пытаясь представить себе интерьер 19 века, мы должны делать поправку на источники света.

Во-первых (что ясно почти всем), освещение, построенное на свечах и лампах (масляных) приглушает краски и блеск, так что ампирный интерьер, несмотря на обилие позолоты, вечером мог превратиться в уютный, и даже - интимный.

Во-вторых (что менее очевидно), хотя сегодня мы ценим свечное освещение за живость и трепет, в 19 веке с этими свойствами по мере сил боролись: сфокусированный и колеблющийся от сквозняков свет свечи "разрывает" пространство и создает ощущение тревоги. Чем, кстати говоря, широко пользовался Хичкок и другие мастера триллеров. Чтобы предотвратить "эффект ужастика" в 19 веке широко использовались плафоны и рассеивающие поток света экраны.

В целом система освещения интерьера строилась, как и современные аналоги на сочетании светильников, направляющих световой поток вниз (даунлайты) и направляющих свет вверх (аплайты). Причем аплайтов (торшеры, настольные переносные и стационарные светильники) было, как правило, больше.

Другим обязательным делением дома были мужская и женская половины. На мужской находились кабинет, библиотека, курительная и т. п. На женской -- спальня, будуар, диванная.

Сохранившиеся в архиве письма управляющего князя П.А.Вяземского Диомида Федоровича Муромцова за 1828-1831 гг. позволяют восстановить некоторые хозяйственные и бытовые подробности жизненного уклада Вяземских в Остафьеве в этот период. В них имеются сведения о том, как готовили остафьевский дом к приезду хозяев на летний период: красили полы, рамы, в хорошие дни проветривали комнаты, ремонтировали мебель, делали домашние заготовки. Найденные в архиве хозяйственные тетради с кулинарными рецептами содержат множество способов приготовления пищи в домашних условиях: среди них рецепты соления мяса, грибов, огурцов, приготовления блинов, варений, мороженого, морсов, вина из разных ягод. Большая часть заготовок была предназначена для хранения в погребе, который имелся в усадьбе.

Осенью 1830 года П.А.Вяземский много занимался литературной деятельностью, писал биографию Фонвизина. Муромцов посылал ему писчую бумагу, чернила, перья, русские и французские книги, московские, петербургские и французские газеты, журналы. К Новому году управляющий отправлял в Остафьево шампанское, мятную водку, конфеты.

Общение с родственниками, друзьями, соседями являлось существенным элементом жизненного уклада Вяземских в Остафьеве в 1- ой трети XIX столетия. Родственные узы связывали Вяземских с владельцами усадьбы Филимонки, принадлежавшей Четвертинским. Вяземские часто бывали у Четвертинских, принимали их у себя в Остафьеве. Уклад усадебной жизни был тесно связан с жизнью крестьян. Господская усадьба, являясь многофункциональным хозяйством, существовала в окружении мира крепостных и находилась с ним в постоянном и тесном взаимодействии. Установленный князем порядок работы крестьян на фабрике, введенная им система поощрения и наказания характеризуют его как честного и справедливого помещика и хозяина фабрики.

Во второй четверти 19 века в планировке городских домов и дворянских усадеб произошли принципиальные изменения. Если раньше в особняке основой внутреннего плана была анфилада, задававшая строгую геометрию, теперь ей на смену пришла свободная группировка комнат вокруг одного или нескольких центральных помещений (гостиная и зал). Разно высотность потолков при этом сохранилась, количество сугубо парадных помещений сократилось, зато жилые комнаты стали просторнее.

Руководства по проектированию и убранству жилых домов начинают пропагандировать новые, модные теперь художественные веяния, рекомендуя строить „во вкусах: римском, греческом, итальянском, английском, голландском, венецианском, готическом и китайском". Такое стилевое разнообразие рекомендуется, в частности, во внутренней отделке и убранстве домов в альбоме „Новые комнатные декорации, или Образцы рисунков изящно отделанным комнатам", изданном в 1850 году. Здесь предлагались рисунки зала в «греческом вкусе», столовой и приемной - в «византийском», гостиной - в «ново- французском», спальни - в «китайском», ванной - в «восточном», будуара - во «вкусе Помпадур», садового зала или зимнего сада - в «помпейском стиле» и т. д.

Примером московских забав того времени, по свидетельству современника, может служить явленное публике «у Калужской заставы ... прекрасное и великолепное зрелище карусели. Стечение зрителей было чрезвычайное... Игры, восхитительные звуки четырех хоров военной музыки -- всё это выше всякого описания». Дворянская и чиновная публика любила красоваться на этом гулянье. В пасхальную неделю простой народ веселыми толпами, в праздничных одеждах, при неумолкаемом звоне колоколов, валит под качели, устроенные на Новинском валу . В семик народный праздник, повсеместно в старой России справляемый на седьмой неделе после Пасхи происходило многолюдное гулянье в Марьиной роще. Им оканчиваются большие годовые гульбища, и лучшее общество начинает редеть, потому что многие уезжают на дачи и в деревни. Но зато в летние месяцы оживали разные частные гулянья травля медведей за Рогожской заставой, гулянья и увеселения на городских бульварах и в пригородных садах и в парках. На этих гуляньях портнихи, швеи, цветочницы, купцы приказные составляют большую часть публики в нескольких местах прекрасного сада играет полковая военная и инструментальная музыка, поют русские песельники и цыгане, на воде катаются в лодках и пускают фейерверки.

Любимым развлечением богатых москвичей, по воспоминаниям английского путешественника, были променады. До семи тысяч экипажей, один за другим, проезжали по определенным улицам и окрестностям города. Москвичи стремились перещеголять друг друга в пышности балов и праздников.

Служить в Москве молодые дворяне оставались редко: карьеру здесь сделать было трудно. Но молодые люди, жаждущие впечатлений настоящего света, стремились вырваться из Москвы в Петербург. Московские балы, хотя и шумные, поражающие внимание провинциалов, молодёжи казались недостаточно пышными, беседы многочисленных дядюшек и тётушек - недостаточно светскими и откровенно скучными. Московские женихи уступали по франтоватости петербургским. Конечно, и в Москве, на ярманке невест, можно было подобрать для девушки отличную партию - человека богатого, иной раз даже весьма знатного. Например, какого-нибудь состоятельного отставника, живущего спокойной московской жизнью. Недаром столицей отставников называл Москву Белинский! После 1812 года блеск развеселого барского житья в Москве постепенно стал тускнеть. «Войны... нарушили старинные привычки и ввели новые обычаи, -- свидетельствовал граф Ф. В. Ростопчин. -- Гостеприимство -- одна из русских добродетелей -- начало исчезать, под предлогом бережливости, а в сущности вследствие эгоизма. Расплодились трактиры и гостиницы, и число их увеличивалось по мере увеличения трудности являться к обеду незваным, проживать у родственников или приятелей» .

Статус «столицы отставников» и преобладание людей среднего и старшего возраста обусловливали в целом оппозиционно-консервативный характер московского дворянского общества. В аристократических гостиных между вистом и обедом вельможная оппозиция витийствовала, недовольная практически всем, что происходило во властных структурах Петербурга, к которым она уже не имела отношения. Для московских дворян рано раскрылось великое значение православия и это была важнейшая духовная ценность, вынесенная ими из собственных семей и истории родного города. От живого общения с простыми людьми перенимали московские дворяне здоровое чувство действительности. С древним дворянством связывалось у москвичей представление о человеке исконно родового быта, который свои убеждения впитал с молоком матери. Они видели дворянство необходимым и естественным сословием великого народа.

Какой же была жизнь дворянской Москвы? Характеристика во многом зависит от мировоззрения оценивающего. Для кого-то образ жизни московского дворянства был запредельно унылым. Для кого-то - олицетворял домашний уют, спокойное и размеренное бытие, лучшие традиции старой Москвы…

Возможно, лучше всего это противоречие выразил Александр Сергеевич Пушкин. С юмором и лёгкой иронией обрисовав нравы московского дворянства, он, тем не менее, посвятил старой русской столице знаменитые строчки: … Как часто в горестной разлуке, В моей блуждающей судьбе, Москва, я думал о тебе!.

Купечество -- класс, занимавшееся продажей и предпринимательством. В XIX столетии купцы были достаточно закрытым сословием со своими правами, обязанностями и особенностями. Правда, это не означало, что в него не могли влиться люди из других сословий, чаще всего разбогатевшие крестьяне или дети духовенства, не желавшие или не имевшие возможности идти по духовной стезе.

К середине XIX в. большинство российских городов трансформировалось из аграрно-административных в ремесленно- промышленные и торговые центры. В городах осуществлялся переход от составной семьи к малой, от абсолютизма к демократизму во внутрисемейных отношениях, происходила рационализация социальных отношений.

Купеческие семьи -- семьи патриархального типа, с большим количеством детей. Купеческая семья к тому же была ещё и формой купеческой компании, семейным предприятием. Некоторые из них стали крупнейшими в России компаниями. После смерти мужа купчихи зачастую продолжали торговую деятельность мужа, несмотря на наличие взрослых сыновей. Дочери купцов в браке могли получать купеческое свидетельство на своё имя, и самостоятельно вели свои дела, и даже заключали сделки с собственным мужем. Разводы были крайне редкими. Разрешение на развод выдавал Святейший Синод. Дети с раннего возраста начинали трудовую деятельность. С 15-16 лет выезжали в другие города для совершения сделок, работали в лавках, вели конторские книги и т.д. Многие купеческие семьи имели «воспитанников» -- приёмных детей.