Аракчеев – реформатор-реакционер

Служебная карьера при Павле I была переменчивой. Быстрые взлеты и также внезапно следовавшие за ними опалы были явлением обычным. Не избежал этой участи и Аракчеев. Дважды он впадал в немилость (впрочем, всякий раз вполне “заслуженно“). Однажды (дело было в январе 1798 года) он спустился в находившуюся под его апартаментами в Зимнем дворце “Чертяжную залу” и начал по своему обыкновению бранить штабных офицеров, составляющих по его приказанию военные планы и карты. При этом он обозвал “самыми площадными словами” подполковника Лена, георгиевского кавалера, прекрасно аттестованного в свое время П.А. Румянцевым-Задунайским и А.В. Суворовым. Лен молча выслушал брань. Дома взял два пистолета и отправился к Аракчееву, чтобы вызвать его на дуэль, но, не застав его, вернулся домой, написал ему записку с изложением своих обид и застрелился. Подполковника Лена Павел I хорошо знал как лучшего офицера. Он потребовал показать его предсмертное письмо и убедился в виновности Аракчеева. 1 февраля 1798 года последовал приказ: “Генерал-квартирмейстер барон Аракчеев увольняется в отпуск до излечения”. Но 18 марта было сделано новое распоряжение Павла - уволить Аракчеева “без прошения в отставку”, однако с присвоением ему чина генерал-лейтенанта. Опала Аракчеева длилась недолго. По-видимому, имело место заступничество Александра, который 29 июля сообщил Аракчееву, чтобы тот явился к императору. 13 августа 1798 года было объявлено: “Отставной генерал-лейтенант барон Аракчеев принят паки на службу с отданием ему старшинства и определен в свиту его императорского величества” [Казарезов В.В., 2002. - С. 206].

22 декабря 1798 года Аракчееву был возвращен пост генерал-квартирмейстера, 4 января 1799 года он назначается инспектором всей артиллерии, 5 мая награждается орденом Св. Иоанна Иерусалимского и в тот же день был “пожалован графом за отличное усердие и труды, на пользу отечества подъемлемые”. Новый герб Аракчеева украсился собственноручной надписью императора “Без лести предан”. Впоследствии этот девиз будет переделан в изречение: “Бес, лести предан”, “обыгран” в сатирических стихах, эпиграммах и анекдотах.

Казалось, положение Аракчеева упрочилось. Но через пять месяцев его постигла новая опала. Один из караульных солдат при Арсенале совершил кражу. Караул нес батальон, которым командовал брат Аракчеева Андрей. Чтобы отвести от брата беду, Аракчеев донес императору, что “во время происшествия” караул был назначен от полка генерал-лейтенанта Вильде. Павел немедленно повелел отставить Вильде от службы. Пострадавший невинно генерал обратился к защите фаворита Павла П.И. Кутайсова, который и “поспешил открыть императору истину”. 1 октября 1799 года последовал приказ Павла I об отставке от службы обоих Аракчеевых - первого “за ложное донесение”, а второго - “за случившуюся покражу в Арсенале во время бытности там в карауле его батальона”. Приказ был зачитан во время вахт-парада и, по словам современников, “произвел всеобщую радость в служебном мире”. Присутствовавший при этом генерал-майор П.А. Гучков рассказывает, что когда Александр Павлович узнал об отставке Аракчеева и назанчении на его место “образованного, доброго и честного” генерала Амбразинцева, то промолвил: “Ну слава Богу, эти назанчения настоящая лотерея, могли бы попасть на такого мерзавца, как Аракчеев”. Достойно удивления, что буквально спустя две недели после этого Александр в письме к Аракчееву продолжал заверять его в своей “непрестанной дружбе”, которая “никогда не переменится”. Письмо заканчивалось словами: “Будь здоров и думай, что у тебя верный во мне друг остается” [Шильдер Н.К., 1990. С . 331].

Н.И. Греч в своих “Записках” свидетельствует, что Павел I за две недели от гибели от рук заговорщиков “пригласил” Аракчеева в Петербург, намереваясь вновь определить его на службу, но глава заговора петербургский генерал-губернатор граф П.А. Пален приказал накануне роковой ночи с 11 на 12 марта 1801 года никого не впускать в город, в том числе и Аракчеева, который был задержан на городской заставе. Не случись этого, “Павел сидел бы на престоле”. Возможность такого поворота событий допускал и великий князь Николай Михайлович Романов, писавший в биографическом исследовании об Александре I: “Трудно себе представить, что произошло бы в ту трагическую ночь, если бы Аракчееву удалось вовремя предупредить катастрофу” [ Ратч А.Ф., 1864, 197 с.].

ГЛАВА 2. АРАКЧЕЕВ В ЭПОХУ АЛЕКСАНДРА I

2.1 Армия и военные поселения

21 декабря 1809 г. император Александр I обратился к графу Аракчееву с весьма важным секретным рескриптом, в котором говорилось, что расходы на будущий год по сметам министров превышают доходы необъятным количеством, далее делалось уточнение -- более нежели вдвое. Исполнительный Аракчеев тут же сократил расходы по военному ведомству на 4.471.917 руб. 85 коп.. По тем временам это была огромная цифра, которая и заставила императора и правительство искать новые источники финансирования армии. Именно в этот период император начал проявлять повышенный интерес к системе поселений, которые в будущем станут его любимым детищем [Дженкинс М., 2004, С. 18].

Еще писались проекты создания военных поселений в России, когда Александр I приступил к практической реализации своего замысла. 9 ноября 1810 г. был подписан указ о поселении запасного батальона Елецкого мушкетерского полка в Климовичском уезде Могилевской губернии. Это место избрал для поселения командированный туда летом 1810 г. генерал Лавров. Решение об устройстве там поселения хранилось в тайне около двух лет. Об этом говорит предписание министра внутренних дел Козодавлева могилевскому губернатору [Столетие Военного Министерства …, 1905, С. 24].

Фактическое же поселение Елецкого полка началось в апреле 1812 г.. 667 семейств (около 4 тыс. крестьян) были выселены в Новороссийский край. Дома крестьян занял батальон солдат Елецкого мушкетерского полка. Это были отборные люди, большей частью женатые и с детьми. Но вскоре Елецкий полк был включен в состав действующей армии, в полосу дислокации которой входило поселение, а сам район поселения стал ареной военных действий. Легко заметить, что принципы устройства данного поселения заметно отличались от той системы, которая будет создана после войны. Армия в этом случае не сливалась с местным населением. Но более к практике выселения крестьянских семей император не прибегал.

К мысли об устройстве военных поселений Александр I вернулся находясь еще в Европе. Летом 1814 г. на Венском конгрессе император высказал мысль о военных поселениях графу Витту, будущему начальнику южных поселений. В Записке, хранящейся в РГВИА, Витт пишет: ...в 1814 году, блаженныя памяти Государю Императору на Венском конгрессе угодно было удостоить меня объяснением великую мысль свою о военном поселении.

Примерно в это же время вновь восходит -- и теперь уже до конца царствования Александра I -- политическая звезда графа А.А.Аракчеева. Роль графа Аракчеева в создании нового государственного института освещена далеко не полностью. Летом 1814 г. Александр I разрешил Алексею Андреевичу уехать на отдых в его имение Грузино. Но уже 6 августа 1814 г. император вызывает его в Санкт-Петербург. Я надеюсь, что ты будешь доволен мною, ибо, кажется, довольно долго я тебя оставлял наслаждаться любезным твоим Грузино. Пора, кажется, нам за дело приняться, и я жду тебя с нетерпением.

Очередным делом, ожидающим А.А.Аракчеева, было устройство военных поселений. Аракчеев и военные поселения в отечественной историографии стали почти синонимами, что не совсем верно. Сам Аракчеев первоначально высказывался против них, предлагая сократить срок солдатской службы до восьми лет и из увольняемых в запас создать необходимый резерв. Алексей Андреевич никогда не был великим творцом (выражение Н.К.Шильдера), но всегда был выдающимся исполнителем и весьма проницательным царедворцем. Как только вопрос о военных поселениях был окончательно решен Александром I, Аракчеев стал самым рьяным и последовательным проводником в жизнь этой меры. Впоследствии Аракчеев рассказывал, что военные поселения составляют собственную государеву мысль, это его дитя, в голове государевой родившееся, которое он любил и с которым не мог расстаться, а он, Аракчеев, был только верный исполнитель его плана по своему верноподданническому усердию. Однако в данном случае нельзя не согласиться с тонким наблюдением Н.К.Шильдера, что Аракчеев в этой царственной фантазии усмотрел верное средство еще более укрепить свое собственное положение -- обеспечить в будущем преобладающее влияние на государственные дела [Шильдер Н.К., 1990. С . 331].

Александром I был образован специальный комитет по вопросу устройства военных поселений. Сведения о работе этого комитета носят отрывочный и разноречивый характер. По-видимому, первые консультации у императора происходили во второй половине 1815 г. А к 1816 г. совещания становятся весьма частыми. Помимо Аракчеева на них присутствовал А.П.Ермолов. Он внес свое предложение: ввести военные поселения без громкой огласки, назначив войскам постоянные квартиры и предоставив им полную свободу сливаться с населением страны. Но под давлением Аракчеева такой вариант был отвергнут, и принято решение о создании замкнутой единицы в виде округа поселения отдельного пехотного или кавалерийского полка. После долгих рассуждений решено было поселить пехоту около Новгорода, а кавалерию -- на юге России. В данном случае и Аракчеев, и Ермолов рассматривали поселения прежде всего как определенную систему организации русской армии.

Устройство военных поселений было возложено императором полностью на графа Аракчеева, которому было поручено составить проект этого учреждения на следующих главнейших основаниях.

Первым пунктом предусматривалось образовать особое военно-земледельческое сословие, которое могло бы собственными средствами содержать постоянную армию и комплектовать ее без участия и отягощения остального населения, и тем удовлетворить видам государственного хозяйства в уменьшении издержек на содержание войска. В этом вопросе Аракчеев полностью сходился с генерал-интендантом Е.Ф.Канкриным (будущим министром финансов). Военные поселения он рассматривал как одну из возможностей сокращения расходов на содержание большой армии в условиях постоянного дефицита государственного бюджета. Армия одна истощает почти все доходы, а для гражданского устройства остается слишком мало.

Второй пункт проекта касался оседлости армии: Дать воинам прочную оседлость и улучшить их быт в то время, когда лета и силы не позволят им нести службу.

И, наконец, третий -- касался дислокации армии на основных стратегических направлениях: Прикрыть западные пограничные пространства от неприятеля и иметь возможность сосредоточить армию на театре войны [Дженкинс М., 2004, С. 18].

Создавать поселенную систему Аракчеев собирался не на пустом месте, и император был об этом осведомлен. Речь идет об опыте хозяйственной деятельности графа по упорядочению дел в своем знаменитом Грузино. Историки, когда-либо писавшие о военных поселениях, справедливо усмотрели в этом имении образец для устройства будущих военных поселений, обратив внимание лишь на внешне совпадающие формы и не вникая в детальный анализ хозяйственной деятельности графа [Военные поселения в России …, 1994. С.59].

Между тем, сам граф высоко оценивал свои успехи. Генерал С.С.Маевский передавал в своих мемуарах его воспоминания по этому поводу. Он говорил, что сотворил особую систему для управления имением, и если был бы частным лицом, то выдал бы ее в свет. Придавая столь большое значение своей системе, он, естественно, стремился ее всемерно популяризировать и использовать в начинаниях. Преимущества системы неоднократно демонстрировались Александру I. Был личным свидетелем того обилия и благоустройства, которые в краткое время без принуждения, одним умеренным и правильным распределением крестьянских повинностей, и тщательным ко всем их нуждам вниманием успели Вы ввести в Ваших селениях, Я поспешаю изъявить Вам истинную мою признательность за удовольствие, кое Вы мне доставили [Военные поселения …, 2009, С. 15].

Итак, выбор был сделан в пользу передового помещичьего опыта Аракчеева. Несмотря на западные идеи и формы поселения изначально становились чисто российским явлением.

2.2 Аракчеев и крестьянский вопрос

Еще в 1811 году эстляндское дворянство предложило правительству освободить своих крестьян от крепостной зависимости. Тогда была образована особая комиссия для выработки положения о крестьянах, выходивших на волю. Но начавшаяся Отечественная война отложила решение этого вопроса. В 1814 году возобновлена была деятельность этой комиссии, следствием деятельности которой стала выработка положения об освобождении остзейских крестьян. Положение это было утверждено в 1816 году [В.О. Ключевский, 1991, 623 с.].

Вопрос об освобождении возбужден был также в Курляндии и Лифляндии. Выработанные положения об освобождении этих крестьян утверждены в 1817и 1819 годах. Все эти положения построены были на одинаковых началах. Остзейские крестьяне получили личную свободу, но эта свобода была стеснена запрещением переселяться в другие губернии и приписываться к городским обществам. Прежде, когда действовал в остзейских губерниях еще старый шведский устав, крепостные остзейские крестьяне наследственно пользовались своими участками, которых у них не мог отнять землевладелец. Теперь этот порядок был изменен. Известная часть земли у каждого помещика по положению должна была обязательно находиться в постоянном пользовании крестьян, но каждый отдельный участок помещик отдавал крестьянину на известный срок в аренду по добровольному соглашению с ним, то есть каждый помещик мог согнать своего крестьянина с участка только с обязательством заменить согнанного другим.

Помещичья земля была разделена на две половины: одной он мог пользоваться сам, другую отдавал обязательно в аренду крестьянам; но выбор и условия соглашения представлялись договаривавшимся сторонам, из которых перевес, разумеется, принадлежал сильному, значит, остзейские крестьяне освобождены были от личной зависимости, но без земли и в поземельных отношениях предоставлены были усмотрению произвола землевладельцев. Для разбора тяжб между крестьянами и землевладельцами устроены были особые суды, но председателями в них были землевладельцы. Смысл остзейской эмансипации был таков: землевладелец удерживал над крестьянином всю прежнюю власть, но по закону освобождался от всех обязанностей по отношению к крестьянам. Положение остзейских крестьян тотчас ухудшилось.

Понятно, что остзейская эмансипация не могла быть желательным образцом для разрешения крепостного вопроса в коренных областях России. Благомыслящие и знакомые с положением дела люди думали, что лучше не возбуждать вопроса об освобождении крестьян, чем разрешать его по-остзейски. Однако вопрос обсуждался в правительственных кругах. Правительству был представлен целый ряд проектов, большая часть из них построена на мысли о безземельном освобождении крестьян, многие понимали необходимость освобождения с землей [Федоров В. А., 1997, с. 49].

Из всех проектов особенный интерес представляют два: один из них принадлежит адмиралу Мордвинову, другой графу Аракчееву. Адмирал Мордвинов находил справедливым и возможным выкуп личной свободы. Об освобождении с земельным наделом не было и речи, земля должна была вся остаться во владении помещиков, но крестьяне получали право выкупить личную свободу, для этого автор проекта составил таксу - сумма выкупа соответствует возрасту выкупающегося, то есть его рабочей способности. Например, дети от 9 - 10 лет платят по 100 рублей, работник 30 - 40 лет платит уже 2 тысячи, однако, работник 40 - 50 лет платит меньше. Понятно, какие крестьяне по этому проекту вышли бы на волю - это сельские кулаки, которые получили бы возможность накопить необходимый для выкупа капитал. Словом, трудно было придумать проект, менее практический и более несправедливый, чем тот, какой развивается в записке Мордвинова.

Неизвестно, кто составил проект для Аракчеева, которому это было поручено императором, едва ли подписавшийся под ним был его автором. Этот проект отличался некоторыми достоинствами: Аракчеев предполагал освобождение крестьян провести под руководством правительства - оно покупает постепенно крестьян с землей у помещиков по соглашению с ними по ценам данной местности. Для этого оно назначает капитал ежегодно. Капитал этот образуется или посредством отчисления известной суммы из питейного дохода, или посредством выпуска соответственного количества 5-процентных облигаций государственного казначейства. Крестьяне выпускаются с землею в размере двух десятин на душу [История России …, 2001, 268 с.].

В проекте Аракчеева изложены были выгоды такой операции для землевладельцев, о выгоде операции для крестьян автор благоразумно умалчивал. Землевладельцы, очень пострадавшие в войну, посредством такого освобождения крестьян освобождались от долгов, которые обременяли их имения, получали оборотный капитал, которого у них не было, и не лишались рабочих рук для той цели, какая оставалась за ними, потому что крестьяне, получив столь малый надел, принуждены были брать в аренду помещичьи земли. Много недостатков можно указать в этом проекте, может быть, в нем было мало доброжелательства к крестьянам, но проект нельзя назвать непрактичным, в нём, по крайней мере, нет бессмыслицы, осуществление этого проекта не сопровождалось бы разгромом государства, к которому привел бы непременно проект Мордвинова. Все это показывает, как плохо государственные умы были подготовлены к разрешению этого вопроса, о котором, кажется, уже давно пора было подумать.

Самый лучший проект принадлежал деятелю, которого нельзя было назвать ни либералом, ни консерватором. Этот проект был составлен по воле государя, а автором его был Канкрин, ставший позднее министром финансов. Проект был построен на медленном выкупе крестьянской земли у помещиков в достаточном размере. Вся операция рассчитана была на 60 лет, так что в 1880 году окончательно разверстывались отношения между крестьянами и помещиками без долгов, то есть без налога на крестьян для уплаты процентов по казенной выкупной сумме, заплаченной за крестьян землевладельцам [История государства российского …, 1997. С.175].

Некоторые государственные люди даже пугались самой мысли об освобождении крестьян, которая представлялась им страшным переворотом. К таким предусмотрительным людям принадлежал известный в свое время государственный человек, считавшийся в числе первых политических голов, граф Ростопчин. Своим обычным лаконическим языком он наглядно описывал опасности, которые произойдут по освобождении крестьян. Россия испытает все бедствия, какие перенесла Франция во время революции, и, может быть, худшие, какие перенесла Россия при нашествии Батыя.

2.3 Александр I и Аракчеев

После восшествия на престол Павел поручил своему старшему сыну, ставшему уже наследником, ряд ответственных постов: император считал, что Александр должен постепенно и основательно приуготовлять себя к высокой государственной миссии в будущем. Александр становится военным губернатором Петербурга, шефом лейб-гвардии Семеновского полка, инспектором гвардейской дивизии, а позднее и председателем Военной коллегии -- и это при том, что ему не исполнилось еще и 20 лет. Исполнять все эти сложные обязанности, не имея опыта и знаний, было тяжело и утомительно; отец требовал полной отдачи по службе, сам же Александр таким фанатичным рвением не обладал, и здесь Аракчеев в качестве его советника, помощника, а по столичным делам и как непосредственно подчиненное лицо был крайне необходим. Александр почти ежедневно встречался с Аракчеевым, тот готовил для него каждодневный рапорт о состоянии дел в столице, который Александр утром предоставлял отцу [Сахаров А.Н., 1998, С. 24-39]. Одновременно он муштровал гвардейские части, вверенные Александру, готовил их к плац-парадам, до которых так охоч был император. В эти годы, как и прежде в Гатчине, Аракчеев нередко заслонял Александра от Павла I, а наследник порой инстинктивно, а чаще всего с холодным расчетом пользовался услугами Аракчеева, укрывался за его могучей спиной152 [Федоров В. А., 1997, с. 49].

Но уже в это время в отношениях и с Павлом I, и с Александром Павловичем все более выявляется одна характерная черта молодого генерала -- его необычайное честолюбие, стремление получить за свою столь необходимую службу нечто большее для него, чем чины, звания, ордена, деньги, земли, к которым он был весьма равнодушен, -- признание царственных особ. Именно это выделяло его из сонма придворных титулованных особ. Он, мелкопоместный дворянин, добившийся всего собственным трудом, никогда не мог сравниться с ними по части породы, богатства, но благодаря близости к императору, к цесаревичу, благодаря их поддержке и признанию он становился сразу же на десять голов выше их всех. Для него это была самая большая плата, и это прекрасно понимал Павел, а позднее и Александр.

За полтора года до убийства Павла I Аракчеев попадает в опалу якобы за сокрытие неких непорядков в Арсенале. Павел вновь отставляет его со всех постов и отправляет в имение Грузино (подаренное ему императором прежде), где Аракчеев остается вплоть до 1803 г. Существует мнение, что опала Аракчеева в 1799 г. была организована участниками заговора против императора, которые не имели бы шансов на успех в случае, если бы он оставался в столице. Любопытно, что Павел вспомнил об Аракчееве в самый канун переворота, почувствовав близкую измену, и вызвал его в столицу, но военный губернатор Петербурга, один из вдохновителей заговора граф Пален приказал задержать Аракчеева на заставах, и тот не прибыл в назначенный срок.

Через два года уже новый император Александр I вызывает его из Грузина коротким письмом: «Алексей Андреевич! Имея нужду видеться с вами, прошу вас приехать в Петербург» [Богданович П.Н., 1999, С. 240].

Общепризнано, что умный, изворотливый и дальновидный властитель Александр I, опираясь в своей деятельности, с одной стороны, на либерала Сперанского, а с другой -- на реакционера Аракчеева, умело балансировал в тогдашнем обществе, получая поддержку со стороны широких слоев российского общества, и в первую очередь со стороны верхушки дворянства, придворных и армейских кругов, которые не были едины в подходе к решению вопросов внутренней и внешней политики России. Эта точка зрения нашла свое отражение в одной из последних работ, в которой автор, В.А. Федоров, как бы подытоживая все, что было создано на эту тему в советские годы, пишет: «Александр искусно лавировал между сторонниками реформ и приверженцами жесткой линии. Таким образом, в одно и то же время были приближены к императору и возвышены две совершенно различные, но крайне необходимые в данный момент императору личности -- Аракчеев и Сперанский. На первого было возложено военное дело, на второго -- гражданское управление и проведение реформ».

Либеральный курс Александра I ассоциируется здесь с именем Сперанского, реакционный, к которому император обратился в послевоенный период, -- с именем Аракчеева, который был реакционным мечом Александра [Федоров В. А., 1997, с. 49]. Но истоки этой точки зрения восходят еще к дореволюционным оценкам. Они слышатся в работах Н.К. Шильдера; биограф Александра I великий князь Николай Михайлович даже отмечал, что если Сперанский был лицом, которым увлекался Александр и которое на него воздействовало, то Аракчеев был необходимым тормозом против всякого рода увлечений. Думается, что подобные оценки являются отражением тех десятилетиями слагавшихся и до революции и после идеологических стереотипов, которые имеют мало общего с реальной исторической действительностью. Во всяком случае, первые годы деятельности Аракчеева на военном поприще отнюдь не подтверждают подобного вывода.

Александру в армии нужен был человек, который продолжил бы суровые начинания Павла I, и не только в преддверии схватки с Наполеоном, о котором Александр отзывался все более или более резко, но и в силу тяготения самого Александра к «фрунтовым» прелестям. Конечно, Александр противостоял отцу во всем, что касалось давления лично на него и его близких -- жену, друзей, но прав был, видимо, английский историк М. Дженкинс, заметивший черты Александра, которые с годами все более доминировали в его характере, -- отцовскую властность, скрываемую под внешней мягкостью, неприятие критики, болезненное отношение к ущемлению собственной власти, чем так отличался и Павел I, а также чисто отцовское увлечение внешним порядком, четкостью, парадоманией. Сущностные формы абсолютизма, сочетаемые с его внешними, чисто показными формами, пронизывали натуру Александра, воспитанную и на непререкаемом авторитете бабки Екатерины II, и на гатчинских экзерцициях Павла Петровича. И никакие гуманистические влияния Лагарпа и идей французских просветителей, ни личная врожденная деликатность, скромность и непритязательность, ни позднейшие религиозные влияния не смогли переломить в нем стержень системы, на котором держалось все его существо, и здесь Аракчеев был также незаменим. Порядок, воля, дисциплина, слепое повиновение -- именно эти качества привлекали Александра, истинного сына своего отца, к Аракчееву. «В начале царствования, -- пишет М. Дженкинс, -- казалось, что Александр будет настроен против всего образа жизни Павла и его методов управления, но он бессознательно вбирал в себя многие из черт характера своего отца, и это становилось все более и более очевидным по мере того, как продолжалось его правление». «Ключ к карьере Аракчеева лежит в его отношениях с Александром I», -- отмечает М. Дженкинс [Дженкинс М., 2004, С. 18].

Поэтому, когда мы говорим о длительной и прочной связи Александра и Аракчеева, нет смысла говорить об Аракчееве как антиподе либеральных устремлений в обществе, как лидере и оплоте реакционных сил. Правильнее и честнее было бы отметить различные и противоречивые стороны в характере самого Александра и то, что Аракчеев привлекался императором именно в те области общественной жизни, которые утверждали абсолютистскую ипостась натуры и практики деятельности Александра. Остальное доделывали характер, преданность царю, бульдожья хватка «железного графа», как его называли современники.

Армия, конечно, была оселком Александра -- и по объективным обстоятельствам русской внешней политики, и по его субъективным побуждениям. В этой области Аракчеев и проявил себя наиболее ярко, истово, временами жестоко, честно и неподкупно исполняя порученное ему дело, внося в это исполнение организаторский талант, ум, фантазию, масштабы и одновременно суровую педантичность, жесткость, умение любыми средствами дойти до результата, что было крайне непопулярно в тогдашней ленивой, рутинной и расхлябанной России, отравленной ядом крепостного права и абсолютизма, разлагавшего и низшие и высшие слои общества. В этой своей деятельности он не отражал абсолютно никакой политической тенденции и ориентации, кроме воли и желания императора. Кроме того, необходимо понимать и еще одну характерную черту Александра I, отраженную в деятельности Аракчеева: император стремился не брать на себя меры непопулярные, могущие осложнить его отношения с двором, верхушкой армии, гвардейским офицерством. Меч возмездия, заговора, убийства, по образу и подобию деда и отца, витал над его головой всю жизнь, и поэтому он нуждался в щите, который принимал бы на себя все критические стрелы общества, все проклятия различных социальных групп и слоев и даже всеобщую ненависть.

Аракчеев и был таким щитом Александра I. Но при этом он являлся сильным и решительным человеком, безапелляционно проводил в жизнь планы Александра, некоторые из них были крайне непопулярны в той среде, хотя безусловно полезны для России, и чем выше он поднимался, тем активнее, упорнее, беспощаднее проводил линию своего сюзерена. Александр -- обворожительный, интеллигентный, блестяще образованный -- мог совершенно свободно рисовать на российском государственном полотне с милой улыбкой и врожденной деликатностью и вежливостью любые политические узоры, потому что у него был Аракчеев. Александр говорил: «Я знаю, что Аракчеев груб, невежественен, необразован. Однако он имеет большую практическую сметку, мужество и инициативу и наделен огромной работоспособностью. Он также глубоко вникает в детали. Он соединяет в себе редкую неподкупность с презрением к почестям и материальным благам. И он обладает несгибаемой волей и фанатичной страстью командовать людьми. Я не смог бы сделать что-либо без него» [Сахаров А.Н., 1998, С. 24-39].

Поистине Александр прекрасно понимал натуру своего помощника и использовал его с максимальной для себя пользой.

Кроме того, необходимо помнить, что Александр испытывал сильнейшие комплексы перед памятью убитого в ходе переворота 1801 г. отца. К Аракчееву император тянулся не только как к человеку, с которым он дружно и полезно работал в годы правления Павла I, но и как к личности безупречной в отношении к покойному императору и не запятнанной какой-либо закулисной интригой. С ним, как и со старым другом А.Н. Голицыным, верным П.М. Волконским, он чувствовал себя легко и свободно. Единственно, на что претендовал Аракчеев, это на признание своего особого положения при императоре; это была, повторимся, плата за его преданность, верность и рвение. Для Аракчеева она стоила много, если не все. Для Александра при его вежливости и обходительности, при определенной тактике, рассчитанной лично на Аракчеева, эта плата не стоила ничего. И все недоразумения между Александром и Аракчеевым возникали не на почве расхождений во взглядах или в политике, а исключительно из-за обид фаворита на то, что он недостаточно оценен либо обойден личным вниманием императора. Для него, «сельского дворянина», полунищего кадета, «чернорабочего» императорской государственной машины, это личное внимание и его особое положение при императоре были высшей наградой за тяжелую и неблагодарную службу. Это вполне осознавал и сам Аракчеев и не скрывал ни от кого. Понимал все это и Александр [Сахаров А.Н., 1998, С. 24-39].

Первые же действия призванного вновь на службу генерала показали, что Александр в нем не ошибся. Пять лет (1803-1808) провел Аракчеев на посту инспектора артиллерии, и за эти годы он практически внес решающий вклад в переустройство русского артиллерийского дела, объединив свои усилия в создании новой, современной артиллерии, реорганизации ее структуры, подготовке артиллерийских кадров. Он выделил артиллерию в самостоятельный вид войск, в основу ее структуры положил артиллерийскую батарею, входившую в состав роты. Роты сводились в артиллерийские бригады. Аракчеев разработал прогрессивную для того времени систему комплектования и обучения артиллерийских кадров, особое внимание обратил на подготовку грамотных «нижних чинов» и добился, чтобы туда направляли воспитанников военно-сиротских училищ. Предложил он и проведение специальных экзаменов по основным военным и математическим дисциплинам при производстве в чины артиллерийских офицеров. Эти меры были поддержаны Александром. Разработал он также одобренный императором и порядок проведения полевых артиллерийских учений.

Блестяще показал себя А.А. Аракчеев во время русско-шведской войны, в результате которой Финляндия, бывшая шведская провинция, отошла к России. Именно он сумел реализовать план Александра I -- осуществить атаку шведской территории с выходом на Стокгольм в зимние месяцы по льду Ботнического залива

Наконец, надо упомянуть о том, что именно Аракчеев уговорил Александра I, помня о печальном уроке Аустерлица, покинуть армию и доверить ее командующему.

В течение всей войны Аракчеев фактически был главной фигурой, осуществлявшей общее руководство всеми военно-политико-организационными вопросами. Он постоянно был рядом с Александром и фактически стал единственным докладчиком по всем наиболее важным вопросам. Как он отмечал в своих записках, с середины июня 1812 г. император просил его взять на себя все военные дела, «и с оного числа вся французская война шла через мои руки, все тайные донесения и собственноручные повеления государя императора»166. Царь доверял ему неограниченно, и кажется, что Аракчеев вполне оправдал это доверие [Сахаров А.Н., 1998, С. 24-39].

Аракчеев эпатировал придворные круги своей прямотой, откровенностью, он говорил то, что думал, о каждом из них, к тому же в борьбе за привязанность императора он, как правило, выходил в течение долгих лет победителем, что не могло не усилить общую ненависть к нему столичного «боярства», как образно сказал П.Н. Богданович. В тех же случаях, когда кто-либо из них добивались успеха на этом поприще, они становились личными врагами временщика, который тяжело переживал, когда Александр с кем-то, кроме него, делил свою привязанность. А поскольку представители этого «боярства» были люди весьма влиятельные, с острым пером, они и положили начало той сначала мемуарной, а позднее историографической традиции в отношении Аракчеева, хотя нет необходимости обелять действительную грубость, жесткость, нетерпимость «железного графа».

В связи с окончанием военной страды 1812-1814 гг. Александр I удостоил Аракчеева и Барклая-де-Толли звания фельдмаршалов. Барклай принял высокое звание, Аракчеев отказался, мотивируя это тем, как и в случае с итогами русско-шведской войны, что он лично не руководил войсками и не принимал участия в боевых операциях. Остался верен он себе и после того, как на него пролилась очередная милость императора: когда, вернувшись из-за границы, Александр отметил заслуги Аракчеева перед Отечеством и послал ему в виде дара свой портрет-медальон, обрамленный бриллиантами, тот с благодарностью принял портрет, но бриллианты отослал в императорский кабинет.

Любопытно, что такие выдающиеся деятели своего времени, как Сперанский и Карамзин, вовсе не относились к нему отрицательно. Аракчеев никогда не был среди врагов Сперанского. Он попросту ревновал неудачливого реформатора к Александру I, и никакие другие мотивы нельзя найти в той некоторой отдаленности, которая существовала между двумя выдающимися людьми первой половины царствования. Когда же Сперанский подвергся опале, Аракчеев отнесся к нему по меньшей мере сочувственно. Он состоял с ним в переписке, ходатайствовал за Сперанского перед императором, добился его возвращения из ссылки на службу пензенским губернатором. С благодарностью Сперанский побывал по дороге в Пензу у Аракчеева в его имении Грузино. Помогал ему Аракчеев и позже. Поэтому понятно, первым, кого посетил Сперанский, вернувшись в Петербург с поста губернатора, был Аракчеев [Дженкинс М., 2004, С. 18].

Помог А.А. Аракчеев и Н.М. Карамзину установить прерванные контакты с императором. Да, Карамзин поехал на прием к всесильному временщику, что человеку с его реноме и амбициями было нелегко, но, преступив эту грань, великий наш историк обнаружил любезный прием, откровенную беседу, заверения в полной поддержке его дела с «Историей государства Российского». Примечательны слова, сказанные Аракчеевым Карамзину, который признал в Аракчееве человека с умом и «хорошими правилами»: «Учителем моим был дьячок: мудрено ли, что я мало знаю? Мое дело -- исполнить волю государеву. Если бы я был моложе, то стал бы у Вас учиться, теперь уже поздно». Даже Пушкин, с именем которого связывают несколько эпиграмм на Аракчеева, с горечью писал жене в 1834 г. после его смерти: «Аракчеев... умер. Об этом во всей России жалею я один. Не удалось мне с ним свидеться и наговориться» [Сахаров А.Н., 1998, С. 24-39].

Хочется обратить внимание на точку зрения М. Дженкинса по этому вопросу. Термин «аракчеевщина», относящийся к последнему периоду царствования Александра I, означает реакцию и притеснения. И хотя действительно это было время большого социального напряжения и многие влиятельные люди стремились препятствовать растущим в обществе тенденциям к переменам, Аракчеев не был таким деятелем. Так, он не имел никакого отношения к университетским проблемам, пассивно проявлял себя и в деле с тайными обществами, не видя интереса Александра к этому вопросу. Он и не понуждал императора к решительным действиям против будущих декабристов. Его жесткость и даже грубость, заявление, что он «сотрет в порошок» тех, кто не исполнит его приказов, говорят лишь о его личных качествах, поддержанных временем, изъянами собственного воспитания и образования и прусскими порядками, перенесенными на русскую почву, характерную полным отсутствием гражданских прав населения, крепостничеством, насилием одних и раболепством других [Дженкинс М., 2004, С. 18].

Кроме того, необходимо помнить, что в течение десятилетий прогрессивность России того времени в исторической литературе мерилась даже не столько либеральными планами Александра I, западными конституционными увлечениями Сперанского, сколько набатными обличениями Радищева, революционным экстремизмом декабристов с их планами убийства всей императорской семьи, диктаторскими поползновениями Пестеля, выстрелом Каховского. Последствия всех этих действий, добейся декабристы успеха, в русских условиях, при общем цивилизационном отставании страны, темноте и обозленности народа были трудно предсказуемы. Недаром умные люди того времени (а вовсе не реакционеры) говорили, что вначале нужно образовать народ, а затем уже предоставить ему свободу и право решать свою судьбу. В этих подходах, конечно, меркли, а то и вовсе предавались проклятиям те действительно прогрессивные мысли и действия, к которым прибегали сторонники эволюционного движения России, по цивилизационному пути, а не по горящим трактам катаклизмов и потрясений. Кажется, что Аракчеев был одним из них.

Задумаемся над его твердой убежденностью в необходимости поломать уже отжившую свой век рекрутскую систему, которая и была отменена, но лишь в ходе Великих реформ 60-х годов. Так, в канун Отечественной войны 1812 г. Аракчеев предложил Александру I сократить срок солдатской службы до 8 лет, а из увольняемых в запас сформировать резерв и тем самым усилить контингент армии. Однако Александр, озабоченный предстоящим столкновением с Францией, а после войны находившийся в «угаре» европейской гегемонии и столкнувшийся с коварством великих европейских держав, считал, что постоянная русская 1,5-миллионная армия являлась гарантом упрочения влияния России и противодействия проискам ее бывших союзников; хотя на словах он сам призывал европейских лидеров к сокращению вооруженных сил. К тому же Александр вынашивал идею военных поселений, а предложение Аракчеева шло вразрез с этой идеей.

Сохранились и многочисленные документальные подтверждения гуманных действий Аракчеева по отношению к простонародью, крестьянам, причем действий, им самим инициированных. В своем письме Александру I, отметив, что положение исправлено и жители хлебом обеспечены, он далее писал: «...а письмо графа Разумовского (черниговского губернатора, -- А.С.) единственно доказывает его алчность в доходах, ибо с его состоянием я бы не только прокормлял своих крестьян, но и всех прочих нуждающихся в оной губернии...» [Богданович П.Н., 1999, С. 240].

Но наиболее поразительным стал в этом смысле проект об освобождении крестьян от крепостной зависимости, поданный Аракчеевым Александру I в связи с его просьбой в феврале 1818 г. Аракчеев предложил поэтапный выкуп в казну помещичьих имений с наделением всех помещичьих крестьян к дворовых людей двумя десятинами на каждую ревизскую душу. Этот проект был во многом смелее некоторых декабристских планов; его идеи в дальнейшем были, по существу, положены в основу крестьянской реформы 1861 г., а в дворянских кругах вызвали возмущение.

Конечно, важное место в понимании жизни и деятельности как Александра I, так и Аракчеева имела печальная эпопея военных поселений. Идея их опять-таки оказалась не доморощенной, а пришла из Европы.

«Общая цель -- создать военные поселения, -- пишет В.А. Федоров, -- сблизила Александра I и Аракчеева. В своих письмах, донесениях, отчетах Аракчеев рисовал радужную картину жизни в поселениях, да и сам император, неоднократно посещая военные поселения, убеждался в их образцовом порядке. Причем это были отнюдь не потемкинские деревни...» [Федоров В. А., 1997, с. 49].

Вообще исследования феномена военных поселений, видимо, еще впереди. Прежние исследования отражали лишь их негативное воздействие на историю страны и живописали возмущения военных поселян порядками, введенными Аракчеевым. Лишь в последние годы ученые стали обращать внимание на реальные факты развития районов, охваченных военными поселениями. Истина же, видимо, заключается в ответе на вопрос о том, каким образом в крепостной России правительство пыталось внедрить вполне цивилизованные образцы организации военизированных поселян и как и почему те отчаянно упирались и отказывались от заведомых благодатей чистой, материально более основательной и благоустроенной жизни. Ответ, конечно, коренится как в сущности системы, которую представляли Александр и Аракчеев, так и в общественных параметрах русского общинного крестьянства с его традиционным укладом, обычаями, привычками, а главное -- с уже сложившимся стереотипом сосуществования с абсолютистско-крепостнической государственной машиной

Аракчеев в короткое время создал в соответствии со своими «Главными основаниями» четкую систему деятельности поселений. Исследования последних лет показали, что Аракчеев превратил военные поселения в прибыльные хозяйства. К концу царствования Александра I их капитал составлял 26 млн. руб. Созданный в поселениях Кредитный банк поддерживал поселян, выдавал льготные ссуды офицерам. На случай неурожая были созданы специальные хлебные магазины. Аракчеев внедрял в поселениях различные агрономические новшества, развивал промыслы, торговую предприимчивость [Федоров В. А., 1997, с. 49].

Бывавший не раз в военных поселениях Александр I был от них в восторге, посетивший их М.М. Сперанский называл их «чудесными», и даже Н.М. Карамзин, относившийся к Аракчееву настороженно, писал своему другу И.Н. Дмитриеву в 1825 г.: «Поселения удивительны во многих отношениях. Там, где за восемь лет были непроходимые болота, видишь сады и огороды» [История государства российского …, 1997. С.175]. В умонастроениях и деятельности Аракчеева существовала одна сторона, которая тщательно замалчивалась многими дореволюционными, западными и советскими историками и которую, конечно, не мог не учитывать хитроумный и дальновидный император. Речь идет о безусловном русском патриотизме Аракчеева, об интересах России, как их понимал «железный граф».

В своих исследованиях об Александре I и Аракчееве Н.К. Шильдер, А.А. Кизеветтер, великий князь Николай Михайлович, М. Дженкинс, В.А. Федоров и другие исследователи основной акцент делали на том, что Аракчеев был лишь исполнителем воли обоих императоров, светил лишь их отраженным светом и не проводил своей какой-то особой политической линии (кстати, уже по одному этому, он не мог быть оплотом реакции). В основном это было так -- и в этом была и сила и слабость Аракчеева. М. Дженкинс, например, писал, что «он не делал никаких попыток повлиять на императора в том или ином направлении, которое касалось государственной политики», что «Аракчеев верно выполнял волю императора, не поднимая глаз от ближнего горизонта на штормовые тучи, собиравшиеся над головой. Если император не был озабочен грозящим кризисом, это не становилось и заботой Аракчеева» [Дженкинс М., 2004, С. 18]. Безусловно, это правильно и относилось ко многим важным направлениям жизни России того времени, за одним исключением, которое, возможно, и определило негативное место генерала в общественном сознании XIX-XX вв., -- его безусловная нескрываемая ненависть к иностранным вершителям судеб страны, к лидерам различных иностранных влияний при русском дворе и в окружении самого императора [Дженкинс М., 2004, С. 18], [Федоров В. А., 1997, с. 49], [Шильдер Н.К., 1990. С . 331].

Известно, что он, не умея писать и говорить по-французски, отказывался обучаться французскому языку, предпочитая и в деловой обстановке, и в быту использовать русский язык. Это знали при дворе, и, скрепя сердце, с этим мирились. Понятно, что все сторонники западнофильских партий, которые зачастую объединялись, как это случилось в послевоенный период, платили Аракчееву прочной ненавистью, которая многократно отражалась в мемуарной, а позднее и в исторической литературе, причем порой эта ненависть зачастую мотивировалась чем угодно, но основная ее причина -- преданность Аракчеева интересам России -- тщательно замалчивалась. Что касается Александра I, то он умело лавировал в этом политическом водовороте, среди противоречивых политических течений, имея друзей и приверженцев среди всех важных политических тенденций, опираясь на представителей разных элитных общественных группировок, внушая им иллюзию, что именно их интересы он и отражает в своей политике, а в действительности, подчиняя их не только интересам страны, как он понимал их сам, но и своим личным интересам и страстям, заставлял представителей всех ориентации работать на себя. Это ли не свойство глубокого государственного ума, натуры одаренной, коварной и сильной! Это было высочайшее искусство управления, позволившее Александру I балансировать на пике власти без малого четверть века, и Аракчееву в этом процессе, как представителю «русской группировки», уделялась важная роль [Богданович П.Н., 1999, С. 240].

ГЛАВА 3. АРАКЧЕЕВ В ЭПОХУ НИКОЛАЯ I

Новым потрясением для Аракчеева стало известие о смерти Александра I в Таганроге. Оно достигло Петербурга 27 ноября 1825 года. Аракчеев понял, что могуществу его пришел конец. Все также ожидали скорого падения Аракчеева. Но он решил напомнить о себе в надежде удержаться при преемнике Александра. Как только началась присяга Константину Павловичу, Аракчеев сразу "выздоровел" и вновь приступил к исполнению своих обязанностей. 30 ноября он присягнул Константину и привел к присяге военные поселения. Но вскоре распространились слухи об отказе Константина от престола в пользу Николая Павловича. Аракчеев часто посещает Зимний дворец. Во время посещения 10 декабря он сообщил Николаю о поступавших доносах на тайное общество декабристов, но не мог сказать, "на чем дело остановилось" (в расследовании заговора).

Рано утром 14 декабря Аракчеев одним из первых присягнул Николаю. Современники вспоминают, что в тот день Аракчеев вел себя "трусливо". В "Записках" Николая I читаем: "При выходе из залы внимание мое слегка остановилось на мрачной и понурой физиономии Аракчеева, сердце и совесть которого подвергались одновременной пытке" [Междуцарствие 1825 …, 1926. С. 116]. Статс-секретарь В.Р. Марченко, находившийся в тот день в Зимнем, увидел, что во дворце из военных оставалось только двое - "князь Лобанов по старости и непринадлежности к армии и граф Аракчеев по трусости, как говорило тогда злословие, ни одна душа не оставалась промолвить с ним слово" [Декабристы в воспоминаниях ..., 1988. С. 256]. В таком же состоянии "страха и уныния" видели в тот день Аракчеева Н.М. Карамзин и А.М. Горчаков [Письма Н.М. Карамзина ..., 1866. С. 412].

По вступлении на престол Николай I решил обставить увольнение Аракчеева, по словам историка Н.К. Шильдера, "знаками изысканного внимания". 19 декабря 1825 года он направил Аракчееву рескрипт, в котором выражал надежду, что тот будет служить ему, "как и покойному государю" [Шильдер Н.К., 1990. С . 331]. Одновременно Аракчееву было "внушено", что для него будет лучше добровольно попросить об отставке. Поэтому уже на следующий день, 20 декабря, последовал новый рескрипт, увольнявший Аракчеева от заведования императорской канцелярией и делами по комитету министров, но пока оставлявший его начальником военных поселений.

Потерявший былое влияние временщик становился уже не страшен. О нем открыто злословили, рассказывая как о действительных, так и о выдуманных фактах его жестокости в военных поселениях и в Грузине. Аракчеев заболел нервным расстройством и 9 апреля 1826 года обратился к императору с прошением о заграничном отпуске "для лечения". Отпуск ему был предоставлен, а также выделено 50 тысяч рублей "на дорожные издержки".

По возвращении из-за границы Аракчеев получил указ императора от 23 октября 1826 года, согласно которому должность главного начальника над военными поселениями упразднялась. Аракчеев таким образом получал полную отставку. Он был выведен из состава Государственного совета. Наконец, 8 апреля 1832 года последовал приказ Николая I: "Не считать графа Аракчеева инспектором артиллерии и пехоты" [Ячменихин К.М., 1991, С. 49].

Аракчеев удалился в свое имение Грузино "к вящему удовольствию всей России", как острили его современники. О "грузинском отшельнике" скоро забыли. Он "слегка" занимался хозяйством, продолжая по-своему "благодетельствовать" своих крестьян. Если летом он мог найти интересующие его занятия, особенно цветоводство, то зимой "и такого развлечения не предоставлялось". На весь его дом легла печать тоски и уныния.

На старости лет Аракчеев пробовал меценатствовать: бедные художники получали от него заказы на выполнение его портретов и видов Грузина за "денежное вспомоществование". Некоторых дворовых, "показавших способности", Аракчеев отправил за границу обучаться на живописцев, архитекторов, кондитеров. Многие из них по дороге бежали. Аракчеев приказал их "изловить и полечить розгами", но "беглецы отысканы не были" [Дризен Н.В. , 1904, С. 867-870].

В июле 1831 года вспыхнуло восстание новгородских военных поселян. Пламя восстания бушевало у границ имения Аракчеева. 20 июня он в коляске, запряженной четверкой лошадей, бросился спасаться в Новгород, сделав большой крюк для объезда бунтующих поселений. Его опасения имели все основания: позже стало известно, что несколько троек с восставшими были посланы в Грузино для расправы с ним. Но городские власти, боясь, как бы присутствие Аракчеева не вызвало в городе возмущения, потребовали от него выехать в Тверскую губернию [Шильдер Н.К., 1990. С . 331].

В последние годы своей жизни Аракчеев решил создать в Грузине обстановку, которая постоянно напоминала бы ему его "благодетеля" Александра I. В полной неприкосновенности сохранялось убранство комнат, в которых останавливался во время наездов в Грузино император. По приказу хозяина дома были изготовлены часы с бюстом Александра I и с музыкой, игравшей каждые 11 часов утра (время кончины императора) "со святыми упокой". Аракчеев благоговейно хранил под стеклом рескрипты и письма Александра. Перед собором в Грузине установил бронзовый памятник, на котором была сделана надпись: "Государю-благодетелю - по кончине его" [Евстафьев П.П, 1934, С. 183-184].