Взаимодействие русской православной церкви и государства в контексте глобализации

Размещено на http://www.allbest.ru/

Взаимодействие русской православной церкви и государства в контексте глобализации

церковь православный глобализация секуляризм

С распадом СССР Россия активно включилась в процессы глобализации. Однако курс на вестернизацию культуры и повседневности не мог удовлетворить ментальные потребности людей к осознанию цивилизационной идентичности. Осознание причастности к русской культуре и к «русскому миру» порождало стремление к поиску национальной идеи. Вновь стали актуальны и популярны философские споры о путях развития России, начался массовый «исход» в Церковь, в том числе и интеллигенции. Духовный вакуум создавал ощущение неопределенности, «потерянности». Несмотря на активную глобализацию сознания и жизни людей, существовало веками привитое чувство «других». В этих условиях возросла роль Русской православной церкви, которая многими воспринималась как та идентифицирующая сила, которая может объединить людей. И РПЦ «почувствовала» этот запрос общества. Патриарх Кирилл справедливо сравнивает современную ситуацию в России и в мире с эпохой распада и гибели Римской империи. По его мнению, как и тогда, христианство должно стать основой системы ценностей общества. Действительно, мы можем сказать о том, что христианство стало основой западной цивилизации и, более того, системой ценностей, которая была в основе инициируемой различными империями христианской глобализации. Возможно ли повторение истории? Историко-культурный процесс России позволяет сказать, что православные христианские ценности, дополненные политическими идеями сакральной миссии государства, стали цивилизационной основой России, а Русская православная церковь долгие годы была государственно образующей религией. В связи с этим РПЦ видит свою историческую миссию в сохранении православной культуры как основы российской цивилизации. Выполнение этой миссии невозможно без взаимодействия с государством, которое исторически было тесно связано с Церковью.

Глобализационные последствия: секуляризм, размывание традиционных ценностей, нивелирование критериев нравственности и морали, развитие массовой культуры, духовный релятивизм, ослабление христианской идентичности волновали Церковь на протяжении всего постсоветского периода.

Анализируя выступления, заявления высших церковных иерархов в 90-х гг. XX в., можно констатировать то, что четкого, логического и понятного осмысления задачи противодействия глобализационным процессом не было. Патриарх Алексий II ограничивался лишь оценкой влияния этих последствий, но программы действий, хотя бы в декларативной форме, не озвучивал. Впервые четко и ясно по этому поводу высказался патриарх Кирилл, будучи еще митрополитом. И это не случайно, так как именно он был не только правой рукой патриарха Алексия II, но и главным идеологом и разработчиком эпохального документа «Основы социальной концепции РПЦ». Постоянные заявления митрополита о значимости православия для всей Европы, о необходимости контактов с христианским миром, о свободе как о главном условии духовного развития, о противостоянии бездуховности современного мира позволяли считать его чуть ли не главным реформатором Церкви. Однако, став патриархом, Кирилл выбрал сдержанную в целом антиглобалистскую позицию и четко сформулировал суть миссии Церкви в глобальном мире. В своем первом интервью, данном программе «Национальный интерес» (телеканал «Россия»), на вопрос «Образ митрополита Смоленского и Калининградского Кирилла прямо-таки заражал лучащейся внутренней свободой. Сейчас Вы в другом статусе, у Вас, очевидно, произошла определенная внутренняя эволюция под грузом новой ответственности, новых возможностей. Стали ли Вы свободнее?» патриарх ответил: «Есть проблема. Она связана с осознанием высокой ответственности. Я столкнулся с реакцией на некоторые свои первые выступления в качестве патриарха и понял, что люди обращают внимание на такие детали, на которые, может, и не следовало бы обращать внимания, но люди обращают внимание на эти детали, поскольку они связаны с личностью патриарха. Иногда даже на выражение глаз и на внешнюю реакцию обращают внимание, а потом из этого делаются какие-то выводы. Служение патриарха это очень ответственное служение и, конечно, оно ограничивает человека в его самовыражении. Ho при всем этом нужно найти правильный баланс. Если патриарх будет говорить только гладкие слова, округлые фразы, высказывать общие идеи, по поводу которых полное согласие в обществе… Что безопасно (ведущий)… Абсолютно безопасно, величественно, комфортно для всех. Ho будет ли тогда патриарх совершать то служение, в котором сегодня нуждается наш народ? Поэтому, несомненно, есть риск, но на этот риск нужно идти с полным смирением и с надеждой, что, может быть, некие ошибки патриарха будут поняты и прощены народом» [1].

После интронизации на патриарший престол заявления Кирилла приобрели характер взвешенной концептуально обоснованной позиции, для которой характерна системность и целостность. Стройная логика в объяснении миссии Церкви привела к пониманию стратегии деятельности Церкви в современных условиях.

Важно отметить, что у патриарха Кирилла были все основания заявлять о том, что Церковь видит свою миссию в христианизации культуры. Выполнение такой задачи требовало соответствующих политико-правовых условий, благоприятных для Церкви. Эпоха патриарха Алексия II имела важнейшее значение. В этот период сформировались все условия для активизации деятельности РПЦ. Началось возрождение православия, которое стало, безусловно, главным идентификационным паттерном общества. В 90-е гг. Церковь не только сформировала свою социальную концепцию, но и вернула себе приоритетное положение в отношении с государством.

В 90-е гг. была возрождена «византийская модель» государственно-церковных отношений, суть которой сформулирована в социальной концепции Церкви: «византийская симфония государства и Церкви». Формально эта модель не предполагает вмешательства государства в дела Церкви и наоборот. Однако традиции государственно-церковных отношений практически не знают равноправного сосуществования двух институтов. Длительное время в России существовала модель государственной религии, Церковь оставалась под контролем государства и в советское время. В условиях свободы и демократического равноправия всех религий противостоять массовому распространению новых религиозных движений, потере обществом культурной идентичности, глобализационным последствиям без поддержки государства РПЦ не могла. Этап устранения государства из религиозной сферы продолжался до середины 90-х гг. В 1997 г. берет начало новый этап развития кооперационной модели взаимодействия государства и Церкви, главной особенностью которого стала поддержка государством РПЦ и приоритетное сотрудничество с ней. Церковь как главная легитимирующая сила была нужна государству, а поддержка власти была необходима Церкви. Таким образом, стала возможной «византийская модель» взаимодействия государства и Церкви, которая в концептуальном понимании призвана нести православную, христианскую парадигму.

Суть кооперационной модели государственно-церковных взаимоотношений состоит в регулировании государством религиозной сферы без нарушения принципа свободы совести. Признается особая роль традиционных конфессий, с которыми государство заключает обоюдные соглашения о сотрудничестве в культурной и духовно-нравственной сферах. К концу 90-х гг. росло количество законодательных актов, относящихся к религиозной сфере (более 80 к 2000 г.). Более того, собственные законы и иные правовые акты по религиозным вопросам приняты в 33 субъектах РФ. Среди этих актов большинство повторяло содержание Федерального закона, однако во многих регионах они ограничивают деятельность иностранных миссионеров, деятельность сект, что часто противоречило федеральному законодательству.

В конце 1990-х гг. одним из решений этой проблемы было укрепление властной вертикали через создание единого органа, обеспечивающего координацию и управление отношениями государства с религиозными объединениями. По мнению специалистов, территориальные структуры были бы менее зависимы от региональных, местных властей, чем ныне действующие органы и смогли бы координировать их деятельность с федеральной вероисповедной политикой.

Однако к концу 1990-х гг. взаимоотношения РПЦ и государства обрели вид тесного и плодотворного сотрудничества. Кооперационная модель развивалась быстрыми темпами. Между РПЦ и государственными подразделениями как на федеральном, так и на региональном уровне было подписано множество соглашений о сотрудничестве в различных сферах общественной и культурной жизни, в системе управления РПЦ появлялись новые отделы по различным общественным сферам, что свидетельствовало о росте масштабов социальной деятельности. Церковь активно работала над формулировкой своей социальной концепции. Все это позволит в начале XXI в. сказать патриарху Алексию II о том, что «государственно-церковные отношения близки к идеальным». Поэтому создание единого органа воспринималось Церковью как вероятность нарушения развивающихся тенденций, когда решение всех вопросов будет зависеть от конкретных чиновников. Ситуация, когда все соглашения заключаются напрямую между Церковью и государственными структурами (министерства, управления и т.д.), более устраивала РПЦ, так как де-факто признавался не прописанный в законодательстве приоритет Православной церкви, которая по праву являлась конфессией №1.

Однако с ростом значения традиционных религий становилось очевидным, что требуются новые законы, детально прописывающие нормы отношений государства и традиционных конфессий. В конце 90-х гг. назрела необходимость формулировки новой концепции государственно-церковных взаимоотношений. Становилось очевидным, что в отношениях государства с ведущими конфессиями на территории РФ требуются совершенно иные подходы. Ta религиозная организация, члены которой составляют наибольшее количество прихожан, по праву могла претендовать на юридически оформленный статус традиционной религии с вытекающими отсюда преимуществами в сфере взаимоотношений с государством. Опыт западных стран показывал, что практически во всех государствах определяется та религия, которая является ведущей и которая внесла огромный вклад в историко-культурное развитие страны. Права таких конфессий были юридически закреплены.

Тенденция к выработке новой концепции государственно-церковного взаимодействия воплотилась в появлении в 2001 г. новых концепций взаимодействия государства и Церкви: например, проекта, разработанного кафедрой религиоведения РАГС, или концепции государственной политики в сфере отношений с религиозными объединениями РФ, представленная Институтом государственно-конфессиональных отношений и права в сотрудничестве с Главным управлением Министерства юстиции РФ по г. Москве. В обоих проектах закреплялись те базовые подходы к проблеме свободы совести, которые провозглашены Конституцией РФ, Законом 1997 г. и отражали точку зрения международного права. Это принципы отделения религиозных организаций от государства и принцип светского характера государства. В проектах впервые подробно говорилось о необходимости сохранения культурного наследия и традиций. В связи с этим отмечалось, что огромную негативную роль сыграло религиозное влияние из-за рубежа. Россия рассматривалась иностранными проповедниками «как миссионерская целина, и, пользуясь ослабленностью за годы тоталитарного режима традиционных конфессий, в нашу страну устремились многочисленные миссионеры и проповедники десятков зарубежных церквей, миссий и других религиозных организаций». В проектах высказывалась необходимость противодействия деструктивным религиозным организациям. Главное, что вызвало большой диссонанс в обществе, предложение ввести в число правовых терминов понятие «традиционные религиозные организации РФ». Наиболее четко о традиционных религиозных организациях говорилось в концепции Института государственно-конфессиональных отношений, где давались критерии их определения. Более того, предполагалось, что государство с традиционными религиозными объединениями будет иметь «приоритетное сотрудничество». В концепции РАГСа содержалось также предложение о том, чтобы образовать государственный федеральный орган по делам религиозных объединений.

Таким образом, указанные проекты как бы подводили итог развитию государственно-церковных отношений в 90-х гг. В них оформлялась так называемая кооперационная модель. Признавался приоритет традиционных религий, необходимость противодействия влиянию «тоталитарных сект» и чрезмерному давлению западного религиозного миссионерства. Разработанные проекты соответствовали интересам и пожеланиям РПЦ.

В этот период Церковь активно разрабатывает свою социальную концепцию. В 2000 г. юбилейный архиерейский Собор принимает «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви», а также ряд других важных документов. Тенденция к образованию специального органа, ведающего религиозной сферой, не исчезает, но, встречая нежелание религиозных организаций, она не находит свое практическое воплощение. Да и сама кооперационная модель вероисповедной политики мало соответствует этой идее. РПЦ занимает важнейшее место в социуме как духовный гарант общественной стабильности.

В начале XXI в. существует тенденция к выработке новой концепции государственно-церковных отношений, которая четко должна определить статус и права традиционных религий, а также устранить все противоречия, возникающие в процессе взаимодействия государства и Русской православной церкви.

Развитие кооперационной модели государственно-церковных отношений, которая соответствует «византийской модели», может восприниматься как показатель глокализации, ибо политико-правовая система способствует развитию православного дискурса культуры. Ho здесь есть одно важное противоречие.

«Византийская симфония» имела место лишь в эпоху, когда государство не было светским. Ключевыми ценностями не объявлялись ценности секулярного гуманизма, не стояла задача уважения прав меньшинства, не объявлялось об идеологическом многообразии. Государство было христиански ориентированным. Оно само возглавило процесс христианской глобализации, как, например, в Византии. Современное же государство развивается в глобализационной парадигме. Поэтому-то церковное руководство вынуждено действовать по тем же правилам и принимать ценности глобальной эпохи с оговоркой о необходимости их духовной наполняемости.

Церковь явно или неявно, но лигитимизирует действия государства. И эта особенность подтверждается тем, что люди часто ассоциируют РПЦ с государством, и, как следствие, это провоцирует антиклерикальные настроения. Нужно отметить, что Церковь заявляет о своей аполитичности, официально объявляет об этом. Есть соответствующие объяснения не предпочтительности какого-либо строя. Ho в то же время «нет власти не от Бога». Церковь не может себя видеть в качестве оппонента государства, она видит себя только его союзником. Да, конечно, Церковь «может призвать народ к неповиновению», если возникнет ситуация антихристианской и безнравственной деятельности государства, но такая формулировка в социальной концепции воспринимается скорее как реверанс в сторону радикально настроенных священнослужителей и верующих.

Нужно отметить, что среди аналитиков существует мнение о том, что в России начался процесс очередной православной глобализации. Этот процесс возник как ответ на угрозы глобализации мировой. Такое мнение высказал А. Красиков [2].

Анализируя исторические аспекты православной глобализации, А. Красиков видит истоки современных тенденций в «византизме» как модели трансляции православных ценностей. Называя «византийство» «первым проектом православноимперской глобализации», автор говорит о том, что «византийские императоры претендовали на установление в союзе с церковью господства над всем миром («вселенной»)» [3]. Затем «византизм» составил основу идеологии «Москва третий Рим». В развитии этой церковно-государственной идеологии А. Красиков видит православный глобализационный проект. Говоря о советском периоде, он отмечает, что в это время произошел переход от III Рима к III Интернационалу. Глобализационый проект получил подкрепление в сталинскую эпоху и продолжал существовать в послевоенный период. В условиях формирования новой российской государственности, по мнению автора, РПЦ чувствовала себя очень неуютно без опеки государства, поэтому инициировала новый глобализационный проект, заручившись поддержкой государства.

Он полагает, что Кирилл, будучи еще председателем ОВЦС, подготовил новый глобализационный проект, который был использован в «Основах социальной концепции РПЦ». Этот проект предполагал три составляющие: 1) державно-религиозный мессианизм, 2) отрицание универсальной значимости общечеловеческих ценностей (прежде всего прав и свобод личности); 3) претензии на роль арбитра в «диалоге цивилизаций» при подмене культурологического прочтения термина «цивилизация» политико-правовым.

Анализируя эти тезисы, необходимо отметить, что религиозный мессианизм был всегда присущ Церкви, которая видела государство в качестве своего союзника. Христоцентричность культуры и традиция это то, без чего не может существовать православие. Нести миру свет евангельского благовестил через каналы соборной апостольской Церкви это ключевая цель РПЦ.

РПЦ действительно осторожно и критически относится к абсолютизации ценностей прав и свобод личности, когда они ставятся во главу всех жизненных реалий, приводя к ситуации власти греха и человеческого эгоизма. Ho Церковь официально, через заявления Патриарха отмечала, что без свободы человека не может быть истинной веры. Мы отмечали ранее, что в 2008 г. был принят документ «Основы учения Русской Православной Церкви о достоинстве, свободе и правах человека» [4]. В документе говорится о том, что «политико-правовой институт прав человека может служить благим целям защиты человеческого достоинства и содействовать духовно-нравственному развитию личности» при условии, что эти права не должны противоречить традиционным ценностям (семья, община, Отечество).

Стремление Церкви выступить в роли арбитра в процессе «диалога цивилизаций» может свидетельствовать о следующем:

1) исторически Россия занимала важное геополитическое положение между различными цивилизациями. Православие, действительно, имеет богатый опыт взаимодействия с представителями различных верований и цивилизаций;

2) стремление выступить в качестве арбитра говорит об усилении тенденции к сохранению и защите цивилизационной идентичности, прежде всего в странах, где была традиционно сильна православная ориентация. Эту тенденцию скорее необходимо воспринимать как стремление к сохранению культурной идентичности и противодействие глобализационным последствиям.

А. Красиков считает, что участие в этом процессе государства и укрепление взаимосвязи церковной структуры в государствах, где есть представительство РПЦ, является фактом замены культурологического понимания термина «цивилизация» политико-правовым. Например, политическим шагом воспринимается участие государственных деятелей в обсуждении проблем сохранения и укрепления русской культуры, неодобрение вызывает факт государственной инициативы в посредничестве налаживания диалога между Русской зарубежной церковью и РПЦ до их объединения в 2007 г. «Может ли высший руководитель и гарант Конституции современного светского государства брать на себя роль посредника во взаимоотношениях между различными религиозными структурами, как это произошло в ноябре 2003 г. с передачей приглашения в Москву (от имени Патриарха Московского и всея Руси) предстоятеля Русской зарубежной церкви митрополита Лавра?» задает вопрос А. Красиков. На этот вопрос можно ответить утвердительно. Государство не может устранить себя из культурной сферы, от формирования вероисповедной политики, от процесса поддержания осознания своего культурного и исторического прошлого. Такая политика является основной обеспечение единства государства, его национального самосознания. Об этих функциях государства прописано в Конституции.

Действительно, «византийская модель» государственно-церковных отношений, которая позволяла транслировать и укреплять православный дискурс культуры, была основой культурно-исторического процесса России. Эта модель дополнялась и державно-имперскими задачами, легитимизированными официально признанной сакральной идеологией «Москва третий Рим». Трансформированный «византизм», безусловно, вошел в культурно-идеологическую систему советского общества. Ho, на наш взгляд, говорить о православной глобализации применительно к постсоветскому периоду истории России неверно. Глобализация предполагает включение в орбиту распространения единых ценностных паттернов не только религиозных и культурных аспектов, но и политических, социально-экономических, управленческих. Мы можем говорить о стремлении РПЦ при поддержке государства к укреплению цивилизационной идентичности того «русского мира», который воспринимался всегда как основа российской цивилизации, то есть о попытках укрепления православных христианских ценностей на территориях, традиционно входивших в орбиту единого цивилизационного пространства. Мы не можем констатировать проникновение и усиление православного дискурса в системе ценностей стран, традиционно относящихся к «католическому миру» или к исламскому культурному пространству. И тем более нельзя говорить о политической и экономической экспансии на территорию исконного существования других цивилизаций. Следовательно, нельзя считать попытки укрепления религиозно-культурной идентичности на территориях, веками принадлежавших к «русском миру», процессом «православной глобализации».

Противостоять глобализационной парадигме через христианизацию культуры в тех государствах, где у РПЦ еще есть опора в лице верующих, где люди еще идентифицируют себя с «православным миром», это цель, которую ставит Церковь и которую конкретизировал патриарх Кирилл, отметив, что Целью Русской Православной Церкви является «не инкультурация христианства, а христианизация культуры… Культуру нельзя использовать тактически: культура сама должна стать носительницей Христова благовестил» [5].

В 1990-х гг. XX в. РПЦ гораздо громче заявляла о своей позиции, когда дело касалось конкретных политических решений. Сложная политическая и социальная ситуация в стране, нестабильное положение власти, государственные кризисы и экономические трудности способствовали тому, что Церковь стала главным социальным институтом, обеспечивающим стабильность в обществе. Поэтому Церковь фактически возглавила процесс разработки нового законодательства, которое появилось в 1997 г. («Закон о свободе совести и религиозных объединениях»), добилась ряда правовых преимуществ, вернула себе статус приоритетной религии и способствовала формированию кооперационной модели взаимодействия с государством. В XXI в. голос Церкви слышен не так громко. После заявлений патриарха Алексия II о том, что «состояние государственно-церковных отношений близко к идеальным», сложилась такая ситуация, что причин выступать так же громко, как и в конце XX в., не стало. Церковь заняла то место в государстве, которое соответствует ее представлениям в контексте модели «Византийской симфонии», заявленной в «Основах социальной концепции Церкви». Поэтому оснований выступать более радикально за отмену тех реалий, в которой живет и сама Церковь, не представляется возможным. Главный враг для Церкви в современных условиях не глобализация, а ее проявления секуляризм. Задача церкви бороться с проявлением секулярного мира с его влиянием на конкретного человека. Как отметил митрополит Илларион, председатель Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата, «Церковь это армия, которая борется за то, чтобы в мире царствовали абсолютные нравственные ценности и идеалы, а секулярное общество очень активно противостоит ей в этой борьбе. И силы, конечно, неравны. Представители секулярного мировоззрения в количественном отношении часто превосходят представителей религиозного. Причем борьба идет не за богословские истины. Наша миссия заключается не только в том, чтобы доказывать людям существование Бога, и уж тем более не в каких-то институциональных интересах. Эта борьба, прежде всего, за человеческую душу» [6].

Итак, к началу XXI в. завершился важный этап формирования социальной концепции церкви. РПЦ выразила свою позицию по отношению к современным процессам в России и в мире, к государству, определила свою миссию. Церковь содействовала становлению необходимых политико-правовых условий для своей социокультурной деятельности. В XXI в. настал период реализации своей социальной концепции. И этот новый период следует связывать с патриархом Кириллом, который с момента интронизации на патриаршество сразу дал понять, что у Церкви есть целостное видение своей миссии. Можно отметить интересную тенденцию. В 90-е гг. XX в.

Церковь формировала свою концепцию параллельно с процессом становления религиозного вероисповедания и развитием кооперационной системы государственно-церковного взаимодействия. В начале XXI в. РПЦ объявляет о духовной модернизации вместе с курсом власти на модернизацию светскую.

К проблеме модернизации страны патриарх Кирилл обратился еще тогда, когда возглавлял ОВЦС. На XI Всемирном Русском народном соборе он сформулировал несколько важных тезисов. Цель модернизации заключается в преодолении социальной несправедливости, для прогрессивных преобразований необходим поиск собственных национальных основ. На этих основах необходимо провести модернизацию. Их суть в уважении ценностей земного мира и использовании их на пользу человека и общества. Они опираются на идеи Нила Сорского и Иосифа Волоцкого. Также источником традиций для правильной модернизации, по его мнению, является «Домострой». Ключевым является идея о высоком духовном смысле труда. В отличие от бессмысленных трат ресурсов и бесконечного накопления богатства, такой труд несет благо. В качестве главного инициатора перемен Кирилл называет не Церковь, а государство, которое разработало идею «суверенной демократии» и «русского проекта», переосмыслив имперские идеи.

Концепция модернизации получила развитие после того, как Кирилл стал патриархом. В своем первом интервью он сформулировал тезис о том, что «рациональный менеджмент, рациональная организация жизни не означает высокое качество человеческой жизни» [7]. Эта мысль не соответствует ценностям европейского развития, в которых главной признается рациональная основа и собственные критерии уровня жизни. Характеризуя задачи Церкви, патриарх Кирилл отметил: «А задачи, которые стоят сегодня, очень сложные. Более или менее создано все для того, чтобы механизм работал. Это не означает, что механизм совершенный над совершенствованием церковного механизма нужно работать, но это действительно техническая сторона дела. А принципиальная сторона дела заключается в том, что слово Божией правды сегодня должно быть очень убедительным для людей. Люди должны услышать современные люди, которые оторваны от традиции христианской жизни, от религиозной традиции, оторваны временем и не только временем, не только тяжелыми десятилетиями, которые наша страна и наша Церковь пережили. Сегодня в мировом масштабе происходит отрыв от религиозного наследия. Современное общество это нерелигиозное общество, это общество, которое ставит в качестве главного критерия добра, основного критерия истины человеческую личность. И если об этом задуматься, то это колоссальной силы отрицательный вызов» [8].

Характеризуя участие Церкви в процессе модернизации, патриарх отметил: «Как ни странно, но тему модернизации Церковь стала поднимать в течение последних лет с определенной настойчивостью… Так вот: самые надежные перемены это те перемены, которые связаны с улучшением человеческих нравов; тогда перемены происходят без потрясений… настоящая перемена к лучшему связана с изменением человеческих нравов. Скажите, может быть эффективной, удачной, служащей человеческому благу модернизация, осуществленная плохими людьми? Пойдем дальше киборгами, инопланетянами, роботами? Рациональный менеджмент, рациональная организация жизни не означает высокого качества человеческой жизни. Можно быть очень успешным с точки зрения организации и провалиться в самом главном не поднять качество человеческой жизни… Так вот: любая модернизация, любая реформа, любая перемена должна осуществляться на основе фундаментальных ценностей. Перемены не могут разрушать эти ценности, а поскольку самой фундаментальной ценностью является нравственность (потому что без нравственности нет человеческой личности), то мы должны так модернизировать страну, чтобы одновременно сохранять и укреплять нравственное измерение личной, семейной и общественной жизни. Поэтому главная, может быть, идея, с которой Церковь обращается к обществу в связи с модернизацией, заключается в том, что, модернизируя надстроечные ценности, мы должны сохранять и укреплять фундаментальные ценности. Всякая модернизация должна включать нравственное измерение. Иначе ничего не получится, иначе у нас будет еще одна машина угнетения, иначе, развивая какие-то стороны общественной, социальной, политической и экономической жизни, мы будем, что называется, затягивать туже петлю на качестве человеческой жизни. Гуманитарное, человеческое, нравственное измерения очень важны. И в этом смысле Церковь готова участвовать в общественном дискурсе в отношении темы модернизации и приветствует постановку этого вопроса на самом высоком государственном уровне в России сегодня» [9].

Итак, патриарх Кирилл видит необходимость церковного участия в процессе модернизации России. Церковь и в этом вопросе остается союзником государства, берет на себя духовное обоснование новых государственных задач. Можно констатировать стремление к укреплению союза с государством для реализации своей социально-культурной миссии. Необходимость борьбы с негативными проявлениями глобализации приводит к стремлению создать новую парадигму христиански направленного развития российского общества и укрепление цивилизационных основ. А это задача уже гораздо более трудная, нежели задача инкультурации христианской культуры, которую ставит католическая Церковь. Ее выполнение возможно только при условии тесного сотрудничества с государством.

Таким образом, период, который переживает Русская православная церковь и все российское общество, действительно можно назвать переходным и переломным. 20 лет постсоветского периода только определили положения, статус, задачи развития Церкви. Закончился институциональный этап восстановления Церкви в России, начинается этап борьбы за сохранение и укрепление христианской православной парадигмы. По словам Святейшего Патриарха Кирилла, перед христианами стоят две задачи. «Они должны хорошо знать современную культуру и современного человека… и должны стремиться преобразовать эту культуру на христианских началах, сделать ее культурой «охристовленной»».

Размещено на Allbest.ru