Редакторский опыт в советский период

Размещено на http://www.allbest.ru/

Редакторский опыт в советский период

Как самостоятельная деятельность в книгоиздательском деле редактирование сформировалось не сразу. Этот вид деятельности складывался по мере развития книгоиздания в связи с необходимостью обеспечивать определенные операции, процессы, решать конкретные задачи выпуска литературы.

В России редактирование не имело самостоятельного значения вплоть до начала ХIХ века. Однако в течение ХVII-XVIII веков формировались предпосылки для выделения такого рода деятельности. ХIХ век можно рассматривать как время, когда редактирование постепенно получает собственный статус, становится самостоятельной сферой деятельности со своими целями, задачами, методами, формами работы.

Но опыт редактирования в то время еще не обобщался, и редакторов специально не готовили. Только в середине ХХ века начинает формироваться специальное знание в области редактирования, причем многие аспекты этого знания основываются на анализе собственно редакторской практики именно XIX века, и можно назвать этот век своеобразной фактологической базой современной теории редактирования. При обосновании форм и методов этой деятельности исследуются варианты редакторской работы отдельных писателей, редакторов, издателей, и на этой основе создается теория и методика самой деятельности.

Редактирование - персонифицированная деятельность. Личность редактора определяет его работу над произведением и вносит собственное индивидуальное начало в чужое произведение. Это отчетливо просматривается в материалах, сохранивших правку писателей, работающих над чужими рукописями.

В конце 30-х годов XX века, когда активно развивается система отраслевых издательств, которые нуждаются в специалистах-редакторах, Московский полиграфический институт (ныне Московский государственный университет печати) открывает редакционно-издательский факультет. С этого времени начинается подготовка профессиональных редакторов. Развивается и теория редактирования, включающая систему знаний о закономерностях издательского процесса, подготовки изданий, работы над текстом и др.

Книговедческое знание в области редактирования делает первые шаги в 20-е годы ХХ века. Появляются отдельные работы, обобщающие опыт подготовки издания, рассматриваются вопросы языка и стиля, изучается редакционно-издательская деятельность [1, с. 3-7].

Октябрь 1917 года знаменовал собой и начало долгосрочной тенденции централизации и регламентации издательского дела в стране, когда редакционно-издательский процесс во всем многообразии функций и задач ставился под контроль государства. Уже в январе 1918 года был создан Революционный трибунал печати, который имел право налагать на издателей штрафные санкции, вплоть до конфискации типографий.

Первым шагом к созданию новой централизованной издательской системы был декрет правительства о Государственном издательстве. На Госиздат возлагались функции контроля за другими издательствами (тематическое планирование, финансирование) и др., распределение заказов на типографские работы и лимитов на бумагу, предоставлялось право ограничивать наркоматы и ведомства в части выпуска специальной литературы.

В дальнейшем Госиздат превращается в мощную государственную книгоиздательскую систему, объединявшую более 50 местных отделений. Государство сохраняло за собой монопольное право в книгоиздательском деле.

В начале становления советской книгоиздательской системы наиболее заметной и значимой становится организационно-творческая функция издательских и редакционных работников, что объясняется прежде всего теми сложнейшими проблемами, которые им приходилось решать - борьба с неграмотностью, новый читатель, разработка организационно-экономических принципов деятельности и т.д.

Глава Госиздата О.Ю. Шмидт не оставлял вне поля зрения и такой вопрос, как вооруженность труда редактора (особенно библиографическими и справочными пособиями и материалами). По свидетельствам работающих с ним, он просил заведующих редакциями составлять и вести справочные картотеки на издаваемые произведения русских классиков. В таких картотеках следовало бы отражать существующие данные об изданиях автора, планируемые работы в соответствии с подготовкой разных видов изданий, этапы редакционно-издательской подготовки.

Редакторский опыт в советский период в полной мере вобрал в себя и достижения, и просчеты, которые характерны для этой области деятельности, отражающей, прежде всего специфику социально-общественного развития. В соответствующей для себя форме он, в известной мере, повторял те изгибы и повороты, острые, порой драматические противоречия исторического пути, по которому двигалась страна, и поэтому очень трудно поддается какой-либо одномерной оценке. Однако все это происходило под растущим и ужесточающимся контролем государства, не только осуществляющим политику в области литературы и искусства, но и постепенно формирующим жесткую идеологическую парадигму, рамки которой ограничивали литературное дело и сам литературный процесс.

С точки зрения государственной политики в сфере книгоиздания в первые годы Советской власти важными показателями, влияющими на редакционно-издательскую деятельность, стали: поставленные государством задачи приобщения нового массового читателя (рабочего и крестьянина) к образованию, воспитание у него потребности в книге, в печатном слове, привлечение его через это слово к источникам духовной и материальной культуры и формирование определенного мировоззрения. Указанные общественные установки служили основными ориентирами в деятельности издательств в 20-е годы. В результате наибольшее распространение в этот период получает так называемая массовая книга, выходившая миллионными тиражами, которая отличается ярко выраженной пропагандистской направленностью. Она стала специфическим типом издания и охватывала, по сути дела, все виды литературы. Это в основном были брошюры объемом, не превышающим 16-32 страницы, хотя постепенно намечается тенденция к замене их традиционной книгой.

Помимо создания оптимальной организационно-экономической среды для эффективного воздействия массовой книги конкретные требования предъявляются и к тем ее функциональным элементам, которые учитывает редактор, работая над преобразованием авторского оригинала в издательский. Так, отмечалось, в частности, что в книге для массового читателя, только-только преодолевшего неграмотность, «шрифт должен быть четким, крупным… Размер книги нормально должен быть в 1 лист, максимально 2-2,5 листа… Она должна быть снабжена иллюстрациями… Желательно снабжать книги художественными красочными обложками, преимущественно иллюстративными или плакатными».

Получают свою оценку лингвостилистические и композиционные средства. Так рекомендуется пользоваться языком, близким к разговорному, «но недопустимо подделываться под простонародный». «В случае… употребления иностранных слов, научных терминов и новых понятий, смысл их должен быть ясен из контекста или специально разъяснен в тексте. Следует Недопустимо сокращение слов, даже самых обычных, т. к. они требуют привычки. Желательны короткие фразы, разделенные точками. Для облегчения усвоения прочитанного рекомендуется чаще разбивать текст на абзацы и главы с заголовками, подзаголовками и лозунгами… Не следует злоупотреблять формою сказок и побасенок в деловых серьезных вопросах».

По мере ликвидации и роста уровня профессионального образования в значительной мере меняются и редакционно-издательские задачи. Постепенно теряет свое значение ориентировка на полуграмотного читателя, на первый план выдвигается разработка адекватных видов и типов изданий. Начало этого процесса наблюдается уже в 20-е годы.

Время ставило перед редактором задачи предъявления адекватных требований к произведениям литературы, обоснования связи целевого назначения и качества различных компонентов произведения. Редактор получает управляющие функции по отношению к труду автора. Причем сам он действует не столько исходя из собственных знаний, сколько опираясь на решения, постановления, указы государственных и партийных органов.

Эта работа растянулась на долгое время, и постепенно сформировался корпус редакторов и авторские активы различных издательств. За годы Советской власти накоплен огромный опыт подготовки и выпуска в свет классиков мировой и отечественной литературы и искусства, научного, учебного, справочно-энциклопедического книгоиздания.

Развитие достаточно жестко регулируемой государственной книгоиздательской системы потребовало централизованной подготовки специалистов редакционно-издательского профиля. В 1930 году на базе Высшего художественно-технического института был создан Московский полиграфический институт, который в дальнейшем превратился в крупный учебный и научный центр, готовящий соответствующие квалифицированные кадры для издательского дела, полиграфии и книжной торговли.

В течение многих лет, начиная с первых шагов культурной революции, сложилось представление о редакторе как помощнике (и даже воспитателе) автора, работнике идеологической сферы, должностном лице, представляющем КПСС и обязанном контролировать авторский труд. Такое положение привело к тому, что редактирование стало рассматриваться главным образом как работа, сводимая к правке литературного произведения. В профессиональных требованиях к редактору на первое место ставилась идеологическая бдительность. То, что основу редактирования должна составлять работа над текстом произведения, было зафиксировано в нормативных документах, действовавших в издательской практике.

Отдавая основное время работе над текстом, редактор не располагал возможностью всерьез заняться книгой в целом, формированием ее аппарата, решением организационно-управленческих и информационных задач. Планирование его работы, которое осуществлялось на основе учета количества отредактированных авторских листов, не стимулировало к этому. Активное вмешательство в авторский текст нельзя считать правомерным, поскольку это противоречит природе творческого труда, не согласуется с пониманием произведения как его оригинального результата и ведет к нарушению авторского права [1, с. 201-210].

Редакторская деятельность М. Горького, В.Я. Брюсова, А.А. Блока

Уже в первые годы Советской власти постепенно накапливался уникальный редакторский опыт, который позднее был положен в основу разработки теории редактирования. В области подготовки и издания произведений художественной литературы примером тому может служить, прежде всего, редакционно-издательская деятельность М. Горького, В.Я. Брюсова, А.А. Блока.

С именем М. Горького связаны многие ценные издательские начинания. Горький занимался подбором авторов и разрабатывал концепцию многих будущих изданий.

Как редактор, Горький исповедывал те принципы и опирался на те традиции, которые формировались в процессе развития классической русской литературы и которые определяли взгляд на литературное произведение как на целостную художественную систему со сложным равновесным взаимодействием всех ее функциональных элементов.

Сам перенесший «болезни» литературного роста и становления, прошедший редакторскую школу В.Г. Короленко, Горький прекрасно знал цену каждому из слагаемых литературного мастерства. С этой точки зрения Горький-редактор действительно «создавал автора». Как полагают, им написано около 20000 писем, причем наибольшая их часть - начинающим писателям. Проблемы литературного мастерства Горький всегда рассматривает в контексте множественности и многозначности его критериев.

Еще находясь в Сорренто, он пишет одному из начинающих авторов: «Попробуйте написать небольшой очерк, пришлите мне. Но пишите не мудрствуя, а - просто, как будто Вы рассказываете человеку, который знает столько же, сколько Вы. Читатель наш, современный, - именно такой знающий человек. Рассказывайте так, чтоб читатель видел то, о чем вы говорите. Избегайте многословия».

Проблема преемственности традиций редактирования нашла свое отражение и в редакционно-издательской деятельности В.Я. Брюсова.

В богатой и активной редакционно-издательской деятельности В.Я. Брюсова обычно выделяют три направления - собственно редакционно-издательское, стилистическое и текстологическое. Главное кредо, которое исповедывал он как редактор и издатель - это глубокое знание предмета литературной работы и привлечение максимального количества источников для его пополнения.

Брюсов - издатель, чрезвычайно внимательно относящийся к выбору средств реализации авторского произведения в издании. Для него работа в этом направлении начинается с разработки концепции (плана) издания, системы размещения материала, структуры и содержания научно-справочного аппарата (комментарии, примечания, указатели и т.д.). Весьма требователен Брюсов к эстетике издания - к выбору шрифта, бумаги, подбору иллюстраций, к композиционным средствам.

Наследованию лучших традиций редакторского искусства представителями нового поколения редакторов и издателей способствовала и редакционно-издательская деятельность А.А. Блока.

Поэт непродолжительное время выступал в качестве редактора периодических изданий. А.А Блок убедился в том, что ему не дадут возможности воплотить в жизнь его издательские замыслы. В основном его редакторская деятельность связана с подготовкой и выпуском отдельных изданий или собраний сочинений мастеров литературы. В истории редактирования А.А. Блок занял свое место главным образом как редактор оригинальных поэтических произведений и редактор переводов.

В полной мере при этом проявилось умение Блока-редактора при помощи редакционно-издательских средств воссоздавать для читателя индивидуальный образ автора, бережно относясь к его творческой воле.

Редактируя переводы, Блок как бы вслушивается в звучание авторского оригинала и затем стремится передать его поэтическую суть в естественном звучании русской речи [1, с. 211-219].

Редакторская деятельность крупнейших мастеров слова, воспитанных предшествующей эпохой, не только сохраняла преемственность идейно-эстетических и литературно-художественных традиций подлинной культуры, но и цементировала ее ценностные основы, которые устояли вопреки разрушительным попыткам «переосмысления» всего прошло опыта.

Формирование принципов редактирования в советский период - процесс неоднозначный. Его основные этапы вполне соответствуют тем конкретно-историческим периодам в жизни общества, которые структурно выделяют на основе действия целого ряда факторов. В 20-е годы на практике редактирования несомненно сказываются «бунтарские» течения в самом литературном процессе.

Однако уже в 20-е годы (в контексте острых дискуссий) постепенно начинает складываться система жесткой регламентации издательского дела. В июне 1922 года было образовано Главное управление по делам литературы и издательств (Главлит), а на местах губ- и обллиты, то есть органы цензуры.

С точки зрения общего подхода к редакторской оценке литературного произведения, вопрос сводился к тому, что считать основным - его художественные достоинства, прежде всего, как предмета искусства, или его идейность, понимаемую как реализацию автором политической линии государства.

Основным методом советской литературы на 1-м Всесоюзном съезде писателей в 1934 году был провозглашен метод социалистического реализма. Уже само указание на то, что этот метод «основной», придавало ему как бы дисциплинарную обязательность. Что касается его сути, то он требовал от художника правдивого, исторически конкретного изображения действительности в ее революционном развитии в сочетании с задачами идейной переделки и воспитания трудящихся в духе социализма. Наряду с этим, он провозглашал обеспечение художнику полной творческой инициативы, выбора разнообразных форм, стилей и жанров [1, с. 221-222].

Исторически ценный опыт редактирования в области художественной литературы накоплен в результате редакционно-издательской деятельности многих профессиональных литераторов. На разных этапах советского периода развития общества в качестве редакторов-издателей, рецензентов, литературных критиков выступали, в частности, В.В. Маяковский, А.С. Серафимович, Ф.В. Гладков, В.В. Вишневский, В.В. Иванов, В.П. Катаев, Б.Н. Полевой и многие другие писатели. Опыт их работы, исследованный с разной степенью полноты и глубины, является не только живым свидетельством противоречий той эпохи. Он позволяет также проследить и за эволюцией общественного сознания, которая в конечном счете формирует требования к редактору, устанавливает истинную ценность созданных традиций.

Константин Михайлович Симонов - поэт, публицист, редактор

Противоречивые, часто трагические коллизии того времени не могли не накладывать свой отпечаток и на внутренний мир личности, особенно личности художника.

Особо ценен редакционно-издательский опыт писателей, продолжающих и развивающих лучшие традиции редакторского искусства в условиях приказного одномыслия и порождаемой им конъюнктуры. К таковым следует отнести К.М. Симонова, который с 1946 по 1950 год и с 1954 по 1958 год был главным редактором журнала «Новый мир», в 1938 году и с 1950 по 1954 год редактировал «Литературную газету», являлся членом редакционного совета издательства «Советский писатель». Анализ редакторской практики писателя говорит о том, что ему был глубоко чужд конъюнктурный подход к оценке достоинств литературного произведения. Не голая злободневность тематического плана, а мастерство художественного воплощения выступает у К.М. Симонова основным мерилом ценности настоящей литературы [1, с. 233-234].

Фигура Симонова остается до сих пор знаковой - внутри массива советской цивилизации. Периодически появляются в печати новые книги и документы, призванные уточнить сложившийся образ советского либерала, человека счастливой писательской судьбы, общественного деятеля, чей путь отмечен множеством государственных наград. Любимца Сталина - и одновременно любимца сравнительно вольнодумной читающей публики тех лет [3].

Симонов Константин (Кирилл) Михайлович (28.11.1915 - 28.08.1979) - русский советский поэт, прозаик, драматург, военный корреспондент; секретарь Правления Союза писателей СССР; член Президиума Советского комитета защиты мира; член Центральной Ревизионной Комиссии Коммунистической партии Советского Союза, полковник в отставке. Герой Социалистического Труда. Лауреат Ленинской (1974) и шести Сталинских премий (1942, 1943, 1946, 1947, 1949, 1950)… [2].

Мать, Александра Леонидовна, по второму мужу Иванишева, - настоящая Оболенская, из знаменитого княжеского рода. Свое аристократическое происхождение Симонов не забывал - хотя и не афишировал. Мало осталось сведений и об отце Симонова - известно лишь, что был он царский офицер, едва ли не генерал-полковник, погибший в первой мировой войне [3].

Константин Михайлович сам расскажет о себе в собственноручно написанной автобиографии: «Я родился в 1915 году в Петрограде, а детство провёл в Рязани и Саратове. Моя мать работала то машинисткой, то делопроизводителем, а отчим, в прошлом участник японской и германской войн, был преподавателем тактики в военном училище.

Дисциплина в семье была строгая, чисто военная. Существовал твёрдый распорядок дня, всё делалось по часам, в ноль-ноль, опаздывать было нельзя, возражать не полагалось.

Атмосфера нашего дома и атмосфера военной части, где служил отец, породили во мне привязанность к армии и вообще ко всему военному, привязанность, соединённую с уважением [2].

После окончания семи классов весной 1930 года он поступил в фабрично-заводское училище (ФЗУ), работал токарем по металлу сначала в Саратове, а потом в Москве, куда семья переехала в 1931 году. Так он продолжал работать ещё два года после того, как поступил учиться в Литературный институт имени А.М. Горького.

«В эти же годы я стал понемногу писать стихи… Осенью 1933 года под влиянием статей о Беломорстрое, которыми тогда были полны все газеты, я написал длинную поэму под названием «Беломорканал». В громком чтении она производила впечатление на слушателей. Кто-то посоветовал мне сходить с ней в литературную консультацию - а вдруг возьмут и напечатают?»

В 1938 году Константин Симонов закончил Литературный институт имени А.М. Горького. К этому времени он уже написал несколько больших произведений. В том же 1938 году К.М. Симонов был принят в Союз Писателей СССР, поступил в аспирантуру ИФЛИ, опубликовал поэму «Павел Чёрный».

В 1939 году направлен в качестве военного корреспондента на Халхин-Гол, в институт не вернулся.

С осени 1940 года по июнь 1941-го учился на курсах военных корреспондентов при Военно-политической академии. Окончил их в середине июня 1941 года, получив воинское звание интенданта второго ранга.

В годы войны работал военным корреспондентом в «Красной звезде», где служил до осени 1946 года. В 1942 году ему было присвоено звание старшего батальонного комиссара, в 1943 году - звание подполковника, а после войны - полковника.

В годы войны написал пьесы «Русские люди», «Жди меня», «Так и будет», повесть «Дни и ночи», две книги стихов «С тобой и без тебя» и «Война».

Как военный корреспондент побывал на всех фронтах, прошёл по землям Румынии, Болгарии, Югославии, Польши и Германии, был свидетелем последних боёв за Берлин.

«Почти весь материал - для книг, написанных во время войны, и для большинства послевоенных - мне дала работа корреспондентом на фронте»

После войны в течение трёх лет пробыл в многочисленных зарубежных командировках (Япония, США, Китай).

Общественная деятельность в послевоенные годы: с 1946 по 1950 год и с 1954 по 1958 - главный редактор журнала «Новый мир». С 1950 по 1953 - главный редактор «Литературной газеты». С 1946 по 1959 и с 1967 по 1979 - секретарь Правления Союза писателей СССР.

«За период моей литературной деятельности мне было присуждено шесть Государственных премий СССР за пьесы «Парень из нашего города», «Русские люди», «Русский вопрос», «Чужая тень», за книгу стихов «Друзья и враги» и повесть «Дни и ночи», а также Государственная премия РСФСР имени братьев Васильевых по кинематографии за фильм «Живые и мёртвые»… Несколько последних лет помимо чисто литературной работы я занимался ещё и кино- и теледокументалистикой».

Константин Михайлович Симонов скончался 28 августа 1979 года в Москве. Его останки были кремированы и, согласно завещанию, прах был развеян в Белоруссии - на Буйническом поле под городом Могилёвом. Это поле и подвиг людей навсегда запечатлелись в памяти писателя…

Там, среди елей и клёнов, лежит валун, на котором знакомое, размашистое факсимиле Константина Симонова. С тыльной стороны камня вмонтирована литая доска с надписью: «Всю жизнь он помнил это поле боя 1941 года и завещал развеять здесь свой прах». Автобиография. 1978 год [2].

Наталья Иванова в очерке «Константин Симонов глазами человека моего поколения» напишет: «Лауреат шести сталинских премий, орденоносец, любимец Сталина, Константин Симонов не был пророком в своем отечестве и относился к своему положению как командир, стоящий на определенной ступеньке иерархической лестницы. Его не могли унизить сталинские указания - он мог их тяжело переживать, думать, где он ошибся, - но у него не могло быть сомнений в самой необходимости этих указаний.

Хотя своеволия в его характере хватало. И с этим дворянским чувством чести и достоинства надо было выстраивать советскую жизнь.

Имя Кирилл, данное при рождении, он своевольно заменил на Константин, исходя из невозможности самому четко произнести звуки «р» и «л».

Симонов, хотя и менее, чем генеральный литературный секретарь Александр Фадеев, и еще менее, чем настоящий генсек, но тоже был явно наделен харизмой. Но не менее, чем вышеупомянутые, а может, и поболее - артистизмом. Внешний облик, как нынче говорим, имидж всегда значил для Симонова очень много. «Гражданские» костюмы, тщательно повязанные галстуки, знаменитое кепи, модное пальто из верблюжьей шерсти, американский свитер, трость - это уже редактор «Нового мира». Продуманное Симоновым оформление внешнего облика, своеобразное «имиджмейкерство» отмечено всеми мемуаристами. И даже громить космополитов будет с трибуны Союза писателей аристократически грассирующий барин в американского покроя костюме.

Редактор «Нового мира» сравнительно молод. Правда, для тех времен тридцать лет, да еще когда пять из них ты известный, а потом и всенародно знаменитый, - это немало. Симонов специально выглядит старше, утверждая свою солидность и авторитетность, «командирский» облик уже в послевоенном времени [3].

Журнал «Новый мир», историческая справка

Голубая обложка «Нового мира», одного из старейших литературных журналов России, знакома без преувеличения каждому российскому читателю. Журнал «Новый мир», выходит в Москве с 1925 года. После войны главным редактором стал известный писатель К.М. Симонов, а в 1950-м - не менее известный Александр Трифонович Твардовский (1910-1971), создатель «Страны Муравии» и «Василия Теркина». Это первое пребывание Твардовского на посту главного редактора было недолгим. Из-за острых для того времени публикаций В. Померанцева, Ф. Абрамова, М. Щеглова и М. Лифшица он был в 1954 году отстранен от руководства. На его место вернулся К. Симонов, при котором был напечатан роман В. Дудинцева «Не хлебом единым», вызвавший большие споры и ставший, несмотря на скромные литературные достоинства, серьезным общественным событием.

Семь десятилетий, почти совпавшие с существованием СССР, были прожиты журналом не в безвоздушном пространстве - вместе со страной и эпохой. История русской словесности ХХ века - со всеми ее сложностями и противоречиями, со всей ее славой и позором - так или иначе запечатлена на страницах «Нового мира». Лучше всего просто привести список известнейших произведений, напечатанных (полностью или частями) в разное время на страницах журнала. «Черный человек» Сергея Есенина, «Лейтенант Шмидт» Бориса Пастернака, «Хождение по мукам» и «Петр Первый» Алексея Толстого, рассказы Исаака Бабеля, «Тихий Дон» и «Поднятая целина» Михаила Шолохова, воспоминания Андрея Белого, «Оптимистическая трагедия» Всеволода Вишневского, рассказы Андрея Платонова, «Дым отечества» К. Симонова, «Театральный роман» Михаила Булгакова… Перечислять можно бесконечно. Есть такой термин - «большая литература»; и невозможно отрицать, что большая литература этих советских десятилетий возникала в основном на страницах «Нового мира».

Культурный и демократичный, журнал спокойно следует своему, не сегодня избранному направлению, избегая экстремизма любого толка и сочетая художественную новизну с интеллектуальной основательностью и даже своего рода «академизмом». К этому можно прибавить еще два понятия - консерватизм и историзм. Сохранение памяти о прошлом сказывается во внешнем облике журнала, мало изменившимся на протяжении десятилетий, в устойчивом подборе и расположении журнальных рубрик (хотя и тут происходят естественные, подсказываемые самой жизнью, а не надуманные изменения). Эта устойчивость, можно даже сказать - респектабельность, в лучшую сторону отличает «Новый мир» от поверхностной массовой журналистики, захлестывающей многие периодические издания. Так что позитивный образ журнала, сложившийся у читателей, как в России, так и за рубежом, вряд ли претерпит в будущем серьезные изменения. В одном из обращений «Нового мира» к читателям были сказаны замечательные слова: «Не каждый год рождаются шедевры, но русская литература жива, и мы ощущаем себя органической частью этой живой культуры» [5].

Симонов, молодой редактор «Нового мира», совсем недавно он вернулся из длительных послевоенных заграничных вояжей, поездкам придавалось чуть ли не государственное значение. Симонов и его коллеги исполняли роли пропагандистов и агитаторов, причем Симонов оказался из всей компании, видимо, наиболее способным.

Так что новый послевоенный облик, способ одеваться и «преподносить» себя был выработан и в результате путешествий по миру для выполнения государственной важности задач.

Константин Симонов изо всех сил стремится к общественному положению и успеху. И он добился своего, став фактически правой рукой генсека Фадеева в Секретариате Союза писателей и главным редактором «Нового мира.

Сталин ценил в Симонове искренность восхищения. Искренность, умноженную тем, что Сталин был и остался для Симонова фигурой загадочной. Тайной и загадкой, которую Симонов всю свою сознательную жизнь разгадывал, - именно поэтому его посмертной книгой стала книга о нем, о Сталине, - «Глазами человека моего поколения», опубликованная только через десять лет после его смерти, в 1988 году.

Начальственную службу в Союзе писателей он воспринимал и как возможность делать добрые дела (и делал их - например, два дачных поселка «Литгазеты» возникли благодаря ему); как председатель общественного совета ЦДЛ он инициировал выставки Пиросмани, Петрова-Водкина, Татлина, Хлебниковой; собирал солдатские мемуары, помогал кому только мог материально… Но - не шел на риск: «…я никогда не рисковал сдуру, был очень аккуратен, выдержан и осторожен» - хотя и «не бегал» от реальной опасности (письмо сыну Алексею, 1952 г.).

В 1956-м Симонов, редактор «Нового мира», вместе с членами редколлегии напишет официальное письмо Пастернаку, мотивирующее отказ печатать «Доктора Живаго» антиреволюционным содержанием романа (письмо будет обнародовано в октябре 1958-го, в разгар кампании).

Симонов в 49-м году приезжал в Ленинград и метал громы и молнии: «Ахматовщину надо выжечь каленым железом». <…>

Отношение Константина Симонова к поэзии Анны Ахматовой на протяжении его жизни менялось; однако в 1976 году в подробнейшем письме к В.Я. Виленкину он признается, что, по-видимому, его представления о ней, замыкавшиеся главным образом на десятых годах, были узки и несправедливы. «Видимо, я принадлежал именно к тем, заочным, без вины виноватым, обидчикам Ахматовой, которые где-то для себя продолжали ее числить в десятых годах» [3].

Еще одна история, записанная Л.К. Чуковской, связана с еще одним великим современником Симонова - Борисом Пастернаком. В 1947 году Симонов поручил ей, тогда заведовавшей отделом поэзии в «Новом мире», «просить у Бориса Леонидовича стихи для журнала». Пастернак стихи дал, но Кривицкий, который был «фактически всевластным хозяином» журнала, настроил Симонова против - стихи были отвергнуты. Но Симонов, как главный редактор, решил все же для смягчения ситуации позвонить Пастернаку сам - хотя и с отказом. И что же? «Утром, часов в 9, - пишет Чуковская, - меня поднял с постели телефонный звонок. Симонов. Обиженным голосом он сообщил мне, что накануне, не глядя на поздний час и большую усталость, позвонил Борису Леонидовичу сам, объяснил ему ситуацию «сердечно, мягко». Пастернак же, как обнаружил Симонов, человек неблагодарный: забыв все попытки Константина Михайловича облегчить его участь… наговорил грубостей…» Следом за Симоновым Чуковской позвонил Пастернак - и пересказал свой с Симоновым разговор: «А я ему: «Кто же это вам мешает работать, Константин Михайлович? Назовите этих людей, изобличите публично! Ведь вы - не какой-нибудь я, ведь вы - Симонов, один из виднейших, влиятельнейших общественных деятелей нашей страны! И вдруг - вам, публицисту первого ранга - мешают! Вы обязаны немедленно выступить в печати и изобличить отдельных вредителей или те вредительские организации, которые вам, Симонову, смеют чинить препятствия в издании журнала» [3].

Симонов был счастливчиком, избегнувшим опасностей времени, в котором гибли, исчезали навсегда, подвергались преследованиям и унижениям настоящие поэты. В нем особым образом и одновременно сочеталось стремление написать диссертацию о Блоке и пафос сочинения стихов о перековке заключенных, звонок Пастернаку (который должен был бы Симонову посочувствовать, а он выказал грубую неблагодарность) и славословие Софронову. «Этому учит нас партия, этому учит нас товарищ Сталин» - для заместителя генерального секретаря Союза советских писателей СССР не ритуальная формула в «премиальном» выступлении под названием «Большой день советской литературы», а символ веры. Чем это все перекрывалось? Да все тем же - служением государству, вернее, офицерской службой. Службой - как мироощущением и мировоззрением. На эту внутреннюю выправку не повлиял даже кратковременный арест любимого отчима.

Функционеру приходилось совершать множество не приметных для него самого телодвижений. И при этом - изо всех сил стараться удержаться в образе все-таки не функционера, а писателя, более того - писателя-либерала.

Надо признать, что с этой задачей Симонов блестяще справился - мало кто из умерших советских номенклатурных писателей может похвастаться шлейфом благодарной либеральной памяти. Был у Симонова, конечно, свой черный список - без него он бы не смог достичь степеней известных. Самые крупные из них - это кампания против «низкопоклонства», против критиков-космополитов и «антипастернаковская» кампания. Причем накануне ее он был отставлен с должности редактора журнала и уехал с семьей в Ташкент разъездным корреспондентом «Правды» по республикам Средней Азии. Так что Симонов «присутствовал» здесь только в качестве прозорливого идеолога, инициировавшего известное письмо два года тому назад [3].

В дневниках, напечатанных как при жизни, так и после смерти, пастернаковский «эпизод» отсутствует. Впрочем, умолчания в воспоминаниях бывают красноречивей описаний.

«Никаких оговорок в сторону «реабилитации» Пастернака и покаяния в собственной вине участника травли я в текстах Симонова не обнаружила. Но была со стороны Симонова предпринята долговременная акция возвращения в легальную литературу другого, сопоставимого по масштабам (как он понимал) и незаслуженно «отодвинутого» писателя - Михаила Булгакова.

Симонов помогал булгаковским публикациям, написал предисловие к книгам Булгакова, помогал и устройством дел по наследию; активно участвовал в продвижении образа Булгакова на телеэкран, делал передачи и снимал фильмы о Булгакове».

«Все лучшее, написанное Булгаковым, - тоже часть того великого целого, которое, все вместе взятое, называется советской литературой», - ритуальная формула, в случае Симонова не нуждающаяся в разъяснении: он действительно так считал, полагал советскую литературу - великой. У Булгакова Симонов видит «несовершенства», которые «были бы исправлены», если бы работа над «Мастером и Маргаритой» «длилась бы еще и еще»; «Может быть, было бы додумано что-то еще не до конца додуманное или вычеркнуто что-то из того, что несет на себе печать неумеренной, избыточной щедрости фантазии». Нельзя не отметить роли Симонова в самом пробивании булгаковских изданий - Симонов был тяжелым орудием, к помощи которого прибегали публикаторы, вовсе не согласные с Симоновым в его оценках и поправках.

Самое любопытное, что Симонову «простили» и его главенствующее участие в кампании против «критиков-космополитов», причем сами эти критики. Александр Борщаговский в своих воспоминаниях создал образ удивительно обаятельного, скромного, талантливого и щедрого, деликатного человека и редактора. Эпитеты, прилагаемые Борщаговским к его личности: «интеллигентская, обостренная и умная щепетильность», «зрелость личности», «уверенное ощущение судьбы», «его интерес к нестандартному, ко всякой немерности и чужому честному упорству», «располагающая… улыбка», «он душой не в театре, а в поэзии, а более всего - в самой жизни, на которую смотрит широко, пытливо и азартно», «стремительный творческий взлет».

Симонов распространял на жизнь и творчество совсем иные, нежели, скажем, Ольга Фрейденберг или Лидия Гинзбург, понятия.

У Симонова роман Пастернака действительно должен был вызывать негативную, а то и возмущенную реакцию. У Симонова был свой советский щепетильный кодекс писательской, офицерской и - не побоюсь повторить - дворянской чести, причудливо соединившейся с унаследованным - от матери, отчима, княжон-теток. Кодекс служения. Если ты находишься на службе - у государства, или числишь себя в служении - народу, тем более если получаешь за это определенные привилегии, занимаешь особое, почетное положение, то это обязывает к особой чуткости, подчинение интересам государства само собой разумеется, а нарушение этой подчиненности безнравственно. Эта этическая схема была разработана Симоновым довольно рано, более того - думаю, что усвоена, ибо иначе и отчиму пришлось бы трудно - Симонов вспоминает, что ложь в семье была невозможна. А так - можно было обойтись без лжи, жить - по своему, конечно, кодексу. Бесчестием стало бы как раз нарушение этого особого договора служения, невыполнения приказа. Пастернак - по мнению Симонова - нарушил незримый договор дважды: сначала - когда сочинял свой роман, второй раз - еще хуже - когда позволил издать его за границей.

Симонов сочувствовал Зощенко и пытался ему помочь (и напечатал его рассказы в «Новом мире» в 1946-м, первым после постановления). У Зощенко была задета постановлением и его офицерская честь, и несправедливо задета, и Симонов это понимал и старался - как мог повлиять на ситуацию. А поведение Пастернака вызывало у него активное отторжение [3].

Для Симонова с его особым пониманием подлинного аристократизма великим оставался и Сталин, несмотря на все трагедии периода его правления. Книгу «Глазами человека моего поколения» Симонов начинает подробным описанием несчастий своей семьи, связанных с происхождением, - аресты, ссылки, тюрьмы. Обо всем этом говорится с чувством парадоксального достоинства - все это мы перетерпели и все равно остались верными. Симонов - вассал при государе, вассал, уважающий своего государя, служащий ему верой и правдой. Симонов остается стойким в своей приверженности. Если проанализировать «сталинские» сцены, то выяснится, что Симонов и в конце 70-х и несмотря ни на что продолжает находиться под обаянием не только личности, но и государственной позиции Сталина. Развенчать, «обрушить» образ Сталина - для Симонова - значит отказаться от самого себя: при Сталине он пришел в литературу, при Сталине он пришел в партию и литературный аппарат, департамент, возглавил его - сначала как помощник и правая рука Фадеева. При Сталине его выдвинули - и не без благосклонности Сталина. И Симонов остался благодарным Сталину - если и писал конъюнктурно против него в 60-е, то отказался от открытого антисталинизма в 70-е.

Но иллюзии были и у Симонова - так, свою редакторскую деятельность в «Новом мире» он начал со сдвоенного (№№10-11) номера 1946 года - следующего номера после того, в котором были опубликованы августовское постановление и доклад Жданова («последний аккорд в работе прежней редколлегии»). Симонов печатает прозу Паустовского, стихи Наровчатова, Смелякова, Луконина, письмо в редакцию Эренбурга, киноповесть Довженко, жестоко проработанного в 1944-м, а главное - рассказ Андрея Платонова «Семья Иванова» («Возвращение»).

«Все наши газеты - так или иначе официальные газеты, а «Литературная газета»… может ставить вопросы неофициально, в том числе и такие, которые мы не можем или не хотим поставить официально. «Литературная газета» как неофициальная газета может быть в некоторых вопросах острее, левее нас, может расходиться в остроте постановки вопроса с официально выраженной точкой зрения. Вполне возможно, что мы иногда будем критиковать за это «Литературную газету», но она не должна бояться этого, она, несмотря на критику, должна продолжать делать свое дело» [3].

«Литературная газета» историческая справка

«Литературная газета» - старейшее российское периодическое издание. 1 января 2005 года исполнилось 175 лет со времени её создания.

Первый номер газеты, основанной группой литераторов при ближайшем участии А.С. Пушкина, увидел свет 1 января 1830 года в Петербурге. Газета выходила один раз в пять дней, её первым редактором был поэт А.А. Дельвиг.

В ХХ веке издание «Литературной газеты» при поддержке М. Горького было возобновлено 22 апреля 1929 года, сначала как органа Федерации объединений советских писателей, а после I-го Всесоюзного съезда советских писателей (1934) как органа правления СП СССР.

Советская «Литературная газета» ставила своей задачей»… проводить в области художественной литературы принцип свободного соревнования различных группировок и течений».

В условиях цензуры и отсутствия свободы слова «Литературная газета» была «глотком свежего воздуха» для читателей, которые находили на её страницах острую постановку проблем, дискуссионность, представление различных, подчас противоположных, точек зрения [6].

Идея создания неофициальной газеты, замечает Симонов, «нравилась ему самому. Он говорил об этом с удовольствием, ему нравилось, что эта идея нам нравится, чувствовалось, что он хочет внушить нам решимость смелей и свободней подходить ко всем вопросам, связанным с этой будущей газетой».

Был ли Симонов искренне предан советской власти - так, как он был предан вождю, за что и пострадал после его смерти, опубликовав в мартовском 1953 года выпуске «Литературки» редакторскую статью «Священный долг писателя»? «Самая важная, самая высокая задача, со всей настоятельностью поставленная перед советской литературой, заключается в том, чтобы во всем величии и во всей полноте запечатлеть для своих современников и для грядущих поколений образ величайшего гения всех времен и народов - бессмертного Сталина». Хрущев немедленно потребовал от Суркова отстранения Симонова от редакторства. На собрании в СП было отмечено, что статья неверная. Симонова сняли с «ЛГ» - но отдали в «Новый мир».

Без лести предан: Сталину, а еще - советской власти.

Нельзя не увидеть, что Симонов был поразительно закрытым человеком. Он не оставил после себя доступными исследователю никаких личных бумаг, личной переписки, дневника своей души - при невероятном количестве дневников, предназначавшихся для печати. Дневников государственного человека - от рождения наделенного чуткостью, изяществом, эмоциональностью, которые он перестраивал (и успешно перестроил) в дисциплинированность и прагматизм.

В Симонове всегда сидел сильнейший внутренний редактор, если не сказать - автоцензор. Отсюда и его закрытость, замкнутость (при том, что он всегда был окружен людьми), отсюда то, что он называет «аккуратностью» поведения, то есть жесткий самоконтроль, подавление эмоциональности [3].

Маргарита Алигер в воспоминаниях отмечает: «Константин Симонов пришел с войны широко известным писателем и сразу же был вовлечен в орбиту общественной жизни. Он стал одним из секретарей Союза писателей, ему было доверено редактирование «Нового мира». Начинать работу ему пришлось в весьма сложных условиях. Человек своего времени и своего общества, едва вернувшийся с войны, где многое выглядело подчас проще и определеннее, он существовал по законам этого общества и привык верить в их разумность и справедливость…. Он был тем же, что и в юности, смелым и прямым человеком, но обстоятельства требовали подчас и других качеств. Приходилось и ему уступать, не всегда удавалось ему отстоять свою точку зрения, свою правоту, но скольких сил, какой энергии мозга и сердца все это стоило»… [4, c. 541].

Симонов был занят не заботой о добром имени, а добрыми делами. Быть пассивным он не умел… Сегодня порой кажется, что люди уровня Симонова могли делать больше, могли решительнее сопротивляться тому, что было не в интересах литературы. Но в то время, очевидно, не всегда могли [4, c. 542].

Симонов помогал восстанавливать писательские репутации, настаивал на том, что они сделают богаче нашу литературу и ее читателей.

В нашей литературе долгие годы не существовало Михаила Булгакова. Главным событием, истинным литературным событием явилась публикация в журнале «Москва» романа «Мастер и Маргарита». Симонов принимал горячее участие в истории этой публикации.

Стоила ему эта победа огромных усилий, драгоценных сил души.

Нелегко далась ему публикация в «Новом мире» летом 1947 года «Партизанских рассказов» Михаила Зощенко. В письме В.Я. Виленкину Константин Симонов пишет: «Почувствовав всю тяжесть положения, в которое попал Зощенко, я, став редактором «Нового мира», при первой представившейся мне возможности постарался помочь ему. Узнал, что у него есть партизанские рассказы, которые, по словам моих ленинградских друзей, можно было бы, наверное, судя по их содержанию, напечатать, я пригласил его приехать в Москву, отобрал большую часть этих рассказов и предложил опубликовать их в журнале. Это было в начале лета сорок седьмого года, и так вышло, что на вопросы, что из себя представляют эти рассказы и почему я предлагаю их напечатать, мне пришлось отвечать непосредственно Сталину. Он принял мои объяснения, и тем же летом рассказы эти были напечатаны в «Новом мире»…».

Симонов много лет добивался публикации романа Э. Хэмингуэя «По ком звонит колокол», стал председателем комиссии по литературному наследию Осипа Мандельштама, добивался переиздания книг Ильфа и Петрова, которые многие годы не фигурировали в издательских планах.

Он радовался всякому новому талантливому имени. Сколь значительно то, что он неукоснительно отвечал на все письма, неизменно благодарил за книги, присылаемые ему авторами, и писал о них свой отзыв [4, c. 546].

Оценивая процесс редактирования с его творческой стороны, он выступал за равноправное сотворчество автора и редактора, за необходимость принятия согласованных художественных решений в каждом конкретном случае. К.М. Симонов никогда не был редактором-диктатором, безапелляционным судьей, он всегда признавал, что его оценки могут быть и неверными, что могут существовать и иные, более убедительные суждения.

Особый интерес вызывают критерии оценки К.М. Симоновым военно-исторической прозы. На первый план он выдвигает здесь проблему сохранения исторического контекста, охватывающую все - от реалий быта до обрисовки характеров персонажей, включая психологическую мотивацию поступков и поведения, образ мыслей, эмоционально-чувственный строй личности и т.д. «Думаю, - писал он, - что все мы должны больше доверять своим тогдашним чувствам. История показывает, что они бывают отнюдь не всегда безошибочны, но в то же время - они часть истории. Больше того - история, игнорирующая эти чувства, на мой взгляд, вообще не заслуживает полного доверия».

Для воссоздания подлинного исторического контекста К.М. Симонов особую роль отводил научно-справочному аппарату издания, в частности, комментарию. Последний он считал важнейшим средством восстановления исторической правды. В полной мере использовал он это средство, готовя к выпуску и свою собственную книгу «Незадолго до тишины. Записки 1945 года. Март-апрель-май», которая увидела свет в 1974 году. С позиции историзма К.М. Симонов считал совершенно недопустимым «осовременивание» существовавших в прошлом реалий, замену или искажение бытовавших слов, фразеологических выражений, оборотов речи и т.д. Он справедливо утверждал, что все такого рода детали служат исторической характеристике времени, которое нельзя уточнить задним числом, тем более в угоду нынешним представлениям предвзятых интерпретаторов.

Симонов-редактор исходил из того, что любой исторический опыт должен служить сегодняшнему дню, поэтому историзм он понимал как «справедливый суд над прошлым». Применительно к литературному творчеству это означает, что «самое главное для писателя - сознательное решение судить по справедливости и само ушедшее время, и людей прошлого, видеть то, что составляло их силу и в чем были их слабости, их ограниченность» [1, c. 221-235].

В своем цикле «Люди его поколения» Татьяна Кравченко пишет: «Константин Симонов помог опубликовать наследие Булгакова. Опубликовал рассказы Зощенко в «Новом мире». «Пробил» вместе со Смирновым и Наровчатовым мемориал «Неизвестный солдат» у Кремлевской стены, именно Симонову принадлежат строки: «Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен».

Если почитать воспоминания ровесников Симонова, тех, чья юность пришлась на 30-е годы, становится понятно, что не расчет двигал ими (скажем так - в основном не расчет), а искренняя вера в правильность пути, по которому идет страна. И юный Симонов, думается, тоже был вполне искренним в своем желании «приблизиться к народу». В войну он был честным, прямым, храбрым, он писал замечательные стихи… А потом начался тот самый период в жизни Константина Симонова, из которого до сих пор обильно черпают материал для компромата. «Заказные» поездки за границу, жесткое проведение линии партии, участие в кампании против «безродных космополитов»…

Как-то уживалось это в них - подчеркиваю, не в одном Симонове, а почти во всех его ровесниках - любовь к настоящей литературе и желание направить литературу на службу новому строю. Они - дети своей эпохи, мы - своей. И нам просто повезло, что теперь не надо воспевать войну в Чечне, чтобы получить возможность печататься [7].

Заключение

В итоге следует отметить, что процесс развития редактирования в советский период носит конкретно-исторический характер. Он обусловлен действием целого ряда идеологических, социально-экономических, художественно-эстетических, социально-психологических и других факторов, действовавших на разных этапах жизни общества. В начальный период на нем в значительной мере сказываются классические традиции редакторской школы прошлого. В дальнейшем идет формирование жесткой централизованной книгоиздательской системы, полностью подконтрольной государству, распространившему свой диктат и на сферу духовной жизни.

Несомненный ущерб редактированию принесли догматизм в понимании процессов творчества, слепое следование идеологическим догмам, искаженные, но одобренные «сверху» представления о социальных функциях литературы. Вместе с тем, в советский период получают достаточно широкое развитие такие функциональные виды литературы, как научная, научно-популярная, справочная, учебная, обогащается практика издания произведений детской и художественной литературы. Значительно обогатила теорию и практику редактирования деятельность в этой области крупных писателей и ученых [1, c. 239]

Путь официальной признанности и подспудной «опальности» становится уделом Симонова на все оставшиеся ему годы. Он медленно, но верно двигался по этапам государственного признания заслуг: получил Ленинскую премию за трилогию Живые и мертвые, звание Героя Социалистического труда к шестидесятилетию, избирался в высшие партийные органы, сидел в президиумах, секретарствовал в СП и возглавлял различные комиссии. Слава советского писателя была заслуженной и… безрадостной.