Самозванцы в России в XVII веке

Размещено на http://www.allbest.ru/

Самозванцы в России в XVII веке

Бедствия Смутного времени потрясли русских людей. Многие современники винили во всём самозванцев, в которых видели польских ставленников, однако это была лишь полу правда, так как почву для самозванства подготовили не соседи России, а глубокий внутренний недуг, поразивший русское общество. Самозванство явилось одной из специфических и устойчивых форм антифеодального движения в России в XVII в. Закрепощение крестьян и ухудшение их положения в конце XVI в., резкие формы борьбы Ивана Грозного с боярством, политика церкви, окружившей престол ореолом святости, - вот некоторые факторы, благоприятствовавшие широкому распространению в народе легенды о пришествии царя-избавителя.

Самозванство в указанный период приобрело прямо-таки массовые масштабы. Помимо известных всем Лжедмитриев и «царевича Петра», до нас дошли сведения о существовании «чудом спасшегося» сына Бориса Годунова, Фёдора, а также целой плеяды «сыновей» Ивана Грозного: царевичей Осиновика, Августа, Лавра и др.

Я же постараюсь рассказать о самозванцах, оставивших наиболее яркий след в истории Смутного времени.

Лжедмитрий I.

15 мая 1591 года в Угличе погиб единственный законный наследник престола, сын Ивана Грозного, Дмитрий. Обстоятельства и истинная причина смерти царевича до сих пор являются объектом споров и исследований не только русских, но и зарубежных историков. Существуют две версии происшедшего: первая состоит в том, что Дмитрий погиб в результате несчастного случая, в припадке эпилепсии наткнувшись на нож, вторая же гласит, что было совершено намеренное убийство. В списке подозреваемых организаторов убийства находятся такие известные в то время фамилии, как Годуновы, Шуйские и Романовы. Р.Г. Скрынников пишет: «У московской знати были все основания желать смены династии на троне. Всё будущее династии Грозного сосредоточилось на младенце Дмитрии. Но среди бояр мало кого заботил вопрос о спасении этой династии… Не только Годуновы, но и Романовы и Шуйские одинаково отвергали возможность передачи трона младшему сыну Грозного». Однако для нас большее значение имеет не сколько имя организатора убийства, сколько сам факт гибели Дмитрия, который повлёк за собой конец династии Рюриковичей и появление «боярских» царей, выбранных из среды высших бояр: Бориса Годуновы, Василия Шуйского. По народному убеждению, это все были «неприродные» цари. А настоящего царевича извели бояре. Немало способствовали рождению мифа и антикрестьянские меры, принятые Борисом Годуновым: отмена права свободного перехода крестьян от владельца к владельцу в Юрьев день и указ о пятилетнем сыске беглых - эта мера была особенно неприятна казачеству.

Слухи о том, что царевич жив, появились сразу же после смерти Фёдора Иоанновича в 1598 году. Говорили, что в Смоленске видели какие-то письма от Дмитрия. Эти слухи и толки были на редкость противоречивыми. Одни говорили, будто в Смоленске были подобраны письма от Дмитрия, известившие жителей, что «он уже сделался великим князем» на Москве. Другие говорили, что появился не царевич, а самозванец, «во всём очень похожий на покойного князя Дмитрия». Борис Годунов будто бы хотел выдать самозванца за истинного царевича, чтобы добиться его избрания на трон, если не захотят избрать его самого.

После избрания Бориса на трон молва о самозванном царевиче смолкла. Зато слух о спасении истинного Дмитрия - «доброго царя» - в народе получил самое широкое распространение.

О том, что самозванец был подготовлен русскими боярами, а польская шляхта и иезуиты только воспользовались им в своих интересах, русские историки заговорили еще в XVIII-XIX вв. Князь М.М. Щербатов, С.М. Соловьёв, Н.И. Костомаров, В.О. Ключевский, С.Ф. Платонов считали самозванца орудием в борьбе боярских кланов с Борисом Годуновым и между собой.

« Роль Романовых в истории «смуты» весьма двусмысленна, - считает К.В. Чистов. - Фёдор Никитич - Филарет - был произведен Лжедмитрием I в митрополиты; он был виднейшим лицом в Тушинском лагере, возглавлял посольство в Польшу, целью которого было ускорить коронацию королевича Владислава - одного из претендентов на московский престол и т.п. С.Ф. Платонов указывает, что Лжедмитрий в числе своих благодетелей, помогавших ему скрываться от Годунова, назвал Б. Бельского и Щелкановых, и действительно отличил их, так же как и Романовых, когда пришёл к власти.

Именно при дворе Романовых начал свою карьеру безвестный «боярский холоп» Юшко Отрепьев. Р.Г. Скрынников пишет: «В царствование Романовых было небезопасно или, во всяком случае, неприлично вспоминать этот факт из биографии «вора» и богоотступника, вследствие этого история пострижения Юрия Отрепьева получила совершенно превратное истолкование в летописных сочинениях». А уйти в монастырь Отрепьева заставили гонения на Романовых, начатые Борисом Годуновым в 1600 году, - боярский слуга испугался виселицы.

Бежавшего за границу самозванца в Польше восприняли как дар, свалившийся с небес: в руки панов попал козырной туз, который можно было разыграть.

16 октября 1604 года в южные окраины Московского государства вступил небольшой отряд наемного войска во главе с человеком, называвшим себя законным наследником русского престола царевичем Дмитрием Ивановичем, чудом спасшимся от смерти. На сторону самозванца перешёл ряд городов, он получил пополнение отрядами запорожских и донских казаков, а также местных повстанцев. К началу 1605 г. под знаменами «царевича» собралось около 20 тыс. человек. Перепуганные власти опубликовали сразу два разительно отличающиеся друг от друга версии о том, что мнимый Дмитрий есть некий Григорий Отрепьев, беглый монах - расстрига.

21 января 1605 г. в окрестностях села Добрыничи Камаринской волости произошло сражение между отрядами самозванца и царским войском во главе с князем Ф.И. Мстиславским. Разгром был полный: Лжедмитрий чудом спасся бегством в Путивль.

В этот критический для самозванца период 13 апреля 1605 г. внезапно умер царь Борис Годунов и на престол вступил его 16-летний сын Фёдор. Боярство не признало нового царя. 7 мая на сторону Лжедмитрия перешло царское войско во главе с воеводами Петром Басмановым и князьями Голицыными. Бояре-заговорщики 1 июня 1605 г. организовали государственный переворот и спровоцировали в столице народное возмущение. Царь Фёдор был свергнут с престола и задушен вместе с матерью.

Москва встречала Лжедмитрия как истинного государя. Ни один самозванец во всемирной истории не пользовался такой поддержкой. «Каковы бы ни были обстоятельства возникновения самозванческого замысла Лжедмитрия I и кем бы он ни был в конечном счете - «природным» царевичем, Григорием Отрепьевым или каким-нибудь третьим лицом - совершенно ясно, что его поразительный успех объясняется тем, что его поддержало широкое движение, охватившее самые различные слои тогдашнего общества, и прежде всего крестьянские и казачьи массы», - пишет К.В. Чистов. Иноземец Исаак Масс отмечал, что, видя, как боярские слуги глумятся над мертвым телом свергнутого Дмитрия, многие москвичи, находившиеся в толпе, плакали.

Как замечал Н.М. Карамзин, «расстрига» действовал свободно, решительно, «как бы человек, рожденный на престоле и с навыком власти». Эти и другие черты самозванца заставляли многих современников считать, что перед ними - настоящий сын Ивана Грозного.

Широта взглядов Дмитрия, его внутренняя свобода и веротерпимость не могли не вызывать опаску у ревнителей отеческой старины. Многих удивляло и пугало «нецарское» по российским меркам поведение нового царя, его странные для Москвы причуды. Например, перед своим дворцом Дмитрий поставил изваяние медного Цербера с тремя головами - адского стража», три челюсти которого могли открываться и закрываться, издавая при этом клацающий звук. Для средневекового мышления нет ничего невыносимее, чем встреча с явлением, не укладывавшимся в рамки своих собственных представлений. Поэтому нет ничего удивительного в том, что боярская оппозиция стала обвинять царя в чернокнижии, в том, что он - чародей и еретик, заключивший союз с нечистой силой.

Слухи о том, что Дмитрий - еретик и чернокнижник, стали распространяться еще в 1604 году, когда он только-только начал свой поход на Москву. Рассказывали, что, бежав в Польшу, монах Гришка Отрепьев обратился там в чернокнижие. «Расстригу» обвиняли в том, что он собирается ввести в России католичество. И действительно, существовал договор Отрепьева с Мнишеком, обязывавшем Лжедмитрия за год обратить православную Россию в католичество. Однако из-за несогласия духовенства и бояр дело ограничилось лишь тем, что полякам после долгих проволочек разрешили устроить лишь костёл в доме у церкви «Сретенья на переходех» близ дворца.

Составить сколько-нибудь точное представление о правлении Лжедмитрия весьма трудно, так как после его смерти власти приказали сжечь все его грамоты и прочие документы. Тем большую ценность составляют те немногие экземпляры, которые случайно сохранились в глухих сибирских архивах.

Известно, что экономическое положение страны при Дмитрии значительно улучшилось, благодаря свободе обращения и торговли. Готовился единый кодекс законов, в основу которого был положен судебник Ивана IV, был утвержден новый закон о холопах, который категорически запрещал писать кабалы на имя двух владельцев сразу.

В области внешней политики готовилась война со Швецией, поход на Азов и изгнание из устья Дона татар и турок.

17 мая 1606 года мнимый Дмитрий был убит боярскими заговорщиками.

Его короткое царствование сопровождалось непрерывной борьбой за право на самостоятельные действия. Это право активно ограничивали поляки, приведшие его на трон и считавшие его своей марионеткой, это право ограничивали боярские группировки, каждая из которых стремилась использовать царя в своих целях. Он пытался лавировать между народом и боярскими кланами, он лихорадочно искал почву под ногами, пытался опереться на народные массы, на мелкое служилое дворянство, на купцов. В итоге он не смог получить поддержки ни от кого, в результате чего так трагично закончилось его правление.

Царевич Пётр Федорович.

В 1606 году, в последние месяцы царствования царя Дмитрия Иванович, терские и волжские казаки, собравшись в круг, вполне цинично решили выдвинуть из своей среды «царевича», используя имя которого они могли бы придать «легитимность» своему давно задуманному походу на Волгу за добычей. На «должность» царевича Петра, никогда не существовавшего на самом деле сына царя Федора Ивановича, отыскалось два кандидата, подходивших по возрасту. Одним из них был молодой казак Илейка, который заявил, что в свое время был в Москве, поэтому знает тамошние дела и царские обычаи. Илейка происходил родом из Мурома, поэтому в некоторых источниках можно встретить его прозвище - Муромец. Свою биографию Илейка впоследствии подробно изложил на расспросе, вися на дыбе.

Слух о том, что на Тереке явился царевич Пётр Фёдорович, привлёк под знамена Илейки около четырех тысяч казаков. Казаки послали грамоту царю Дмитрию Ивановичу о том, что идут к нему на помощь.

В ответ самозванец в конце апреля 1606 года прислал казакам грамоту, в которой писал, что если называющий себя Петром и в самом деле царевич, то он ждёт его у себя на Москве. Встретив в Самаре грамоту от Дмитрия, «царевич Пётр» двинулся дальше, сообщая всем, что едет к своему дяде-царю. Конечно, вряд ли бы он в самом деле явился в Москву - там его быстро бы раскусили и скорее всего повесили. Зато, прикрываясь царской грамотой, можно было пребывать в безопасности и спокойно грабить волжские города.

Добравшись до Свияжска, «царевич Пётр» узнал, что «расстрига» убит, и казаки повернули назад. Хитростью проскользнув мимо Казани, они поплыли далее, грабя встречные суда и прибрежные городки. Затем они переволоклись на Дон, где услышали о появлении нового Дмитрия…

В это время в Путивле князь Шаховский, ярый сторонник убитого Лжедмитрия и активный участник самозванческой интриги, объявил жителям, что царь Дмитрий жив и находится в Польше. На эту роль ему нужен был любой самозванец. Он активно сносился с Польшей, где также искали кандидата на роль самозванца.

Между тем убийство царя в народе было однозначно воспринято как «боярская измена», а раз царя свергли бояре, значит царь пострадал за народ. Эта легенда объединила самый различные социальные слои, и началось массовое восстание, которое поспешили возглавить те же силы, что привели к власти Лжедмитрия I. В воздухе запахло добычей и ватага «царевича Петра» устремилась на этот запах.

Двинувшись к Путивлю, они по дороге напали на пограничный городок Царев-Борисов и взяли его штурмом. Такая же участь постигла Оскол. Войдя в Путивль, царевич и казаки узнали, что царь Дмитрий еще не явился, а всем заправляет его «воевода», некто Иван Болотников - персонаж более чем странный. Ранняя советская историография в свое время объявила его «предводителем крестьянской войны» и «защитником угнетенных». Однако на самом деле он был таким же орудием антинациональных сил, как Лжедмитрий I и «тушинский вор». В юности Болотников попал в плен к татарам, которые продали его туркам на галеры, был освобожден из плена венецианцами, какое-то время жил в Венеции, а затем неожиданно решил вернуться в отечество через Польшу. В Польше, в Самборе, он сошелся с Михаилом Молчановым - кандидатом на роль Лжедмитрия II, которого готовило семейство Мнишек. Молчанов предложил ему послужить против изменников - бояр и, получив положительный ответ, дал Болотникову денег, письмо и отправил к своему воеводе князю Шаховскому.

Что же касается «царевич Петра», то он в Путивле впервые предал широкой огласке свою фантастическую биографию. Ирина Годунова, жена царя Федора Иоанновича, была беременна, но очень боялась своего брата, Бориса Годунова, который уже метил на царство. И, родив в 1592 году сына, она подменила его девочкой - чтобы коварный Борис не извел младенца.

Появление «царевича Петра» оказало большую услугу «царским воеводам» Ивану Болотникову и князю Шаховскому. Долгожданный «царь» не являлся, и народ уже недоумевал. А тут является какое-никакое, а «лицо царской крови»…

Весной 1607 года князь Шаховский отправил «царевича Петра» с 10-тысячным войском, состоявшим из терских, донских и запорожских казаков, под Тулу, а затем сам отправился туда. На пути к Туле «царевич» взял и разграбил несколько городов, причем с крайним зверством казнил попадавших в его руки московских служилых людей и воевод. Собравшиеся в Туле войска Болотникова, князя Шаховского и «царевича Петра» двинулись на Москву. Царь Василий Шуйский ждал их в Серпухове. Передовой отряд князя Телятевского, высланный Болотниковым к Оке, был разбит москвичами и отброшен. Этот успех окрылил войско Шуйского, и царь выступил из Серпухова навстречу «ворам», передовой отряд московского войска вёл князь Михаил Скопин-Шуйский. Болотников не рискнул вступать в открытый бой и заперся за стенами Тулы.

Осада Тулы продолжалась три месяца. Дальше выдерживать осаду было нельзя из-за нехватки запасов и из-за того, что войско стало требовать обещанного Дмитрия, который так и не появился.

После того как осажденные сдались, Болотникову выкололи глаза и утопили. А «царевича Петра», закованного в цепи, с приставами доставили в Москву, где подробно в деталях, допросили, после чего «царевич Пётр», он же Илейка Коровин Муромец, был повешен в Москве, у Серпуховской заставы, близ Данилова монастыря.

Лжедмитрий II.

Пока в осаждённой Туле войска «царевича Петра», князя Шаховского и Болотникова глодали собственные сапоги, ожидая, что явится царь и выручит их из беды, долгожданный «царь Дмитрий Иванович» объявился в городе Стародубе, неподалёку от Литвы.

Кем был Лжедмитрий II точно неизвестно. Большинство исследователей сходится во мнении, что Лжедмитрий II был поповичем (сыном священника), вероятнее всего из Белоруссии, хотя возможно, что и из Стародуба. Какое- то время он учил детей у священника в Шклове, затем перебрался в Могилев, где также служил учителей детей у священника. Учительствуя, он жил в страшной бедности.

Неясны и обстоятельства появления нового Дмитрия. По одним сведения, его отправила в Московское государство жена Мнишека через своего агента Меховецкого, по другим - его нашел в Киеве путивльский поп Воробей, специально отправленный на поиски якобы «чудесно спасшегося» царя Дмитрия Ивановича.

Из Могилёва будущий самозванец перебрался в Пропойск, где был задержан по подозрению в шпионаже. Его посадили в тюрьму, где он, неизвестно с чего, назвал себя дядей царя Дмитрия Ивановича, московским боярином Андреем Нагим. Пропойский подстароста пан Рогоза - Чечерский отпустил его. По дороге в Московское государство, в селе Попова Гора, жители, узнав о том, что ведут «дядю царя», стали его расспрашивать о царе Дмитрии. Он уверял всех, что «племянник» его жив и скоро приедет из Польши. По дороге к нему пристало еще несколько «молодцов». Сопровождаемый этой компанией, бывший учитель явился в Стародуб, где заявил, что он дядя царя боярин Нагой, а сам царь жив и скоро явится.

Однако время шло, а царь все не ехал. Множество беглецов из разбитых войск Болотникова и Шаховского, узнав о том, что Дмитрий находится в Стародубе, поехали туда и потребовали показать им царя. Лже-боярину Нагому ничего не оставалось, кроме того, чтобы заявить, что царь - это он.

Вскоре из под Тулы прибыл казачий атаман Заруцкий, который сразу увидел, что перед ним самозванец, однако он признал его «настоящим» и уверил в этом стародубцев. Появление Заруцкого дало новый толчок событиям. Почувствовав под собой почву, Лжедмитрий II отправил посланца к царю Василию Шуйскому с грамотой, в которой нагло называл его изменником, похитителем престола и требовал добровольно освободить ему, Дмитрию, его «законное» место. Одновременно во главе своих войск он двинулся на Карачев и Козельск, где его ждал первый важный успех: его собранная рать разбила и пленила отряд московского войска.

Но этот успех одновременно и напугал самозванца: он увидел, в какое серьёзное дело ввязался и решил уйти сам. Лжедмитрий II тайно бежал в Орёл, где его настигло письмо предводителя польско-украинского отряда Меховецкого, бывшего в войске самозванца. Он решил вернуться к своему войску, но увидев разброд и шатание, творившиеся там, Лжедмитрий II снова бежал - на этот раз в Путивль. Но к границам России уже шли конные польские хоругви Валавского, Рожинского, Тышкевича, Хмелевского, Хруслинского, князя Адама Вишневецкого. Им нужен был только призрак царя, для того, что бы под видом «спасения России» грабить её.

На Путивльской дороге конники Валавского наткнулись на Лжедмитрия II, и он в сопровождении польских хоругвей двинулся на Москву. Под Брянском «вор» был разбит. Он ушел в Орел, куда стали прибывать все новые и новые авантюристы из Польши, с Волги и Дона, с Украины, из России.

От имени царя Дмитрия Ивановича по всей Московской земле рассылались грамоты. Весной 1608 года, как только просохли дороги, из Москвы на самозванца двинулась царская рать под началом брата царя, Дмитрия Ивановича Шуйского. Войско Лжедмитрия II, стоявшее по разным городам, собралось в Орле и выступило навстречу московской рати. Битва состоялась 10 мая в десяти верстах от Болхова. Болховская победа необычайно подняла авторитет Лжедмитрия II. Армия самозванца, увеличившаяся за счет влившихся в нее сдавшихся московских служилых людей, двинулась на Москву через Козельск, Калугу, Можайск, Звенигород. Сопротивления нигде не было. Везде люди выходили с хлебом - солью встречать Дмитрия - законного царя, возвращающегося на престол.

1 июня рать самозванца увидела Москву, но брать штурмом полководцы самозванца не решились и отвели войско в село Тушино, где устроили обширный лагерь. Отныне и навсегда Лжедмитрий II вошел в историю под прозванием «тушинский вор». В Тушино непрерывно подходили все новые и новые полки. Города Московского государства один за другим присягали царю Дмитрию: Великие Луки, Невель, Псков, Переславль - Залесский, Углич, Ростов, Ярославль, Кострома, Вологда, Владимир, Шуя, Балахна, Муром, Арзамас, Касимов. Только Нижний Новгород, Рязань, Смоленск и Коломна отказались признавать новоявленного царя.

Не спешила признавать Лжедмитрия II и Москве. Но в Москве не любили и Василия Шуйского. Поэтому многие бояре и люди знатных фамилий увидели, что в этой ситуации можно поживиться, и стали охотно «бегать» из Москвы в Тушино, где самозванный царь охотно жаловал их вотчинами и казной.

Вдова убитого Лжедмитрия I Марина Мнишек и ее семейство, задержанные во время убийства царя Дмитрия, находились в ссылке в Ярославле. 11 сентября Марину Мнишек торжественно доставили в Тушино. С помощью убеждения и денег она согласилась участвовать в этом театре.

К тому времени в Тушинском лагере скопилось огромное войско: около 20 тысяч поляков, около 30 тысяч запорожских казаков, 15 тысяч донских казаков и, по разным оценкам, от 20 до 60 тысяч московских дворян, детей боярских и стрельцов. Во главе всего этого буйного сообщества стоял «тушинский вор». Марионетка в чужих руках, он был всего лишь носителем священного царского имени. Донские и запорожские казаки, поляки и русские «воры» грабили, насиловали, убивали, врывались в села и города, потехи ради вытаптывали посевы, оскверняли церкви, обдирали иконы, кормили собак в алтарях. Не прошло и трёх месяцев после признания Дмитрия, как русские люди возненавидели его царство.

После осады Троице - Сергиева монастыря войсками Сапеги и Лисовского от Лжедмитрия II один за другим стали отпадать русские города. Ближайшее окружение самозванца начало переговоры с королем Сигизмундом, прощупывая почву для перехода к королю. От него отреклись служившие ради подачек русские бояре, от него отреклись поляки, которым он еще недавно был нужен в качестве ширмы.

Вечером 27 декабря 1609 года Лжедмитрий II переоделся в крестьянское платье и бежал из Тушинского лагеря. Свое бегство самозванец объяснял тем, что король польский Сигизмунд якобы потребовал от него Северскую землю, желая обратить ее в католичество, но, получив отказ, склонил тушинское войско к измене. Вскоре до Тушинского лагеря докатились слухи о том, что Лжедмитрий II находится в Калуге. Первыми к нему ушли казаки. 10 февраля 1610 года из Тушино в Калугу бежала и Марина Мнишек.

Вокруг самозванца снова скопилось большое войско, но положение «вора» несколько изменилось: люди, окружавшие его, искренне хотели возвести его на престол, так как связывали с ним своё будущее. Подавляющую часть войска Лжедмитрия II теперь составляли социальные низы - казаки, горожане, холопы, бродяги - многие из которых в свое время служили под знаменами Болотникова, «царевича Петра», князя Шаховского.

Между тем, шедший к Москве король Сигизмунд в битве под Клушином разгромил московскую рать Василия Шуйского. В Калуге решили, что время действовать пришло. Армия «вора» остановилась у стен Москвы, в селе Коломенском. А в Кремле бояре сводили счеты с Василием Шуйским. С одной стороны, на Москву шел король Сигизмунд, с другой - «вор». Сил для сопротивления не было - все сколько-нибудь боеспособные войска полегли под Клушином.

Во имя восстановления порядка в государстве решено было пойти на «нулевой вариант»: Москва низложит Шуйского, в Калуге низложат Лжедмитрия II, а затем все вместе выберут нового царя. Василий Шуйский был низложен, однако сторонники Лжедмитрия II отказались низложить своего «царя».

Москва растерялась: надежды на «нулевой вариант» рухнули. Оставалось только идти на поклон к польскому королю. Одновременно гетман Жоклевский от имени короля Сигизмунда начал переговоры со служившими у Лжедмитрия II поляками. «Тушинский вор», узнав о намерении Жоклевского во что бы то ни стало схватить его, бежал с отрядом донских казаков. Фактический переход Московского государства под руку польского короля вызвал восторг далеко не у всех. И так получилось, что в эти дни символом сопротивления польским оккупантам стал лжецарь «Дмитрий Иванович».

Воспрянув духом, Лжедмитрий II начал тайно посылать послов в Москву, пытаясь найти сторонников среди бояр. Но, увы, «тушинскому вору» явно не под силу было встать во главе патриотов - он мог быть только предводителем «воров», чьи интересы были ему гораздо ближе.

10 декабря 1610 года Лжедмитрий II отправился на Оку на прогулку. Его сопровождал небольшой отряд русских и татар. Внезапно ехавший рядом с санями крещеный татарин князь Петр - Араслан Урусов ударил Лжедмитрия II саблей и рассек ему плечо. Скакавший с другой стороны саней его младший брат вторым ударом отсек голову самозванцу. Считается, что татары убили Лжедмитрия в отместку за то, что он убил касимовского хана Урмамета.

Лжедмитрий III.

Весной 1611 года в Ивангороде появился еще одни человек, называвший себя царем Дмитрием. Его источники обычно именуют «вором Сидоркой», хотя по другим сведениям, это был московский дьякон Матвей из какой-то церкви за Яузой. Из Москвы этот «вот» сначала перебрался в Новгород, где на рынке попытался выдать себя за царевича, но был опознан и с позором изгнан. Из Новгорода он убежал в Ивангород и там 23 марта объявил, что он - спасенный Дмитрий. Лжедмитрий III вступил в переговоры со шведским комендантом Нарвы Филиппом Шедингом, однако король послал к Лжедмитрию III своего посла, который узнал в нем самозванца. После этого шведы прекратили всякие контакты с ним.

Между тем «вор», собрав вокруг себя войско из всевозможных «партизан», 8 июля подошёл к стенам Пскова. В стан Лжедмитрия III стали перебегать некоторые псковские жители. В это время до самозванца дошли слухи, что к Пскову приближаются шведские войска. Испугавшись «вор» ушел со своей ратью в Гдов, где шведы все же настигли его.

Шведский генерал Горн отправил Лжедмитрию III послание, в котором писал, что не считает его настоящим царем, но так как его «признают уже многие», то шведский король даёт ему удел во владение, а за это пусть он откажется о своих притязаний в пользу шведского принца, которого русские люди хотят видеть своим царем. Лжедмитрий III, играя в «законного царя», с негодованием отверг это предложение. Под его предводительством казаки сделали удачную вылазку и прорвались через шведское окружение. В бою «вор» был ранен. Его отвезли в Ивангород, где он узнал о том, что московские казаки признали его своим царем. Вдобавок казаки прислали ему на подмогу Ивана Лизуна - Плещеева и атамана Казарина Бегичева с казачьим отрядом. Плещеев, знавший в лицо Лжедмитрия II, публично признал в «воре Сидорке» царя Дмитрия Ивановича.

Псковичи отправили Лжедмитрию III в Ивангород о готовности принять его. Но его царствование в Пскове длилось недолго и оставило у жителей города самые тяжелые воспоминания. Добравшись до власти, «вор» начал распутную жизнь, совершал насилия над горожанами и обложил население тяжелыми поборами. Отстали от «вора» и стоявшие под Москвой казаки.

Псковичи уже готовы были восстать и низвергнуть очередного «Дмитрия», но «вор», смекнув, что дело его худо, в ночь на 18 мая бежал из города. За ним бросились в погоню, привезли в Псков и посадили в тюрьму. 1 июля 1612 его повезли в Москву.

По дороге на обоз с «вором» неожиданно напал польский отряд Лисовского, в результате чего Лжедмитрий III был убит.

Есть и другое свидетельство. Лжедмитрия III все-таки доставили в Москву и там казнили.

Тем временем 13 апреля 1605 года в Москве скончался Борис Годунов.

Существует мнение, что он был отравлен, причём признаки его смерти действительно похожи на признаки отравления мышьяком. Другие историки (в частности Скрынников) считают, что причиной его смерти был апоплексический удар. Как бы то ни было, для страны его смерть имела роковые последствия. У пришедшего к власти Фёдора Годунова не было сил удержать её в руках.

В стране продолжались волнения, докатившиеся и до Москвы. Народ, взволнованный прокламациями Лжедмитрия, требовал от правительства разъяснений. Выступление Шуйского, подтвердившего, что он своими руками уложил в гроб тело князя Дмитрия и похоронил его в Угличе, произвело впечатление: волнения в столице на время затихли. Однако восстания на южной окраине разрастались. Некогда Борис Годунов основал там крепость Царёв-Борисов, призванную контролировать донских казаков. Там стояли отборные стрелецкие части из Москвы. Однако стрельцов не прельщала такая служба на степной окраине, вдали от жён и детей. Выступление

Отрепьева давало им шанс на скорое возвращение в Москву. Восстание казаков и стрельцов в Царёве-Борисове привело к крушению всей системы обороны южной границы. Власть самозванца признали Оскол, Валуйки, Воронеж, Белгород, позже Елец и Ливны.

Моральное разложение затронуло и армию, осадившую Кром. Лагерь, разбитый в болотистой местности, заливали вешние воды. Вслед за ними пришла эпидемия мыта (старое название дизентерии). Едва лагеря достигли вести о смерти Бориса, многие дворяне не мешкая уехали прочь под предлогом царского погребения. По отзывам современников, после смерти Бориса под Кромами осталось "немного бояр и с ними только ратные люди северских городов, стрельцы, казаки и ратные люди". Чем больше ратники в сермягах заполняли лагерь, тем более успешно шла агитация в пользу новоявленного Дмитрия.

Тем временем в верхах созрел заговор во главе с рязанским дворянином Прокопием (по другим источникам Прокофием) Ляпуновым.

Династия Годунова была обречена на политическое одиночество.

Дружеские связи, скреплявшие дворцовую знать при царе Федоре, были порваны ссорой Романовых и Годуновых в 1598 году во время борьбы за царский престол. Эта ссора породила возможность самозванческой интриги, обратив имя царевича Димитрия в орудие борьбы. Не без связи с этой интригой были разгромлены Романовы и распался их союз “завещательной дружбы” с Борисом. Когда явился самозванец княжеская знать, подчиняясь личному авторитету и таланту Бориса, служила ему. Но когда Борис умер, она не захотела поддерживать его династию и служить его семье. В этой знати сразу ожили все ее притязания, заговорили все обиды, развилось чувство мщения и жажда власти. Княжата отлично соображали, что только основанная Борисом династия не имела ни достаточно способного и годного к делам представителя, ни сколько-нибудь влиятельной партии сторонников и поклонников. Она была слаба, ее было легко уничтожить, - и она действительно была уничтожена.

Молодой царь Федор Борисович отозвал из войска в Москву князей Мстиславского и Шуйских и на смену им послал других князей Басманова и Катырева. Однако впоследствии на место Басманова был назначен боярин Андрей Теляковский. Перемены в составе воевод были произведены, вероятно, из осторожности, но они послужили во вред Годуновым. Басманов смертельно обиделся на государя. Тем самым царь сам подтолкнул своё свержение. Войска, стоявшие под Кромами, оказались под влиянием князей Голицыных, знатнейших и виднейших изо всех воевод, и П. Ф. Басманова, обладавшего популярностью и военным счастьем. Москва же должна была естественно пойти за В. И. Шуйским, которого считала очевидцем углицких событий 1591 года и свидетелем если не смерти, то спасения маленького Димитрия. Князья-бояре сделались хозяевами положения и в армии, и в столице и немедленно объявили себя против Годуновых и за “царя Димитрия Ивановича”. Голицыны с Басмановым увлекли войска на сторону самозванца.

Князь же Шуйский в Москве не только не противодействовал свержению Годуновых и торжеству самозванца, но, по некоторым известиям, сам свидетельствовал под рукой, когда к нему обращались, что истинного царевича спасли от убийства; затем он, в числе прочих бояр, поехал из Москвы в Тулу навстречу новому царю Димитрию. Так держали себя представители княжеской знати в решительную минуту московской драмы. Их поведение нанесло смертельный удар Годуновым, и В. В. Голицын, как говорили, даже не оказал себе в удовольствии присутствовать при последних минутах Борисовой жены и царя Федора Борисовича.

Итак, в результате заговора во главе с Ляпуновым, при участии князей Басманова, Шуйского, Голицыных и других, 7 мая 1605 года царское войско перешло на сторону самозванца.

Теперь Отрепьеву был открыт путь на Москву. И он не преминул им воспользоваться, тем более что все города на его пути сдавались без боя. Так же без боя ему сдалась и Москва. Более того, в начале июня народ сам разгромил Кремль и посадил под замок семью Годуновых.

3 июня 1605 года Иван Воротынский повёз в Тулу, где теперь находилась ставка Лжедмитрия, "повинную грамоту", в которой "законный царь всея Руси приглашался занять престол Русский". Григорий естественно принял это приглашение. 16 июня он достиг села Коломенского и объявил, что не войдёт в Москву, пока жив Фёдор Годунов. В результате Фёдор и его мать были задушены. 20 июня 1605 года Григорий Отрепьев, он же впоследствии Лжедмитрий 1 вошёл в Москву.

самозванство романовы нэп

Введение

В первой половине 20-х годов главная задача внутренней политики состояла в восстановлении разрушенного хозяйства, создании материально-технической и социокультурной основы для построения социализма, обещанного большевиками народу. Содействовать выполнению данной задачи и было призвано введение НЭПа (Новой Экономической политики). Возможно, годы нэпа для многих советских людей были лучшими годами эпохи правления большевиков. Подъем экономики после разрушительной гражданской войны, несомненно, стал возможным благодаря восстановлению, хотя и не полного, рыночных отношений в советской экономике, отказа от многих идеологических догм в экономике. Только благодаря нэпу большевикам удалось удержаться у власти, окончательно устранить своих политических соперников в лице других политических партий и внутренней оппозиции. Вместе с тем, относительная либерализация экономики не привела к демократизации в общественной и политической жизни в Советской России. Для любой, успешно функционирующей рыночной системы, абсолютно необходима политическая стабильность, гарантии собственности, инвестиций и т.д., однако ничего подобного большевики предлагать не собирались. В этой ситуации развитие частного сектора ограничивалось лишь мелким предпринимательством и спекуляцией, что явно не способствовало успешному развитию экономики. Но в целом, после нескольких лет террора переход к новой экономической политике позволил поднять экономику Советской России из разрухи.

Начатый в стране, где люди умирали с голоду, нэп представлял собой радикальный поворот в политике, акт колоссальной смелости. Но переход на новые рельсы заставил советский строй на протяжении года с лишним балансировать на краю пропасти. После победы в массах, которые во время войны шли за большевиками, исподволь нарастало разочарование. Для партии Ленина нэп был отступлением, концом иллюзий, а в глазах противников - символом признания большевиками собственного банкротства и отказа от своих проектов.

Исход гражданской войны и интервенции после Первой мировой войны убедительно показал, что вооруженной силой Советскую Россию и союзные с ней республики не возьмешь. Поэтому началось постепенное признание Советского государства. Этот процесс привел к известной Генуэзской конференции.

В конце 1921 г. Советская Россия обратилась к Антанте с предложением провести международную конференцию для подсчитывания итогов войны. Антанта откликнулась на это предложение, рассчитывая на взыскание долгов с Советской России, а также за национализацию предприятий и прочего имущества, проведенную Советской властью. В свою очередь советская делегация, возглавленная наркомом иностранных дел Г.В. Чичериным, предъявила свой счет. В результате оказалось, что не Россия в долгах у Запада, а западные державы еще должны нам. Впрочем, советские дипломаты не возражали против постановки вопроса о возвращении долгов, но лишь при условии предоставления Советскому государству новых займов, необходимых для подъема хозяйства. Кроме того, Западу предлагалось широкое поле деятельности в Советской России, в особенности всякого рода концессии.

Западные державы не согласились на эти предложения, и конференция зашла в тупик. Тем не менее в ходе конференции России удалось подписать в пригороде Генуи -Раппало сепаратное соглашение с Германией о взаимном отказе от претензий. Это положило начало миролюбивым взаимовыгодным отношениям между Россией, а потом и Советским Союзом и Германии, длившимся затем до самого прихода к власти Гитлера.

Историческое значение Генуи и в том, что усилилось признание Советской России на международной арене.

Переход к миру ставил пред страной новые сложные задачи, прежде всего в хозяйстве. Экономическое положение было ужасным. Нужно было восстанавливать хозяйство, отброшенные по некоторым показателям на два века назад. Военный коммунизм не создавал экономических стимулов для развития производства, ибо работник, прежде всего крестьянин, не был лично заинтересован в его расширении. Наоборот, он стал производить продукции не больше, чем могла потребить его семья.

Очень важна была и политическая обстановка в стране. Военный коммунизм создавал социальное напряжение. Крестьянство, еще терпевшее продразверстку, опасаясь возвращения помещиков, теперь, когда эта угроза отпала, перестало мириться с изъятием произведенной продукции. Грозным предупреждением властям явилось известное Тамбовское восстание, оно проходило уже не только под экономическими, но и под политическими лозунгами. На его подавление была брошена даже регулярная армия во главе с бывшим царским офицером и будущим советским маршалом Тухачевским.

Жизнь диктовала: нужно уходить от прежних методов экономического и политического руководства. Об этом и пошла речь на Десятом съезде РКБ (б). Основным звеном новой экономической политики, сокращенно именуемой нэпом, явился переход от продразверстки к продналогу. Государство теперь стало забирать лишь часть произведенной крестьянином продукции и создавало производителю возможность продать остальное на рынке, а, следовательно, улучшить свою жизнь. Переход к продналогу означал возвращение к рыночным отношениям в экономике, прежде всего в сельском хозяйстве.

Кризис 1921 года

С конца 1920 года положение правящей в России партии большевиков стало стремительно ухудшаться. Многомиллионное российское крестьянство, отстояв в боях с белогвардейцами и интервентами землю, все настойчивее выражало нежелание мириться с удушавшей всякую хозяйственную инициативу экономической политикой большевиков.

Последние упорствовали, ибо не видели в своих действиях ничего ошибочного. Это понятно: ведь “военный коммунизм” расценивался ими не просто как сумма вынужденных войной чрезвычайных мер, но и как прорыв в правильном направлении - к созданию нетоварной, истинно социалистической экономики. Правда, признавали большевики (да и то в основном позднее), продвинулись к новой экономике по пути коренной ломки прежних рыночных структур намного дальше и быстрее, чем планировалось первоначально, и объясняли это тем, что буржуазия сопротивлялась по-военному, и необходимо было ради защиты революции немедленно лишить ее экономического могущества. В новых же, мирных условиях, крестьянам следует набраться терпения, исправно поставлять в город хлеб по продразверстке, а власть “разверстает его по заводам и фабрикам”, оперативно восстановит на этой основе почти полностью разрушенную за годы лихолетья промышленность, вернет крестьянству долг - и тогда-то, по словам Ленина, “выйдет у нас коммунистическое производство и распределение”.

В ответ один за другим в разных концах страны (в Тамбовской губернии, в Среднем Поволжье, на Дону, Кубани, в
З. Сибири) вспыхивают антиправительственные восстания крестьян. К весне 1921 г. в рядах их участников насчитывалось уже около 200 тыс. человек. Недовольство перебросилось и в Вооруженные Силы. В марте с оружием в руках против коммунистов выступили матросы и красноармейцы Кронштадта - крупнейшей военно-морской базы Балтийского флота. В городах нарастала волна массовых забастовок и демонстраций рабочих.

По своей сути, это были стихийные взрывы народного возмущения политикой Советского правительства. Но в каждом из них в большей или меньшей степени наличествовал и элемент организации. Его вносил широкий спектр политических сил: от монархистов до социалистов. Объединяло эти разносторонние силы стремление овладеть начавшимся народным движением и, опираясь на него, ликвидировать власть большевиков.

В критической ситуации первой послевоенной весны руководство партии большевиков не дрогнуло. Оно хладнокровно бросило на подавление народных выступлений сотни тысяч штыков и сабель регулярной Красной Армии. Одновременно В.И. Ленин формулирует два принципа “урока Кронштадта”. Первый из них гласил: “только соглашение с крестьянством может спасти социалистическую революцию в России, пока не наступила революция в других странах”. Второй “урок” требовал ужесточить “борьбу против меньшевиков, социалистов-революционеров, анархистов” и прочих оппозиционных сил с целью их полной и окончательной изоляции от масс.

В результате Советская Россия вступила в полосу мирного строительства с двумя расходящимися линиями внутренней политики. С одной стороны, началось переосмысление основ политики экономической, сопровождавшееся раскрепощением хозяйственной жизни страны от тотального государственного регулирования. С другой - в области собственно политической - “гайки” оставались туго закрученными, сохранялась окостенелость советской системы, придавленной железной пятой большевистской диктатуры, решительно пресекались любые попытки демократизировать общество, расширить гражданские права населения. В этом заключалось первое, общее по своему характеру, противоречие нэповского периода.

1. Переход к НЭПУ

Руководству РКП (б) стоило немалого труда убедить рядовых коммунистов в целесообразности нового экономического курса, встретившего на местах определенное противодействие. Несколько уездных парторганизаций усмотрели в оживлении частной торговли и в переговорах с иностранными капиталистами о концессиях “капитуляцию перед буржуазией”. Практически во всех парторганизациях имели место случаи выхода из РКП (б) “за несогласие с нэпом”. Весьма распространенным было и мнение о тактическом смысле решений Х съезда, якобы призванных в первую очередь стабилизировать политическую обстановку в стране; в этой связи совершенно стихийно было пущено в оборот выражение “экономический Брест”, намекающее не только на вынужденный характер уступок крестьянству, но и на их скорое аннулирование. Работники Наркомпрода мало считались с разницей между разверсткой и натуральным налогом и ожидали не ранее, чем осенью, вернуться к политике продовольственной диктатуры.

В связи с нарастанием недовольства со стороны “низов” РКП (б) ее Центральный Комитет решил созвать в мае 1921 г. экстренную Всероссийскую партконференцию. В своих выступлениях на конференции В.И. Ленин доказывал неизбежность новой экономической политики, подтвердив, что она вводится не для обмана, а “всерьез и надолго”, возможно, на 5-10 лет. “Конечно, - говорил он, - приходится отступать, но надо самым серьезным образом, с точки зрения классовых сил относиться к этому. Усматривать в этом хитрость - значит, подражать обывателям...”. Суть же сложившегося соотношения классовых сил, было таково, что “или крестьянство должно идти с нами на соглашение, и мы делаем ему экономические уступки, или - борьба”.

Накануне Х Всероссийской партконференции В.И. Ленин еще раз уточнил формулу предпринимаемого “отступления”, обозначив ее понятием “госкапитализм”. Эта формула вобрала в себя и концессии, и совершающийся через органы кооперации товарообмен с крестьянством, и частную торговлю на комиссионных началах, и аренду мелких государственных предприятий. В написанной в апреле 1921 г. брошюре “О продовольственном налоге” он признал, что “еще много нужно и должно поучиться у капиталиста”, что “за науку заплатить не жалко, лишь бы учение шло толком”. Прочитавший рукопись брошюры Л.Б. Каменев написал В.И. Ленину в своем отзыве, что большинству партработников она покажется “чем-то неслыханным, новым, переворачивающим всю практику”, поскольку “весь аппарат (Губисполкомы, комиссары и пр. и пр.) привык работать как раз в обратном направлении”.

Так оно и происходило: стремление идти на выучку к капиталистам сопровождалось боязнью капитализма, причем не только рядовыми, но и ответственными партработниками. Не исключением из правила был и В.И. Ленин. В конце 1922 г. Политбюро РКП (б) отклонило по его инициативе чрезвычайно выгодную концессию английского предпринимателя Л. Украта. По сведениям Г.Е. Зиновьева, “Владимир Ильич выступил против этой концессии не потому, что условия Украта были плохи, а потому, что в конце концов он себе сказал, он и мы с ним: лучше бедненькая, серенькая Советская Россия, медленно восстанавливающаяся, но своя, чем быстро восстановившаяся, но пустившая козла в огород, такого козла как Украт”.

Боязнью капитализма было проникнуто стремление В.И. Ленина и активно поддерживающих его Л.Д. Троцкого и Л.Б. Красина не допустить демонополизации внешней торговли, несмотря на то, что деятельность Наркомвнешторга была крайне расточительной. По мнению В.И. Ленина, даже частичное открытие границ повлекло бы за собой “беззащитность русской промышленности и переход к системе свободной торговли. Против этого мы должны бороться изо всех сил...”.

Заявляя о том, что нэп вводится “всерьез и надолго”, лидеры большевизма не упускали возможности подчеркнуть, что все это - “не навсегда”. Недаром в начале 20-х годов Политбюро ЦК обращало особое внимание на правовую сторону регулирования частнохозяйственных отношений, чтобы иметь против них наготове соответствующие юридические основания. “Величайшая ошибка думать, - писал В.И. Ленин в марте 1922 г., - что нэп должен положить конец террору. Мы еще вернемся к террору и к террору экономическому”. В сентябре 1922 г. на Политбюро ЦК РКП (б) специально, например, заслушивался вопрос о досрочном расторжении концессионных соглашений. Было решено иметь в гражданском и уголовном законодательстве такие статьи, “которые в нужный момент обосновали бы прекращение концессии”.

Действительно, период формирования государственных хозрасчетных трестов давал немало примеров сращивания интересов руководства трестов и спекулянтов-предпринимателей, срывавших немалые барыши с торгово-посреднических услуг этим трестам, вместо того, чтобы самим заниматься организацией производства и торговли в их цивилизованных “капиталистических” формах. К 1924 г. частный капитал держал под своим контролем уже две трети оптово-розничного товарооборота страны, усугубляя и без того вопиющую бесхозяйственность новых хозяйственных органов, руководство которых, пришедшее из ликвидированных главков и центров, научилось осуществлять функции нормированного распределения товаров, но плохо разбиралось в организации торговли и рынка. Безо всякого преувеличения можно, поэтому было говорить о нарождении элементов паразитического, спекулятивно-бюрократического капитализма, не имевших ничего общего с теми образцами государственного капитализма, которые существовали в развитых капиталистических странах Европы.

Любопытные замечания насчет причин спекулятивного ажиотажа в экономической жизни страны высказывал В.И. Ленину Н.А. Рожков (один из лидеров российской социал-демократии) в письме от 11 мая 1922 г. Он отмечал, что для создания нормального госкапитализма “нужен какой-то правовой порядок, исключающий нынешнюю диктатуру или, хотя бы частично ее ограничивающий”. “Рабов, ленивых и лукавых, пиявок, которые без пользы дела будут сейчас все тот же казённый тощий кошелёк высасывать, - продолжал он, - Вы, может быть, и найдете, но настоящие предприниматели не пойдут без юридических гарантий”.

Несмотря на это и подобные ему предупреждения, В.И. Ленин продолжал колебаться между признанием неотложности мер по созданию нормального госкапитализма (по поводу которого по его словам “даже Маркс не догадался написать ни одного слова...”) и сохранением существующих взаимоотношений между государственным и частнокапиталистическим укладами “на принципах “кто кого”. Еще дальше его шел в своих теоретических рассуждениях о природе нэпа и государственного капитализма
Н.И. Бухарин. В одной из своих записок В.И. Ленину в июне 1921 г. он писал, что нэп, это - “социалистическая диктатура, опирающаяся на социалистические производственные отношения в крупной промышленности и регулирующая широкую мелкобуржуазную организацию хозяйства (натурально, с тенденцией в сторону капитализма...). Что касается концессий, то здесь, конечно, крупный капитализм. Но капитализм этот, поскольку он будет, он тотчас же будет укреплять и социалистическую фабрику”.

Поворот РКП (б) в сторону нэпа вызвал во всем мире определенные надежды на либерализацию советского режима, которые усиленно подогревались эмигрировавшими из России кадетами, меньшевиками, эсерами.

Например, по мнению редакции меньшевистского “Социалистического Вестника”, издававшегося в Берлине, “кто сказал А, должен сказать Б. Новую, рациональную на подъем производительных сил рассчитанную экономическую политику нельзя вести государственным аппаратом и методами, приспособленными к экономической утопии и приведшими к экономической катастрофе”. На очередь дня в Советской России, по их мнению, выдвинулся вопрос “о демократической ликвидации большевистского периода русской революции”.

2. Политическая борьба в годы НЭПА

Введение нэпа ничуть не ограничило политический террор РКП (б) по отношению к реальной и потенциальной оппозиции, препятствуя тем самым политическому оформлению стихийного стремления трудящихся города и деревни к демократическим правам и свободам. Сказав А, то есть допустив известную экономическую свободу, РКП (б) не намеривалось говорить Б, то есть ограничивать свои притязания на монополию власти, информации и т.д. “Мы самоубийством кончать не желаем и поэтому этого не сделаем”, - твердо заявлял по этому поводу В.И. Ленин.

С введением нэпа, но уже по другим причинам, резко усилилось подавление инакомыслия и в рядах самой Коммунистической партии. Речь идет о сильных антинэповских настроениях в РКП (б), которые угрожали отходом от нее уверовавших в идеалы “потребительского коммунизма” определенной части рабочего класса и мещанства. Так, в мае 1921 г. органами ВЧК была перехвачена листовка с сообщением об образовании группы “активных революционных рабочих Москвы”, которая задалась целью добиваться освобождения трудящихся города и деревни “как от ига буржуазного, так и от государственного капитализма”. Даже в коммунистической верхушке профессионального движения зрело глухое недовольство мероприятиями нэпа, которое прорвалось наружу во время 4-го съезда профсоюзов. 18 мая 1921 г. Коммунистическая фракция съезда отклонила резолюцию ЦК РКП (б) о роли и задачах профсоюзов на том основании, что она сводит на нет функции профсоюзов в деле защиты экономических интересов пролетариата перед лицом нарождающегося капитализма. Председатель ВЦСПС М.П. Томский чуть не поплатился за эту фронду с ЦК своим партбилетом, (Ленин требовал от ЦК исключения его из партии), но, к счастью для себя, отделался временным направлением на работу в Туркестан.