Политические взгляды и национальные теории на Полтавскую битву

Размещено на http://www.allbest.ru/

Реферат

Политические взгляды и национальные теории на Полтавскую битву

1. Полтавская битва и личность гетмана Ивана Мазепы

Одной из отличительных черт современной эпохи в гуманитарной сфере стала подмена знания о том или ином процессе, событии, явлении представлением о них или, иначе говоря, образом каждого из них. Причем образом, формируемым преимущественно или даже целиком не на основе подтвержденных в результате научных исследований сведений, а исходя из ситуативно сложившихся обстоятельств, в том числе политических.

Немалое число специалистов в области различных научных дисциплин видят в этом проявление общей тенденции управляемого перехода от идеологии к имагологии, сопровождающегося определенными политическими и социокультурными «наслоениями» и, в частности, радикальным изменением характера оценки и осмысления как всего массива истории человечества, так и отдельных его национальных составляющих.

Параллельно с этим в целом ряде обществ, оказавшихся в силу объективных причин в состоянии общественно-политической и социально-экономической трансформации, происходит фрагментация взглядов на язык, историю, культуру и социальную роль каждого из этих явлений с целью перекодировки общественного сознания путем уничтожения целостного представления о них «старого образца», имея в виду последующее формирование целостности нового типа. Пока же эта цель не достигнута, и новой целостности не существует, по умолчанию продолжает действовать целостность старая, из контекста которой вырываются отдельные сегменты.

Полтавская битва, трехсотлетие которой отмечалось в 2009 г. во многих странах, как раз и представляет собой одно из событий, оказавшихся в центре пристального внимания, например, в Украине в связи с активизацией процесса становления нового украинского национального мифа, сфо кусированного на обосновании глубокой и прочной исторической укорененности концепта национальной государственности и, к тому же, в силу некоторых обстоятельств отягощенного значительной долей русофобии.

И сама битва, и личность гетмана Ивана Мазепы входят в пятерку наиболее востребованных новой украинской властью исторических событий, представляемых в совершенно новом свете без какой-либо оглядки на установившуюся в предыдущие годы традицию и даже вопреки ей.

Современная украинская историческая наука предпочитает, не выходя за рамки собственно научного дискурса, рассматривать Полтавскую битву и события, с нею непосредственно связанные, не столько как историческое событие, сколько как элемент новой национальной мифологии. Данная, пока что в большей степени виртуальная, чем реально существующая, мифология при этом пребывает в стадии становления, вычленяясь из некоего предыдущего состояния, в котором сосуществовала вместе с другими компонентами общего целого, обслуживая принципиально иные идеологические установки и государственные концепты.

Связь с исторической основой в чем-то сохраняется, в чем-то нет, доводя до такого положения дел, в котором узнать историю под «покровом» мифологии оказывается сложно, настолько исторические факты и их оценка изменяются и адаптируются под новые установки и задачи.

В Украине сегодня настойчиво ищут собственную национальную историю и свою национальную мифологию, которые были бы отличны от русской, советской, а также совместной русско-украинской. Вряд ли по этой причине стоит говорить о «фальсификации» истории. Хотя во многих случаях предлагаемая интерпретация исторических фактов, явлений, персоналий страдает чрезмерной произвольностью и заданностью, это все-таки скорее политизация и инструментализация, т. е. целенаправленное, осознанное использование истории в качестве средства политической борьбы и инструмента идеологии и политики в большей степени, чем обращение к ней как к научной дисциплине, призванной восстановить для новых поколений действительную картину прошлого.

Ключевым элементом нового украинского взгляда на обстоятельства русско-шведского противостояния трехсотлетней давности вполне логично, если, конечно, исходить из преследуемых целей и задач, выступает личность гетмана Ивана Мазепы и ее историческая роль. Образ этого деятеля оказался предметом серьезнейшего пересмотра, направленного, прежде всего, на очищение его от клейма предателя, представление поборником национальных интересов и борцом за самостоятельную украинскую государственность, ориентированную на Европу и независимую от России.

В свете новейших политических и геополитических реалий, искусственно проецируемых на эпоху Петра І и Карла ХІІ, метания И. Мазепы между шведским королем и русским царем представляются как проявление политики «многовекторности» с нескрываемой аллюзией на нынешнюю ситуацию в Украине, положение и поведение Украины в регионе и в мире, а также связываются с характером и особенностями поиска Киева своего места в конфигурациях, диктуемых так называемым «новым мировым порядком».

Гетман, добровольно принимающий на себя роль «слуги двух господ» и осознанно допускающий элементы «блефа» на грани измены и даже за этой гранью в отношениях с каждым из них, объявляется сторонником «европейского выбора» Украины. При этом попытки Мазепы изменить Карлу и в решающий момент опять перейти на сторону Петра как бы не замечаются и не акцентируются. Этому в немалой степени способствует негласное, но ставшее в последнее время у нас чрезвычайно популярным представление, согласно которому предательство по отношению к России и к русским для «настоящего» украинца не может быть квалифицировано как предательство.

В измененной в соответствии с гласными и негласными постулатами нового украинского национального мифа системе координат, в которой Мазепа предстает третьим участником русско-шведского конфликта, причем совершенно равноправным с двумя другими - королем Карлом и царем Петром, такое, казалось бы, немотивированное и неподкрепленное историческими документами видение, легализованное на основе новой целесообразности, вдруг приобретает черты определенной конкурентности, превращаясь в предмет для обсуждения.

Вне рамок нового украинского национального мифа тезис «Мазепа - не предатель, а герой» выглядит, само собой разумеется, неубедительно и даже несколько странно. В рамках же этого мифа его героичность не вызывает ни сомнений, ни отторжения, обусловленного этическими мотивами. Особенно в том случае, если принять в качестве аксиомы (как это и делается), что личные интересы и амбиции Ивана Степановича полностью совпадают с национальными интересами всего украинского Левобережья и что союз Мазепы со шведами, подкрепленный разрывом с Петром І и с Россией, выгоден не только ему самому, но и всем украинцам.

Стремление к реабилитации гетмана И. Мазепы, к очищению от негативных коннотаций его измены русскому царю, к героизации его образа стали главной причиной того, что украинская мифологема «Мазепа-герой» приобрела уникальный характер, вступив в очевидное противоречие с представлениями об этом историческом персонаже, распространенными в других национальных историях и исторических мифологиях, например, в русской, белорусской, польской, сербской и др. Любопытно отметить, что трактовка Полтавской битвы и «многовекторного» поведения И. Мазепы в ходе подготовки к ней и ее проведения в современной шведской исторической науке и в шведском общественном сознании существенно отличаются от того, что предлагается на официальном уровне в Украине.

«Украинский» Иван Мазепа сегодня совсем не похож ни на «русского», ни на «шведского» Мазепу, хотя все три образа формируются, вроде бы, на тех же самых документальных и других материалах, посвященных одному и тому же историческому событию. Это обстоятельство естественным образом наводит на мысль о том, что в данном случае значение фактажа отступает на второй план, оказываясь подчиненным концепции осмысления и освещения фактических данных. Хоть и принято считать, что факты - упрямая вещь, но и им, как видим, при желании удается придать желаемую форму.

Признание факта единства интересов И. Мазепы и народа, кроме всего прочего, должно было бы, очевидно, повлечь за собой утверждение в коллективном сознании современных украинцев или хотя бы части из них представления о пребывании шведской армии на украинских землях как об «освободительном походе», приветствовавшемся их далекими предками. Поверить во что-либо подобное крайне сложно. Во-первых, вследствие того, что для мирного населения любая армия, проходящая по местам его проживания, это всегда катастрофа, связанная с материальными потерями и моральными переживаниями. Во-вторых же, потому что в начале ХVІІІ в. для православных украинцев шведы считались безусловными врагами и воспринимались как «чужие», в то время как русские, хоть и были «москалями», воспринимались все же как единоверные друзья-соратники и как «свои», тем более при сопоставлении их с прибывшими из далеких пределов, весьма странными и по виду, и по поведению шведами.

Стремление к изъятию из восприятия Полтавской битвы такого, без преувеличения, важнейшего компонента ее исторического значения и мифологического смысла, как единство русских и украинцев в борьбе против иностранных захватчиков - шведов, а также к эмансипации отдельной от других украинской Полтавы, проявляющееся у многих киевских «режимных» историков, имеет одним из своих последствий исчезновение в украинском национальном варианте интерпретации Полтавской битвы и Северной войны содержательного элемента победности.

Украина сегодня наотрез не желает считать битву под Полтавой против шведов своей победой или хотя бы общей русско-украинской победой. Большей популярностью стало пользоваться представление об Иване Мазепе в частности и об украинском народе того времени в целом как о жертвах царя Петра и русского влияния. Такой подход, наверное, имеет право на жизнь, однако, даже без глубокого научного анализа вызывает целый ряд вопросов, производя впечатление одностороннего и дискуссионного.

Не может не показаться странным и удивительным в связи со сказанным еще и то обстоятельство, что украинская нация и государство Украина, в активе которых и без того не так уж много собственных ярких исторических успехов и побед, получивших европейский и мировой резонанс, упорно и упрямо отказывается одну из таких побед манифестировать как свою. В силу этого само собой возникает ощущение, что создателям новой украинской национальной мифологии исторические победы по каким-то причинам не особенно интересны и не очень-то нужны. Их внимание сосредоточено на чем-то другом, что должно позволить сформировать в коллективном сознании современных украинцев специфическую модальность отношения к национальному прошлому, отличную от модальности, основанной на победном духе, на эмоциях, связанных с новым переживанием былых, но остающихся памятными, побед.

Подобное, кстати, происходит и с историей Второй мировой войны, о вкладе в общую победу в которой украинцев и Советской Украины как одной из республик СССР независимая Украина или вообще не вспоминает, или же вспоминает крайне мало и неубедительно. На наш взгляд, это представляется прямым следствием, во-первых, русофобии, возведенной, к сожалению, сегодня в Украине в ранг национальной идеологии и государственной политики, во-вторых, откровенного желания культивировать исторический образ «страны-жертвы» и «нации-жертвы».

2. Политическое лидерство в полтавской победе

полтавский битва мазепа гетман русский

Рассматривая Полтавскую победу, можно подходить с разных позиций - военно-политической, культурно-исторической, символической и т. д. С любой точки зрения она стала важной вехой в истории России. Благодаря победе под Полтавой Россия вошла в круг ведущих европейских держав, решила ряд важнейших геополитических задач, прежде всего, овладела южным побережьем Балтийского моря. Это, в свою очередь, позволило установить тесные экономические, политические и культурные связи с европейскими государствами - Англией, Францией, Австрией, Голландией и др. Была ликвидирована военная угроза со стороны Швеции не только для России, но и для Польши, Дании, Австрии и иных европейских стран. В 1721 г., после окончательной победы над Швецией, Россия стала империей. Полтавская победа в сражении, которое длилось всего два часа, стала решающим эпизодом Северной войны, в котором, как в зеркале, отразилась новая судьба Российского государства. Полтавскую победу необходимо рассматривать в контексте всей Северной войны, так же как Северную войну следует оценивать в системе координат всей внешней и внутренней политики России конца XVII - первой половины XVIII в.

По мнению современных исследователей, процесс модернизации России насчитывает три волны: реформы Петра I, реформы 1860-х гг. и советская модернизация второй половины 1920-х - первой половины 1950-х гг. Отметим, что сам по себе термин «модернизация» (в буквальном смысле - «осовременивание») является небесспорным и менявшим свое содержание с течением времени. Первоначально под модернизацией понимался переход от традиционного аграрного общества к индустриальному. Однако с середины 50-х гг. XX в. теория модернизации стала использоваться западными политологами в качестве идеологического оружия информационно-пропагандистской войны с коммунистической идеологией. В этом дискурсе либеральная модернизация стала представляться как универсальная модель развития человечества, в соответствии с которой мировой рынок является самым рациональным экономическим регулятором распределения ресурсов. О негативных последствиях подобного экономического либерализма еще в середине XIX в. предупреждал немецкий ученый-экономист Фридрих Лист, а в начале XX в. в России с ним солидаризировались русский ученый Д.И. Менделеев и выдающийся царский министр С.Ю. Витте. Петровские реформы были основаны не просто на подражании европейским образцам и внедрении в России западных технологий, но на глубоком понимании национальных интересов в области государственного строительства и развития экономики. Переход к регулярной армии, создание Сената вместо Боярской думы, введение «Табеля о рангах», учреждение Российской академии наук, издание первой русской газеты, строительство флота, организация морских исследовательских экспедиций, основание Санкт-Петербурга, устройство дворянских собраний и даже учреждение специальной тайной канцелярии «Слово и дело» - все эти меры были направлены на формирование эффективных государственных и гражданских институтов применительно к тогдашним российским условиям.

Петр I не просто организовывал вывоз за границу российского сырья, но занимался развитием производительных сил страны. При этом промышленная политика увязывалась с пространственно-географическими особенностями российских регионов. Простому кузнецу из Тулы Демидову Петр поручил строительство заводов на Урале для выплавки чугуна и стали, также развивались заводские комплексы на территории европейской России. За столетия последующего индустриального развития они прошли путь, аналогичный промышленным регионам мира, таким, как Рур, Эльзас, Лотарингия и др. Например, в Замоскворецкий горный округ в конце XVIII - первой половине XIX в. входило около 40 металлургических предприятий Владимирской, Нижегородской, Пензенской, Тамбовской, Рязанской, Калужской, Орловской, Тульской, Костромской и Вологодской губерний. Социальные инновации Петра I создали социально-экономический, политический и культурный формат Российской империи, который обеспечивал ее успешное развитие, по крайней мере, до середины XIX в., когда Россия столкнулась с новыми вызовами со стороны европейских держав. При этом петровские реформы в целом сохраняли основы национальной культуры и самобытности. Там же, где они наруша лись, например, в церковной сфере или в некоторых областях быта, возникали социальные напряжения. Так, раскольники, появившиеся еще ранее в ответ на церковные реформы Никона, не признавали Петра, называя его антихристом.

Интересно, что опыт внедрения новых технологий при сохранении традиционных ценностей уже во второй половине ХХ в. продемонстрировали Япония и Китай, создавшие конкурентоспособные на мировом рынке экономики. Кстати, последовавшая волна российских реформ второй половины XIX в., осуществленная в либерально-западническом векторе развития, породила в российском обществе новые социальные противоречия, ответом на которые стали Февральская и Октябрьская революции 1917 г. и «сталинская» индустриализация.

Возвращаясь к Полтавской битве и личности Петра I, снова зададимся вопросом, почему стала возможна победа российского оружия и все эти грандиозные социальные инновации, произведенные российским государем? Анализ исторического события с точки зрения социологической теории указывает на необходимость наличия объективных социально-экономических, культурных и политических предпосылок для его наступления, с одной стороны, и сознательное целеполагание субъекта действия в контексте психологических мотивационных установок - с другой. Обращаясь к русским воинам перед началом битвы под Полтавой, Петр сказал: «Вы сражаетесь не за Петра, а за государство ему вверенное, за Отечество… А о Петре ведайте, что ему жизнь не дорога, жила бы только Россия в славе и благоденствии». Петр I обладал тем, что с позиции категорий политической социологии и социологии управления определяется понятием «харизма». Политическое лидерство определяется структурой самой личности, включающей в себя совокупность ценностных ориентаций, стиль политической деятельности, особенности вербального дискурса и символической политики. Востребованные обществом ценностные характеристики, в свою очередь, задаются типом национально-государственной и религиозно-этнической культуры. К важнейшим факторам политической харизмы относятся также нравственные качества личности, физические и интеллектуальные данные, эмоциональная связь политика с окружением. Иногда смешиваются понятия формального социального лидерства и харизматичности как личностной характеристики политика. Однако формальное социальное лидерство может достигаться и при отсутствии личных заслуг в этом самого деятеля. Например, наличие родственных и коррупционных связей, финансового капитала, информационного ресурса и т. п. могут привести и безликую личность на вершину политической власти. Имиджмейкерские технологии создадут мифологический образ героя, референты напишут речь, режиссеры подгонят соответствующую картинку, составят видеоряд. Но способны ли такие политические лидеры осуществить адекватное целеполагание, восприниматься со стороны общества цельными личностями, увлечь за собой людей личным примером, добиться реализации поставленных задач в экстремальных условиях, достойно представлять страну на внешней арене? Петр I, сумевший путем проведения системных социальных инноваций превратить Россию из периферийного Московского государства, каким оно было в конце XVII в., в конкурентоспособную влиятельную мировую державу, является, безусловно, ярким политическим лидером.

Уже при жизни Петра I русские люди прозвали его Великим. И не только потому, что своим ростом он превосходил современников, а прежде всего, за его выдающиеся дела. Планировавшаяся Петром морская экспедиция достигла берегов Аляски. Петр пытался обеспечить России выход не только в Балтийское, но и в Средиземное, и Каспийское моря. Не все его замыслы удались, и не все проекты в полной мере были результативными, однако достигнутые успехи и победа в Полтавской битве занимают в этом смысле особое место, являются убедительным показателем успешности социальных инноваций, проведенных политическим лидером во внутренней жизни и внешней политике России.

Литература

1. Бутромеев В. Русская история для всех. - М., 1994.

2. Виноградов В.А. Экономическая история и современность: к 20-летию Научного совета РАН по проблемам российской и мировой экономической истории / В.А. Виноградов, Н.М. Арсеньев, Л.И. Бородкин. - Саранск, 2009.

3. Григорьева Н.Ю. Возможности структурирования харизмы // Тезисы докладов и выступлений на II Всероссийском социологическом конгрессе «Российское общество и социология в XXI в.: социальные вызовы и альтернативы». - М., 2003. - Т.1. - С. 698-699.

4. Лысюк А.И. О специфике анализа социокультурных детерминант политического лидерства / Там же. - С. 700-702.

5. Фреик Н.В. Политическая харизма как категория социологии / Там же. - С. 710- 711.

Размещено на Allbest.ru