Церковный раскол в России XVII в.

Размещено на http://www.allbest.ru/

Причины церковной реформы

Русским церковным расколом XVII века называется отделение значительной части русского православного общества от господствующей Русской Православной Церкви. Это разделение началось в царствование Алексея Михайловича вследствие церковных реформ патриарха Никона и продолжается до сегодняшнего дня.

К середине XVI века многие видные церковные деятели обратили внимание на многочисленные недостатки в богослужебной практике Русской церкви. Для их исправления и установления правильного порядка и однообразия в богослужении в 1551 г. был созван Стоглавый собор. Несмотря на постановления этого собора, все недостатки не удалось уничтожить. Те же недостатки XVI века можно было наблюдать век спустя. Профессор Доброклонский отмечает следующие:

1. небрежное отношение духовенства к совершению богослужения и несоблюдение богослужебного чина;

2. укоренившееся в практике "хомовое" пение и многогласие;

3. неисправность и отсутствие единообразие в богослужебных книгах. Доброклонский А.П. Руководство по истории Русской Церкви. М., 2001, с. 397.

До патриарха Никона русское церковное общество в административном плане было единым, но в нем в разное время и из разных источников возникли и утвердились некоторые местные церковные мнения, обычаи и обряды, отличные от принятых в греческой церкви, от которой Русь приняла христианство. Кроме того, в 1654 г. к России была присоединена Малороссия, богослужебный чин в которой уже был приведен в единообразие в соответствии с греческим.

Обрядовые различия были следующие: "двуперстное" крестное знамение, способ написания имени "Iсус" (с одной "и"), служение литургии на семи, а не на пяти просфорах, совершение крестного хода "посолонь", т. е. по солнцу (по ходу движения солнца, по часовой стрелке), особое чтение некоторых мест Символа веры ("царствию Его несть конца", "и в Духа Святого, Истинного и Животворящего"), двоение возгласа "Аллилуйя". Некоторые из этих обрядов и особенностей были признаны русской церковной иерархией на церковном соборе 1551 г. и таким образом получили законодательное утверждение со стороны высшей церковной власти.

Со второй половины XVI в., когда в Москве началось книгопечатание, эти обряды и разночтения стали проникать из рукописных богослужебных книг в печатные их издания и через них распространялись по всей России. Таким образом, печатный станок придал новую цену этим местным обрядовым и текстуальным разностям и расширил их употребление. Некоторые из таких разностей внесли в свои издания справщики церковных книг, напечатанных при патриархе Иосифе в 1642 - 1652 гг.

Так как вообще текст русских богослужебных книг был неисправен, то преемник Иосифа патриарх Никон с самого начала своего управления Русской церковью ревностно принялся за устранение этих неисправностей. В 1654 г. он провел на церковном соборе постановление переиздать церковные книги, исправив их по верным текстам, по славянским и древним греческим книгам. С православного Востока и из разных углов России в Москву привезли множество древних рукописных книг греческих и славянских. Исправленные по ним новые издания были разосланы по русским церквам с приказанием отобрать и истребить неисправные книги, старопечатные и старописьменные. Православные русские люди ужаснулись, заглянувши в эти новоисправленные книги и не нашедши в них ни "двуперстия", ни уже привычного для слуха "Iсуса", ни других текстов, ни других освященных временем обрядов. Они усмотрели в этих новых изданиях новую веру, по которой не спасались древние святые отцы, и прокляли эти книги, как еретические, продолжая совершать служение и молиться по старым книгам. Московский церковный собор 1666 - 1667 гг., на котором присутствовали два восточных патриарха, положил на непокорных клятву (анафему) за противление церковной власти и отлучил их от православной церкви, а отлученные перестали признавать отлучившую их иерархию своей церковной властью. С тех пор и раскололось русское церковное общество, и этот раскол продолжается до настоящего времени.

Основным двигателем реформы, чье имя она позже стала носить, был Патриарх Никон. Он родился в 1605 г. в крестьянской среде, был сельским священником, но по обстоятельствам жизни рано вступил в монашество, закалил себя суровым образом жизни в северных монастырях. Способностью сильно влиять на людей приобрел неограниченное доверие царя, довольно быстро достиг сана митрополита новгородского и, наконец, 47 лет от роду стал всероссийским Патриархом.

"Из русских людей XVII в. возможно нет человека крупнее и своеобразнее Никона. Его трудно понять: это - довольно сложный характер и прежде всего характер очень неровный. В спокойное время, в ежедневном обиходе он был тяжел, капризен, вспыльчив и властолюбив, больше всего самолюбив. Но это едва ли были его настоящие, коренные свойства. Он умел производить громадное нравственное впечатление, а самолюбивые люди на это неспособны. За ожесточение в борьбе его считали злым; но его тяготила всякая вражда, и он легко прощал врагам, если замечал в них желание пойти ему навстречу. С упрямыми врагами Никон был жесток. Но он забывал все при виде людских слез и страданий. Благотворительность, помощь слабому или больному была для него не столько долгом пастырского служения, сколько безотчетным влечением доброй природы. По своим умственным и нравственным силам он был "игроком по крупному", желавший и способный делать большие дела, но только большие. Что умели делать все, то он делал хуже всех; но он хотел и умел делать то, за что не умел взяться никто, все равно, доброе ли то было дело или дурное. Его поведение в 1650 г. с новгородскими бунтовщиками, которым он дал себя избить, чтобы их образумить, потом во время московского мора 1654 г., когда он в отсутствие царя вырвал из заразы его семью, обнаруживает в нем редкую отвагу и самообладание; но он легко терялся и выходил из себя от житейской мелочи, ежедневного вздора; минутное впечатление разрасталось в целое настроение. В самые трудные минуты, им же себе созданные и требовавшие полной работы мысли, он занимался пустяками и из-за пустяков готов был поднять большое шумное дело." Ключевский В.О. Русская история. Полный курс лекций. Т. 2. Москва, Минск., 2002, с. 455.

В добром настроении он был находчив, остроумен, но, обиженный и раздраженный, терял всякий такт и причуды озлобленного воображения принимал за действительность. У него была слабость, которой страдают нередко сильные, но мало выдержанные люди: ему надоедал покой, он не умел терпеливо выжидать; ему постоянно нужна была тревога, увлечение смелою ли мыслью или широким предприятием, даже просто хотя бы ссорой с другим человеком.

Почти еще во цвете лет и с нетронутым запасом сил Никон стал патриархом Русской церкви. Он попал в бурливый и мутный водоворот разносторонних стремлений, политических замыслов, церковных недоразумений и придворных интриг.

Государство готовилось воевать с Польшей, свести с ней затянувшиеся со Смутного времени счеты и сдержать прикрытый ее флагом католический натиск на западную Русь. Для успеха в этой борьбе Москве нужны были немцы (протестанты), их военное искусство и промышленные указания. Для русской церковной иерархии возникала двусторонняя забота: надобно было поощрять царское правительство к борьбе с католиками и сдерживать его от увлечения протестантами. Под гнетом этой заботы в застоявшейся церковной жизни появляются признаки некоторого движения. Готовясь к борьбе, русское церковное общество насторожилось, спешило привести внутреннюю церковную жизнь в порядок, собраться с силами, внимательнее присмотреться к своим недостаткам. Поэтому издаются строгие указы против суеверий, языческих обычаев в народе, безобразного провождения праздников, против кулачных боев, зазорных игрищ, пьянства и невежества духовенства, против беспорядков в богослужении. Спешили возможно скорее вымести сор, небрежно копившийся вместе с церковными богатствами шесть с половиной столетий. Стали искать союзников. Если государству понадобился мастер-немец, то церковь почувствовала нужду в учителе-греке или киевлянине.

Отношения к грекам улучшаются, вопреки прежнему недоверчивому и пренебрежительному взгляду на их пестрое благочестие теперь в Москве признают их строго православными. Сношения с восточной иерархией оживляются, все чаще появляются в Москве восточные иерархи с просьбами и предложениями, все чаще обращаются из Москвы на Восток к греческим владыкам с запросами по церковным нуждам и недоумениям. Русская автокефальная церковь с подобающим благоговением относится к церкви константинопольской, как к своей бывшей митрополии. Мнениям восточных патриархов в Москве внемлют, как голосу Вселенской церкви, никакого важного церковного недоумения не решают без их согласия. Греки шли навстречу шедшим из Москвы призывам. В то время как Москва искала света на греческом Востоке, оттуда шли внушения самой Москве стать источником света для православного Востока, питомником и рассадником духовного просвещения для всего православного мира, основать высшее духовное училище и завести греческую типографию. Каптерев Н.П. Патриарх Никон и его противники в деле исправления церковных обрядов. М., 1887, с. 92-101.

Но все эти духовные силы легче было собрать, чем объединить, наладить для дружной работы. Киевские академики и ученые греки явившись в Москву, кололи глаза хозяевам своим научным превосходством и высокомерием. Придворные сторонники западной культуры, как Морозов и Ртищев, дорожа немцами, как мастерами, приглашали греков и киевлян, как церковных учителей, и помогали Никонову предшественнику, Патриарху Иосифу, который тоже держался обновительного направления вместе с царским духовником Стефаном Вонифатьевым, хлопотал о школе, о переводе и издании образовательных книг. Для проведения в народную массу высоких понятий и нравов Стефан вызвал из разных уголков России популярных проповедников, священников Ивана Неронова из Нижнего, Даниила из Костромы, Логгина из Мурома, Аввакума из Юрьевца Повольского, Лазаря из Романова-Борисоглебска. В этой среде вращался и Никон, пока молчаливо присматриваясь к товарищам, своим первым будущим врагам.

Никон вступил в управление Русской церковью с твердой решимостью восстановить полное согласие ее с церковью греческой, уничтожив все обрядовые особенности, которыми первая отличалась от последней. Не было недостатка во внушениях, поддерживавших в нем сознание необходимости этого единения. Восточные иерархи, все чаще заезжавшие в Москву в XVII в., укоризненно указывали русским церковным пастырям на эти особенности, как на местные новизны, могущие расстроить согласие между поместными православными церквами.

Незадолго до вступления Никона на патриаршую кафедру случилось событие, указывавшее на такую опасность. На Афоне монахи всех греческих монастырей, составив собор, признали двуперстие ересью, сожгли московские богослужебные книги, в которых оно было положено. Можно угадывать личное побуждение, заставлявшее Никона больше всего заботиться об упрочении тесного общения русской церкви с восточными, русского Патриарха со вселенскими. Он понимал, что вялые преобразовательные поползновения Патриарха Иосифа и его единомышленников не выведут Русскую церковь из ее безотрадного положения. Он воочию видел, каким жалким статистом служил на придворной сцене Всероссийский Патриарх, по собственному опыту знал, как легко настойчивый человек может повернуть молодого царя в любую сторону, и его взрывчатое самолюбие возмущалось при мысли, что и он, патриарх Никон, может стать игрушкой в руках какого-нибудь зазнавшегося царского духовника подобно своему предшественнику, к концу патриаршества ждавшего со дня на день отставки. На высоте апостольского престола в Москве Никон должен был чувствовать себя одиноким и искал опоры на стороне, на вселенском Востоке, в тесном единении с восточными патриархами, ибо авторитет Вселенской церкви при всей трудности этого представления для московского церковного разумения все же был некоторым пугалом для набожно-трусливой, хотя и всевластной московской совести. По своей привычке всякую идею, всякое чувство, его захватывавшее, разрабатывать при содействии воображения, он забывал свою нижегородскую мордовскую родину и хотел заставить себя стать греком. На церковном соборе 1655 г. он объявил, что хотя он русский и сын русского, но его вера и убеждения - греческие. В том же году после торжественной службы в Успенском соборе он на глазах всего молившегося народа снял с себя русский клобук и надел греческий, что, впрочем, вызвало сильное возмущение, как вызов всем веровавшим, что в русской церкви все предано апостолами по внушению Святого Духа.

Укрепившись опорой вне сферы московской власти, Никон хотел быть не просто Московским и Всероссийским Патриархом, а еще одним из вселенских и действовать самостоятельно. Он хотел дать действительную силу титулу "Великого государя", какой он носил наравне с царем, все равно, была ли это снисходительно допущенная узурпация или неосторожно пожалованная "собинному другу" царская милость. Он ставил священство не только вровень с царством, но и выше его. Никон бросил вызов всему прошлому Русской церкви, как и окружающей русской действительности. Но он не хотел считаться со всем этим. Перед носителем вечной и вселенской идеи должно исчезать все временное и местное. Вся задача в том, чтобы установить полное согласие и единение церкви русской с другими поместными православными церквами, а там уж он, Патриарх всея Руси, сумеет занять подобающее место среди высшей иерархии Вселенской церкви.

Ход церковной реформы

Никон приступил к делу восстановления этого согласия со своей обычной ревностью и увлечением. Вступая на патриарший престол, он связал боярское правительство и народ торжественною клятвой дать ему волю устроить церковные дела. Став Патриархом, он на много дней затворился в книгохранилище, чтобы рассмотреть и изучить старые книги и спорные тексты. Здесь, между прочим, он нашел грамоту об учреждении патриаршества в России, подписанную в 1593 г. восточными патриархами, в которой он прочитал, что Московский Патриарх, как брат всех прочих православных патриархов, во всем должен быть с ними согласен и истреблять всякую новизну в ограде своей церкви, так как новизны всегда бывают причиной церковного раздора. Тогда Никоном овладел великий страх при мысли, не попустила ли Русская церковь какого-нибудь отступления от православного греческого закона. Он начал рассматривать и сличать с греческим славянский текст Символа веры и богослужебных книг и везде нашел перемены и несходства с греческим текстом. В сознании своего долга поддерживать согласие с церковью греческой он решил приступить к исправлению русских богослужебных книг и церковных обрядов.

Он начал с того, что своею властью без собора в 1653 г. перед великим постом разослал по церквам указ, сколько следует класть земных поклонов при чтении известной молитвы св. Ефрема Сирина, причем предписывал также креститься тремя перстами. Потом он ополчился против русских иконописцев своего времени, которые отступали от греческих образцов в писании икон и перенимали приемы католических живописцев. Далее, при содействии юго-западных монахов он ввел на место древнего московского унисонного пения новое киевское партесное, а также завел небывалый обычай произносить в церкви проповеди собственного сочинения. В древней Руси подозрительно смотрели на такие проповеди, видели в них признак самомнения проповедника. Пристойным считали читать поучения святых отцов, хотя обыкновенно и их не читали, чтобы не замедлять церковной службы. Никон сам любил и был мастер произносить поучения собственного сочинения. По его внушению и примеру и приезжие киевляне начали говорить в московских храмах свои проповеди, иногда даже на современные темы. Легко понять смущение, в какое должны были впасть от этих новшеств русские умы, и без того тревожно настроенные. Распоряжения Никона показывали русскому православному обществу, что оно доселе не умело ни молиться, ни писать икон и что духовенство не умело совершать богослужение как следует.

Смущение должно было усилиться, когда Никон приступил к исправлению богослужебных книг, хотя это дело он провел через церковный собор 1654 г. под председательством самого царя и в присутствии Боярской думы. Собор постановил при печатании церковных книг исправлять их по древним славянским и по греческим книгам. Такое постановление собора вызвало непонимание народа и низшего духовенства, т.к. в обыденном сознании богослужебные книги были столь же авторитетны как и Священное Писание. Тревога усиливалась еще тем, что все свои распоряжения Патриарх вводил порывисто и с необычайным шумом, не подготавливая к ним общество и сопровождая их жестокими мерами против ослушников. Оборвать, обругать, проклясть, избить неугодного человека - таковы были обычные приемы его властного пастырства. Так он поступил даже с епископом Коломенским Павлом, возражавшим ему на соборе 1654 г. Без соборного суда Павел был лишен кафедры, предан "лютому биению" и сослан, сошел с ума и погиб безвестной смертью.

Против нового иконописания Никон действовал следующим образом. В 1654 г., когда царь был в походе, Патриарх приказал произвести в Москве обыск по домам и забрать иконы нового письма везде, где они окажутся, даже в домах знатных людей. У отобранных икон выкалывали глаза и в таком виде носили их по городу, объявляя указ, который грозил строгим наказанием всем, кто будет писать такие иконы. Вскоре после того в Москве настала моровая язва и случилось солнечное затмение. Москвичи пришли в сильное волнение, собирали сходки и ругали Патриарха, говоря, что мор и затмение - кара Божия за нечестие Никона, ругающегося над иконами, собирались даже убить иконоборца. В 1655 г. в Неделю православия Патриарх совершал в Успенском соборе торжественное богослужение в присутствии двух восточных Патриархов, антиохийского и сербского, случившихся тогда в Москве. После литургии Никон, прочитав беседу о поклонении иконам, произнес сильную речь против новой русской иконописи и предал церковному отлучению всех, кто впредь будет писать или держать у себя новые иконы. При этом ему подносили отобранные иконы и он, показывая каждую народу, бросал ее на железный пол с такою силою, что икона разбивалась. Наконец, он приказал сжечь неисправные иконы. Царь Алексей, все время смиренно слушавший Патриарха, подошел к нему и тихо сказал: "Нет, батюшка, не вели их жечь, а прикажи лучше зарыть в землю".

Такое ожесточение против привычных церковных обычаев и обрядов вовсе не оправдывалось убеждением Никона в их душевредности и в исключительной душеспасительности новых. Как до возбуждения вопросов об исправлении книг сам он крестился двумя перстами, так и после допускал в Успенском соборе и сугубую и трегубую "аллилуию". Уж в конце своего патриаршества в разговоре с покорившимся церкви противником Иваном Нероновым о старых и новоисправленных книгах он сказал: "И те, и другие добры; все равно, по коим хочешь, по тем и служишь..." Ключевский В.О. Русская история. Полный курс лекций. Т. 2. Москва, Минск., 2002, с. 464. Значит, дело было не в обряде, а в противлении церковной власти. Неронов с единомышленниками и был проклят на соборе 1656 г. не за двуперстие или старопечатные книги, а за то, что не покорялся церковному собору. Вопрос сводился с обряда на правило, обязывавшее повиноваться церковной власти. На том же основании и собор 1666 - 1667 г. положил клятву на старообрядцев. Дело получало такой смысл: церковная власть предписывала непривычный для паствы обряд; непокорявшиеся предписанию отлучались не за старый обряд, а за непокорность; но кто раскаивался, того воссоединяли с церковью и разрешали ему держаться старого обряда. Протопоп Аввакум и другие не нашли в себе столь гибкой совести и стали зачинщиками раскола. Если бы Никон в самом начале дела всей церкви то же, что он сказал покорившемуся Неронову, не было бы и раскола. там же, с. 464.

Никон много помог расколу тем, что плохо понимал людей, с которыми ему приходилось считаться, слишком низко ценил своих первых противников, Неронова, Аввакума и других своих бывших друзей. Это были не только популярные проповедники, но и народные агитаторы. Когда Неронов стал настоятелем Казанского собора в Москве, сходились толпы народа. Люди переполняли храм и паперть, облепляли окна, сам царь с семьей приходил послушать проповедника. На Неронова похожи были и другие из братии царского духовника. Популярность и благоволение двора наполнили их непомерной дерзостью. Привыкнув запросто обходиться с Никоном до патриаршества, они теперь стали грубить ему, срамить его на соборе, доносить на него царю. Патриарх отвечал им жестокими карами, нередко внося личную вражду в церковное дело, тем самым Никон одновременно и ронял свой пастырский авторитет, и украшал страдальческим венцом своих противников.

Так Никон не оправдал своей диктатуры, не устроил церковных дел, напротив, еще более их расстроил. Власть и придворное общество погасили в нем духовные силы, дарованные ему щедрой для него природой. Ничего обновительного, преобразовательного не внес он в свою пастырскую деятельность; всего менее было этого в предпринятом им исправлении церковных книг и обрядов." Корректура - не реформа"- писал Ключевский, " и если корректурные поправки были приняты частью духовенства и общества за новые догматы и вызвали церковный мятеж, то в этом прежде всего виноват сам Никон со всей русской иерархией: зачем он предпринимал такое дело, обязанный знать, что из него выйдет, и что же делали русские пастыри в продолжение столетий, если не научили своей паствы отличать догмат от сугубой аллилуии?" Ключевский В.О. Русская история. Полный курс лекций. Т. 2. Москва, Минск., 2002, с. 465.

Никон не перестраивал церковного порядка в каком-либо новом духе и направлении, а только заменял одну церковную форму другой. Самую идею вселенской церкви, во имя которой предпринято было это шумное дело, он понял слишком узко, по-раскольничьи, с внешней обрядовой стороны, и не сумел ни провести в сознание русского церковного общества более широкого взгляда на вселенскую церковь, ни закрепить его каким-либо вселенским соборным постановлением и завершил все дело тем, что в лицо обругал судивших его восточных патриархов "султанскими невольниками, бродягами и ворами". Заботясь о единении церкви вселенской, он расколол свою поместную.

Раскол

Кроме собственно образа действий Патриарха Никона, часть церковной общественности и народа были возмущены еще рядом факторов. Во-первых, ближайшими сотрудниками Никона и проводниками его церковных нововведений были южнорусские ученые, о которых знали в Москве, что они тесно соприкасались с польским католическим миром, или такие греки, как помянутый Арсений, бродяга-перекрест, бывший католик и по слухам даже басурман, доверенный книжный справщик Никона, вывезенный им из Соловецкого монастыря, "ссыльный чернец темных римских отступлений", как о нем тогда отзывались. Притом введение церковных новшеств сопровождалось резкими попреками со стороны приезжих малороссов и греков, направленными против великороссов. Киевский монах, хохол, на каждом шагу колол глаза великорусскому обществу, особенно духовенству, злорадно коря его в невежестве, без умолку твердя о его незнакомстве с грамматикой, риторикой и другими школьными науками. Симеон Полоцкий торжественно с церковной кафедры в московском Успенском соборе возвещал, что премудрость не имеет в России где главу преклонить, что русские учения чуждаются и мудрость, предстоящую Богу, презирают, говорил о невеждах, которые смеют называться учителями, не быв нигде и никогда учениками: "Поистине это не учители, а мучители". Под этими невеждами разумелись прежде всего московские священники. В хранителях древнерусского благочестия эти попреки возбуждали раздраженные вопросы: точно ли они так невежественны, да и эти привозные школьные науки в самом ли деле так уж необходимы для охранения вверенного Русской церкви сокровища? Общество и без того уж было настроено тревожно и подозрительно вследствие наплыва иноземцев, а к этому прибавлялось еще раздраженное чувство национального достоинства, оскорбляемое своею же православной братией.

Наконец, русские и восточные иерархи на соборе 1666 - 1667 г., предав анафеме двуперстие и другие обряды, признанные Стоглавым собором 1551 г., торжественно объявили, что "отцы этого собора мудрствовали невежеством своим безрассудно". Таким образом, русская иерархия XVII в. предала полному осуждению русскую церковную старину, которая для значительной части тогдашнего русского общества имела вселенское значение. Легко понять смущение, в какое все эти явления повергли православные русские умы, воспитанные в описанном религиозном самодовольстве и так тревожно настроенные. Это смущение и повело к расколу, как скоро была найдена разгадка непонятных церковных нововведений. Участие в них приезжих греков и западнорусских ученых, которых подозревали в связи с латинством, назойливое навязывание ими школьных наук, процветавших на латинском Западе, появление церковных новшеств вслед за западными новинами, неразумное пристрастие правительства к казавшимся ненужными заимствованиям с того же Запада, откуда накликали и сытно кормили столько еретического люда, - все это распространило в русском рядовом обществе догадку, что церковные новшества - дело тайной латинской пропаганды, что Никон и его греческие и киевские сотрудники суть орудие папы, еще раз задумавшего окатоличить русский православный народ.

Достаточно заглянуть в самые ранние произведения старообрядческой литературы, чтобы видеть, что именно такие впечатления и опасения руководили первыми борцами раскола и их последователями. В числе этих произведений видное место занимают две челобитныя, из которых одна подана была царю Алексею в 1662 г. чернецом Савватием, а другая в 1667 г. братией Соловецкого монастыря, восставшей против Никоновых нововведений. Издатели исправленных богослужебных книг при Никоне кололи глаза приверженцам старых неисправных книг тем, что они не знали грамматики и риторики. В ответ на это чернец Савватий пишет царю о новых книжных исправителях: "Ей, государь! смутились и книги портят, а начали так плутать недавно: свела их с ума несовершенная их грамматика да приезжие нехаи". Церковные нововведения Никона оправдывались одобрением восточных греческих иерархов; но греки давно уже возбуждали в русском обществе подозрение насчет чистоты своего православия, и в ответ на обращение к их авторитету соловецкая челобитная замечает, что греческие учители сами лба перекрестить "по подобию", как подобает, не умеют и без крестов ходят; им самим следовало бы учиться благочестию у русских людей, а не учить последних. Церковные нововводители уверяли, что обряды русской церкви неправы; но та же челобитная, смешивая обряд с вероучением и становясь за русскую церковную старину, пишет: "Ныне новые вероучители учат нас новой и неслыханной вере, точно мы мордва или черемиса, Бога не знающая; пожалуй, придется нам вторично креститься, а угодников Божиих и чудотворцев вон из церкви выбросить; и так уже иноземцы смеются над нами, говоря, что мы и веры-то христианской по сие время не знали". Очевидно, церковные нововведения задевали самую чувствительную струну в настроении русского церковного общества, его национально-церковную самоуверенность.

Протопоп Аввакум, один из первых и самый жаркий борец за раскол, является самым верным истолкователем его основной точки зрения и его побуждений. В образе действий и в сочинениях этого старообрядческого борца выражается вся сущность древнерусского религиозного мировоззрения, как оно сложилось к изучаемому времени. Аввакум видит источник церковной беды, постигшей Русь, в новых западных обычаях и в новых книгах: "Ох, бедная Русь! - восклицает он в одном сочинении, - что это тебе захотелось латинских обычаев и немецких поступков?". И он того мнения, что восточные церковные учители, которых призывали на Русь научить и наставить ее в церковных недоумениях, сами нуждаются в научении и вразумлении и именно со стороны Руси. В своей автобиографии он рисует бесподобную сцену, разыгравшуюся на судившем его церковном соборе 1667 г., именно свое поведение в присутствии восточных патриархов. Последние говорят ему: "Ты упрям, протопоп: вся наша Палестина, и сербы, и албанцы, и римляне, и ляхи - все тремя перстами крестятся; один ты упорно стоишь на своем и крестишься двумя перстами; так не подобает". Аввакум возразил: "Вселенские учители! Рим давно пал, и ляхи с ним же погибли, до конца остались врагами христианам; да и у вас православие пестро, от насилия турского Махмета немощны вы стали и впредь приезжайте к нам учиться; у нас Божией благодатью самодержавие и до Никона-отступника православие было чисто и непорочно и церковь безмятежна". Сказав это, подсудимый отошел к дверям палаты да на бок и повалился, приговаривая: "Посидите вы, а я полежу". Некоторые засмеялись, говоря: "Дурак протопоп, и патриархов не почитает". Аввакум продолжал: "Мы уроды Христа ради; вы славны, а мы бесчестны, вы сильны, а мы немощны".

Основную мысль, руководившую первыми вождями раскола, Аввакум выразил так: "Хотя я несмысленный и очень неученый человек, да то знаю, что все, Святыми отцами Церкви преданное, свято и непорочно; держу до смерти, якоже приях, не прелагаю предел вечных; до нас положено - лежи оно так во веки веков". Эти черты древнерусского религиозного миросозерцания, которому события XVII в. сообщили чрезвычайно болезненное возбуждение и одностороннее направление, целиком перешли в раскол, легли в основание его религиозного миросозерцания.

Русские церковные иерархи с двумя восточными Патриархами на Московском соборе 1667 г. отлучили непокорных старообрядцев от Православной Церкви за их противление решениям собора. С того времени раскол и получил свое начало не только как религиозное настроение, но и как особенное церковное общество, отделившееся от господствующей церкви.

Заключение

Татаро-монгольское иго на Руси, крушение Византийской империи и ее турецкое порабощение, привели к тому, что Русская церковь неинтенсивно общалась с церквами православного Востока. Это помутило в русском церковном обществе мысль о Вселенской церкви, подставив под нее мысль о Церкви Русской, как единственной православной, заменившей собою церковь Вселенскую. Тогда авторитет вселенского христианского сознания был подменен авторитетом местной национальной церковной старины. Замкнутая жизнь содействовала накоплению в русской церковной практике местных особенностей, а преувеличенная оценка местной церковной старины сообщила этим особенностям значение неприкосновенной святыни. Житейские соблазны и религиозные опасности, принесенные западным влиянием, насторожили внимание русского церковного общества, а в его руководителях пробудили потребность собираться с силами для предстоявшей борьбы, подкрепиться содействием других православных обществ и для того теснее сойтись с ними.

Так в лучших русских умах около половины XVII в. оживилась замиравшая мысль о Вселенской Церкви, обнаружившаяся у Патриарха Никона нетерпеливой и порывистой деятельностью, направленной к обрядовому сближению Русской церкви с восточными церквами. Как самая эта идея, так и обстоятельства ее пробуждения и особенно способы ее осуществления вызвали в русском церковном обществе страшную тревогу. Мысль о Вселенской церкви выводила это общество из его спокойного религиозного самодовольства, из национально-церковного самомнения. Порывистое и раздраженное гонение привычных обрядов оскорбляло национальное самолюбие, не давало встревоженной совести одуматься и переломить свои привычки и предрассудки, а наблюдение, что латинское влияние дало первый толчок этим преобразовательным порывам, наполнило умы паническим ужасом при догадке, что этой ломкой родной старины двигает скрытая злокозненная рука из Рима.

Кроме того, общей уровень образования и научного развития был на очень низком уровне. Тоже самое можно сказать и о уровне богословского знания. Его отличительными чертами были косность и робость. Сам протопоп Аввакум был богословски невежественен, отстаивая те места из исправленных книг, которые находились в явном противоречии с общецерковным преданием.

Раскол скоро отозвался и на ходе русского просвещения и образования. И греческие, и западнорусские ученые твердили о народном русском невежестве, как о коренной причине раскола. Теперь и стали думать о настоящей правильной школе. В 1681 г. при московской типографии на Никольской открыто было училище с двумя классами для изучения греческого языка в одном и славянского в другом. Руководил этой типографской школой долго живший на Востоке иеромонах Тимофей с двумя учителями-греками. В школу вступило 30 учеников из разных сословий. В 1686 г. их числилось уже 233 человека. Потом заведена была и высшая школа, Славяно-греко-латинская академия, открытая в 1686 г. в Заиконоспасском монастыре на Никольской же. Руководить ею призваны были греки братья Лихуды. Сюда перевели старших учеников типографского училища, которое стало как бы низшим отделением академии. В 1685 г. ученик Полоцкого Сильвестр Медведев поднес правительнице царевне Софье привилегий или устав академии, составленный еще при царе Федоре. Характер и задачи академии ясно обозначены некоторыми пунктами устава. Она открывалась для людей всех состояний и давала служебные чины воспитанникам. На должности ректора и учителей допускались только русские и греки; западнорусские православные ученые могли занимать эти должности только по свидетельству достоверных благочестивых людей.

Довольно много исследователей разделяют мнение, что обрядовая реформа и раскол как итог, были лишь прикрытием для других, совсем не религиозных мотивов. Они были всего лишь ширмой за которой противоборствующие силы (власть государственная и церковная, запад, влиятельная боярская верхушка, русские крестьяне и др.) прятали свои истинные цели, как внутригосударственные, так и геополитические. Каждый исследователь рассматривает противостояние тех или иных сторон, и уже с такой позиции понимает раскол XVII века. Поэтому в литературе можно встретить достаточно различных гипотез и взглядов на данную тему.

Литература

церковный раскол никон

Андреев В.В. Раскол и его значение в народной русской истории. Петербург, 1870, - 420 с.

Доброклонский А.П. Руководство по истории Русской Церкви. М., 2001. - 936 с.

Житие святейшего Патриарха Никона. СпБ.: Императорская Академия наук, 1784, - 223 с.

Зызыкин М.В. Патриарх Никон. Его государственныя и каноническия идеи. Варшава, 1931--1938. Т. I--III.

Каптерев Н.П. Патриарх Никон и его противники в деле исправления церковных обрядов. М., 1887, - 175 с.

Каптерев Н.Ф. Патриах Никон и царь Алексей Михайлович. Т. 1- 2 М., 1996.

Карташев А.В. Очерки по истории Русской Церкви. Т. 2. Минск, 2007, - 590 с.

Ключевский В.О. Русская история. Полный курс лекций. Т. 2. Москва, Минск., 2002, - 591 с.

Кутузов Б. П. Тайная миссия патриарха Никона. - М.: Алгоритм, 2007.- 528 с.

Макарий (Булгаков), митрополит. История Русской Церкви. Книга 7. Отдел второй (1654 - 1667). М., 1996, - 671 с.

Никольский Н. Реформа Никона и начало раскола. Церковь и государство в XVII веке// http://scepsis.ru/library/id_1810.html

Патриархи Московские. М.: "Олма-Пресс", 2004, - 591 с.

Н.И.Сазонова. У истоков раскола Русской Церкви В XVII веке: исправление богослужебных книг при Патриархе Никоне (1654-1666 гг.). Томск, 2008, - 298 с.

Филарет (Гумилевский), Архиепископ. История Русской Церкви в пяти периодах. М.: Изд-во Сретенского м-ря, 2001, - 840 с.

Щапов А. Русский раскол старообрядства. Казань, 1859, - 550с.

1. Размещено на www.allbest.ru