Язычество и христианство в Киевской Руси. Проблема двоеверия в древнерусской литературе, зодчестве и прикладном искусстве

Свидетельство летописи о нашествии вампиров на Полоцкое княжество и его столицу в 1092 г. "В лето 6600. Предивьно бысть чюдо Полотьсце, в мьчте: бывъши ночи, тутън (топот) станяше, по улици яко человеци рищуще беси. Аще къто вылезяше ис хоромины, хотя видети, абие уязвен будяше невидимо от бесов язвою и с того умираху. И не смеяху излазит ис хором. По семь же начата в дьне являтися на коних и не бе их видети самех, но конь их видети копыта. И тако уязвляху люди полотьскыя и его область. Тем и человеци глаголаху яко навие биютъ полочаны".

Появление навий в Полоцке описано как предвестие целого ряда несчастий и невзгод по всей Руси: злые силы причинили засуху леса и болота "възгарахуся сами"; половцы напали на Русь; "в си же времена мънози человеци умираху различьными недугы" за зиму в Киеве скончалось 7000 человек. В Радзивиловской летописи есть миниатюра, посвященная бесчинствам навий в Полоцке. Вопреки прямому смыслу текста о невидимости злых духов, художник изобразил безобразных чудовищ, скачущих верхом по улице Полоцка. Горожане запирают дома, закрывают ставни.

Нам очень трудно представить себе анимистическую повсеместность, повсюдность опасных духов зла. Только заговоры, служившие словесным противоядием против них, в какой-то мере дают нам представление о сущности анимистического мировоззрения.

Анимистическая повсеместность рассеянного в природе зла столь велика, что ей не может противостоять даже сила всемогущего христианского бога, который, судя по заговору, записанному в конце XIX в., не мог защитить человека ни в православной церкви, ни в моленной, ни у придорожной часовни.

Однако средневековый русский человек не был совершенно беззащитен в то время, когда по улицам Полоцка помчались на невидимых конях полчища навий-вампиров, наносившие полочанам смертельные удары. Люди попрятались в своих домах. Дом был крепостью, неприступной для навий: "и не смеяху излазити ис хором". Вампиры могли расправиться только с теми любопытными, которые покидали свою крепость, "вылезали ис хоромины". Полоцкий эпизод 1092 г. был, по всей вероятности, отражением какой-то общерусской эпидемии (вспомним 7000 умерших киевлян), а для нас он интересен как показатель преломления реальных явлений (действия бактерий, бацилл, вирусов) в сознании простых людей XI в.; они отнесли смерть сограждан, вылезавших из своих хоромин, за счет упырей-навий. Чем же были защищены хоромы от повсеместно разлитого "на злых ветрах" губительного начала? Это прежде всего доброжелательные языческие символы, размещенные на самых уязвимых участках жилища и двора: изображения солнца, "громовые знаки", фигура богини на вершине строения, конские головы в качестве "кнеса", подковы у дверей и т. п. Обратим внимание на то, что и в архитектуре и в одежде был последовательно проведен один и тот же принцип размещения заклинательного орнамента орнаментировались все проемы, все отверстия, через которые всевозможные злыдни могли проникнуть к человеку. В одежде магическим охранительным узором покрывались: ворот, обшлага рубахи, подол, разрезы на рубахе или сарафане. Сама ткань считалась непроницаемой для духов зла, так как в её изготовлении участвовали предметы, изобильно снабженные магическим орнаментом (трепало, прялка, ткацкий стан). Важно было защитить те места, где кончалась заколдованная ткань одежды и начиналось тело человека.

То же самое в народной архитектуре: декоративные (а в свое время магически-заклинательные по своему смыслу) элементы располагаются на воротах, вокруг окон, у застрехи; то или иное священное изображение (конь, оленья голова с рогами, богиня и птицы, солнце) увенчивало наивысшую точку дома щипец крыши. Сумма подобных оберегов, постоянно присутствующих на всех уязвимых участках дома, и превращала каждую "хоромину" в недоступное для навий убежище всех членов семьи. Внутри дома (на случай проникновения злыдней) все обиходные предметы тоже были покрыты, как увидим ниже, охраняющими знаками, облегчавшими одоление зла внутри убежища.

Заклинательные действия начинались уже при постройке дома, при выборе места под будущее жилье. По сведениям этнографа В. В. Богданова, белорусы в середине XIX в. освящали выбранную для усадьбы площадку таким образом: на всем предполагаемом месте усадьбы чертился на земле большой квадрат; его делили крестообразной фигурой на четыре части. Затем глава семьи отправлялся "во все четыре стороны" и приносил из четырех полей четыре камня, которые укладывались в центрах малых квадратов. В результате на месте будущей усадьбы появлялась та идеограмма плодородия, которая известна начиная со времен энеолита и вплоть до русских подвенечных вышивок начала XX в.

Этнографы зафиксировали множество магических обрядов и поверий, связанных с постройкой дома. Для строительства избы выбирались в лесу особые деревья, не относящиеся к разряду "буйных" или "стоеросовых". Закладку строения следовало начинать, "когда наполняется месяц", т.е. после новолуния.

Под углы первого венца бревен клали с магической целью: клочок шерсти, горсть зерна, ладан, воск. Археологические материалы свидетельствуют о том, что иногда под угол дома укладывали конскую голову. Возможно, что с этим древним обычаем связана русская сказка о девочке-семилетке, сиротке, обращавшейся за советом к "кобыльей голове". Впрочем, этот сюжет мог возникнуть и под влиянием веры в волшебную силу "коника" (от слова "кон" - "начало", "основа"), священного печного столба, которому нередко по созвучию с названием лошади придавалась форма конской головы.

Во все время сооружения бревенчатого сруба внутри него должно было находиться молодое деревцо с иконкой на нем. Когда воздвигали стропила, то деревцо укрепляли на щипце кровли, на месте будущего конька.

Обращаю внимание на те северно-русские постройки, которые не испытали влияния ни поволжских строителей барж, ни московских архитекторов вроде Ропета (Петрова). Возьму одну из типичных изб старой стройки из Вологодчины, орнаментика которой опубликована И.В. Маковецким в числе многих других подобных образцов. Фасад избы украшен солнечными символами в самой верхней части по контуру торца кровли. Каждый солнечный знак сопровожден скульптурным изображением головы коня. Щипец кровли увенчивает массивный конек, "кънесъ", от которого вниз опущено досчатое "полотенце" с солярным знаком. Причелины, спускающиеся по кромке кровли, завершаются внизу тоже знаком солнца, а концам жердей с крюком на комлевом конце ("куриц"), держащих желоб для слива дождевой воды, придана форма конской головы. Кони эти непосредственно соседствуют с солярными знаками причелин и зрительно совмещаются в единый образ солнечных коней. Три конно-солнечных символа фасада избы представлены в двух разных уровнях: ближе к земле, на конце кровли слева и справа по фасаду, расположены два символа; третий конно-солнечный символ помещен в самой верхней точке здания и развернут фронтально.

Очень важная система расположения солярных символов, система, идущая из древности и связанная с геоцентрическими представлениями о движении солнца вокруг земли: левый от зрителя край кровли - восходящее, утреннее солнце; верхний конек на щипце кровли - полдневное солнце в зените; правый край кровли - вечернее заходящее солнце. Соединение каждого солнечного символа с фигурой коня подчеркивает динамичность всей композиции. Солнце не просто показано в трех позициях, оно показано в своем ежедневном движении по небосводу; кони Феба влекут солнечную колесницу от востока к западу через священную точку полдня... и в архитектурной орнаментике видно головы коней и колесовидные символы солнца.

Геоцентрические представления о дневном пути солнца по небу на конях (или на лебедях) и о ночном пути по подземному океану на водоплавающих птицах возникли, как можно думать, еще в бронзовом веке, когда на сосудах для умерших, ушедших в подземный, ночной мир, внизу на днище изображалось ночное, подземное солнце.

При обращении к русскому этнографическому материалу удаеться проследить полное воплощение этой идеи в сложной орнаментике прялок: на лопасках прялок изображалась земля (на более ранних - как вспаханное поле; на поздних - как многообразие жанровых ситуаций деревни и города), освещенная с разных сторон солнцем. На двух боковых "серьгах" лопаски помещали восходящее и заходящее солнце, а дневной путь солнца отмечался несколькими солнечными знаками в верхней части прялки, расположенными как бы по дуге небосвода. В центре прялки помещалось или огромное солнце как субъект света ("вещь бо есть солнце свету" XII в.) или же искристая композиция из семи шестилучевых розеток, символизировавшая "белый свет", светящийся как бы сам по себе, независимо от вёдра или пасмурности дневной небосвод, "святовит" ("световит") по древнеславянской терминологии.

Солнечная символика прялок отличается от орнаментики других бытовых предметов тем, что здесь, помимо солнечного света, особое внимание уделено ночному, подземному солнцу. Под горизонтом земли изображалось и ушедшее вниз солнце, и керосиновая лампа как символ противостояния ночному мраку, и древний ящер, хозяин подземного мира.

Внимание к четвертой, подземной позиции солнца в орнаментике прялок объясняется тем, что прялки как орудие труда предназначены в основном для вечерней работы, как правило, проводившейся уже после раннего захода зимнего солнца, или для посиделок, затягивавшихся нередко и за полночь, "до вторых петухов". Символическая орнаментика северно-русской избы в основном была построена на изображении на самом здании дневного хода солнца над землей.

Еще раз следует подчеркнуть, что в обширном этнографическом материале не просто множество солярных знаков, не сумма отдельных символов, а продуманная система, созданная на основе геоцентрического мировоззрения: злыдни-упыри могут бесчинствовать повсюду, они - вездесущи, повсеместны; в систему зла входит вся природа и все живое, обвеваемое "злыми ветрами". Этой темной анимистической системе вампиризма должна была быть противопоставлена система света, изгоняющего не только тьму, но и порождения тьмы. Древний славянин обратился к Солнцу, зафиксировав его на своем жилище в его непрерывном движении по небу. Повсеместности упырей была противопоставлена повсеместность солнечного света; при этом была подчеркнута закономерность неизбежного прихода солнца в новый день вместе с утренней зарей. Эту мысль о непременном приходе солнечного света поэтично выразил киевский летописец Моисей в своей кантате 1198 г.

Право на ретроспективное опускание этнографических данных до уровня славяно-русского средневековья дает анализ сюжета знаменитых вщижских арок XII в. Две бронзовые арки представляли собой обрамление напрестольной сени над алтарем, долженствовавшей изображать модель вселенной. У подножья каждой арки изображены ящеры и крылатые псы-симарглы как символы подземного и земного мира. По дуге арки расположены три круга с птицами, обозначающие три позиции солнца: два нижних круга (птица клюет ветку) - восход и закат солнца; верхний круг (птица с распростертыми крыльями) - полдень. Каждая позиция солнца отмечена маленькой подставкой для свечи. Вщижские арки датируются второй половиной XII в. и, следовательно, показ движения солнца по небосводу мы вполне можем относить к средневековью.

Древнейшим на славянской почве примером показа динамики дневного солнечного пути при помощи трех позиций солнца является неоднократно упоминавшийся браслет из Радолинка, на котором есть и утреннее и вечернее солнце, влекомое лебедями, а над ними в зените - полдневное солнце (без лебедей); к нему молитвенно простирает руки женщина. От Киевской Руси эта композиция отстоит на полторы тысячи лет.

Архитектурный декор обычного славянского жилища был, разумеется, проще кружевной резьбы богатых изб XIX в., но важную для древнего славянина солнечную символику он мог выразить и другими средствами. Представление об этом нам дает своеобразная домовая резьба Севера и главным образом Сибири, где сохранилось много старинных изб без вычурной пропиленной орнаментики, но с явно выраженной конно-солнечной символикой. Охлупни на крышах изб делались из массивного комля таким образом, что из корневых отростков вырезалась голова коня, изредка птицы, а под конем ствол дерева срезался так, чтобы виден был весь круг торца бревна (с его кольцами и радиальными трещинами), служивший в этом случае как бы изображением солнца. Позднейшие дощатые "полотенца" с пропиленным знаком солнца прикреплялись к коньку именно в этом месте.

Такая упрощенная форма изображения солнца была вполне доступна строителям славянских деревенских изб. В городах же русского средневековья, как мы видим по раскопкам в Новгороде, домовая резьба была не менее изощренной.

Этнография дает нам устойчивое и широко распространенное изображение небесных хлябей верхнего неба на причелинах домовых кровель. Самым частым является волнистый орнамент или узор из городков, которые на расстоянии тоже воспринимаются как волны. Обычно волны избяного "небосвода" идут в два-три ряда, как бы подчеркивая глубинность хлябей. Очень часто наряду с волнистыми линиями изображаются небольшие кружки, очевидно, символизирующие дождевые капли, те "груды", которые, по мнению язычников, веривших в Рода, являлись причиной жизни на земле как эманация божественной оплодотворяющей силы.

Этнографических примеров изображения "хлябей небесных" на причелинах фронтонов очень много.

Причелины с изображением волнистых струй известны в Новгородской области, в Архангельской, Вологодской, Ярославской, Ульяновской, Горьковской, в русских селах Карелии и в ряде других мест Средней России и Севера. Исключительно важным для разысканий является наличие точно таких же причелин, с таким же струйчатым узором в древнем Новгороде. Как известно, культурный слой Новгорода хорошо сохраняет дерево. В солидном исследовании Б.А. Колчина опубликован ряд причелин городских домов 1055-1422 гг.

Здесь же в раннее время применяется не только резьба, но и пропиловка сквозного кружевного узора, которая так хорошо известна по многочисленным образцам XIX в.

Семантика узоров новгородских причелин XI-XV вв. дает два ряда: во-первых, привычную идеограмму воды в виде переплетающихся струй (1177-1197 гг.), а во-вторых, более устойчивое, удержавшееся с середины XI в. вплоть до последнего рубежа сохранности дерева в археологических слоях, т. е. до XV в., изображение женских грудей, то в виде скульптурно выполненного узора, где этот сюжет является повторяющимся раппортом (1055 г.), то в виде парных изображений двух грудей, тщательно обозначенных резчиком (1281-1422 гг.), но также образующих в своей повторяемости волнистый узор.

Давняя символика земледельцев энеолита, где дождевые потоки уподоблялись потокам молока Матери-богини."... Род седя на воздусе мечеть на землю груды (капли) и в том рождаются дети..."

Наличие женских грудей при оформлении образа небесной воды - мужскому патриархальному божеству Роду предшествовали две рожаницы, две небесных богини, культ которых потом сопровождал культ Рода и даже пережил его, уцелев в бессознательных пережитках до XIX в., отраженный в целой серии крестьянских вышивок.

Ритуальная живопись трипольской культуры, полнее, чем где бы то ни было в Европе, раскрывающая сущность аграрно-магических представлений древних земледельцев, постоянно связывает воедино идею дождя, небесной воды, с образом грудей двух небесных богинь (прототип двух русских рожаниц), расположенных то равномерно по всему тулову сосуда, то группирующихся попарно.

Задолго до открытия трипольской росписи А.Н. Афанасьев писал: "Уподобление дождя молоку заставило видеть в тучах женские груди или коровье вымя".

Энеолитическое искусство полностью подтвердило тезис, возникший только на фольклорном материале и казавшийся противникам мифологической школы сомнительным.

Новгородские средневековые причелины, синхронные поучению против языческого Рода, орошающего землю животворными грудами-каплями, дают воплощения идеи небесной воды - и ритмично расположенные по всей длине причелины женские груди (1055 г.) и парные изображения грудей (1281 г. и 1422 г.). Домовая резьба XIX в. содержит почти все элементы небесно-водяной символики, которые известны нам в новгородской резьбе: схематическое изображение пары женских грудей, зафиксированное находками XIII-XV вв., широко бытует в домовой резьбе русского Севера. Использование мотива женской груди в качестве повторяющегося раппорта на всем протяжении причелины точно так же широко представлено в русском архитектурном декоре. Иногда этот мотив передавался округлыми выступами на нижней кромке причелин , но значительно чаще он изображался в виде пропиленных небольших зубчатых (ступенчатых) городков, которые на расстоянии, для смотрящего снизу человека, давали полную иллюзию той символической фигуры груди, которую так тщательно и натуралистично вырезал новгородский резчик времен Ярослава Мудрого.

Новгородские причелины дошли до нас в виде разрозненных досок и обломков; по ним трудно судить о системе изображений символики верхнего неба. В этнографическом же материале видно именно систему, хотя нередко с перепутанными уже элементами. Причелины русских изб украшались в два-четыре ряда. Верхний ряд чаще всего был занят зигзаговой линией, являвшейся архаичной и устойчивой идеограммой воды, в данном случае - "хлябей небесных", недосягаемых дождевых запасов; изредка зигзаг заменялся упрощенным меандром. Ниже шел ряд городков или парных изображений женских грудей, очевидно, связанных с представлением о небесных богинях-рожаницах, которые, по мысли древних охотников, рождали "оленьцов малых" на потребу людям и волкам, а, по мысли земледельцев, проливали дождь на поля. Эти два основных ряда иногда перемежались рядами сквозных круглых отверстий, которые могли быть осмыслены как дождевые капли. Такими же кружками нередко снабжались городки и полукруги нижнего ряда.

Как правило, нижним орнаментальным рядом причелин бывают полукруги-груди (часто с кружком посередине), реже городки, но в ряде мест (Вологодская область, Заонежье, Архангельская и Горьковская области) встречаются какие-то неясные отростки, обращенные вниз. В нижегородской пышной резьбе, возникшей под воздействием корабельной рези, это - декоративные листья; в Карелии на таких отростках изображали 3-4 кружка, которые могли символизировать стекающие вниз дождевые капли. Вологодская резьба дает четкое изображение птиц.

Система построения декора избяных причелин состояла в том, что здесь проводились две неразрывно связанные друг с другом идеи: во-первых, наличие в верхнем небе (над твердью) запасов дождевой воды (зигзаги и меандры), а во-вторых, передача этой воды вниз, на землю к пахарям, показанная посредством мифологического символа грудей небесных богинь, орошающих землю "родивыми" "грудами росными". Широкое бытование этой системы на всем русском Севере и опора на новгородские материалы XI-XV вв., в которых четко прослеживаются все элементы позднейшего декора, а также опора на древнюю систему энеолитической росписи (зигзаги-хляби в верхнем ярусе и груди двух небесных богинь в среднем), позволяют нам считать ряды узоров русских причелин XIX в. не случайным набором орнаментальных приемов, а пережитком (может быть, в значительной мере уже бессознательным) древних космологических представлений о небесах, дающих дождь.

Изображение небесных вод было, однако, лишь частью более общей картины мира, где небесно-водный ярус был только отдаленным фоном, а главным являлось солнце в своем размеренном пути по небосводу среднего неба.

Во всем декоре русских изб XVIII-XIX вв., на всем обширном пространстве двенадцати северных губерний России солнечные знаки, изобилующие в этом декоре, никогда не помещались выше небесно-водной зоны, т.е. не нарушали архаичных представлений о верхнем небе. Зоной движения солнца было со времен энеолита среднее небо, находившееся ниже небесно-водной зоны верхнего неба, расположенного за невидимой твердью.

Расшифровке безмолвного археологического материала помогают, наиболее архаичные гимны индийской Ригведы, записанные во II тысячелетии до н. э., в которых вертикальный разрез мира представлен так:

1. "Свах" - верхнее небо с запасами воды.

2. "Бхувах" - воздушное пространство со звездами, солнцем и луной.

3. "Бхух" - земля, почва.

С удивительной строгостью соблюдалась эта древняя картина мира в системе архитектурного убранства, явившемся повторением макрокосма в микрокосме славянского жилища: путь солнца по среднему небу подчеркнут тем, что для показа солнечных знаков в надлежащей зоне применялись искусственные, не игравшие никакой конструктивной роли особые доски - "полотенца", спускавшиеся от причелин вертикально вниз. Солярные знаки на этих полотенцах размещались ниже зоны небесных вод причелин на фоне затененного кровлей фронтона. Три позиции солнца, обеспечивающие показ его дневного хода - восход, полдень, закат - достигались тем, что околоземные положения светила при восходе и закате обозначались помещением солярных знаков у нижнего торца обеих причелин и оказывались таким образом в общей композиции домового декора ниже той части причелин, на которой изображались "хляби небесные". Иногда и здесь, для показа утренне-вечерних позиций солнца, прибегали к помощи двух вертикальных полотенец у краев причелин.

Иногда путь солнца отмечался не тремя стандартными позициями, а дополнительно еще несколькими промежуточными знаками, прикрепленными к нижней кромке причелин-неба. Дневной ход солнца в этих случаях отмечался двенадцатью солнечными знаками.

Солнечные знаки, входившие в общую систему обороны русского дома от упырей и навий.

Прежде всего следует сказать, что в указанных трех позициях (утро, полдень и вечер) всего фронтального декора русской избы солярные знаки изображались не просто как один из элементов убранства, а вполне осмысленно, с глубоким символическим значением. В этом убеждает то, что они почти никогда не помещались изолированно, а всегда в комплексе с другими символами - земли, засеянного поля, иногда воды. Взаимное положение разных символов в одном комплексе дополнительно подчеркивало динамику солнечного дневного хода.

Гарантией сознательного, преднамеренного размещения знаков и комплексов знаков является широчайшее распространение их одинакового осмысления на всем русском Севере - от Новгорода до Устюга и от Архангельска до Подмосковья.

Сами солнечные знаки представлены несколькими типами. Наиболее устойчивым является круг с 6 радиусами ("колесо Юпитера"). Встречается круг с крестом внутри него, а иногда и с восемью лучами. Восходящее или заходящее солнце может быть показано полукругом (дугою вверх) с тремя лучами. Особый интерес представляют многочисленные знаки, изображающие "бегущее" солнце: внутри круга вырезают несколько дугообразных линий, расположенных радиально; они создают впечатление катящегося колеса с изогнутыми спицами. Направление искривленности всегда одинаково: верхняя линия в круге имеет выпуклость влево, нижняя - вправо, чем определяется и положение всех промежуточных спиц этого солнечного колеса. Иногда движение солнца выражено только тремя такими дугами, но обычно их бывает много. Рядом с символом солнца почти всегда соседствует тот или иной символ земли, поля.

Расшифровка знаков, обозначающих землю, основывается на двух проведенных в первой книге "Язычества" анализах. Во-первых, это древний, еще энеолитический символ поля и плодородия в виде ромба или квадрата, поставленного на угол и разделенного на четыре части. Это знак устойчиво бытовал несколько тысячелетий. Он хорошо отражен в русском средневековом прикладном искусстве и в церковной декоративной росписи и широко представлен в этнографическом материале, преимущественно в узорах свадебной одежды невесты, что еще раз свидетельствует о связи с идеей плодородия.

Вторая группа знаков на избяных причелинах прямо соотносится с русскими прялками из того же северного региона, на которых в соседстве с солнцем резчик изображал вспаханную землю в виде большого прямоугольника или ромба, прочерченного вдоль и поперек.

На причелинах изб видно и прямоугольники и ромбы, образованные рядами небольших отверстий. Кроме того, на кромке причелин почти всегда вырезаны ромбы.

Утро и вечер. На нижних концах причелин, соответствующих в общей картине небесного хода солнца восходу и закату, почти всегда находятся рядом знаки солнца и знаки земли. Чаще всего солнце изображается ниже земли - оно еще только должно взойти; иногда над землей помещают половину солнечного знака - солнце восходит.

В комплексе нижних концов причелин очень часто солнце изображается "бегущим", что вполне соответствует зрительному восприятию хода солнца - при восходе и закате особенно ощутимо движение светила, быстро поднимающегося или опускающегося по отношению к горизонту.

Полдень. Полдневное солнце изображалось на фасаде избы на самом верху, под главенствующей фигурой щипцового коня, но, как уже говорилось, все же ниже "хлябей небесных", являвшихся верхним небом. Для того чтобы соблюсти архаичную стратиграфию мира и оставить солнце в надлежащем ему ярусе, старинные умельцы приделывали к щипцу короткую доску-"полотенце", свисавшую вертикально вниз по фасаду. Вот на нижнем конце этого полотенца и размещался полуденный комплекс солнечных знаков.

На некоторых полотенцах изображался как на прялках весь суточный ход солнца: наверху три дневных позиции солнца (утро, полдень и вечер) , внизу две позиции ночного подземного солнца, а в центре - огромный лучистый круг, символизирующий "белый свет", вселенную, осиянную, по мнению русских людей XII-XIII вв.,"не осяжаемым и неисповедимым светом".

Символы земли, как правило, отсутствуют в полуденной композиции, но иногда земля все же изображается. В этих случаях она обязательно сопряжена с солнцем: или солнце светит на подступающую к нему (сверху и снизу) землю или же маленький символ земли помещают между двумя бегущими солнцами, и он оказывается как бы всесторонне освещенным.

Входы во двор и в дом. Если основная часть усадьбы древнего славянина или средневекового горожанина была надежно ограждена от носителей зла монументальным, во всю ширь фасада, изображением макрокосма и как бы всесторонне освещена движущимся по небосводу солнцем, то во всей системе дворовых строений оставалось еще очень много лазеек и всяческих скважин, сквозь которые могли проникнуть в жилье или в хлева вредоносные навьи, против которых и здесь нужно было принять свои меры. На колья ограды надевались имевшие магическую силу битые горшки, навешивались счастливые камни с естественным отверстием ("куриный бог"), по периметру двора при каждом празднике рассыпались остатки ритуальной еды, в воротах в ответственный момент первого выгона скота клали рогатину, "которая в звере бывала", и во всех случаях взывали к помощи батюшки-домового, дворового, банника, овинника, "кутного бога" и других "доброхотов" и "доброжилов", представителей своего усадебного воинства.

В качестве постоянных оберегов над воротами часто помещали или одиночный солярный знак или знакомые нам три солнца, символизирующие день от утра до вечера. Солнечный символ, как правило, представлен и его шестилучевом варианте, соединяющем в себе и символику неба, Рода. Очень часта обработка воротных столбов в виде схематичных антропоморфных фигур-идолов.

Крестьянский двор XIX в. был в меньшей степени, чем дом, снабжен защитительными символами, что, быть может, связано с временным пребыванием людей во дворе, а защитная система, по-видимому, была рассчитана преимущественно на ограждение от навий именно человека. Если в образе навий скрывались известные нам теперь болезнетворные бактерии, бациллы, микробы, вирусы, то такая направленность системы будет вполне понятна. Когда человеку необходимо было покинуть свой двор, выехать в мир, подстерегающий его множеством коварных злыдней, он оказывался защищенным от них, во-первых, своей одеждой, полной заклинательных знаков (см. ниже), конской сбруей с бубенцами, игравшими у всех народов апотропеическую роль, и орнаментацией телеги или саней.

Из надворных или примыкающих ко двору построек интересны амбары, хранилища "гобина" - урожая. Близ знаменитых Кижей известен амбар с любопытной заменой солнечного знака женской фигурой. На боковых причелинах и на центральном полотенце вырезана женская фигура с опущенными к земле (а не поднятыми к небу, как на щипцах кровли) руками. Как удалось выяснить при анализе русской ритуальной вышивки, женская фигура на полотенцах изображалась двояко: на предназначенных для весенних празднеств - с поднятыми к небу руками, а для летних молений об урожае - с руками, обращенными к земле, как бы указывающими на колосящиеся хлеба. Возникает предположение, что эта вторая женская фигура - славянская Макошь, богиня урожая.

Вход в дом - дверь - сравнительно бедно обставлена охранительными символами. Иногда встречается солнечная символика со знаками, расположенными по полукругу притолоки (Гуцульщина). Но обычно ограничивались такими оберегами, как подкова у порога и три креста на притолоке, прокопченные "четверговой свечой". Подковы в древней Руси почти не применялись, и что заменяло их у порогов древнерусских жилищ - неизвестно. У двери внутри дома находился коник (может быть, от этого и появился впоследствии обычай прибивать подкову), а под лавку близ дверей всегда клали топор, который был и реальным и вместе с тем магическим средством защиты от видимого и невидимого зла.

Вход в подклет, в котором не было ни печи, ни коника, иногда снабжался охранительной символикой. В центре композиции изображалось одно солнце, иногда с лучами, обращенными вниз.

Несравненно больше внимания уделено окнам, сквозь которые могли проникнуть вездесущие навьи. Щели в оконницах, сквозняки, зимний холод, все то, что могло причинить болезнь, все это преображалось в сознании древних людей в образы невидимых, неосязаемых навий, несущих людям "на злых ветрах" различные несчастья. В связи с этим возник такой важный элемент заклинательного декора, как наличник, обрамление окна, обычно обильно насыщенной языческой символикой. Обрамление окон представляет очень большой интерес - ведь оконный проем это не только "окно в мир", в "белый свет" для обитателей избы, но и глазок для чужих людей и сторонних злых сил, которые могут подглядеть в него жизнь внутри жилища, проникнуть внутрь или хотя бы сглазить тех, кого удается увидеть в окно. Недаром колдовские заговоры стремятся оградить от соглядатаев: "из окна глядящих и сквозь оконницу смотрящих".

К величайшему сожалению, многие сотни тысяч русских деревенских и городских наличников XVI-XX вв. Нет сводного исследования о наличниках двух десятков северных областей России и Белоруссии, нет и полной картотеки этого ценнейшего источника сведений о народном искусстве и его семантике. Поэтому современным исследователям очень трудно всесторонне обобщить этот важный материал.

Орнаментальные композиции наличников с известной долей условности можно разбить на три группы. В одну группу войдут наличники с преобладанием солнечных знаков, продолжающие ту же защитную систему, которая применялась и для дома в целом.

Другую группу составят наличники, типичными представителями которых можно считать образцы из Ярославского Поволжья. Особенностью композиции следует считать наличие полукруга или двускатного покрытия в середине верхнего карниза и двух фигур по сторонам полукруга. Внутри полукруга-небосвода нередко помещали лучистое восходящее солнце. Над солнцем по дуге изображались "хляби небесные" в виде волнистых или зигзаговых линий (иногда в несколько рядов) и капель-точек. "Хляби" нередко шли по всему карнизу, отделяя всю небесную сферу. Солнце иной раз изображалось в виде круга с четырьмя крестообразно расположенными внутри круга кринами-ростками, устойчивым аграрно-магическим символом, хорошо известным со времен Киевской Руси. По обеим сторонам "небосвода" размещались в небесном ярусе два крупных украшения, представлявшие собой сочетание сильно стилизованной женской фигуры с символами растительного плодородия. Иногда женская фигура определяется вполне четко, иногда же растительные символы искажают её.

Важно отметить, что в большинстве случаев женское существо как бы беременно ростком, находящимся в его чреве. Иногда внутри большой фигуры помещается меньшая, что выражает ту же самую идею: "Habet illa in alvo...". "Она имеет во чреве".

Парность женских фигур, их пребывание в небесном ярусе выше солнца и "хлябей небесных", усиленное внимание к теме беременности и рождения - все это заставляет предполагать, что здесь перед нами две рожаницы, две архаичные богини плодовитости и плодородия, которым на Севере, судя по поздним копиям церковных поучений против рожаниц, поклонялись по крайней мере до XVII в. включительно. Над "небосводом" в зените помещался еще один орнаментальный узел, подобный боковым рожаницам, но эта фигура всегда уступала боковым в размере и четкости. Чувствуется, что она введена в композицию как её орнаментальный стержень со значительно меньшей смысловой нагрузкой: растительное начало там еще ощущается, а женское - очень слабо. Третья группа композиций на наличниках отличается от предыдущих, во-первых, отсутствием небосвода (карниз ровный, горизонтальный), во-вторых, отсутствием связанных с небосводом "хлябей небесных", а в-третьих - наличием только одной центральной фигуры, иногда подобной рожаницам предыдущей группы, а иногда и резко отличной, и, в-четвертых - наличием различных зверей по сторонам средней фигуры.

Идея такой композиции совершенно иная, чем в предыдущей группе. Там явно ощущалось стремление передать земледельческую картину мира с её водными небесами, движущимся солнцем и двумя рожаницами, щедро оснащенными только аграрными символами. Здесь же больше звериного элемента, не всегда показаны растительные символы плодородия, и центральная фигура чаще похожа на архаичную "владычицу зверей", чем на женское земледельческое божество.

Две концепции, отражающие две разных стадии восприятия природы и управляющих ею сил. Совершенно особый интерес представляет географическое размежевание этих двух типов композиции охранительного узора на наличниках.

Композиция с небосводом, "хлябями небесными" и двумя рожаницами. хорошо известная нам по новгородским материалам XI-XIII вв., встречена преимущественно на Волге в Ярославской и Костромской областях до Кинешмы включительно. Композиция с одной фигурой и зверями наблюдается преимущественно в более южных областях (Ивановской, Владимирской), но частично проникает и в костромское течение Волги.

Существенные смысловые различия двух композиций и намечающееся географическое размежевание их заставляют нас углубить поиск в далекое средневековье, когда здесь, в междуречье Волги и Клязьмы, происходило соприкосновение и слияние индоевропейцев - славян и финно-угров мерян. Археологическими следами этого слияния являются полуславянские полумерянские курганы X - XII вв. в Ярославско-Владимирском междуречье Волги и Клязьмы, в которых обряд погребения славянский (курганы), а женские украшения - мерянские (шумящие привески с лягушачьими лапками

Славянский элемент на Волге, как это хорошо показано В. В. Седовым, представлен новгородскими словенами. Мерянский элемент тяготел к Клязьме, где славянская колонизация велась кривичами.

Колонизация ярославского Поволжья новгородцами закреплялась действиями княжеской власти, заинтересованной в полном овладении тем участком волжской магистрали, к которому сходились пути княжеских данников и из "Оковского леса" (истоки Волги, Тверца, Медведица), и из восточных владений Новгорода (р. Молога), и из Белоозера (Шексна). Главный город этого района - Ярославль - построен, как известно, Ярославом Мудрым, но, к сожалению, год его основания неизвестен. Исходя из историко-археологической ситуации X - начала XI в., можно утверждать, что Ярослав Владимирович, лично заложивший город на мысу Медвежий Угол, сделал это не в качестве великого киевского князя (1019-1054), а в то время, когда он на протяжении 25 лет (с 990 по 1015 гг.) был князем Великого Новгорода. Давняя стихийная колонизация словен новгородских на Верхнюю Волгу была закреплена постройкой княжеского центра большой округи.

Другая система заклинательного узора над окнами с одной богиней, окруженной зверями, распространена там, где в X-XII вв. проживали мерянские племена, творцы особого зооморфного стиля украшений, на которых, кроме центральной человеческой фигуры, изображались различные животные и птицы: кони, быки, олени, петухи, гуси, утки.

Мотив лягушачьих лапок на женских украшениях X - XII вв., распространенный в зоне давних и тесных контактов русского и мерянского населения, невольно заставляет вспомнить известную русскую сказку о Царевне-Лягушке, в образе которой скрывается некое женское божество природы, оживляющее воды и леса, повелевающее птицами и буйными ветрами и способствующее домашним делам вроде тканья полотна и выпечки хлеба.

Царевна-Лягушка (она же Василиса Премудрая) выглядит в сказках как божество, сходное с поздней великорусской Макошью, покровительницей домашнего женского дела и особо - ткачества (Лягушка оборачивается веретеном). Центральная фигура композиции наличников волго-клязьминского типа, по всей вероятности, и является такой богиней природы и покровительницей дома.

Географически область наличников XIX в. со зверями и с центральной женской фигурой в композиции совпадает довольно точно с областью распространения древних зооморфных подвесок с лягушачьими лапками. По всей вероятности, эта мерянская область сохранила многие черты местного

"Чердак" и "беседа" - помещения для людей и в смысле охранительной символики вполне могут быть приравнены к жилым домам. Во-вторых, наличие теремков и вышек, подобных корабельному чердаку, в жилых строениях русского средневековья документировано не только терминологией (терем Ольги упоминается в середине X в.), но и археологическими находками в Новгороде: из слоя второй половины XI в. происходит маленькая деревянная модель двухэтажного теремка с колоннами, украшенными "дыньками" и четырехскатной крышей.

Третьим и самым весомым аргументом в пользу нижегородских наличников-теремков является полная аналогия композиции наличников с композицией знаменитых вщижских бронзовых арок середины XII в. работы мастера Константина. Вщижские арки (подробнее они будут рассмотрены в другой главе) представляют собой напрестольную сень, изображение вселенной, ставившееся на церковный алтарь.

Картина мира здесь трехъярусна: нижний, подземно-водный (донный), ярус представлен мордами ящеров; средний, земной, ярус - знаком растительности и птицами, клюющими зелень, а небесный ярус показан полукругом небосвода и посредством хорошо знакомых нам трех позиций солнца. Утреннее и вечернее солнце обозначены кругами, внутри которых даны сидящие на ветке, так сказать, приземленные птицы. Полуденное солнце в зените арки-небосвода передано фигурой летящей птицы с распростертыми крыльями; лапы этой полуденной птицы нарочито подняты для того, чтобы показать полет, отсутствие земной опоры. Средне-волжские наличники-теремки XIX в. почти полностью повторяют композицию напрестольной сени XII в. Возьмем в качестве примера один такой теремок, хорошо сохранивший все свои элементы.

Небосвод здесь представлен не полукругом, а двускатным фронтоном, как на избах. Верхнюю кромку образуют волнистые линии "хлябей небесных". Ниже - три позиции солнца, как и на избах. В полукруглой выемке небес - растительный символ из листьев. Под небесами идет фриз из трех метоп с изображением птиц в окружении зелени, точь-в-точь, как на вщижских арках. Иногда птицы даны точно по вщижской схеме: боковые птички сидят, а средняя, полуденная, изображена в полете.

Нижний ярус дает в центральной метопе русалку-"берегиню", символизирующую водную стихию на земле; в боковых метопах - сухопутные львы. На других образцах в нижнем ярусе мы видим, как и на вщижских арках, только двух ящеров или двух русалок без сопровождения львов. Витые столбики-колонны, связующие небесных птиц с русалкой, возможно, выражают идею дождя. Подобных наличников от окон светлиц и горенок известно довольно много. Композиция их довольно стандартна.

Вщижская аналогия сослужила нам хорошую службу - композиция наличников-теремков с тремя солнцами, птицами и ящерами родилась не в XIX в., а уже существовала во времена Андрея Боголюбского (церковь во Вщиже строилась, по-видимому, при его дочери Марии Андреевне). Возникнуть же она могла и значительно раньше.

Деревянная резьба русского Севера создавала на фасаде и на крыше дома сложную и глубоко продуманную, создававшуюся тысячелетиями, систему защиты от вездесущих и всепроникающих упырей-навий. Важно отметить, что архитектурный декор не был простой суммой отдельных знаков, даже таких значительных и могущественных, как знак Солнца. Это была защита при помощи макрокосма, тщательно воспроизведенного во всех своих основных элементах в декоре жилища, которое становилось микрокосмом семьи. Этот, созданный руками человека, микрокосм повторял картину мира, возникшую в представлениях предков славян (да и многих других народов) где-то в глубинах бронзового века. Внизу была священная земля предков, освященная специальным аграрно-магическим обрядом. Наземный ярус мира, тот, в котором жили люди, был в изобилии снабжен магическими охранительными знаками, которые нам предстоит еще внимательно рассмотреть. Выше этого человеческого, жилого яруса воспроизводились небеса, два неба, как и положено в древней картине мира, где среднее небо, облекающее землю, небо светил и воздуха, отделено от верхнего голубым куполом придуманной древними "тверди". Выше тверди - обиталище Рода, верховного повелителя вселенной, распорядителя "хлябей небесных", запасов воды, необходимой для пашен и создателя непрерывно возобновляемого жизненного начала. На русской избе (а в средние века и на городских домах, как мы знаем по Новгороду) изображались тщательной резьбой и "хляби небесные" верхнего неба, и солнце, восходящее над землей, и архаичные знаки земного плодородия, и символ Рода-Юпитера - солнечное колесо с шестью спицами.

Собор Успения Божией Матери в Дмитрове был построен между 1507 и 1533гг., в княжение Юрия Ивановича Дмитровского (сына Ивана III), и, по всей вероятности, на его средства. Вероятно, на месте этого собора стоял более древний белокаменный храм XIV века. Начало строительства собора исследователи приблизительно относят к 1507 году, а окончание по крайней мере выкладки стен - к 1512 году. Когда завершилась окончательная отделка храма - точно неизвестно. Изначально нынешний собор был меньше, чем теперь. Кирпичный пятиглавый храм на высоком подклете и с подвалами, выложенными белым камнем, был изначально окружен крытой арочной галереей в два яруса, от которой сохранилась лишь западная часть. При соборе была звонница, расположенная с севера; ее основание вошло в стену одного из пристроенных позднее приделов. Как большинство соборов XVI века, Успенский собор имел позакомарное покрытие, в 1790г. замененное на четырехскатную кровлю. Главы были не луковичными, а шлемовидными, крытыми деревянной «чешуей»-лемехом, и барабаны под ними были кирпичными, но в том же 1790г. они были заменены на световые деревянные. В архитектуре собора заметно влияние итальянских мастеров; существует предположение, что он вообще был построен приглашенными итальянцами, к тому же по ряду приемов постройки он очень близок к Архангельскому собору Московского Кремля, в особенности в том, что касается декора фасадов: окна-люкарны в закомарах, обработка стен филенками и т.д. Возможность участия итальянских мастеров в постройке собора неудивительна - отец князя Дмитровского, великий князь Иван III, приглашал из Италии множество архитекторов для строительства Москвы, и вполне мог отослать кого-нибудь к своему сыну. Собор был построен как дворцовый, и его подклет и подвал первоначально имели хозяйственное предназначение (как, например, в Троицкой и Успенской церквах в Александровской слободе). Когда Дмитровское удельное княжество прекратило свое существование, нижние ярусы собора стали использоваться под хозяйственные нужды городских властей, а позднее - причта. Точно неизвестно, была ли при соборе колокольня, но значение этого храма изначально было настолько велико, что практически наверняка можно утверждать, что колокольня или звонница все же была, но либо погибла в Смутное время, либо обветшала и была разобрана.

При реставрации собора в 1793-1796гг. выстроили новую трехъярусную колокольню в стиле классицизм (проект М.Я. Агафонова). Верхняя часть ее, с часами и шпилем, была надстроена в 1820-1825гг. (проект А.Ф. Элькинского); после революции купол и шпиль были снесены и возобновлены лишь в 1960-х гг. при реставрации под руководством Е.Р. Куницкой. Успенский собор интересен как в своем изначальном виде, так и с учетом позднейших перестроек. Очень необычны граненые апсиды, над которыми в полукружиях закомар помещены изразцовые барельефы. Изразцы с изображением распятия, датированные первой половиной XVI века, вправлены и в закомары боковых фасадов - южного и северного. Порталы в фасадах - характерные для XVI века, перспективные, с килевидным завершением. Во второй половине XVII века с запада к собору пристроили высокую лестницу, которая после постройки новой колокольни соединяет последнюю с входом в здание собора. На этом перестройки не закончились. В течение XIX века высокий стройный четверик был окружен с трех сторон галереей с приделами, выполненными с псевдоготическими окнами, странно сочетающимися с узкими окнами-«бойницами» основного четверика.

По углам восточного фасада расположены два придела (Сергиевский и Покровский), а «уравновешивают» их с запада еще два придела -Митрофана Воронежского и Воздвижения Креста Господня. Их широкие деревянные барабаны с куполами, напоминающими большие колокола, были снесены при реставрации 1960-х гг. как мешающие целостному впечатлению от памятника. Теперь они восстановлены. Внутри собора сохранился великолепный пятиярусный иконостас, украшенный золоченой резьбой. Время его изготовления - конец XVII века, а часть икон, вправленных в его рамы относится к XV веку. Сохранилась и поновленная роспись XVIII века. Исследования истории собора начались еще в XVIII веке, когда для получения средств на реставрацию датой его постройки был назван XII век. Позднее исследователи это опровергли, хотя заблуждение это продержалось некоторое время и было повторено в нескольких трудах по истории Дмитрова.

Заключение

Б.А. Рыбаков трактует двоеверие как часть естественного и необходимого процесса, сложившегося под влиянием принудительной христианизации, гонений на язычество, устоявшихся обычаев и обрядов.

И.Я. Фроянов в большей степени склоняется к трактовке двоеверия как скрытого язычества, так как укрепившееся язычество плотно сидит в сознании жителей Древней Руси. Историк полагает, что издавна сложившееся языческое мировоззрение почти невозможно искоренить. Принятие христианства, по мнению И.Я. Фроянова, только усилило преданность древнерусского мировоззрения языческой культуре.

И.Н. Данилевский делает выводы опираясь на труды Н.И. Толстого и М. Элиаде. Историк считает, что присвоение языческим аспекатам статуса «нечистой силы» не является «двоеверием», так как из этого следует, что язычество перестает существовать в умах людей как истинная вера и становится мифом, частью фольклора. И.Н. Данилевский так же полагает, что так как «христианский, а не языческий дух пронизывает все творения фольклора», то язычество проигрывает христианству, тем самым уступая ему основу человеческого мировоззрения людей в XI-XIII вв. на Руси, что противоречит концепециям Б.А. Рыбакова и И.Я. Фроянова. В то же время И.Н. Данилевский замечает, что «двоеверие» по сути нельзя называть подобным образом, так как и язычество, и христианство перетерпели определенные изменения под воздействием других конфессий и верований, из чего следует сделать вывод, что и христианство, и язычество не являются «чистыми». Именно по этой причине И.Н. Данилевский не использует термин «двоеверие» вовсе, называя это «народным христианством», что позволяет интерпритировать это, как большую склонность к христианству, при этом превращая язычество в предрассудок.

А.В. Карпов и И. Левин акцентируют внимание на «магии», одновременно являвшейся частью и язычества, и христианства, и позволившей легко «перетечь» одной вере в другую. Историки характеризуют магию как самостоятельную сферу отношений к сверхъествественному.

Итак, мы видим разные в основных аспектах концепции. Б.А. Рыбаков придерживается нейтральной позиции, характеризуя двоеверие как часть необходимого процесса; И.Я. Фроянов становится на позицию язычества, подтверждая это тем, что веками устоявшиеся обычаи трудно истребить; И.Н. Данилевский становится на сторону христианства, аргументируя это тем, что христианство хоть и насильно, но принимается, приобретая некоторые языческие оттенки; А.В. Карпов и И. Левин выделяют магию одним из ключевых аспектов и причин возникновения двоеверия, и характеризуют ее как самостоятельную сферу веры в сверхъестественное.

Однако совершенно верным выводом всех историков является то, что в этот необходимый и противоречивый для Руси период двоеверия сформировался русский менталитет, позволивший развиваться государству по определенной схеме развития; одной из причин уникальности современной России стал именно этот период развития государства.

Список используемых источников

1. Ащепков Е. Русское народное зодчество.М.,1953

2. Беляев Л.А. Проблема христианского и языческого в погребальном обряде средневековой Москвы. М., 1996. С 30-31

3. Бломквист Е.Э. Крестьянские постройки. С. 373.

4. Былины. М., 1919, С. 133-134

5. Василенко В.М. Избранные труды о народном творчестве XXX вв. Архитектурная резьба. М., 1974, рис. 9, 13, 15, 16. 15.

6. Гордиенко Н.С. Крещение Руси: факты против легенд и мифов. Л., 1986

7. Грамматин Н. Критическое рассуждение о «Слове о полку Игореве».

8. Данилевский И.Н. Русские земли глазами современников и потомков (XII - XIV вв.): Курс лекций. - М.: Аспект-Пресс, 2000.

9. Жегалова С.К. Русская деревянная резьба XIX в. М., 1957, табл. XV, рис. 2.

10. Исследование Фроянова И.Я. Начало христианства на Руси. Ижевск, 2003.

11. Карсавин Л.П. Культура средних веков. Киев, 1995.

12. Колчин Б.А. Новгородские древности

13. Круглова О. Русская народная резьба и роспись по дереву. М., 1974, рис. 67