Творческая интеллигенция и власть в Советском Союзе в 1953 — 1964 годах противоречия и компромиссы

Размещено на http://www.allbest.ru/

Творческая интеллигенция и власть в Советском Союзе в 1953-1964 годах: противоречия и компромиссы

творческий интеллигенция сталинизм

Изменения в общественном сознании получили яркое отражение в литературе, изобразительном искусстве, кинематографии, театре. Творческая интеллигенция оказала огромное влияние на умы и настроения советского общества. В сложившейся ситуации руководство страны было объективно заинтересовано в поддержке интеллигенции, а сама интеллигенция - в сотрудничестве с властью. Несмотря на взаимную заинтересованность, их отношения были сложными и противоречивыми в силу глубинных противоречий, заложенных в их основе. С одной стороны, интеллигенция рассматривалась властью как второстепенная социальная прослойка по отношению к рабочим и колхозному крестьянству. С другой -власть не могла обойтись без интеллигенции, которая выполняла важные социально-профессиональные функции.

Власть рассматривала творческую интеллигенцию как орудие идеологического воспитания советского народа. Утилитарное восприятие этого социального слоя общества противоречило самому принципу свободы художественного творчества. Таким образом, в этом противоречии был заложен неизбежный конфликт между художественной интеллигенцией и властью. Любая дестабилизация политической ситуации вела к созданию конфликтных ситуаций. Власть, потеряв свою монументальность, постоянно металась между необходимостью соблюдать неизменные идеологические установки, обеспечивавшие ее стабильность, и потребностью в сотрудничестве с интеллигенцией. Дело в том, что деятели литературы и искусства выполняли важную социальную функцию сохранения единого культурного пространства нации. Кроме того, творческая интеллигенция обеспечивала обратную связь между государством и обществом, проводя весь комплекс идей власти в массы и одновременно через лучшие свои произведения сигнализируя власти о духовном состоянии масс. Все это определяло особое место художественной интеллигенции в советской системе.

В условиях, когда практически весь художественный процесс находился под жестким контролем партийной власти, художник как член общества был в полной зависимости от власти. В отношениях власти с интеллигенцией важным рычагом воздействия на творческую интеллигенцию была иерархическая система распределения. Но не только материальные блага влияли на отношения интеллигенции и власти, огромную роль играло и восприятие политических решений. Другое противоречие крылось в партийно-государственной политике в области литературы и искусства. Власть рассматривала литературу и искусство как один из каналов идеологического воспитания народа, а художника как работника "идеологического фронта". Утилитарный подход к столь тонкой сфере как художественное творчество противоречил самой жизни, так как специфика творчества требует относительной свободы. Конфликты между художником и властью были неизбежны, а культурный процесс никогда не был полностью управляемым. Дестабилизация политической ситуации после смерти Сталина привела к резкому росту числа и масштабов конфликтных ситуаций. Интеллигенция в силу своей образованности, не могла оставаться равнодушной к тому, что происходит в стране.

Положение творческой интеллигенции в обществе действительно было противоречиво. В период «оттепели» наблюдаются судорожные движения власти между попытками демократизации отношений с художественной интеллигенцией до самой грубой ругани и репрессивных мер. Развращающе действовали на художников социальные заигрывания официальной власти. Высокие гонорары, премии, общественная популярность для тех, кто лоялен власти, сочетались с требованиями даже к признанным мастерам исполнять обязательные идеологические каноны и ритуалы, с официальным контролем даже в мелочах. Это сочетание создавало условия, пагубные для творческой личности.

Указанные выше тенденции нашли отражения в конкретных событиях тех лет. Так, 27 ноября 1953 г. в «Правде» была опубликована статья от имени неизвестного зрителя «Право и долг театра». В ней ставился вопрос о необходимости творческой самостоятельности художника. Такие выступления в официальной прессе подогревали надежды на либерализацию культурной политики власти и воспринимались обществом как знак готовности высших властных структур к переменам. Однако вскоре в теоретическом партийном органе, в 9-м номере журнала «Коммунист» за 1954 г. появилась редакционная статья, в которой было сделано прямо противоположное суждение о том, что в нашей стране «нет социальной базы для различных направлений искусства». Как очевидно, колебания от либерализации к реакции были заложены в новом политическом курсе. Разница была лишь в длине амплитуды. Вначале, когда новое руководство еще крепко не утвердилось на вершинах власти, эта противоречивость носила хаотический характер с короткой амплитудой. По мере укрепления Хрущева культурная политика с либеральным или консервативным вектором выделялись уже в длительные временные отрезки, составляя целые периоды «оттепели» или «подмораживания».

Анализ периодики тех лет свидетельствует, что в первые годы руководства страной Хрущева, пока власти было не до культуры, либеральные нотки частенько звучали на страницах официальной печати. Например, вполне политически ангажированная «Литературная газета» в первой половине 50-х годов выступила с критикой положения дел в киноискусстве. Статья «Преодолеть отставание кинематографии» осуждала безвкусную и далекую от жизни монументальность в фильмах последних лет. При этом главная причина низкого качества произведений киноискусства, по мнению газеты, крылась не в заблуждениях отдельных режиссеров, а в самой системе руководства производством фильмов. Среди них назывались искусственные трудности прохождения и утверждения сценариев, когда автор должен был пройти десять различных инстанций, начиная от редактора сценарного отдела киностудий, заканчивая коллегией Министерства культуры.³²

Вместе с тем, подобные выступления в прессе не сопровождались серьезными сущностными переменами в культурной политике. Примером этому может служить деятельность Министерства культуры в период либеральных надежд. С одной стороны, чиновники Министерства под давлением политических обстоятельств вынуждены были хотя бы временно поменять стиль общения с художественной интеллигенцией, перейти к прямому заигрыванию с художниками. После встречи в начале декабря 1953 года с тогдашним министром культуры СССР П.К. Пономаренко К.И. Чуковский в своем дневнике записал: «Был с Фединым у Пономаренко. Он больше часу излагал нам свою программу - очень простодушно либеральничая...: «Игорь Моисеев пригласил меня принять его новую постановку. Я ему: «вы меня кровно обидели». - Чем? Какой же я приемщик?! Вы мастер, художник - ваш труд подлежит свободной критике зрителей - и ни какие приемщики здесь не нужны».³

Однако это длилось не долго, либеральничавшего Пономаренко в 1954 году перевели на другую работу, а в Министерстве культуры и в творческих союзах прошла волна проработок, направленная на борьбу против «гнойных очагов нигилизма». Вольные размышления о свободе творчества получили ярлык «политических ошибок». Например, выступление кинорежиссеров С.А Герасимова и Л.В. Кулешова перед молодежью в начале 1955 года, в котором они предложили уточнить толкование реализма, не произнеся обязательного канонического тезиса о руководящей роли партии в искусстве, было оценено партийными органами как «грубые политические ошибки». Вопрос о поведении режиссеров был вынесен на заседание партийного бюро ВГИКа, а затем - на коллегию Министерства культуры. Под давлением всех этих разбирательств, кинорежиссеры покаялись, признав свои ошибки.

Подобные сюжеты типичны и для других сфер советской литературы и искусства. К примеру, в ЦК стали поступать сигналы об опасности «правого уклона» в изобразительном искусстве. Здесь необходимо отметить еще одну особенность во взаимоотношениях творческой интеллигенции с властью. Подобные сигналы зачастую шли от маститых мастеров культуры, которые почувствовали опасность своему благополучию со стороны талантливой раскрепощенной молодежи. Так, скульптор Е.В. Вучетич в письме на имя Хрущева обвинил заместителя министра культуры в том, что он под «демагогическими лозунгами» свободы творческой индивидуальности и разнообразия жанров увел часть художников от работы над значительными темами.³⁴ Складывалась ситуация, характерная для российской истории, когда новаторские усилия власти наталкивались на сопротивление консервативной части общества.

Другой пример связан с позицией начальников Союза композиторов в отношении новаций в музыке. В июне 1954 г. прошло партийное собрание Союза композиторов «Об улучшении работы по идейно-политическому воспитанию членов СК». Поводом стала статья А. Хачатуряна «О творческой смелости и вдохновении» в журнале «Советская музыка». Публикация известного советского композитора, как и упомянутая статья Померанцева, поднимала проблему о свободе творчества. Обсуждение вылилось в бурную дискуссию, результатом которой стало постановление партийного собрания СК, в котором осуждалось проявление формализма.

Осуждение культа личности на XX съезде породило новые надежды на перемены к лучшему. Честные, думающие люди поверили в возможность возвращения к «ленинским нормам». Именно они, пытаясь разобраться в сложившейся ситуации, забрасывали вопросами лекторов ЦК на собраниях весной 1956 года. Голоса в защиту Сталина звучали в это период слабо, хотя их было немало, об этом очень ярко свидетельствуют события, развернувшиеся в Грузии. Главный конфликт образовался между частью рядовой интеллигенции, в сознании которой сохранилась вера в партийные идеалы, символом которых для них была личность И.В. Сталина

Нам представляется, что мировоззрение, которое позже получило в литературе название «сталинизм», было характерно не только для процветающих под опекой партийной власти официальных мэтров, но и для части творческой интеллигенции в провинции. Искренняя убежденность в величии Сталина и правильности его политики была частью духовной жизни многих советских людей, среди которых были и представители творческой интеллигенции. Такие настроения отчетливее проявлялись в регионах, о чем свидетельствуют местные источники, анализ которых предлагается в следующих главах.

Подобные проявления были восприняты высшей партийной властью как зримая опасность для своего существования. Стенограммы партсобраний и заданные на собраниях вопросы подвергались вышестоящими органами тщательному анализу. Неоднозначность оценок и мнений на партийных собраниях приводили партийных работников в растерянность. Их приводила в ужас свобода, с какой люди высказывали свое мнение. Однако репрессивные меры в отношении иного мнения в то время, когда новая власть еще была слаба, оказались неприемлемыми. Как честно сказала в заключительном слове на пленуме МГК 26 ноября 1956 г. Е.А. Фурцева, «наши некоторые кадры даже теоретически не были подготовлены и стали уходить от ответов под различными предлогами, даже присутствовали на таких собраниях»."

Сложность взаимоотношений художников и власти усугублялась тем, что после доклада на XX съезде пределы дозволенного в духовной жизни оказались размытыми. «Литературная газета» от 8 мая 1956 г. вышла с редакционной статьей, имевшей характерный заголовок «Жизнь и литература». В статье говорилось о «хороших и разных» настроениях в писательской среде, порожденных критикой «культа личности». Одновременно редакция заклеймила «болотные настроения» «отдельных писателей». Это те, кто забывает «о партийности литературы», те, кто готов «к всеядности и всепрощению», кто зовет «назад, к началу и середине 20-х гг., когда, по их мнению, все было хорошо». Газета, декларируя плодотворность многообразия мнений, тем не менее, предупреждала о недопустимости отступления от идеологических норм, выработанных партией: «Некоторые твердят, что в советской литературе от народности и от реализма не осталось ничего, а литературная наука парализована и находится в состоянии деградации. На писательских собраниях кое-кто говорил даже, что литература не должна быть «служанкой политики»...Нельзя недооценивать вред, причиненный культом личности, но нельзя и возводить этот культ до всеобъемлющей характеристики целого исторического этапа». Один из современников этих событий прозорливо заметил несостоятельность и опасность такой позиции главного литературного органа: «А что же льзя для братьев-писателей? Что можно для советских граждан вообще? Можно следовать за литературной газетенкой и политикой партии, призывающих дружно к глубокой мудрости: «С одной стороны, нельзя не сознаться, но с другой стороны, нельзя не признаться». Что же удивляться растерянности писателей, неспособности их к созданию художественных произведений?».^d6

Привыкшая к партийному поводырю советская общественность обрела четкие политические ориентиры в постановлении ЦК КПСС от 30 июня 1956 года «О культе личности и преодолении его последствий». В нем достаточно определенно говорилось о том, что можно, а чего нельзя допускать в критике «вождя народов». Нарушения законности и политические ошибки списывались лично на Сталина, а партия и политическая система в целом оставались вне критики: «Тот факт, что сама партия смело и открыто поставила вопрос о ликвидации культа личности, о недопустимых ошибках, которые были сделаны Сталиным, является убедительным доказательством того, что партия твердо стоит на страже ленинизма, дела социализма и коммунизма, соблюдения социалистической законности и интересов народов, обеспечения прав советских граждан».³⁷ Кроме того, было подготовлено и разослано в парторганизации закрытое письмо ЦК «Об итогах обсуждения решений XX съезда». В письме говорилось, что на партсобраниях «под видом осуждения культа личности ставились под сомнение правильность политики партии и решений XX съезда, содержалась клевета по адресу партии и советского общественного строя». Так опосредованно руководителей партийных организаций предупреждали, какие взгляды должны быть подвергнуты партийному осуждению. С этого времени «закрытые письма» стали действенным средством идеологического руководства и одновременно символом перерождения власти, которая уже в масштабе всей страны вела двойной счет - для массы и для более узкого круга партийных активистов.

В результате партийные наказания стали получать те, кто открыто и искренне поддерживал курс на преодоление «культа личности». Те же, кто в прежние годы активно насаждал культ Сталина и участвовал в репрессиях, уходили от прямой ответственности. Надо заметить, ч творческая интеллигенция не хотела мириться с таким положением. В творческих союзах неоднократно вставал вопрос о наказании соучастников сталинских преступлений. Проведенная проверка прокуратуры выявила имена доносчиков, среди которых оказалось немало представителей творческих союзов. Так известно заявление реабилитированных писателей Барянова и Ко-ролькова, которые пострадали от доносов Эльсберга. Только после XXII съезда, в 1962 году доносчик был исключен из партии и Союза писате-лей.³ Свой собственный приговор, согласно с угрызениями совести, вынес себе А.А. Фадеев. По официальной версии его самоубийство было вызвано алкоголизмом, однако люди, близко знавшие Фадеева, понимали, что это было связано с душевным разладом, начавшимся в связи с разоблачением культа личности Сталина. По словам К.И. Чуковского, Фадеев «по существу добрый, человечный, любящий литературу «до слез умиления», должен был вести весь литературный корабль самым гибельным и позорным путем - и пытался совместить человечность с гепеушничеством».⁶⁰

Не только догматичность мышления и страх за преступления прошлого мешали власти основательно развернуть этот глобальный процесс. На советских руководителей крайне удручающе подействовали события в Венгрии и Польше, толчком к которым по существу стали начавшиеся преобразования в СССР. Кровавые венгерские события послужили предостережением реформаторской деятельности ЦК во главе с Хрущевым. Стало ясно, что избранный путь реформ мог привести к подрыву всего советского общественного строя, становясь угрозой для власти. Характерно, что даже большинство либерально настроенной интеллигенции одобрили вооруженное вмешательство СССР в Венгрию. Свидетельство тому -письмо, опубликованное в «Литературной газете», «Видеть всю правду» за подписью 66 видных представителей культуры. Среди подписавшихся были А. Твардовский, К. Паустовский, М. Алигер, И. Эренбург.

В то же время художники продолжали мучительно осмысливать свое недавнее прошлое. В «Новом мире» за 1956 год появилась острая по содержанию статья К. Симонова «Литературные заметки», в которой автор впервые открыто написал о тех последствиях кампании борьбы с космополитизмом для состояния советской художественной культуры. В процессе этой кампании пострадали литературоведы, которые обращали свою критику на слабые стороны отечественной драматургии. В итоге за высокие образцы стали выдаваться лакировочные произведения такие, как «Кавалер Золотой Звезды» СП. Бабаевского. ' Как следует из анализа местных источников, эти обвинения в лакировке действительности практически не отразились на творческой и личной судьбе писателя, который не только сохранил свое лидирующее положение в местной творческой среде, но поднялся до уровня одного из руководителей российской литературы.

Противоречивая политика власти не остановила процесс поисков обновления художественной культуры в стране. Так, в среде художественной интеллигенции большой резонанс имела статья Б.Назарова и О. Гриднева «К вопросу об отставании драматургии и театра». Авторы писали о том, что партия должна проявлять больше доверия интеллигенции. В частности они предлагали заменить Министерство культуры общественным учреждением, таким как академия литературы и искусства. В отличие от частной критики бездарных чиновников, стоявших у руля искусства, которая была характерна для начала «оттепели», авторы в своей статье попытались обосновать необходимость освобождения искусства от контроля руководящих органов. Результат этого печатного выступления был предсказуемым. В служебной записке заведующий отделом культуры ЦК Д.А. Поликарпов предложил, чтобы Назаров и Гриднев были публично подвергнуты критике.

Очередное закрытое письмо «Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских враждебных элементов» было разослано на места 19 декабря 1956 года. Главная задача письма заключалась в том, что бы положить конец идейным шатаниям творческой интеллигенции: «Партийные организации и все коммунисты, работники литературы и искусства, научных учреждений обязаны... давать решительный отпор всяким попыткам пересмотреть линию партии в области литературы и искусства».⁶⁴ Более того, была подтверждена правомерность постановлений ЦК 1946 - 1948 гг., направленных против деятелей искусства.⁶³

До декабрьского идеологического совещания и указанного выше письма ЦК в ходе партийных собраний и собраний в творческих союзах критиковались в основном отдельные ошибки отдельных личностей. После совещания речь уже шла об «определенной тенденции, придерживаться которой в некоторых кругах нашей художественной интеллигенции стало с недавних пор своеобразным «хорошим тоном».⁶ Проработка художников теперь связывалась с «неправильной позицией» и была возложена на парткомы творческих союзов. Такое использование политических ярлыков и коллективной ответственности повлекло за собой череду покаяний видных представителей советской художественной культуры. В своем заявлении О. Берггольц писала о том, что у нее «не было ни малейшего намерения покушаться на священные... принципы партийности, народности и идейности литературы..., а лишь опротестовать наслоения культа личности, элементы личной вкусовщины, произвольных оценок, упрощенных взглядов на искусство со стороны Сталина и Жданова».⁶⁷ Позже, после выставки в Манеже такие покаяния принуждали писать «провинившихся» художников. От Э. И. Неизвестного потребовали написать письмо Хрущеву, в котором он благодарит его за критику и преклоняется перед его человечностью.

Однако духовная атмосфера изменилась уже необратимо, и надежды на дальнейшую демократизацию общественной жизни не угасли. Либерально настроенная интеллигенция продолжала сохранять иллюзии.

«Шатания» в среде творческой интеллигенции вызывали опасения в ЦК КПСС. Политики не были в состоянии правильно использовать либеральные настроения интеллигенции, которая в своей глубинной мировоззренческой сути стояла на советских позициях. Страх власти перед либеральными настроениями в художественной среде усугублялся тем, что западная пресса проявляла живейший интерес к творческим дискуссиям в Советском Союзе. Нашумевшие литературные произведения советских писателей привлекали внимание западных продюсеров. Так инсценировка книги Дудинцева «Не хлебом единым» была поставлена в театре на Бродвее. Это воспринималось партийной властью как признак буржуазного влияния на деятелей советского искусства, а критика культурной политики оценивалась как буржуазный ревизионизм. С этих позиций оценивались любые попытки пересмотреть известные партийные постановления 40-х годов: «В полной мере у нас на вооружении должны быть решения ЦК по идеологическим вопросам 1946 - 1948 гг. Они лишь в отдельных частностях несовременны, а в своей основе верно нацеливают работников литературы и искусства».⁶⁹

Сигнал от партийной власти сразу же был принят официальной, прессой. На страницах периодической печати началась борьба, направленная против творческой интеллигенции. Художников обвинили в ревизионистских шатаниях правого толка. Обвинения партийных идеологов в адрес художественной интеллигенции были по мнению последней несправедливыми и необоснованными. Л.З. Копелев позже писал: «Мы были совершенно искренними, когда отвергали обвинения в ревизионизме, ведь мы не хотели ничего ревизовать, а напротив отстаивали дух и букву законов и уставов которые давно существовали. Мы думали, что нам нужно только сломить сопротивление арьергардов сталинщины. Однако в действительности мы противостояли советской системе, сами того не осознавая».

Казалось бы, идеологическое спокойствие в конце 50-х годов было восстановлено. Например, в 1958 году Московская партийная конференция заявила в своих решениях, что борьба с «праворевизионистскими шатаниями» интеллигенции завершилась успехом.⁷¹ С другой стороны, партийная власть ради такого спокойствия вынуждена была пойти на очередной компромисс. 28 мая 1958 г. ЦК КПСС принял постановление «Об исправлении ошибок в оценке опер «Великая дружба», «Богдан Хмельницкий» и «От всего сердца». Партийное руководство страны открыто признало ошибочность оценок, данных деятелям культуры в этих документах. В ретроспективе это решение ЦК представляется как шаг навстречу интеллигенции. К примеру, исследователь Д. И. Полякова пишет, что постановление 1958 года стало «серьезным стимулом к налаживанию диалога между партией и творческим цехом мастеров искусства».⁷² С точки же зрения состояния умов в то время, для представителей творческой интеллигенции данное решение прошло незамеченным. Надо иметь в виду и тот факт, что на партсобраниях, где прошло обсуждение этого постановления ЦК, основной акцент делался на то, что партия не пересматривает решения 1948 года, а только «устраняет все наносное, неточное, несправедливое, ошибочное в оценке произведений».⁷³

Половинчатость решения партийного руководства страны в отношении идеологических постановлений 40-х годов проявилось и в том, что оно затронуло только пересмотр оценок музыкального искусства. Дело в том, что в Союзе композиторов, несмотря на все политические события, обстановка всегда оставалась ровной и спокойной. Ни групповой борьбы, ни открытых заявлений по поводу отмены несправедливых постановлений в творческом объединении композиторов не было. Руководство Союза Действовало осторожнее, о чем говорит выступление бессменного первого секретаря правления Союза композиторов Т.Н. Хренникова на Втором съезде композиторов в 1957 году. Хренников для оценки этих документов выбрал безобидные, обтекаемые формулировки: «Справедливо обличая встречавшееся в нашей практике суженное толкование социалистического реализма в музыке, некоторые авторы... снимают вопрос о наличии в советской музыке отдельных пережитков модернистских влиянии». А поскольку модернистских влияний не было, то можно было делать вывод о том, что обвинения40-х годов не имели под собой реальных оснований. Хренников, который пользовался большим авторитетом не только среди профессионалов, но и власть предержащих, умело берег коллег и от внутренних раздоров, и от критики партийных функционеров. Так на премьере своей оперы «Мать», где присутствовали Хрущев и Микоян, он защищал «мировых корифеев музыкального творчества», которых заклеймило постановление 1948 года. Партийные лидеры обещали подумать, и уже через несколько месяцев появилось партийное решение об исправлении ошибок в пресловутом идеологическом постановлении ЦК ВКП (б).^7э

Признание партийных ошибок должно было стать убедительным примером партийной принципиальности как для либералов, та и для консерваторов, которые должны также по-партийному преодолеть свои разногласия. Кроме того, такая постановка вопроса призвана была способствовать поднятию авторитета Хрущева как борца против «последствий культа личности». Любопытно, что в постановлении 1958 года, как отзвук политических событий прошлого года, ответственность возлагалась не только на Сталина, но и на Берию, Маленкова, Молотова. Для художественной жизни страны постановление 1958 года имело положительные последствия. Стали более широко и свободно исполняться произведения А.И. Хачатуряна и С.С. Прокофьева. 26 июля 1958 года специальным решением ЦК КПСС кинорежиссеру Л.Д. Лукову предоставили возможность выпуска второй серии «Большая жизнь», которая была запрещена постановлением 1946 года

Одновременно именно в конце 50-х годов произошло усиление консервативных тенденций в партийном руководстве, что усилило идеологическое противостояние в культурной сфере. Об этом свидетельствовала травля Б.Пастернака, разлад в социалистическом лагере, отрицательно сказавшийся на международных творческих связях. Разногласия между представителями советской культуры и зарубежными интеллектуалами отразились в различии позиций по отношению к событиям в Венгрии. Надо отметить односторонность информации зарубежной прессы о культурной ситуации в СССР, нежелание понять сложность идущих в нашей стране процессов, а также иллюзорность ожиданий западной интеллигенции в отношении прочности советской системы. После венгерских событий иллюзии на дальнейшее реформирование социалистической системы растаяли.

Устоявшиеся идеологические штампы не позволяли представителям советской интеллигенции участвовать в работе авторитетных международных организаций. Например, советским правительством было категорически отвергнуто предложение, с которым писатели неоднократно об-ращались в ЦК, о создании русского пен-клуба. По мнению Отдела культуры ЦК, хартия данного клуба содержала неприемлемые для советских писателей положения об отмене любой цензуры, о праве писателей на критику своего правительства, об использовании влияние писателей для предотвращения классовых конфликтов в обществе.

Вопросы культурного обмена советской интеллигенции с иностранными коллегами осложнялись не только идеологическими препонами и большой политикой, но и отсутствием опыта таких отношений. Так не была отлажена проблема оплаты гонораров зарубежным авторам и гастролерам. Вознаграждения иностранным писателям выплачивались лишь поспециальному разрешению ЦК. Часто советская сторона в счет гонорара предлагала тому или иному автору оплатить поездку в СССР. Эта практика казалась неприемлемой художников, воспитанных законами рыночной экономики.

Несмотря на все эти сложности, культурные отношения советской интеллигенции с художественной общественностью зарубежных стран продолжали развиваться. Если в 50-е гг. поездки за рубеж в среде творческой интеллигенции были экстраординарным событием, то в 60-е гг. стали обычным делом. Нормой стало обсуждение и утверждение выездных характеристик почти на каждом заседании парткома. В те годы еще не существовала четко отлаженная система отбора и подготовки претендентов на поездку за рубеж. Зарубежные поездки должны были находиться под строгим контролем, но на самом деле в те годы практически не велось никакой разъяснительной работы. По мнению отдела культуры ЦК, именно из-за этого в кругах творческой интеллигенции возрождался дух низкопоклонства перед буржуазным образом жизни, культурой и искусством».

В процессе таких поездок в умах многих деятелей литературы и искусства поселился дух скептицизма, порожденный расхождениями между официальным стереотипом капиталистического мира и их собственными впечатлениями. Так руководитель ансамбля народного танца И.А. Моисеев, после поездки в США (1958г.) выступил в Центральном Доме актера с восторженным докладом о культурной жизни США. Эти хвалебные отзывы о «капитализме» не прошли незамеченными руководством. Артист, который был ярким пропагандистом советского искусства за рубежом, который приносил государственной казне большие прибыли, пережил грубую «проработку» на заседании коллегии Министерства культуры и проработан, а его обращение в ЦК с просьбой защитить от министерских нападок осталось без ответа.

Работа по усилению идеологического влияния партии на творческих работников была перенесена на места - в местные отделения творческих союзов и в первичные партийные организации. На местных собраниях, активах обсуждались итоги встреч руководства с творческой интеллигенцией. В регионах такие собрания проходили в обстановке почти полного единодушия, по накатанным идеологическим рельсам. Иная ситуация наблюдалась в столичных организациях, которые больше всего критиковались партийными органами. В центре партийного внимания оказались московские отделения Союза художников и писателей, которые были в эпицентре критики на встречах Хрущева с интеллигенцией. Секретарь Московской партийной организации Н.Г. Егорычев вспоминал: «московскому руководству пришлось выдержать сильное давление сверху, чтобы не допустить расправы с теми, кого Никита Сергеевич критиковал на этих встречах».⁹⁴ Вскоре МГК провел совещание с приглашением московских писателей. Вновь звучали «те же окрики, те же ярлыки, та же ярость и озлобление у выступающих с трибун, и то же чувство унижения и стыда за происходящее, когда сидишь в зале».⁹³ Итогом стало расформирование Московского отделения союза писателей.

В Московском отделении союза художников сложилась иная ситуация. Партком и правление, где сильные позиции имели раскритикованные художники, формально согласились с критикой, но принятые меры свелись лишь к тому, что работы, показанные на выставке, признали слабыми. Более того, ряд московских художников выступили с предложением о выходе из республиканского и всесоюзного Союза художников. Этот конфликт обострился в преддверии Второго съезда художников СССР, который проходил 10-13 апреля 1963 года. Раскритикованные руководством художники Андронов, Никонов и Неизвестный вместо репрессий были делегированы на съезд, а признанные властью Кербель, Иогансон, Лактионов не получили делегатских мандатов. В Центральный комитет пошли жалобы от заслуженных мэтров советской живописи с просьбой защитить их от ярых сторонников абстракционизма. Отстаивая свои интересы «академики», привыкшие к интригам и доносительству, прекрасно понимали, что такими заявлениями они провоцируют политические обвинения в адрес молодых художников с соответствующими выводами. В итоге решением мандатной комиссии съезда Неизвестный, Андронов, Никонов были выведены из состава делегатов.⁹⁷ Съезд единодушно осудил формалистические течения в изобразительном искусстве, к которым были отнесены непокорные московские художники. В Союзе композиторов обстановка была относительно спокойной. Никто не разворачивал борьбу с формализмом, т.к. считалось, что в советской музыке его не было по определению. Пожалуй, единственным человеком, которого признали подверженным «враждебной идеологии», был непрофессиональный музыкант, бард Б. Окуждава. Кинематографисты, идущие навстречу своему первому съезду, в обмен на личную поддержку Хрущева должны были осудить новаторский фильм М.Хуциева «Застава Ильича». 12 марта 1963 г. состоялось заседание первого творческого объединения киностудии им. Горького, на котором картин подверглась грандиозному разгрому, опять-таки не партийными функционерами, а своими же братьями-киношниками.⁹⁸ Только благодаря позиции режиссера С.А. Герасимова, автора признанного властью фильма «Молодая гвардия» М.Хуциев и Г. Шпаликов получили разрешение переработать картину. Картина вышла в свет только после отставки Хрущева, в 1965 г., под названием «Мне двадцать лет».

К середине 60-х годов позиции Хрущева пошатнулись, партийный аппарат был занят своими внутренними проблемами - борьбой за власть. Поэтому заседание Идеологической комиссии в мае 1964 г., посвященное итогам развития литературы и искусства, прошло спокойно, критика носила общий декларативный характер. Персональных погромов не было. Наступал новый период в жизни страны и ее культуры.

Литература

1.Виноградов, В.Б. Новое прочтение некоторых страниц истории Армавира и его ближайших окрестностей/ В.Б. Виноградов, С.Н. Ктиторов. -Армавир: Армавирское книжное изд-во, 1992. - 124 с.

2.Власть и интеллигенция (Из опыта послевоенного развития стран Восточной Европы). Сб. ст. Вып. 1,2. /Отв. ред. Ю.С. Новопашин. РАН. Ин-т слявянов и балканистики. - М.: ИСБ, 1992. -Вып.1. - 218 с. Вып.2 - 198 с.

3.Власть и оппозиция: Российский политический процесс XXстолетия / Ю.В. Аксютин. О.В. Волобуев, А.А. Данилов и др. Редколл. В.В. Журавлев и др. Ассоциация «Рос.полит, энцикл.», Рос. независ, ин-т соц. и нац. проблем, Центр полит, и эконом, истории России. - М.: РОССПЭН. 1995.-399 с.

4.Воздвиженский В. Позиция. "Новый мир" шестидесятых годов //В мире книг. -1988. -№3.

5.Волков B.C. К научной концепции истории советской интеллигенции // В поисках исторической истины. Сб. ст. /Сост. Л.С. Красовская. - Л.: Лениздат, 1990. -199 с.

6.Волкова В.Н.Деятельность художников книги Новосибирска (60-е-первая половина 80-х гг.) //Художественная культура Сибири: особенности освоения и развития. -Новосибирск, 1988. - с.143-156.

7.Вопросы теории и истории культурно-просветительной работы: Межвуз. сб. науч. статей / Отв. ред. Н.Н. Рощупкина/ Москов. гос. ин-т к-ры. -М.: Изд-во МГИК, 1977.- 42 с.

8.Гефтер М. От анти-Сталина к не-Сталину: непройденный путь. //Гефтер М. Из тех и этих лет. Сб. Фонд им. Н.И. Бухарина - М.: Прогресс, 1991.

9.Гетегежев В.А. Грани новой жизни. Социально-эстетические закономерности художественной культуры. - Нальчик: Эльбрус, 1983.- 223 с.

10.Головко В.М. Три встрнчи: Литературно-критические очерки. - М., Ставрополь: Литературный фонд России; Литературный Юг России, 2001. - 56 с.

11.Гуртуева Т.Б. Маленький человек с большой буквы: Поэзия Северного Кавказа в контексте постмодернизма. - Нальчик. Эльбрус, 1994. - 204 с.

12.Ерофеев. А. Русское искусство 1960-1970-х годов в воспоминаниях художников и свидетельствах очевидцев: Серия интервью //Вопросы искусствознания. - М., 1998. - № 2. -С. 551-570

13.Ершова Э.Б. Исторические судьбы художественной интеллигенции Белоруссии 1917-1941. М., 1994.

14.Жидков B.C. Культурная политика и театр. М: ИздAT, 1995. - 320 с.

15.Жуков Ю.Н. Борьба за власть в партийно-государственных верхах СССР весной 1953 г. //Вопросы истории. -1996. - №5-6. - С.39-57.

16.Журавлева, И.В. Досуг жителей села: Монография/ И.В. Журавлева. -М.: Московский рабочий, 1985.- 111 с.

17.Заметки о творчестве Кубанских писателей. Сборник статей. . Под общ. ред. СМ. Тарасенкова и В.А. Михельсона. Краснодар. 1957. 175 с.

18.Зезина М.Р. Из истории общественного сознания периода "оттепели". Проблема свободы творчества. //Вестн. Моск. Ун-та. Сер. 8. История. - 1992. -№6.-С. 17-28.

Размещено на Allbest.ru