Доктрина Монро

Размещено на http://www.allbest.ru/

Доктрина Монро

сша доктрина монро внешнеполитический экспансионизм

Важнейшим внешнеполитическим актом правительства Соединенных Штатов в 20-е годы XIX в. стало провозглашение доктрины Монро. Происхождение и основные принципы доктрины были обусловлены не только сложившейся в то время международной обстановкой, по и глубокими процессами, происходившими внутри самих Соединенных Штатов: развитием капитализма, пробуждением американского национализма, формированием экспансионистских идей и т. д. [1]

Испанская колониальная империя, находясь в состоянии глубокого упадка, переживала серьезный кризис. На протяжении ряда лет Испанская Америка была охвачена пламенем национально-освободительного движения, и большинство бывших испанских колоний в западном полушарии (кроме Кубы и Пуэрто-Рико) стали уже независимыми. В Мадриде, однако, не желали считаться с реальным положением, а в прессе упорно циркулировали слухи о подготовке Священным союзом проектов интервенции в Латинскую Америку для восстановления испанского господства. Широкому распространению этих слухов способствовала вооруженная интервенция Франции в целях подавления революционного движения в Испании, предпринятая в 1823 г. по решению Веронского конгресса.

Англия -- безраздельная владычица морей и крупнейшая промышленная держава -- надеялась овладеть новыми рынками сбыта и расширить свое политическое влияние в западном полушарии. В Лондоне были не прочь втянуть в орбиту своей политики и Соединенные Штаты, тем более что в экономическом отношении молодая республика все еще находилась в зависимости от прежней метрополии. Достаточно сказать, что в 1822 г. 95% ввозимых в США шерстяных и 89% хлопчатобумажных товаров были произведены промышленностью Великобритании. В целом же продукция Англии и ее колоний составляла в 1822 г. 47%, а в 1823 г.--42% американского импорта. В британском экспорте это составляло примерно шестую часть.

Молодая североамериканская нация, развивавшаяся по восходящей линии, ревниво относилась к сохранению и укреплению независимости и одновременно стремилась к расширению своих позиций как в Северной, так и в Южной Америке. Для обоснования преимущественных «прав» Вашингтона в западном полушарии, и прежде всего на континенте Северной Америки, политические деятели Cоединенных Штатов неоднократно ссылались на различные аргументы (теория «естественных границ», доктрина «политического тяготения», концепция «американской системы» и т. д.).

Еще в декабре 1813 г. Т. Джефферсон писал немецкому ученому А. Гумбольдту: «Европейские страны образуют отдельную часть земного шара; местоположение делает их частью определенной системы; у них имеется круг собственных интересов, в которые мы никогда не должны вмешиваться; это составляет нашу задачу. Америка располагает своим полушарием. Поэтому у нее своя система интересов, которые не должны быть подчинены интересам Европы» .

Теоретические размышления Т. Джефферсона получили практическое развитие в выступлениях спикера палаты представителей Г. Клея. 10 мая 1820 г. он заявил в конгрессе: «В наших силах создать систему, центром которой станут США и в которой с нами будет вся Южная Америка. Особенно выгодно это было бы в отношении торговли; наша страна стала бы местом средоточия мировой торговли... В отношении Южной Америки народ США займет то же положение, которое занимают жители Новой Англии в отношении остальных Соединенных Штатов. Предприимчивость, трудолюбие и экономические навыки дадут нам преимущество в любом возможном соревновании с Южной Америкой». Исхoдя из этого Г. Клей призвал своих коллег «стать настоящими, подлинными американцами и возглавить американскую систему» .

Следует подчеркнуть, что в Вашингтоне «американской системе», как правило, придавали националистическое, а иногда и явно экспансионистское толкование. На заседании правительства в ноябре 1819 г. государственный секретарь Дж. К. Адамc откровенно заявил, что «мир должен привыкнуть к мысли считать континент Северной Америки нашим законным владением». Адамc полагал, что было бы противоестественным и абсурдным, чтобы разрозненные территории, владельцы которых находятся за морем на расстоянии сотен миль, «существовали бы постоянно, соприкасаясь с великой, могучей и быстро растущей нацией». В другой раз, в беседе с португальским посланником в 1821 г., Дж. К. Адамc заметил: «Что касается американской системы, то мы имеем ее, мы составляем эту систему, между Северной и Южной Америкой нет общности интересов или принципов». Отражая настроения влиятельных кругов общественности Новой Англии, редактор «Норт Америкэн ревью» Эдуард Эверетт писал, что Южная Америка станет для Соединенных Штатов тем, «чем Азия и Африка являются для Европы» .

Доктрина Монро, однако, не только отражала эволюцию националистических и экспансионистских идей, но и являлась результатом конкретных причин и обстоятельств, сложившихся в 1823 г.

За абстрактными принципами скрывались вполне реальные практические интересы. Бумаги Дж. К. Адамса в Массачусетсом историческом обществе, переписка Дж. Монро в Нью-Йоркской публичной библиотеке и материалы Национального архива в Вашингтоне свидетельствуют о наличии прямой связи между интересами купцов и судовладельцев Новой Англии и выдвижением в июле 1823 г. знаменитого «принципа неколонизации». Показательно, что поводом для формулировки «принципа неколонизации» послужило обращение богатого бостонского купца У. Стургиса и сенатора Дж. Ллойда (штат Массачусетс). Именно в ответном письме Ллойду 15 июля и два дня спустя в беседе с российским посланником бароном Ф. В. Тейлем Дж. К. Адамc выдвинул принцип, что «американские континенты не должны быть впредь открытыми для создания новых европейских колоний» .

Позднее, представляя президенту записку о деятельности госдепартамента в связи с подготовкой годичного послания конгрессу, Дж. К. Адамc писал, что «американские континенты ввиду свободного и независимого положения, которого они добились и которое сохранили, не должны впредь рассматриваться в качестве объектов для будущей колонизации любой европейской державой». С самыми незначительными редакционными изменениями президент Монро включил «принцип неколонизации» в текст своего знаменитого послания конгрессу 2 декабря 1823 г.. Два других важных абзаца президентского послания, известных позднее как «доктрина Монро», получили окончательное оформление в результате обсуждения ответов на предложения британского министра иностранных дел Дж. Каннинга о совместных действиях США и Англии в испано-американском вопросе в связи со слухами об угрозе интервенции Священного союза (август 1823 г.), а также сообщений Тейля об отказе России принять представителя Колумбии и принципах политики союзных держав в Европе. Решения правительства по этим вопросам должны были, по мысли Дж. К. Адамса, составлять единую «комбинированную систему политики».

В ходе дискуссии на заседаниях американского правительства в ноябре 1823 г. выявились две противоположные точки зрения. Большинство кабинета, в том числе военный министр Кэлхун и президент Монро, считали интервенцию Священного союза в Южную Америку возможной и склонялись к принятию предложений Дж. Каннинга. Другая точка зрения последовательно защищалась влиятельным и хорошо осведомленным о действительном положении вещей государственным секретарем Дж. К. Адамсом, который обстоятельно вскрыл смысл и цели предложений Дж. Каннинга.

Дж. К. Адамc понимал, что реальной угрозы интервенции Священного союза не существовало. По его собственным словам, возможность восстановления испанского господства на Американском континенте была такой же реальной, как предположение, что Чимборасо провалится в океан [2]. В то же время Адамc полагал, что если Великобритания одна «оградит» молодые южноамериканские государства от интервенции Священного союза, а Соединенные Штаты останутся в стороне, то Англия получит огромные торговые преимущества и бывшие владения Испании станут в действительности колониями Англии. 7 ноября 1823 г. Адамc предложил самостоятельно заявить европейским державам о принципах, разделяемых США, а не «выступать в роли судовой шлюпки в кильватере британского военного корабля». По мнению Адамса, Дж. Каннинг стремился предотвратить территориальное расширение США, связав их обязательством не присоединять бывшие испанские колонии. В конце концов точка зрения Адамса победила, и «комбинированная система политики», нашедшая выражение в послании президента Монро конгрессу 2 декабря 1823 г., стала соответствовать взглядам государственного секретаря .

Одним из центральных принципов послания стала идея о разделении мира на европейскую и американскую системы. «...Мы будем рассматривать любую попытку с их стороны (европейских держав -- участниц Священного союза.--Авт.) распространить свою систему на любую часть нашего полушария опасной для нашего спокойствия и безопасности». Предпринять такую попытку, по словам президентского послания, было невозможно, «не ставя под угрозу наш мир и счастье». С другой стороны, президент подтверждал, что в отношении Европы США придерживаются политики невмешательства во внутренние дела любой державы, а в борьбе бывших испанских колоний против метрополии -- нейтралитета.

При оценке характера доктрины Монро американские историки, как правило, исходили главным образом из отношений США со странами Европы. В этом случае на первое место выдвигались положительные, прогрессивные моменты. Противопоставление буржуазной доктрины Монро (идей невмешательства и запрещения дальнейшей колонизации американских континентов европейскими державами) реакционным принципам легитимизма, «праву» интервенции с целью восстановления власти «законного монарха», разделявшимися лидерами Священного союза, вообще говоря, правильно и вполне закономерно. Но это только одна сторона вопроса. Суть доктрины Монро и ее «двойное дно» раскрывались не столько в отношениях США с системой европейских стран, и в частности с Россией и Великобританией, сколько в политике Вашингтона в пределах западного полушария. Возражая против дальнейшей колонизации западного полушария, купцы, судовладельцы и промышленники Новой Англии выступали против колониальной монополии европейских стран, против барьеров для американской торговли и мореплавания, в интересах укрепления и расширения собственных позиций и влияния в этом регионе. В результате «принцип неколонизации» стал в дальнейшем орудием создания колониальной сферы самих США.

Принципы доктрины Монро получили отражение не только в тексте послания президента, но и в ряде дипломатических документов. Одним из таких документов был конфиденциальный меморандум, переданный Дж. К. Адамсом барону Тейлю 27 ноября 1823 г.

Царскому посланнику было не очень приятно выслушивать пространную лекцию о преимуществах республиканских учреждений, праве нации самой определять свою судьбу, разделении мира на две системы (европейскую и американскую) и т. п. Особенно же ему не хотелось пересылать подобный документ в Петербург. Поэтому 29 ноября 1823 г. Тейль отправился к государственному секретарю с просьбой смягчить некоторые выражения. Со своей стороны российский дипломат заверил государственного секретаря в дружественном расположении императора и в отсутствии у того каких-либо враждебных намерений. Даже простое сомнение по этому поводу может создать у императорского правительства впечатление, что посланник не сделал всего необходимого для передачи соответствующих чувств.

Лишь 11 декабря 1823 г. Ф. В. Тейль смог наконец отправить в Петербург исправленный «дипломатический документ», который был ему «конфиденциальным образом» передан государственным секретарем. «Нейтралитет Европы,--указывалось в американском меморандуме,-- был одним из оснований, учитывая которые, Соединенные Штаты приняли решение признать независимость Южной Америки; они считали и продолжают считать, что от этого нейтралитета европейские страны не могут на законных основаниях отойти». Государственный секретарь отмечал далее, что Россия является одной из тех европейских стран, с которыми Соединенные Штаты поддерживали самые дружественные и взаимовыгодные связи. Хорошие взаимоотношения не прекращались, несмотря на все превратности войны и революции. Заверив, что США будут придерживаться нейтралитета в борьбе между новыми государствами и их метрополией так долго, как будут сохранять нейтралитет европейские страны, Дж. К. Адамc сообщал, что президент желает понять общую декларацию принципов в отношении подавления революции в том смысле, что сфера их действия ограничена Европой и не предназначена для распространения на Соединенные Штаты или какую-либо часть западного полушария.

Особое значение имела заключительная часть конфиденциальной ноты: «Соединенные Штаты и их правительство не могли бы с безразличием относиться к вооруженному вмешательству любой европейской страны кроме Испании, ни для восстановления господства метрополии над ее освобожденными колониями в Америке, ни для учреждения монархических правительств в этих странах, ни для перехода любого из владений в американском полушарии, в настоящее время или ранее принадлежавшего Испании, к какой-либо другой европейской державе». В данном отрывке был сформулирован известный «принцип неперехода» (no-transfer principle). В текст послания Монро этот принцип не вошел. Однако, составляя часть «комбинированной системы», он тем самым объединен в одно целое в политике, которая нашла выражение в доктрине Монро. Последующая практика показала, что этот принцип ассоциировался в представлении государственных деятелей Соединенных Штатов с доктриной .

Анализируя текст годичного послания Дж. Монро конгрессу, Тейль в шифрованном донесении из Вашингтона отмечал «резкое различие» (une difference prononcee) между «тоном конфиденциальной американской ноты» и «стилем послания президента» 2 декабря 1823 г. «Примечательно, что г-н Адамc вновь передал мне первый из этих документов, помеченный, как и прежде, его старой датой 27 ноября и подвергнутый существенным изменениям (modifications essentielles) вследствие моих замечаний после появления послания». По мнению царского дипломата, как в первом, так и во втором документе правительство Соединенных Штатов проявило «чувство предпочтения» (un sentiment de preference) к русскому императору.

Объясняя позднее цели своих действий, Дж. К. Адамc отмечал, что Александру I было легче пойти на уступки Соединенным Штатам, в частности отказаться от сентябрьского указа 1821 г. о статусе и границах русских владений на Тихоокеанском севере, учитывая твердую позицию, занятую Вашингтоном в отношении Великобритании, и особенно неприемлемость для нее принципа «неколонизации».

Для понимания общего характера принципов доктрины Монро важно учитывать не только три разрозненных параграфа, относящихся к внешней политике, но и текст президентского послания в целом. Весьма показательно, в частности, что в тексте послания содержался призыв к укреплению системы протекционизма. Подтверждая стремление к поощрению американской промышленности, президент рекомендовал пересмотреть тариф в целях дополнительного ограждения тех видов продукции, которые США готовятся производить или которые связаны с обороной или независимостью страны. Новый протекционистский тариф, существенно повысивший пошлины на ввозимые товары, был принят конгрессом уже весной 1824 г. Националистические идеи в сфере внешней политики сочетались тем самым с укреплениeм системы протекционализма внутри Соединенных Штатов.

Еще более важно обратить внимание на заключительную часть послания, где рост могущества и благосостояния Соединенных Штатов прямо связывался с экспансией. «В первое время,--указывалось в послании,--половина территории в пределах наших признанных границ была необитаемой и дикой. С тех пор была присоединена новая территория огромных размеров, охватывающая много рек, в частности Миссисипи, навигация по которой к океану имела колоссальное значение для первоначальных штатов. По всей этой территории наше население расширялось во всех направлениях, и образовались новые штаты в количестве, почти равном числу тех, которые составили первый костяк нашего Союза. Эта экспансия нашего населения и присоединение новых штатов оказали счастливейшее влияние на все высшие интересы Союза, чго в огромной мере увеличило наши ресурсы и прибавило нам силу и достоинство державы, признанной всеми».

Хотя в целом доктрина Монро была сложным и противоречивым явлением, главной в ней в конечном итоге оказалась тенденция к национализму и экспансии, к укреплению и расширению сaмостоятельных позиций Соединенных Штатов в западном полушарии. Неудивительно поэтому, что в будущем ее принципы в первую очередь использовались не для защиты, а против стран Латинской Америки, а также против Великобритании и других европейских стран, как конкуренгов Соединенных Штатов в борьбе за влияние в западном полушарии. Туманный характер формулировок и сама форма доктрины, провозглашенной в виде послания президента конгрессу и не оформленной даже в качестве обыкновенного законодательного акта, позволили правительству Соединенных Штатов в каждом конкретном случае приспосабливать доктрину к менявшейся исторической обстановке.

См.: Болховитинов Н. Н. Доктрина Монро (происхождение и характер). М., 1959, с. 8--89. На роль внутренних факторов и предыстории доктрины Монро недавно обратил внимание проф. Э. Мэй. К сожалению, он свел эти факторы почти исключительно к борьбе кандидатов на пост президента на выборах 1824 г. В конечном же счете он был вынужден признать, что «прямое свидетельство связи между внешнеполитическими дебатами и президентским соревнованием остается редким и неясным» (May E. R. The Making of the Monroe Doctrine.'Cambridge (Mass.).

emoirs of John Quincy Adams, vol. 6, p. 185, 186. Как свидетельствовал английский поверенный в делах в Вашингтоне Г. Аддингтон, «даже простую декларацию европейских монархов» Дж. К. Адаме расценивал «как мертвую букву, а что касается активного и реального вмешательства», то, по мнению государственного секретаря, «сама эта идея слишком абсурдна», чтобы в Европе ее могли одобрить «даже на мгновение» (Hispanic American Historical Review, 1957, Nov., vol. 37, N 4, p. 485).

Размещено на Allbest.ru