Европа: первая половина XVII столетия

Казалось, перед Ришелье открывается карьера прелата-придворного: папа Павел Пятый находит его прекрасным теологом, а король Генрих Четвертый заслушивается его проповедями и называет «моим епископом». Но в разгар этих успехов, в промозглый декабрьский денек 1607 года сотрясаемый лихорадкой епископ Люсонский покидает Париж и отправляется в свою богом забытую епархию.

Люсонское епископство - одно из беднейших во Франции. Собор разрушен, в доме епископа нет ни мебели, ни посуды. И вот юный епископ разворачивает бурную деятельность: помогает жителям облегчить бремя налогов, реставрирует собор, пишет богословские сочинения. (К слову, Ришелье отличается литературными способностями и питает слабость к пишущей братии. Сразу после его смерти Людовик Тринадцатый отменит пенсии, которые выплачивал кардинал литераторам, - «за ненадобностью»).

Здесь, в Люсоне, Ришелье встретит и свою верную тень, - пожалуй, единственного за всю жизнь верного друга и соратника капуцинского монаха отца Жозефа (будущего «серого кардинала»). Отец Жозеф происходит из знатной фамилии дю Трамбле. Он скрытен, молчалив, адски умен и гибок. Физиономист определит явные признаки маниакальности и ужасающей гордыни. В самом деле, если тиара папы или корона короля дю Трамбле «не светят», то он гордо станет носить всю жизнь грубую серую хламиду монаха, забавляясь своей скрытой властью, которая будет кроить карту Европы. Вся семейка дю Трамбле - такая, мрачная. Его брат станет ревностным комендантом Бастилии. А сам отец Жозеф - о, черты садиста у него на лице! А если их нет в его биографии, то только потому, что мы ее слишком плохо знаем…

И вот этот мрачный гений злодейства и интриги станет верным спутником кардинала Ришелье, которого можно назвать вполне гуманным правителем, - более гуманным, чем того требовали обстоятельства и нравы эпохи. Отец Жозеф станет лучшим дипломатом Европы и во многом обеспечит победу Франции в Тридцатилетней войне. Правда, ни он, ни сам Ришелье не доживут до ее окончания. И все же трогательная и символическая черта: умирая, отец Жозеф ждал известий о решительной победе французов. Известие запаздывало. Видя терзания друга, Ришелье солгал умирающему: победа - за нами. Отец Жозеф умер, торжествуя, а через несколько дней в Париж пришла весть о победе, - одержанной, кажется, именно в тот день, когда Ришелье «обманул» своего верного дю Трамбле…

Из Люсона Ришелье возвращается в Париж как депутат Генеральных Штатов. Затем - его назначают духовником юной Анны Австрийской. Затем - доверяют портфели военного министра и министра иностранных дел.

И вновь карьера его обрывается, - обрывается по милости его будущего благодетеля короля. Юный Людовик ненавидит Кончини и Галигай, и в этом его поддерживают придворные. Как министр Ришелье получает донос о том, что на Кончини готовится заговор. Он кладет донос под сукно. Зачем же перечить воле самого короля?

24 апреля 1617 года Кончини убивают несколькими выстрелами в упор, а его супругу обвиняют в колдовстве, припомнив ей лечение у Монтальто, обезглавливают и труп сжигают. (Удивительное, кстати, дело: всеми ненавидимая Галигай так мужественно ведет себя на эшафоте, что народ проникается к ней сочувствием!.. «Сколько людей пришло посмотреть, как я умру…» - скажет Галигай громко, обращаясь к палачу и священнику. А с какой мрачной, величественной иронией наблюдала она за несколько недель до того, как мушкетеры грабят ее дворец!..)

Мария Медичи сдает своих любимчиков, но все равно ее отстраняют от власти. Королева-мать сослана в Блуа. Вместе с ней падает и ее министерство. «Наконец-то мы избавились от вашей власти!» - прошипит юный король вослед Ришелье.

Увы, ни пророком, ни просто умным человеком Людовик Тринадцатый не был. Через несколько лет Ришелье становится первым министром (во многом благодаря проискам и отца Жозефа).

Вот теперь-то это истинный Ришелье!

Властной рукой он подавляет сопротивление королевской власти, от кого бы это сопротивление не исходило, - от задавленных нуждою крестьян или от принцев крови. В результате его действий Мария Медичи ставит перед сыном вопрос ребром: «Кого выбираете вы: слугу или мать?» Людовик выбирает слугу, и Мария Медичи умирает в изгнании. Своему ненавистнику кардиналу она завещает попугая, - трудно сказать, на что намекая при этом…

Брат короля герцог Гастон Орлеанский также вынужден бежать из страны. Другой стойкий враг Ришелье - королева Анна Австрийская - изобличена в пособничестве врагам испанцам и почти на коленях умоляет Ришелье помирить ее с королем. Ришелье выполняет мольбу женщины, в которую безнадежно влюблен. Он примиряет царственных супругов. Если бы не его трезвость, ум и великодушие, как знать, династия Бурбонов могла бы пресечься и Франция не получила бы своего «короля-солнце» - Людовика Четырнадцатого…

Если кардинал беспощаден к первым лицам двора, то что же говорить о простых дворянах? Многие заговорщики кончают жизнь на эшафоте. Никакие мольбы не спасают их, - Ришелье тверд, а Людовик Тринадцатый, прозванный Справедливым, - мстителен и жесток.

А также неблагодарен. Болезненный, набожный и склонный к садизму (за что его однажды высек отец), он тяготится властью Ришелье и не раз готов сдать его врагам кардинала. Когда юный друг и любовник короля маркиз де Сен-Мар предлагает Людовику убить Ришелье, король меланхолично роняет: «Что ж, он священник и кардинал, - тогда меня отлучат от церкви…»

Сен-Мар организует заговор на свой страх и риск и тоже кончает жизнь на эшафоте.

Благо страны выше привязанностей монарха…

Нужно сказать, враги Ришелье отличаются коварством, удалью, дерзостью, - всем, чем угодно, но не глубоким умом. Подавляющее интеллектуальное преимущество Ришелье делает его чрезвычайно успешным политиком. На пушках, которые громят оплот гугенотов Ла-Рошель, выгравировано: «Правит сила разума».

Кстати, интересный момент: кардинал никогда не путает дела религии и политики. Гугеноты для него - не еретики, а всего лишь политические сепаратисты, и коль они сложили оружие, то и прощены. Ришелье прагматичен и является носителем политической мысли нового времени. Именно он, правоверный католик и кардинал, отходит в политике от церковных догм, за что получает прозвище «кардинала гугенотов».

Ришелье вводит в обиход понятие «Европа», взамен устарелого «христианский мир».

Благодаря ему в Европе утверждается гегемония Франции. Страна становится единым государством. Начинается бурный расцвет французской культуры. Ришелье всячески способствует этому: основывает Академию наук, щедро поощряет таланты.

Кажется, он добивается всех поставленных целей? Увы, не всех! Успехи в сфере политики и культуры не соответствуют его достижениям в сфере экономики. Налоговый гнет вызывает ряд мощных восстаний, в которых принимают участие и крестьяне, и дворяне, и духовенство. Прекрасное и стройное здание французского абсолютизма имеет слабоватый экономический фундамент. Амбиции и ошибки Людовика Четырнадцатого в дальнейшем лишь усугубят такое положение дел.

Полная опасностей борьба до срока истрепала и без того болезненный организм великого человека. Под конец жизни он страдал настоящими фобиями. С этим, кстати, связан такой анекдот. Перед тем, как лечь в постель, Ришелье тщательно осматривал спальню, проверял запоры на дверях и окнах, шкафы, заглядывал под кровать. И как-то обнаружил под ней… свиной окорок. Он вызвал слугу. Тот повинился, что окорок стянул с хозяйской кухни и спрятал сюда, для себя. Но Ришелье ему не поверил (вдруг окорок источает смертоносные миазмы?), - и велел лакею съесть опасную находку в его, кардинала, присутствии. Что тот с удовольствием и исполнил…

4 декабря 1642 года Ришелье не стало. Уходя в мир иной, он успел оставить наследника своих дел, - молодого итальянца Джулио Мазарини. И тому и другому не повезло на память потомков: благодаря литераторам, придерживающимся аристократических симпатий, образы обоих кардиналов стали воплощением политического зла.

И напрасно: в первую очередь именно им обязана Франция нового времени своим величием…

Анна Австрийская: трудное ремесло королевы

Что бы сказали вы о женщине, которая считалась первой красавицей, была предметом любви самого умного, самого сексапильного и самого обаятельного мужчины своего времени (все трое - чур! - лица разные!) и являлась дочерью, супругой и матерью самых могущественных монархов Европы?

Говоря языком современного шоу-бизнеса, это была бесспорная мега-звезда. Свет этой звезды дошел до нас благодаря романистам, - впрочем, дошел в несколько искаженном виде. А жизнь этой «счастливицы из счастливиц» была, увы, безрадостна именно в эпоху ее юности и расцвета.

Итак, знакомьтесь: Анна Австрийская, дочь короля Испании Филиппа Третьего, супруга короля Франции Людовика Тринадцатого, мать «короля-солнце» Людовика Четырнадцатого. Женщина, покорившая сердце Ришелье, Бекингема и Мазарини.

Пылкая и необычайно красивая Анна Австрийская в 14 лет стала супругой Людовика Тринадцатого. И хотя торжества по этому поводу были весьма пышными, супруги-ровесники разочаровали друг друга в первую же брачную ночь. Неискушенный и болезненный Людовик потерпел фиаско. И потом целых два года не возвращался к «этому вопросу».

Юная королева оказалась в Лувре пленницей. Из чинного и чванного Мадрида она летела в «веселый» Париж за счастьем. А обрела в качестве свекрови неумную и враждебную Марию Медичи и странного супруга, который предпочитал жене красавице охоту, музыку, слесарное рукомесло и искусство брадобрея. Увы, король Людовик всерьез увлекался (или всерьез развлекался?) тем, что «оформлял» бороды дежурных офицеров, придумал особый фасон тоненькой «королевской» бородки и вообще, кажется, в этих господах его воображение интриговала отнюдь не одна только растительность на подбородке… (см.: К. Рыжов. Все монархи мира. Западная Европа. - М.: Вече, 2000. - С. 331).

Первые годы Анна привыкала к новому своему окружению. Среди него, естественно, выделился ее духовник господин Ришелье. Он всерьез увлекся прекрасной и темпераментной Анной, - но та уже слишком хорошо знала, что такое слабый здоровьем мужчина, и повторять ошибку по своей воле не пожелала ни в коем случае.

Существует легенда, что Ришелье любил ее всю жизнь, что в основе стойкого противостояния его и королевы лежала горечь отвергнутого любовника и неприязнь «загнанной в угол» женщины. Это вполне возможно, если принять во внимание изощренные натуры кардинала и Анны, - но, возможно, психологически их еще больше связывало странное притяжение-противостояние антиподов. Ришелье - человек ледяного расчета, совершенный прагматик, Анна - пылкая и неудовлетворенная жизнью женщина, живущая своими чувствами и страстями. Вовлекшись в политические интриги, она, прежде всего, вымещала этим свою досаду на незадавшуюся судьбу. Да и просто: больше-то делать ей было нечего…

Ее сопротивление Ришелье имело не столько политические, сколько чисто личные мотивы.

Анне было обидно, что король ежегодно меняет список ее придворных дам, и явно по наущению кардинала наполняет ее штат шпионками Ришелье.

Ей было очень одиноко: подруга ее герцогиня де Шеврез (отъявленная авантюристка и интриганка, но женщина огромного личного обаяния) была отправлена в изгнание.

Ей было тяжко и в бытовом даже плане: если «бургундский» этикет испанского двора излишне изолировал персону монарха, то французский этикет выставлял короля и королеву напоказ всему двору. От пробуждения до отхода ко сну (включая примерку платьев и естественные отправления) высочайшие особы находились здесь в поле зрения придворных. А в случае с Анной - в поле зрения шпионов всесильного кардинала…

Роковой час пробил для Анны в мае 1625 года, когда на свадьбу английского короля Карла Первого и сестры Людовика принцессы Генриетты-Марии прибыл блистательный герцог Бекингем.

Первый красавец и ловелас своего времени и красивейшая, но несчастная королева… Короче, возникли все основания для вспышки взаимного чувства, причем пылкого и глубокого с обеих сторон.

Конечно, возможности измены королю были сведены к нулю: Анна все время оставалась со своей свитой. Возможное уединение, почти случайное, могло произойти на одной из прогулок, в аллее, и вряд ли продолжаться больше трех минут. Но, вероятно, взгляды влюбленных были красноречивее всяких действий…

Впрочем, есть и другая версия. Встречам Анны и Бекингема всячески способствовала интриганка де Шеврез, которой не было слаще пирожного на Земле, как отомстить королю и Ришелье, к которым она питала стойкую личную неприязнь.

Между Анной и Людовиком состоялось неприятное для королевы объяснение. Больше того, «неподобающее поведение королевы» было вынесено на обсуждение Королевского совета. Этот день (17 сентября 1626 года), вероятно, стал самым тяжким воспоминанием для Анны. Людовик практически бросил ее на целых 12 лет.

Впрочем, справедливости ради, нужно сказать, что подоплекой всего этого были не только дела амурные. Как раз в этом году младший брат короля Гастон Орлеанский был объявлен дофином (наследником престола), так как у королевской четы все еще не было детей. У врагов Ришелье возник план убийства Ришелье и отстранения короля. Заговорщики прочили на престол Гастона и хотели добиться от папы развода Анны с низвергнутым монархом с тем, чтобы выдать ее за новоиспеченного короля. (Этот план повторится не раз, но каждый раз очередные заговорщики попадут впросак, а следом на эшафот). В данном конкретном случае проболтался сам исполнитель задуманного убийства Анри де Талейран-Перигор маркиз де Шале (предок великого дипломата).

О готовящемся заговоре Ришелье знал и от своей шпионки при английском дворе графини Карлейль (кстати, она послужила Дюма прототипом Миледи).

В 1628 году между Англией и Францией разгорелась война, в ходе которой герцог Бекингем был убит своим же офицером пуританином Джоном Фелтоном. Это случилось 28 августа 1628 года. И как бы в насмешку над погрузившейся в скорбь королевой Анной ей было предписано участвовать в домашнем спектакле буквально через несколько дней после этого!..

Все эти унижения сделали Анну яростной противницей Ришелье. Не было, казалось, заговора против него, в котором прямо или косвенно она не участвовала. В 30-е годы она сошлась с герцогом Монморанси, который поднял мятеж против Ришелье и был казнен.

В 1637 году на гребне успехов австро-испанской армии в Тридцатилетней войне Анна активно готовилась низвергнуть Ришелье. Она пыталась подбить на это Людовика Тринадцатого, - правда, Анна явно переоценила свои силы. В это время король всерьез увлекся Луизой де Лафайет и мечтал развестись с супругой…

Кукловодом, как всегда оказался хитрец Ришелье. Собрав все улики, он припер королеву к стенке. В итоге силы оставили Анну, она упала на колени и стала целовать руки Ришелье, моля примирить ее с супругом. Истерика была долгой, а объяснение между Людовиком и женой тягостным для обеих сторон.

Ришелье в очередной раз уклонился от искушения личной мести. Или, все же, он любил Анну и считал ее способной еще послужить благу Франции? В результате его усилий супруги примирились.

Людовик вернулся к Анне, а 5 сентября 1638 года на свет родился наследник - будущий Людовик Четырнадцатый. Поздние роды были долгими и тяжелыми. Но после рождения сына красота Анны расцвела с новой силой.

Крестным отцом будущего короля стал посол папы римского кардинал Джулио Мазарини. Этот любезный и умный человек, к тому же очень красивый и ласковый, скоро стал другом Анны.

Кажется, теперь-то все линии сложного любовного треугольника наконец сошлись. Ришелье готовил Мазарини себе в преемники, прекрасно понимая, что ни он сам, ни Людовик Тринадцатый долго не протянут. Регентшей при малолетнем монархе будет Анна, а первым министром при ней - Мазарини, ее друг и возлюбленный, а также и умный воспитатель юного короля.

Ришелье как в воду глядел. В 1642 году он ушел из жизни. На следующий год покинул сей мир и Людовик Тринадцатый. И любовно-политическая конфигурация, у истоков которой возможно, совершенно сознательно встал Ришелье, «сыграла». Франция выстояла, несмотря на бури Тридцатилетней войны и мятежи фрондеров, - выстояла благодаря гибкости Мазарини и стойкости Анны Австрийской.

Но можно сказать и так: Анна Австрийская как политическая фигура состоялась благодаря своей любви к Мазарини и… проискам дальновидного Ришелье.

«9 марта 1661 г. Джулио Мазарини скончался, оставив после себя спокойную и могущественную Францию, вступившую в эпоху расцвета абсолютизма. После его смерти Людовик Четырнадцатый, сделавший себя первым министром и провозгласивший принцип «государство - это я», отстранил свою мать от участия в управлении - собственно, он предугадал ее желание. Остаток своей жизни некогда красивейшая женщина Европы провела в монастыре Ван де Грас, где и скончалась от рака груди 20 января 1666 года» (Ю.Е. Ивонин, Л.И. Ивонина. Властители судеб Европы. - Смоленск: Русич, 2004. - С. 360).

«Английские непотребства»

Англия первой половины 17 века вовсе не была по-настоящему великой европейской державой. Процессы капитализации в ее экономике (они позволят ей сделать рывок через столетие) шли исподволь, внешняя политика английских королей была вяловатой и далеко не всегда самостоятельной. Даже английская буржуазная революция, продолжавшаяся целое десятилетие, даже казнь законного короля, - все это оказалось, в сущности, на периферии внимания европейца 17 столетия, еще захваченного событиями Тридцатилетней войны.

В начале века Англия не могла похвастаться и своим флотом, и уж тем более наличием обширных колоний.

«Старая добрая Англия», «веселая Англия», исчезновение которой оплакивал Вильям Шекспир, все же дала напоследок шороху в начале 17 столетия. Ибо на престол вступил Яков Первый, сын казненной Марии Стюарт.

Образованный и хитрый, дурашливый и порочный, этот ленивый обжора и пьяница самой своей бездеятельностью, возможно, в какой-то мере и притормозил развитие событий в неблагоприятную для королевской власти сторону.

Его двор являл собой смесь кабака и цирка. Количество придворных и слуг было огромно, но никто не следил за ними, так что слуги преспокойно отщипывали куски от королевских кушаний еще на кухне, - и король это просто не замечал, ведь только завтрак его состоял из 25 блюд! Зато галерея Уайтхолла в силу ветхости обвалилась самым скандальным образом, когда на нее после аудиенции у короля вышел испанский посол. Посла удалось спасти, но несколько лордов все-таки пострадало.

Пьянство при дворе было повальное, пили и мужчины и женщины. Вот как описывает современник пышный праздник, который дал в Уайтхолле Яков Первый в честь датского короля Фридерика Второго, своего тестя:

«Однажды после обеда состоялось представление «Храм Соломона и визит царицы Савской». Дама, которая исполняла роль царицы Савской, несла дары обоим Их Величествам, но, поднимаясь на возвышение, забыла о ступеньках, вывалила содержимое на колени Его Датскому Королевскому Величеству и упала у его ног. Было много беготни и суеты с салфетками и тряпками, чтобы все вычистить. Потом Его Величество встал и захотел потанцевать с царицей Савской, но упал рядом с ней и был перенесен в один из внутренних покоев… И вот в богатых платьях появились Надежда, Вера и Милосердие: Надежда попыталась заговорить, но вино так ослабило ее стремления, что она ретировалась в надежде, что король простит ее за краткость. Потом Вера не присоединилась к благим делам и оставила двор в неустойчивом состоянии. Милосердие припало к ногам короля и, судя по всему, прикрыло множество грехов, совершенных ее сестрами; каким-то образом она… поднесла дары, но сказала, что должна вернуться домой, так как нет таких даров, какими небеса не оделили бы Его Величество. И она вернулась к Надежде и Вере, которых тошнило и рвало в нижнем холле» (Цит. по: Ф. Эрланже. Эпоха дворов и королей. - С.157-158).

Яков не скрывал своих истинных наклонностей. После смерти жены он горстями дарил ее драгоценности ненаглядному Бекингему, оправдываясь весьма забавно: «У Христа был Иоанн, а у меня есть мой Джордж» (там же, с. 149). Молодой, но ушлый Бекингем всячески распалял в короле его амбиции абсолютного монарха, а наставником-теоретиком фаворита выступал лорд-канцлер Фрэнсис Бекон, который полагал, что фаворит в ответе за всякий промах короля. Впрочем, союз Якова и Бекингема лорд-канцлер проступком отнюдь не считал, ибо у него самого были для этого свои сугубо интимные основания…

Занятно, что Яков считал себя богословом и часто вступал в споры с пуританскими проповедниками, но с тонких философских материй как-то всегда крайне для себя органично соскальзывал на рыночную брань. Один из свидетелей такого диспута записал в своем дневнике: «Епископы (противники пуритан - В.Б.), казалось, были очень довольны и сказали, что на Его Величество снизошло вдохновение. Не знаю, что они имеют в виду, но дух вдохновения оказался большим сквернословом» (там же, с. 157).

При дворе вовсю процветали коррупция и торговля монополиями. За один только первый год своего правления Яков сделал рыцарями более восьмисот человек, в том числе и мужа прачки своей жены, - а ведь еще совсем недавно рыцарями становились за боевые заслуги… Патенты на монополию были статьей дохода короля, но душили свободную торговлю или, выражаясь языком современным, рыночную экономику. Даже придворный шут имел свою монополию - на глину для курительных трубок.

Население буквально терроризировалось разного рода «монополистами». Например, даже знатные лорды опасались делать фундаментальный пол в конюшнях и загонах для скота: в любое время дня и ночи могли нагрянуть люди от владельцев селитренной монополии и начать вывозить пропитанную аммиаком почву…

Все это, естественно, крайне напрягало отношения между королевской властью и подданными, престиж монарха упал - ниже некуда. В 1633 году один деревенский кузнец-правонарушитель весьма зловеще заметил констеблю: «Дьявол с королем идут рука об руку, так о чем мне беспокоиться?» Причем это было сказано уже не о Якове Первом, а об его сыне и наследнике Карле Первом, который вроде бы так не похож был на греховодника и бесшабашного выпивоху…

Историки называют его «последним истинным джентльменом на английском престоле». Утонченный аристократ с безукоризненными манерами, галантный и благородный, Карл мог бы считаться образцом хорошего тона. Да только этого маловато было для главы государства, которое на всех парах шло к социальной революции. Карл безнадежно устарел для своей страны и своего времени. И, наверное, символичным может показаться его красивый, в духе Дон-Кихота, «жест»: еще будучи наследником престола, он заочно влюбился в дочь испанского короля и как простой странствующий рыцарь, в сопровождении Бекингема, явился в Мадрид с предложением руки и сердца. Но инфанта и слышать не захотела о браке с «еретиком» (протестантом).

Тогда Карл женился не по любви на сестре Людовика Тринадцатого Генриетте-Марии. Впрочем, она быстро прибрала его к рукам, и Карл превратился в глазах подданных в «подкаблучника католички» (Генриетта-Мария осталась в лоне католической церкви).

К тому же идеи теоретика абсолютизма Бекона и бесконечное потакание амбициям короля со стороны Бекингема сделали Карла, упрямого от природы, совершенно «упертым» сторонником абсолютистского государства на манер Франции или Испании, - и это в стране, где парламент не раз ставил на место зарвавшегося монарха и еще в 14 веке просто «снял» последнего Плантагенета с «должности»!..

Карл Первый вступил на престол в 1625 году, и почти сразу между ним и парламентом начались схватки. С 1629 года король вообще не собирал парламент на сессии и 11 лет правил единолично.

Он думал, что занимается централизацией государства на манер Ришелье или Оливареса, а на самом деле лишь углублял пропасть между старой феодальной знатью и новыми, гораздо более широкими массами общества, - от помещиков средней руки и буржуа до крестьян и мануфактурных рабочих.

Всеми своими действиями Карл доказывал населению, что в таком виде королевская власть просто не нужна стране.

По иронии судьбы, погибель на Карла Стюарта пришла с гор родины его предков - из Шотландии, где в 1638 году вспыхнуло восстание пуритан.

После года боев английский король оказался банкротом. Поневоле ему пришлось созвать в апреле 1640 года парламент для изыскания средств на ведение войны с собственными подданными. Увы, парламент начал с того, что предложил пересмотреть все дела королевского правительства за 11 лет «беспарламентаризма». Король тотчас разогнал сессию. В историю этот парламент вошел как «Короткий».

В ноябре того же года Карлу пришлось вновь собрать парламент, который (но об этом еще никто не мог знать) будет заседать целых 11 лет и будет по праву называться «Долгим».

Первые же заседания его оказались весьма бурными, - до такой степени, что королю пришлось «сдать» парламентариям своих ведущих приспешников графа Страффорда и архиепископа Лодда.

Однако в своей гордыне и слепоте Карл полагал, что это лишь временная уступка с его стороны. В январе 1642 года он лично прибыл в Вестминстер арестовать пятерых парламентариев-пуритан, но они укрылись в Сити, и уличная толпа вместе с шерифами вступились за смутьянов, ссылаясь на древнюю привилегию убежища, которой пользовалась территория Сити.

Король посчитал себя лично оскорбленным и покинул Лондон. Начались долгие переговоры с парламентом, который требовал ограничения королевской власти. Но Карл ни в какую не хотел становиться «призрачным королем». И парламент, и король собирали своих приверженцев. Разразилась гражданская война.

Сторонников короля называли «кавалерами». Это были представители знати и дворянства. В пышных нарядах, украшенных кружевами, с длинными волосами, завитыми в локоны, они самим своим видом бросали вызов суровым представлениям особенно пуритан о приличии и человеческом достоинстве. Сторонников парламента называли «круглоголовыми», ибо они относительно коротко стригли волосы и были подчеркнуто скромно одеты.

На первых порах «кавалеры» одерживали победы: ведь в массе своей это были вояки и уж точно дуэлянты. Но вскоре в войска парламента влились отряды джентри (среднего дворянства, ведшего хозяйство по-капиталистически). Они выдвинули и своего лидера Оливера Кромвеля. В решающих битвах король потерпел поражение и вынужден был бежать в родную Шотландию. Увы, шотландцы «продали» Карла Стюарта английскому парламенту за 800 тысяч фунтов стерлингов.

Начались долгие переговоры между пленным королем и парламентом. Парламентарии требовали уступок в церковной сфере, а также передачи парламенту власти над армией на 20 лет. Занятно, что даже в этих внешне горемычных условиях престиж королевской власти был достаточно высок, если с Карлом вступили в переговоры!

Больше того, счастье, казалось, улыбнулось узнику своего народа: армейская верхушка (в которой было немало представителей высшей знати) решила заключить свой мир с королем, выкрала его и стала вести переговоры с Карлом на еще более льготных для него условиях.

Сей проблеск надежды Карл легкомысленно принял за очевиднейшую свою удачу, и 11 ноября 1647 года бежал из плена. Это послужило сигналом для мятежей роялистов по всей стране.

И снова Кромвель железной рукой своих «круглоголовых» подавил пламя второй гражданской войны.

И вновь между пленным королем и парламентом должны были начаться переговоры, причем условия мирного соглашения и на этот раз должны были быть весьма щадящими для короля-мятежника.

Это переполнило чашу терпения «круглоголовых». Молодцы под командой полковника Прайда просто выставили с заседания парламента 80 соглашателей, путем военного насилия добившись осуждения короля как мятежника. Вскоре в Лондон вернулся О. Кромвель, который въехал в столицу как триумфатор и поселился в Уайтхолле.

Теперь он был диктатором Британии. Его опорой была победоносная революционная армия.

Он добился через парламент учреждения суда над Карлом Стюартом. Трижды бывшего короля привозили на его заседания. Карл держался удивительно мужественно и отрицал всякую свою вину: король он не волей народа, а божьей милостью, власть его священна и неприкосновенна, и он не воевал с собственным народом, а боролся с мятежниками. Бедняга забыл (или не снизошел вспомнить), что победителей мятежниками не называют…

Короля приговорили к смертной казни. Ясным морозным утром 30 января 1649 года он простился со своими младшими детьми (Генриетта-Мария и наследник Карл принц Уэлльский укрылись во Франции) и вышел через окно на высокий помост перед фасадом дворца. Король был бел, как его рубашка, но держался с удивительным мужеством.

Громко и четко он произнес одно только слово: «Запомни!» - обращенное то ли к народу Англии, то ли к своему отсутствующему наследнику. Через минуту голова Карла Стюарта медленно покатилась по эшафоту…

По понятиям того времени, это было неслыханное святотатство. Короли могли казнить друг друга, - хотя это случалось довольно редко, и всегда было из ряда вон выходящим событием.

30 января 1649 года короля впервые казнили его подданные.

Удивительно, но в век абсолютизма монархи Европы от этого почему-то даже не вздрогнули…

«Тихая заводь» Голландии?

Если бы мы спросили европейца середины 17 столетия, какую страну, по его мнению, можно назвать «владычицей морей», он, не колеблясь, ответил бы: «Голландию». Ибо Испания явно клонилась к упадку, Франция занималась своими внутренними делами, в Англии бушевала революция. А голландцы, большой кровью отстоявшие свою независимость в конце 16 века, в 17-ом достигли тихого, спокойного и стойкого процветания, - экономического, политического и культурного. Голландский флот был самым большим и мобильным. Голландские колонии были обширными и прибыльными. Какое-то время голландцы держали в своих руках почти всю европейскую торговлю со странами Дальнего Востока и всем ареалом Индийского океана.

Нидерланды - первая европейская страна победившего капитализма. И самым интересным для нас (кроме немеркнущих сокровищ голландской живописи того времени) является особый, новый в Европе социальный уклад. Восторженный апологет его французский историк Ф. Эрланже сравнивает его с нынешним американским: веротерпимость, гражданские свободы, определенные социальные гарантии, гостеприимство (в Голландии обретают вторую родину и французские гугеноты, и беженцы из Германии, и даже люди другого цвета кожи). Голландские банки становятся ведущей силой, перехватив инициативу у итальянцев и немцев. Амстердамская биржа становится крупнейшим деловым центром Европы. Вводятся передовые экономические институты, - например, страхование торговых кораблей.

Меняется даже форма поощрения артистов. В Голландии это вовсе не только мешочек с золотом, - одному известному органисту его поклонники преподнесли в дар «букет» из акций их предприятий и скрупулезно оповещали его об изменении курса.

А демократизм голландского образа жизни? На гуляниях в масленицу на улицах и в кабачках здесь пьют пиво и дурачатся и политики, банкиры, негоцианты вперемешку с ремесленниками и матросами. И это не только быт, но и сама суть жизни. Двери жизненного успеха распахнуты всем. Нищий эмигрант из Германии Якоб Поппен становится здесь миллионером и бургомистром Амстердама.

Голландия оказывает влияние на культурную жизнь всей Европы. Здесь находит приют великий Р. Декарт, здесь он публикует свою книгу «О методе», которая становится манифестом европейского интеллектуализма на несколько столетий вперед. И даже век спустя многие сочинения Вольтера и энциклопедистов будут печататься здесь, а не в задавленной королевской цензурой Франции…

Есть определенная символичность и в том, что конституционный монарх явится в Англию из Голландии (Вильгельм Третий) и что другой монарх - Петр Алексеевич, прибывший из бесконечно далекой от всяких конституций России, - интуицией гения поймет: будущее - здесь, в этой модели жизни, и влюбится в Голландию со всей неуемной пылкостью и деловитой мечтательностью своей натуры…

Парадокс состоит и в том, что процветания достигает народ не под ласковым небом Италии или на благодатнейших землях Франции, а в краю, мало приспособленном просто даже и для комфортной жизни.

Место для своего уютного «райчика» земного голландцы отвоевывали у моря за пядью пядь и в полной мере осуществили мечту строителей из стихов Маяковского: «Здесь будет город-сад!»

Вот что значит передовые социальные и экономические «технологии»…

И все же, - таким ли уж раем был уклад голландской жизни? Почему те, кто увековечили «золотой век Голландии», зачастую умирали в нищете? После себя Вермеер Дельфтский оставил долгов только булочнику на 600 гульденов, а ведь великий художник, вероятно, ВСЕГДА работал по заказу! Автор блистательной галереи портретов Франс Хальс угас в нищете. А хрестоматийный пример Рембрандта даже и упоминать не хочется…

Конечно, дело было и в том, что художники в Голландии приравнивались к торговцам, - ведь они сами продавали свои полотна. Таким образом, их успех, общественный и материальный, определял спрос. Но голландец того времени предпочитал видеть на полотнах радость жизни, а не ее правду или благородную красоту. «Сделайте мне красиво!» - было его девизом. «Массовый потребитель», естественно, не дотягивал до подлинно высокого и СЕРЬЕЗНОГО искусства…

Голландец 17 столетия - истинный буржуа, а значит, и мещанин, далекий от утонченной духовности. От искусства он ждет развлечения, - так возникает прообраз массовой культуры нашего времени.

Безусловно, этот деловитый, утилитарный подход к жизни выкован самой жизнью, борьбой с морской стихией, с испанскими захватчиками, с конкурентами… В результате возникает модель общества, в котором свободно дышать, - но трудно творить. Взлет голландского искусства четко отмечен рамками 17 столетия, ибо жив еще был созидательный духовный импульс, породивший войну за независимость. Но любопытно: уже в 18 веке голландская культура почти не знает громких имен и теряет своей общеевропейский статус.

Итак, самым прочным завоеванием голландцев становится их образ жизни. Впрочем, по-настоящему свободным он станет лишь два века спустя. В 17 веке общественный контроль еще весьма жесток. Особенно это сказывается на ячейке общества - на семье.

Согласно протестантской традиции, юноша и девушка свободны в своем выборе, а значит, несут всю полноту ответственности за супружескую измену. Муж был вправе убить жену за неверность, а проститутки в сговоре с полицией обирали богатеньких «женатиков», подстраивая с помощью блюстителей порядка «разоблачения» супружеских измен. Впрочем, нужно сказать, что голландские браки были на удивление прочными, - во всяком случае, и вольнолюбивые англичане, и легкомысленные французы, и пылкие итальянцы этому от души изумлялись еще и в 18 веке…

Согласно принятой тогда общественной морали, «жениться и плодиться» обязаны были все граждане. Старого холостяка, которому исполнилось 45 лет, встречали концертом из козлиного блеяния и лязга сковородников. Для выдачи замуж засидевшихся в девках невест существовали специальные агентства.

Любопытен и принятый тогда в Голландии обычай ухаживания за невестой. После положенных знаков внимания со стороны жениха в виде цветов и подарков ему разрешалось… провести ночь на ложе своей невесты, - правда, он должен был лежать рядом с ней поверх одеяла, а девушка, если что, должна была стукнуть каминными щипцами в медный таз, чтобы призвать родителей на защиту своей чести или хотя бы уж «чистой» совести.

Впрочем, добрачные дети при такой практике были нередкими, - главное, чтобы все завершилось «законным порядком»… (см.: П. Зютмор. Жизнь Голландии во времена Рембрандта. - М.: Молодая гвардия, 2001. - С.156).

Средний голландец того времени одет скромно, обычно в темный практичный костюм. Причем на нем несколько штанов и рубашек (климат влажный, а кроме того 17 век ознаменован резким похолоданием по всей Европе). Пахнет от него не слишком приятно: личная гигиена не на высоте. Голландцы «вылизывают» свои дома, но себя лишний раз беспокоить водными процедурами остерегаются. Прибавьте сюда запах рыбы (голландцы ее обожают, и часто рыбные чешуйки в изобилии приносят с рынка на своих долгополых плащах и кафтанах). Плюс запах пива со всеми его (пива) естественными для организма последствиями.

Зато голландский дом полон чистоты и уюта, а в садике цветут самые редкие декоративные цветы и кустарники. Скромный на вид горожанин может оказаться купцом - обладателем немалого состояния, капитаном, избороздившим дальние моря и «повидавшим виды», нотариусом или художником. По его одежде определить статус человека довольно трудно. Обращение голландца непринужденно и лишено всяческих церемоний.

Вот замечательный диалог, который так много характеризует в образе жизни голландцев того времени.

« - Добрый день, сосед.

- Тебе того же, сосед.

- Не знаю, можно ли без чинов.

- Валяй, будь, как дома.

- Говорят, сосед, твоя служанка в тягости.

- Что мне до того?

- Но, сосед, поговаривают, что от тебя.

- Что тебе до того?

Затем действующие лица вежливо прощаются, сняв шляпы, и расстаются» (П. Зютмар. - С.164).

И в самом деле: не пойман - не вор.

Голландец эпохи Рембрандта - вовсе не скучный обыватель и скопидом. Он весьма любознателен и жизнерадостен. Во всех городах действуют общества любителей изящной словесности. Музыкальная и театральная самодеятельность тоже весьма популярны. Искусство сброшено с пьедестала высокого профессионального служения в приятную для участников, но малопродуктивную трясинку милого времяпрепровождения.

Художники числятся лишь «торговцами», но торговцы вряд когда-либо станут художниками.

И, естественным образом, торжествует посредственность.

Впрочем, быть может, в этом есть своя человечность…

Основная литература

Шоню П. Цивилизация классической Европы. - Екатеринбург: У-Фактория, 2005.

Эрланже Ф. Эпоха дворов и королей. Этикет и нравы в 1558-1715 гг. - Смоленск: Русич, 2005.

Ивонин Ю.Е, Ивонина Л.И. Властители судеб Европы: императоры, короли, министры 16 - 18 вв. - Смоленск: Русич, 2004.

1. Размещено на www.allbest.ru