Первые Романовы: исторический портрет

Размещено на http://www.allbest.ru/

РЯЗАНСКОЕ ВЫСШЕЕ ВОЗДУШНО-ДЕСАНТНОЕ КОМАНДНОЕ

УЧИЛИЩЕ (ВОЕННЫЙ ИНСТИТУТ)

ВОЕННЫЙ УЧЕБНО-НАУЧНЫЙ ЦЕНТР СУХОПУТНЫХ ВОЙСК

«ОБЩЕВОЙСКОВАЯ АКАДЕМИЯ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ РФ»

Факультет Коммуникаций и Автомобильного транспорта

Заочное отделение

Контрольная работа по истории

на тему: Первые Романовы: исторический портрет

Михаил Федорович Романов

Михаил Федорович Романов был избран Земским собором. Ополчение, очистив Москву, должно было заключить свою победу избранием царя, для чего Пожарский призвал по 10 выборных от каждого города. В неделю православия, первое воскресение Великого поста, 21 февраля 1613 года, были назначены окончательные выборы. Каждый чин подал письменное мнение, и во всех значилось одно имя - Михаил Федорович.

Дав свое согласие на престол, Михаил Федорович выехал из Костромы в Ярославль. Он прибыл второго мая в Москву, а 11 июля венчался на царство. Этим моментом кончается смутная эпоха и начинается новое царствование.

Около царя был заметен кружок дворцовой знати - царских родственников, которые вместе с государевой матерью тянулись к влиянию и власти.

После страшных смут стало происходить полное обеднение и разрушение государства и необходимо было, чтобы проявилось особое “напряжение” народных сил, которое спасло бы отечество от угрожавшей ему опасности. Личность самого государя Михаила Федоровича, в высшей степени симпатичная, своим обаянием способствовала укреплению царской власти идеи самодержавия. При нем печать государственная была сделана больше, введен новый титул “самодержца”, а над головами орла вырезаны короны.

Царь Михаил Федорович был человек мягкий, добрый. Своими душевными качествами он производил на народ самое выгодное впечатление. Доброта царя не допускала возможности предположить, что какая-нибудь несправедливость могла исходить от такого великодушного царя, а если и случалось что-нибудь подобное, то в глазах народа вся ответственность падала на лиц, стоявших между ним и верховной властью.

По приезду в Москву Михаил Федорович не отпустил выборных земских людей, которые и оставались в Москве до 1615 года, когда они были заменены другими. И так дело шло до 1622 года. Таким образом в течении 10 лет Москва имела постоянный Земский собор.

В этом видна мудрая политика, подсказанная правительству самой жизнью: смута еще не прекратилась, и беспорядки продолжались. И царь понимал всю важность действовать заодно с избравшими его и охотно опирался на Земской собор, как на средство лучшего управления.

Никаких вопросов между избравшими царя и их избранником не могло быть в то время. Власть и “ земля ” были в союзе боролись против общего врага за существование.

Действительно время было трудное. Казаки продолжали бродить и грабить даже под Москвой, а часть их под начальством Заруцкого, захватившего с собой Марину Мнишек, сперва грабила русские области, а затем, разбитая царскими войсками, ушла в Астрахань.

Иногда грабили и служилые люди, не обеспеченные содержанием: грабила порой и администрация, вызывая смуту слишком тяжелыми поборами и крутыми мерами. У правительства в это тяжелое время не было ни денег, ни людей (а между тем война с Польшей все еще продолжалась, выражаясь тем, что летучие польские отряды грабили и разоряли русские области). И при таких обстоятельствах приходилось считаться с Польшей.

Находя в крайних финансовых затруднениях, Сигизмунд не мог предпринять похода на Москву; но польские шайки делали постоянно набеги на русские, даже северные, области. Точно также поступали малороссийские казаки, или черкесы. Против них энергично действовали и жители областей, и сама Москва. Правильной войны, таким образом, не было, но и по избранию Михаила Федоровича Владислав все еще считался кандидатом на московский престол, мир формально не был заключен, и отец царя, Филарет Никитич, находился в плену.

Это было тем более тяжело, что также неопределенны были и отношения к Швеции. Последняя тоже имела своего кандидата в русские цари, королевича Филиппа, и вместе с тем состояла в войне с Москвой. Только Швеция раньше начала серьезную войну (осенью 1614 года), хотя Густав Адольф нуждался в средствах, как и Сигизмунд.

Несмотря на то, что он довольно удачно вел войну и взял несколько городов, он в тоже время с удовольствием согласился на мирные переговоры, продолжавшиеся целый год, с января 1616 по февраль 1617.

По Столбовскому договору 1617 года Густав Адольф оставлял русским все свои завоевания, не исключаяНовгорода, брал 20 тысяч рублей, и оставлял за собой южный берег Финского залива с Невой. Но Столбовским миром и Москва достигла своей цели: во-первых, к ней вернулась имеющая большое для нее значение Новгородская область, во-вторых, одним претендентом, как и одним врагом стало меньше. Теперь можно было смелее обращаться с Польшей.

И вот еще летом 1616 года Москва начала наступательную войну против поляков, которая, в прочем, никаких серьезных последствий не имела. И в это же время Варшавский сейм решил отправить Владислава добывать Москву, но действовать поляки не спешили и много сил не тратили. Королевич выступил только через год с войском всего в 11 тысяч.

Но теперь Москва не была готова выступить даже против незначительного войска Владислава. Она расположила по городам сильные гарнизоны и ограничивалась одной обороной. Между тем славное войско Владислава не получало жалование, а потому бунтовало и грабило, а Владислав тщетно просил помощи из Польши.

Только в 1618 году сейм ассигновал ему небольшую сумму денег с обязательством окончить войну в тот же год. Тогда летом 1618 года королевич стал действовать под Можайском, несколько раз тщетно пытался взять город. В сентябре 1618 года Владислав решился идти на Москву, не взяв Можайска; туда же с юга шел гетман Сагайдачный.

Соединившись, они сделали приступ, но взять Москву не смогли. Тогда Владислав отступил к Троицкой Лавре и требовал ее сдачи, но также безуспешно. Наконец он вступил в переговоры, и было заключено так называемое Деулинское перемирие. Решили разменяться пленниками; Польша удерживала свои завоевания (Смоленск и Северскую землю), а Владислав не отказался от претензий на московский престол. И вот 1 июля 1619 года на реке Поляновке (около Вязьмы) произошел размен пленных; вследствии этого Филарет Никитич и те члены великого посольства, которые дожили до этого дня, вернулись на родину.

В середине июня, через две недели после освобождения, Филарет Никитич приехал в Москву, а 24 июня он был поставлен в патриархи.

С приездом его началось так называемое двоевластие: Михаил стал управлять государством с помощью отца - патриарха. Сам Михаил Федорович был человек умный, мягкий, но бесхарактерный. В детстве он воспитывался под опекой своей матери Ксении Ивановны, урожденной Шестовой. Филарет Никитич был человек крутого и жесткого нрава, но жена его в это отношении, пожалуй, еще превосходила его. Все лишения, пережитые ею до 1613 года еще более закалило ее характер и глубже заставило почувствовать всю силу доставшихся ей свободы и власти. Понятно, какое давление должна была оказывать такая энергичная мать на мягкий характер сына, который, вероятно, как и в детстве, так и теперь не выходил из ее воли, не противоречил ей. Она то и действовала за ним, когда он стал царем.

Сделавшись царицей, Марфа взяла весь скарб прежних цариц в свои руки, стала жить совершенно по царски и занималась больше всего религией и благочестивыми делами, как царственная монахиня; но имела также огромное влияние на дворцовую жизнь, направляла ее, выдвигала наверх свою родню, ставила ее у дел (и тем самым давала возможность, пользуясь покровительством всесильной старицы - царицы, делать вопиющие злоупотребления и оставаться без наказания). Но изо всех креатур старицы Марфы, умевших устраивать свои дела, ни одного не являлось такого, который мог бы устраивать дела государственные и дал бы твердое направление внутренней и внешней политики.

Московская политика того времени не имела определенного пути и шла туда, куда толкали случайности.

Земские соборы решали те дела, которые давались им на рассмотрение администрацией. Но не было в администрации человека, который бы знал, что нужнее дать на суждение собору, и часто собору передавалось рядом с важными делами и обсуждение таких дел, которые давно в принципе были решены и требовали лишь исполнительных мер.

Так стояли дела до 1619 года. Молодой царь не имел хороших советников, зато вокруг него были люди, способные на дворцовые интриги, административные злоупотребления и обман. Но дела в Москве переменились, когда приехал государев отец, личность умная, способная и привыкшая к делам.

Итак, с приездом Филарета Никитича временщики должны были отказаться от власти и уступить влияние ему. Иначе и быть не могло: Филарет, по праву отца, ближе всех стал к Михаилу и руководил им, как отец сыном. Таким образом, началось двоевластие, и началось официально: все грамоты писались от лица обоих великих государей. Имя Михаила стояло в них впереди имени патриарха, но, зная волю и энергию Филарета, не трудно понять, кому принадлежало первенство фактически.

И вот началась энергичная и умелой рукой направленная работа над водворением порядка в стране. Все стороны государственной жизни обратили на себя внимание правительства. С участием Филарета начались заботы о финансах, об улучшении администрации и суда и об устройстве сословий. Когда в 1633 году Филарет сошел в могилу, государство Московское было уже совсем иным в отношении благоустройства.

Как только Филарет был поставлен в патриархи, недели через две после приезда в Москву он возбуждает уже важнейшие государственные вопросы и ставит их на разрешение собора. Первое, что обратило его внимание, была именно путаница в финансовых делах, в деле взимания податей. И вот в июне 1619 года Земский собор постановляет замечательный приговор преимущественно по финансовым делам. В этом приговоре собора резко выделяются две черты: прямо рисуется неудовлетворительное экономическое положение податных классов и уклонение от податей, а затем неудовлетворительное же состояние администрации с ее злоупотреблениями, о которых свидетельствовали столь частые челобитные про “ обиды сильных людей ”.

Все последующие внутренние распоряжения правительства Михаила Федоровича и клонились именно к тому, чтобы:

Улучшить администрацию

Поднять платежные и служебные силы страны

Воеводы на местах злоупотребляли властью, и земские люди говорят на соборе 1642 гола: “В городах всякие люди обнищали и оскудели до конца от твоих государевых воевод”. Воеводы слишком близко стояли к народу. Неудовольствие воеводы слишком ощутительно отзывалось на городском человеке и невольно заставляло его давать взятку и работать на воеводу, а управу на него искать было все-таки трудно: за управой необходимо было ехать в Москву.

В 1627 году правительство пришло к мысли восстановить повсеместно губных старост, предписывая выбирать их из лучших дворян, то есть из более состоятельных. Эта мера ограничивала круг влияния воевод; многие города воспользовались ею и просили, чтобы у них не было воевод, а были только губные старосты. Таким образом, губной староста сосредоточивал в своих руках не одни уголовные дела, а все областное управление, становился и земским судьей. Но с другой стороны города иногда оставались, недовольны губными старостами и просили назначить им воевод.

Таково было при Михаиле Федоровиче положение местного управления, носившего, следовательно, смешанный характер.

Что касается до центрального управления при Михаиле, то оно восстановлялось в Москве по старым образцам, завещанным XVI веком в форме старых приказов и только потребностями времени вызывались к жизни новые приказы. Их было много учреждено при Михаиле, но устраивались они опять таки по старым досмутным образцам, специализируя одну какую-нибудь отрасль владения какого-нибудь старого приказа. В центре всего управления по-прежнему стояла и всем руководила государева Боярская дума.

Кроме забот об администрации в Москве очень заботились о поднятии послесмуты общего благосостояния, стремление к которому было, конечно, присуще и 16 веку, благосостояние земли было необходимо правительству и для хорошего устройства службы и тягот. В эту именно рамку отливались все заботы правительства, которые мы назвали заботами о благосостоянии. Благосостояние народа смешивалось тогда с благосостоянием государственных повинностей.

Итак, в правительственной деятельности времени Михаила Федоровича главной целью было успокоение взволнованного смутой государства, и этой цели правительство думало достигнуть двумя путями:

Истреблением административных злоупотреблений.

Мерами, направленными к поднятию общего благосостояния.

Надо заметить, что при этом московскими правительственными людьми руководил, может быть, сознательно, а может быть, и бессознательно, один принцип: все должно быть по старине - так, как было при прежних царях. Руководясь этим, они ничего не хотели реформировать и вновь учреждать: восстановляя государство после смуты, они шли к старым образцам и действовали старыми средствами.

Но московское правительство ни целей своих не достигло вполне, ни принципа своего не провело строго. Возвращаясь к старине, восстановляя весь старый механизм управления, московские люди не думали, что либо менять и вместе с тем изменили многое.

Такого рода перемены произошли, например, в областном управлении, где правительство более или менее систематически вводило воевод, так что воеводская власть из власти временной становится постоянной и вместе с тем гражданской властью. Далее, держась по старому поместной системы, торопясь привести в порядок поместные дела, упорядочить службу, правительство все более и более прикрепляет крестьян.

С другой стороны, давая первенствующее значение служилому классу, все более и более обеспечивая его положение, мало помалу приходят к сознанию неудобства и несостоятельности дворянских ополчений, ввиду чего и заводится иноземный ратный строй, солдатские и рейтарские полки.

В войске Шеина в 1632 году под Смоленском было уже 15 тысяч регулярного войска, устроенного по иноземному образцу. Этих примеров совершенно достаточно для доказательства того, что деятельность правительства Михаила Федоровича, будучи по идее консервативной, на деле, по своим результатам, была, если только уместно это слово, реформационной.

Таким образом, результаты противоречили намереньям, случилось же это потому, что смута внесла в общественную жизнь и ее отношения много таких перемен, которые делали невозможным поворот к старому, хотя это, может быть, и не сознавалось современниками.

Так, смута создала для русского общества совсем исключительное положение в государственных делах - Земский собор при Михаиле Федоровиче признавался существенным элементом государственного управления, а в этом факте никак нельзя усмотреть консервативной тенденции, ибо в XVI веке верховная власть не могла так смотреть на соборы, как смотрел на них Михаил Федорович. И никто не противоречил этому факту общественного участия в делах государства, пока новые условия жизни не упразднили его.

С 1613 года во все время царствования Михаила власть государя стояла наряду с властью Русской земли, все важные государственные дела решались по царскому указу и соборному приговору, о чем постоянно свидетельствуют окружные грамоты, посылаемые от имени бояр.

Итак, правительству Михаила Федоровича не удалось быть верным старине, не удалось ему добиться своей цели, то есть исправить администрацию и устроить благосостояние. Несмотря на это, оно сделало много, даже чрезвычайно много - внешние недруги Руси, Польша и Швеция, снова стали видеть в Москве сильного врага, казачество смирилось.

Московские государи решили даже возобновить войну с Речью Посполитой за Смоленск. Поводом послужило смерть короля Сигизмунда (1632) и наступившее в Польше “бескоролевье”: до избрания нового короля поляки и литовцы не могли воевать. Московское войско, состоявшее из новых полков иноземного строя и из старых дворянских ополчений численностью всего в 32 тысячи человек, пошло к Смоленску, взяло много мелких городов на границе и осадило Смоленск.

Так как Смоленск был чрезвычайно сильной крепостью, то осада затянулась надолго, несмотря даже на то, что во главе московских войск стоял тот самый боярин Шеин, который в смутное время был воеводой в Смоленске, геройски защищал его от короля Сигизмунда и знал хорошо как город, так и его окрестности.

Через восемь месяцев осады на помощь Смоленску успел явится вновь избранный король польский Владислав Сегизмундович. Он не только отбил русских от крепости, но окружил их самих в их лагере. Утомленные долгой войной московские войска не могли выдержать натиска свежих войск Владислава, и Шеин вступил в переговоры с королем. Он согласился отдать полякам все свои пушки и обоз и уйти в Москву (1634). За это бесславное отступление он был в Москве казнен как изменник вместе со своим товарищем, вторым воеводой Измайловым. Война продолжалась, но без всякого успеха для Владислава. Поэтому летом 1634 он начал переговоры о мире. На пограничной реке Поляновке съехались московские и польские послы и заключили “вечный мир”.

Смоленск и прочие города, захваченные Сигизмундом в смуту, оставались за Речью Посполитой. Но Владислав отказался от всяких прав на московский престол и признал Михаила Федоровича царем всея Руси. Это было очень важно.

Но утомленное войной и еще не забывшее смутных потрясений Московское государство экономически было так расшатано, что и в конце царствования Михаила Федоровича на Земских соборах в 1632 - 1634 годах (по поводу польской войны) и 1637 (о турецких делах) обсуждался недостаток средств и даже людей у правительства. В 1632 - 1633 гг. по земскому приговору снова собирается пятая деньга (такого рода сбор производится уже в третий раз при Михаиле), и он дает в сумме менее, чем давала прежде.

На соборе же 1642 г. (по поводу Азовского вопроса) перед правительством очень ясно вскрылись нужды и желания сословий. Жить было действительно трудно - государство требовало очень больших жертв, обстоятельства не дозволяли сколько-нибудь разживаться, разбогатеть.

Недовольное своим экономическим положением общество ищет причину своего разорения и, находя их в том или другом, бьет челом государю об их устранении. Служилые люди жаловались на тяжесть и неравномерность распределения служебных обязанностей между московскими и городскими людьми. Тяглые люди жаловались на тяжесть податей, которые действительно большим бременем ложились на них, особенно плохо приходилось им от сбора пятинной деньги, которая их вконец разоряла. Торговые люди имели еще новую неприятность в виде конкуренции иностранцев. Вообще же все классы страдали одинаково от воеводских насилий и приказной волокиты.

Желая также привить в Росси разные промыслы, правительство призывало на льготных условиях промышленников иностранцев. Среди них встречались “рудознатцы”, оружейники и литейщики. Отыскивая руды, правительство заботилось об оружейном и литейном деле. Тула славилась выделкою оружия, а в 1632 году голландский купец Андрей. Вижусь, получил позволение построить там завод для литья пушек и ядер.

В 1642 году было положено начало преобразованию военного устройства, с помощью иностранных офицеров было начато обучение “ русских ратных людей” иностранному строю и стали появляться полки с иностранными названиями, солдатские, рейтарские, драгунские. Полки эти были переходной ступенью к постоянной, регулярной, национальной армии в России.

За все время царствования Михаила Федоровича шла усиленная деятельность по постройке различных хором и зданий в Кремле. В 1635 и 1636 гг. были сооружены каменные хоромы для государя и его детей, построенные на стенах старого здания над мастерскою палатою, бывшею в начале XVI века приемною Софии Палеолог, а позже Елены Глинской и называлась заднею и западною, над палатами - подклетными, которые тянулись до палаты золотой. Это место было занято прежде деревянными хоромами, на месте которых и построили три новых каменных этажа, являющихся продолжением царициных палат и с теремом на верху. Все пространство от Никольских до Спасских ворот в царствовании Михаила еще было застроено 15 церквами, построенными родственниками казненных на тех местах; церкви эти назывались “ на крови у голов, что на рву ”.

В 1635 году, десятого июня, в кремль было внесено тело царя В.И. Шуйского, отданного, наконец, Польшей. С утра в Кремле загудел колокол, родня и народ повалил к Дорогомилову навстречу тела царя Василия.

романов царь

Царь Алексей Михайлович «Тишайший»

В 1953 году исполнилось 250-летие с того дня, когда, основав Санкт-Петербург, Петр прорубил окно в Европу. То самое знаменитое окошко, сквозь которое, благодаря действиям русской интеллигенции, провалилось все русское государство.

В этом же году, в том же октябре, четыреста лет назад, за 150 лет до основания Санкт-Петербурга другим русским Царем Иоанном Грозным было прорублено другое окно, окно на восток, в древнюю Азию.

2 октября 1552 года, руководимые Иоанном Грозным войска, взяли приступом столицу Казанского царства, Казань. После взятия Казани, Волга стала вся русской рекой, распахнулось окно в бесконечные просторы Азии. Это окно, открытое в просторы Азии принесло Русскому народу неизмеримо больше пользы, чем все окна, открытые на запад. Но одновременно Московские цари, задолго до Петра, упорно старались прорубить в стенах своего царства и другое окошко на запад.

“...Стремление к самобытности и довольство косностью, - пишет С. Платонов, - развивалось на Руси как-то параллельно с некоторым стремлением к подражанию чужому. Влияние западно-европейской образованности возникло на Руси из практических потребностей страны, которых не могли удовлетворить своими средствами.

Нужда заставляла правительство звать иноземцев. Но, призывая их и даже лаская, правительство, в то же время, ревниво оберегало от них чистоту национальных верований и жизни. Однако знакомство с иностранцами все же было источником “новшеств”. Превосходство их культуры неотразимо влияло на наших предков, и образовательное движение проявилось на Руси еще в XVI веке, хотя и на отдельных личностях (Вассиан Патрикеев и др.). Сам Грозный не мог не чувствовать нужды в образовании; за образование крепко стоит и политический его противник князь Курбский. Борис Годунов представляется нам уже прямым другом европейской культуры”.

Борис Годунов еще решительнее, чем Иоанн Грозный стал стремиться, чтобы в Россию стала проникать западная культура. Борис Годунов ясно повел курс на сближение России с западным миром, от которого она сторонилась от времен Александра Невского.

“Близость к образованному Ивану развила и в Борисе вкус к образованности, а его ясный ум определенно подсказал ему стремление к цивилизованному западу. Борис призывал на Русь и ласкал иностранцев, посылал русскую молодежь заграницу учиться (любопытно, что ни один из них не вернулся назад в Россию) и своему горячо любимому сыну дал прекрасное, по тому времени, образование”. Свою дочь Ксению Борис Годунов хотел выдать за датского принца. Борис Годунов посылал заграницу русских юношей обучаться разным ремеслам. Борис Годунов приглашал в Россию иностранных ученых, техников, врачей и военных. Уже при Борисе Годунове были созданы войска на западно-европейский манер.

При Борисе Годунове в Россию приезжали из Англии и других стран, горных дел мастера, суконщики, доктора, аптекари, архитекторы. Был создан аптекарский приказ, создавший при Борисе Годунове особые “Аптекарские сады”, в которых разводились лекарственные травы.

Наступившая после смерти Бориса Годунова великая смута помешала постепенному, благотворному усвоению Россией западной культуры.

Не надо забывать, что в результате смуты погибло почти около половины населения. Когда умер Иоанн Грозный, в России было 15 миллионов, а при вступлении на престол Михаила Романова, было всего 8 миллионов.

При Иоанне Грозном Москва, насчитывавшая 40.000 домов, была больше Лондона, а при Михаиле Романове в ней насчитывалось всего 10 тысяч домов. Бурные и трагические события в эпоху великой смуты вдохновили не только русских, но и иностранных писателей на ряд произведений.

Великий испанский драматург Лопе де-Вега написал пьесу о Дмитрии Самозванце “Великий Князь Московский”. Фридрих Шиллер перед смертью работал над трагедией о Дмитрии Самозванце.

Яркой и своеобразной духовной личностью был отец Петра I - царь Московской Руси Алексей Михайлович.

Для того, чтобы избежать упреков в намеренном искажении исторической перспективы я буду опираться на произведения последнего крупного историка западнического направления С.Ф. Платонова, горячего поклонника Петра I.

Царь Алексей Михайлович, по определению С. Платонова был “очень определенным человеком, с оригинальною умственной и нравственной физиономией.

Современники искренно любили царя Алексея Михайловича. Самая наружность царя сразу говорила в его пользу и влекла к нему. В его живых голубых глазах светилась редкая доброта: взгляд этих глаз, по отзыву современников, никого не пугал, но ободрял и обнадеживал. Лицо Государя, полное и румяное, с русой бородой, было благодушно приветливо и в то же время серьезно и важно, а полная (потом даже чересчур полная) фигура его сохраняла величавую и чинную осанку. Однако царственный вид Алексея Михайловича ни в ком не будил страха: понимали, что не личная гордость царя создала эту осанку, а сознание важности и святости сана, который Бог на него возложил”.

Привлекательная внешность отражала в себе, по общему мнению, прекрасную душу. Достоинства царя Алексея с немалым восторгом описывали лица, вовсе от него независимые, - именно далекие от царя и Москвы иностранцы. Один из них, например, сказал, что Алексей Михайлович “такой государь, какого бы желали иметь все христианские народы, но немногие имеют” (Рейтенфельс). Другой ставил царя “наряду с добрейшими и мудрейшими государями” (Коллинс). Третий отзывался, что “Царь одарен необыкновенными талантами, имеет прекрасные качества и украшен редкими добродетелями: и он покорил себе сердца всех своих подданных которые столько же любят его, сколько и благоговеют перед ним” (Лизек). Четвертый отметил, что при неограниченной власти своей “...Царь Алексей не посягнул ни на чье имущество, ни на чью жизнь, ни на чью честь...” (Мейерберг).

“Эти отзывы, - пишет С. Платонов, - получат еще большую цену в наших глазах, если мы вспомним, что их авторы вовсе не были друзьями и поклонниками Москвы и москвичей”. Положительный отзыв о царе Алексее дает и один из первых русских западников-ренегатов, отказавшийся даже от своего русского имени Котошихин. Даже он, хуливший все русское в своих записках называет царя Алексея “Гораздо Тихим”.

“...В домашней жизни цари, - пишет известный исследователь русской старины, И. Забелин в своей книге “Домашний быт русских царей в XVI и XVII вв.” - представляли образец умеренности и простоты. По свидетельству иностранцев к столу царя Алексея Михайловича подавались всегда самые простые блюда, ржаной хлеб, немного вина, овсяная брага или легкое пиво, а иногда одна только коричная вода. Но и этот стол никакого сравнения не имел с теми, который Государь держал во время постов”.

“Великим постом, - пишет иностранец Коллинс, - Царь Алексей обедал только три раза в неделю, а именно: в четверток, субботу и воскресенье, в остальные же дни кушал по куску черного хлеба с солью, по соленому грибу или огурцу и пил по стакану полпива. Рыбу он кушал только два раза в Великий пост. Кроме постов, он ничего мясного не ел по понедельникам, средам и пятницам: одним словом, ни один монах не превзойдет его в строгости постничества. Можно считать, что он постился восемь месяцев в год, включая шесть недель Рождественского поста и две недели других постов”.

Натура, или как выражается С. Платонов “Природа Царя Алексея Михайловича” была впечатлительная чуткая, живая и мягкая, общительная и веселая. “Эти богатые свойства были в духе того времени обработаны воспитанием. Алексея Михайловича приучили к книге и разбудили в нем умственные запросы. Склонность к чтению и размышлению развила светлые стороны натуры Алексея Михайловича и создала из него чрезвычайно привлекательную личность. Он был один из самых образованных людей московского общества того времени: следы его разносторонней начитанности, библейской, церковной и светской разбросаны во всех его произведениях. Видно, что он вполне овладел тогдашней литературой и усвоил себе до тонкости книжный язык. В серьезных письмах и сочинениях он любит пускать в ход цветистые книжные обороты, но вместе с тем, он не похож на тогдашних книжников-риторов, для красоты формы жертвовавших ясностью и даже смыслом. У царя Алексея продуман каждый его цветистый афоризм, из каждой книжной фразы смотрит живая и ясная мысль. У него нет пустословия: все, что он прочел, он продумал; он, видимо, привык размышлять свободно и легко высказывать то, что надумал, и говорил, при том только то, что думал. Поэтому его речь всегда искренна и полна содержания. Высказывался он чрезвычайно охотно, и потому его умственный облик вполне ясен”.

Тишайший царь много читал и много размышлял о прочитанном.

“И это размышление, - указывает С. Платонов, - состояло не в том только, что в уме Алексея Михайловича послушно и живо припоминались им читанные тексты и чужие мысли, подходящие внешним образом к данному времени и случаю. Умственная работа приводила его к образованию собственных взглядов на мир и людей, а равно и общих нравственных понятий, которые составляли его собственное философско-нравственное достояние. Конечно, это не была система мировоззрения в современном смысле; тем не менее в сознании Алексея Михайловича был такой отчетливый моральный строй и порядок, что всякий частный случай ему легко было подвести под его общие понятия и дать ему категорическую оценку. Нет возможности восстановить, в общем содержании и системе, этот душевный строй, прежде всего, потому, что и сам его обладатель никогда не заботился об этом. Однако для примера укажем хотя бы на то, что, исходя из религиозно-нравственных оснований, Алексей Михайлович имел ясное и твердое понятие о происхождении и значении царской власти в Московском государстве, как власти богоустановленной и назначенной для того, чтобы “рассуждать людей вправду” и “беспомощным помогать”. Вот слова царя Алексея князю Г.Г. Ромодановскому: “Бог благословил и предал нам, государю, править и рассуждать люди своя на востоке и на западе и на юге и на севере вправду”. Для царя Алексея это была не случайная красивая фраза, а постоянная твердая формула его власти, которую он сознательно повторял всегда, когда его мысль обращалась на объяснение смысла и цели его державных полномочий.

В письме к князю Н.И. Одоевскому, например, царь однажды помянул о том, “как жить мне, государю, и вам, боярам”, и на эту тему писал: “а мя, великий государь, ежедневно просим у Создателя,...чтобы Господь Бог... даровал нам, великому Государю, и вам, боярам, с нами единодушно люди Его, Световы, разсудити вправду, всем равно”.

Взятый здесь пример имеет цену в особенности потому, что для историка в данном случае ясен источник тех фраз царя Алексея, в которых столь категорически нашла себе определение, впервые в Московском государстве, идея державной власти. Свои мысли о существе царского служения Алексей Михайлович черпал, по-видимому, из чина царского венчания или же непосредственно из главы 9-й Книги Премудрости Соломона.

Не менее знаменательным кажется и отношение царя к вопросу о внешнем принуждении в делах веры. С заметною твердостью и смелостью мысли, хотя и в очень сдержанных фразах, царь пишет по этому вопросу митрополиту Никону, которого авторитет он ставил в те года необыкновенно высоко. Он просит Никона не томить в походе монашеским послушанием сопровождавших его светских людей: “не заставляй у правила стоять: добро, государь владыкосвятый, учить премудра - премудрее будет, а безумному - мозолие ему есть!” Он ставит Никону на вид слова одного из его спутников, что Никон “никого де силою не заставит Богу веровать”. При всем почтении к митрополиту, “не в пример святу мужу”, Алексей Михайлович видимо разделяет мысли несогласных с Никоном и терпевших от него подневольных постников и молитвенников. Нельзя силою заставить Богу веровать - это, по всей видимости, убеждение самого Алексея Михайловича”.

Отец Петра I, как это отмечают все его современники, русские и иностранцы, был очень религиозен. Его религиозности С. Платонов дает очень высокую оценку.

“Чтение, - пишет он, - образовало в Алексее Михайловиче очень глубокую и сознательную религиозность. Религиозным чувством он был проникнут весь. Он много молился, строго держал посты и прекрасно знал все церковные уставы. Его главным духовным интересом было спасение души. С этой точки зрения он судил и других. Всякому виновному царь, при выговоре, непременно указывал, что он своим поступком губит свою душу и служит сатане. По представлению, общему в то время, средство к спасению души царь видел в строгомпоследовании обрядности и поэтому очень строго соблюдал все обряды. Любопытно прочесть записки дьякона Павла Алеппского, который был в России в 1655 году с патриархом Макарием Антиохийским и описал нам Алексея Михайловича в церкви среди клира. Из этих записок всего лучше видно, какое значение придавал царь обрядам и как заботливо следил за точным их исполнением. Но обряд и аскетическое воздержание, к которому стремились наши предки, не исчерпали религиозного сознания Алексея Михайловича. Религия для него была не только обрядом, но и высокой нравственной дисциплиной”.

Размещено на Allbest.ru