Начало Смутного времени

Размещено на http://www.allbest.ru/

Начало Смутного времени

ПРАВЛЕНИЕ БОРИСА ГОДУНОВА

смутное время лжедмитрий

18 марта 1584 года скончался царь Иван Грозный. Высшую оценку он дал себе сам: "Всеми ненавидим, один есть". Пожалуй, в истории России не было князя и царя, который мог бы столько навредить стране и народу, потому и последовавшая вскоре "Смута" была неотвратима. Джером Горсей в 1589 году заметит, что Россия стоит на пороге гражданской войны. Тем не менее, некоторые новые течения проявляются и связаны они были с ослаблением деспотической власти самодержца.

Преемника Ивана Грозного, его сына Федора Ивановича (1557 - 1598, правил с 1584 г.) обычно представляют как "безвольного и слабоумного". В целом эта оценка близка к истине. Но после миллионов смертей и разрушения огромного государства в годы правления "сильного" самодержца Ивана Грозного "слабый" правитель был большим благом и достижением. Федор искренне тяжело переживал расправы и пытки, в которых ему пришлось участвовать в годы опричнины. Он явно был надломлен той безудержной бесчеловечностью, которая отличала опричников и самого царя. Но в этом проявлялась не только слабость, но и чисто человеческий протест, протест человека, оказавшегося волей судеб в столь злом обществе.

В чем обычно усматривается "слабость" и "слабоумие" преемника величайшего деспота и разрушителя России? Обычно признаком слабости признается тот факт, что Федор Иванович не был полным самодержцем, а правил вместе с боярами. Видимо, предполагается, что боярская аристократия (т.е., скрытые сторонники политики "Избранной рады") и была главным врагом "централизованного" государства. При этом "благостью" считается именно "сильная" власть царя, олицетворяющего для многих исследователей идею "централизации".

Действительно, Федор Иванович сохранил Регентский совет, созданный еще при Иване Грозном, в который входили представители разных сил. Но ведь только борьба соперников (разумеется, честная), борьба мнений помогает обычно найти оптимальный путь развития. Например, потомок литовских князей Б.Я. Бельский был сторонником продолжения опричной политики. Напротив, дядя царя Н.Р. Юрьев склонялся к компромиссу с боярской аристократией. В последний совет входили И.П. Шуйский и И.Ф. Мстиславский, которые были, конечно, соперниками. В советниках появился и Борис Годунов, который, несомненно, был крупным политическим деятелем. А заслуга Федора Ивановича заключалась как раз в том, что он не позволял своему "совету" расправляться с соперниками физически. Вообще, подобная властная неопределенность имеет преимущество в относительно спокойное время, ибо дает возможность поразмыслить, в каком направлении далее следует идти, а наличие разных группировок и партий помогает найти и сделать объективный выбор. После смерти Ивана Грозного сложилась именно такая обстановка, и не случайно, что в это время отмечается некоторое оживление экономического производства и своеобразное успокоение социальной жизни. Такие повороты, как правило, возможны лишь при власти, допускающей спор о путях выхода из кризиса. И это было очень важно для России, только что испытавшей ужас опричнины. Не случайно в XVII веке, особенно в годы "Смуты", время правления Федора Ивановича будет вспоминаться с искренними добрыми чувствами, а сам царь будет считаться одним из самых "добрых" и "благоверных" в русской истории.

Фактическим главой правительства при Федоре Ивановиче стал Борис Федорович Годунов (ок. 1552 - 1605), брат жены нового царя - Ирины. Он отстранял от управления тех бояр, которые рассчитывали привести после Федора на царский трон больного младшего сына Ивана Грозного - Дмитрия Ивановича. В 1587 году он устранил Шуйских, пытавшихся в 1587 году использовать выступление московских посадских людей, причем несколько Шуйских были казнены, что в целом было не характерно для этого времени. После этого власть по существу целиком сосредотачивается в руках Бориса Годунова, и все последующие важнейшие мероприятия чаще всего проходили по его инициативе и в его "редакции".

Укрепление дисциплины дворянского войска позволило Борису Годунову достичь почти невозможного. В результате победы в русско-шведской войне, в 1587 году ему сначала удалось добиться пятнадцатилетнего перемирия со Швецией, а затем, в 1595 году в состав России были возвращены исконно русские города Ям, Иван-город, Копорье, Корела.

Крупной победой международного масштаба было утверждение в 1589 году Московского патриаршества. Таким образом, на международном уровне признавалось, что Москва стала одним из ведущих церковных центров христианского мира. Борис Годунов провел весьма хитрую операцию, добившись утверждения верного себе патриарха. Использовалась поездка константинопольского патриарха Иеремии, просившего (как и его предшественники из числа высоких византийских гостей) денег на "личные и церковные нужды". Согласие на утверждение в Москве патриаршества представлялось своеобразной платой за оказанные Борисом услуги. Годунов обещал, что именно Иеремия и станет Московским патриархом. Но после того как вопрос был решен, он предложил константинопольскому патриарху ехать во Владимир. Иеремия возмутился таким пренебрежением к его высокому сану и, "хлопнув дверью", поехал назад в занятый турками Константинополь. В Москву же Борис вызвал своего надежного сторонника Иова (1530 гг. - 1607), который и стал первым русским патриархом.

В деятельности Бориса Годунова заметны постоянные колебания, и в этом, опять-таки, проявлялись традиции середины XVI столетия. И как реального правителя его трудно обвинить не только в ошибках, но даже в обычных злоупотреблениях. Он активно сотрудничал с рядом стран, с целью обмена специалистами и просто в целях активных культурных связей. Он повторял то, что делал А.Ф. Адашев в Поволжье и Прибалтике. И это было традиционной политикой русских властей ряда столетий по отношению к "инородцам".

Укреплялись и южные города. В 70 - 80 годы XVI века большие массы населения, как отмечалось выше, бежали от притеснений, как чужих завоевателей, так и своих "защитников", на южные границы России. Годунов пытался урегулировать южнорусскую политику государства. Но именно в XVI веке в этом регионе сложится бунтарский эшелон, который сыграет заметную роль уже в Смутное время, хотя активность этого эшелона будет проявляться веками, принимая разную социальную направленность.

В 1598 году умер Федор Иванович, и с его кончиной прекратился род Ивана Калиты, ибо Федор так и не оставил наследника. Дмитрий, сын Марии Нагой, последней - седьмой - жены Ивана Грозного, страдал падучей болезней и в девятилетнем возрасте, в 1591 году, играя с другими детьми "в ножички", упал на собственный нож. Конечно, его смерть могли и даже должны были позднее эксплуатировать противники Бориса Годунова, что и было сделано - сначала Нагими, родственниками матери Дмитрия, а в начале XVII века Василием Шуйским, занявшим царский престол. Но материалы следствия по делу о смерти царевича подтверждают факт случайного самоубийства.

По смерти же Федора Ивановича предстояло решать и вопрос, каким путем обрести нового царя. Сам Федор отказался давать какое-либо завещание по этому поводу, оставляя решение на усмотрение бояр и собора. Поэтому собор 1598 года имел принципиальное значение. Именно он должен был подтвердить связь идей эпохи "Избранной рады" с делами окружения Федора Ивановича. "Собор" как бы оживлял "Землю", создавал хотя бы иллюзию участия в государственной жизни посадской городской и сельской общины. В том факте, что главный претендент на царский трон Борис Годунов месяц провел в добровольном самозаточении, можно усмотреть не только "игру в скромность", и даже не только проверку настроений граждан, а своеобразную форму разжигания политических симпатий и антипатий, которые, конечно же, невозможны в условиях абсолютной деспотии. И недаром отзвук этого собора будет сохраняться и в начале XVII века, когда идея "всенародного" избрания царя будет реально жить в разных общественных кругах.

Собор 1598 года окончательно расставил акценты в отношениях главных соперников: Бориса Федоровича Годунова и Федора Никитича Романова. Месячное, вроде бы "нейтральное", выжидание Бориса - это постоянный учет и расчет: как складываются политические силы. Сторону Бориса решительно взял патриарх Иов, а также набиравший авторитет казанский митрополит Гермоген. Значимость этой митрополии, где происходило обращение еще некрещеных в христианство, конечно осознавалась.

Свою роль сыграло и настроение городского населения. Не случайно, избранный на царство Борис Годунов вскоре обратился к "посадскому строению". В 1600 - 1602 гг. принимались меры к возвращению разбежавшегося из городов незадолго до того посадского населения. Их разыскивали во владениях феодалов, возвращали, давая определенные преимущества. Собирали также разбежавшихся по России (с определенными послаблениями обязательств) ремесленников и торговых людей. И эта политика стала приносить позитивные плоды.

Но на Россию вновь обрушились "глад и мор", вызванные стихийными бедствиями. 1601 - 1603 годы в России, может быть, самые страшные - если природа тоже наказывает, а не обрушивается случайно. В 1601 - 1603 из-за природных катаклизмов вымерла значительная часть населения, и часто негде было погребать умерших от голода. Только в Москве было захоронено 127 тысяч умерших, пришедших или перевезенных со стороны. Именно тогда социально-политическая линия правительства Годунова рухнула. И именно в 1601 году состоялось открытое выступление Федора Романова, окончившееся его насильственным пострижением в монахи и высылкой в Антониев Сийский монастырь под именем Филарета, с которым он будет более известен и в политической жизни, и в истории.

Царь Борис Годунов пытался решить проблемы, навалившиеся на Россию в самом начале XVII столетия, разного рода компромиссами. Временно (правда, не на всей территории, а только по окраинам) разрешались переходы крестьян от владельцев к другому владетелю, изгнанным холопам давали "справки" об их освобождении от прежних владельцев. Нищих, заполонивших Москву, старались занять какими-либо работами, например, строительством, а средства извлекались в основном из государственных и собственно царских хранилищ. В какой-то степени эти мероприятия смягчали противостояния в обществе, но явно были не способны их разрешить. По существу в неудаче проводимых мероприятий вины Годунова не было, и всё последующее в какой-то степени было следствием событий, сопоставимых со страшным мором 1557 года, ибо 1601 - 1603 годы оказались столь же страшными для населения несвоевременными морозами и прочими аномалиями, разрушающими привычные условия жизни.

Подъем народных движений в начале XVII века был абсолютно неизбежен в условиях тотального голода. Знаменитое восстание Хлопка в 1603 году было спровоцировано самими владельцами холопов. В условиях голода владельцы изгоняли холопов, ибо им невыгодно было держать холопов у себя. Сам факт гибели воеводы И.Ф. Басманова в кровопролитном сражении конца 1603 года с холопами говорит о весьма значительной воинской организованности восставших (многие холопы, очевидно, тоже относились к разряду "служилых"). Резко снизился авторитет царской власти и лично Бориса Годунова. Служилые люди, особенно южных городов, ждали смены власти и устранения монарха нецарского рода, о чем все чаще начинали напоминать. Начиналась истинная "Смута", в которую немедленно включились и те, кто совсем недавно вынужден был покинуть Центральную Россию и искать счастья в ее пограничных, главным образом южных пределах, а также за пределами России.

В исторической литературе вряд ли найдется такое количество разноречий в оценке деятельности какого-либо правителя, как Бориса Годунова. Ему приписывают и закрепощение крестьян в конце XVI века, и непоследовательность в этой политике в начале XVII века, и стремление к абсолютной власти, и внесение раздора среди бояр и знати. Как своеобразный укор подчас проходит и само напоминание о незнатной генеалогии. К несчастью, природные катаклизмы начала XVII века просто не позволили дать более или менее однозначную оценку реальной деятельности и заслуг этого правителя.

Когда же произошло окончательно закрепощение крестьян? В литературе обычно называется 1597 год. Как убедительно доказал В.И. Корецкий, еще в 1592 году появился Указ о запрещении крестьянских переходов, причем этот Указ противоречил недавно вышедшему Судебнику 1589 года. В 1597 году было провозглашено еще два документа: "Приговор о служилых холопах" от 1 февраля, и "Указ о пятилетнем сыске беглых крестьян" от 24 ноября. Видимо, тогда появились напоминания о каком-то документе 1592 года, закреплявшем право помещиков требовать возврата крестьян в течение пяти лет. И именно о пяти годах сыска беглых упоминает установление 1597 года, окончательно утверждающее крепостнические порядки, а в 1607 году этот срок будет продлен до 15 лет. В результате, подобная ситуация спровоцирует социальные противоречия и восстания в начале XVII века, названные в источниках "Смутой" и вошедшие в историю под именем "Смутного времени".

НАЧАЛО ВНЕШНЕЙ ИНТЕРВЕНЦИИ. ПЕРВЫЙ САМОЗВАНЕЦ

Войны России с Польшей, Швецией и прибалтийскими княжествами продолжались весь XVI век, и шли с переменным успехом. Явное ослабление России в начале XVII столетия просто не могло не заинтересовать традиционных противников.

Первым самозванцем явился, якобы чудом спасшийся погибший в 1591 году "Дмитрий". В литературе высказывались разные мнения о том, кем он был на самом деле. Большая подборка об этом имелась у польского историка К. Валишевского и у отечественного историка Н. Костомарова. Именно Н. Костомаров высказал мнение, что Лжедмитрий - типичный шляхтич. Обращали, в частности, внимание на его отличную воинскую выправку и пристрастие, будучи во главе разных подчиненных ему отрядов, гарцевать на коне. Но отмеченные Костомаровым черты, видимо, результат специальных тренировок. Р.Г. Скрынников приводит в этой связи убедительное свидетельство из "Повести 1626 года". Самозванец, оказавшись в кругу польской аристократии, постоянно терялся, казался слишком неповоротливым, при любом его движении "обнаруживалась тотчас вся его неловкость". В нашей литературе (а на Руси о похождениях этого авантюриста узнали с некоторым опозданием) в нем опознавали чаще всего Гришку Отрепьева - беглого монаха, выходца из ярославского боярского рода Отрепьевых. Эта версия представляется наиболее вероятной, поскольку в Польше ее отстаивал дядя самозванца - Смирнов-Отрепьев. И, видимо, именно ему принадлежат слова, которые русские посланники повторяли в Польше: "Юшка Отрепьев, як был в миру, и он по своему злодейству отца своего не слухал, впал в ересь, и воровал, крал, ("воровством могли квалифицироваться и неискренность, и несогласие с чем-то. - А.К.) играл в зернью и бражничал и бегал от отца многажды и, заворовався, постригся у чернцы".

В Вену императору направил послание сам царь Борис Годунов (с оригиналом послания удалось познакомиться в Венском архиве Р.Г. Скрынникову): Юшка Отрепьев "был в холопех у дворянина нашего, у Михаила Романова, и, будучи у нево, учал воровати, и Михайло за его воровство велел его збити з двора, и тот страдник учал пуще прежнего воровать, и за то его воровство хотели его повесить, и он от тое смертные казни сбежал, постригся в дальних монастырех, а назвали его в чернцех Григорием". В данном случае самым важным приходиться считать то обстоятельство, что вся Западная Европа узнала о новом претенденте на русский престол гораздо раньше, чем Россия. Здесь больше беспокоились о том, кому самозванец будет служить - православным, католикам или иным христианским общинам и течениям, смысл которых на Руси толком не осознавался. Кто-то называл его даже сыном Стефана Батория - с соответствующими притязаниями.

В отечественной историографии проявились разногласия в оценке двух вроде бы параллельных процессов, характерных для Смуты. С одной стороны, Смута - это крестьянская война, которая в работах последних десятилетий рассматривалась как явление однозначно прогрессивное и справедливое. Расхождения касались лишь хронологических рамок - некоторые авторы раздвигают их от восстания Хлопка в 1603 году до 1613 года. С другой стороны, со Смутой связана иностранная интервенция. К внешним врагам России, естественно, все исследователи относились отрицательно, но в этом случае приглушалась или замалчивалась связь самозванцев не только с иностранными интервентами, но и с народными движениями в России (например, народный вождь И.И. Болотников выступал в качестве "воеводы царя Димитрия"). Между тем, эта связь была закономерной: угнетенный народ всегда мечтал о "добром царе". И Лжедмитрий демагогически использовал эту мечту. Он обещал вернуть "свободу" и закрепощенным крестьянам, и феодальной аристократии, с трудом уживавшейся с царем Борисом.

Появление самозванца в Киеве фиксируется 1601 годом. Он ходил по монастырям, затем остановился у воеводы князя Константина Острожского, располагавшего огромными средствами, и считавшимся защитником православия, хотя на самом деле, ко вполне православным его причислить было невозможно. Радушный прием у него находили все, кто ненавидел "латинскую ересь", в том числе кальвинисты, тринитарии, ариане. Воевода от проходимца отмежевался, но слух о самом факте появления монаха, скрывающего какую-то тайну, получил распространение. Какую-то роль при этом сыграл краковский кастелян, сын воеводы Януш, видимо, почувствовавший возможность связать авантюриста с прокатолическими кругами и использовать в не слишком праведных делах.

В 1602 году беглый монах оказался во владениях Адама Вишневецкого и в почти предсмертном бреду "признался", что он на самом деле царевич Димитрий, чудом спасшийся от приспешников Бориса Годунова. Скитаясь с 1601 года по Киевской земле, Лжедмитрий неоднократно менял религиозную ориентацию. Он побывал и православным, и арианином (еще не сбрасывая монашеского одеяния), и затем, после того как сбросил с себя монашеские одежды, тайно принял католичество.

В 1604 году самозванец объявляется в Кракове. С этим "переездом" связаны и ходатайства Адама Вишневецкого, и сведения о поддержке самозванца со стороны Сандомирского воеводы Юрия Мнишека - теперь его готовят к походу на Москву, обручив заодно с Мариной Мнишек, как с будущей московской царицей. Юрий Мнишек проявил большую активность, набирая вооруженные отряды для Лжедмитрия. Самозванец же в марте 1604 года заключил с польским королем Сигизмундом III соглашение, по которому Северская земля и Смоленск должны были перейти к Речи Посполитой. Марине Мнишек Лжедмитрий обещал передать в качестве "удела" Новгород и Псков.

В Польше отнюдь не было единодушия в отношении действий Мнишека и его подопечного Лжедмитрия. Решительным противником авантюры выступал Ян Замойский, а Януш Острожский написал резкое послание самому Лжедмитрию. Польские аристократы боялись выступлений казачества, которые могли охватить всю Украину. Но казачество, как одна из действующих сил авантюры, предполагалось изначально Мнишеком. В начале похода в войске Мнишека было около тысячи польских гусар, около пятисот человек наемной пехоты и 2 тысячи украинских казаков, численность которых возрастала по мере продвижения к российской границе, и достигла трех тысяч. К Лжедмитрию пристали и некоторые беглецы из московского простонародья.

Лжедмитрий довольно долго стоял с войском на правом берегу Днепра, не имея средств для переправы на левый берег. 13 октября 1604 года, наконец, войско переправилось через Днепр, и в конце октября пересекло русскую границу. На Северской земле казаки, крестьяне и холопы встречали Лжедмитрия как царя-освободителя. Курск, Кромы, а затем и ряд других городов признали его истинным царем, и продвижение поляков в сторону российского центра практически ничем не преграждалось. Ни укрепленных полос, ни значительных воинских соединений здесь не было. Чернигов оказался ареной сражения "своих со своими". В замке находился воевода И.А.Татев со стрельцами, а посад был захвачен восставшим народом, на помощь которому пришли казаки. В итоге весь город и в первую очередь посад были разграблены казаками и солдатами Лжедмитрия, и самими обитателями посада, ожидавшими "доброго царя". Воевод восставшие связали и передали людям Лжедмитрия. Прибывший на другой день "добрый царь" выразил гнев по поводу разграбления города, но никаких действий предпринимать не стал. Отправленный из Москвы в Северские земли дьяк Богдан Сутупов с казной для русского войска, бежал с этой казной к самозванцу. И там она была очень кстати: польские наемники постоянно бунтовали, требуя денег и доли в награбленном.

На выручку осажденным в Чернигове шел отряд под предводительством П.Ф. Басманова. Но он не успел: Чернигов был захвачен, когда отряд Басманова находился всего в 15 верстах от города. Басманов отступил к Новгороду Северскому и постарался укрепить его оборону. В ноябре 1604 года войско самозванца и Юрия Мнишека, а также казаки подошли к городу, но потеряв при попытке штурма 50 человек, отступили. Еще большие потери они понесли при повторном штурме через неделю. Сам самозванец был близок к обмороку, проклинал наемников и готов был отказаться от дальнейших попыток утвердиться "на царстве" - в его войске шли раздоры и назревал мятеж. Но неожиданно положение изменилось: на сторону самозванца перешел Путивль - единственная каменная крепость в Северской земле. Здесь, как и в Чернигове "чернь" подняла восстание в поддержку "доброго царя", и это восстание было поддержано служилыми людьми.

Для борьбы с самозванцем и в помощь осажденному Новгороду Северскому выехал Ф.И. Мстиславский, который был назначен главнокомандующим. Он прибыл в Брянск, где сосредоточилось значительное войско, численно превосходившее отряды самозванца. Новгород Северский самозванцу взять не удалось, но в сражении на подступах к нему войско Лжедмитрия и Мнишека в декабре 1604 года одержало частичную победу над превосходящими силами Мстиславского, а сам Мстиславский был ранен. 1 января 1605 года в лагере Лжедмитрия произошел бунт наемников и польских солдат. В течение двух дней и ночей наемники грабили обозы и вообще все, что попадало под руку. Юрий Мнишек пытался остановить мятеж, но наемники не реагировали на увещевания. Именно здесь оскорблениям подвергся и сам самозванец. Он на коленях упрашивал наемников не покидать его, но те вырвали у него знамя, сорвали соболью ферязь, осыпали бранью. Во время этого мятежа кто-то бросил фразу, часто встречающуюся в литературе о Смутном времени: "Ей, ей, быть тебе на колу".

Большая часть наемников 2 января 1605 года покинула самозванца и направилась к границе. Тогда же и Лжедмитрий распорядился покинуть лагерь и отступить к Путивлю. А 4 января его покинул и Мнишек со своими людьми. В итоге ситуация кардинально менялась. Если раньше Лжедмитрий был слепым орудием в руках польской шляхты, то теперь у него остаются казаки и восставшие крестьяне. Между тем, наемники и шляхта потому и покинули Лжедмитрия, что наиболее многочисленной частью его войска были социальные низы Российского государства, с которыми у шляхты всегда были более чем напряженные отношения. В свою очередь и русские приверженцы "доброго царя" смотрели на поляков как на традиционных врагов.

Юрий Мнишек и его окружение рассчитывали, что на сторону Лжедмитрия (т.е., вроде бы "Рюриковича") перейдет московское боярство. К самозванцу добровольно переходили некоторые воеводы, а другие, попавшие в плен, соглашались служить ему, но далеко не всегда искренне. В этой ситуации важным оказался один фактор - многие из бояр отрицательно относились к Борису Годунову, причем именно потому, что Борис не был "Рюриковичем". И этот фактор сыграл серьезную роль в общем раскладе сил.

20 января 1605 года поправившийся Мстиславский вернулся к войску и разбил свой лагерь в селе Добрыничи Комарицкой волости поблизости от ставки Лжедмитрия. В русское войско прибыло значительное подкрепление из числа служилых людей при царском дворе во главе с назначенным "вторым воеводой" Василием Ивановичем Шуйским (то есть представителем боярской группы, противостоявшей Борису). 21 января 1605 года состоялось сражение на подступах к Добрыничам, куда войско самозванца тайными тропами провели комарицкие мужики. Московские войска полностью разгромили полки самозванца, захватили всю его артиллерию: 30 пушек. Сам Лжедмитрий, бросив войско, втайне от всех, бежал в Рыльск. По некоторым сведениям, казаки бросились ему вослед, чтобы наказать и за поражение, и за бегство. Но у Рыльска их встретили, согласно "запискам" Г. Паэрле, "ружейной пальбой и поносными словами как предателей государя Дмитрия Ивановича".

Казалось, что с Лжедмитрием покончено. Но Мстиславский и Шуйский явно не проявили воинских дарований. Они отказались от преследования разгромленного войска самозванца. К тому же укрепленные города-крепости (те же Рыльск и Кромы) дворянское войско взять не смогло даже при огромном численном перевесе. А зимой дворяне начали разъезжаться по домам, и воеводы решили распустить остальных до летней кампании. Гнев Бориса Годунова, возмущенного "отпуском" ратных людей, лишь усилил негативное отношение к нему в дворянском войске.

К то же московские воеводы сами помогли Лжедмитрию выйти из более чем затруднительного положения. Они развязали кровавый террор в Северских землях - были казнены несколько тысяч крестьян, а также их жены и дети. Особенной жестокостью отличились отряды "касимовских" татар, которым была отдана "на поток и разграбление" Комарицкая волость. Эти акции увеличили ненависть населения к московским властям, и колеблющиеся, в том числе настроенные резко антипольски, стали возвращаться к "истинному царю Дмитрию".

В это время Лжедмитрий вел довольно успешную пропагандистскую борьбу с московскими разоблачителями. Он принял некого монаха Леонида как "истинного Гришку Отрепьева", и в Москве сразу проявилась растерянность, тем более что никакого представления о том, кого подобрал самозванец у них не было. Когда же возникла опасность разоблачения, Лжедмитрий отправил Лжеотрепьева в путивльскую тюрьму.

Между тем, расправы в Комарицкой волости стимулировали восстания в южных городах. В феврале-марте 1605 года эти города один за другим переходили на сторону Лжедмитрия, и скоро весь юг страны стал опорой самозванца. Попытки подавить восстания кончились полной неудачей и внесли неуверенность в ряды тех, кто еще признавал царем Бориса Годунова.

Сам царь быстро деградировал и физически, и психически. Во многом он теперь напоминал Грозного с его опричниной, уповая на Сыскное ведомство и Пыточный двор. Все авторы, и отечественные, и иностранные с недоумением и жестким осуждением писали о мучительстве, пытках и казнях неповинных людей, которыми Борис омрачил последние месяцы своей жизни. 13 апреля 1605 года он скончался от апоплексического удара, успев, однако, совершить монашеское пострижение. В народе получила распространение версия, что он умер, отравив себя ядом. Но в этом, видимо, сказалось просто негативное отношение к терявшему разум правителю.

Борис Годунов успел оформить завещание, предполагавшее, что наследовать ему будет шестнадцатилетний сын Федор Борисович Годунов (1589 - 1605). Через три дня после кончины Бориса, Федор, видимо, по инициативе Иова, был провозглашен царем на срочно созванном своеобразном Земском соборе. Но реальная власть очень скоро ушла от Годуновых: у юноши не было ни опыта, ни сколько-нибудь достаточных военных сил, а его мать Мария, дочь Малюты Скуратова, имела множество врагов среди знати, страдавшей в свое время от опричного усердия Малюты.

Кончина Бориса побуждала бояр захватить для себя больше власти и связанных с ней благ, а также закрыть земские каналы избрания царя. Московское боярство начало переходить на сторону Лжедмитрия. Этим обстоятельством воспользовался Лжедмитрий. Он сформировал Боярскую думу из перешедших на его сторону представителей московской знати и начал искать пути к соглашению с московским боярством, еще недавно служившим царю Борису.

В конце апреля 1605 года в московском войске, возглавляемом Ф.И. Мстиславским и В.И. Шуйским и стоявшем под Кромами, вспыхнул мятеж. Его возглавили братья Голицыны, Петр Басманов и Прокопий Ляпунов "з братьею и со советники своими", тайно целовавшие крест самозванцу. На стороне московских войск оставалось большинство воевод и служилых людей. Но многие из входивших в их состав казаков, стрельцов и "даточных людей" из сел и городов легко присоединялись к призывам "За царя Дмитрия!". Переворот в целом оказался бескровным - сторонники Лжедмитрия преправились через реку Крому и соединились с казачьими отрядами атаманов Корелы и Беззубцева. Внезапное нападение казаков усилило панику среди войска, верного Федору Борисовичу, настолько, что воеводы не смогли организовать сопротивление. Воеводы бежали в Москву, а вслед за ними толпами потянулись дворяне из замосковных уездов и городов. Московское войско потерпело поражение без боя.

Самозванец, потерпевший не одно поражение в открытом бою, теперь осторожничал и покинул Путивль лишь 16 мая, через несколько недель после мятежа в войске, осаждавшем Кромы. 19 мая он прибыл в Кромы, где к этому времени не осталось никаких войск. Под Орлом Лжедмитрий устроил суд над воеводами, которые были доставлены ему восставшими казаками и крестьянами или попавшими в плен, но отказавшимися присягать ему. Все они были заточены по темницам.

Далее Лжедмитрий двинулся в сторону Тулы и из поселения Крапивна в 20-е числа мая отправил со служившим у него Г.Г. Пушкиным, грамоту с обращением к московской думе и другим высшим чинам. В грамоте он, преувеличивая свои успехи, писал, что весь юг и вообще вся провинция уже "добили челом". Покорности он требовал и от москвичей. 31 мая в нескольких верстах от Москвы остановился лагерем атаман Корела. Московское боярство больше пугало не то, что он был наиболее боевой силой Лжедмитрия, а его принадлежность к казачеству. Наслышаны бояре были и о том, как Корела умел поднимать "чернь", направляя ее против московских воевод. И именно возможность восстания обездоленных более всего пугала боярство.

А мятеж в Москве произошел уже на другой день - 1 июня. Исаак Масса сообщает, что утром 1 июня в город въехали два гонца Лжедмитрия, что "поистине было дерзким предприятием". Корела, видимо, в ночь с 31 мая на 1 июня совершил маневр, перерезав дорогу, ведущую из Москвы к северным и северо-западным районам страны. По этой дороге, то есть из лагеря Корелы, Пушкин и Плещеев вошли беспрепятственно в Москву, и сопровождали их жители Красного села, где остановился Корела, и где он уже провел "разъяснительную" работу. Одним из аргументов в этом "разъяснении" была грамота Лжедмитрия, в которой он грозил казнить всех, кто не явится с повинной, вплоть до детей во чреве матери. Пушкин и Плещеев с "красносельскими мужиками" легко преодолели три ряда охраняемых укреплений. На столичных улицах к ним "пристал народ многой". Видимо, их сопровождали в качестве своеобразной охраны и казаки Корелы. Вероятно также участие московских чинов, которые еще под Кромами, готовы были присягнуть Лжедмитрию.

Эмиссары были проведены на Красную площадь, и на пути к ней разгоняли московских стражей порядка. В 9 часов утра Пушкин и Плещеев взошли на Лобное место посреди Красной площади. Сторонники Лжедмитрия, а также сами казаки и красносельцы, постарались заполнить площадь народом. В основном это были социальные низы, но к "черни" пристали и служилые люди. Гавриил Пушкин обратился с речью к собравшимся, а затем зачитал послание "истинного царя". Боярам самозванец обещал "честь и повышенье", дворянам и приказным людям - царскую милость, торговым людям - снижение пошлин и податей, а простонародью - "тишину", "покой" и "благоденственное житье". Примерно это же он всюду обещал простонародью по пути в Москву.

Одновременно, вместе с покойным Борисом Годуновым самозванец клеймил Марию Григорьевну и ее сына Федора Борисовича Годунова. Марию Григорьевну и ее сына Федора он обвинял в том, что "они о нашей земле не жалеют, да и жалети было им нечево, потому что чужим владели". На Федора была возложена вина за разорение Северской земли, хотя разоряли ее еще при жизни Бориса наемники самозванца и русские воеводы примерно с равным усердием. При этом бояр Лжедмитрий оправдывал, поскольку был крайне заинтересован в их поддержке - им объявлялось полное прощение. Толпа, как это часто случалось на Руси, слушала обличения, воспринимая их не столько разумом, сколько смутными надеждами на возможность какого-то улучшения при новой власти. Нового "государя" приветствовали криком: "Дай, Боже, чтобы истинное солнце снова взошло бы над Русью!".

В Кремле, где собрались высшие чины государства и Боярская дума, тоже царила растерянность. Кремль легко было приготовить к обороне и таким образом переломить ситуацию. Но то ли юный царь Федор промедлил, то ли ему не дали осуществить это бояре, среди которых было слишком много врагов Годуновых. Особенно активную антигодуновскую деятельность развил Богдан Бельский, незадолго до того возвращенный из изгнания.

Толпа, собравшаяся на площади, потребовала к ответу всех бояр и в первую очередь, конечно, Годуновых. И теперь, уже не обращая внимания на возражения царя, бояре один за другим стали отправляться на площадь: одни из желания отомстить Годуновым, другие из страха, что их выведут на Лобное место силой. Бояре уговаривали толпу разойтись, обещая разобраться в просьбах простонародья. А тем временем, видимо, казаки Корелы разбили двери тюрем и выпустили на свободу и заключенных там врагов Годуновых, и просто уголовных преступников. Именно они, появившись на Красной площади, возбудили в толпе и желание расправиться с Годуновыми, и просто пограбить, раз представлялась такая возможность. Казаки Корелы и примкнувшие к ним освобожденные из тюрем, а также из собравшейся на площади толпы, "и от дворян с ними были", ворвались в Кремль, где "государевы хоромы и царицыны пограбили". Тем временем, другая часть толпы устремилась грабить дворы Годуновых. Заодно грабили дворы и других бояр, дворян и дьяков. Патриарх Иов пытался остановить толпу, но ничего не мог добиться, а вскоре его отправили в ссылку

Где и когда схватили Федора Борисовича и его мать Марию Григорьевну - точных сведений нет. Но у В.Н. Татищева в "Истории Российской" приводится дата расправы с Годуновыми: 10 июня. Татищев пишет: "Князь Василий Голицын и князь Василий Масальской, взяв с собою Михаила Молчанова да Андрея Шелефединова, пришел в дом царя Федора Борисовича, розведчи царицу с детьми по особым избам, перво ее задавили и потом стали сына давить". Татищев передает текст, близкий к "Новому летописцу", в котором есть некоторые подробности убийства юного царя и его матери, а также тот факт, что тело царя Бориса Годунова из Архангельского собора Кремля перезахоронили в Варсонофьевском монастыре. (Надо иметь в виду, что "Новый летописец" был написан в 1630 году. По другим источникам, тело Бориса было перенесено 5 июня, до убийства царевича и его матери). Сестру Бориса Ксению постригли в монастырь и сослали во Владимир в "Девичь монастырь".

Получив известие о перевороте в Москве, Лжедмитрий перебрался в Тулу, где ожидал дальнейшего развития событий. Из Тулы он направил в Москву обращение, в котором требовал, чтобы к нему явились Мстиславский и другие видные бояре. Но Боярская дума отправила "второй эшелон", в который входили И.М. Воротынский, не имевший отношения к думе, князь Н.Р. Трубецкой, князь А.А. Телятевский, Н.П. Шереметев и представители нижних чинов дворян и приказных людей, а также гостей.

П.Ф. Басманов, возглавлявший войско самозванца, расположился в Серпухове, куда и выехала 3 июня московская депутация. Туда же отправились все Сабуровы и Вельяминовы, дабы вымолить прощение у Лжедмитрия, который поначалу вроде бы не имел к ним претензий, а затем вдруг зачислил в круг своих неприятелей. Басманов не пропустил их в Тулу, поскольку рассматривал их как родственников Годуновых, хотя и Сабуровы и Вельяминовы целовали крест самозванцу. Все Сабуровы и Вельяминовы в количестве 37 человек были ограблены и отправлены в тюрьму. В свое время Басманов выискивал врагов Бориса Годунова, теперь он с таким же усердием искал "изменников" "истинному" государю. Вызванный в Тулу, Басманов расправился еще с одним своим антагонистом - А.А. Телятевским. А сам Лжедмитрий исходил яростью из-за того, что первые лица государства не подчинились его приказу и прислали второстепенных чиновников и служилых людей.

В это же время к самозванцу приехал с Дона казацкий атаман Смага Чертенский. И чтобы подчеркнуть свое отношение к Боярской думе и ее посланникам, Лжедмитрий допустил к руке донцов раньше, нежели бояр. Казаки уловили настроение "государя", и, проходя мимо бояр, как могли позорили их. Затем "царь" подчеркнуто милостиво побеседовал с атаманом, а допущенных к беседе московских посланников, как замечено в "Новом летописце", "наказываше и лаяше, яко же прямой царский сын". Боярина Телятевского бросили на расправу казакам. Казаки били его смертным боем, а затем едва живого отправили в тюрьму. Самозванец пока вел себя как на Северской земле, опираясь на ненависть восставших против центральной власти социальных низов, казаков и служилых людей юга России. Но в Москве "царю" с такой ориентацией удержаться было невозможно: слишком явно просматривался антигосударственный и просто разбойный элемент.

Будучи в Туле, Лжедмитрий стремился "обработать" провинции. Он извещал страну о своем восшествии на престол, сообщал в далекие от Москвы города, будто его "узнали" как прирожденного государя патриарх Иов, весь Освященный собор, и все высшие чины. На грамоте, написанной в Туле 11 июня, была поставлена пометка: "Писана в Москве". Учитывая резко враждебное отношение к Борису Годунову вдовы Ивана Грозного и матери погибшего Дмитрия Марии Нагой (в иночестве Марфы), самозванец решился на опасную аферу: он вызывал мнимую мать в Москву в надежде, что ее ненависть к Годуновым побудит ее признать самозванца своим сыном. В этой же связи он разыскивал кого-либо из родственников Нагих, дабы как-то облагодетельствовать их и этим предупредить возможные разоблачения. Самое удивительное заключается в том, что афера удалась: старица Марфа "признала" в самозванце своего сына (к тому времени Лжедмитрий уже утвердился в Москве), и Лжедмитрий весьма широко этим "признанием" пользовался.

Унизив и запугав прибывших в Тулу послов, самозванец решил подойти поближе к Москве. Он перебрался в Серпухов, давно занятый Басмановым и войском Лжедмитрия. По сообщению Конрада Буссова, здесь он объявил, что не приедет в Москву до тех пор, пока "не будут уничтожены те, кто его предал, все до единого, и раз уж большинство из них уничтожено, то пусть уберут с дороги Федора Борисовича с матерью, только тогда он приедет и будет им милостивым государем". Если в этой информации не перепутаны дни, то значит, что до него еще не донесли известия о расправе с Годуновыми 10 июня, поскольку в Серпухов он выехал после 11-го июня. Получив же сообщение о расправе с Годуновыми, Лжедмитрий двинулся к Москве, следуя за идущими впереди полками. А в Москве в это время находился атаман Корела, но контролировать город он был не в состоянии из-за малочисленности своего отряда.

С патриархом Иовом расправлялись те же бояре, что были убийцами царя Федора Борисовича и его матери. Патриарха боярин Басманов силой доставил в Успенский собор и там его проклинали перед всем народом, называли Иудой, клеймили за то, что он поддерживал Бориса Годунова, боровшегося с прирожденным государем Дмитрием. Стражники сорвали с патриарха святительское платье и набросили на него "черное платье" (то есть одеяние чернеца). Иона был заточен в Успенском монастыре в Старице, где он некогда был игуменом.

Теперь путь на Москву самозванцу был открыт. Уже в Серпухове его ожидали отнятые у Годуновых царские экипажи и 200 лошадей с царского Конюшенного двора. Лжедмитрий двинулся дальше в сторону Москвы. На пути к Коломенскому ему привезли сшитое для него царское одеяние со всем "царским чином". Самозванец остановился в Коломенском, и несколько дней провел там, опасаясь въезжать в Москву. Многие вопросы в отношениях с Боярской думой не были решены. Главный тезис соглашения, который должен был примирить Лжедмитрия с думой, заключался в "пожаловании" им всех имевшихся у них вотчин. Реорганизация же самой думы ограничилась изгнанием Годуновых и включением в ее состав нескольких представителей знати, изначально служивших самозванцу.

ПРАВЛЕНИЕ ДМИТРИЯ-САМОЗВАНЦА (1605 - 1606 гг.)

20 июня в сопровождении шляхтичей и казаков Лжедмитрий вступил в Москву, где соединился с находившимися здесь казаками Корелы и наиболее ретивыми приверженцами из разных слоев населения столицы. По сообщению В.Н. Татищева, "на Москве реке встретили его все боляря и власти. Оттуда послал он знатных людей, велел имянуемую мать свою царицу иноку Марфу Федоровну с надлежащею честию привести к Москве. (Видимо, предварительная договоренность уже была. - А.К). Оттуда пришед, стал в селе Коломенском и стояв день, убрався, пошел в Москву чином (у Татищева поставлена дата 10 июля, в Пискаревском летописце - 18 июля, в некоторых других источниках, в том числе летописных, - 20 июня, и она представляется более достоверной. - А.К.). И за городом встречали его всем народом, на Лобном же месте встретили его все знатные люди и власти со кресты в церковном одеянии, где он, сошед с коня слушал молебен, и польское войско стояло в строю на Красной площади. По отпетии молебна иде он в царский дом, и тогда его многие узнали, и о согрешении своем плакали".

На Красной площади произошел конфуз, который в перспективе значительно осложнял положение самозванца. Православные священники, как было положено по традиции, запели псалмы, а поляки сразу отреагировали на это по своим традициям: они заиграли на трубах и ударили в литавры. Москвичи были в явном замешательстве, но поляки на это реагировали с еще большей энергией, производя много отнюдь не торжественного шума. А затем новый царь "введе во церковь многих ляхов", которые "во церкви Божии сташа с ним". Когда же самозванец торжественно уселся на царский престол в тронном зале, польские отряды стояли строем под окнами дворца с развернутыми знаменами. Польский вопрос станет одним из самых острых во время одиннадцатимесячного правления Лжедмитрия.

Самозванца пугали слухи, что Борис Годунов вовсе не умер, а где-то скрывается и ждет своего часа. Сторонники Годуновых энергично поддерживали эти слухи, даже зная о действительной судьбе Бориса Годунова. Но более всего Лжедимитрия пугало то, что довольно многие, прежде всего монахи Чудова монастыря, с недоумением узнали в новом "царе" давнего знакомого Гришку Отрепьева. Естественно, знал и расстрига своих бывших "собратьев". Исаак Масса сообщает, что Лжедмитрий уже "на другой день велел их тайно умертвить и бросить в реку". Об этих казнях слух быстро распространился не только в Москве, но и в европейских странах. Автор "Повести 1626 года" говорит о высылке "мнихов многих... в расточение,.. понеже знаем ими бываше".

Лжедмитрий шел в целом оптимальным путем для упрочения своего положения. Он немедленно вызвал рязанского епископа Игнатия, грека с Кипра, поддерживавшего Лжедмитрия вместе с рязанскими дворянами еще на Северщине, и заставил Освященный собор утвердить его патриархом. Другая акция - это упомянутое приглашение "матери" Марии Нагой в Москву. Естественно, что Лжедмитрий колебался и засылал к монахине агентов, а окончательную обработку проводил П. Басманов. Кнут и пряник сломили монахиню. У Лжедмитрия появился веский аргумент в свою защиту.

Утвердив на патриаршем столе своего ставленника, Лжедмитрий принялся за неугодных ему бояр. В центре "царских" подозрений оказался Василий Иванович Шуйский, поскольку именно он возглавлял комиссию по расследованию обстоятельств гибели царевича Дмитрия в 1591 году. Естественно, что к нему многие обращались за разъяснением: что же произошло в 1591 году? Шуйский давал самые разные показания в разное время - признавал и самоубийство царевича, и убийство по заказу Годунова. В кругу доверенных Шуйский рассказывал обо всем, что было (т.е. подтвердил факт самоубийства), но однажды проговорился об этом купцам, среди которых оказался и приверженец самозванца. Тот и донес о разговорах, которые ведет Шуйский. Донос этот дошел до Басманова, который, в свою очередь, немедленно донес о "заговоре" Шуйских против Лжедмитрия.

Шуйских обвинили в государственной измене. Сами обвинения у разных обвинителей заметно разнились. Одни говорили о слухах, порочащих Лжедмитрия, как самозванца, другие об организованном заговоре, насчитывающим тысячи людей, третьи обвиняли в резких высказываниях по поводу пропольской политики сомнительного "царя" и о его "неправославии". Но все эти обвинения в сумме создавали возможность организовать большой процесс, дабы устрашить и верхи, и низы москвичей. Поэтому первоначально предполагалось привлечь к ответу многих бояр, так или иначе связанных с Шуйскими. Но на такой шаг самозванец не решился: он мог вообще потерять какую-либо опору в столице.

В конечном счете, к суду решили привлечь братьев Шуйских и некоторых в политическом отношении мало значимых лиц. Для устрашения населения подвергли публичной казни дворянина Тургенева. Но уже через несколько лет его стали прославлять (в частности, это проявляется у Авраама Палицына) как нового мученика, обличавшего "вора". Купец Федор Калачник, согласно преданию, шел на казнь, громко проклиная "царя" как антихриста и посланца сатаны, и что поклоняющиеся ему от него же и погибнут. Многих из простонародья, как сообщает Исаак Масса, тайно по ночам пытали, убивали и губили.

Казнь Шуйских была назначена на 30 июня. Лжедмитрий спешил, не слишком заботясь об обоснованности обвинений. Дело в том, что даже в Польше знали, что в случае прекращения династии рода Владимирских князей, первенство должно было перейти именно к Шуйским, как тоже Рюриковичам. К тому же, Василий Шуйский единственный из бояр не поехал на встречу самозванца в Серпухове.

Самозванец, однако, не мог просто расправиться с Шуйскими, поскольку по договоренности с боярами в осуждении боярина же должна участвовать и Боярская дума. Был устроен соборный суд с участием бояр, духовенства и представителей других сословий. Привлечение представителей низших сословий должно было нейтрализовать попытки бояр защищать своего, уважаемого думой, коллегу.

Примечательно, что с обвинительной речью на суде выступил сам Лжедмитрий. Очевидно, в столь ответственном деле П. Басманов и его единомышленники могли встретить жесткое неприятие со стороны собора, в особенности как раз Боярской думы. В длинной речи самозванец совершил экскурс в историю и доказывал, что Шуйские всегда изменяли московским царям. По его подсчетам, Иван Грозный семь раз намеревался казнить Шуйских, а Федор Иванович казнил дядю Василия Шуйского. На других бояр самозванец бросать тень предусмотрительно не стал. Никакого суда на соборе по существу не было: просто приняли на веру заявление Лжедмитрия, что Шуйские (и только они) готовили заговор против "царя". Убийства и казни, предварявшие суд, парализовали Боярскую думу, и никто из бояр не выступил в защиту Шуйских. А "на них кричаху" патриарх Игнатий, Б.Я. Бельский, П.Ф. Басманов, М.Г. Салтыков и члены путивльской "думы".

Василий Шуйский избрал в этой ситуации не путь защиты, а путь покаяния. Он признает обвинения: "Виноват я тебе... царь государь: все это я говорил, но смилуйся надо мной, прости глупость мою!". Также смиренно он просил бояр и патриарха сжалиться и просить о милости царя.

Собор приговорил Василия Шуйского к смертной казни, а его братьев к заключению в тюрьму. Все было приготовлено для казни, и новый глава Стрелецкого приказа П.Ф. Басманов опоясал стрельцами всю площадь, казаки и поляки заняли Кремль и другие важные объекты. Басманов выехал на середину площади и прочел приговор думы и собора, а палач подвел осужденного к плахе, в которую был воткнут топор, и сорвал с приговоренного одежду. И здесь Шуйский с плачем молил о пощаде. Басманов жаждал крови, но самозванец, почувствовав недовольство в народе, прислал гонца, а затем дьяка, который объявил о помиловании. Один из сподвижников Лжедмитрия С. Борша позднее объяснял решение "царя" просьбами Боярской думы, высказанными после собора, а без поддержки Боярской думы такие решения не принимал никто из предшественников Лжедмитрия.

Все имущество Шуйских и их владения были конфискованы. Василий и его братья были отправлены в тюрьмы в пригородах Галича Мерьского. Но сторонникам самых жестких мер Лжедмитрий навстречу все-таки не пошел, справедливо полагая, что таким путем он лишь увеличит количество своих врагов. Особенно нетерпеливого Богдана Бельского самозванец произвел в бояре, но отправил на воеводство в Новгород, дабы не выслушивать постоянно советов бывшего усердного опричника.

Главной задачей на первых порах Лжедмитрий считал изменение состава Боярской думы. Самозванец возвращал из ссылок и тех, у кого ему ранее доводилось служить, и тех, которые были наказаны Борисом Годуновым. Самозванец вызвал в Москву Нагих, которых еще при Годунове вернули на службу, но разослали воеводами в разные захолустные города, и сделал их членами Боярской думы. Нагие, конечно, знали, что их племянник в 1591 году погиб, но ничем не проявили недоумения, увидев совсем другого человека: карьерный и экономических интерес, как и у большинства других, следовавших за Расстригой, стоял на первом плане. Из ссылки были возвращены братья Головины, получившие чины окольничьих. Чин окольничьего получил также опальный дьяк В.Я. Щелкалов. Лжедмитрий вернул в Москву уцелевших в ссылках и не попавших на плаху Романовых и Черкасских, в свите которых он некогда служил. Постриженный в монахи Филарет Романов был привезен из Антониева Сийского монастыря. Его жена, Ксения Шестова (в иночестве - Марфа) с сыном, будущим самодержцем России Михаилом Федоровичем, приехали в Москву из своей вотчины.

Филарет и в монастыре оставался "мирским" человеком, всегда рассчитывал на возвращение в мир и жаждал активной политической деятельности. Теперь такая возможность предоставлялась, и он уже в монастыре готов был оказать самозванцу возможную поддержку. В свою очередь Лжедмитрий, по некоторым сведениям, предлагал Филарету сложить с себя монашескую одежду, поскольку она была одета на него силой, войти в состав Боярской думы и воссоединиться с женой и сыном. Филарет отказался от этих предложений, рассчитывая заниматься политическими проблемами и, одновременно, делая духовную карьеру. Позднее он был рукоположен в ростовские митрополиты, и рассчитывал при благоприятном стечении обстоятельств занять первое место среди русского священства - стать патриархом.