Токомбаев Аалы

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Аалы Токомбаев (Балка)

токомбаев перевод творческий депутат

Аалы Токомбаев (Балка) родился в 1904 году в селе Чон-Кемин Кеминского района, в семье бедняка Отец будущего поэта, Токомбай, нeсмотря на свою бедность, вел независимый образ жизни. Мать, Уубала, хорошо знала народные сказки, загадки, учила сына скороговоркам.

Выдающийся советский писатель, Аалы Токомбаев был один из зачинателей киргизской письменной литературы, народный поэт Киргизии, лауреат Государственной премии Киргизской ССР им. Токтогула Сатылганова.

О себе

Автобиография - это воспоминания человека, прошедшего определенный жизненный путь, сообщение о людях, фактах, событиях, сыгравших важную роль в его формировании, росте. Богат, сложен и неповторим жизненный путь, пройденный человеком! Много в мире людей, не похожи они друг на друга, столь же многообразна, не тождественна их личная биография. В жизни каждого человека немало бывает трудностей, радостей, страданий, удач любви, горестей разлуки, падений и взлетов, которые в совокупности могли бы послужить содержанием поучительной повести или романа большого объема.

Не потому, что я ленив или скрытен, но по каким-то другим непонятным мне причинам, я не пытался до сих пор писать автобиографию, из-за чего приходилось не однажды выслушивать упреки читателей, близких друзей.

Чтобы написать автобиографию, необходимо оживить все свое прошлое, заставить заговорить сами факты, которые приводит память. Это может сделать не каждый человек, и я заранее прошу читателей извинить меня за краткость изложения. Для того чтобы полностью описать свою жизнь, у меня не хватает умения.

Те из киргизов, кто родился до Октябрьской революции, не могут точно определить свой возраст, им не могут помочь в этом деле их родители. Дата рождения устанавливалась обычно в связи со значительными событиями, имевшими место в прошлом, вроде: «он родился, помню, в то время, когда люди умирали от страшного тифа»; «родился, кажись, в том году, когда произошел падеж скота от бескормицы»; «когда умер соседний бай-богач» или «когда какой-то человек пустился в паломничество в Мекку».

Только после долгих расспросов живых свидетелей прошлых событий, какого-нибудь седобородого, тугого на ухо, ветхого старика или беззубой, в паутине морщин старушки, которые занимались определением лет особыми своими приемами, можно было, наконец, приблизительно узнать, в каком году родился человек. Но месяц и день рождения пожилых людей не мог установить ни один «пророк-прорицатель». При этом, как правило, ходили различные легенды в связи с рождением того или иного человека. Точно то же было с моим рождением.

Если верить семейным легендам и преданиям, то я, оказывается, родился в ту весну, когда под снежным обвалом погиб некий Черный охотник. В каком же году это произошло?

В тот год белый царь воевал с низкорослыми джапанцами.

Следовательно, выходит, что я родился во время русско-японской войны. В моем паспорте сейчас можно прочитать: рождения 1904 года 7 ноября.

Киргизы не были глубоко религиозны. Среди них находилось немало людей, высказывавших свое недовольство богом. И одним из таких «непокорных» был мой отец. Отец веровал в бога, хотя нередко говаривал: «Несправедлив он, разве это бог?!» Свои бедствия он объяснял «неразумными деяниями» бога. До самой смерти он не переставал утверждать, что «у бога нет справедливости».

В те времена всеми делами рода вершили влиятельные старейшины - аксакалы. Тот, кто пытался не подчиниться их решению, объявлялся «непокорным бунтарем» и был окружен общей ненавистью. Поскольку мой отец был одним из таких «бунтарей», люди говорили о нем: «Ничего не признающий Рыжий-хан» (отец был светлолиц).

Внешняя суровость и повышенная раздражительность не мешали отцу моему быть человеком честным, правдивым, независимым. Он наставлял нас, детей своих, на добрый путь, предостерегал от всего порочного. Современники, люди, которые знали моего отца, его бунтарскую! непокорную натуру, рассказывают о нем много легенд. Когда старейшины рода решили выдать замуж его дочь Батму и получить за нее калым, отец страшно разгневался и, вопреки всем традициям, отдал Батму за бедного юношу - сироту Калметая.

Позже люди аула, как пословицу, повторяли: «Если ты храбрый, то выдай свою дочь замуж без калыма, как Токомбай».

Моя мать, Уулбала, была дочерью храброго Байшукура из рода Таздар. О Байшукуре сохранилось предание, что он - батыр, много раз подставлявший свою исполинскую грудь ударам штыков в схватках за благополучие и честь своего рода. Однажды в сражении враги раздробили ему кость ноги. Но он вновь бросился в бой, и когда ему вонзилась в грудь смертельная стрела, выпущенная из лука его противником, Байшукур, не теряя самообладания, приехал с поля боя домой, распорядился наследственным имуществом и лишь после этого вытащил ядовитую стрелу из своей груди и отошел к вечному сну…

Уулбала, будучи еще девушкой, без посторонней помощи сложила песню и оплакивала отца, за что была названа людьми «кошокчи» (сочинительница плачей).

Помню, как в трескучую морозную ночь мать, посадив нас, детей, вокруг себя, спокойным, пленительным голосом распевала старинные обрядовые песни-кошок, рассказывала волшебные сказки. Она учила нас запоминать загадки, скороговорки, народные песни, исполняемые на свадебных играх. Так водилось не только у нас: каждая мать для своих детей играла роль первой школы и первого учителя.

Наш дом особо притягивал нищих, сказочников, певцов. После того как они уйдут, мы, малыши, старались подражать не только их песням и рассказам, но и походке, жестам. На меня произвел особо сильное впечатление «юродивый» по имени Урак - непризнанный сказитель героического эпоса «Манас». О нем говорили: «Не имел он ни дома, ни семьи, ночевал там, где заставал его вечерний закат: был он человек не то помешанный, не то нетрезвый, но в то же время мудрец, не ведавший страха, сеявший добро теплыми, вдохновенными словами». Теперь, когда я вспоминаю его, передо мною почему-то возникает образ греческого философа Диогена, и мне хочется назвать Урака «Диогеном кочевников». Слова его были непростыми: он пел о жизни и смерти, о щедрости и жадности, о добродетели и пороке, о богатстве и бедности… Он предсказывал судьбу по бараньей лопатке, он же нащупывал пульс, определял болезни и лечил людей.

Этого певца-мудреца народ называл «думана» - нищим, обладавшим даром прорицания. Но он, как иные нищие, не гонялся за милостынями. Единственное добро и богатство, которым он располагал, был его гладкий прочный посох. Он пел, взывая к добродетели, истине, сопровождая свои песни выкриками. Он исполнял героические эпосы «Курманбек», «Семетей», «Манас». Урак гостил у нас очень часто, и его приход был для меня огромной радостью.

Многое из песенного репертуара Урака оставалось у меня в памяти. Я мог полностью воспроизвести сказание о Курманбеке и частично из эпоса «Семетей». Значительная доля тех сказаний не выветрилась из памяти даже в зрелые годы. Так, например, в моем исполнении был записан краткий вариант эпоса «Курманбек» и был в 1923 году напечатан в журнале «Чолпон» («Утренняя звезда») на казахском языке. Как раз в то время я только что начинал владеть письмом.

Я никогда не в силах забыть свою любимую мать и доброго Урака, открывших мне сокровища устного народнопоэтического творчества. Оставленное ими песенное наследство оказало мне неоценимую помощь в творческой работе. Но из-за неумения целесообразно и вдумчиво пользоваться неиссякаемым кладом были у меня случаи, когда я оказывался скованным традиционными формами фольклора. Такую временную неудачу, видимо, пережили и многие писатели других народов, не имевших письменной традиции. Только используя опыты, достижения советской и русской реалистической литературы, мы оказались перед возможностью правильного, творческого использования богатейшего фольклорного наследия.

Страшный голод, начавшийся в 1917 году при Керенском, свирепствовал до 1918 года на всей территории Киргизии. Из восьми членов нашей семьи остался в живых чудом один только я.

Отец у меня был человеком резким, вспыльчивым, не признававшим ни авторитета людей, ни силы власти, а мать - на редкость мягкой, душевной, внутренне гармоничной. И, несмотря на такие резкие расхождения в характерах, они оба наставляли нас на добрый путь, повторяли как молитву свое родительское поучение: «Избегайте воровства, не говорите ложные слова, не замышляйте ни о ком дурного, не преклоняйте по-рабски голову перед гордецами, не жалейте силы и жизни ради доброго дела, а главное - будьте дружны, не зря говорится, «где дружба - там и счастье»…

Они повторяли это и во время страшного голода, сопровождаемого тифом, и на смертном одре.

В условиях патриархально-кочевой жизни полнота власти принадлежала тем, кто был сильным, грубым, жестоким, беспощадным. Из-за отсутствия письменности, не имея твердо закрепленных правил господства над народом, баи-богачи пользовались неприкрытой грубой силой; подлостью, кровавой жестокостью. Этот свой преступный опыт они старались передать детям с самого раннего возраста. Как бы в шутку тот или иной бай подзадоривал своих малышей: «Крой его… Ну-ка, теперь стукни его, бей кулаком, а вот еще раз!.» Затем и простолюдины в отместку стали подстрекать своих детей: «Ну, и ты крой его!. Бей его, ну, что стоишь?!»

Воспитание, которое я получил дома, те наставления, которые давали мои родители, противостояли этой жестокой феодальной морали: Какими бы простодушными, наивными ни казались они порою, но именно они сопутствовали мне всюду, руководили моим поведением. В суровые годы классовой борьбы всякого рода враги, провокаторы не однажды пытались забрызгать меня грязью, запугать угрозами, толкнуть на ложный путь, учинить надо мною кровавую расправу. Но я еще в детстве твердо усвоил правило не поддаваться лжи, преступному уговору и не гнуться перед грубой силой, и это правило, впоследствии укрепленное мощными принципами коммунистической морали, стало как бы наг следственным, основным качеством моего характера.

В годы гражданской войны я был круглым сиротой, а жестокий голод, как смерч, буйствовал по всему Семиречью. В то время невозможно было найти временный приют и крошку хлеба, обходя все нынешние Иссык-Кульскую, Нарынскую, Фрунзенскую области; под страхом голодной смерти я был вынужден с 1917 до середины 1919 года скитаться по всей Северной Киргизии, поддерживая жалкое свое существование случайными подаяниями.

Отдельные картины из моей тогдашней бродяжнической жизни были воспроизведены впоследствии в повести «Раненое сердце». Обычно нищие просили подаяния «бога ради». Я не произносил эти слова, и не потому, что мне не был понятен их смысл, а просто мне было не по душе протягивать руку. Ничего, не говоря, без всякого вступления я, бывало, начинал с ходу петь романтическую песню Исака Шейбекова о восстании киргизов «Многострадальный народ золотой» и эпос «Курманбек». И это была не моя находка, петь ее мне посоветовал некий бродяга-старец по имени Бектурган. Про какие только чудеса не рассказывал мне этот старец! Я тогда с удивлением думал, что вряд ли на свете есть еще такой же неповторимый человек, что люди, подобные ему, вряд ли бывают, смертны…

В один из дней летом 1919 года, наконец, я нашел своих родственников по отцу в Иссык-Куле, и многие бедствия, связанные со скитальческой жизнью, остались позади.

В некоторых местах открылись первые начальные школы. Тогда с трудом приобретали бумагу и карандаши, поэтому многие из учеников выводили письмена на высушенной гладкой глине. В школах обучали и военному делу: ученикам вместо винтовок выдавали деревянные макетики, и они с воодушевлением пели ныне забытые маршевые песенки «Наш предок», «Герой-турчанин», «Мы - народ киргизский». Мне тоже страшно хотелось петь, маршировать, как те ребята, но для этого нужно было внести за труд учителя одну овцу, а за меня никто внести такую плату не мог…

Годы моего учения, связанные с ним трудности и мои страдания, видимо помнит тогдашний юноша-учитель Тологен, считавшийся одним из дальних родственников моей матери. Был он умный, мягкий юноша, и его любили в аиле. Возможно, что он знал меня и раньше по рассказам односельчан.

- Ну, что, родич, думаешь учиться? Твой ровесник Калык отзывается о тебе, как об одаренном юноше. Раньше ты не учился грамоте? Садись и занимайся вместе с ребятами, а бумагу и карандаш сможешь достать?

Уроки, даваемые Тологеном, оказались проще и понятнее, чем зубрежка загадочных отрывков из корана, какой занимались в старых школах. Каждый раз вновь освоенные мною буквы, как цыплята, вылупившиеся из яйца, оживали передо мной и приходили в движение: «Ат, ата, тат, атат, тата - конь, отец…» - всего только две буквы, а говорят так много! (Читая же коран, не понимал я ни одного слова.) Как это чудесно!

Для меня неиссякаемым рулоном бумаги стала служить песчаная гладь. Лежа на боку на берегу озера, на намытом водой песке с утра до вечера я выводил до ряби в глазах капризные начертания букв…

Мой зять, искусный мастер, сделал мне самодельный карандаш - свинцовый гвоздик, которым можно было писать не только на сухой глине, но даже и на бумаге. Трудно себе представить мою тогдашнюю радость, я и сейчас ясно помню блестящий серебряный след от самодельного карандашика, и мне кажется, что это самый чудесный пишущий инструмент, который я когда-либо видел.

…Давно я не видел свою старшую сестру Батму, выданную замуж, вопреки обычаю, без калыма. Последний раз мы расстались в 1916 году. После возвращения из Китая, в 1918 году, они с мужем осели в местечке Кочкорка. Из расспросов близких и случайных людей они узнали, что я единственный из всех родных, который остался в живых, и муж сестры приехал, чтобы забрать меня к себе.

У зятя я научился тачать сапоги, делать деревянные ведра, вырезывать из кости пуговицы, выстругивать колодки для обуви. Кто бы ни приглашал, я приходил к нему в дом и мастерил. Никто тогда не знал, что надо требовать оплату за ручной труд. «Какие искусные руки у него! А наши дети не умеют даже пищу толком проглотить! Дай бог тебе счастья, а сапоги на самом деле чудесно сшиты!» - эти похвалы были для меня вроде платы за труд.

Трудные малые годы

Во время голода, в 1917 году, родители Aалы погибли, и ему пришлось батрачить у баев, чтобы заработать себе на кусок хлеба В поисках пропитания скитается он по селам Иссык-Кульской и Чуйской долин. Позднее мытарства детских лет были отражены в таких произведениях писателя, как «Сирота Эшим», «Раненое сердце», «Ущелье» и др. В 1922 году в аил, где батрачил А Токомбаев, приехали на каникулы его сверстники-киргизы, учившиеся в городе Ташкенте. От них юноша узнал, что в Ташкенте ему, круглому сироте, также можно будет учиться, живя в интернате Велика была тяга А. Токомбаева к учению. Он нанимается пастухом к гуртоправам, перегоняющим скот, и через полтора месяца добирается до Ташкента.

Здесь А. Токомбаева принимают в Совпартшколу, где он скоро обучается грамоте, становится комсомольцем. С 1923 года учится в Среднеазиатском коммунистическом университете, который оканчивает в 1927 году Возвратившись в Киргизию, А. Токомбаев назначается сначала заведующим отделом народного образования Чуйского кантона, а затем - ответственным редактором республиканской газеты «Кызыл Кыргызстан». С этого времени вся жизнь А. Токомбаева целиком связана с журналистикой и литературой Он работает редактором киргизского сектора Центриздата, редактором Кир гизгосиздата. С 1934 по 1949 год, с некоторыми перерывами, Аалы Токомбаев - председатель правления СП Киргизии, затем редактор журнала «Совет тик Кыргызстан» и директор Института языка, литературы и истории Кир гизского филиала АН СССР.

В первом номере первой киргизской газета «Эркин-Тоо» («Свободные горы»), вышедшем 7 ноября 1924 года, было опубликовано стихотворение двадцатилетнего поэта А. Токомбаева «Пришло время Октября». Это стихотворение по праву стоит у самых истоков киргизской письменной художественной литературы

Поэтическое дарование А. Токомбаева дружилось ещё в студенческие годы. В стенгазете «Интернационал», в рукописном студенческом журнале «Первенец» публикуются его ранние, во многом не совершенные стихотворения.

Первые достижения

В начале своего творческого пути А. Токомбаев выступает под псевдонимом «Чалкар» («Простор»), затем «Балка» (Молот»), издавая преимущественно обличительные, агитационные произведения. Разоблачая контрреволюционеров всех мастей, поэт-борец создает такие острополитические стихотворения, как «1 янь-Шаньские собаки», «Шайка тридцати», «Открытое письмо Кудайкулову» и другие Враги решили расправиться с молодым поэтом. Узнав об этом, А. Токомбаев написал стихотворение «Я - Чалкар», в котором заявляет о верности избранному поэтом пути, о верности своим революционным идеям.

В 1927 году был выпущен в свет первый сборник стихов А Токомбаева «О Ленине». В стихотворениях этого сборника, написанных в большинства своем на основе традиционных поминальных песен-кошоков, поэт оплакивает смерть великого вождя, славит ленинизм как непобедимое оружие всех народов в борьбе за освобождение от социального рабства

В 1929 году выходит новый сборник А. Токомбаева «Зеркало женщины», воспевающий новую судьбу киргизской женщины, ставшей при советской власти активным борцом за социалистическое преобразование жизни

Актуальным темам современности посвящены и другие книги A. Tокомбаева, выпущенные в 30-х годах, - поэтические сборники «Атака», «Цветы труда» (1932 г.), «Стихотворения А. Токомбаева», "Первые Стихи" (1933 г.), поэма «Пленник Марат», «Избранные стихи» (1935 г.).

В 1933 году в республике был отмечен 1O-летний юбилей плодотворной творческой и общественной деятельности А. Токомбаева. Знаменательное событие в жизни Аалы Токомбаева произошло в 1934 году. Будучи делегатом

I Всесоюзного съезда писателей он встретился с А.М. Горьким. Беседа с гением пролетарской литературы надолго сохранилась в памяти киргизского поэта, оказала определенное воздействие на его творчество.

В 30-е годы изданы также два сборника стихотворений поэта, адресованных детям, - «Наша книга» (1934 г.) и «Пернатые друзья» (1935 г.), которые наложили начало киргизской детской литературе.

В предвоенную пору А. Токомбаев стал пробовать свои силы и в прозаических жанрах. В это время вышли его повести «Раненое сердце» и «Тайна мелодии», рассказы «Охотник Акай», «Даат», «Ответ мудреца» и другие. К прозе обращается поэт и в последующие годы. Совсем недавно например, им написана повесть «Мы были солдатами».

Память

Аалы Токомбаев - автор переводов на киргизский язык многих поэтических произведений М.Ю. Лермонтова, Н.А. Некрасова, Т.Г. Шевченко, В.В. Маяковского, И. Гёте, Ф. Шиллера, Г. Гейне, Абая, Джамбула и других писателей.

Аалы Токомбаев - действительный член Академии наук Киргизской ССР, депутат Верховного Совета Киргизской ССР, он несколько раз избирался членом ЦИК Киргизской АССР. Писатель входит в состав Правления СП СССР, участвовал в работе Комитета по присуждению Ленинских премий. За выдающиеся заслуги в развитии киргизской литературы Аалы Токомбаев награжден орденом Ленина, тремя орденами Трудового Красного Знамени, орденом «Знак почета», медалью «За доблестный труд в Вешкой Отечественной войне 1941-1945 гг.

Список литературы

1. Уметалиев Ш., Аалы Токомбаев, Фр., 1964;

2. История киргизской советской литературы, М., 1970;

3. Артыкбаев К., Аалы Токомбаев. Биобиблиографич. указатель, Фр., 1971.

Размещено на Allbest.ru