Мировоззренческие основы споров нестяжателей и иосифлян

Концептуальные различия в понимании Курбским и Грозным сущности царской власти и боярско-княжеского служения.

Сущность конфликта между Курбским и Грозным, рассмотренного в данной плоскости, можно свести различному пониманию природы самой власти как таковой, что было выражено в одном из посланий Грозного князю Курбскому. Так оценивает этот фрагмент их переписки историк Ключевский. «Мысль о похищении царской власти боярами больше всего и возмущает Ивана. Он возражает не на отдельные выражения князя Курбского, а на весь политический образ мыслей боярства, защитником которого выступил Курбский. «Ведь ты, - пишет ему царь, - в своей бессоставной грамоте твердишь все одно и то же, … чтобы рабам помимо господ обладать властью», - хотя в письме Курбского ничего этого не было написано. «Это ли, - продолжает царь, - совесть прокаженная, чтобы царство в своей руке держать, а рабам своим не давать властвовать? Это ли противно разуму - не хотеть быть обладаему своими рабами? Это ли православие пресветлое - быть под властью рабов?». Все рабы и рабы, и никого больше, кроме рабов. Курбский толкует царю о мудрых советниках, о синклите, а царь не признает никаких мудрых советников, для него не существует никакого синклита, а есть только люди, служащие при его дворе, дворовые холопы. <…> Самодержавие для Ивана не только нормальный, свыше установленный государственный порядок, но и исконный факт нашей истории, идущий из глубины веков. «Самодержавства нашего начало от святого Владимира; мы родились и выросли на царстве, своим обладанием, а не чужое похитили; русские самодержцы изначала сами владеют своими царствами, а не бояре и вельможи». Царь Иван был первый, кто высказал на Руси такой взгляд на самодержавие: Древняя Русь не знала такого взгляда, не соединяла с идеей самодержавия внутренних и политических отношений…». В этой связи необходимо рассмотреть происхождение и русское традиционное понимание сущности боярства.

В лексике древнерусского и церковно-славянского языков понятия боярин (или по др. - рус., болярин) эквивалентно понятию вельможа. Согласно мнению Ключевского, боярство развивалось со времен Древней Руси как главная управляющая сила новгородского общества, а также и других областей Древнерусского государства. Однако, что характерно, именно в Новгородской Руси, часть которого впоследствии вошла в Русь Литовскую, а далее, и в составе Литвы - в Речь Посполитую, а часть во главе с Новгородом стремилась отложиться в Литву в период собирания Руси вокруг Москвы в эпоху правления Ивана III и Василия III, боярство играло ключевую роль в процессе борьбы за реальную власть между князем (т. е., государем) и новгородским обществом (называемом позднее, поспольством). Не только Новгород, но и иные крупные города Древней Руси имели боярство (или иногда вельмож - местных олигархов) в качестве проводников княжеской политики. «Еще до князей, - пишет Ключевский, - старшие города на Руси управлялись военной старшиной, выходившей из местной промышленной знати. <…> Уже в XI в. … новгородская администрация по личному составу своему стала туземной еще прежде, чем сделалась выборной. Посредством таких назначений из княжеских сановников туземного происхождения к началу XII в. в Новгороде сложился влиятельный класс или круг знатных фамилий, имевших двоякое руководящее значение в местном обществе: члены его занимали правительственные должности в городе по назначению князя, а в столкновениях последнего с городом этот класс становился во главе горожан против князя». И тем не менее, в середине XII в. бояре считаются «княжескими мужами», они служат князю, т.е. государю. Таким образом, мы видим, что даже республиканский Новгород принимает в качестве правительствующих лиц фактических слуг князя: статус боярина, вельможи, определяемый его личным материальным состоянием, перекрывается государственным статусом «княжеского мужа».

Это - традиционное состояние для Древней и Средневековой Руси, хотя в этот период и происходила ожесточенная борьба за отстаивание боярами своих политических прав в государстве, одним их актов которой, приведших в трагическому поражению боярства, была т.н. опричнина - внутриполитический процесс, в ходе которого совершилось умаление политического статуса боярства с высоты вельмож до низин дворовых людей (т.е. тех, кто составлял личный двор князя в Древней Руси - слуг). Но именно этому противился князь Курбский, создав негласный прецедент обращения к обычаям европейской Руси, связанной политическими традициями с Польшей и через нее - с государствами Западной Европы. Речь идет о шляхте - сословии в Литве и Польше, статус которого на первый взгляд может считаться эквивалентным статусу боярства на Руси.

Само происхождение понятия шляхта (szlachta) раскрывает смысловую сторону его отличия от понятия боярства в русском языковом и традиционном понимании. Понятие шляхта происходит от немецкого Geschlecht - «род», которое пришло в Польшу через Чехию (как szlechta) в начале XIII в, вместе с понятием Erbe - «наследство», которое в польском трансформировалось в herb - герб, символ «рода» шляхетского. То есть, понятием шляхта определяется принадлежность к рыцарскому, военно-служебному сословию, в обязанности которого, согласно традициям, сложившимся во всех странах средневековой Европы (Польша и Литва, в состав которой входили русские земли, т.н. Русь Литовская, не были исключением в этом процессе). Но, так как развитие Польско-Литовской государственности проходило гораздо позднее, чем в остальных европейских странах, то многие атрибуты рыцарского сословия (как, например, гербы) были созданы уже «искусственными регулами в XIV - XV вв.», а не прошли естественный процесс развития, и «шляхта, польское рыцарское сословие, называлось так, имея уже немного из рыцарства…».

Само рыцарство, будучи неоднородным по своему имущественному положению, делилось на три группы: магнаты или вельможи (по-польски, mo;now;adztwo), самостоятельное (или т.н. «независимые») рыцарство, рыцарство служебное (то, которое было в зависимом положении от вельможи - сеньора или пана). И тем не менее, все три группы рыцарей составляли одно сословие, именуемое шляхтой, у которого права собственности на землю были сопряжены с личным иммунитетом, т.е. правом неприкосновенности. Положение шляхты и ее внутренние сословные особенности стало оформляться в юридических документах середины XIII в., а окончательно оно было сформулировано в статутах Казимира Великого. В начальный же период развития рыцарства в Польше в него могли входить старшины вольных сел, и войты - волостные старосты, которые имели права ношения доспехов (подобно тому, как боярство формировалось из «городской промышленной знати» в соседних с Польшей русских землях).

Одним из возможных путей вхождение в рыцарское сословие было дарование, пожалование господином шляхетского звания (uszlachcenie przez panuj;cego), которое было «связано обычно с усыновлением шляхетским родом». Как видим, родовое начало как исходный пункт благородного и благочестивого состояния, т.н. родовая честь, было определяющим во всем положении шляхты в государстве. Поэтому в последующем развитии польского (а далее, и объединенного польско-литовского) государства властные права короля никогда не были абсолютными (и даже не могло возникнуть претензий на их абсолютизацию), ибо сенат, значение которого было эквивалентно «царскому синклиту», о чем писал князь Курбский, состоял не из «царских рабов», а из шляхтичей, ведающих родовую честь и свободно служащих своему государю: родовые права у короля и шляхты были равными. Именно поэтому князь Курбский писал царю Ивану Грозному, увещевая его решать спорные между ними вопросы мирно, не прибегая к конфликтам: «Не достоит мужем рыцерским свариться, аки рабам, паче же и зело срамно нам, християном, отрыгати глаголы изо уст нечистые и кусательные, яко многажды рех прежде».

Отличие в положении шляхты от положения боярства перед лицом государя хорошо видны в именовании шляхтича: в русском языковом варианте именование шляхтича было вельможный или ясновельможный, в зависимости от его положения; в польском же языке это звучало - oswi;nciony или ja;neoswi;nciony соответственно. Буквально это можно перевести как освященный или ясноосвященный, что подчеркивает значение родовой чести, родового благочестия, которое шляхтич, как представитель соответствующего рода, был обязан хранить и преумножать.

На Руси такой традиции не было, ибо традиции благочестия были несколько иными, в рамках которых не заострялось внимание на родовых началах княжения или боярского служения. И тем не менее, именно к принципу отстаивания родовой чести прибег князь Курбский, апеллируя в молитвах к своему «государю Федору Ростиславичу», смоленскому князю, канонизированному в 1463 году, основателю рода ярославских князей, из которого происходили князья Курбские. Этим Курбский подчеркивал не только святость отеческих традиций благочестия, но и пытался создать серьезный прецедент оценки достоинства правителя согласно состоянию его рода, несущему благочестие или нечестие. В своем Первом послании Курбский обличает нечестие рода Ивана IV, происшедшего от незаконного, с точки зрения церковных канонов, развода Великого князя Василия III, отца Ивана, с первой женой Соломонией Сабуровой, не имевшей от него детей, и незаконного же брака с русско-литовской княжной Еленой Глинской, матерью Ивана. В Первом послании Курбский об этом пишет: «Слышах от священный писаний, хотящая от дьявола пущена быти на род кристьанский прогубителя, от блуда зачатаго богоборнаго Антихриста и видех ныне сигклита, всем ведома, яко от преблуждения рожден есть…». Сравнение с апокалиптическим образом антихриста для Курбского не простая метафора - вся страна русская в тот период истории жила образами Священного Писания, воспринимая их живыми, находящимися рядом, и не присваивая им метафорического характера.

Позднее же Курбский писал в «Истории»: «тогда зачался нынешний Иоанн наш, и родилася, в законопреступлению и во сладострастию, лютость». Благочестие рода ставится князем Курбским во главу угла достоинства правителя, ибо государь, стоящий во главе православной державы должен во всем, начиная от своего рода, стремится к святости бытия, освящая своим благочестием не только свой род, но и всю страну, во главе которой он является себя пред Богом. И именно потому Курбский именует тех князей и бояр, представителей достойных и благочестивых русских родов, которые претерпели от Грозного казни и гонения в период опричнины, «сильными во Израили», «воеводами, от Бога данными» царю. Именно эти настоящие русские шляхтичи, которые сильны благочестивыми традициями своих родов, должны были составлять «синклит царский».

Этому принципу Грозный противопоставляет свое самодержавное происхождение от святого Владимира, довершив его нападками на своих противников - европейских монархов, которые «все царствии своими не владеют: как повелят им работные их, так и владеют» (прямой намек на ограниченную власть польских королей), и прибавляя к этому прямую нападку на короля Сигизмунда, реагируя на упоминание Курбским его имени как «государя» и упрекая Курбского во властных амбициях: «не хотесте под Божиею десницею власти быти, и от Бога данным нам, владыкам своим, послушным и повинным быти нашего повеления, - но в самовольстве самовластно жити. Сего ради такова и государя себе обрел еси, … еже ничим же собою владеюща, но паче худейша раб суща, понеже от всех повелеваем есть, а не сам повелевая». Здесь речь идет об ограничении властных прав польского короля властью сената и сейма, состоящих из магнатов (князей) и шляхты (боярства) соответственно.

Таким образом, в представлении Ивана Грозного главным фактором царства было не благочестие (даже рассмотренное в формате происхождения от святого князя Владимира), а всего лишь легитимность самого статуса царя как самодержавного правителя государства. Парадоксальным образом Грозный, с одной стороны, повторяет принцип Курбского - обращение к исходной персоналии своего статуса, но с другой стороны, в этом обращении создает прямо противоположный прецедент - вместо упоминания святости и благочестивых дел основателя самодержавного царского рода, святого князя Владимира, Грозный заявляет лишь о том, чего вообще-то и не было, а именно - о единовластном правлении князя, отвергающего участие «рабов», то есть бояр и вельмож.

Различия в понимании Курбским и Грозным сущности православной жизни

Различное восприятие родовой чести продемонстрированное Грозным и Курбским, представлявшим мнения разных частей православной традиции, выразилось в следовании формальной линии, берущей начало от святого, благочестивого основателя рода, что отстаивала одна сторона (Иван Грозный), и следовании принципу внутреннего, собственного духовного развития в соответствии с принципами святости, заложенными благочестивым основателем рода, который отстаивал оппонент (Андрей Курбский). Именно такое рассмотрение этих различий даст нам возможность определить различия в понимании двумя религиозными оппонентами, принадлежавшими к единому православному мировоззрению, сущности православной жизни, которой должно было следовать как правителю, так и его подданным с тем, чтобы исполнить то свое предназначение, которое, как это воспринимали в Русском государстве в ту историческую эпоху, не позволит разрушиться существующему миру.

Несмотря на то, что изначально Курбский подводит Грозного к мысли о значимости духовного состояния, превосходящего социальный и политический статус человека, говоря, обращаясь к Грозному, что «Бог - сердцам зритель - … совесть мою свидетеля поставлях, … и не вем себе, и не наидох в чем пред тобою согрешивша», Грозный отстаивает лишь принцип державного состояния себя как царя. «Мы же хвалим Бога, - пишет он, - за премногую его милость, произшедшую на нас, … яко же родихомся в царствии, и воспитахомся и возрастохом, и воцарихомся Божиим велением…». И далее, отвергая размышление и духовное рассуждение о сущности христианской жизни, превознося же традиционный уклад и образ действий, Грозный в ответ на упрек Курбского о войне против христианских народов пишет: «Аще ли же нас глаголеши воюющих на кристьян, еже германы и литаоны, ино несть сие, несть. Аще бы кристьяне были в тех странах, и мы воюем по прародителей своих обычаю…; ныне же вемы, в тех странах несть христьян…». В этих строках посланий четко сформулированы различные, противоположные по существу мировоззренческие позиции, отражающие разные стороны русской православной традиции, в рамках которой с конца XV - начала XVI вв. развивались две противоположные тенденции, формирующие различную глубину понимания христианского образа жизни. Речь в данном случае идет о позициях, выразителями которых были ученики и сподвижники и продолжатели дел двух великих подвижников русского благочестия, преподобного Нила Сорского и его единомышленников, «заволжских» старцев, и преподобного Иосифа Волоцкого и поддерживающих его позицию представителей официальных государственных и церковных властей.

Преподобный Иосиф Волоцкий в конце XV - начала XVI вв. создавал систему, в которой возможно было реализовать нарастающие имперские амбиции молодого независимого русского государства. Церковь в системе государства начинает играть официальную роль идеологической силы в полном соответствии с принципами симфонии, которую создавал византийский император Юстиниан: с одной стороны Церковь в русском государстве играет роль духовного советника государя и его бояр, «неся ответственность нравственного порядка»; вместе с тем, начало существования независимого русского государства (в средневековый период) связано с «теорией о теократическом характере царской власти», выраженной краткой формулировкой, гласящей, что «цари и князья - наместники Бога на земле». Такая формулировка к середине XVI века дополняется положениями доктрины «Москва - третий Рим», созданной в период правления Василия III, отца Ивана Грозного. Сама идея видеть Москву как преемницу славы, утраченной первым Римом и отнятой у второго Рима - Константинополя - турками-османами, возникла как естественное завершение политического процесса собирания русских земель вокруг Москвы и становления независимого централизованного Русского государства. Но в этой идее заложено то основание духовного состояния государства, которое царем Иваном Грозным было проигнорировано, несмотря на прямое указание на него князем Курбским.

Старец Филофей, автор послания Великому князю Василию III, в котором была сформулирована идея статуса Москвы, как «третьего Рима и последнего», несмотря на чисто имперский, то есть материальный, земной характер политических стремлений возвеличивания роли Москвы как последнего оплота православия в мире, все же окончательным аргументом, который приводит в основание своей идеи, ставит духовное возвышение христианского народа, правда под властью Московского Великого князя. Он, обращаясь к Василию, пишет: «Да аще добро устроиши свое царство, будеши сын света и гражданин вышняго Иерусалима…». Но тут же прибавляет: «яко вся хрестианская царьства снидошася в твое едино, яко два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти…». То есть, приобщение к Небесному Иерусалиму, получение нового духовного состояния, по Филофею, все же зависит от исхода земной политики царя или князя.

Несмотря на достаточно ясный аргумент духовного порядка, доминирующий в доктринальном документе, обращенном непосредственно к отцу, чье правление предшествовало настоящему воцарению Ивана, Грозный в своих посланиях Курбскому совершенно игнорирует этот аргумент, переводя свои претензии и властные амбиции в плоскость обычной политической жизни с присущими ей драматическими ситуациями, обращаясь, впрочем, к византийской модели державного строительства, предполагавшей определенный духовный фундамент для развития православной империи. Смешивая родовой, присущий более европейским (в том числе и славянским) государства, принцип восхождения к монаршей власти и поздневизантийский, основанный на видении Промысла Божия, осуществлявшего избрание на власть, Грозный, упрекая Курбского и свое бывшее окружение, пишет: «от юности моея благочестие бесподобно поколебасте, и еже от Бога державу, данную ми от прародителей наших, под свою власть отторгосте». Но при этом он стремится придать своему царству подобие Византии, определяя построение всей жизни по принципу душевного спасения, сопровождая по обыкновению свое изложение упреками в сторону «противников»: «Бесному подобляшеся, колеблетеся и Божий суд восхишаше, и прежде Божия суда своим злолукавым самохотным изложением, яко же с своими начальниками, с попом и Алексеем, изложили есте…».

Упрек Грозного в том, что Курбский вместе с попом Сильвестром и боярином Алексеем Адашевым восхищали у него власть (он писал, «Божий суд») «своим злолукавым самохотным изложением», необоснованны, ибо, как оценивал последствия правления Грозного русский историк Костомаров, «именно в тот период Иванова царствования, когда этот государь находился под влиянием Сильвестра, Адашева и других лиц их кружка», политика русского государства более всего могла отражать мудрость истинно христианского правителя (имеется в виду замыслы и планы «кружка» по освобождению Крыма и крымских христиан от татар и турок, которое должно было осуществить в союзе с Литвой и Польшей). Однако, вместо этого была развязана Ливонская война за выход в Балтийское море, сопровождавшаяся потерей потенциального союза с самыми сильными и развитыми христианскими государствами Восточной Европы того времени - Польшей и Литвой. Царь же Иван Грозный в послании Курбскому заявляет о том, что нет христиан в Германских и Литовских землях - то есть, христиане иного исповедания, католики и лютеране, которые преобладали в этих землях, Грозным за христиан не признаются.

Современник Курбского и Грозного, троицкий игумен Артемий, осужденный собором в 1554 году и бежавший в Литву, состоя в переписке с Курбским, исповедовал позицию сторонников духовного учения преподобного Нила Сорского, нестяжателей, по вопросу отношения к инославным и даже к тем «своим», которые были признаны «еретиками». Позиция его состояла в том, чтобы в инославных и «еретиках» видеть прежде всего заблудших братьев и, относясь к ним с подобающей христианской любовью, просвещать их души светом Христовым, обращая их в истинному исповеданию, но никак при этом не злобствовать в их адрес. Артемий переписывался с лютеранским пастором Симоном Будным, кальвинистом Евстафием Воловичем, поясняя ему в некоторых моментах позицию Будного, полемизировал с Феодосием Косым, известным лютеранским проповедником: во всех своих посланиях Артемий, разъясняя православную точку зрения, обращался к оппонентам, называя их «возлюбленными братьями», и при этом скорбел об их заблуждениях. Причем, находясь в Литве Артемий, по оценкам историков более позднего времени, «от ереси арианской и лютеранской многих отвернул и принес огромную помощь православию», именно тем, что даже в отношении к «еретикам» в основание полагал позицию заволжских старцев, последователей учения нестяжателей, которые говорили о преобладании правильного духовного делания над правильностью совершения обрядов и основанных на этом стройностях политических концепций, выраженных в политико-административных действиях государственной системы.

Такова же была, по всей видимости и духовная позиция православного князя Курбского, радеющего за развитие византийской традиции на Руси, выраженная в духовном и культурном творчестве. Личность и стремления Курбского церковный историк и богослов XX века, протоиерей Георгий Флоровский характеризовал, называя его «искренним ревнителем православной культуры» и «византийским гуманистом»: в этой характеристике раскрывается смысл слов, написанных Курбским во втором послании царю, где он приоритетом ставит упование на волю Божию - «Лучще умыслих возложити упование мое на всемогущего Бога, … ибо Он есть свидетель на мою душу, иже не чюю ся пред тобою винен в ничесом же». Сам же по себе гуманизм в византийской традиции можно рассматривать как любовь к Богу, развитую до таких масштабов, что в их рамках реализация этой любви распространяется на весь процесс культурного творчества личности каждого человека, который приобретает характер сотворчества Богу. Такое сотворчество действительно приводит мир в состояние совершенства. И именно о таком состоянии «устроения царства» конкретно для правителя государства писал старец Филофей, опираясь на глубину восточной христианской, русско-византийской традиции. И такое состояние характеризуется благодатью, исходящей от Бога, способствующей возрастанию духовного совершенства. Иное же состояние подобно тому, как кто-то совершает на первый взгляд правильные действия, но эти действия не имеют под собой никакого духовного состояния - совершающий эти действия руководствуется лишь внешними правилами, законом, не имея при этом никакого внутреннего состояния побуждения к их совершению. В таком случае внешние действия, совершаемые «по закону», приводят в конечном своем итоге к разрушению всей создаваемой системы властвования в государстве; государство превращается в тюрьму для живущего в ней народа, а властитель - в тирана.

Краткий итог противостояния двух мировоззренческих позиций

Литературная полемика между первым русским царем Иваном Грозным и ближайшим его сподвижником, перешедшим на сторону политических противников с целью сохранить верность принципам православия по существу, реализуя их в собственном служении Богу и государю, князем Андреем Курбским обнажила противоречия, которые, зародившись на самой заре русского христианства, к середине XVI века приобрели абсолютный характер. Получив с крещением определяющий фактор социального развития, который лежал в основании всего византийского общества, состоявший из трех элементов, согласно мнению прот. Иоанна Мейендорфа, «римской политической традиции, греческого литературного наследия и православной христианской веры», русское государство в процессе своего политического развития трансформировало эти элементы так, что обширная политическая традиция Рима выродилась всего лишь в имперские амбиции государя, греческое литературное наследие было воспринято лишь в той его части, которая определяет традиции деятельного благочестия, не касаясь теоретических вопросов формирования восточного христианского, православного богословия, а православная христианская вера начинала использоваться как знамя для борьбы с еретиками. В результате этого на смену тому, что в греческом литературном и богословском наследии определяет понятие orthodoxia <ортодоксия>, т.е., буквально, правильное прославление, происходящее от правильного верования, стало приходить то, что можно определить понятием orthopraxia <ортопраксия>, т.е. правильное совершение определенных обрядовых действий (при этом совершенно не обязательно правильно веровать). Именно такая позиция проявляется во всем ходе рассуждений московского царя Ивана Грозного, полемизировавшего с «предавшим» его князем Курбским.

Чуть ранее времени полемики царя с «беглым» князем, в начале XIV в. в самой Византии «формируется представление о свободе как иерархическом состоянии. Свобода, согласно такому пониманию, имеет степени и может быть большей или меньшей». Но при этом, «формально-юридически в империи доминировало определение свободы римского права, как возможности действовать по своему желанию вне какого-либо подчинения…». Это означает то, что русское заимствование византийской традиции в своем развитии было однобоким (что подтверждает высказанную выше мысль), и на месте обширной византийской политической и духовной традиции в московской царстве начинает развиваться элементарный византизм, воплощающий в себе лишь материальные стремления государственного лидера (как писал Грозный - «все рабы, и никого больше, кроме рабов»: это и есть элементарный византизм, в рамках которого отдельная личность имеет значение только в формате реализации принципа свободы правителя - царя, императора).

Такое развитие обусловлено переориентацией стремления жить, воспринимая благодать, ведущую к вершинам духовно-нравственного развития, чтобы каждый находил свое место в системе бытия, как это изначально было в Древней Руси, на стремление жить по закону, сужающему рамки духовного развития как отдельной личности, так и государства в целом до рамок земного бытования, пусть даже основанного на сохранении и соблюдении православной обрядовой традиции. К XVI веку духовное наследие первого русского митрополита Илариона, заложенное им в первом русском литературном произведении - «Слове о законе и благодати», - и развитое в словах и произведениях Кирилла епископа Туровского, строившего благолепное здание христианской культуры на основании славянского менталитета, было тщательно забыто. Вместо благодати на Руси стал царить закон, вместо проникновения в глубины христианской традиции благочестия и приобщения к разным формам духовного делания стало царить лишь стремление правильно соблюсти обряд, вместо политики строительства православного общества, по-гречески именуемого oikoumena <ойкумена> - Вселенная, - стала развиваться политическая экспансия, цель которой была построение внешних границ Царства, без создания внутреннего содержания.

Предательство Курбского было совершено в политической плоскости (да и то, его переход на сторону короля Сигизмунда нельзя рассматривать с таком смысле, ибо Курбский всего лишь реализовал древнее право бояр на выбор себе князя, согласно своему политическому желанию, «переезжая от одного двора к другому»). Но в области духовно-нравственной Курбский остался на стороне древних традиций русско-византийского христианства, которые формировались, начиная от крещения Киевской Руси. В этом смысле предателем стал Иван Грозный, подчинив интересы Вселенского Православия узким политическим интересам Московского Царства, которые поставил на абсолютную высоту, неверно истолковав доктринальную идею «Третьего Рима», переданную его отцу. Из двух мировоззренческих позиций победила более приземленная, но потому и более живучая. Возвышенная позиция в лице князя Андрея Курбского, как это бывало в истории неоднократно, обрела статус предательской.

Размещено на Allbest