Социальная история

Тотальная бюрократизация могла опираться только на мощный репрессивный аппарат и заметные репрессивные тенденции. Петр I был одержим идеей контроля, поэтому создал две параллельных системы: гласных контролеров, которые назывались ревизорами, и негласных, носивших имя фискалов. С этого момента термин «фискал» становится на века ругательством в русском языке. Но система эта работала плохо.

В характере русского этноса неискоренима неприязнь к бюрократической системе и бюрократам. Ее не смогли уничтожить XVIII, XIX века и XX век с его тотально бюрократизованной советской властью. Русскому человеку свойственно уважение к монархам, иногда чрезмерное. И русский человек весьма не лишен уважения к аристократам. Не случайно в простонародном использовании не было ни слова «шляхтич», обычного в первой половине XVIII века, ни слова «дворянин». Знатного человека называли «барин», т. е. «боярин», аристократ, носитель аристократической традиции и аристократической ответственности. Таким, собственно, и хотел видеть русский человек своего вождя. У русского человека полностью отсутствует пиетет к государственному служащему, которого он старается не замечать. Если же это невозможно, чиновник, даже и порядочный, вызывает у него раздражение. Мы хуже относимся к бюрократии, чем немцы, которые согласны ее терпеть, и тем более, чем французы, которых следует признать поэтами бюрократии. Мы скорее похожи на англичан своей установкой на выборное муниципальное начальство.

Петр I создал тотальную бюрократическую государственную систему, явившись в этом вопросе глубоким последователем Гоббса. Но общество сопротивлялось. И основной реакцией стала не менее тотальная коррупция. Ведь когда из политической системы изымаются законные неформальные связи (условие существования и аристократии, и демократии), общество замещает их незаконными неформальными связями, т. е. коррупцией.

Есть и еще более серьезные последствия уровня историко-культурного. В. О. Ключевский подробно описал, как Петр I из пяти различных категорий податных людей создал одну -- категорию крепостных крестьян. Однако Петр I также поступает и с аристократией. Его бюрократизация и, в особенности, знаменитая Табель о рангах призвана социально ликвидировать аристократию, смешав ее с низовыми служилыми людьми. Боярство и дворянство -- если уж не два сословия, то, безусловно, две совершенно самостоятельные социальные страты до Петра I. А Табелью о рангах Петр I низводит аристократа до уровня провинциального дворянина. Таким образом, Петр I, как и подобает тирану, выступает в роли упростителя системы (еще раз обратим внимание на универсальное правило К. Н. Леонтьева: «Всякое упрощение -- всегда деградация»).

Дальнейшие тенденции XVIII века

XVIII век проходит под знаком лишения не только политических прав, но и значительной части гражданских прав основной части русского населения -- населения крестьянского. Это вызывает все большую социальную поляризацию, противопоставление дворян недворянам. Западнические же тенденции эту поляризацию усиливают, так как дворянам, все теснее соотнесенным с другим суперэтносом -- западноевропейской культурой, оказываются противопоставлены не только крестьяне, но и мещане, и богатейшие купцы, и все духовенство.

Вместе с тем бюрократическая система ослабевает. Неформальные связи разъедают ее подобно ржавчине. Наконец, в царствование Екатерины II, помимо неузаконенных неформальных связей, возникают и вполне законные -- выборные провинциальные должности, правда, далеко не те, что были в допетровской России. Они чисто дворянские и замещаются по дворянским спискам дворянскими выборщиками дворянскими кандидатами (например, судейские должности). И все-таки это положительная социальная тенденция.

В царствование Павла I делается попытка расширить круг полноправных граждан. Именно при нем свободу от телесных наказаний получают духовенство, купечество, почетные граждане, т. е. наиболее авторитетные категории недворянского населения. Более того, при Павле I создается и выборный Государственный купеческий совет. Обладая небольшими полномочиями, он, тем не менее, решает многие вопросы, представляющие интерес для купеческого сословия. Этот демократический опыт был весьма перспективен. Но Совет был упразднен в следующее царствование.

XIX век и его социальные тенденции

Открывающее собой новое столетие царствование Александра I ни демократическим, ни правовым тенденциям никакого хода не дает. И хотя эта эпоха знает ряд проектов по воссозданию самоуправления и даже возвращению с ограниченными функциями парламентаризма (проект графа Н. Н. Новосильцева, проект графа М. М. Сперанского), все они остаются на бумаге и известны лишь узкому кругу лиц. Конституционные проекты, созданные в декабристской среде, удручают своей убогостью, ибо срисованы с западных образцов, причем весьма невнимательно. Однако самое главное -- в обоих вариантах, и в конституционно-монархическом, и в республиканском, внимание концентрируется на создании выборного элемента высшей власти, а не на развитии муниципализма, т. е., по сути дела, ни проект конституции Н. М. Муравьева, ни «Русская правда» П. И. Пестеля демократическими не являются даже в малой степени. Не соотнесены они никоим образом и с русской традицией.

Первые шаги в этом направлении делаются при Николае I усилиями его выдающегося министра графа П. Д. Киселева. По долгу службы занимаясь планомерным улучшением положения государственных крестьян (крестьян не помещичьих), Киселев воссоздает и их волостное самоуправление. Делается это в рамках подготовки освобождения крестьян, как образец (все остальные крестьяне по мере освобождения должны получить такое же самоуправление). Данный пример часто забывают, а ведь это очередной этап в укреплении муниципальной традиции.

Еще меньше хорошего можно сказать о состоянии суда, судопроизводства, которое непосредственно влияет на состояние правосознания в обществе. Более полутораста лет до эпохи Великих реформ Россия знает только полицейский суд. Состязательное судопроизводство забыто. Об участии каких бы то ни было избранных представителей общества в судебном процессе никто не вспоминает. И все это происходит на фоне довольно жестокого законодательства.

В XVII веке русское законодательство знало примерно 40 казусов, могущих повлечь за собой для правонарушителя смертную казнь. По сравнению с нами куда более «прогрессивная» Франция знала примерно 100 подобных казусов. Петр I круто исправил дело -- итогом его царствования стало 140 казусов, ведущих к смертной казни. Правда, практика судопроизводства и нежелание целого ряда правителей подписывать смертные приговоры (первой была императрица Елизавета Петровна, не утвердившая ни одной смертной казни за свое двадцатилетнее царствование) несколько смягчали российскую пенитенциарную систему, что впоследствии отмечал М. Е. Салтыков-Щедрин. Тем не менее, такая ситуация, конечно, вела к значительному снижению правосознания сравнительно с допетровскими временами.

Эпоха Великих реформ

«Великими реформами» в исторической науке принято называть реформы императора Александра II, заслуженно получившего прозвище Царя-Освободителя. Его реформы, безусловно, грандиозны. Начавшиеся освобождением крестьян в 1861 году, эти реформы продолжаются вплоть до проведения военной реформы в 1874 году и имеют тенденцию к продолжению.

Надо сказать, с точки зрения социокультурной, аграрная реформа была проведена крайне неудачно. Дело в том, что уже с XVII века помещичий крестьянин был прикреплен к земле, не мог от нее избавиться и не мог ее покинуть. Но обрабатывал он землю, которая состояла из двух наделов. Один надел предоставлялся ему барином, и на этот надел никто не мог посягнуть -- ни правительство, ни сам барин, ни сельское сообщество. Другой надел предоставлялся ему сельской общиной и мог по сельскому приговору перераспределяться. Таким образом, будучи крепостным, крестьянин все-таки мог сам распоряжаться одной частью предоставленной ему в надел земли.

А с проведением аграрной реформы вся земля передавалась в общинное пользование. Община, как и прежде, оставалась вправе по сельскому приговору перераспределять наделы. Таким образом, став свободным, крестьянин уже полностью терял право распоряжаться своей землей. Весь его надел целиком теперь принадлежал общине. Кстати, Н. М. Карамзин (несомненно, подлинный либерал) еще в начале XIX века возражал против скоропалительного освобождения крестьян именно потому, что предвидел такое изменение положения крестьянина, как хозяина, а следовательно, в большой степени и как гражданина.

К сожалению, почти все тогдашнее общество было сторонниками сохранения общины. Революционеры и радикалы видели в общине зачатки грядущего социализма. Бюрократы стремились сохранить общину как элемент полицейского давления (по принципу круговой поруки). Оказавшие сильное влияние на ход реформ славянофилы поддерживали общину как исконную земскую традицию, просмотрев, что община уже изувечена двухвековым крепостничеством. Против общинного надельного землевладения выступали только либералы-западники. Как раз в этой ситуации они были правы, но остались в меньшинстве. И распутывать данный узел, препятствующий воссозданию гражданского общества в России, пришлось уже в начале XX века.

Однако другие реформы Александра II были проведены значительно удачнее. Это были земская, городская, военная и судебная реформы. Причем первые две можно считать одной реформой -- реформой, вновь устанавливающей самоуправление.

Воссозданная в 1862-64 годах низовая демократия была весьма ограничена. Более того, положа руку на сердце, можно смело утверждать: она была даже ограниченнее демократии XVII века. И все же это была демократия. Она была ограждена довольно жесткими цензами. Цензы гарантировали в земских учреждениях сохранение позиции помещиков. Так, избирательные нормы для землевладельцев были наиболее свободными, для городских домохозяев уезда -- жестче, для крестьян -- еще жестче. Можно считать недостатком и то, что в уездные земские учреждения землевладельцы и городские домохозяева избирали своих представителей на одностепенных прямых выборах, а крестьяне -- на двухстепенных (сначала на волостной уровень, а только затем на уездный). Соответственно, подобные выборы в губернские учреждения для первых двух курий становились двухстепенными, а для третьей -- трехстепенными.

Все это так, и все это оправдано и культурно, и социально. Ввести равенство представительства в середине XIX века означало полностью растворить самый культурный элемент общества -- элемент дворянский -- в крестьянском море. Это было бы резким разрушением пусть не самых удачных, но все-таки уже сложившихся традиций, разрушением петровского масштаба. И тем не менее, в земских учреждениях дворяне, мещане и крестьяне впервые после полуторавекового перерыва стали заседать вместе и вместе решать дела, представлявшие интерес для всех них.

Земская реформа за первые полвека своей истории дала блистательные результаты. В России значительно улучшились дороги. Дворянские выборные учреждения екатерининского времени дорогами совершенно не способны были заниматься, а многосословные земские учреждения занимались со вкусом, с интересом. Россия в начале XX века имела одну из лучших в мире систему агрономического и ветеринарного обеспечения, уступая лишь Италии, а этим занимались только земства. Россия резко улучшила свою систему здравоохранения, о чем любой образованный человек знает из беллетристики А. П. Чехова и М. А. Булгакова. Но, пожалуй, самыми грандиозными были успехи в области народного образования.

Еще А. С. Пушкин писал, что конфискацией церковных имуществ Екатерина II погубила дело народного образования на 100 лет вперед. И действительно, епархии и монастыри вынуждены были закрыть свои школы, которые не на что стало содержать. Представители дворянского сословия постепенно оказались втянутыми в светскую систему обучения. Со временем и духовенство нашло выход за счет развития системы духовных училищ и семинарий. А вот крестьянин в XVIII и XIX веках гораздо чаще неграмотен, чем в XVII веке.

Теперь земства открывают школы. В основном, это двухклассные народные училища, а иногда и одногодичные школы грамоты. В результате, процесс грамотных стремительно возрастает. К 1908 году в России ежегодно вводится по 10 тысяч школьных зданий. В 1908 году принимается первый в нашей истории Закон о всеобщем обязательном начальном образовании. Кстати, в начале XX века большинство начальных школ уже четырехклассные. Правительство этим, конечно, занималось. Этим занимались и церковные инстанции. Однако пример показывали именно земства, они задавали тон. Больше всего открывалось земских школ.

Земства, несомненно, способствовали увеличению числа ответственных граждан, которые, имея опыт в части самоуправления, тем самым имели опыт нормальной политической деятельности. Заметим, что император Александр II был убит народовольцами именно в тот момент, когда готовился подписать указ о созыве Государственной думы, что добавило бы к монархической и аристократической составляющим верховной власти в России еще и демократическую составляющую. Это в 80-е годы XIX века уже было вполне уместно. Ведь прошло 20 лет с момента начала реформ. 20-25 лет -- исторически возраст поколения, т. е. как раз сложилось поколение людей, которые могли бы занять кресла в восстановленном российском парламенте.

К процессу восстановления гражданского общества имеет отношение и военная реформа. Русская армия со времен Петра I комплектовалась рекрутским набором исключительно за счет крестьянского сословия. Однако уравняв в политических правах граждан России, уже нельзя было возлагать военную службу, в основном, лишь на крестьян. Поэтому вводился обычный для европейских государств того времени Закон о всеобщей воинской обязанности. (На практике были очень большие исключения; в частности, на службу не призывался единственный сын в семье.) Военная служба всегда являлась необходимым элементом построения гражданского общества. И такой закон -- существенный шаг в этом направлении.

Но наибольших похвал заслуживает, конечно, судебная реформа. В России было восстановлено состязательное судопроизводство, гласный судебный процесс, введен по англосаксонскому образцу институт двенадцати присяжных заседателей, появилась профессиональная адвокатура. Более того, русские судебные уставы были лучше западноевропейских, так как при их создании весьма широко использовалась не только современная западная практика, но и западная правовая мысль. Например, в случае явной ошибки присяжных, совершенной не в пользу подсудимого, судья мог отменить вердикт. Однако он не мог этого сделать, если присяжные ошибались в пользу подсудимого. Такое было возможно далеко не во всех странах. Русский прокурор, в ходе процесса убедившись в невиновности подсудимого, мог отказаться поддерживать обвинение, чего не мог, скажем, прокурор французский. Вне всякого сомнения, русский суд следует признать необычайно удачным. А о том, насколько он способствовал фактом своего существования росту правосознания в обществе, свидетельствует мемуаристика эпохи. Лучше всего по этому поводу посмотреть «Дневник писателя» Ф. М. Достоевского за несколько лет подряд.

Иногда реформы Александра II называют либеральными и западническими. Они, конечно, были либеральны, поскольку способствовали развитию самодеятельности личности, в т. ч. и в хозяйственной сфере (с чего начинается любой подлинный либерализм). Но признать их западническими довольно трудно, зная, что они восстанавливали земскую традицию, имевшую ранее многовековую отечественную историю; зная, что они действительно использовали западноевропейский опыт в создании судебных уставов, но восстанавливали правовые нормы, которые тоже имели глубокие исторические национальные корни. Скорее можно было бы с похвалой назвать Александра II «реакционером» в том смысле, что его реформы явились реакцией на искажение социальной системы и посягательство на русскую культуру в течение XVIII -- первой половины XIX века.

Начало ХХ века

Общеизвестно, что в последней четверти XIX столетия Россия, преодолев негативные последствия Великих реформ, входит в полосу экономического подъема, сменившегося в начале следующего века хозяйственным бумом. На этом фоне мы наблюдаем и грандиозный культурный расцвет, в основном, в стилистических формах модерна.

Однако не менее заметны и негативные элементы в сложной картине эпохи. Нужно только помнить, что эти элементы не порождены последним периодом в истории дореволюционной России, а имеют долгую предысторию в продолжение XIX, а частью и XVIII века. Уже более двух веков длилась жизнь русского западничества, раскалывавшего, как мы видели, культурное пространство страны. С начала XIX века русские пребывают в фазе этнического надлома, способствующей снижению внутренней солидарности каждого народа. Наконец, по крайней мере, с середины XIX века можно с сожалением констатировать действие антисистемы или группы антисистем. Все это объективно приводило к наличию деструктивных тенденций, осложненных уже рассмотренными нами ошибками в проведении Великих реформ.

Таким образом, блистательный расцвет, который мог бы иметь весьма длительные последствия, не более закономерен, чем начало Русской революции, обычно именуемое Первой русской революцией. Каковы же основные социальные тенденции в этот странный период выбора между процветанием и деструкцией? Крупных две: думская реформа императора Николая II и аграрная реформа П. А. Столыпина.

Созыв Государственной думы, несомненно, представлял собой прямое продолжение реформ середины XIX века, однако, подготовлявшийся на фоне революционных событий, впитал политическую обстановку момента. По никому не известным причинам были гарантированы места рабочим депутатам, которые представляли слои общества, не имевшие опыта земской деятельности. Правительство небезуспешно боролось с революцией, но широким жестом допускало участие в выборах революционных партий и политических групп, прямо не осуждавших террор. Русская традиция знала только опыт беспартийной демократии, и следовало максимально затруднить партийный способ выдвижения кандидатов, тем более что единственными партиями, обладавшими некоторым опытом организационной работы, были партии социалистические. Тем не менее, серьезных попыток провести избрание Думы на земской основе предпринято не было. В то время как в западноевропейской политической практике партии складывались через десятилетия, а иногда и века после начала парламентаризма, наши партии формировались как печально памятные партии французского революционного Конвента. Отмечавшийся современниками «яд партийности» разлагал не только Первую и Вторую Думы, но и сделал беспомощной Четвертую в дни февральских событий 1917 года.

Что же касается Столыпинской реформы, то она и была задумана, и проводилась в высшей степени успешно. Здесь нас интересуют лишь ее социальные следствия, а они таковы: в ходе реформы значительно увеличивались средние слои -- необходимая опора гражданского общества. Но рассчитанная примерно на 20 лет аграрная реформа должна была завершиться в середине 20-х годов. Деструктивные силы еще раз опередили, как и в 1881 году…

Русская революция, особенно ее большевистский этап, была частью осознанно, частью невольно ориентирована на разрушение русской культуры. Поэтому ее социальная практика полностью лежит вне русской традиции. Впрочем, эта практика лежит за пределами любых правильных форм, оставаясь в пределах аристотелевых искажений. Но, как показывает история, стереотипы социальной жизни России, имеющие под собой прочную культурную базу, устойчиво воспроизводятся и, весьма возможно, будут воспроизведены еще раз -- по случаю окончания Русской революции, т. е. на наших глазах.

Пока же уровень бюрократизация превосходит все когда бы то ни было достигнутое в этом направлении на Русской земле -- не только петровский, но даже советский уровень. Это не значит, что подобное развитие государства устраивает общество. И общество в самое ближайшее время наверняка заставит государство ощутить, что оно -- государство -- есть, прежде всего, обслуживающий общество персонал. До этого наше общество уже дозрело.

Размещено на Allbest.ru