Западники и славянофилы о путях развития России

Размещено на http://www.allbest.ru/

Реферат

"Западники и славянофилы о путях развития России"

Введение

Начиная свой реферат, хочется отметить, что в истории любой страны во все времена стоит основной вопрос как и по какому пути ей развиваться. Очевидно, что в условиях постоянно изменяющегося мира этот вопрос был актуальным всегда.

Как ив любой другой стране этот вопрос стоял и стоит в России. Но в силу её исторического развития приобретал специфические формы. Если подробно изучить геополитическое положение России, то можно заметить, что наша страна находится между двумя цивилизациями: восточной и западной. Поэтому, на протяжении всего своего существования перед Россией стоял вопрос о том, какую внешнюю политику ей вести: ориентированную на запад или на восток. Более того в силу своего исторического пути Россия оказалась на некотором этапе страной отстающей. При этом впереди были, прежде всего, страны западной Европы. Поэтому в эпоху бурного развития Русской мысли, интеллигенция, начала чувствовать необходимость развития по западному образцу. Но некоторые были напротив за самобытность и особое положение России по отношению ко всему миру, они верили в особую миссию России в мировой истории. Так появилось два течения: «западничество» и «славянофильство».

Эти течения оказались интересны тем, что оказывается так называемая проблема «западничества» имела место на всём протяжении Русской истории. Более того проблемы затронутые западниками и славянофилами актуальны до сих пор.

Что интересно, если подробнее разобраться, то вопрос о выборе между западничеством и славянофильством полностью эквивалентен для России на протяжении длительного времени основному вопросу о пути развития.

Из сказанного выше понятна актуальность темы моего реферата.

Целью данной работы было поставлено изучить проблему западничества и славянофильства, выявить наиболее ярких представителей этих течений. Изучить отношения этих людей к тогдашней реальности, религии, в контексте отношения к русской истории, и на фоне всего этого рассмотреть их мнение о возможных путях развития России и её судьбе. А также показать актуальность вопроса о выборе между западничеством и славянофильством, в наши дни.

Данный реферат в основном будет ограничен временными рамками XIX века, большей частью его серединой. Но в данной работе так же с точки зрения темы реферата будет затрагиваться эпоха Петра I, начало и конец XIX века, начало XX века. Также будет рассмотрен конец ХХ века и положение дел в наши дни.

западник словянофил исторический развитие

Историческая справка

Славянофилы

Славянофилы, представители одного из направлений русского общества и философской мысли 40-50-х гг. XIX в., выступившие с обоснованием самобытного пути исторического развития России, принципиально отличного от пути западноевропейского. Самобытность России, по мнению славянофилов, - в отсутствии в ее истории классовой борьбы, в русской поземельной общине и артелях, в православии как единственно истинном христианстве.

Те же особенности развития славянофилы усматривали и у зарубежных славян, особенно южных, симпатии к которым были одной из причин названия самого направления (славянофилы, т.е. славянолюбы).

Взгляды славянофилов сложились в идейных спорах, обострившихся после напечатания "Философского письма" Чаадаева. Главную роль в выработке взглядов славянофилов сыграли литераторы, поэты и ученые А. С. Хомяков, И. В. Кириевский, К. С. Аксаков, Ю. Ф. Самарин..

Видными славянофилами были П. В. Киреевский, А. И. Кошелев, И. С. Аксаков, Д. А. Валуев, Ф. В. Чижов, И. Д. Беляев, А. Ф. Гильфердинг, позднее - В. И. Ламанский, В. А. Черкасский. Близкими к славянофилам по общественно-идейным позициям в 40-50-х гг. были писатели В. И. Даль, С. Т. Аксаков, А. Н. Островский, А. А. Григорьев, Ф. И. Тютчев, Н. М. Языков. Большую дань взглядам славянофилов отдали историки и языковеды Ф. И. Буслаев, О. М. Бодянский, В. И. Григорович, М. М. Средневский, М. А. Максимович.

Средоточием славянофилов в 40-х годах была Москва, литературные салоны А. А. и А. П. Елагиных, Д. Н. и Е. А. Свербеевых, Н. Ф. и К. К. Павловых. Здесь славянофилы общались и вели споры с западниками. Произведения славянофилов подвергались цензурным притеснениям, некоторые из славянофилов состояли под надзором полиции, подвергались арестам. Постоянного печатного органа славянофилы долгое время не имели, главным образом из-за цензурных препонов. Печатались преимущественно в журнале "Москвитянин"; издали несколько сборников статей в 40-50-х годах. После некоторого смягчения цензурного гнета славянофилы в конце 50-х годов издавали журнал "Русская беседа", "Сельское благоустройство" и газеты "Молва" и "Парус".

В 40-50-х годах по важнейшему вопросу о пути исторического развития России славянофилы выступали, в противовес западникам, против усвоения Россией форм западноевропейской политической жизни. В то же время они считали необходимым развитие торговли и промышленности, акционерного и банковского дерева, строительства железных дорог и применения машин в сельском хозяйстве. Славянофилы выступали за отмену крепостного права "сверху" с предоставлением крестьянским общинам земельных наделов.

Философские воззрения славянофилов разрабатывались главным образом Хомяковым, И. В. Киреевским, а позже Самариным и представляли собой своеобразное религиозно-философское учение. Генетически философская концепция их восходит к восточной патристике, в то же время тесно связана с западноевропейским иррационализмом и романтизмом первой половины XIX века. Односторонней аналитической рассудочности рационализму, которые, по мнению славянофилов, привели на Западе к утрате человеком душевной целостности, они противопоставляли понятия "волящего разума" и "живознания" (Хомяков) : славянофилы утверждали, что полная и высшая истина дается не одной способности логического умозаключения, но уму, чувству и воле вместе, т.е. духу в его живой целостности. Целостный дух, обеспечивающий истинное и полное познание, неотделим от веры, от религии. Истинная вера, пришедшая на Русь из его чистейшего источника - восточной церкви (Хомяков) , обуславливает, по мнению славянофилов, особую историческую миссию русского народа. Начало "соборности" (свободной общности) , характеризующее жизнь восточной церкви, усматривалось славянофилами в русском обществе. Православие и традиция общинного уклада сформировали глубинные основы русской души.

Историческим воззрениям славянофилов была присуща в духе романтической историографии идеализация старой, дореволюционной Руси, которую славянофилы представляли себе гармоничным обществом, лишённым противоречий, являвшим единство народа и царя, "земщины" и "власти". По мнению славянофилов, со времен Петра I, произвольно нарушившего органическое развитие России, государство стало над народом, дворянство и интеллигенция, односторонне и внешне усвоив западноевропейскую культуру, оторвались от народной жизни. Идеализируя патриархальность и принципы традиционализма, славянофилы понимали народ в духе консервативного романтизма. В то же время славянофилы призывали интеллигенцию к сближению с народом, к изучению его жизни и быта, культуры и языка.

Эстетические и литературно-критические взгляды славянофилов наиболее полно выражены в статьях Хомякова, К. С. Аксакова, Самарина. Критикуя суждения В. Г. Белинского и "натуральную школу" в русской художественной литературе , славянофилы в то же время выступали против "чистого искусства" и обосновывали необходимость собственного пути развития для русской литературы, искусства и науки . Художественное творчество, по их мнению, должно было отражать определенные стороны действительности - общинность, патриархальную упорядоченность народного быта, "смирение" и религиозность русского человека.

Идеи славянофилов своеобразно преломились в религиозно-философских концепциях конца XIX - начала XX века (В. Соловьев, Бердяев, Булгаков, Карсавин, Флоренский и др.).

Западники

Западники, направление русской антифеодальной общественной мысли 40-х годов XIX века, противостоящие славянофилам. В московский кружок западников входили А. И. Герцен, Т. Н. Грановский, Н. П. Огарев, В. П. Боткин, Н. Х. Кетчер, Е. Ф. Корш, К. Д. Кавелин и др. Тесную связь с кружком имел живший в Петербурге В. Г. Белинский. К западникам относился также С. И. Тургенев.

Термины "западники", "западничество" (иногда "европейцы") , так же как и "славянофильство", "славянофилы", родились в идейной полемике 40-х годов. Споры о том, идти ли России вслед за Западной Европой или искать "самобытный" путь, полемика о тех или иных особенностях русского национального характера, разногласия в оценке реформ Петра I и т.д. были лишь формой постановки более существенного вопроса - о будущих социальных преобразованиях России. Западники связывали их с усвоением исторических достижений стран Западной Европы, славянофилы отстаивали близкую течениям феодального социализма утопию, идеализируя порядки, существовавшие в допетровской России.

Существование западников как единого лагеря не отменяет, однако, того факта, что обращались они к разным сторонам западной действительности, защищали различные пути будущего преобразования России, выражали, в зависимости от принадлежности, интересы разных классов. Со второй половины 40-х годов расхождения затрагивали область эстетики (споры Белинского с Болоткиным) , выражались в разном отношении к атеизму и материализму и особенно резко - в трактовке социально-политических проблем. Белинский, Герцен, Огарев хотели строить на развалах самодержавия социализм, умеренные западники мечтали о буржуазном царстве "правового порядка".

Вместе с тем на переломе европейской истории - революции 1848-1849 - в концепциях русского утопического социализма наблюдаются существенные сдвиги. Еще накануне революции Белинский относил осуществление социализма для России в отдаленное будущее, признав неминуемость этапа буржуазных преобразований. Герцен после краха революции в Европе приступил к разработке так называемого русского крестьянского социализма, отстаивая мысль о том, что Россия может миновать этап буржуазных преобразований благодаря развитию сохранившегося в стране общинного землевладения. Обращение Герцена к русской общине было, несомненно, стимулировано славянофильской концепцией.

Наметившиеся в сфере идейной борьбы 40-х годов тенденции к размежеванию демократизма, утопического социализма и либерализма окончательно оформились и закрепились к концу 50-х - началу 60-х годов в борьбе политических направлений, когда вопрос - каким путем идти России? - принял конкретные формы - как и кому освобождать крестьян? Революционные демократы стали на сторону крестьянства, либералы (как западники, так и славянофилы) - на сторону помещиков, во многом смыкаясь с представителями самодержавной России, приступившими к освобождению "сверху".

Таким образом, термины "западники" и "славянофилы" отражают некоторые реальные моменты истории идейной борьбы 40-х годов. Однако они не являются строго научными, содержательными категориями. Оставаясь на поверхности явлений, они не выявляют сути идейной борьбы 40-50-х годов, когда "... весь русский вопрос... заключался в вопросе о крепостном праве".

Оценка роли Петра

В 1670 году наиболее, возможно, светлый ум современной ему Европы Г. Лейбниц предсказал, что будущее России заключается в превращении ее в колонию Швеции. Многие в Западной Европе разделяли этот прогноз.

Удачей России в конечном счете оказалось то, что ее непосредственные западные соседи - переоцениваемые шведы и поляки - вступили в полосу государственного упадка, а немцы еще не поднялись. Но эти благоприятные обстоятельства были временными, и Россию неизбежно ждали, если она желала сохранить себя, суровые испытания. Именно в это время страну возглавил жестокий и гениальный вождь, имевший мудрость понять, что сохранение России зависит от способности восприятия западной технологии - военной и социальной. Запад к моменту восшествия на престол Петра еще не начал оказывать на Россию прямого воздействия. Франция, доминирующая на континенте, опиралась на трех слабеющих соседей России - Турцию, Польшу и Швецию. Западная энергия гасилась деревенеющими структурами этих стран.

Наблюдая за Москвой из Немецкой слободы, Петр уже видел превосходство Запада, и, видимо, здесь вызрело его непоколебимое желание "войти в Европу".

Каким же сложился русский характер к периоду, когда дорога на Запад приоткрылась, "окно в Европу" отворилось, и два мира встретили друг друга? Активизм Запада - и фатализм Востока, но там и здесь буйство стихийных сил, укрощенных вековой дисциплиной".

Ощущая свое отставание от Запада, власть в России стала (в той мере, в какой она ощущала свою ответственность) оппозицией по отношению к собственному народу. Даже в одежде, во вкусах, в гастрономии, в способах разрешения основных жизненных проблем русская элита, начиная с 1700 года, идет поперек вкусам и привычкам своего народа, "подгоняя" этот народ принять инородные идеалы, вкусы, обычаи, правы. Поразительно, но с тех пор правители на Руси делятся не на доморощенных (автохтонов) и западников, а на западников и ультразападников (таких как большевики, спешившие принести идеи Запада в каждый русский дом без исключения).

Самая сложная проблема русской истории заключается именно в этом. Своим талантом и трудом русские доказали, что они могут быть равными любой другой культуре в литературе и науке, в освоении континента и космоса. Но в русском народе так и не произошло расщепления массы на атомы, населения на граждан, коллективного подход на персональное самоуважение, мира на единомышленников, колхоза на хуторян, народа с общим сознанием на сообщество параллельно ищущих личностей. Такая потеря национального лица, такое изменение исконных начал - страшная вещь. О ней рыдали и казненные на Красной площади стрельцы, и печальные славянофилы, и еще более загнанные историей, евразийцы. Но трагедия оставалась, она с нами - и с теми, кто "не видит проблем": пройти сквозь пустыню потери прежней культуры, неизбежными последствиями чего является дезориентация, криминализация, стихийно-культурный бунт. Никто не может знать, согласится ли народ, во всей его глубине, заплатить такую цену.

Если цена будет непомерной, то модернизация должна будет в России снять с себя одежды вестернизации, и массовое производство должно быть налажено на основе восточноевропейского, а не западного стереотипа.

Именно этот вопрос является самым главным для России, в начале восемнадцатого века, равно как и во втором тысячелетии ее исторического существования.

Глубина этого вопроса поистине бездонна. "Неестественное должно было стать естественным, привычное - отвратительным, нелюбимое - любимым.

Петровская Россия пыталась посеять семена западного индустриализма на, не во всем благоприятную почву, православно-христианского общества. По оценке А. Тойнби, "петровская политика ставила своей целью превращение русского универсального государства в одно из государств современного западного мира, с тем, чтобы русский народ мог знать определенное место среди других западных наций. Стратегия Петра Великого была направлена на то, чтобы при включении России в западное сообщество в качестве равноправного члена сохранить ее политическую независимость и культурную автономию в мире, где западный образ жизни уже получил широкое признание. Это был первый пример добровольной самовестернизации незападной страны". Центральное петербургское правительство подавило сопротивление противников реформ Петра, в частности, староверов, которое не могло иметь шансов на успех ввиду разбросанности сторонников старого обряда и консолидированной силы правительства. Но, уйдя на национальные глубины, старообрядчество дало основание явлению, которое позже было названо славянофильством.

Однако в плане личностных ориентации способ модернизации неизбежно сказывался на результате, деспотизм перекрывал путь дисциплинированной творческой энергии. В этом суть. На Западе яростное личностное самоутверждение не требовало обрыва коренных уз, смены наиболее близких индивидууму традиций, отхода от базовых родовых ценностей. В России именно этого требовало просвещенное верхушечное западничество, кто бы ни был его носителем - боярин Волынский или генсек Горбачев.

Успех этой политики увенчался разгромом шведской армии при Полтаве в 1709 г. а позже, век спустя, изгнанием из России армий Наполеона.

Как показал Г.П.Федотов, петровская реформа вывела Россию на мировые просторы. Россия была поставлена Петром на перекресток всех великих культур Запада. Появилась порода русских европейцев, которых отличала свобода и широта духа, причем отличает не только от москвичей, но и от настоящих западных европейцев... Простой русский человек, включая интеллигентов, был удивительно бездарен к иностранным языкам, как и вообще был не способен входить в чужую среду, акклиматизироваться на чужбине. Русский европеец, по словам Г.П. Федотова, был дома везде. Россия после Петра Великого перестает быть понятной для значительной части русского народа, который отныне "не представлял себе ни ее границ, ни ее задач, ни ее внешних врагов, которые были ясны и конкретны для него в Московском царстве. Выветривание государственного сознания продолжалось беспрерывно в народных массах два века Империи".

В эпоху подлинного самодержавия, когда личность правителя играла определяющую роль, благодаря во многом своему характеру, Петр создал в России нечто долговременное - обширный класс обращенных на Запад служилых людей, сопоставляющих страну не с вековой традицией, а с самыми развитыми странами Запада. Подчиняясь новому флагу, новой столице, одетые в западные одежды, говорящие на европейских языках, правящие Россией дворяне Петра создали базу для нового типа развития, создали (постоянно воссоздаваемые между 1700 и 1917 годами) предпосылки мирного сближения с Западом, целенаправленной эволюции российской политической, образовательной, военной, экономической систем в западном направлении, с помощью Запада, открыто восхищаясь им. С тех пор, как шотландский наемник Патрик Гордон стал главным военным советником подростка Петра, а француз Франсуа Лефорт - самым близким другом и фактически воспитателем, пафос уважения и восхищения Западом стал едва ли не государственной религией России вплоть до злосчастной первой мировой войны. Царь Петр Первый взял курс на Западную Европу и так резко трансформировал военную, политическую и экономическую системы страны, что иностранцы стали с охотой приезжать в Россию, Границы России для них были открыты, их ждала карьера и высокий статус. Как и в любом деле, здесь было много злоупотреблений и разочарований, но факт остается фактом: Россия открылась Западу в невиданной прежде степени и уже не могла быть прежней. Петербург стал символом новой России, дружественной Западу.

Это был (исторический) первый случай, когда потенциальная жертва Запада сознательно поставила перед собой цель овладения материальной техникой Европы ради самосохранения. (Потом по той же дороге пойдут Оттоманская империя, Япония и другие).

Резюме

Естественно, что столь бурная деятельность Петра не могла в последствии остаться незамеченной нарождающейся Русской философией (которая по сути дела и народилась вследствие его деятельности). Спор о его личности не стихает в России и до сих пор. При всем разнообразии оценок деятельности Петра, ключевая роль этой личности в диалоге Россия-Запад несомненна. Никто не отрицает значимости самой личности Петра, его наследственных и благоприобретенных черт. Но соответствие навязываемого им России идеала русскому национальному характеру вызывает большие разночтения. Поэтому вполне естественно, что западники и славянофилы оценивали его деятельность по-разному. И западники, и славянофилы признавали величие Петра, но первые делали акцент на том, что он обеспечил будущее России, вторые - на том, что он безобразно искорежил прошлое, нарушив основу здоровой эволюции. Основную проблему определил еще в восемнадцатом веке князь М.М. Щербатов: "Петр вывел Россию на уровень, который при менее эффективном руководстве она достигла бы лишь через одно или два столетия", т.е. он осуществил успешную модернизацию. "Но при этом была заплачена большая цена - нравы русского народа были изменены не в лучшую сторону".

Славянофилы о Петре I

Славянофилы - в основном мыслители и публицисты (А.С. Хомяков, И.В. и П.В. Киреевские, И.С. Аксаковы, Ю.Ф. Самарин) - идеализировали допетровскую Русь, настаивали на её самобытности, которую они усматривали в крестьянской общине, чуждой социальной вражды, и в православии. Эти черты, по их мнению, должны были обеспечить мирный путь общественных преобразований в стране. Россия должна была вернуться к Земским соборам, но без крепостного права.

Преобразования Петра оценивались ими критически. Славянофилы считали, что они отклонили Россию с естественного пути развития, хотя не изменили её внутренний строй и не уничтожили возможность возвращения на прежний путь, который отвечает духовному складу всех славянских народов. В конце концов они сошлись на формуле ''царю - власть, народу - мнение''. Исходя из этого, члены кружка выступали за созыв Земского собора, отмену крепостного права, но против конституции по западному образцу.

Заслугой славянофилов является то, что они не захотели больше разыгрывать унизительной роли, которую навязал России Петр. Они много и плодотворно поработали, чтобы понять идейные основы государственного и культурного творчества русского народа до Петра. Славянофилы поняли, что принципы на которых опирается европейская культура далеки от идеальных, что Петр I ошибся когда вообразил что подражание Европе -- гарантия здорового государственного и культурного строительства. Славянофилы говорили: "Русские -- не европейцы, они носители великой самобытной православной культуры, не менее великой, чем европейская, но в силу неблагоприятных условий исторического развития, не достигшей еще такой стадии развития какую достигла европейская культура".

Философско-историческая концепция славянофилов пропитана верой в особую историческую миссию России, которая призвана соединить противоположные начала жизни, явив миру образец высокой духовности и свободы. В их системе ценностей скорее Европе нужно было догонять Россию.

Несмотря на то, что Хомяков и Киреевский критически относились к Западной Европе, она оставалась для них сокровищницей духовных ценностей. В одной из своих поэм Хомяков говорит о Западной Европе как о «стране святых чудес». Особенно он любил Англию. Хомяков считал, что главное достоинство общественной и политической жизни этой страны заключается в правильном равновесии, которое поддерживается между либерализмом и консерватизмом. Консерваторы являются сторонниками органической силы национальной жизни, развивающейся на основе первоначальных источников, в то время как либералы -- сторонники личной, индивидуальной силы, аналитического, критического разума. Равновесие этих двух сил в Англии никогда еще не нарушалось, так как, по словам Хомякова, каждый либерал, будучи англичанином, вместе с тем является в какой-то мере консерватором. В Англии, как и в России, народ держится своей религии и берет под сомнение аналитическое мышление. Но протестантский скептицизм подрывает равновесие между органическими и аналитическими силами, что создает угрозу для будущего Англии. В России равновесие между такими силами было нарушено опрометчивыми реформами Петра Великого.

Русский народ, по мнению Аксакова, видит серьезную разницу между страной и государством. «Страна» в народном понимании означает общину, которая живет по внутреннему нравственному закону и предпочитает путь мира, следуя учению Христа. Только воинственные соседи вынудили в конце концов русский народ создать государство. Для этой цели русские призвали варягов и, отделив «страну» от государства, вверили политическую власть выборному монарху. Государство функционирует в соответствии с внешним законом: оно создает внешние правила поведения и извлекает пользу из принуждения. Преобладание внешней справедливости над внутренней характерно для Западной Европы, где государство возникло на основе завоеваний. В России, наоборот, государство образовалось на основе добровольного призвания варягов. С тех пор существует в России союз между «страной и государством». «Страна» обладает совещательным голосом, силой «общественного мнения», однако право на принятие окончательных решений принадлежит монарху (примером могут служить отношения между земским собором и царем в период Московского государства). Реформы Петра Великого нарушили этот идеальный порядок. Аксаков сначала превозносил Петра Великого как освободителя русских «от национальной ограниченности», но впоследствии возненавидел его реформы (см., например, поэму «Петру» в «Руси», 1881), хотя и продолжал оставаться противником национальной ограниченности. Аксаков считал, что русский народ выше всех других народов именно потому, что в нем больше всего развиты общечеловеческие принципы и «дух христианской гуманности». Западные народы страдают национальной исключительностью или ее противоположностью -- космополитизмом, т. е. отрицанием национального принципа; и то и другое ошибочно.

В.О. Ключевский также считает, что деятельность Петра приблизила Россию к формированию модуса вивенди в отношениях с лидирующим регионом: при помощи деспотических методов Петр стремился стимулировать в порабощенном обществе свободную и независимую деятельность. Н.М. Карамзин сделал исторический упрек Петру в том, что Россия обратилась к западному материализму, что народная религия стала государственной, казенной, что церковь оказалась подчиненной государству, что разрыв между правителями и управляемыми лишь увеличился, что Россия потеряла свое своеобразие (начиная с национальной одежды). Ведущий славянофил К. Аксаков, признавая Петра "величайшим из великих людей", полагал, что "несмотря на свой внешний блеск", дело Петра служит доказательством того, что огромное духовное зло может быть причинено величайшим гением, если он действовал в одиночку и отошел от традиций своего народа. По мнению Аксакова, следовало бороться против опасности доминирования внешних сил, но при этом не следовало имитировать внешние по отношению к России модели. Разрыв верхнего - прозападного слоя и нижнего, не имеющего никакого понятия о Западе, по мнению славянофилов, привел к взаимоотчуждению двух частей одного народа

Ни лишним бы было заметить слова О. Шпенглера, который, как известно, считал русскую культуру после Петра I «историческим псевдоморфозом», когда «чуждая древняя культура довлеет над краем с такой силой, что культура юная, для которой край этот - ее родной, не в состоянии задышать полной грудью и не только что не доходит до складывания чистых, собственных форм, но не достигает даже полного развития своего самосознания».

Первые славянофилы взяли на себя труд эксплицировать ту душу, которая все-таки была в этом народном теле, хотя и нельзя сказать, что результат их трудов был особенно утешительным с христианской точки зрения, ибо не удовлетворил даже их собственные надежды. Но, как справедливо писал Бердяев: «Славянофилы что-то почуяли в русской национальной душе, по-своему выразили впервые это русское самочувствие, и в этом их огромная заслуга. Но всякая попытка осуществления славянофильской идейной программы обнаруживала или ее утопичность и нежизненность, или ее совпадение с официальной политикой власти».

Петр I, согласно Константину Аксакову, совершил тяжкое насилие над Россией и превратил былое древнерусское царство в империю, где уже почти не осталось былых общинных основ жизни, где земство просто придавлено. Петр I создал бюрократическое государство, в которой личность подавляется так же, как и земля, община и все остальное. Надо заметить, что это отношение Константина Аксакова к Петру напоминает старообрядческое.

Западники о Петре I

Западники возвеличивали Петра I, который, как они говорили, «спас Россию». Деятельность Петра они рассматривали как первую фазу обновления страны (начало вхождения России во всемирную историю), вторая должна начаться проведением реформ сверху--они явятся альтернативой пути революционных потрясений. Профессора истории и права (С.М. Соловьев, К.Д. Кавелин, Б.Н. Чичерин) большое значение придавали роли государственной власти в истории России и стали основоположниками так называемой государственной школы в русской историографии(основывались на схеме Гегеля).

Мнение западников было во многом противоположно, но не во всём. Например Аксакову возражали, что Петровы реформы не были чужды России. С.Франк рекомендовал не отрицать значение одного периода российской истории путем превознесения другого: «Будучи последовательными, сторонники национальной самобытности России должны были бы отвергнуть не только Петра Великого, но и Владимира Святого, просветившего Россию рецепцией византийских христианских традиций; между тем, основным тезисом славянофилов было убеждение, что верования восточной православной, т.е. греческой церкви суть фундамент русского национального духа».

Герцен назвал Петра первым русским немцем. Безразлично относясь к английским свободам, он восхищался целесообразностью прусского порядка. Царю не нравился фривольный французский язык, он восторгался немецким и голландским. Он был первым и главным западником, верящим в возможность пересадки и органического закрепления общественных учреждений. Деревня всегда была для него символом косности. Он любил города, он любил Амстердам с его гаванью и духом открытых пространств. Это была прометеевская личность на чужеродной почве.

Возможно, самый талантливый из западников П. Чаадаев утверждал, что "Петр хотел цивилизовать Россию для того, чтобы дать нам представление о просвещении, он прикрепил нас к мантии цивилизации: мы схватились за мантию, но мы не коснулись самой цивилизации". И все же заслуга Петра, по мнению Чаадаева, заключается в том, что он освободил Россию от груза прежней истории, он, "придя к власти, нашел лишь чистый лист и... написал на нем: Европа и Запад". А это значит, что Россия получила шанс идти в будущее не сепаратно, а совместно с самым передовым регионом, получив шанс избежать судьбы стать его жертвой.

Как вспоминал М.И.Жихарев, Чаадаев «в простом разговоре... возражал «славянам»,... что ни «Петр Великий, никто другой, никогда не был в состоянии похитить у какого бы то ни было народа его личности, что на свете нет и быть не может столь сатанической индивидуальности, которая возмогла бы в кратковременный срок человеческой жизни украсть у целого народа его физиономию и характер и унести их под полою платья».

Конечно, Чаадаев, в определенном смысле сам являлся продолжателем дела Петра. Так его оценивали современники (например, Сазонов), потомки, да и он сам ощущал 20-30-е годы как закат петровской эпохи в русской культуре: «У нас здесь Пушкин. Он очень занят своим Петром Великим. Его книга придется как раз кстати, когда будет разрушено все дело Петра Великого: она явится надгробным словом ему».

Культурно-философские представления Чаадаева о России вне сомнения являются порождением петровской (имперской и просветительской) эпохи и основных принципов романтизма. Они включают концепцию расширяющегося пространства и модель времени, сфокусированную на будущем. Тот факт, что русская культура и по сию пору осознает себя в этой парадигме и постоянно порождает соответствующий тип личности, лишний раз свидетельствует о молодости российской цивилизации.

Будучи человеком религиозно одаренным и имея чувствительное сердце, Чаадаев вовсе не любил в такой мере, как ему постоянно приписывают, «души готической рассудочную пропасть», но и в теле собственной культуры он видел только замутненную инстинктами душу и временами совсем отказывал ей в животворящем духе. «Подлинные» западники уповали на «просвещенья дух» и верили в его грядущие успехи. Так, например, Белинский писал: «Русская поэзия, как и русская жизнь… до Петра Великого была только телом, но телом, полным избытка органической жизни, крепким, здоровым, могучим, великим, вполне способным, вполне достойным стать сосудом необъятной великой души, - но телом, лишенным этой души и только ожидающим, ищущим ее… Петр вдул в него душу живую - и замирает дух при мысли о необъятно великой судьбе, ожидающей народ Петра…».

Чаадаев же обнаруживает в русском народе «высокую мудрость», состоящую в отречении от своей мощи в пользу своих правителей. Чаадаев имел в виду не пассивную покорность произволу и безразличное подчинение игре стихий. Отсутствие осознанной воли и слабость целеполагания в русской культуре он как раз очень остро критиковал. Трактуя здесь способность подчиняться как позитивное свойство, он надеялся на повторение скачкообразного прогресса, осуществленного Петром I, подчеркивая способность русских к быстрому продвижению в ответ на вызов истории, «этому могучему порыву, который должен был перенести нас одним скачком туда, куда другие народы могли придти лишь путем неслыханных усилий и пройдя через страшные бедствия».

Так, по его убеждению, Россия ничего не имела против преобразований Петра Великого, к тому времени «она только о том и мечтала, чтобы войти в великую семью христианских народов; идея человека уже проникла во все поры ее существа и боролась в ней не без успеха с заржавевшей идеей почвы». В русской культуре историческое не совпадает с логическим. Это и подчеркивает в письмах к разным людям Чаадаев: «Мы не владеем силлогизмом Запада»; «орган причинности… остался без развития в нашем бедном мозгу». История России - не история идей. «Дело в том, что идея никогда не властвовала среди нас; мы никогда не были движимы великими верованиями, могучими убеждениями».

Резюме

Однако было бы ошибочным думать, что славянофилы относились к петровской реформе с отрицанием безусловным, всесторонним. Многое в ней они признавали необходимым. Но им претил дух автократорства, государственного абсолютизма, которым она была проникнута. После Петра русского самодержавия уже не существует. Земский тип государства сменяется типом полицейским. „Власть обставляется такими мерами политической предосторожности, как-будто русский монарх есть завоеватель или узурпатор". Чем дальше, тем все сильнее возрастал гнет государственной власти над народом, тем все более и более чуждыми становились русскому народу его императоры. „Вся земля русская, - утверждал А. С. Хомяков, - превратилась как бы в корабль, на котором слышатся лишь слова немецкой команды".

Вот к чему привел петровский переворот! С тех пор Государство стало систематически вторгаться во внутреннюю жизнь Земли, нарушать пределы своей компетенции. „И на этом внутреннем разладе, как дурная трава, выросла непомерная, бессовестная лесть, уверяющая во всеобщем благоденствии, обращающая почтение к царю в идолопоклонство, воздающая ему, как идолу, божескую честь".

Как мы видим западники и славянофилы абсолютно по-разному относились к деятельности Петра. Но что так же нетрудно заметить иногда западники думали как славянофилы и наоборот. Более того не у той не у другой стороны не было единого мнения как по поводу оценки деятельности Петра Великого, так и по другим вопросам. Что интересно даже одни и те же деятели в разное время имели несколько различное мнения (взять хотя бы Белинского, который так полностью и не сформировал своей философии), что в принципе свидетельствует о бурном развитии Русского общества. Но, тем не менее, суммарная ориентация и тех и других векторных полей была вышеописанной.

Религиозный вопрос

Среди славянофилов в развития религиозного вопроса прежде всего выделились такие люди, как А.С. Хомяков, И.В. и П.В Киреевские К.С. и И.С. Аксаковы, Ю.Ф. Самарин.

Уже в двадцативосьмилетнем возрасте Киреевский изложил планы по привлечению своих друзей к работе на благо родины на литературном поприще: «Чего мы не сделаем общими силами?.. Мы возвратим права истинной религии, изящное согласим с нравственностью, возбудим любовь к правде, глупый либерализм заменим уважением законов и чистоту жизни возвысим над чистотою слога».

Религия, о которой Киреевский говорил в этот период своей жизни, не являлась православием. Это может подтвердить случай, имевший место семь лет спустя (1834). Женившись на Наталье Петровне Арбеневой, Киреевский не был доволен соблюдением ею церковных обрядов и обычаев. Она же, со своей стороны, по словам Кошелева, была глубоко опечалена отсутствием в нем веры и полным пренебрежением к обычаям православной церкви. Киреевский, уважая религиозные чувства своей жены, обещал при ней не кощунствовать. Несомненно, Киреевский сохранил некоторую религиозность со времени своей юности, однако трудно сказать, насколько он был крепок в благочестии. Кошелев говорил, что в философском обществе, членом которого был Киреевский, немецкая философия «вполне заменяла молодым людям религию»

Однако известно, что даже в этот период свой жизни Киреевский больше времени уделял Евангелию, чем другим книгам. В 1830 г., находясь в Берлине, он просил сестру вписывать в каждое свое письмо какой-нибудь текст из Евангелия. Этим он хотел предоставить ей еще один благоприятный случай для ознакомления с евангелием, а также для того, чтобы ее письма «сколько можно выливались из сердца».

В то же самое время Киреевский проявил способность к схватыванию тех неуловимых оттенков душевной жизни, которые близки к мистическому опыту и вынуждают нас верить в существование глубоких и внутренних связей между людьми и всеми живыми существами вообще.

Религия на философской основе, мистицизм сочетались в молодом Киреевском с горячей любовью к России и верой в ее великое назначение. Киреевский говорил, что в современной истории всегда «...одно государство было столицею других, было сердцем, из которого выходит и куда возвращается вся кровь, все жизненные силы просвещенных народов».

Отвращение Киреевского к мелочному рационализму Запада можно видеть из письма, в котором он подвергает критике лекцию Шлейермахера о воскресении Иисуса Христа. Поверхностность лекции Шлейермахера Киреевский объяснял тем, что «сердечные убеждения образовались в нем отдельно от умственных». «Вот отчего он верит сердцем и старается верить умом. Его система похожа на языческий храм, обращенный в христианскую церковь, где все внешнее, каждый камень, каждое украшение напоминает об идолопоклонстве, между тем как внутри раздаются песни Иисусу и Богородице». В этих критических замечаниях мы уже можем видеть основной принцип, лежащий в основе более поздних выводов Киреевского, принцип, в котором (как он впоследствии признал) и состоит главное достоинство русского ума и характера.

Таким принципом является цельность. Человек должен стремиться «...собрать в одну неделимую цельность все свои отдельные силы, которые в обыкновенном положении человека находятся в состоянии разрозненности и противоречия; чтобы он не признавал своей отвлеченной логической способности за единственный орган разумения истины; чтобы голос восторженного чувства, не соглашенный с другими силами духа, он не почитал безошибочным указанием правды; чтобы внушения отдельного эстетического смысла, независимо от других понятий, он не считал верным путеводителем для разумения высшего мироустройства (чтобы даже внутренний приговор совести, более или менее очищенной, он не признавал, мимо согласия других разуметельных сил, за конечный приговор высшей справедливости); даже чтобы господствующую любовь своего сердца, отдельно от других требований духа, он не почитал за непогрешительную руководительницу к постижению высшего блага; но чтобы постоянно искал в глубине души того внутреннего корня разумения, где все отдельные силы сливаются в одно живое и цельное зрение ума»

На высокой стадии нравственного развития разум поднимается до уровня «духовного зрения», без которого невозможно обнять истину божественную. Способ мышления возвышается до «сочувственного согласия с верой». При этом условии вера (и откровение) представляет для разума «...авторитет вместе внешний и внутренний, высшую разумность, живительную для ума» (I, 250). «Вера -- не достоверность к чужому уверению, но действительное событие внутренней жизни, чрез которое человек входит в существенное общение с Божественными вещами (с высшим миром, с небом, с Божеством)». Другими словами, Киреевский верил, что посредством объединения в одно гармоническое целое всех духовных сил (разума, чувства, эстетического смысла, любви, совести и бескорыстного стремления к истине) человек приобретает способность к мистической интуиции и созерцанию, которые делают для него доступной суперрациональную истину о Боге и его отношении к миру. Вера такого человека является не верой во внешний авторитет, в букву написанного откровения, а верой в «живое и цельное зрение ума».

Истоки такой философии Киреевский находит в сочинениях отцов церкви. Завершение развития их учения, «...соответственное современному состоянию науки и сообразное требованиям и вопросам современного разума...», устранило бы,-- говорит Киреевский,-- «...болезненное противоречие между умом и верою, между внутренними убеждениями и внешнею жизнью».

Это знание, которое зиждется на полном единстве всех духовных сил, коренным образом отличается от знания, выработанного абстрактным логическим мышлением, в отрыве от воли. Правда, так как «...человек мыслящий должен провести свои познания сквозь логическое иго, то, по крайней мере, он должен знать, что здесь не верх знания, и есть еще ступень, знание гиперлогическое, где свет не свечка, а жизнь. Здесь воля растет вместе с мыслью». В таком знании мы придем к «невыразимости», к тому, что относится к области «неразгаданного». Здесь Киреевский, очевидно, имел в виду восприятие «металогических» принципов бытия, лежащих глубже, чем качественные и количественные определения.

Друг Киреевского славянофил Кошелев рассказывает. Киреевский женился в 1834 г. На втором году супружества он предложил своей жене прочесть Кузэна. Она прочитала книгу и нашла в ней много достоинств. Однако она сказала, что в сочинениях св. отцов «все это изложено гораздо глубже и удовлетворительнее». Позднее они вместе читали Шеллинга, «и когда великие, светлые мысли их останавливали и Киреевский требовал удивления от жены своей, то она сначала отвечала ему, что эти мысли ей известны из творений Св. отцов». Киреевский тайком брал книги жены и читал их с большим увлечением. К этому времени относится его знакомство с иноком Филаретом. «...в 1842 году кончина старца Филарета окончательно утвердила его на пути благочестия».

Киреевский не рассматривал философию отцов церкви как нечто завершенное, не требующее дальнейшего развития. Грановский приписывает ему слова: «В творениях св. отцов нечего добавлять, там все сказано». Это обычный пример несправедливого отношения к славянофилам. В своей статье о возможности и необходимости новых начал для философии Киреевский писал, что было бы большой ошибкой думать о наличии в сочинениях отцов церкви готовой философии. Наша система философии, говорит он, еще будет создана, и создана не одним человеком.

Способ мышления, найденный Киреевским у отцов восточной церкви («безмятежность внутренней цельности духа»), был воспринят вместе с христианством.

Как известно, культура русского народа находилась на особенно высоком уровне развития в XII и XIII вв. Основные черты древнерусской образованности--цельность и разумность. Западная же образованность построена на принципах рационализма и дуализма. Это различие видно из многочисленных фактов: 1) на Западе мы видим богословие, опирающееся на абстрактный рационализм, доказательство истины при помощи логического связывания понятий, а в старой России -- стремление к истине посредством «...стремления к цельности бытия внутреннего и внешнего, общественного и частного, умозрительного и житейского, искусственного и нравственного» на Западе государство возникло на базе насилия и завоевания, в старой России оно возникло в результате естественного развития национальной жизни; 3) на Западе мы видим разделение на враждебные классы, в старой России--- их единодушие; 4) на Западе земельная собственность является основой гражданских отношений, в старой России собственность -- случайное выражение личных взаимоотношений; 5) на Западе существует формальная логическая законность, в старой России законность вытекает из самой жизни. Короче говоря, на Западе мы можем наблюдать раздвоение духа, науки, государства, классов, семейных прав и обязанностей, а в России, напротив, «...стремление к цельности бытия внутреннего и внешнего...», «...постоянная память об отношении всего временного к вечному и человеческого к Божественному...». Таковой была жизнь старой России, черты которой сохранились в народе и в настоящее время.

Говоря о «Богословии» епископа Макария, Киреевский отмечает, что введение к этой книге содержит понятия, несовместимые с нашей церковью, например о непогрешимости иерархии, как будто дух святой находится в иерархии отдельно от совокупности всего христианства. Из понимания целостности как свободной общины возникает учение Киреевского о взаимоотношении между церковью и государством.

Хомяков в свою очередь говорил, что «Живая истина» и особенно истина Божия не укладываются в границах логического постижения, которое есть только вид человеческого познавательного процесса. Они являются объектом веры (не в смысле субъективной уверенности, а в смысле непосредственного данного). Вера не противоречит пониманию, несмотря на ее металогический характер.

Конечно, необходимо, чтобы «бесконечное богатство данных, приобретаемых ясновидением веры, анализировалось рассудком».

Только там, где достигнута гармония веры и рассудка, имеется «всецелый разум». Под словом «вера» Хомяков, очевидно, подразумевает интуицию, т. е. способность непосредственного понимания действительной жизненной реальности, вещей в себе.

Человек -- ограниченное существо, наделенное рациональной волей и нравственной свободой. Эта свобода означает свободу выбора между любовью к Богу и себялюбием, другими словами, между праведностью и грехом. Этот выбор определяет окончательное отношение ограниченного разума к его вечной первопричине -- Богу.

Однако весь мир ограниченных умов, все сотворенное находится в состоянии действительного или возможного греха, и только отсутствие искушения или Божья милость спасает всех от греха. Поскольку сотворенный греховен, он подвластен закону. Но Бог сошел к сотворенному и указал ему путь свободы и спасения от греха. Он вошел в историю как Богочеловек и стал «воплощенным во Христе человеком, который, тем не менее, уразумел посредством единой силы своей человеческой воли всю полноту божественной правдивости». Вот почему Богочеловек Иисус Христос -- верховный судья сотворенного во грехе, носитель «праведности Вечного Отца». Вот почему он будит в человеке полное сознание своей вины. В то же время он является и бесконечной любовью Отца. «Он объединяет себя с каждым, кто Его не отвергает», всеми, кто прибегает к его помощи и любит его правду. Эта правда заключена им в его теле -- церкви.

Хомяков разработал понятие о церкви, как поистине органическом целом, как о теле, главой которого является Иисус Христос. Любящие Христа и божественную правду принадлежат Христу и становятся членами тела Христова. В церкви они находят новую, более полную и более совершенную жизнь по сравнению с той, которую они бы встретили вне её.

Под словом «церковь» Хомяков всегда понимает православную церковь. Будучи телом Христа, церковь тяготеет к единству. Католицизм и протестантство отошли от основных принципов церкви не по причинам извращения истины отдельными личностями, а принципиально. Поэтому Хомяков не применяет к ним термин «церковь», а говорит о романтизме, папизме, латинизме, протестантстве и т. д. Но это ни в коей мере не означает, что он верил в осуществление православной церковью всей полноты правды на земле. Хомяков говорил, например, что наше духовенство имеет тенденцию к «духовному деспотизму». Он радуется, что православная церковь хранит в своих глубинах истинный идеал, но «в действительности», по его словам, никогда еще не было ни одного народа, ни одного государства или страны в мире, которые бы осуществили в полной мере принципы христианства.

Хомяков рассматривал православие как одну истинную церковь, но ни в коей мере не был фанатиком. Он не понимал extra ecclesiam nulla salus (нет спасения вне церкви) в том смысле, что католик, протестант, иудей, буддист и так далее обречен на проклятие.

В католицизме Хомяков находит единство без свободы, а в протестантстве -- свободу без единства. В этих вероисповеданиях нашли свое осуществление только внешнее единство и внешняя свобода. Юридический формализм и логический рационализм римско-' католической церкви имели корни в римском государстве. Эти черты развились в ней сильнее, чем когда-либо, тогда, когда западная церковь, без согласия восточной, вставила слово ilioque2 (и от Сына) в никеоцарьградский символ веры. Подобное произвольное изменение символа веры является показателем гордыни и отсутствия любви к единодушию в вере.